ПАВЛОВСКАЯ ФИЗИОЛОГИЧЕСКАЯ ШКОЛА.НАУЧНАЯ СЕССИЯ АН СССР И АМН СССР, ПОСВЯЩЕННАЯФИЗИОЛОГИЧЕСКОМУ УЧЕНИЮ И. П. ПАВЛОВА

 

Говоря об активном формировании на базе ИЭМа павловской научной школы, насчитывающей около 250 учеников, следует подчеркнуть, что этому процессу способствовали особенности его структуры, заложенные уже в 1891 г. во Временном уставе и сохранившиеся вплоть до сего дня. Речь идет о создании научных отделов по университетскому типу, соотносящихся с отдельны ми разделами биологии и медицины. В наименованиях отделов не отражались конкретные интересы конкретного руководите ля, и тем самым обеспечивался широкий простор исследователь ским поискам, творчеству ученых. Очевидно, что эта, на первый взгляд, незначительная особенность структуры института сы грала определенную роль и в зарождении здесь новых направле ний исследований. Развитие науки в институте не испытывало жесткого давления формально очерченных и четко специализи рованных структурных подразделений, что ныне характерно для подавляющего большинства научноисследовательских учреж дений.

Невозможно даже в самом общем виде рассказать об особен ностях становления и развития всех научных школ, которые в разные периоды формировались в стенах ИЭМа. Равным обра зом невозможно проследить пути и выявить события, относящи еся к возникновению новых направлений биологии и медицины, новых научных идей и проблем, совокупность которых состави ла значительный вклад коллектива института в прогресс отече ственной и мировой науки. И дело заключается не только в объе ме материалов. Развитие в институте направлений и научных школ в области физиологии и фармакологии так или иначе со относится с деятельностью павловской физиологической школы. Этот процесс в значительной степени обусловливался логикой развития исследований, прогрессом смежных областей знания, Краткий очерк жизни и деятельности И. П. Павлова 631 совершенствованием материальнотехнической базы экспери ментальных работ, наличием ученых, способных решать новые исследовательские задачи.

Формирование в ИЭМе новых направлений и научных школ в области эпидемиологии, микробиологии, биохимии и некото рых других медикобиологических наук диктовалось самой жизнью. Известно, что развитие общества выдвигает перед нау кой определенные вопросы, задачи, требующие решения, и эти вопросы и задачи ученые формируют как научные проблемы. Речь идет, таким образом, о социальном заказе общества науке. А это обязательно предполагает обсуждение дополнительных данных о социальноэкономических условиях, предопределив ших подобный заказ. Очевидно, что это задача для специально го исследования и самостоятельного коллективного труда, зна чимость которого для истории науки несомненна.

Трудно переоценить роль сформировавшейся на базе ИЭМа научной школы Павлова в прогрессе отечественной и зарубеж ной физиологии и медицины. Эта школа стала не только источ ником многих исследовательских поисков, научных идей и пер спективных тенденций развития биологии и медицины, но и идейной основой целого ряда «дочерних» физиологических школ: Э. А. Асратян, П. С. Купалов, Л. А. Орбели, К. М. Быков, П. К. Анохин, Г. В. Фольборт, Д. А. Бирюков и др.

Одной из характерных особенностей школы Павлова является то, что на разных этапах своего развития она последователь но представляла собой классическую, затем современную науч ную школу и, наконец, научноисследовательское целевое объединение. В связи с этим оказывается необходимым в самом общем виде изложить здесь точку зрения на подобное подразде ление неформальных научных коллективов, не касаясь истории вопроса и проблем научноорганизационного характера.

Классические (предметные) научные школы создавались в XIX—начале XX в. преимущественно на базе высших учебных заведений. Тематика работ «учеников» в этих школах ограни чивалась, как правило, не научными интересами главы школы («учителя»), а той областью знаний, которая составляла предмет изучения на руководимой им кафедре (физиология, анатомия, химия и т.д.).

Создание современных (проблемных) научных школ соотно сится с развитием науки на рубеже XIX—XX вв. и образовани ем широкой сети исследовательских лабораторий и институтов, не связанных с учебным процессом и не зависящих от высших учебных заведений. Задачи, стоящие перед подобными школами, предусматривают обучение экспериментальному мастерству и целеустремленное вовлечение «учеников» в разработку науч ной идеи (направления, проблемы) учителя. Формированию проблемных научных школ способствуют возникновение новых направлений на «стыках» традиционных научных дисциплин и очевидная необходимость подготовки кадров ученых принципи ально нового, широкого «синтетического» профиля.

Научноисследовательские целевые объединения отличаются от научных школ тем, что в их задачу обучение мастерству ис следования включается в пределах, необходимых для владения техникой экспериментальной работы. Цель подобного объедине ния ученых, формально работающих в разных лабораториях, отделах и даже учреждениях, заключается в разработке нового перспективного направления (проблемы, гипотезы), выдвинуто го крупным ученым и представляющего интерес для ряда кол лективов. Эта категория неформальных научных коллективов является по существу прообразом проблемного принципа орга низации научных исследований и, несомненно, получит офици альное признание в процессе совершенствования программно целевого подхода к решению фундаментальных задач.

Первый этап развития школы И. П. Павлова охватывал пери од до 1903—1905 гг. и был связан со становлением школы, с замечательными работами Павлова по кровообращению и особен но с его классическими исследованиями в области физиологии пищеварения. Начиная с 1891 г. в стенах отдела физиологии формировалась новая школа, служившая тогда местом обучения экспериментальному мастерству. Ученики, видимо, еще не ис пытывали чрезмерного ограничения в выборе тем для научной работы. Незначительное число штатных сотрудников отдела поддерживало у Павлова заинтересованность в привлечении к работе в институте слушателей ВМА, где он возглавлял кафед ру, а также врачей, выполнявших под его руководством диссер тационные работы. Перед нами, таким образом, пример созда ния классической научной школы, сформировавшейся на базе исследовательского института, но сохранившей тесную связь с высшим учебным заведением.

Второй этап развития школы И. П. Павлова, завершившийся примерно в 1925 г., когда он полностью оставил работу на ка федре физиологии ВМА, отличался концентрацией внимания руководителя школы и его сотрудников исключительно на воп росах, связанных с разработкой проблем условных рефлексов, с изучением физиологии высшей нервной деятельности. Именно в этот период из отдела физиологии ИЭМа на самостоятельный Краткий очерк жизни и деятельности И. П. Павлова 633 путь исканий в науке вышли многие видные представители пав ловской физиологической школы. В частности, определенное влияние на развитие физиологии за рубежом оказали Г. В. Ан реп (работавший в Англии и Египте), Б. П. Бабкин, привнесший идеи И. П. Павлова в физиологические исследования в Англии, США и Канаде, Ю. Конорский, с именем которого связано раз витие нейрофизиологии в Польше, а также Я. ТенКате, деятель ность которого протекала в Голландии.

Большую роль в последующей разработке павловских идей в Англии, Канаде, США и Франции сыграл В. X. Гент, работавший в его лабораториях в 1925—1929 гг., а также визиты в эти стра ны самого Павлова, Купалова, Розенталя и др. Свой вклад внес в это и Леонид Александрович Андреев (1891—1941), который по рекомендации Павлова, в связи с просьбой американского Ко митета по борьбе с отосклерозом, был командирован ВИЭМом в Канаду, в Монреаль, в 1933 г. Там Андреев организовал при Мак Гилловском университете лабораторию по изучению условных рефлексов применительно к задачам отиатрии. Тогда же в Ка наде им было выполнено несколько работ по патологии высшей нервной деятельности, с использованием методики эксперимен тальной анемии головного мозга собак.

По свидетельству Л. А. Орбели, в лабораториях Павлова тог да даже «запрещалось» говорить о других темах научных иссле дований. Подобное сосредоточение творческих сил коллектива на решении задач, ориентированных на изучение четко очерчен ного и в силу этого ограниченного круга проблем, не свойствен но классическим школам и, напротив, характерно для проблем ных (современных) научных школ. Именно в этот период из его отдела в ИЭМе на самостоятельный путь исканий в науке вышли многие видные представители павловской физиологической школы.

Третий этап развития школы И. П. Павлова, относящийся к 1926—1936 гг., должен рассматриваться как период, когда раз работка ее силами физиологии и патологии высшей нервной деятельности достигла своей кульминации. Исследования под руководством Павлова проводились уже исключительно в науч ноисследовательских институтах (отдел физиологии и Биологи ческая станция (Колтуши) ИЭМ и Институт физиологии АН СССР), а подчинение тематики этих работ генеральной цели, выдвинутой главой научных коллективов, было почти абсолют ным. За чрезвычайно небольшим исключением, подготовка на учных кадров ограничивалась в эти годы здесь лишь воспитанием опытных исследователейисполнителей, задачей которых являлось осуществление замыслов и идей Павлова. Этот этап деятельности павловской физиологической школы представляется по существу как период ее эволюции в современное научно исследовательское целевое объединение.

Физиологическая научная школа И. П. Павлова — явление уникальное по своему влиянию на развитие исследований и со здание новых научных школ в ИЭМе, т.е. том учреждении, где она сама сформировалась. По меньшей мере шестнадцать ее вид ных представителей — К. С. Абуладзе, Б. Н. Бирман, Д. А. Бирю ков, К. М. Быков, С. Н. Выржиковский, Е. А. Ганике, С. Н. Дави денков, А. Г. ИвановСмоленский, П. С. Купалов, Ф. П. Майоров, Л. А. Орбели, И. С. Розенталь, В. В. Савич, А. Д. Сперанский, Вл. К. Федоров и Л. Н. Федоров — в разные годы возглавляли здесь отделы и лаборатории.

В начале 30х гг. зародилась научная школа П. С. Купалова, который в 1933 г. создал отдел колебательной физики в биоло гии, а с 1937 г. возглавлял отдел физиологии им. И. П. Павлова на протяжении 27 лет. Купалов, продолжая исследования, на меченные Павловым, внес существенный вклад в разработку ряда новых важных проблем физиологии высшей нервной дея тельности. Купалов ввел понятие укороченных условных реф лексов, изучил общие закономерности высшей нервной деятель ности животных в условиях свободного поведения, установил новые причины развития экспериментальных неврозов и их механизм. Он обнаружил условнорефлекторные механизмы ре гуляции тонуса коры больших полушарий, охарактеризовал свойства коркового представительства безусловных рефлексов. К. С. Абуладзе значительно дополнил данные о механизме гене рализации условных рефлексов и расширил методические воз можности исследования парной и раздельной деятельности боль ших полушарий головного мозга животных. Работы научной школы Купалова развивались, таким образом, в русле генераль ной линии павловской физиологической школы, пополняя но выми фактами и фундаментальными разработками ее основное направление — физиологию и патологию высшей нервной дея тельности.

Развитие исследований в русле научных интересов павловской физиологической школы было характерно и для деятельности М. М. Хананашвили, ученика Купалова, преемника последнего на посту руководителя отдела физиологии им. И. П. Павлова. Хананашвили сосредоточил работы на изучении структурной и функциональной организации сложных безусловных рефлексов и роли подкорковых образований в этой организации. Им были Краткий очерк жизни и деятельности И. П. Павлова 635 сформулированы представления об интегрированных системах условных рефлексов как функциональных единицах целостно го поведения, а также об информационных неврозах животных и человека и путях профилактики и лечения подобных невро зов. Разработка этого представления привела к формированию нового оригинального направления исследований.

В начале 30х гг. в стенах института зародилась школа К. М. Быкова, задачей которой стала разработка выдвинутого им нового направления — физиологии, а затем и патологии корти ковисцеральных взаимоотношений, возникшего на стыке физи ологии высшей нервной деятельности и физиологии висцераль ных систем, а также физиологических основ курортологии. Успешное развитие исследований позволило в дальнейшем обо сновать три новых направления работ. Речь идет о физиологии интероцепции, получившей всестороннюю разработку в иссле дованиях В. Н. Черниговского, а также об экологической физи ологии, развитие которой неразрывно связано с деятельностью А. Д. Слонима. Основы разработки этих направлений были осу ществлены в ИЭМе, но развивались они в других учреждениях.

Третье направление — нейрогуморальные механизмы регуля ции висцеральных функций — составило после 1950 г. основное содержание работ школы К. М. Быкова и в ИЭМе разрабатыва лось коллективом, возглавлявшимся А. В. Риккль. Привнесение в исследования принципиально новых методических подходов позволило Б. И. Ткаченко, ученику и преемнику Риккль по руко водству отделом физиологии висцеральных систем им. К. М. Бы кова, обосновать новое направление работ, предусматривающее изучение механизмов регуляции и интегративного взаимодей ствия висцеральных функций. В частности, была получена важ ная информация о характере нейрогуморальной регуляции эф фекторных систем в условиях экстремальных воздействий и патологии сердечнососудистой и пищеварительной систем. Ныне исследования развиваются в трех аспектах — изучение системной гемодинамики и ее связи с дыханием, выяснение вза имоотношений макро и микродинамики в различных органах и тканях, определение нейрохимической организации регуля торных процессов в пищеварительной системе.

В 1933—1939 гг. определенное влияние на проблематику ис следований в области физиологии в Ленинградском филиале ВИЭМа оказала научная школа Л. А. Орбели, сформировавшаяся в начале 20х гг. на базе отдела физиологии Естественнонауч ного института им. П. Ф. Лесгафта и кафедры физиологии 1го ЛМИ. В ИЭМе под руководством Орбели был создан отдел специальной и эволюционной физиологии, в котором работали его ученики и сотрудники. В отделе развернулись исследования в области электрофизиологии, физиологии развития и сравнитель ной физиологии. Л. А. Орбели стремился к тому, чтобы изучение одних и тех же функций осуществлялось «как в сравнитель нофизиологическом аспекте, так и в аспекте онтогенетического развития, так и путем экспериментального вызова процессов деструкции и реструкции функций, наконец, эксперименталь ной переработки их». Дальнейшее развитие это направление исследований получило в лабораториях Биологической станции института (Колтуши), которую Орбели возглавлял в 1937— 1939 гг. до ее преобразования в самостоятельный институт.

В 50—60х гг. в ИЭМе сформировалась научная школа Д. А. Бирюкова, ориентированная на всестороннее изучение про блем сравнительной физиологии и патологии нервной деятель ности. Развитие исследований позволило ему в дальнейшем сформулировать новое направление, задачей которого стала раз работка экологической физиологии нервной деятельности чело века. С 1966 г. ведутся предпринятые по инициативе Бирюкова комплексные медикофизиологические наблюдения в Антаркти де. Работы в области экологической физиологии нервной дея тельности человека с 1970 г. осуществляются под руководством Н. Н. Василевского, ученика и сотрудника Бирюкова, возглав ляющего отдел экологической физиологии. Внимание коллекти ва ученых сосредоточено здесь на изучении органического един ства психофизиологических, физиологических и молекулярных механизмов адаптации. Василевским развито представление о ведущей роли композиционных (компонентнокомбинаторных) процессов в управлении памятью и адаптацией.

Отдел физиологии им. И. П. Павлова в 1978—1996 гг. возглав лял Г. А. Вартанян, один из учеников и сотрудников Д. А. Би рюкова. В начале 80х гг. здесь был создан принципиально но вый методический комплекс, позволяющий регистрировать нейрональную импульсную активность в разных структурах мозга в процессе выработки различных видов классических услов ных рефлексов у собак. Это позволило направить исследования на раскрытие клеточных механизмов «замыкания» (формирова ния) классического секреторного условного рефлекса и нейро нальных основ закономерностей высшей нервной деятельности. Вартанян ориентировал работу на изучение нейрофизиологиче ских и нейрохимических механизмов условнорефлекторного обу чения. Под его руководством выполнен комплекс исследований, позволивших доказать существование эндогенных нейрохими Краткий очерк жизни и деятельности И. П. Павлова 637 ческих факторов пептидной природы, индуцирующих при оча говых поражениях систем управления движениями функцио нальные перестройки в спинномозговых центрах на стороне по вреждения.

Впервые установлено существование химических факторов, избирательно моделирующих функциональное состояние одно го из симметричных образований центральной нервной системы, а также обладающих качественными химическими различиями между право и левосторонними структурами этой системы. Эти исследования легли в основу нового направления работ, сформу лированного Вартаняном как изучение химических основ пато генеза и компенсации органических поражений мозга.

Примером плодотворного взаимодействия двух различных научных школ, в данном случае школы Д. А. Бирюкова и шко лы В. И. Иоффе, внимание которой было сосредоточено на про блемах общей иммунологии, иммунопатологии и клинической иммунологии, служат осуществленные в 1958—1967 гг. иссле дования роли симпатикоадреналовой системы и гипоталамуса в регуляции иммунологических процессов. В 1969 г. эти работы были зарегистрированы в качестве открытия (Е. А. Корнева и Л. М. Хай) и стали основой нового направления — иммунофизи ологии, предусматривающего изучение физиологических меха низмов организации и регуляции иммунного гомеостаза в цело стном организме. С 1982 г. разработка этого направления лежит в основе деятельности возглавляемого Корневой отдела общей па тологии и патологической физиологии.

В тесной идейной связи с павловской физиологической шко лой в ИЭМе сформировалась научная школа С. В. Аничкова, активное развитие которой относится к 50—70м гг. Аничкову принадлежат обоснование и разработка нейрофармакологии — учения о действии лекарственных веществ на центральную и периферическую нервную систему. «Действие лекарств на орга низм, — писал он, — изучается фармакологическими методами на животных, и фармакология по праву считается одной из фи зиологических наук». Эта позиция основателя одной из крупней ших отечественных фармакологических школ оказала большое влияние не только на направления исследовательской деятель ности отдела фармакологии института, но и на ориентацию на учных работ в области фармакологии в стране.

Одно из новых направлений научных исследований базирова лось на работах Аничкова и его сотрудников и признанных в 1971 г. открытием. Речь идет о раскрытии роли симпатической нервной системы в развитии нейрогенных дистрофий. Было показано, в частности, что в основе развития подобных дистрофий лежит нарушение баланса тканевого норадреналина. В 1973 г. в качестве открытия были зарегистрированы результаты работ, позволивших впервые установить закономерное вовлечение ряда эндокринных желез в сферу рефлекторных реакций, возникаю щих при возбуждении этих химиорецепторов. Это открытие не только предопределило развитие нового направления работ, но и дало возможность более широко использовать лекарственные вещества, так называемые аналептики рефлекторного типа дей ствия, и бальнеологические факторы. Разработка научного наследия Аничкова осуществляется в отделе фармакологии, которому присвоено имя его основателя, под руководством Н. С. Сапронова. В частности, существенное внимание уделяется изучению механизма действия новых нейротропных средств на собственные и регуляторные механизмы обучения и памяти, разработке проблем молекулярной фармакологии алкоголизма, исследованиям механизма действия нейротропных процессов и тканевого обмена висцеральных систем при экстремальных воз действиях на организм.

ИЭМ РАМН в 2000 г. исполнится 110 лет. В 2001 г. свое 110 летие отметит и созданный И. П. Павловым отдел физиологии — alma mater одной из крупнейших в мире физиологических школ. Как уже отмечалось, эта школа оказала решающее влияние на формирование новых научных направлений в области физиоло гии и развитие физиологических исследований в стенах ИЭМа.

Итак, почти сто десять лет в стенах Института эксперимен тальной медицины всесторонне развиваются научные идеи и замыслы И. П. Павлова и его школы. Творческая жизнь выдаю щегося физиолога получила новый импульс в работах научных школ, созданных его учениками, и продолжается в современных исследованиях новых поколений ученых. Проблемы физиологии человека и животных ныне разрабатываются в институте.

Так, в отделе физиологии им. И. П. Павлова исследуются ней робиологические основы поведения (высшей нервной деятельно сти), изучается патогенез и восстановительнокомпенсаторный процесс центральных неврологических расстройств, создаются методы их лечения.

В отделе экологической физиологии ведутся фундаменталь ные и прикладные исследования по экологии человека. Изуча ются механизмы действия факторов малой интенсивности раз личной модальности (физические, химические и др.). Здесь Краткий очерк жизни и деятельности И. П. Павлова 639 также разрабатывается ранняя диагностика хронического эко зависимого стресса.

Вопросы физиологии кровообращения, дыхания и пищеваре ния составляют проблематику работ в отделе физиологии висце ральных систем им. К. М. Быкова. Исследуется физиологическая значимость и механизмы регуляции венозной системы, изучается соотношение параметров системной гемодинамики и взаи моотношения макро и микрогемодинамики в различных орга нах и тканях. Определяется нейрохимическая организация регуляторных процессов в пищеварительной системе.

В составе ИЭМа есть своя клиника, имеющая два неврологи ческих и ангиологическое отделения. С использованием новей ших и уникальных методов здесь получают высококвалифици рованную лечебную помощь больные, страдающие эпилепсией, эпилептическим синдромом и нарушением цикла бодрствование—cон при различных поражениях центральной нервной си стемы, а также больные с последствиями нарушения мозгового кровообращения и с рассеянным склерозом (метод ликворотера пии).

Ангиологическое отделение ориентировано на лечение боль ных с нарушениями липидного обмена и всех форм атероскле роза. Таким образом, успешно реализуется в институте и тезис И. П. Павлова о неразрывной связи физиологии и медицины, экспериментальных работ с клиниками.

Научная сессия, посвященная физиологическому

учению Павлов

Почти пятьдесят лет отделяют нас сегодня от состоявшейся 28.06.—4.07.1950 г. в Москве научной сессии Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР, посвященной про блемам физиологического учения И. П. Павлова. Сессия была организована по канонам действовавшей в те печальной памяти годы командноадминистративной системы. Она являлась зве ном в цепи трагических событий, характеризующих историю отечественной биологии и медицины 40—50х гг., равно как и историю ряда других областей науки. Как и другие научные со брания тех лет, сессия двух академий была заранее «запрограм мирована», а ее последствия предопределены. Стенографический отчет [55], опубликованный в том же году, свидетельствует, что «дискуссия» в области физиологии была организована с разма хом и заняла положенное место среди прочих дискуссий, прове денных по инициативе ЦК КПСС.

Очевидно, что при изучении материалов этой сессии и ее по следствий, основным методическим приемом должен стать глубокий анализ архивных документов и различных неопубли кованных данных. Специальному исследованию подлежат осо бенности развития научных исследований в области физиологии и смежных дисциплин в 30—60е гг. Подобный подход к описа нию тяжелого положения в биологической науке, сложившегося в результате деятельности Т. Д. Лысенко и О. Б. Лепешинской, характерен, в частности, для исследования В. Я. Александро ва [56]. Непосредственный участник событий тех лет, один из ближайших учеников и соратников Д. Н. Насонова, испытавший на себе тяжкую участь ученых, не поступившихся истиной, Александров нарисовал картину трагического положения отече ственной биологии. В ее основу положен анализ документальных материалов и научных фактов, позволивших автору не только рассмотреть общие вопросы ситуации в биологической науке, но и проследить роль отдельных ученых в процессе борьбы с «ина комыслящими», не признавшими якобы одержанную Т. Д. Лы сенко «решительную победу над реакционным идеалистическим направлением в биологии вейсманизмомморганизмом» [55, с. 9].

Примером глубокой, аргументированной, достаточно резкой, но справедливой критики сессии двух академий поныне является статья В. В. Парина [57]. После этой статьи негативная оценка сессии была дана в главе «Физиология человека и животных» [58]. Затем критический анализ принципов организации сессии был представлен в книге [59] и в статье [60]. Кроме того, негативная оценка сессии двух академий 1950 г. содержалась в книгах Н. Н. Дзидзишвили [61], В. В. Орлова [62], а также Ю. А. Мака ренко и К. В. Судакова [63].

Так, например, в 1978 г. из статьи К. А. Ланге [64] была пол ностью изъята критика сессии, и ее негативная оценка сохрани лась по существу случайно лишь на страницах, посвященных развитию отдельных направлений физиологии и деятельности Всесоюзного физиологического общества. Вновь оказалось воз можным сказать хоть какуюто часть правды о сессии только после 1983 г., что и было сделано А. П. Бресткиным, А. В. Вой ноЯсенецким и С. М. Дионесовым [65].

29.10.1987 г. журнал «Вопросы истории естествознания, на уки и техники» провел «круглый стол» на тему: «“Павловская сессия” 1950 г. и судьбы советской физиологии». Эти материа лы представляют определенный интерес для истории науки. Но они относятся к мемуарам, которые как своеобразный литера турный жанр, допускающий субъективные оценки и суждения, Краткий очерк жизни и деятельности И. П. Павлова 641 нуждаются в переоценке с учетом архивных материалов и дан ных научных публикаций. Это условие относится в первую оче редь к тем участникам «круглого стола», в выступлениях которых содержалась оценка научной деятельности отдельных ученых, ссылки на сведения, полученные от других лиц.

П. Г. Костюк, бывший в то время академикомсекретарем От деления физиологии АН СССР, отмечал, что обсуждение вопро са о роли сессии 1950 г. не должно носить той «выраженной личностной и эмоциональной окраски, которую приобрела дис куссия на “круглом столе”, а должно опираться на “конкретные документы”». Эта рекомендация была положена в основу фор мирования программы 3й Всесоюзной конференции по истории физиологических наук, проходившей 30.10—3.11.1989 г. в Му зее И. С. Бериташвили в с. Веджини в Грузии, в рамках которой состоялось всестороннее обсуждение широкого круга проблем, связанных с организацией, проведением и последствиями сессии АН СССР и АМН СССР 1950 г. [66].

Опубликованные материалы «круглого стола» существенно отличаются от стенограммы. Причем речь идет не только о ко личестве опубликованных выступлений (11 и 18), но и их содер жании. Последнее подвергалось в ряде случаев серьезной пере работке [67].

Нельзя не отметить чрезвычайно интересные для истории науки выступления Л. Л. Шика, И. М. Фейгенберга, А. И. Ройт бака, В. В. Умрихина, Э. А. Костандова, Л. Г. Охнянской. Они содержат не только общие оценки сессии, ее организаторов, ис полнителей и участников, но, что особенно важно, и компетен тные оценки научной стороны сессии, позволяющие подойти к объективному выяснению ее последствий. И последствий не только для отдельных ученых, научных школ и исследователь ских коллективов, но и для отечественной физиологии, медици ны и психологии в целом.

В изданном в 1991 г. сборнике «Репрессированная наука» имеются статьи Л. Г. Лейбсона о Л. А. Орбели и Н. А. Григорь ян, А. И. Ройтбака об И. С. Беритове [68]. Во втором выпуске указанного сборника за 1994 г. также есть несколько публика ций о сессии [69].

Тем не менее в историографии сессии двух академий преоб ладают воспоминания, касающиеся преимущественно видных ученых, их школ и возглавлявшихся ими коллективов, деятель ность которых пострадала в результате сессии и последующих решений так называемого «Павловского научного совета» при АН СССР. Очевидно, что в результате сессии и принимавшихся в 1950—1954 гг. решений было нарушено логическое развитие научных исследований в ряде перспективных направлений фи зиологии, медицины, психологии. Но нельзя говорить, что сес сия полностью приостановила прогресс отечественной науки.

В результате решений сессии были осуществлены некоторые организационные преобразования, которые нельзя рассматри вать как ее негативные последствия. Достаточно сказать, что в Москве был создан Институт высшей нервной деятельности АН СССР (ныне Институт высшей нервной деятельности и нейрофи зиологии), обеспечивший, как известно, всестороннее развитие не только физиологии высшей нервной деятельности, но и иссле дований в области нейрофизиологии. Нельзя переоценивать роль этого института в подготовке и воспитании новых поколений высококвалифицированных ученых. С 1951 г. стал выходить «Журнал высшей нервной деятельности им. И. П. Павлова». Были созданы новые кафедры физиологии высшей нервной де ятельности в университетах Москвы и Ленинграда, превратив шиеся вскоре в серьезные и крупные исследовательские центры, внесшие существенный вклад в разработку целого ряда новых направлений отечественной физиологии.

К физиологи в результате работы сессии 1950 г. было привле чено внимание административной системы, и она как никогда раньше способствовала развитию этой области знания. Цифры свидетельствуют, что в учреждениях АН СССР число лаборато рий, участвующих в разработке различных проблем физиологии, увеличилось только за период с 1950 по 1960 г. с 41 до 62, а коли чество научных сотрудников удвоилось — 247 человек в 1950 г. и 508 — в 1960 г.

Не совсем корректно утверждение некоторых авторов о том, что в результате решений сессии двух академий были прекра щены исследования в области эволюционной физиологии и по другим направлениям, разрабатывавшимся до сессии под руко водством Л. А. Орбели. История свидетельствует, что после ре организации осенью 1950 г. Института физиологии им. И. П. Пав лова АН СССР семь лабораторий возглавлялись учениками и сотрудниками Орбели, причем проблематика исследований в этих лабораториях практически не менялась. Речь идет о лабо раториях А. В. Тонких, Е. М. Крепса, Л. Т. Загорулько, Е. Н. Спе ранской, Л. Г. Воронина, А. А. Волохова.

Несколько позже там же приступила к работе и лаборатория под руководством Г. В. Гершуни. В 1951—1959 гг., в частности, успешно осуществлялись исследования, посвященные выясне нию закономерностей условнорефлекторной деятельности у раз Краткий очерк жизни и деятельности И. П. Павлова 643 личных представителей филогенетического ряда позвоночных. Новые материалы были получены в результате изучения эволю ции функций формирования нервной системы в онто и филоге незе, выяснения вопросов формирования нервной системы в онтогенезе и установления в раннем онтогенезе возрастных пе риодов, наиболее подверженных воздействию внешних явлений. Исследовалось развитие неврогенных трофических нарушений при повреждении периферических нервов и спинного мозга. В результате исследования закономерностей биохимической эво люции нервной системы в онто и филогенезе позвоночных были получены новые данные об основных энергетических процессах (дыхании и гликолизе) и развитии ферментных систем.

Что касается работ по физиологии и патологии кортиковис церальных взаимоотношений, то именно этому направлению отечественной физиологии сессия нанесла свой самый сокруши тельный удар. Оказавшись под покровительством администра тивнокомандной системы, это направление сполна испытало на себе и неоправданный взлет в 1950—1955 гг. и столь же неза служенное забвение в дальнейшем.

Изложенное позволяет объективно говорить о неоднозначном влиянии сессии 1950 г. на отечественную физиологическую на уку. В истории отечественной физиологи, медицины и психоло гии должна быть дана бескомпромиссная и объективная оценка сессии и деятельности так называемого «Павловского научного совета» в связи с невосполнимым моральным ущербом, нанесенным как самой сессией, так и особенно этим советом Л. А. Орбели, И. С. Бериташвили, Л. С. Штерн, А. Д. Сперанскому, П. К. Ано хину, П. С. Купалову, Н. А. Рожанскому и некоторым другим видным ученым, возглавлявшимся ими коллективам.

Должен быть объективно оценен ущерб, который нанесли последствия сессии ряду приоритетных и перспективных на правлений науки, на несколько лет затормозив их развитие.

Сегодня мы хорошо знаем, что такое история, написанная не на основе объективных оценок, а в результате субъективного подхода к трактовке тех или иных событий. Однако, как это ни парадоксально, следует признать, что в целом исследования в области физиологии в стране в результате сессии получили оп ределенный импульс и значительные материальные возможно сти для ускоренного развития, для подготовки новых кадров ученых. Нельзя не учитывать, что техническое перевооружение основных физиологических институтов и лабораторий в 50х гг. способствовало и последующим успехам в этих областях физио логии, и разработке некоторых ведущих направлений.

После сессии наконец началось расширение контактов отече ственных физиологов с зарубежными исследователями, причем не только социалистических стран, но и США, Англии, Фран ции и др.

Таким образом, нельзя не сказать о негативном влиянии сес сии двух академий на отечественную науку, но и нельзя не отдать дань истине. Все оценки должны быть обоснованы документаль но и, как ныне принято говорить, отличаться взвешенностью. При этом следует иметь в виду, что далеко не все решения сессии реализовывались. Значительная их часть носила декларативный характер. Об этом, в частности, писал В. В. Парин в упоминав шейся выше статье. Он отмечал, что «возымей вето» догматиков действенную силу, не были бы открыты в итоге долголетних работ ряда исследователей важные закономерности, о которых физиологи прежде не догадывались, которые ныне составляют славу современной науки. Без широкого и смелого внедрения новых методов исследования, в частности радиотелеметрии, не были бы возможны достижения советской космической биоло гии и медицины, ставшие историческими [57, с. 587]. Это было написано в 1962 г.

Сегодня трудно определить степень искреннего непонимания ситуации и веры в справедливость разгрома отдельных ученых и целых областей науки в конце 40—50х гг. Сейчас трудно про яснить, где были научные заблуждения, а где же циничное ис пользование ситуации и стремление везде находить «врагов». Таких примеров достаточно в литературе, связанной с сессией двух академий.

Мы со своей стороны подчеркиваем всесторонность и глубину обсуждения важнейших аспектов сессии двух академий 1950 г. в докладах, выступлениях и в общей дискуссии на 3й Всесоюз ной конференции по истории физиологических наук.

Все участники сессии АН СССР и АМН СССР, посвященной проблемам физиологического учения И. П. Павлова, — и обви нители, и обвиняемые — были жертвами тотального страха. Этот страх заставлял одних выполнить указания «сверху», других — помогать этому «святому» делу, третьих — каяться в том, чего они не совершали. Но были и четвертые, которые устояли, по мере сил старались и противостоять, и бороться. Их, увы, было мало…

Большая часть непосредственных участников сессии двух академий уже ушли из жизни. Тем острее встает необходимость поиска архивных материалов, связанных с реальными событи ями, обусловившими социальный фактор, несомненно, сыграв Краткий очерк жизни и деятельности И. П. Павлова 645 ший существенную роль. Тем осторожней и взвешенней должны быть оценки роли конкретных ученых в реализации основной линии административной системы в науке. Именно при анали зе и изучении ситуации, сложившейся в науке в годы сталиниз ма, следует искать правдивые и честные оценки роли сессии и ее участников в развитии отечественной физиологии, медицины и психологии, в деградации нравственности и этики ученых.

Очевидно, что степень представления о движущих силах бы тия у разных ученых своя. Но гражданская и нравственная по зиция подразумевает бескомпромиссный и всесторонний анализ причинноследственных связей событий и участвовавших в них. Только соблюдение этого условия поставит факты во главу угла и защитит историю науки от субъективных ошибок и от тех, кто, по словам Б. Пастернака, «с пылкостью тою же самой, как сла вили прежде, клянут». Нельзя не согласиться с Т. И. Грековой [70], которая считает что сегодня можно и нужно поименно на звать наиболее активных участников этой сессии. Однако важ но и понять, когда и как была заложена мина, взорвавшаяся в 1950 г. Именно длительные и тотальные запреты разного рода в нашем обществе привели к тому, что у некоторых исследовате лей возникает вопрос, была ли интеллигенция как социальная группа в традиционном для русской культуры смысле. В наши дни такая социальная группа — интеллигенция, на наш взгляд, возрождается. Однако это уже тема для специального исследо вания.

 

 

ЛИТЕРАТУРА

 

1. Павлов И. П. Автобиография // Полное собрание сочинений (далееПСС). Л.; М., 1951. Т. 6. С. 441—444; см. также с. 11—13 наст. изд. 2. Коштоянц Х. С. Очерки по истории физиологии в России. М.; Л.,

1946. С. 402—404, 424. 3. Мечников И. И. Страницы воспоминаний. М., 1946. С. 10. 4. Квасов Д. Г. Памяти И. Ф. Циона // Физиол. журн. СССР. 1962.

Т. 42. № 12. С. 1526—1530. 5. Артемьев Н. М. Илья Фаддеевич Цион. Н/Новгород, 1997. 6. Шабунин А. В. Лауреат Монтионовской премии профессор И. Ф. Цион // Дни медицины и биологии в Петербурге. СПб., 1998. С. 242—249. 7. Протоколы заседаний Конференции Имп. МХА за 1872 г. СПб.,

1873. С. 40—262. 8. Попельский Л. Исторический очерк кафедры физиологии в Императорской ВМА за 100 лет (1798—1898). СПб., 1899. С. 77. 9. Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 1. С. 276—282, 292. 10. Квасов Д. Г., ФедороваГрот А. К. Физиологическая школаИ. П. Павлова. Портреты и характеристики сотрудников и учеников. Л., 1967. 11. Павлов И. П. Памяти Р. Гейденгайна // ПСС. Т. 6. С. 107. 12. Летопись жизни и деятельности акад. И. П. Павлова. Л., 1969. Т. 1. 13. Неопубликованные и малоизвестные материалы И. П. Павлова /

Сост. Н. М. Гуреева, Е. С. Кулябко. Л., 1975. 14. Голиков Ю. П., Ланге К. А. Становление первого в России исследовательского учреждения в области биологии и медицины // Первыйв России исследовательский центр в области биологии и медицины.

Л., 1990. С. 7—43. 15. Соломон А. П. Императорский институт экспериментальной медицины в СанктПетербурге // Арх. биол. наук. СПб., 1892. Т. 1.

Вып. 1. С. 2—23. 16. Хроника // Врач. 1890. С. 2002. 17. Цит. по: Чебышева Н. А. Научноорганизационная роль И. П. Павлова в ИЭМ в 1891—1916 гг. (по материалам архива ИЭМа) // Ежегодник ИЭМа за 1956 г. Л., 1957. С. 637—652. 18. Борьба за науку в царской России. М., 1931. С. 156—157. 19. Гос. исторический архив. Ф. 2282. Оп. 2. Д. 132. Л. 55 (личное дело

С. М. Лукьянова). 20. Павлов И. П. ПСС. Т. 1. С. 576. 21. Петербургское отд. Архива РАН. Ф. 259. Оп. 2. Д. 1017. 22. Самойлов В. О. Нобелевская речь И. П. Павлова // Физиол. журн.

1995. Т. 81. № 11. С. 157—165. 23. Переписка И. П. Павлова. Л., 1970. 24. Павлов И. П. Отчет о деятельности отдела физиологии за 1903 г. //

Арх. биол. наук. СПб., 1904. 25. Мозжухин А. С., Самойлов В. О. Павлов в Петербурге—Ленинграде.

Л., 1977. 26. Письма И. П. Павлова к невесте // Москва. 1959. № 10. 27. Павлов И. П. Современное объединение в эксперименте главнейшихсторон медицины на примере пищеварения // ПСС. Т. 2. Кн. 2.

С. 247—284. 28. Павлов И. П. ПСС. Т. 2. Кн. 2. С. 347—366. См. также наст. изд., с. 33—49. 29. Павлов И. П. ПСС. Т. 2. Кн. 2. С. 11—215. 30. Цитович И. С. Происхождение и образование натуральных услов

ных рефлексов. Докт. дис. СПб., 1911. 178 с. 31. Шеповальников Н. П. Физиология кишечного сока. Докт. дис. СПб.,

1899. 162 с. 32. Вальтер А. А. Отделительная работа поджелудочной железы. Докт.дис. СПб., 1897. 182 с. 33. Долинский И. Л. О влиянии кислоты на отделение сока поджелудочной железы. Докт. дис. СПб., 1894. 51 с. 34. Попельский Л. Б. О секреторнозадерживающих нервах поджелудочной железы. Докт. дис. СПб., 1896. 120 с. Краткий очерк жизни и деятельности И. П. Павлова 647 35. Павлов И. П. Экспериментальная психология и психопатологияна животных // ПСС. Т. 3. Кн. 1. С. 23—39; см. также с. 18—32 наст. изд. 36. Павлов И. П. ПСС. Т. 3. Кн. 1. С. 247; см. также с. 248—268 наст.изд. 37. Орбели Л. А. Воспоминания. М.; Л., 1966. 38. Павлов И. П. ПСС. Т. 3. Кн. 1. С. 64—81; см. также с. 50—64 наст.изд. 39. Павлов И. П. Лаборатория для изучения деятельности центральнойнервной системы высших животных, сооружаемая по планам акад.

И. П. Павлова и Е. А. Ганике на средства, пожертвованные обществом имени Х. С. Леденцова // ПСС. Т. 3. Кн. 1. С. 143. 40. Павлов И. П. Исследование высшей нервной деятельности // ПСС.

Т. 3. Кн. 1. 41. Павлов И. П. ПСС. Т. 3. Кн. 1. С. 306—313; см. также с. 107—113наст. изд. 42. Петербургское отд. Архива РАН. Ф. 259. Оп. 7. № 140. 43. Озерецковская Н. Г. Когда и как начал свою работу в области психиатрии И. П. Павлов // Вестник психотерапии. СПб., 1998.

№ 5 (10). С. 114—124. 44. Поппе К. П. Столетие Третьей психиатрической больницы г. Ленинграда // Психические заболевания. Л., 1970. С. 5—12. 45. Павлов И. П. ПСС. Т. 3. Кн. 1. С. 346. 46. БончБруевич В. Д. Об отношении В. И. Ленина к деятелям науки иискусства // На литературном посту. Л., 1927. № 20. 47. Документы внешней политики СССР. М., 1959. Т. 3. 48. Павлов И. П. ПСС. Т. 3. Кн. 2. С. 18—20; см. также с. 181—210наст. изд. 49. Павлов И. П. Предисл. к 5му изд. «Двадцатилетнего опыта» //

ПСС. Т. 3. Кн. 1. С. 10—11. 50. Павлов И. П. Предисл. к 6му изд. «Двадцатилетнего опыта» //

ПСС. Т. 3. Кн. 1. С. 12. 51. Майоров Ф. П. История учения об условных рефлексах. М., 1948. 52. Павлов И. П. Приветственное письмо председателя организационного комитета I съезда физиологов им. И. М. Сеченова при открытии съезда 06.04.1917 // Русский физиол. журн. Пг., 1917. Т. 1.

Вып. 2. С. 90—91. 53. Цит. по: Вартанян Г. А., Голиков Ю. П., Ланге К. А., Овсяннико вВ. И. И. П. Павлов в Институте экспериментальной медицины

(1891—1936). СПб., 1994. С. 60—61. 54. Батюто С. А. Неизвестные автографы И. П. Павлова, Э. Л. Радлова и П. А. Сорокина // Рус. лит. 1990. № 3. С. 165. 55. Научная сессия, посвященная проблемам физиологического ученияакад. И. П. Павлова. Стеногр. отч. М., 1950. 56. Александров В. Я. Трудные годы советской биологии. Записки современника. СПб., 1992. 57. Парин В. В. Авторитет фактов // Пути в незнаемое. М., 1963.

С. 587—599. 58. Конради Г. В., Ланге К. А. Физиология человека и животных // Развитие биологии в СССР. М., 1967. С. 482—532. 59. Ланге К. А. Организация управления научными исследованиями.

Л., 1971. 60. Ланге К. А. Развитие и организация физиологической науки в СССР.

Очерки. Л., 1978. 61. Дзидзишвили Н. Н. Акад. И. С. Бериташвили. Тбилиси, 1978. 62. Орлов В. В. Николай Апполинарьевич Рожанский. Л., 1976. 63. Макаренко Ю. А., Судаков К. В. П. К. Анохин. М., 1976. 64. Ланге К. А. Основные этапы организации и развития физиологических наук в Советском Союзе // Успехи физиол. наук. 1972. № 3.

С. 5—21. 65. Бресткин А. П. Л. А. Орбели — руководитель исследований по физиологии водолазного труда // Л. А. Орбели в воспоминаниях современников. Л., 1983. С. 36—49; ВойноЯсенецкий А. В. Главы изжизни Л. А. Орбели // Там же. С. 50—61; Дионесов С. М. Л. А. Орбели в моей памяти // Там же. С. 94—100. 66. История физиологических наук. Тезисы 3й Всесоюзной конференции в Тбилиси. 1989. 60 с. 67. «Павловская сессия» 1950 г. и судьбы советской физиологии //

Вопр. истории естествознания и техники. 1988. № 3. С. 129—141;

1988. № 4. С. 147—156; 1989. № 1. С. 94—108. 68. Лейбсон Л. Г. Трагические страницы жизни Л. А. Орбели // Репрессированная наука. Л., 1991. Вып. 1. С. 283—296; Григорьян Н. А.,

Ройтбак А. И. Трудные годы академика Бериташвили (1947—1956) // Там же. С. 297—304. 69. Грекова Т. И., Ланге К. А. Трагические страницы истории ИЭМа //

Репрессированная наука. Л., 1991. Вып. 2. С. 9—23. 70. Грекова Т. И. Научная сессия АН СССР и АМН СССР, посвященнаяпроблемам учения И. П. Павлова как закономерное следствие политизации науки // Физиол. журн. СССР. 1990. Т. 76. № 12. С. 1749—1758.

 

В. О. САМОЙЛОВ

 

Эволюция политичесих взлядов И. П. Павлова в годы советсой власти

 

Иван Петрович Павлов в течение всей своей жизни при совет ской власти называл Октябрьскую революцию 1917 г. «больше вистским экспериментом». 21 декабря 1934 г. он писал в Совнар ком СССР: «Вопервых, то, что вы делаете, есть, конечно, только эксперимент, и пусть даже грандиозный по отваге… но не осу ществление бесспорной насквозь жизненной правды — и, как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным резуль татом. Вовторых, эксперимент страшно дорогой (и в этом суть дела), с уничтожением всего культурного покоя и всей культур ной красоты жизни… Пощадите же родину и нас» [1].

И если Альберт Эйнштейн утверждал, будто «большевизм — изумительный эксперимент» и «большевистский опыт заслужи вал, чтобы его произвели», то И. П. Павлов вначале думал совсем иначе. В 1918 г. он с негодованием кричал: «…для такого экспе римента мне жалко взять даже лягушку! » В 20е. Иван Пет рович отталкивал от себя лучших учеников, если они высказы вались о революции подобно Эйнштейну. На этой почве возник конфликт с А. Д. Сперанским, и только в 1935 г. произошло при мирение между ними.

В том же году 17 августа вечером в Московском Кремле на приеме делегатов XV Международного физиологического конг ресса в присутствии 1500 человек И. П. Павлов произнес крат кую речь, в которой были такие слова: «Вся моя жизнь состояла из экспериментов. Наше правительство тоже экспериментатор, только несравненно более высокой категории. Я страстно желаю жить, чтобы увидеть победное завершение этого исторического социального эксперимента». Сказав это, он под бурные аплодис менты провозгласил тост: «За великих социальных эксперимен таторов! » [2].

Слова И. П. Павлова в Кремле вскоре стали известны всему Старому и Новому свету. Они бурно обсуждались в зарубежной прессе. Ученые, общественные деятели, писатели, журналисты терялись в догадках о причинах столь кардинальной метамор фозы в политических взглядах человека, которого на Западе считали «единственным свободным гражданином России», при чем такую репутацию он не утратил и после своей речи в Кремле.

Одни комментаторы павловского тоста предполагали, что большевики запугали Ивана Петровича. По мнению других, они его подкупили. Третьи считали, будто он по своей политической наивности поддался их обману.

Эти высказывания стали мне известны в начале 70х. при подготовке к изданию книги об И. П. Павлове, написанной в со авторстве с моим учителем А. С. Мозжухиным. Мы не могли при нять ни одну из упомянутых выше версий. Павлова не смогли запугать в первые годы после революции, хотя угрозы были весь ма серьезные (вызывали в ЧК, пугал его сам Зиновьев, гроза Петрограда и всего Советского Севера, травила пресса, угрожая «зашибить» господина профессора). Сам он писал в СНК за пол года до своего выступления в Кремле: «Революция меня застала почти в 70 лет. А в меня засело както твердое убеждение, что срок деятельной человеческой жизни именно 70 лет. И поэтому я смело и открыто критиковал революцию. Я говорил себе: “Черт с ними! Пусть расстреляют. Все равно жизнь кончена, а я сде лаю то, что требовало от меня мое достоинство”» [1]. Так чего ему было бояться на девятом десятке лет?

Вряд ли можно было подкупить человека, который превыше всего ценил в себе и других честь и человеческое достоинство. От отца он унаследовал бескорыстие и бессребреность, столь почитаемые Православной Церковью. Не зря священнослужи тели Рязани много лет избирали его отца благочинным (предсе дателем суда чести священников), а сам Иван Петрович неоднок ратно избирался председателем суда чести врачей.

О наивности 86летнего старика могли говорить люди, не зна комые с его прозорливыми прогнозами на всех, особенно пере ломных этапах развития России. Политические события он ана лизировал глубже многих политологов и редко ошибался в перспективной оценке их последствий. Ему посчастливилось со хранить ясность мышления до последнего дня долгой жизни.

В работе над книгой я встречался со многими учениками И. П. Павлова и почти каждому задавал вопрос, который был столь актуален для западной прессы в 1935 г. Запомнился ответ профессора Георгия Павловича Конради, который четверть века Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 651 назад я не смог оценить так, как сегодня. Конради объяснял ме таморфозу политических взглядов И. П. Павлова его «государ ственным российским патриотизмом». Он воспринимал силу и международный авторитет России как свое кровное дело, все беды родины пропускал через душу и воспринимал их как лич ное горе, с глубокой душевной болью.

Помню, я спросил Георгия Павловича: «А разве это не есте ственная реакция нормального гражданина? » В ответ услышал: «Вы счастливый человек. Поверьте мне, что это редкое каче ство». Могу теперь признаться — не поверил я тогда Георгию Павловичу. Все политические деятели, писатели, журналисты независимо от национальной принадлежности клялись в патри отизме, в любви к Великой Родине, Союзу нерушимому респуб лик свободных.

Только теперь я понял, насколько верно оценивал людей Кон ради. От большей части допущенных на телевизионные экраны видишь и слышишь если не враждебные, то ироничноотрешен ные комментарии политических событий, влияющих на судьбу России, будто речь ведут не о Родине, а о чужой стране или даже о другой планете. Редко слышишь в речах и видишь в глазах боль за развал страны, за страдания соотечественников.

Телевизионные передачи дают своим зрителям больше пищи для скорби и сочувствия по поводу гибели английской принцессы или французского кутюрье, последствий плейбойских развлече ний американского президента, чем расстрела соотечественников в Буденновске и Самашках, обездоленности многих миллионов беженцев из Прибалтики, Закавказья, Средней Азии, заброшен ного Севера, изможденности от голода пациентов психиатриче ских больниц и беспризорных детей. Уже больше десяти лет безнаказанно разжигается рознь между народами многонацио нальной державы, подрывается ее могущество зловредным по ощрением национальных междоусобиц, срежиссированных теми же силами, которым служат и средства массовой информации. И дело тут не столько в злонамеренности социального заказа тех, кто оплачивает их работу, сколько в отсутствии у заказчиков, исполнителей и, что особенно плохо, у потребителей этой про дукции государственного патриотизма, который составлял важ нейшее свойство личности Ивана Петровича Павлова.

Размышляя о державном патриотизме Павлова, я невольно заговорил о телевидении. Ленин с гениальным чутьем вождя народных масс учил своих сподвижников, что важнейшим сред ством идеологической обработки людей является кино. В отли чие от чтения, открывающего простор воображению и самобытному восприятию информации, зрелище навязывает человеку эмоции и стереотипное мышление его авторов и, если угодно, формирует стадность.

Едва ли не самым лучшим индикатором действенности идео логического воспитания служат кумиры наших детей. Восхища ясь своим возлюбленным, героиня романа А. С. Грина оценива ла его в превосходной степени: «Дети будут играть в Вас! » На моих глазах подрались два мальчугана, оспаривая право быть в игре Уокером. Телевидение сделало кумиром русских детей «крутого американца», который даже в благородном обличье проповедует культ кулака и золотого тельца. Менее положитель ные герои цинично культивируют махровый нигилизм — презрение каких-либо нравственных абсолютов, способность преодо леть самый священный моральный запрет ради достижения отнюдь не высокой цели, ради обогащения во что бы то ни ста ло, а это всегда противно было славянской душе.

В жизни Павлова был период (на третьем десятке лет), когда он под влиянием своего университетского учителя — профессо ра физиологии И. Ф. Циона — стремился стать нигилистом. Однако прежнее воспитание в патриархальной семье потомствен ных священнослужителей, а также огромное влияние на него Ф. М. Достоевского, С. П. Боткина и невесты С. В. Карчевской оказались сильнее. И если 30летний Иван Павлов находил много сходства между собой и нигилистом Иваном Карамазовым («Ос нова натуры… Ивана та же, что и моя», — писал он невесте в 1880 г.), то со временем в нем возродилась мораль, исповедуемая Алешей Карамазовым: «Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация». Следуя Достоевскому, Павлов видел на чало всем подвигам только в нравственном устое, в святости мо ральных запретов, а любовь к Родине, к ближнему, к своему делу считал этическим принципом. Революция, по мнению Ивана Петровича, обесценила общезначимые нравственные ценности: идеалы, мораль, культуру. Идея интернационализма была про тивопоставлена любви к России.

В 1923 г. И. П. Павлов во вступительной лекции к курсу фи зиологии поведал студентам ВМА о мыслях и чувствах, которые обуревали его в революционные годы: «Только тогда я почувство вал, до какой степени вся моя деятельность, хотя бы по сути сво ей интернациональная, до какой степени она связана с достоин ством и интересами родины. Это истина, если я скажу, что я прямо как бы потерял основной смысл в своей научной деятель ности при мысли, что родина погибла. Для кого же я тогда ста раюсь? » Этим словам в лекции предшествовало признание: «…я Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 653 был, есть и останусь русским человеком, сыном родины, ее жиз нью прежде всего интересуюсь, ее интересами живу, ее достоин ством укрепляю свое достоинство» [3].

Только теперь мне довелось осознать и прочувствовать, какую горькую чашу полной мерой испил Иван Петрович Павлов в революционное лихолетье прежде всего из-за своего державного патриотизма. И дело тут было не в антипатии к большевикам.

Когда русская армия стала терпеть поражение за поражени ем в первой мировой войне, Павлов, внимательно следивший за ходом боевых действий, клеймил бездарное командование, цар ское правительство, называл Николая II «идиотом» и «дегене ратом». Узнав о пораженческих настроениях членов партии кадетов, в которую он не входил, но был солидарен с ее полити ческой платформой, Иван Петрович отошел от своих коллег, членов этой партии. Как вспоминала его жена Серафима Васи льевна, он отказался от приглашения на их собрание со слова ми: «Неужели вы не понимаете, что совершаете преступление, устраивая революцию во время войны?.. Нет, я не приму учас тия в разрушении моей родины» [4].

Февральскую революцию 1917 г. Павлов встретил насторо женно, будущее оценивал «в высшей степени пессимистически» (по словам М. К. Петровой), но к апрелю его настроение стало улучшаться. О перемене настроения можно судить по тексту его приветственной речи Первому съезду российских физиологов, который открылся 6 апреля 1917 г. Иван Петрович из-за болез ни не был на съезде. Его речь зачитал профессор В. И. Вартанов: «Дорогие товарищи!.. Мы переживаем такое особенное время… Мы только что расстались с мрачным, гнетущим временем… Мы не можем не ждать, мы должны ждать при новом строе нашей жизни чрезвычайного усиления средств всякого рода для науч ной деятельности… И тогда в свободной, обновляющейся и стре мящейся к возможно лучшему на всех линиях жизни родине какими своевременными являются и наше Общество, и наш жур нал, счастливым образом связанные с славным именем родона чальника родной физиологии и носителя истинно свободного духа Ивана Михайловича Сеченова! » [5]

Тогда надежды Ивана Петровича достигли апогея, но как только А. Ф. Керенский возглавил Временное правительство, он перестал верить в благополучный исход революционных собы тий: «О, паршивый адвокатишка, такая сопля во главе государ ства — он же загубит все! » [6]. Иван Петрович знавал Керенского раньше — через брата своей жены — С. В. Карчевского, проку рора судебной палаты.

После июльских событий Павлов предрекал крах буржуазной власти и переворот либо вправо, либо влево. И того, и другого не желал, мрачнея день ото дня. Октябрьскую революцию пережи вал крайне болезненно, замкнулся в себе, говорил мало. Если же удавалось его разговорить, предсказывал тяжелые потрясения в жизни всех и каждого. Младший сын Всеволод, офицер дей ствующей армии, остался за границей и лишь в конце 20х. возвратился на родину. Подававший большие надежды в науке, любимый сын Виктор подался на юг к Корнилову и, не доехав до места назначения, погиб. Ктото сообщил его родителям, что Виктора расстреляли красногвардейцы. Павлов поверил, о чем свидетельствует его намерение посвятить свою книгу «Двадца тилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятель ности (поведения) животных» «сыну Виктору, зверски замучен ному большевиками». Позднее выяснилось, что Виктор умер от тифа в больнице на станции Барвенково. Был расстрелян Борис, сын его сотрудницы Марии Капитоновны Петровой, которую он любил и переносил свою любовь на ее сына. Огромным напря жением воли и терпения Павлов, сам погруженный в страдания, вернул к жизни любимую женщину, желавшую собственной смерти после потери сына.

Чекисты неоднократно устраивали обыски в квартире Павло ва, конфисковали золотые вещи, включая золотые медали, ко торыми он был награжден за научные достижения, на короткое время задерживали как его самого, так и старшего сына — Вла димира, проживавшего вместе с родителями. Продолжительным политическим арестам подверглись многие друзья Ивана Петро вича. Среди них был его товарищ по клинике С. П. Боткина, бывший директор ИИЭМа и оберпрокурор Священного Синода С. М. Лукьянов, выдающийся отечественный патолог, ученый с мировым именем.

Иван Петрович из патриотических побуждений считал, что войну с Германией нужно продолжать «до победного конца». Естественно, что переговоры в Бресте о мире не находили под держки в его душе. 23 ноября 1917 г. Конференция ВМА едино гласно присоединилась к воззванию Академии наук не поддержи вать Брестский мир. Павлов работал в этих обоих учреждениях, полностью одобрял воззвание и последними словами поносил «постыдный и непрочный сепаратный мир», высказывая опасение, что «воюющие державы раздерут родину на части». Пори цал он также разгром большевиками Учредительного собрания. Его настроением той поры пронизана речь у гроба давнего дру Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 655 га — художника Н. Н. Дубовского. В январе 1918 г. Павлов го ворил:

«Дорогой друг!

Я завидую тебе. Ты более не видишь нашими слабыми, зем ными глазами все растущего раздирания и опозорения Родины, и ты закончил твой жизненный путь славным концом, славною смертию. Ты показал, что нет более тяжелого удара по сердцу, чем гибель Родины. Точно в тот момент, когда твоего уха косну лось известие, что волна безумия, бегущая по широкому просто ру Родины, покрыла и твой родной Новочеркасск, твое сердце отказалось биться, отказалось жить! — Да, совершается грозный и неумолимый приговор истории над нашей славянской семьей! Давно погибла старшая сестра — прекрасная Польша! Дошел черед и до младшей сестры — России, казавшейся такой могу чей, такой богатырской, такой несокрушимой! Она гибнет так же в критический период политического созревания, сраженная тем же злым недугом слепоты перед действительностью. Эта гибель зло и верно обеспечена неукротимой и более неодолимой силой корыстных, низких влечений, легкомысленно и недобро совестно разбуженных и лишенных узды, в огромной темной массе русского народа. А Родина тебе дорога! Ты любил ее боль ше всего! Ты жил ее красками и линиями и ты воплотил это еще недавно в твоем чудном творении “Родина”. Этой картине место на твоей простой могильной плите! Она — весь ты — с твоим та лантом и неугасимою любовью к Родине. Что дивного, что кисть навсегда выпала из твоих рук, когда Родина становится не твоею, а чужою. Прощай друг! Может быть до скорого свидания, если за этой доской ждет нас новое будущее и, будем верить, светлое, которое простит нам наши русские слабости, приведшие к гибе ли Родины. Прости! » [7].

Зато 25 февраля 1918 г. Павлов вместе со всей Военномеди цинской академией горячо отозвался на декрет «Социалистиче ское отечество в опасности! », подписанный Лениным четырьмя днями раньше. Конференция (ученый совет) этого старейшего учебного заведения России постановила: «Академия горячо от зывается на призыв защиты Родины, немедленно принимая все меры к широкой организации помощи больным и раненым и формируя специальные группы из врачей и студентов для борь бы с возможными эпидемиями, но вместе с тем продолжает по возможности свои научноучебные занятия и лечебную деятель ность, заканчивает чтение лекций в кратчайший срок и произ водит экзамены» [8]. Иван Петрович, хотя и не принял большевистскую революцию, продолжал самоотверженно трудиться на благо родины в учреждениях, подвластных большевикам.

Однако научная работа в павловских лабораториях, значи тельно подорванная войной с Германией вследствие призыва многих сотрудников в действующую армию, продолжала идти на убыль. Работников становилось все меньше. Нехватка испы тывалась во всем: в подопытных животных, в корме для них, в инструментарии и медикаментах. Это сильно удручало Ивана Петровича, дорожившего каждым рабочим днем, когда до 70ле тия оставалось всего 2 года, а по его убеждению, «срок деятель ной человеческой жизни именно 70 лет». Жаль было терять дра гоценное время, работая недостаточно эффективно.

Болезненно реагируя на ограничение свобод, он в соавторстве со своим учеником М. М. Губергрицем опубликовал в журнале «Русский врач» статью «Рефлекс свободы». Этой теме Иван Петрович уделил немало места в трех публичных лекциях (28 ап реля, 20 и 27 мая 1918 г.) под общим названием «Об уме вообще и о русском в частности», наделавших много шума в петроград ском обществе [9, 10, 11].

Поскольку лекции полностью опубликованы в этой книге, нет нужды их комментировать. Скажу только, что некоторые недо бросовестные авторы, делая из них купюры в худших традици ях прежних общественнополитических изданий, изображают Павлова чуть ли не русофобом. Лекции же, напротив, свидетель ствуют о его державном патриотизме, о боли за судьбу России, о воинствующей позиции по отношению к тем деяниям новой вла сти, с которыми он был не согласен. Сильнее всего он клял боль шевиков за развал Великой России, за ее ослабление, ведущее к гибели.

Очевидно, после этих лекций Павлов стал национальным сим волом политического сопротивления, символом человеческого противодействия неблагоприятным обстоятельствам. Преодоле вая их, он продолжал трудиться с отчаянным самоотречением, поскольку, по его словам, «в тяжелое время, полное неотступ ной скорби для думающих и чувствующих, чувствующих по человечески, остается одна жизненная опора — исполнение по мере сил принятого на себя долга». Эти строки из письма Ивана Петровича, которым он ответил на поздравление с 75летием коллеге по врачебной профессии В. Ф. ВойноЯсенецкому, а в ту пору опальному архиепископу Луке, «изгнанному за веру Христову к самому краю Земли». Письмо Павлова заканчивалось словами: «Всей душой сочувствую Вам в Вашем мучениче стве» [12]. Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 657

В исполнении долга перед родиной ничто не могло сломить непреклонную волю и могучий дух великого патриота. В течение всей гражданской войны он продолжал преподавать физиологию в Военномедицинской академии, где учебный процесс шел не прерывно, без сбоев. Согласно послужному списку И. П. Пав лова, его служба в Красной Армии началась 23 февраля 1918 г. — в день ее рождения.

«Не было отопления в лаборатории, он надевал шубу и мехо вую шапку с длинными наушниками и так сидел на опытах со трудников. Не было света — он оперировал с лучиной, которую держал над операционным столом ассистент. Даже выработка целебного желудочного сока продолжалась, хотя в меньшем масштабе, чем раньше» [13]. Однако в 1920 г., самом тяжелом для павловских лабораторий, все собаки на «фабрике желудоч ного сока» в ИЭМе погибли, и аптеки Петрограда не получили ни одного флакона этого целебного препарата.

Весной 1919 г. Иван Петрович собственноручно вскопал и засеял участок земли, отведенный ему, как и другим сотрудни кам, на территории Института экспериментальной медицины. Сам полол огород и только к поливке и ночным дежурствам по его охране допускал старшего сына. На своем участке он собрал хороший урожай картофеля и капусты. Гордился, что его ого род лучший, стыдил молодых ученых, которые не находили в себе сил для выращивания овощей.

И все-таки стужа в квартире и на работе, неполноценное пи тание, тягостные раздумья о будущем России подточили здоро вье Павлова — осенью 1919 г. (в 70 лет) он перенес тяжелую пневмонию, первую из нескольких на протяжении 17 лет остав шейся жизни, а последняя из них в феврале 1936 г. явилась при чиной его преждевременной смерти. В 1919 г. организм Ивана Петровича справился с тяжким недугом.

Родственники и знакомые, ученые США, Германии, Швеции, Чехословакии, обеспокоенные состоянием здоровья Павлова, настойчиво звали его за границу. Даже Совнарком предлагал ему покинуть РСФСР, но он отказался. Однако летом 1920 г. его на мерения изменились. В июне он написал письма в Совнарком с просьбой о «свободе оставления России».

Ленин сделал все для того, чтобы удержать И. П. Павлова от эмиграции. Он писал Г. Е. Зиновьеву, что отпустить Павлова «было бы вряд ли разумно, поскольку он выразил мысль, что, будучи правдивым человеком, он, если возникнет соответству ющее обсуждение, будет высказываться против советской влас ти и коммунизма в России. В то же время этот ученый представляет собой такую культурную ценность, что невозможно насиль ственно удерживать его в России в условиях материальной нуж ды» [14].

Ленин потребовал от Зиновьева «под его личную ответствен ность совершенно немедленно обеспечить Павлова и личную жизнь, его лаборатории, его животных, его помощников всем, что он только найдет нужным» [15]. Начали с предоставления Ивану Петровичу и его семье особого спецпайка, надеясь за ткнуть ему рот пирогом. Месячный «особый улучшенный паек», назначенный Павлову, включал 70 фунтов * пшеничной муки, 25 фунтов мяса, 12 фунтов свежей рыбы, 3 фунта черной икры, 10 фунтов бобов, 4 фунта сыра, 5 фунтов сухофруктов, 750 па пирос [16]. Но Павлов отказался от пайка и написал еще одно письмо в Совнарком, «полное, — как писал В. Д. БончБруевич [15], — негодования, глубокой грусти и великого достоинства», в котором сетовал на непонимание правительством главного в его предыдущем прошении. Своим письмом он стремился привлечь внимание правительства не к своей личности, а к бедственному положению отечественных ученых и науки, что ускоряло дви жение России к пропасти. Во имя спасения родины Павлов тре бовал, чтобы работа ученого признавалась государством как одна из высших форм служения народу, чтобы ученых не считали представителями эксплуататорских классов.

Прочитав павловское письмо, Ленин с горечью сказал В. Д. БончБруевичу: «Да, он прав, он совершенно прав. Он на писал изумительно честно, и мы должны особо ценить таких людей. Сейчас же напишите ему, что правительство примет все меры к улучшению положения ученых. Еще раз просите его не уезжать из России» [15].

Непреклонность Ивана Петровича подтвердил в январе 1921 г. один из руководителей Петросовета Митрофанов. Оправ дываясь перед Кремлем за то, что не может преодолеть отказ Пав лова от привилегий, он писал: «Относясь с уважением к личной жизни профессора Павлова, мы ничего не в силах сделать, так как он упорно отвергает помощь. Он говорит, что не может пользоваться привилегиями, которыми не пользуются его кол леги… Положение профессора Павлова может быть улучшено только путем снабжения семейными пайками ведущих ученых Петрограда; это, возможно, удовлетворит Павлова» [17].

Благодаря письмам И. П. Павлова в Совнарком Комиссия по улучшению быта ученых (КУБУ), работавшая с начала 1920 г. с

* 1 фунт ≈ 453 г. Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 659 весьма скромным успехом, была преобразована в ЦЕКУБУ, ко торую возглавил А. М. Горький. В конце августа Павлову возвра тили конфискованные у него 6 золотых медалей. В октябре Бонч Бруевич разослал копии письма Ивана Петровича в Наркомвоен, Наркомпрос, Наркомвнудел, Наркомсобес, Наркомтруд, Нарко мюст, Наркомфин с обращением: «Может быть, будет признано желательным принять какиелибо экстренные меры к улучше нию положения ученых?! » [15].

24 января 1921 г. СНК принял постановление за подписью Ленина о создании академику Павлову особых условий для ис следовательской деятельности. Это постановление стало охран ной грамотой Ивану Петровичу. Оно сделало его в течение всей жизни неприкасаемым для репрессивных органов.

Однако материализация основных положений ленинского декрета сильно затянулась. В октябре 1921 г. СНК ассигновал на павловские лаборатории 942 млн. 50 тыс. рублей, но по назна чению дошли только 30 млн. рублей. Это была ничтожная сум ма — ведь тогда 1 фунт муки стоил 300 тыс. рублей. Остальные деньги петроградские власти во главе с Зиновьевым израсходо вали по своему усмотрению. Иван Петрович не убоялся известить об этом безобразии СНК. Результатом его бескомпромиссного по ведения стало учреждение новой комиссии содействия павлов ским лабораториям под председательством наркома здравоохра нения Н. А. Семашко. Комиссия подтвердила обоснованность павловских претензий. Срочно было выделено 65 тыс. рублей зо лотом, и эти деньги, ставшие весьма весомыми после денежной реформы Г. Я. Сокольникова (Бриллианта), дошли до лаборато рий. В конце 1923 г. Иван Петрович писал за границу Б. П. Баб кину: «Моя работа разворачивается в широких масштабах. У меня собралось много работников, и я не в состоянии принять всех желающих» [18]. Уже в 1924 г. объем научной продукции павловского коллектива достиг уровня 1913 г.

Вместе с тем Ленин задался целью сделать Павлова лояльным советской власти и возложил эту нелегкую миссию на Н. И. Бу харина. Выбор оказался безошибочным. Ретроспективная оцен ка ленинского окружения той поры позволяет считать, что ник то другой лучше Бухарина с этой задачей не справился бы. Однако «любимец партии» не успел приступить к выполнению партийного задания, как подвергся жестокой критике Ивана Петровича — человека, с которым ему предстояло дружить.

25 сентября 1923 г. Павлов читал вступительную лекцию сту дентам второго курса ВМА. Лекция была посвящена анализу революционного процесса на основе впечатлений от зарубежной поездки Ивана Петровича в мае. Он посетил Париж, НьюЙорк, Чикаго, БаттлКрик, Эдинбург. Нигде не допустил ни одного нелояльного высказывания в адрес Советской России и больше виков, хотя его провоцировали на это. А приехав домой, в лекции студентаммедикам заявил, что пересек всю Европу, побывал в Америке, общался со многими людьми, но «не нашел следов мировой революции». Напротив, в Европе под влиянием нашей революции зародился фашизм, который неизбежно превратится в главного врага большевизма, а значит, и Советского госу дарства.

Свою лекцию Павлов построил на критическом анализе двух брошюр Н. И. Бухарина (одна из них имела соавтора — Е. А. Пре ображенского): «Азбука коммунизма» и «Пролетарская револю ция и культура». Подробный анализ павловской лекции и собы тий вокруг нее имеется в статье «Иван Павлов и Николай Бухарин», опубликованной мною в соавторстве с Ю. А. Вино градовым в журнале «Звезда» [19]. Здесь уместно заметить, что И. П. Павлов, конечно же, не знал о ленинском поручении Бу харину и невольно поставил его в труднейшее положение.

На павловской лекции присутствовал агент ГПУ. На следую щий день ее стенограмму изучали ответственные товарищи в Крем ле и Смольном. Первым (27 сентября) отреагировал Л. Д. Троц кий, приславший Ивану Петровичу письмо, в котором просил разъяснить различия между учениями Павлова и Фрейда. В на чале 1924 г. последовала реакция официальной прессы — уви дели свет статьи Г. Е. Зиновьева и Н. И. Бухарина. В отличие от письма Троцкого, эти публикации были ругательными.

Статья Бухарина, опубликованная в журнале «Красная новь» и перепечатанная в «Нашей искре» (журнале ВМА), вызвала гнев Ивана Петровича, которого обидели политические приемы автора — искажение («передергивание») павловских слов, купю ры и прочее. Негодование усиливали реакции людей в учрежде ниях, где работал Павлов. Некоторые коллеги подогревали пав ловские страсти, другие стали избегать контактов с ним. По завершении учебного года он вынужден был расстаться с Воен номедицинской академией после непрерывных 50 лет учебы и работы в этой колыбели российской медицины.

В публичных лекциях Павлов теперь еще яростнее нападал на политическое руководство страны, клеймил революционные идеи и средства достижения большевиками своих целей. Так, 20 апреля 1924 г. он читал лекцию в здании бывшей Городской думы (на Невском проспекте рядом с Гостиным двором) на тему: «Несколько применений новой физиологии мозга к жизни». В Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 661 лекции прямо говорилось о несовместимости инстинкта свобо ды, с которым рождается каждый человек, и окружающей его действительности в условиях диктатуры пролетариата.

Процитировав покойного Ленина, утверждавшего, что «дик татура пролетариата обеспечит себе победу путем террора и на силия», Павлов заявил, что насилие — это палка о двух концах. Подавляя врожденный инстинкт свободы, «террор, да еще в со провождении голода… усиливает в людях рефлекс рабской по корности». В результате такой «бесспорно скверной воспитатель ной практики» нация будет забита, рабски принижена. Ее будут составлять не свободные люди, а жалкие рабы. Но нужно знать, говорил Иван Петрович, и о другом конце этой палки: «Инстинкт свободы живуч… до конца его не вытравить никакими террора ми». Он будет жить даже в рабских душах и возродится в самый неподходящий для насильников исторический момент.

Вместе с тем преследование частной собственности, попрание традиций, верований и других святынь гражданина прежде ве ликой России вызывает в головах многих людей «сшибки» про цессов возбуждения и торможения, чем «приводится в полное расстройство вся нервная система населения, это почва для сплошных неврозов». В таком состоянии, продолжал свою мысль Павлов, в деятельности мозга возникает парадоксальная фаза, для которой характерно прекращение ответов на сильные сти мулы (действительность) при сохранении и даже усилении ре акций на слабые раздражители (слова). Поэтому к седьмому году революции у многих людей утратилась восприимчивость к дей ствительности и обострилась восприимчивость к словам: «Их условные рефлексы координированы не с действительностью, а со словами. Слова для них значат больше, чем факты». В под тверждение своих выводов Иван Петрович приводил пример поведения тяжелого невропата — пациента клиники нервных бо лезней. На включение красной лампочки он совсем не реагиро вал, а слово «красный» вызывало у него бурную реакцию.

Текст павловской лекции 1924 г. не сохранился. Я воспроиз вел его по цитатам из критической статьи Н. А. Гредескула, опубликованной в журнале «Звезда» (1924. № 3) под названием «Условные рефлексы и революция» [20]. В ту пору редактором «Звезды» был И. М. Майский, а всю работу редакции направлял Г. Е. Зиновьев. Автор критической статьи, в которой Павлов объявлялся «ученым союзником и защитником эксплуататор ского класса», тоже являл собой незаурядную и весьма типич ную для того времени личность. Он был профессором Петербург ского политехнического института, одним из основателей партии кадетов, товарищем (заместителем) председателя Государствен ной думы. Революция заставила его перекраситься из антимар ксиста в ревностного проповедника большевистской идеологии. Опытный политик, публикуя свою штрейкбрехерскую статью против Павлова, не мог не понимать, что делает публичный по литический донос, дает основание властям расправиться с Ива ном Петровичем. Повидимому, он недооценил крепости ленин ской охранной грамоты, выданной Павлову.

Иван Петрович продолжал шокировать партийное руковод ство и правительство страны, в первую очередь — Ленинграда, своими речами, поступками и письмами в СНК. Он не боялся бичевать общие и частные пороки общественного строя и мето дов управления страной, формирования общественного созна ния, руководства наукой и т.д.

«Вы в Вашей работе, — писал Павлов Бухарину в 1931 г., — слишком упрощаете человека и рассчитываете его сделать истин но общественным, запирая его, например, на всяческих и бес конечных собраниях для выслушивания одних и тех же поуче ний» [21].

Беспардонным посягательством на свободу мысли он называл внедрение партийной идеологии в науку: «Революция для ме ня — это действительно чтото ужасное по жестокости и наси лию, насилию даже над наукой; ведь один ваш диалектический материализм по его теперешней жизненной постановке ни на волос не отличается от теологии и космогонии инквизиции» [21]. В другом письме Павлов утверждал: «А введенный в устав Ака демии [наук] параграф, что вся научная работа Академии долж на вестись на платформе учения о диалектическом материализ ме Маркса и Энгельса, — разве это не величайшее насилие даже над научной мыслью? Чем это отстает от средневековой инкви зиции и т.д., и т.д., и т.д.? » [22].

Отказываясь выполнять рекомендации управления делами Академии наук о применении ряда мер по укреплению трудовой дисциплины в научных учреждениях, Иван Петрович заявил: «Научная лаборатория — не фабрика, а я — не надсмотрщик… нельзя третировать умственный труд по шаблону физического».

Он игнорировал требования аппарата Академии наук о состав лении многолетних детальных планов научной работы. Его от вет в 1930 г. содержит такие слова: «В будущем году, как и в предыдущем, главнейшая работа Института (Института физио логии. — Авт.) будет сосредоточена на изучении высшей не рвной деятельности собак по методу условных рефлексов. Бли же, подробнее ничего сказать не могу… Действительное течение Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 663 свободной научной работы определяется тем, что встречается на пути исследования и чего предвидеть нельзя. Эти нерассчиты ваемые, неожиданные повороты исследования и составляют главную силу, радость и прелесть научной работы».

В 1932 г. Иван Петрович использовал эти же аргументы, ве сомые в своей простоте и очевидные человеку науки, чтобы укло ниться от выполнения жесткого требования чиновников от Ака демии наук о планировании работ Физиологического института на 1933 г. и вторую пятилетку. К сказанному нравоучительно добавлял: «Для государственного правильного расчета остается только знать финансовую сторону дела» [23].

Его очень тревожило нерациональное расходование государ ственных финансов, «народной копейки». Даже в своем юбилей ном интервью (в день 85летия) он выговаривал корреспонденту «Известий»: «Советская власть дает чрезвычайные средства для науки. Я бы хотел только, чтобы органы, руководящие научной работой, больше берегли эти народные средства, осторожнее и с бó льшим выбором расходовали их на некоторые, недостаточно проверенные изобретения» [24].

Таких примеров было немало в силу недостаточной научной компетентности академических чиновников, а зачастую просто традиций кумовства в чиновничьей среде. За полгода до этого интервью, в марте 1934 г., правительство одним распоряжением выделило 3 персональных автомобиля: академику И. П. Павло ву, профессору А. Д. Сперанскому и молодому научному сотруд нику ВИЭМа Г. С. Календарову. Так Иван Петрович оказался в одной компании с человеком, который в 30е. истратил впус тую огромные деньги на исследования, в результате которых он обещал правительству научиться управлять психикой людей по средством радиоволн. Работы считались сверхсекретными, что и позволяло Календарову блефовать до поры до времени. Одна ко сотрудники И. П. Павлова, как мне рассказывал С. И. Галь перин, знали о них и с сарказмом поведали это своему учителю, вызвав его негодование по поводу и шарлатанства исполнителя, и невежества заказчиков. Ведь никакого научного обоснования такая работа не имела.

Иван Петрович болезненно реагировал на отмену в начале 20х. докторских диссертаций, после чего профессорами вузов стали назначать людей, не овладевших научной методологией. Новая власть нуждалась в преданных ей научнопедагогических кадрах, которым могла доверить воспитание новой интеллиген ции. Старые преподаватели изгонялись из вузов, многие поки нули Советский Союз. Неизбежными издержками такой политики стали понижение уровня квалификации педагогов и недо статочно грамотное проведение научных исследований. Здесь корни лысенковщины и многих других болезней отечественной науки. Слова Павлова по этому поводу до сих пор звучат как приговор: «В России начался парад неучей! Полуграмотный учи тель может воспитать только безграмотного ученика! »

В силу высокой ответственности за судьбу высшего образова ния в стране И. П. Павлов не мог признать правильным возник новение в СССР в течение 1929—1930. более 30 медицинских институтов. Он считал, что для них нет ни кадров, ни матери альной базы, и протестовал против существования вузовских кафедр, на которых не ведется научная работа. Со свойственной прямолинейностью и душевной болью писал в Академию наук: «В конце концов должна восторжествовать здравая мысль, что в высших учебных заведениях необходимы не только препода ватели, но и научные деятели с исследовательскими лаборато риями. Иначе наши высшие учебные заведения превратятся в гимназии и мы, не в пример всему культурному миру, будем лишены высших учебных заведений» [25].

Подобные протесты Павлова против ломки образования и науки вызывали досаду и озабоченность правительства, особен но на рубеже 20—30х. Тогда он выступил против планов ре организации Академии наук, намечавшейся на 1929 г. Прави тельство задалось целью обеспечить большее участие академии в решении практических задач по индустриализации страны и подъему сельского хозяйства, в строительстве социализма. На мечалось одномоментно ввести в академию 42 новых действи тельных члена, чтобы эти академики составляли в ней подавля ющее большинство при голосовании по спорным вопросам. Впервые вводились академики по общественным наукам. Среди них фигурировали Н. И. Бухарин, А. В. Луначарский и другие видные партийные деятели. 21 июля 1928 г. «Известия» помес тили список кандидатов в Академию наук СССР.

6 октября 1928 г. Павлов писал в СНК: «Я считаю своим дол гом обратить ваше внимание на важную черту приближающихся выборов в Академию наук. Впервые в истории нашей Академии, насколько мне известно, государство перед выборами заявляет о желательности избрания тех или иных кандидатов. Все орга ны государства (пресса, руководство высших учебных заведений и общественных организаций) воинственно настаивают на испол нении его желаний. Мне кажется, что это оскорбляет достоин ство Академии и ляжет тяжелым грузом на совесть академиков. Было бы справедливее, если бы государство прямо назначало в Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 665 Академию лучших, с его точки зрения, людей. А как действует на людей его нынешний образ действий?! Я приведу в пример событие, происшедшее три или четыре года назад. Тогдашний председатель Горисполкома Зиновьев подверг работников обра зования следующей процедуре: “Выдвинута резолюция. Кто против? Молчание. Резолюция принята единогласно”. В те дни я встретил одного моего товарищапрофессора и поделился с ним своим возмущением по этому поводу. Я должен добавить, что этот мой товарищ имел репутацию человека исключительной чести. Ответ его был следующим: “А чего вы хотите? Разве вы не зна ете, что сейчас любое возражение — это самоубийство? ”

Нельзя не признать, что наша текущая ситуация возлагает на нас огромную ответственность» [26].

Непримиримость И. П. Павлова нередко огорчала коллег и прежде всего непременного секретаря Академии наук С. Ф. Оль денбурга, который считал, что академия может спастись, толь ко покоряясь требованиям ВКП(б). Во время одного особенно жаркого спора В. И. Вернадский предложил принять настойчи вые указания компартии голосовать за баллотирующихся кан дидатов не персонально, а по спискам, Павлов взорвался: «То, что вы предлагаете — это лакейство! » Попытки успокоить его не увенчались успехом… «Павлов почти кричал, что мы должны заявить о себе большевикам, что нечего их бояться, что не нуж но никаких предварительных переговоров, что каждый может и должен действовать самостоятельно и т.д. Сергей (Ольденбург) решительно заявил, что ему, Ивану Павлову, позволено говорить все, что угодно, его не тронут, поскольку он находится в приви легированном положении, поскольку, как всем известно и как утверждают сами большевики, он — идейный лидер их партии. Павлов снова вскипел. Это было ужасно! » [27]. После этого ин цидента Иван Петрович до конца своей жизни не посетил ни одного общего собрания академии, считая поведение своих ака демических коллег в 1928—1929. штрейкбрехерством и ка питуляцией перед грубой силой.

На горькие раздумья об одиночестве Ивана Петровича в на учной среде наводит ответ президента АН СССР А. П. Карпин ского председателю СНК В. М. Молотову, который переслал ему один из павловских протестов против репрессий в Ленинграде после убийства С. М. Кирова и требовал дать оценку этому пись му. «Я высоко ценю научные заслуги моего коллеги, — отвечал Карпинский Молотову, — уважаю его независимый характер и способность создавать как для работы его Института, так и для его личной исключительно благоприятные условия; я всегда сожалел, что он не принимает участия в общей академической жизни. Письмо акад. И. П. Павлова меня глубоко огорчило не потому, что, будучи таким же плохим политиком, как я, если не хуже, он возражает против мероприятий Правительства… Я неоднократно хотел просить у Вас свидания, чтобы побеседовать с Вами как о делах Академии, так и по ряду общих вопросов жизни нашей страны, ибо, мне думается, почему не выслушать иногда мнение хотя и недостаточно компетентного, но исключи тельно и искренно благожелательного лица. Вот этой благоже лательности я не нахожу в письме моего коллеги И. П. Павло ва, отделяющего себя и свою родину от нашей общей страны и нашего общего дела, и это именно то, что меня глубоко опечали ло» [28].

Весьма характерно, что Молотов переслал Карпинскому пав ловское письмо, содержащее упреки правительству не в «пере кореживании», как Иван Петрович выражался, отечественной науки, а в терроре и «безудержном своеволии власти». Именно такие протесты досаждали властям более всего. Иван Петрович без конца обращался в Совнарком с требованиями об освобожде нии изпод ареста знакомых ему людей (от академика Д. Н. Пря нишникова до уборщицы институтского вивария А. И. Барха товой), о необходимости прекращения репрессий и террора в стране, а также гонений на Церковь. «Привязанный к своей Ро дине, — писал он в СНК 20.08. 1930 г., — считаю моим долгом обратить внимание Правительства на следующее. Беспрерывные и бесчисленные аресты делают нашу жизнь совершенно исклю чительной. Я не знаю цели их (есть ли это безмерно усердное искание врагов режима, или метод устрашения, или еще что нибудь), но не подлежит сомнению, что в подавляющем числе случаев для ареста нет ни малейшего основания, т.е. виновнос ти в действительности. А жизненные последствия факта поваль ного арестования совершенно очевидны. Жизнь каждого делается вполне случайной, нисколько не рассчитываемой. А с этим неизбежно исчезает жизненная энергия, интерес к жизни. В видах ли это нормального государства? » [29].

Не менее жестким предостережением воспринимается обра щение в СНК 21 декабря 1934 г.: «Мы жили и живем под нео слабевающим режимом террора и насилия… Но надо помнить, что человеку, происшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти мас сы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и дума Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 667 ющими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превраще ны в забитых животных, едва ли возможно сделаться существа ми с чувством собственного человеческого достоинства» [1]. Письмо достигло адресата, поскольку есть ответ на него Моло това.

В архиве сохранился вариант этого письма, содержащий та кие слова: «Это, бесспорно, скверная людская практика. Люди порядочные в этой школе делаются позорными рабами… С раба ми, конечно, ничего хорошего не сделать, а рабский дух, осно вательно натренированный, скоро потом не выгонишь» [22].

На торжественном заседании, посвященном 100летию со дня рождения Ивана Михайловича Сеченова, 26 декабря 1929 г. Павлов обратился к портрету покойного юбиляра со словами: «О, суровый и благородный товарищ! Как бы ты страдал, если бы еще оставался среди нас! Мы живем под господством жестокого прин ципа: государство, власть — все, личность обывателя — ничто. Жизнь, свобода, достоинство, убеждения, верования, привычки, возможность учиться, средства к жизни, пища, жилище, одеж да — все это в руках государства. А у обывателя только беспре кословное повиновение. Естественно, господа, что все обыватель ство превращается в трепещущую массу, из которой — и то не часто — доносятся вопли: “Я потерял или потеряла чувство соб ственного достоинства, мне стыдно самого или самой себя! ” На таком фундаменте, господа, не только нельзя построить культур ное государство, но на нем не могло бы держаться долго какое бы то ни было государство.

Без Иванов Михайловичей, с их чувством достоинства и дол га, всякое государство обречено на гибель из внутри, несмотря ни на какие Днепрострои и Волховстрои. Потому что государство должно состоять не из машин, не из пчел и муравьев, а из пред ставителей высшего вида животного царства…» [30].

Затем он сконфузил аудиторию, перейдя от этих слов без па узы к предложению всем встать, чтобы почтить память Сечено ва. Все ужасно боялись встать, но не встать было нельзя. Все встали, нервно оглядываясь, многие коммунисты демонстратив но вышли из зала.

Иван Петрович осуждал советское правительство и коммуни стическую партию за пренебрежительное отношение к челове ку, особенно к русской интеллигенции. Даже наиболее гуманные представители правящей партии — Н. И. Бухарин, например, отводили русскому народу в мировой истории роль навоза, кото рым должны быть удобрены всходы прогресса человеческой цивилизации. В нигилистическом экстазе даже такое сравнение казалось правителям слишком лестным для подвластных им лю дей. Люди были для них просто мусором или, того хуже, — пла стилином, из которого можно лепить все, что угодно.

17 октября 1928 г. Павлов направил официальный запрос правительству, намерено ли оно советоваться с образованными людьми, осуществляя коренную перестройку всей жизни россий ского общества. «В каком резком противоречии при нашей рес публике, — писал он в этом запросе, — стоит прилагательное “советская”, не в его официальном, а в общеупотребительном смысле! Образованные люди превращены в безмолвных зрителей и исполнителей. Они видят, как беспощадно и большею частию неудачно перекраивается вся жизнь до дна, как громоздится ошибка на ошибке, но они должны молчать и делать только то, что приказано… Можно без преувеличения сказать, что прежняя интеллигенция частию истребляется, частию и развращает ся» [31].

Вероятно, многие представители правящей партии рады были бы пренебречь и Павловым с его всемирной известностью, и на учным престижем России, но ленинская охранная грамота не только надежно защищала, но и позволяла ему требовать от пра вительства того, чего почти никому в стране даже просить не позволялось. Приведу только два характерных примера.

В 1933 г. в одну из павловских лабораторий прибыл профес сор из Секции научных работников, чтобы уведомить Павлова о предстоящей там «чистке антисоветских элементов». Иван Пет рович вышвырнул его, схватив за шиворот и дав пинка, из лабо ратории с криком: «Вон отсюда, подонок! » Секция была возму щена оскорблением, нанесенным их сотоварищу, и направила делегацию к С. М. Кирову с требованием о наказании Павлова, на что глава ленинградской партийной организации ответил ла конично: «Ничем не могу вам помочь».

Далеко не все сотрудники восторгались таким поступком сво его шефа. Одни опасались за его судьбу, а заодно и за свою, дру гие считали его поведение неинтеллигентным, третьи пытались оправдывать рукоприкладство и ругань холерическим темпера ментом (сложилась даже легенда о скверном характере Павло ва). Мне кажется, что Иван Петрович вел себя так вполне осоз нанно и хладнокровно. Он лучше других понимал, что профессор явился к нему с предупреждением не из добрых побуждений, а с целью зондажа — тем, кто его послал, нужно было разведать реакцию Павлова на возможную «чистку». Интеллигентно разъяснять свою позицию было бессмысленно — тогда бы чист ка состоялась. Только выражение абсолютной бескомпромиссно Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 669 сти, дикой непосредственности, почти юродства, вполне есте ственных для честного, но неискушенного в интригах человека, могло пресечь задуманную акцию. Не зря друзья и знакомые находили у Ивана Петровича артистический дар. Сыграв на ле генде о своем чудачестве, которую сам срежиссировал и подкреп лял многими поступками, он добился своего и на этот раз. И это была «мудрость чудака».

Едва узнав об аресте своего сотрудника коммуниста Ф. П. Май орова, Павлов схватил телефонную трубку и потребовал от теле фонистки соединить его с «главным жандармом». Поначалу она отказывалась выполнить это требование, но Павлов был непрек лонен. Ему ответил сам Медведь, начальник Ленинградского ОГПУ. Иван Петрович фальцетом прокричал: «Вот что, госпо дин хороший, если завтра утром Федор Петрович Майоров не будет на своем рабочем месте, то я буду жаловаться господину Молотову или господину Сталину». К вечеру того же дня Ф. П. Майоров уже работал в лаборатории и больше никогда не арестовывался. Он написал «Историю учения об условных реф лексах» (1948).

Редкие «павловские среды» (еженедельные собрания сотруд ников всех его лабораторий) обходились без критики Павловым большевиков, методов их руководства страной, без возмущения противопоставлением интернационализма патриотизму, без осуждения социальных условий жизни в СССР, слепого покло нения Сталину. В 1934 г. Иван Петрович писал академику Н. С. Державину, что советская власть не выполнила своих ос новных обязательств перед народом, о чем можно судить «по про шлогоднему голоду, дошедшему до людоедства, и ужасной эпи демии тифа, охватившей всю страну, и постоянному массовому недоеданию, отсутствию топлива, грязи, скученности, нехватке элементарных медикаментов и т.д., и т. д» [32].

В том же году письмо И. П. Павлова наркому здравоохране ния Г. Н. Каминскому содержит такие обвинения: «Думаете ли Вы достаточно о том, что многолетний террор и безудержное сво еволие власти превращает нашу и без того довольно азиатскую натуру в позорнорабскую?.. А много ли можно сделать хороше го с рабами? Пирамиды — да, но не общее истинно человеческое счастье.

Останавливаете ли Вы Ваше внимание на том, что недоедание и повторяющееся голодание в массе населения с их непремен ными спутниками — повсеместными эпидемиями — подрывают силы народа. В физическом здоровье нации, в этом первом и не пременном условии, — прочный фундамент государства, а не только в бесчисленных фабриках, учебных и ученых учрежде ниях и т.д., конечно, нужных, но при строгой разборчивости и надлежащей государственной последовательности» [33].

Привлекая внимание правительства к ухудшению физиче ского здоровья нации после революции, Иван Петрович пред упреждал и о деградации духовного здоровья, об опасности па дения нравов. Среди других причин духовного оскудения он указывал на освобождение от всех тормозов, называемое почему то демократией, и насильственное искоренение религиозного вос питания. «По моему глубокому убеждению, — писал Павлов, — гонение нашим Правительством религии и покровительство во инствующему атеизму есть большая и вредная последствиями го сударственная ошибка. Я сознательный атеистрационалист и потому не смогу быть заподозрен в каком бы то ни было профес сиональном пристрастии… Религия есть важнейший охранитель ный инстинкт, образовавшийся, когда животное превращалось в человека… и имеющий огромное жизненное значение» [34].

Эта мысль уточнена в другом месте письма: «Я знаю русскую душу. Какою жизненною трагедиею специально на ней отзовется настоящая пропаганда атеизма» [34]. Павлов опасался, что борьба с религией породит людей без нравственных абсолютов, без веры. «Но человек, — убеждал он своего ученика Е. М. Креп са, — не может жить без веры… Я считаю, что нельзя отнимать веру в Бога, не заменив ее другой верой. Большевику не нужно веры в Бога, у него есть другая вера — коммунизм. Другую веру приносит людям просвещение, образование… Надо раньше про светить народ, дать ему грамотность, образование… А разрушать веру в Бога, не заменив ее ничем, нельзя» [35].

«Вершиной человечества» являлся для Ивана Петровича Иисус Христос, «осуществивший в себе величайшую из всех человеческую истину — истину о равенстве всех людей… и чем всю историю человека разделил на две половины: до него раб скую и после него — культурную христианскую… Вы продолжа тели дела Иисуса, — обращался Павлов к руководителям стра ны, — были бы и у вас горячие и талантливые поклонники из служителей церкви» [34].

Рождество он считал не столько религиозным, сколько исто рическим праздником и весьма почитал. М. К. Петрова в своих воспоминаниях об И. П. Павлове воспроизвела его прямую речь по этому поводу на одной из «сред»: «Рождество и Воскресе нье, — это огромные исторические праздники… Ведь речь идет о величайшем человеке из человеков — Иисусе из Назарета. Наши социалисты забывают следующее: на чем провалился весь Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 671 древний мир, хотя он достиг огромного умственного успеха и в философии, и в науке, и в искусстве и т.д.? — На рабстве! А кто идейно сокрушил рабство? — Господин Иисус из Назарета… А ведь коммунизм — это маленькая наценочка, вариация в этой идее уничтожения рабства… Он первый сказал, что вы все рав ны, все рабы божии (перед природой мы, конечно, все рабы, — ничтожество). И нужно понимать, что это есть праздник идей ного уничтожения рабства и водворение идеи, что все люди равны, и нет белой и черной кости… И вот почему со дня рожде ния этого человека начало нового летосчисления» [36].

И. П. Павлов протестовал против разрушения церковных хра мов. Сохранилось его негодующее письмо в СНК, когда уничто жили на Троицкой площади, неподалеку от дворца Кшесинской, петербургскую святыню — деревянную Троицкую церковь, по строенную Петром Великим при основании города.

Многие павловские письма в СНК содержат требования о пре кращении преследований священнослужителей и их семей. От числение из Военномедицинской академии сыновей священни ков послужило Павлову в 1924 г. поводом к прекращению работы в своей almae matris, хотя причины его ухода оттуда были гораздо масштабнее. Однако и борьбу за изменение отношения прави тельства к духовенству он считал очень важной и вел ее до по следних дней жизни. За два с половиной месяца до кончины он писал председателю СНК В. М. Молотову: «Прежнее духовное со словие — одно из наиболее сильных и здоровых сословий России. Разве оно мало работало на общую культуру Родины? Разве пер вые наши учителя книжной правды и прогресса не были из ду ховного сословия: Белинский, Добролюбов и др.? Разве наше врачебное сословие до революции не состояло едва ли не на 50 процентов из лиц духовного сословия? А разве их мало и в об ласти чистой науки и т.д., и т.д.? Почему же они какоето от верженное сословие даже в детях (фраза зачеркнута. — Авт.)?.. О нашем (зачеркнуто: о Вашем. — Авт.) государственном атеиз ме я считаю моим долгом говорить моему Правительству потом… и более пространно» [37].

Ответ В. М. Молотова от 28 декабря 1935 г. свидетельствует, что требования И. П. Павлова не остались гласом вопиющего в пустыне. В начале письма предсовнаркома обещал разобраться, насколько была оправдана высылка из Ленинграда «несколько лиц», за которых ручался Иван Петрович: «Могу Вас заверить, что советские власти охотно исправят действительно допущен ные на месте ошибки» [38].

«Теперь, — продолжал Молотов, — насчет ограничений в от ношении детей лиц из духовенства. На это могу Вам ответить только одно: теперь, действительно, в этих ограничениях нет ни какого смысла, кроме отрицательного. Они нужны были в свое время, а теперь подлежат безусловной отмене» [38]. И на самом деле, отношение советского правительства к духовенству и ре лигии изменилось к лучшему в предвоенные годы, а не во время войны, как пишут некоторые современные историки. Полагаю, что Павлову принадлежит не последняя роль в преодолении от верженности духовного сословия. С его требованиями и протес тами правительство считалось благодаря Ленину, а потом — Бу харину.

Выполняя ленинский завет, Бухарин в 20е. сблизился с Павловым, преодолев негативные последствия полемики между ними в 1923—1924. В статье «Иван Павлов и Николай Буха рин» [19] подробно описано совершенно бесцеремонное вторжение Бухарина в павловскую квартиру и его участие без пригла шения в семейном обеде. Вначале обедали в гнетущем молчании, а потом благодаря компетентной оценке коллекции бабочек, развешанной на стенах столовой, незваный гость сумел заинте ресовать собой Ивана Петровича.

Описание этого эпизода Бухарин закончил фразой: «Так на чался мой роман со стариком». И если поначалу это был роман по расчету (по партийному заданию), то вскоре чувственный Бу харин искренне полюбил Павлова. И немудрено. Вспоминая первую встречу с этим замечательным человеком при работе над его портретом, М. В. Нестеров писал: «Более яркой особы я и представить себе не мог. Я был сразу им покорен, покорен на всегда… Иван Петрович был донельзя самобытен, непосред ствен» [39].

В некрологе 28 февраля 1936 г. Бухарин открыто признался в своих чувствах к Павлову: «Не скрою: я влюбился в этого че ловека, и он отвечал мне взаимностью» [40]. Любовь помогла ему выполнить ленинское задание, несмотря на противодействие как самого Ивана Петровича, так и многих партийных и государ ственных деятелей.

Сначала Бухарин отделил учение Павлова от него самого и объявил, без согласия на то автора, рефлекторную теорию есте ственнонаучной платформой диалектического материализма и политической доктрины коммунистической теории. Далеко не все руководители государства, официальные философы и даже ученые приняли бухаринскую интерпретацию павловского уче ния об условных рефлексах. Например, Н. А. Семашко утверж Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 673 дал: «Слабая сторона его (Павлова. — Авт.) учения состоит в том, что он механический, а не диалектический материалист… И как бывает с механистами, механистматериалист Павлов, много поработавший над разрушением идеализма и поповщины, смыкается с самым доподлинным идеализмом» [41].

Примерно так же оценивал учение своего учителя коммунист Н. Н. Никитин, директор Ленинградского филиала ВИЭМа, в письме к нему: «Наша партия объявила, Иван Петрович, меха нистическую опасность как главную опасность на теоретическом и политическом фронтах. Рефлекторная теория является меха нистической не только по методу своей работы, но и по самому своему существу» [42].

В 1929 г. В. В. Куйбышев вслед за Горьким обозвал Павлова черносотенцем. Бухарин тут же отпарировал: «Что он “Интер национал” не поет, это я знаю. Но он все же воспитывался на Писареве, продолжает дело Сеченова, а антибольшевистские тенденции его — существующие — скорее демократ[ически]бур ж[уазного характера. Но он самый крупный физиолог в мире, материалист и, несмотря на все свое ворчание, идеологически работает на нас (в своих сочинениях, а не в речах)» [43].

Наверное, в этих словах содержится преувеличение значимо сти работ Павлова для правящей партии, а значит, и заслуг са мого Бухарина в выполнении задания ее основателя. О цели это го преувеличения любимец партии проговорился в некрологе: «Павлов наш целиком, и мы его никому не отдадим» [40].

В наши дни, когда охаивание коммунистического прошлого стало политически выгодным, находятся «писатели», чернящие И. П. Павлова за якобы обоснование (и даже оправдывание) его учением о высшей нервной деятельности диалектического мате риализма и диктатуры пролетариата со всеми ее атрибутами, включая красный террор. Но при чем тут Павлов? Так исполь зовали рефлекторную теорию Сеченова—Павлова Бухарин и его последователи в своих интересах, с одной стороны. А с другой стороны, Гредескул, угождая Зиновьеву, доказывал, что учение Павлова — идейная платформа буржуазного строя и борьбы бур жуазии против советской власти.

Беда в том, что любая серьезная естественнонаучная доктри на может быть истолкована политиками как им будет угодно. И чем величественнее творение ученого, тем больше соблазна у разных политических лагерей вести за него конъюнктурнодиа лектическую борьбу. Они напоминают моллюсков«прилипал» к днищу корабля, которые не могут потопить и даже остановить его, но все же служат помехой движению. Сам же Иван Петро вич изо всех сил противился идеологизации науки [21, 22].

Прочитав летом 1931 г. «Материализм и эмпириокритизм», Иван Петрович говорил Никитину, что считает рассуждения автора здравыми, но его коробит грубость ленинских выраже ний. Эту книгу принес Павлову Бухарин, который последова тельно в своей настойчивости, но деликатно и не торопя собы тия старался изменить его отношение к советской власти.

Н. И. Бухарин оказывал реальную помощь Ивану Петровичу в научноорганизационных делах — в строительстве новой пав ловской лаборатории в Колтушах, на что были ассигнованы ог ромные суммы денег, передаче Физиологическому институту АН СССР большого двусветного зала и помещений геологической лаборатории самого президента Академии наук А. П. Карпин ского в доме № 6 на Тучковой набережной (набережной Макаро ва) в Ленинграде. В 1927 г. было подготовлено решение о при своении ИЭМу имени Павлова, но он отказался от такой чести. Через два года в ознаменование его 85летнего юбилея Лопухин ская улица была переименована в улицу Академика Павлова. Одновременно с переименованием она перестала быть прямым лучом между Каменноостровским (тогда улицей Красных Зорь) и Аптекарским проспектами и до сих пор огибает ИЭМ, чтобы его отдел физиологии со знаменитой «Башней молчания» нахо дился подальше от транспортной магистрали, прежде проходив шей рядом с ним.

Выше говорилось о миротворческой миссии Бухарина во вза имоотношениях Павлова с представителями властных структур. Заметим, что он усмирял страсти обеих сторон. Куйбышева он убеждал в том, что Павлов «идеологически работает на нас», а его самого умолял «не ссориться с революцией». Обратимся, например, к цитате из его письма Ивану Петровичу в конце 1931 г.: «За Вами готовы ухаживать как угодно, все готовы идти навстречу всякой Вашей работе, а Вам обязательно хочется вста вить революции перо. Не делайте этого, ради бога. Вы не серди тесь на меня за эту интервенцию. Но мы условились с Вами на счет откровенности. Так уж разрешите обратиться к Вам и с этой горячей просьбой. Не ссорьтесь с революцией. Вы ведь окаже тесь неправы, не говоря о всем прочем. Я уж так Вас об этом прошу. Это важней всего прочего. Ну, до свидания, не гневай тесь» [44]. В этом письме содержалась просьба не оставлять ста рое предисловие (со всякими «инвективами» насчет революции) в новом издании книги «Двадцатилетний опыт объективного Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 675 изучения высшей нервной деятельности (поведения) живот ных». Здесь уместно заметить, что эта книга, опубликованная благодаря знаменитому ленинскому декрету, заняла почетное место в «Списке самых выдающихся книг, вышедших на рус ском языке в 1924 году», составленном Институтом интеллек туального сотрудничества при Лиге наций в Лозанне.

На рубеже 20—30х. Бухарин аккуратно приступил к во влечению Павлова в пропаганду успехов Советского Союза, играя на государственном патриотизме человека, не скрывавшего сво ей безграничной любви к России — даже тогда, когда это расце нивалось как шовинизм. «Весь я русский, — писал он в СНК, — все, что есть во мне, все вложено в меня моею русскою обстанов кой, ее историею, ее великими людьми» [1]. Возвращаясь из своей первой заграничной поездки, тридцатилетний Павлов го тов был, по собственному признанию, расцеловать даже русско го жандарма на приграничной станции.

Заняв в 1934 г. пост ответственного редактора «Известий», Н. И. Бухарин стал систематически, причем все чаще и чаще, публиковать в своей газете интервью с академиком Павловым. Направлял к нему умных и изощренных в своем деле журнали стов, которые интервьюировали Ивана Петровича столь тактич но и корректно, что он не мог их упрекнуть в искажении его мыслей и речей. Вместе с тем они тонко обходили вопросы, в честных ответах на которые ему пришлось бы проявлять нело яльность к советской власти. Постепенно круг таких вопросов становился все уже.

В 1923 г. И. П. Павлов во вступительной лекции к курсу фи зиологии студентам ВМА заявлял, что «по теперешним газетам составить себе понятие о жизни едва ли можно, они слишком пристрастны, и я их не читаю» [3]. А в 30е. он стал активно сотрудничать с советскими журналистами, выступал с обраще ниями к молодежи, шахтерам, колхозникам. В этих обращени ях не было ничего противного советскому государству. Вместе с тем они всегда содержали мысли, далеко не общепринятые. Так, касаясь развития колхозного движения, Иван Петрович писал: «Есть, конечно, своя, и большая, выгода в коллективном труде сравнительно с личным. Лишь бы выдержала это наша русская натура» [45].

В приветствии первому слету стахановцев он желал им «дви гаться по единственно обеспечивающей счастье человека доро ге» — дороге труда, соединяющего «голову с руками», когда в физический труд вносится «какая-нибудь хорошая догадка». Получив ответное письмо, в котором стахановцы заверяли его, что повсеместно развернут свое движение, он радостно восклик нул: «Конец бездельникам! »

Его радовала надежда, что в СССР будет преодолено неуважение к труду, свойственное царской России, о чем он много гово рил прежде, в частности в лекции «О рабстве и барстве», кото рой ежегодно открывал курс физиологии в Военномедицинской академии на протяжении десятка дореволюционных лет. «По чему, — негодовал профессор, — в Европе труд мойщика улиц в почете, а у нас работа дворника презирается обществом? Причи на в том, — отвечал он на свой вопрос, — что в России слишком долго процветало крепостное право — вот и укоренилось у нас не уважение к труду. Его презирают и феодал, который не трудит ся, и крепостной, плоды труда которого принадлежат помещи ку. Капитализм воспитывает уважение к труду, хотя и изпод палки. Европа, став на путь капитализма, далеко опередила нас в воспитании труженика. Российские леность, равнодушие, не брежное отношение к жизненной работе — это дрянной нанос, наследие крепостного права. Оно сделало из барина тунеядца, оставив рефлекс цели без работы. Оно же сделало из крепостно го пассивное существо без всякой перспективы достичь лучшей жизни самоотверженным трудом».

Мне рассказывала В. К. Фадеева, что на одной из «сред» Иван Петрович развил тему воспитания уважения к труду в связи со стахановским движением. Он говорил, что если капитализм вос питывает труженика, используя «отрицательное подкрепление» (не будешь трудиться, не на что будет жить), то социалистиче ское общество пытается достичь той же цели на «положитель ном подкреплении» — моральным поощрением трудовой дея тельности, объявляя лучших тружеников героями страны. На таком подкреплении условные рефлексы вырабатываются гораз до труднее, чем на отрицательном. Павлов сомневался в возмож ности такого воспитания «в массовом порядке» — и все же на деялся на лучшее.

Бухарин точно выбрал время для начала своей «атаки» на Павлова. Если первые послереволюционные годы прошли под знаком разрушения российской государственности, то в конце 20х. наметилось ее возрождение. Иван Петрович не мог этого не заметить и был не одинок в своей оценке событий.

Недавно мне посчастливилось познакомиться с замечатель ным человеком, высказавшим в наши времена примерно те же мысли, которые обуревали Павлова в годы революции. Это ака Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 677 демик Никита Николаевич Моисеев *. В ответ на мой рассказ о метаморфозе политических взглядов Ивана Петровича на рубе же 20—30х. он задумчиво произнес: «Я сейчас вспомнил раз говор моего деда с отцом в 1929 г. Дед тогда сказал: «Смотри, Николай, а ведь большевики не совсем уж прохиндеи — они начали восстанавливать российское государство, может быть, они и вправду хотят возродить Россию». И хотя через год Нико лай Сергеевич Моисеев, работавший заведующим отделом ста тистики в Управлении водных путей сообщения, был арестован по делу Промпартии и сгинул в застенках, хотя Сергей Василь евич Моисеев, которому принадлежали приведенные выше сло ва, умер в 1931 г., переживая гибель сына, хотя другого деда Никиты Николаевича уничтожили еще раньше — в 1928 г., хотя сам он испытывал на себе многие беды «лишенцев», Н. Н. Мои сеев отдал всю свою жизнь родине и сохранил тот же, что был у его родителей и Павлова, государственный патриотизм.

В отличие от внуков ряда видных большевиков он называет недавнюю акцию объявления независимости России «предатель ством по отношению к самим себе, т.е. предательством русско го народа, который на протяжении тысячелетия цементировал государство, создавал его культуру» [46]. Верхом бессмыслицы Н. Н. Моисеев считает разделение современной российской интел лигенции на «демократическую» и «патриотическую»: «…разве может быть демократия без патриотизма или патриотизм без демократии» [46]. И, наконец, почти слово в слово Никита Ни колаевич повторяет павловское объяснение поведения власть предержащих, «гайдарообразных», как он их называет, по от ношению к подвластному им народу при реформировании стра ны — диагноз двух умудренных жизнью людей, вынесенный с интервалом в несколько десятков лет, одинаков: «Пренебрежение к человеку, особенно к русской интеллигенции» [46].

* Н. Н. Моисеев родился в Москве 23 августа 1917 г. В 1941 г. окон

чил математический факультет МГУ и добровольцем ушел на защи

ту родины, служил инженером по вооружению авиационного полка,

был ранен. После войны стал профессором, избран академиком АН

СССР, руководил вычислительным центром Академии наук и внес

большой вклад в освоение космоса и другие актуальные разработки

учреждений Академии наук. В 1983 г. разработал модель биосфер

ных процессов. В 1992 г. стал президентом основанного им Между

народного независимого экологополитологического университета.

Познания Н. Н. Моисеева энциклопедичны, научные интересы

многогранны, вклад в науку уникален. Его считают «своим» пред

ставители многих фундаментальных и прикладных наук.

Смею утверждать, что И. П. Павлов в 30е. изменил свое от ношение к советской власти не потому, что приспособился к ней, а благодаря кардинальной коррекции ею самой своей государ ственной политики. 8 декабря 1935 г. Павлов писал Молотову: «Чем дольше существует ваш режим, тем дальше он от тех край ностей, с которых он начинался, беря теперь во внимание реаль ную действительность, а не теоретические конструкции» [34].

Прежняя теоретическая конструкция провозглашала интер национальную солидарность трудящихся всего мира без государ ственных границ как основу нового мирового порядка. К концу 20х. стали утверждать, что социализм может победить в от дельной стране, а для сохранения себя во враждебном окруже нии необходимо укреплять государство. Мотивы укрепления государственности у Павлова и советской власти были разные, но «реальная действительность», направленная на восстановление могучей российской державы, его устраивала.

В 1935 г. Иван Петрович, ознакомившись с проектом кон ституции, которая гарантировала гражданам СССР основные политические права, стал надеяться на «приближение зари де мократической эры в СССР», о чем сказал на собрании своих со трудников: «Мне кажется, что жизнь меняется к лучшему… Мне хочется верить, что действительно совершается поворот к нор мальному течению жизни» [47]. В этих словах не чувствуется уверенности, но в них присутствует надежда, которую заронил в его душу, а вернее терпеливо и кропотливо взлелеял в его душе Н. И. Бухарин, один из основных авторов первой советской кон ституции.

Позднее не менее сильное влияние на Ивана Петровича стал оказывать другой видный партийный и государственный деятель Г. Н. Каминский, о котором Павлов говорил: «Умный больше вик, с ним все охотно сотрудничают».

Однако сильнее словесных убеждений этих людей действова ли на Павлова факты. Только им он доверял и в лаборатории, и в повседневной жизни. А факты были таковы, что весь мир на зывал в 30е. «русским чудом» колоссальные темпы индуст риализации страны и прогресс в создании нового бесклассового общества. Это отметил профессор Эдинбургского университета Д. Барджер в своей речи на заключительном пленарном заседа нии XV Международного конгресса в Московской консерватории 17 августа 1935 г.; именно в этой речи Павлов был назван «пер вым из физиологов мира» — «princeps physiologorum mundi».

Столь высокая оценка была приятна Ивану Петровичу преж де всего потому, что она выражала преклонение мирового науч Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 679 ного сообщества перед российским гением. В 1930 г. он писал В. И. Репиной: «Когда мы любим, гордимся отечеством — это значит, что мы любим, гордимся его великими людьми, т.е. те ми, которые сделали отечество и сильным, и уважаемым на ис торической сцене. Ваш отец был одним из таких людей» [48].

Через 4 дня после смерти Д. И. Менделеева Иван Петрович говорил на заседании Общества русских врачей: «Русское обще ство, выдвинув из своей среды такую ученую величину, как Менделеев, может с полным доверием относиться к своему бу дущему» [49].

Он очень бережно относился к памяти отечественных ученых, стараясь этим внушить уважение к своей родине. Узнав в 1931 г. о решении правления Московского научного общества невропа тологов и психиатров снять со своего журнала имя С. С. Кор сакова, выдающегося российского психиатра, Павлов кипел от негодования. Оно долго не проходило. Спустя год один из руко водителей этого общества — профессор Ю. В. Каннабих пригла сил Ивана Петровича на научную конференцию. Павлов ответил отказом, который мотивировал так: «Я имею сильное зло про тив Московского общества невропатологов и психиатров за унич тожение им на обложке журнала общества литературного памят ника Корсакову — и потому не имею расположения участвовать в его предприятии» [50].

И если в первые послереволюционные годы ученых относили к представителям эксплуататорских классов, игнорируя их тре бование, чтобы труженики научной мысли были во всех меро приятиях правительства приравнены к трудовым элементам страны, то к середине 30х. ученый стал занимать в обществе почетное место. Отвечая на приветствия при посещении Рязани в августе 1935 г., Павлов говорил: «…у нас теперь чувствует на уку весь народ… Раньше наука была оторвана от жизни, была отчуждена от населения, а теперь я вижу иное: науку уважает и ценит весь народ. Я поднимаю бокал и пью за единственное пра вительство в мире, которое так ценит науку и горячо ее поддер живает, — за правительство моей страны» [51].

Павлова радовало, что за первое пятилетие 30х. средняя заработная плата советского рабочего и служащего поднялась втрое благодаря тому, что золотые резервы СССР увеличились до 1400 миллионов фунтов стерлингов. Ему импонировало укреп ление государственного сектора во всех отраслях экономики, образования, культуры, науки. Если за одинаковую работу зар плата государственного служащего ниже, чем у работника част ного предприятия, то это верный признак слабого государства.

Надежной предпосылкой гармонии в общественных отноше ниях Иван Петрович считал то, что в СССР «уничтожена дикая пропасть между богатыми и бедными» [52], которая и привела Россию к революции. Это мнение Павлова разделяют современ ные европейские политологи, утверждающие, что гарантией предупреждения социальных взрывов может быть не более чем четырехкратная разница в доходах бедных и богатых слоев на селения.

И. П. Павлову доставляло глубокое удовлетворение то, что такой важный атрибут советской государственности, как Крас ная Армия, становится все сильнее, что она пользовалась любо вью народа, хотя на нее затрачивался каждый шестой рубль го сударственного бюджета. 18 августа 1935 г. Иван Петрович вместе с другими делегатами XV Международного физиологиче ского конгресса присутствовал на авиационном празднике в Ту шино, где он, подогреваемый рассказами о советских летчиках его племянника, авиационного командира А. Д. Андреева, вы казал буквально детский восторг.

С Красной Армией Павлов связывал свои надежды в обузда нии фашизма, угроза которого нарастала в Европе, о чем он пре дупреждал Молотова в своем письме. В отличие от некоторых нынешних «гуманистов», в 30е. писатели, ученые, обще ственные деятели Европы и Америки не отождествляли больше вистскую Россию с фашистской Германией. Напротив, только в Советском Союзе и его Красной Армии они видели силу, способ ную пресечь распространение коричневой чумы. Для Ивана Петровича этот коричневый цвет выглядел особенно зловеще, потому что принадлежал германскому фашизму.

Прочитав павловские лекции «Об уме вообще и о русском уме в частности», читатель может убедиться, что их автор, исходя из геополитических соображений и исторического опыта, есте ственную опасность для России и всего славянского мира видел в их «германизации и отуречивании» (Турция тогда еще остава лась главным оплотом мусульманского мира). В 30е. он не сомневался, что Германия нападет на СCCР, и приветствовал политическую доктрину коллективной безопасности, предло женную тогда Советским Союзом мировому сообществу. Беспо коясь за судьбу своей страны, Павлов перестал поощрять даже антисоветские шутки и анекдоты. Его сотрудница В. К. Фадее ва рассказывала мне, как был обескуражен в 1934 г. физиолог, приехавший в павловскую лабораторию из провинции, реакци ей Ивана Петровича на рассказанный им анекдот из той серии, Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 681 которая прежде нравилась хозяину. А теперь он резко оборвал гостя словами: «Тот негодяй, кто хулит собственное правитель ство, когда родина в опасности».

Тема мира была одной из самых важных в публичных выступ лениях И. П. Павлова: «Мы хотим не воевать, а творить… Гос подин Гитлер хочет воевать… Развяжите руки господину Гитле ру — и он немедленно попытается проглотить нас и кого угодно еще как муху. Вот почему мы должны особенно одобрять и под держивать борьбу нашего правительства за мир» [53].

Приветствуя делегатов XV Международного конгресса при его открытии 9 августа 1935 г. в Таврическом дворце, Иван Петро вич прежде всего заговорил о страстном «всесветном» желании и стремлении избежать войны на Земле: «Война по существу есть звериный способ решения жизненных трудностей, способ, недо стойный человеческого ума с его неизмеримыми ресурсами… Я счастлив, что правительство моей могучей Родины, борясь за мир, впервые в истории провозгласило: “Ни пяди чужой земли! ”» [54]. Эти слова восторженно, стоя приветствовали все делегаты. Сдержанность проявили только немцы и японцы.

И. П. Павлова радовала воспитанная в СССР молодежь, кото рую его зарубежные друзья признавали «сильнейшей статьей актива Советского Союза». Один из четырех председателей физиологического конгресса Луи Лапик писал во французской газете по возвращении на родину: «Знакомство с советской фи зиологией было настоящим откровением… Советская власть пре доставляет ученым неслыханные материальные возможности… Беседы с научной молодежью ошеломили и обогатили меня са мого… Для СССР очень характерно, что ученый занимает в об ществе первое место… Самое прочное впечатление, которое я вынес из Советского Союза, — это впечатление мощи научного движения» [55]. Очевидно, Лапик не думал бы так, если бы в беседах с Иваном Петровичем не убедился в правильности сво их суждений.

Поведение И. П. Павлова на конгрессе в присутствии 1500 че ловек невозможно интерпретировать иначе как признание совет ского правительства своим, а «большевистский эксперимент» — заслужившим право на проведение. Те, кому не хочется сейчас признать произошедшую метаморфозу в политических взглядах Ивана Петровича, не оспаривают этот широко известный эпизод его жизни. Но они пытаются убедить своих читателей, что в коротком эпизоде Павлов не был самим собой, а действовал чуть ли не под гипнозом Бухарина и Каминского.

Факты опровергают такие домыслы. Уже в 1931 г. Иван Пет рович в частной беседе со своим учеником Никитиным признал ся, что его теперь интересуют только две вещи: как будет раз виваться теория условных рефлексов и что же произойдет с большевиками, каков будет результат их эксперимента. В 1935 г. (до конгресса) он говорил И. М. Майскому, советскому послу в Лондоне: «Пожалуй, ведь вы, большевики, своего добьетесь. Я раньше в этом сомневался, но сейчас уверен — вы выиграе те» [56].

Таким образом, за 18 лет, прожитых И. П. Павловым при со ветской власти, его политические взгляды претерпели глубокие изменения — от полного неприятия «большевистского экспери мента» до лояльного отношения к генеральной линии советско го правительства, когда оно от разрушения России перешло к созиданию могучей державы. Павлова не запугали, не подкупи ли и не обманули. По завету Ленина коммунистическое руковод ство страны боролось за него — долго, терпеливо и настойчиво. Однако хитрые спекуляции на его державном патриотизме не могли бы привести Бухарина и других «борцов за Павлова» к желанному результату. Только приближение объективной реаль ности к павловскому идеалу родины, с которой считается весь мир, позволило ему считать себя гражданином Советского Союза со всеми вытекающими отсюда последствиями в мыслях и делах. При этом он сохранил за собой право говорить правительству правду, протестовать против того, что считал неправильным и вредным для российского государства. Думаю, что никто в СССР не спас от репрессий столько человек, сколько Павлов, и считаю кощунством обвинять его в причастности к варварским деяни ям сталинского режима.

Нередко Павлова называли диссидентом, т.е. инакомысля щим, несогласным с идеологией, господствовавшей в Советской России. По существу так оно и было. Но чтото в душе и созна нии мешает мне применить к Ивану Петровичу это слово, сим волизирующее теперь гражданское мужество. Почему? Не могу пока понять причину. Может быть, дело в том, что у большин ства известных мне диссидентов 60—90х. не было и нет госу дарственного российского патриотизма, составлявшего стержень личности Ивана Петровича Павлова. А у него были все основа ния сказать с достоинством: «Что ни делаю, постоянно думаю, что служу этим, сколько позволяют мне мои силы, прежде всего моему Отечеству» [52]. Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 683

 

ЛИТЕРАТУРА 1. Письмо в СНК СССР о своих политических убеждениях — 21 декаб

ря 1934 г. // СПФ АРАН *. Ф. 259. Оп. 1а. Ед. хр. 30. Л. 1—2 об. 2. Павлов И. П. Речь на приеме правительством делегации XV Меж

дународного конгресса физиологов 17 августа 1935 г. в Большом

Кремлевском дворце // ПСС. М.; Л., 1951. Т. 1. С. 19. 3. Лекция в ВМА 25 сентября 1923 г. для слушателей курса физиоло

гии // СПФ АРАН. Ф. 259. Оп. 1а. Ед. хр. 12. 4. Павлова С. В. Из воспоминаний // Осн. фонд Материалов Дома

музея И. П. Павлова в Рязани. Д. 173/3366. 5. Павлов И. П. Приветственное письмо председателя организацион

ного комитета I съезда физиологов им. И. М. Сеченова при откры

тии 6 апреля 1917 г. // ПСС. М.; Л., 1951. Т. 1. С. 9—11. 6. Орбели Л. А. Воспоминания. М.; Л., 1966. С. 83—84. 7. Речь И. П. Павлова на могиле Н. Н. Дубовского 1918 г. // СПФ

АРАН. Ф. 259. Оп. 1а. Ед. хр. 1. Л. 1. 8. Постановление Конференции ВМА. 25 февраля 1918 г. // Лебедин

ский А. В., Мозжухин А. С. Очерки истории кафедры физиологии

Военномедицинской академии. Л., 1971. С. 122. 9. Об уме вообще (лекция, записанная С. В. Павловой). 15/28 апреля

1918 г. // СПФ АРАН. Ф. 259. Оп. 1а. Ед. хр. 3. 10 л. 10. О русском уме (лекция, запись С. В. Павловой с поправками И. П. Пав

лова). 7/20 мая 1918 г. // СПФ АРАН. Ф. 259. Оп. 1. Ед. хр. 4. 20 л. 11. Основа культуры животных и человека (лекция, запись С. В. Павло

вой с поправками И. П. Павлова). 14/27 мая 1918 г. // СПФ АРАН.

Ф. 259. Оп. 1а. Ед. хр. 5. 48 л. 12. Письмо И. П. Павлова архиепископу Луке (В. Ф. ВойноЯсенецко

му) // СПФ АРАН. Ф. 259. Оп. 2. Ед. хр. 1190. 13. Фролов Ю. П. Четверть века близ Павлова // Осн. фонд Домамузея

И. П. Павлова в Рязани. Д. 278/3375. 14. Письмо В. И. Ленина Г. Е. Зиновьеву // Российский центр хране

ния и изучения документов новейшей истории. Ф. 2. Оп. 1. Ед.

хр. 14476. 15. БончБруевич В. Д. Об отношении В. И. Ленина к деятелям науки и

искусства // На литературном посту. 1927. № 20. 16. Письмо Правления делами Комиссии по снабжению рабочих при

Наркомпроде РСФСР в Секретариат СНК от 31 января 1921 г. //

ГАРФ. Ф. 130. Оп. 5. Ед. хр. 633. Л. 25. 17. Письмо Митрофанова об отказе Павлова принять спецпаек // Рос

сийский Центр хранения и изучения документов новейшей истории.

Ф. 5. Оп. 1. Ед. хр. 125. 18. Babkin B. P. Pavlov Biography. Chicago, 1949. P. 113. 19. Самойлов В. О., Виноградов Ю. А. Иван Павлов и Николай Буха

рин // Звезда. 1989. № 10. С. 94—121.

* СанктПетербургский филиал Архива Российской Академии наук. 20. Гредескул Н. А. Условные рефлексы и революция // Звезда. 1924.

№ 3. 21. Письмо Павлова Бухарину 27 декабря 1931 г. // СПФ АРАН.

Ф. 259. Оп. 1а. Ед. хр. 42. 22. Письмо И. П. Павлова о революции — [б. д.] // СПФ АРАН. Ф. 259.

Оп. 1а. Ед. хр. 38. Л. 1. 23. Письмо И. П. Павлова в Биологическую группу АН СССР. 30 мая

1932 г. // Переписка И. П. Павлова. Л., 1970. С. 39. 24. Интервью Павлова // Известия. 1934. 27 сентября. 25. Письмо И. П. Павлова в Химическую группу Академии наук СССР.

3 сентября 1930 г. // СПФ АРАН. Ф. 2. Оп. 1930. Ед. хр. 3. Л. 420. 26. Записка И. П. Павлова по поводу системы выборов в АН СССР —

после 17 января 1928 г. // СПФ АРАН. Ф. 259. Оп. 1а. Ед. хр. 14.

Л. 1. 27. Ольденбург Е. Г. Записка о работе Сергея Федоровича в качестве

непременного секретаря АН в 1928—29. // АРАН. Ф. 208. Оп. 2.

Ед. хр. 57. 28. Письмо А. П. Карпинского В. М. Молотову // СПФ АРАН. Ф. 265.

Оп. 3. Ед. хр. 23. Л. 3—3 об. 29. Письмо И. П. Павлова в СНК СССР по поводу ареста профессоров

Д. Н. Прянишникова в Москве и А. А. Владимирова в Ленинграде.

20 августа 1930 г. // СПФ АРАН. Ф. 259. Оп. 1а. Ед. хр. 19. 30. Вступительное слово на торжественном заседании Общества россий

ских физиологов по случаю столетней годовщины со дня рождения

И. М. Сеченова 26 декабря 1929 г. // СПФ АРАН. Ф. 259. Оп. 1.

Ед. хр. 207. Л. 6—7. 31. Письмо И. П. Павлова в СНК СССР по поводу системы выборов в АН

17 октября 1928 г. // СПФ АРАН. Ф. 259. Оп. 1а. Ед. хр. 18. Л. 2. 32. Письмо И. П. Павлова к акад. Н. С. Державину о своем взгляде на

подписку на заем 7 мая 1934 г. // СПФ АРАН. Ф. 259. Оп. 1а. Ед.

хр. 29. Л. 1. 33. Письмо И. П. Павлова наркому здравоохранения Г. Н. Каминско

му // СПФ АРАН. Ф. 259. Оп. 4. Ед. хр. 209. 34. Черновые записки И. П. Павлова во время болезни — [б. д.] // СПФ

АРАН. Ф. 259. Оп. 1а. Ед. хр. 39. Л. 23 об. 35. Крепс Е. М. Иван Петрович Павлов и религия // И. П. Павлов в вос

поминаниях современников. Л., 1967. С. 131. 36. Петрова М. К. И. П. Павлов. Черновой материал к статье // СПФ

АРАН. Ф. 767. Оп. 3. Ед. хр. 3. Л. 8. 37. Черновой набросок письма И. П. Павлова В. М. Молотову // СПФ

АРАН. Ф. 259. Оп. 1а. Ед. хр. 39. Л. 20 об. 38. Ответ В. М. Молотова И. П. Павлову на его письмо от 8 декабря

1935 г. по вопросу об ограничениях в отношении детей лиц из ду

ховенства 28 декабря 1935 г. // СПФ АРАН. Ф. 259. Оп. 1а. Ед.

хр. 37. Л. 1—2. 39. Нестеров М. В. И. П. Павлов и мои портреты с него // И. П. Пав

лов в воспоминаниях современников. Л., 1967. С. 338. Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 685 40. Бухарин Н. И. Памяти великого ученого // Известия. 1936. 28 фев

раля. 41. Семашко Н. А. // Прожектор. 1934. № 10/344. 42. Служебная записка и письмо Лен.отделения Коммунистической

академии при ЦИК СССР с приложением статьи «Рефлекторная

теория в свете теории отражения Ленина» и письма Н. Н. Никити

на 23 февраля 1932 г. // СПФ АРАН. Ф. 259. Оп. 1а. Ед. хр. 22.

Л. 2—3. 43. Бухарин Н. И. Письмо Н. И. Бухарина В. В. Куйбышеву // Вопро

сы истории КПСС. 1988. № 11. С. 44. 44. Три письма Н. И. Бухарина И. П. Павлову // СПФ АРАН. Ф. 259.

Оп. 1а. Ед. хр. 41. Л. 4—4 об. 45. Интервью И. П. Павлова // Известия. 1935. 25 августа. 46. Моисеев Н. Н. С мыслями о будущем России. М., 1977. С. 69, 70,

73. 47. Выступление на научном заседании Института физиологии и пато

логии высшей нервной деятельности (начало «среды») 6 февраля

1935 г. // СПФ АРАН. Ф. 259. Оп. 1. Ед. хр. 112. Л. 1. 48. Письмо И. П. Павлова В. И. Репиной, дочери И. Е. Репина (1930) //

СПФ АРАН. Ф. 259. Оп. 2. Ед. хр. 1078. Л. 1. 49. Выступление И. П. Павлова на заседании Общества русских врачей

в память о Д. И. Менделееве // Мозжухин А. С., Самойлов В. О.

И. П. Павлов в Петербурге—Ленинграде. Л., 1977. С. 15. 50. Письмо И. П. Павлова Ю. В. Каннабиху // Самойлов В. О., Мозжу

хин А. С. Павлов в Петербурге—Петрограде—Ленинграде. Л., 1989.

С. 233. 51. Ответ на приветствия при посещении г. Рязани в августе 1935 г. //

Павлов И. П. ПСС. М.; Л., 1951. Т. 1. С. 20. 52. О перспективах работы в 1935 г. (интервью газете «Известия»,

№ 157, 6 июля 1935 г.) // Павлов И. П. ПСС. М.; Л., 1951. Т. 1.

С. 15. 53. Интервью И. П. Павлова // Известия. 1935. 18 августа. 54. Речь И. П. Павлова при открытии XV Международного конгресса

физиологов // Павлов И. П. ПСС. М.; Л., 1951. Т. 1. С. 17. 55. Отклики иностранцев о СССР // За рубежом. 1937. № 11. 56. Майский И. М. Павлов в Англии // И. П. Павлов в воспоминанияхсовременников. Л., 1967. С. 334.

 

* Статья опубликована в журнале «History and Philosophy of the Life

Science» (1995. N 17. Р. 379—418). Русский перевод опубликован в

журнале «Вопросы истории естествознания и техники» (1998. № 3.

С. 26—59).

 

Д. ТОДЕС

 

Павлов и большевики *

Павлов наш целиком, и мы егоникому не отдадим.

Николай Бухарин (1936)

В сентиментальном и одновременно воинствующем некроло ге Николай Бухарин объявил Ивана Павлова достоянием рево люции. Павлов — «наш целиком», писал большевистский лидер, по его материалистическим взглядам в «решающих пунктах» его учения и «потому, что он после большой внутренней борьбы, со мнений, колебаний признал историческую правоту нашего де ла» [1]. В последующие пятьдесят лет советская историография, следуя Бухарину, пересказывала простую и показательную ис торию о великом ученом, который, верный своим представлени ям об объективности, окончательно преодолел предубеждения в признании успехов советского эксперимента. Соглашаясь с тем, что Павлов первоначально «не понял» революции, стандартный советский рассказ быстро переключался от краткого периода так называемого заигрывания Павлова с идеей об эмиграции к щед рой поддержке ученого государством после декрета Ленина в 1921 г. и торжественно завершался воодушевленной похвалой знаменитого физиолога в адрес большевистской власти на Меж дународном физиологическом конгрессе (1935) и в его «Обраще нии к молодежи» (1936).

Тенденциозность этого официального рассказа была хорошо известна ряду ученых России. Начиная с 1989 г. В. Есаков, В. Самойлов и Ю. Виноградов, воспользовавшись преимуществами периода «гласности», обратились к обсуждению прежде закры тых материалов, что перевернуло привычный советский миф с ног на голову. Страстная критика Павловым политики больше виков в 1920—1934 гг. стала стержнем новой версии притчи об ученом, созвучной демократическим чаяниям русской интелли генции времен перестройки. Триумфальное завершение отбро шенного советского варианта — поддержка Павловым политики большевиков накануне его смерти — обернулось загадочным и вызывающим некоторое замешательство эпизодом *.

В этой статье я использую архивные материалы, чтобы понять сложные отношения между авторитарным государством и все мирно известным ученым в их развитии. С моей точки зрения, эти материалы показывают, как отношения между Павловым и большевиками складывались в противоречивое сотрудничество, движимое с обеих сторон различными интересами, идеологией и средствами. Это история не только о моральном и идеологиче ском противостоянии, но и о сложных взаимосвязях между со здателем научной империи и ее государственным патроном.

* Задолго до периода гласности Н. М. Гуреева и В. Л. Меркулов широ

ко использовали скрытые от глаз советской общественности архи

вные материалы во втором томе «Летописи жизни и деятельности

академика И. П. Павлова», в котором подробно освещалась жизнь

Павлова после Октябрьской революции. Этот прекрасный том остал

ся неопубликованным, в настоящее время рукопись находится в

материалах личного архива Меркулова. В 1972 г. В. Есаков сделал в

Комиссии по документальному наследию И. П. Павлова также хоро

шо документированный доклад о переговорах Павлова с большеви

ками об эмиграции. Ему удалось опубликовать этот доклад только в

1989 г. [2]. В настоящей статье используются интервью со знакомы

ми и коллегами И. П. Павлова, записанные на магнитофон в 1960—

1980 гг. Ю. А. Виноградовым. Так как выявленные Виноградовым

воспоминания не вписывались в официальную историографию, эти

интервью тоже не подлежали публикации. В. О. Самойлов занимал

ся исследованием архивных материалов годами, но смог открыто ис

пользовать их только в 1989 г. [3—5]. Писатель Борис Володин так

же собрал и изучил большое количество материалов о Павлове и

большевиках, но смог опубликовать исследовательские очерки толь

ко о жизни Павлова до Октябрьской революции. Когда я в 1990 г.

начал собственные архивные разыскания, я был поражен, обнару

жив чрезвычайно интересные и, как я думал, неизвестные материа

лы, которые как будто ждали меня. Но во многих случаях в листах

использования документов я увидел подписи этих исследователей,

просмотревших их задолго до меня. На их публикации в соответству

ющих местах сделаны ссылки. См. также [6]. 688 Д. ТОДЕС

 

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ НАКАНУНЕБОЛЬШЕВИСТСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

В октябре 1917 г. Иван Петрович Павлов (1849—1936) был ученым с мировым именем, его взгляды и политические убеж дения за 68 лет жизни вполне сложились — сциентизм *, усво енный в юности, самодисциплина и профессиональный успех, до стигнутые в период зрелости, и пылкий, но противоречивый патриотизм, закалившийся в последние десятилетия царской России.

Во время учебы в семинарии в 1860е гг. Павлов страстно защищал радикальный сциентизм, пропагандировавшийся Дмитрием Писаревым и другими шестидесятниками. Нарушив семейные религиозные традиции, он поступил в Петербургский университет и стал учиться на естественном отделении физико математического факультета. Его приверженность науке про должала укрепляться, но радикализм быстро угас. В универси тетские годы конфликт со студентами и коллегами прервал карьеру глубоко уважаемого и любимого им учителя — физио лога И. Ф. Циона. Эта история оставила Павлова без наставни ка и оттолкнула его от либеральной интеллигенции.

Последние десятилетия царской России были благоприятны ми для Павлова. В 1890 г. он стал экстраординарным профессо ром на кафедре фармакологии в Петербургской военномедицин ской академии. Годом позже принц Ольденбургский назначил его заведующим отделом физиологии во вновь созданном Инсти туте экспериментальной медицины. За исследования по физио логии пищеварения в 1890х гг. Павлов был удостоен Нобелевской премии (1904). Через три года он был избран действительным членом Академии наук и получил в свое распоряжение третью лабораторию. В эти годы ученый с женой и четырьмя детьми жил в просторной квартире, коллекционировал книги и картины, а лето проводил на даче в Лифляндии, где плавал, ездил на вело сипеде и общался с культурной элитой. Самым главным для Пав лова, однако, была его научная империя, которой он управлял в твердых патриархальных традициях, вдохновенно продолжая свои исследования по условным рефлексам **.

* Вера в решающую роль науки в совершенствовании природы, обще

ства и человека.

** О научном стиле Павлова и организации деятельности его научных

лабораторий в период работы ученого над проблемами пищеварения

см. [7]. Павлов и большевики 689

Павлов считал себя «русским либералом» [8, л. 29], но под держка им постепенной эволюции к конституционной монархии относила его вправо от партии конституционных демократов (кадетов) — партии, популярной среди его коллег. Впрочем, у него не было ни времени, ни склонности к политической деятель ности. Однако потрясенный поражением России в русскояпон ской войне, он во время революции 1905 г. принял участие в организации нелегального союза профессоров, за что попал в черный список царской тайной полиции [9, л. 3]. Спустя неко торое время после этого он серьезно намеревался выставить свою кандидатуру в члены Думы от партии октябристов, но ничего из этого не вышло *.

 

* См. [10, л. 1—2]. Я благодарю Элеонору Филиппову за выявление

этого письма и сообщение мне его содержания.

 

Вскоре разочарованный в политике Павлов «замкнулся в научноисследовательской работе» **.

 

** Записано А. А. Сергеевым со слов семейного доктора Павловых. См.

[11, л. 6].

 

Характерными чертами его идеологии были сциентизм и то, что один из его знакомых назвал «государственным патриотиз мом», — отождествление себя с «достоинством и интересами ро дины» [12, л. 4]. Вместе с тем этот «государственный патрио тизм» сосуществовал у Павлова с убеждением, что, возможно, в силу исторических причин «русский тип» уступает в сравнении с английским и немецким типами. В 1916 г. он писал: «Когда отрицательные черты русского характера: леность, непредпри имчивость, равнодушное или даже неряшливое отношение ко всякой жизненной работе навевают мрачное настроение, я гово рю себе: нет, это не коренные наши черты, это — дрянной нанос, это проклятое наследие крепостного права» [13, с. 312].

Первая мировая война воспламенила патриотизм Павлова. В своей вступительной лекции в начале 1914/15 академического года и в последующих лекциях он горячо одобрял цели России в войне и с горьким сожалением говорил о продолжающихся по ражениях русской армии ***.

 

*** Зимницкий М. Ф. Интервью, записанное Ю. А. Виноградовым 13 ап

реля 1968 г. Данное интервью, а также другие интервью, записан

ные на магнитофон Ю. А. Виноградовым и упоминаемые далее в тек

сте, хранятся в особой коллекции АРАН ПО в разряде XVI.

 

Два его сына были на фронте, и он жадно следил за ходом военных событий и убеждал своих кол лег, что, «если бы не мой возраст, я все бы бросил и поступил добровольцем в армию» [14, л. 2; 15, л. 50]. Когда поражения обернулись полным разгромом, он презрительно называл Николая II «дураком» и «вырожденцем» *. Поглощенность события ми на войне отдалила его от коллеглибералов по кадетской партии, и он негодовал в ответ на попытки вовлечь его в их ряды: «Да разве вы не понимаете, что совершаете преступление, уст раивая переворот во время войны! Ведь это к добру не приведет! Нет, никогда я не приму участия в погибели моей родины! » [17, л. 221].

К свержению царя в феврале 1917 г. Павлов отнесся «в выс шей степени пессимистически» [15, л. 61]. Однако он объявил о своей лояльности по отношению к Временному правительству и был воодушевлен обещанием правительства расширить свободы и оказать содействие развитию науки **. Углубление социально го брожения и поражения на фронте вскоре оправдали его самые серьезные опасения.

 

⇐ Предыдущая16171819202122232425Следующая ⇒

Поделиться: