Управление как проблемный объект постнеклассической социологической науки
Третьей предпосылкой социологии управления является состояние (и перспективы развития) самой социологической науки. И это понятно, ведь социология управления является прежде всего социологической дисциплиной. Ее генезис, объект и предмет, научный аппарат тесно связаны с объектом и предметом общей социологии, с процессами освоения социологией новой постиндустриальной обществоведческой парадигмы.
Если судить о положении дел в социологии по западным источникам, то ставить вопрос об объекте и предмете общей социологии не вполне уместно. Там давно уже не выделяют единой специфически социологической предметной области, а признают нормальным существование множества различных точек зрения, теорий и концептуальных схем исследования различных, не связанных общим подходом социальных объектов. Как откровенно заметил по этому поводу Э. Гидденс, "теория развития общества находится в состоянии очевидного беспорядка". Английские преподаватели социологии из Манчестерского политехнического университета, например, написали учебное пособие под характерным "плюралистическим" названием: "Социологические концепции", где применяется не предметно-тематический, а концептуально-эклектический подход к компоновке учебного материала.
В коллективной монографии "Современная западная социология", переведенной на русский язык (автор-составитель шведский социолог Пьер Монсон), социология представлена в виде трех теоретических традиций - (структурализм-функционализм, феноменология и марксизм), четырех направлений (символический интеракционизм, социология познания и науки, феминистская социология и историко-эмпирическая социология). В последней главе этой монографии под названием "Теоретические традиции социологии" (автор - Т. Бранте) доказывается, что "плюрализм - единственно верная установка в том, что касается будущего общественных наук". Автор иллюстрирует свою позицию ссылкой на существование в социологии ряда противоречивых точек зрения (дихотомий).
Основная проблема строительства общественных наук, по Т. Бранте, относится к альтернативе "деятель (актер, субъект, индивид) - социальная структура". В первом случае объяснение социальных процессов сводится к объяснению фактов активности субъекта, его сознания, намерений, действий и взаимодействий. Действующий субъект производит и воспроизводит социальные структуры. Во втором случае появляется возможность вынести действующего субъекта "за скобки", свести объяснение социального к структурным отношениям в обществе (институтам) и их изменениям. Согласно этому подходу именно социальные условия, среда определяют индивидуальное поведение. К этой проблеме примыкает и дихотомия "методологический индивидуализм - холизм". Первая позиция сводится к тому, что все общественные явления следует понимать как результат решений, действий, взглядов людей как индивидов. Поэтому все общие понятия, такие как общество, общность, государство, класс, в основе своей некорректны, их следует сводить к реальным составным частям, т.е. мыслящим и действующим индивидам. Вторая утверждает, что целое всегда больше, чем сумма частей (оркестр не сумма музыкантов, симфония не сумма нотных знаков и звуков, химическое соединение - вода - не то, что отдельные атомы и т.д.). Соответственно общество (группа) - нечто большее, чем сумма индивидов, и обладает надындивидуальными свойствами (например, нормами коллективного поведения).
Характерной дихотомией, продолжающей в какой-то мере проблему предыдущей, является противопоставление "рациональность-нерациональность". Рационалист исходит из того, что человек - существо разумное, что он ставит и решает задачи, достигает определенных целей, рассчитывает свои силы, ресурсы, стремится к определенной выгоде для себя. Это фактически утилитаристский подход, построенный на принципах методологического индивидуализма. Отсюда и представление о том, что для описания и объяснения общественных явлений нужно знать, какие цели ставят те или иные люди, какие средства выбирают. В качестве методов анализа могут быть использованы математический аппарат, исследование операций, теория игр и т.п.
С противоположных позиций считается, что такое допущение не реалистично. В качестве аргументов приводятся следующие: человеческое поведение отчасти задается целями субъекта, а отчасти регулируется нормами, ценностями, традициями и иррациональными факторами, такими как эмоции, настроения. Общественное (социальное) поведение вообще не может быть сведено к собственным интересам индивидов. Абстрагировать рационального индивида из социальных и исторических связей просто некорректно.
Наконец, наиболее общая дихотомия - субъективное-объективное. Онтологический субъективизм отстаивает идею, что существует только то, что мы воспринимаем или ощущаем (в крайнем варианте это солипсизм). Онтологический объективизм утверждает, что вещи существуют независимо от сознания.
Методологический субъективизм сводится к тому, что для получения знаний о человеке, социальном мире необходимо отталкиваться от внутреннего состояния индивида и посредством этого понимать его поведение. Методологический объективизм, в свою очередь, считает, что мы должны в познании начинать с внешних условий осуществления действия.
Гносеологический субъективизм представляет собой оценку субъективных знаний индивида либо как ложных, либо как не вполне адекватных (обыденное сознание), гносеологический объективизм представляет знания, тождественные истинным, или объективным, в первую очередь научным знаниям. Если для первых нет общезначимых истин (релятивизм), то вторые, наоборот, не видят оснований отказываться от представлений о закономерностях в поведении человека и развиши общества.
Мы можем согласиться с общей оценкой положения в социологии и с наличием указанных дихотомий, но мы не можем признать их фактором "неодолимой силы" и тем более согласиться с безрадостными перспективами социологии.
Уже само наличие дихотомий относится к разряду открытых научной мыслью парадоксов, разрешение которых неизбежно приводит к их преодолению на более высоком уровне теоретического обобщения. Попытки такого преодоления предпринимаются. Они направлены прежде всего на пересмотр сложившихся представлений об объекте социологии - социальной реальности. Сошлемся для примера на специально посвященную этим вопросам работу Роя Бхаскара, который критикует Э. Дюркгейма за позитивизм, а М. Вебера - за методологический индивидуализм, и обоих - за односторонность в трактовке социальной реальности.
Социальные факты Э. Дюркгейма обладают собственной жизнью, внешней и принудительной по отношению к индивиду, что приводит к его овеществлению (реификации). Социальные действия и взаимодействия (М. Вебера) приводят к волюнтаристской модели социальной действительности, в соответствии с которой социальные объекты, структуры рассматриваются как произвольные результаты целенаправленного и осмысленного человеческого поведения.
Р. Бхаскар считает, что достоинство диалектической модели отношений человека и общества заключается только в том, что она пытается преодолеть односторонности первых двух. Но принять ее невозможно, так как она ведет к серьезным методологическим ошибкам в теоретическом представлении о социальной действительности. "Ибо, с одной стороны, она поощряет волюнтаристский идеализм в нашем понимании социальной структуры, а с другой - механический детерминизм в нашем понимании людей... Люди и общество, утверждаю я, не связаны "диалектически". Скорее они относятся к совершенно разным областям явлений".
По Бхаскару общество больше нельзя представлять себе как чистый продукт необусловленных ("ответственных") человеческих решений, свободных от ограничений, унаследованных от прошлого и наложенных сегодняшним окружением. Его нужно понимать скорее как общество, в котором люди сознательно преобразуют социальные условия своего существования (социальные структуры) так, чтобы максимизировать возможности для развития и непроизвольного проявления своих способностей.
Таким образом, механизмом, порождающим (производящим) и воспроизводящим общество, являются его же структуры, которые не существуют независимо от видов направляемой ими человеческой деятельности и от идей и представлений субъектов этой деятельности. Если все известные виды деятельности считать производствами социальных продуктов из наличных, исторически доставшихся социальных средств, то предметом социологии должны быть отношения производства (разных родов).
Воздержимся пока от анализа позиции Р. Бхаскара. Отметим только, что здесь достигнута некоторая онтологическая глубина в определении трудноуловимого предмета социологии, который не только постоянно меняется, но и непрестанно переписывается. В истории отечественной социологии, например, были периоды жесткой подмены ее научного предмета идеологическим наукообразием (60-е - 80-е годы) и просто научного вакуума (30-е - 50-е годы), периоды рождения и возрождения, изучение которых, является обязательным условием усвоения основ социологической мысли, ибо исследуется процесс становления и развития предмета науки, зависи-: мость этого предмета от движения научного знания, от способов институционализации и функционирования общественной науки в обществе.
Особый интерес для нас представляет отход марксистски ориентированной социологии от идеологических клише и обретение ею собственного предмета, что наиболее выразительно проявилось в последнем издании известного методолого-методического труда В.А. Ядова, одного из родоначальников "ленинградской социологической школы".
В ходе исторического экскурса в область формирования предмета социологии он обнаруживает противоборство различных тенденций: концептуально-теоретической и феноменологической, макро- и микросоциологической. Они определяют два разных подхода к определению социологии: один - в направлении развертывания ее предмета как науки о целостности общественного организма, о социальных организациях и социальной системе, другой - как науки о массовых социальных процессах, массовом поведении. При первом подходе социология сопрягается с демографическими, экономическими и политическими науками, при втором - с социальной психологией.
Это длящееся противоборство имеет определенные историко-культурные причины. Оно отражает две тенденции в развитии мировой социологии: европейскую и американскую. Европейская развивалась в тесной связи с социальной философией как предметно ориентированная, американская изначально формировалась как наука о человеческом поведении и характеризуется проблемной ориентированностью.
В.А. Ядов иллюстрирует связь эволюции предмета социологии с содержанием социального заказа, т.е. с той ролью, которая отводится этой науке в обществе. Так, если О. Конт стремился использовать социологическое знание для переустройства, усовершенствования общественной организации, то Э. Дюркгейм и М. Вебер видели прикладную роль социологии лишь в содействии стабилизации и упорядочению общественной жизни. Структурно-функционалистская социология Парсонса - Мертона имеет ярко выраженную консервативно-охранительную политическую окраску. Не случайно радикально настроенные социологи Европы и Америки обратились в 60-е годы к марксизму, для которого краеугольным камнем является революционное вмешательство в общественные процессы на основе научного познания законов общественного развития. В результате на Западе марксистское направление в социологии стало респектабельной академической дисциплиной.
В.А. Ядов задается законным вопросом: ввиду очевидного краха советской системы не следует ли нам радикально отказаться от социально-философской концепции К. Маркса в пользу какой-либо более адекватной социологической теории?
Конечно, столь важную методолого-мировоззренческую проблему каждый ученый решает самостоятельно. В.А. Ядов, например, согласен с позицией П. Штомпки, согласно которой в современной мировой социологии особо выделяются два главных аспекта: структурность общественного целого и деятельно-субъектное начало. Именно принцип деятельностного изменения социального целого, развитый К. Марксом, наилучшим образом отвечает новым тенденциям в мировой теоретической социологии. Цитированный выше Р. Бхаскар так завершает свою статью: "...если марксизм без детализированной социальной и исторической научной работы пуст, то такая работа без марксизма (или какой-то подобной теории) слепа".
Задумываясь над общей ситуацией в социологии, следует все же признать что социология - еще довольно молодая наука, чтобы требовать от нее достаточно глубокого описания и объяснения общества как актуальной социальной реальности и ждать надежных прогнозов социальных явлений, в том числе катаклизмов. Это связано прежде всего со спецификой самого объекта. По всей вероятности, для изучения "длинных" закономерностей общественного развития (если проводить аналогию с волнами в физике) еще недостаточно накоплено историко-эмпирических обобщений, дающих возможность судить о некоторой повторяемости тех или иных явлений, как это произошло в отношении освоенной человеком части природы. Нельзя забывать, что специфика социальных объектов по сравнению с природными стала предметом серьезного социально-философского исследования только во второй половине XX в., когда уже "выдыхалась" естественно-научная индустриальная парадигма. Вполне возможно, что новый синтез социологической теории пойдет по пути соединения структурно-функционалистской, феноменологической и марксистской теоретических традиций и окончательного размежевания с гуманитаристским направлением, которое сегодня представлено герменевтикой, этнометодологией, постмодернизмом. Примером тому могут служить общетеоретические исследования Ю. Хабермаса, П. Бурдье в западной социологии, с одной стороны, и исследования М. Фуко, Ж.Ф. Льотара, Ж. Деррида, Р. Рорти - с другой.
В своей "Теории коммуникативных действий" Ю. Хабермас предпринимает анализ работ таких классиков социологии, как Вебер, Мид, Дюркгейм и Парсонс. Им так же подробно рассматриваются работы Маркса, Лукача, Хоркхаймера, Адорно и феноменологов Гуссерля, Шюца, Гадамера. В основе его теории лежит определенное представление о социальности. Он обнаруживает, что мышление примитивных народов не включает в себя разграничения объективного, социального и субъективного миров, т.е. оно принципиально не отличает явлений природы от явлений культуры, вещей от людей и поэтому одинаково инструментально как по отношению к людям, так и к неодушевленным предметам.
Напротив, выделение и различение этих трех миров есть признак проявления коммуникативной рациональности - центрального понятия теории Ю. Хабермаса. Вопрос о том, насколько общество становится более рациональным (разумным), Ю. Хабермас относит к фундаментальным проблемам
современной общественной теории. Соглашаясь с М. Вебером в том, что рост рациональности приводит в отдельных обществах к потере смысла в культурной и социальной жизни, Ю. Хабермас резонно замечает, что это относится только к когнитивно-инструментальной рациональности. Нет проблем, если она приложена к объектам природы. На этом естественная наука строит свои притязания на истинность. Мораль строится на верности нормам, а искусство - на правдивости. Все это разные виды рациональности, но все они порождаются генерализующей их коммуникативной рациональностью.
Соответственно социальное действие расщепляется на телеологическое (целенаправленное), нормативно регулируемое и драматургическое (понятие, взятое из "драматургической социологии" И. Гофмана). Телеологическое действие у Хабермаса соотносится с объективным миром, нормативно регулируемое - с социальным, а драматургическое - с субъективным миром, в котором участники общаются как субъекты, представляя собой публику друг для друга. Что происходит в жизни, когда телеологическое действие направляется на объекты социального или субъективного мира? Происходит вытеснение коммуникативной рациональности инструментальной, превращение социального и субъективного миров в объекты манипулирования со стороны мира системы.
По Хабермасу общество в своем развитии пришло к образованию в себе двух частей: жизненного мира и мира системы. В жизненном мире (в духе феноменологической традиции) существуют семья, друзья, отношения на работе, на отдыхе, в учебном заведении, по месту проживания. Системный же мир состоит из анонимных и деловых отношений, он является следствием процесса исторического развития государства и рынка. Системный мир, пользуясь инструментальной рациональностью, угрожает колонизацией жизненного мира, вытеснением из него коммуникативной рациональности, деформацией социальных и драматургических действий.
Не будем дальше углубляться в теорию коммуникативного поведения. Из изложенного видно, что синтез различий теоретических направлений социологии действительно происходит, и он становится возможным только на пути поиска новых представлений о социальной реальности.
Другой пример интеграционных процессов в социологии являет нам известный французский социолог П. Бурдье. Исследователь его творчества Я. Карле отмечает, что П. Бурдье интересуют не столько общесоциальные коллизии, сколько самые тривиальные и самоочевидные обстоятельства обыденной жизни людей: "Будничные события в человеческой жизни, в школе и в семье, на отдыхе и на работе являются для него интересными по-социологически, потому что они показывают, как строится общественная структура и какие факторы создают условия для ее сохранения в дальнейшем". Если Ю. Хабермас теоретически исследует вопрос о колонизации жизненного мира человека миром системы, то П. Бурдье, по нашему мнению, эмпирически исследует это взаимодействие. Он обобщает все ценное, что считает таковым у Маркса, Парсонса, Дюркгейма, Гуссерля, Мерло-Понти, Мангейма, Соссюра, и вырабатывает свой понятийный аппарат для описания и объяснения связей между социальными явлениями, в частности, между такими, как социальное поведение людей и социальная структура.
Центральная идея теории П. Бурдье состоит в том, что действия индивида всегда социальны и всегда коллективны по своему характеру.
Для описания и объяснения действий индивида он вводит понятие габитуса. Габитус - "социальное приращение" к человеку как физическому лицу, которое он приобретает за счет опыта жизни в различных социальных средах. Это, конечно, знания, умения и навыки, интернализованные нормы и ценности, социальное положение и социальное происхождение. Важным в теории П. Бурдье является то, что индивид сам может воздействовать на динамику своего габитуса и что своим габитусом он формирует (воспроизводит) и социальную структуру, и общество. Индивидуальный характер поведения исследователь не сводит лишь к отражению социальной структуры общества. Взаимодействия индивида и структуры происходят через габитус, который видоизменяется Б результате этого взаимодействия и видоизменяет саму социальную структуру.
Взаимодействие человека и общества (индивида и структуры) происходит не один на один, а в рамках различных "социальных полей", где люди взаимодействуют с другими людьми и вынуждены постоянно или воспроизводить свой старый статус, или бороться за новый в конкурентных условиях. Такими могут быть "социальные поля" бизнесменов, ученых, политиков, деятелей искусства, мафиози, работников торговли, спортсменов, родственников, а могут возникать и отношения между этими полями, со своими правилами игры и в особых социальных формах (за персональную власть, за статус и автономию в обществе).
Современное общество П. Бурдье считает классовым. Через изменения габитуса и статуса "социальных полей" происходит воспроизводство классовых интересов, состоящих в удержании и увеличении своих капиталов. Капитал как понятие - собственная оригинальная разработка П. Бурдье. Он выделяет социальный, экономический и культурный капиталы. Все они проходят через мыслительный мир человека и обладают помимо материальной еще и символической ценностью. По Бурдье борьба идет за символический капитал по экономическому принципу.
Через понятие ценностей капитала (символический капитал) П. Бурдье стремился показать, как воспроизводятся и видоизменяются власть и положение индивида в обществе, как различные группы добиваются власти и удерживают ее, т.е. как воспроизводится и видоизменяется социальная структура.
Как и виды социальных действий у Ю. Хабермаса, виды капитала у П. Бурдье имеют значительные эвристические возможности для эмпирического исследования. Здесь схвачен эмпирический эквивалент индивидуального положения (габитуса) и социально-классового статуса, притом, что классовое воспроизводство гомологично, т.е. не объясняется, как у Маркса, каким-либо одним фактором. Имеет место целая серия действий и обстоятельств, влияющих на объем капитала, на его содержание и символическую форму, а в динамике - на замену (или слияние) одних видов капитала другими, что составляет процесс функционирования общества как классовой формации.
Мы видим, что и в случае разработок П. Бурдье имеет место синтез различных подходов и внесение изменений в онтологическую картину социального мира. Но П. Бурдье более дескриптивен, чем Ю. Хабермас. П. Бурдье держит свою социологию на этапе "великих географических открытий", т.е. признает, что основной проблемой общества является вопрос возникновения и поддержания в нем определенного порядка, вопрос о том, как можно на это повлиять, но старается не заходить дальше изображения того, как это происходит.
Выделение гуманитаристского направления в самостоятельную научную отрасль мы здесь не будем специально рассматривать, так как это само по себе - большая тема философско-методологического исследования науки.
Примерно те же тенденции, что и у Ю. Хабермаса и П. Бурдье, мы наблюдаем в работах В.А. Ядова.
В.А. Ядов отмечает, что кризис марксистской социологии попал в "резонанс" с кризисом, переживаемым мировой социологией. Примером может служить крайняя позиция "негативных постмодернистов". У них речь идет об отказе от логоцентризма, субъект-объектной дихотомии, от выяснения закономерностей общественной жизни, об отказе от жесткого и сайентистского подхода при исследовании в пользу гибкого, качественного, феноменологического, об отказе от объяснения социальных явлений в пользу описания и т.п.
Тот, кто остро переживает кризис в России, тот не пойдет так уж легко на замену "законодательного" разума в пользу "интерпретационного" (3. Бауман). Такое декадентское "расслабление" могут себе позволить только западные интеллектуалы, верящие в хорошие перспективы своих стран на старте в информационное постиндустриальное общество, в свое демократическое будущее и социально ориентированное государство. Нам же, во избежание новых кризисов и геополитических катаклизмов, придется вернуться в каком-то отношении к государственной ориентации общественно-научных исследований, к выработке научно обоснованной внутренней и внешней политики, к активности в распространении научных взглядов на мир и общество в целях противодействия растерянности и неверию в собственные силы, в цивилизованное ближайшее будущее своей страны.
Выходом из кризисного положения социологической науки В.А. Ядов дает создание некоторой метатеории, включающей в себя инварианты классики прошлого века (Маркс, Вебер, Дюркгейм) и разработки отечественных и зарубежных теоретиков общественного развития. В ее основе предусматривается:
- целостно-системный подход к пониманию общества и глобального социума;
- принцип историзма и многофакторности в объяснении социальных изменений, где разные подсистемы общественного целого (техника и технология, производительные силы; социальные институты, структуры; культура как система ценностей) выполняют на разных стадиях общественного развития разные (выделено В.А. Ядовым. ≈ А. Т.) функции, доминируют или оказываются в субдоминанте;
- признание решающей роли в процессе социальных изменений активности социального субъекта (народа, массы, личности).
Дальнейший прогресс социологической науки как целостной и разветвленной системы знания связывается с развитием общей социологической теории и с построением относительно самостоятельных теоретических подсистем.
Центральное место в социологической концепции В.А. Ядова занимает понятие "социальная общность". Это такая взаимосвязь человеческих индивидов, которая обусловлена общностью их интересов благодаря сходству условий их бытия, материальной, производственной и иной деятельности, близости их взглядов, верований, их субъективных представлений о целях и средствах деятельности.
Понятие "общность" признается В.А. Ядовым ключевым, поскольку содержит решающее качество самодвижения, развития социального целого. Источником самодвижения является несовпадение интересов различных социальных субъектов.
Введение понятия "социальная общность" в предметную область социологии позволяет В.А. Ядову соединять макро- и микросоциологические подходы, учитывать и субъектно-деятельностную компоненту (социальное действиe и социальный процесс как последовательность действий), всеобщие формы социальной организации: культуру (систему ценностей, норм, образцов поведения и взаимосвязей в социальных общностях); социальные институты, обеспечивающие устойчивость социальных систем; социальную структуру как упорядоченную систему разделения труда в сфере производства и связанную с этим систему отношений собственности, власти и управления, прав и обязанностей образующих социальные общности индивидов; структуры социальных функций и ролевых предписаний в той же мере, как одноролевых ожиданий, фиксируемых в культуре и субкультурах социальных общностей). "Короче говоря, это ставит в центр социологического анализа ключевые проблемы всей системы общественной организации, ибо она есть не что иное, как организация многообразных социальных общностей, социальных субъектов, реализующих свои интересы в настоящем и в перспективе".
На этом мы закончим столь пространное цитирование, поскольку изложенного материала, наверное, достаточно, чтобы составить себе представление о сути грандиозного "русского проекта" построения социологической метатеории.
Конечно, следует признать, что выделение общности как основной единицы анализа общества хотя и важный методологический шаг для объединения различных подходов, но он все же не заменяет содержательной теории или просто хорошей рабочей гипотезы. Идея В.А. Ядова ближе к Р. Бхаскару, чем к Ю. Хабермасу или П. Бурдье. Р. Бхаскар предложил в качестве предмета социологии рассматривать отношения производства социального продукта из социальных средств, что может быть как раз основной функцией социальных общностей. Правда, он же категорически возразил против того, чтобы считать общество состоящим из индивидов или групп. В какой-то мере социальная общность по В.А. Ядову - это тоже индивид. Главное - каковы отношения между общностями как социальными явлениями (этот вопрос поставлен у П. Бурдье), каковы связи, взаимодействия. Об этом у В.А. Ядова концептуально пока еще ничего не говорится. Создается впечатление, что нам предлагается, в лучшем случае, классифицировать и изучать каждую общность по отдельности или считать, что задача изучения связей и отношений сознательно отодвинута на перспективу.
Мы считаем необходимым внести и свой небольшой вклад в разработку концептуальной схемы будущей метатеории, поскольку без этого общая социология не сможет в полной мере состояться и в качестве предпосылки такой отраслевой дисциплины, как социология управления. Во-первых, требуется внесение ясности в номенклатуру социальных общностей с точки зрения их отнесения к различным, не совпадающим, а то и оппозиционным явлениям. Ф. Теннис, предпринявший впервые исследование социальных общностей в 1887 г., рассматривал два оппозиционных типа: традиционную общность (общину) и индустриальное общество (государство и другие социально-функциональные организации безличного характера). Тем самым Ф. Теннис заложил принципиальной важности макросоциальную дихотомию, имеющую большое теоретическое значение для описания и объяснения реальных макрособытий. Вряд ли В.А. Ядову нужно было отказываться от такого различения и считать слово "общность" однопорядковым для неформальной группы и формальной (безличной) организации, лишь бы люди были "связаны общим интересом и находились в прямом или косвенном взаимодействии".
Фактически на развитии и углублении этой дихотомии строится концепция у Ю. Хабермаса. Его "мир системы" и "жизненный мир" - прямые наследники "государственной организации безличного характера" и "традиционной общины", построенной на прямых личностных взаимодействиях у Ф. Тенниса. Хорошо известное социологам открытие "неформальной организации" Э. Мэйо в ходе анализа материалов хоторнских экспериментов представляется нам явлением того же порядка. Соотношение взаимодействия формальной и неформальной организаций надолго стало основной проблемой различных отраслей социологии, в том числе промышленной социологии, социологии организаций, исследования проблем менеджмента.
В социокультурных исследованиях ставится сходная проблема соотношения локальных миров (общностей) и большого общества. "Реальный исторический процесс становления большого общества есть развитие оппозиции между ним и локальным сообществом. Нарушение взаимопроникновения этих полюсов ведет к дезорганизации, конфликтам большого общества и составляющих его локальных миров, к столкновению самих локальных миров между собой. Особенно сложно шел этот процесс в России". Пытаясь ответить на вопрос о том, как возможно большое общество, А.С. Ахиезер выдвигает метафорическую гипотезу: мир человека делится на "комфортную" и "дискомфортную" части. В сферу комфортной части входит все то, что воспринимается как позитивное, теплое, родное, что хочется воспроизвести, сохранить, укрепить. Требования государственной дисциплины, уплата налогов, зависимость от чиновников, необходимость прохождения службы в армии, участие в войнах - все это идет от большого общества и вызывает дискомфорт (отчуждение, по Марксу). Судьба любого явления в обществе определяется его местом в системе оценок: комфорт - дискомфорт. Отсюда историческое многообразие форм противостояния властвующему центру, особая динамика социальных процессов, их инверсионное движение от локального сообщества к большому обществу и обратно.
Думается, что объект социологии, рассматриваемый В.А. Ядовым слишком обобщенно, требует дальнейшей концептуально-проблемной проработки. Если мы представляем себе общество как большую систему взаимодействующих субъектов-общностей, то мы еще ничего не добавляем к общенаучным представлениям о системах. Главным остается то, что мы имеем дело с социальной системой, которая отлична от любой природной системы, обладает своими специфическими социальными качествами. Удачное выделение этих качеств, отражающее глубинные ("континентальные") "разломы", позволит выйти на нетривиальную метасоциальную проблематику. Концепции Ю. Хабермаса и А.С. Ахиезера демонстрируют это.
Известный в России методолог науки Г.И. Рузавин высказывается в этом отношении наиболее определенно: "Принципиальное отличие социальных систем от природных состоит прежде всего в том, что в них самоорганизация дополняется организацией, поскольку в обществе действуют люди, одаренные сознанием, ставящие себе определенные цели, руководствующиеся мотивами своего поведения и ценностными ориентациями". После исследования по отдельности некоторых аспектов самоорганизации и сознательной, целенаправленной организации общественной жизни (в частности, на примерах свободного и регулируемого рынков) автор приходит к несомненно важному в теоретико-методологическом отношении выводу: "Взаимодействие самоорганизации и организации может стать общей, фундаментальной основой новой парадигмы развития всех систем и структур современного общества".
Мы хотели бы завершить эту эскалацию содержательных концепций на основе фундаментальных макросоциальных дихотомий предложением рассматривать общество еще с одной стороны - как симбиоз принципиально неоднородных и неоднопорядковых систем: искусственной и естественной.
Обыденное толкование искусственного и естественного широко известно, оно закреплено в языке, в частности, в нормах словоупотребления: а) искусственными называют материалы, интеллект, спутники, языки и т.д., б) естественными - факторы плодородия почвы, водохранилища, ресурсы, языки, право и т.д. Но в философии и науке эти понятия и особенно их соотношение разработаны слабо.
Всплеск интереса к данной проблеме возник с появлением прежде всего искусственных материальных объектов - заменителей естественных органов в медицине, симбиозных объектов в социальной экологии, электронно-вычислительной техники и проблем искусственного интеллекта. Дальше - больше. Вскоре широкая общественность начинает осознавать, что вся наша материальная культура, наша вторая природа - искусственное творение рук и ума человеческого. Социальные прогнозисты и футурологи предсказывают, что наша судьба, особенно в связи с выходом в околосолнечное пространство, - это жить преимущественно в искусственном мире, конструировать его, поддерживать в пригодном состоянии и развивать.
Разделение на искусственное и естественное может быть распространено не только на материальную культуру, но и на социальную и духовную сферы. "Мир системы" Ю. Хабермаса, "большое общество" А.С. Ахиезера, "организация" Г.И. Рузавина - примеры искусственных социальных систем, само создание, поддержание и развитие которых строится на совершенно иных законах, чем в естественных системах и частях общества, таких как "жизненный мир", "локальные сообщества", "самоорганизующиеся общности". Их взаимодействие так же нетривиально. Искусственные сис-вырастая из естественных, становятся надсистемами, руководящими и направляющими органами общества, обеспечивающими его интеграцию, стабильность и ускоренное развитие. Их взаимодействие подчиняется законам коэволюции, действие которых предвидел еще А.А. Богданов в своей "Тектологии".
Заметим, что коэволюция - это ансамбль взаимно обусловленных, сменяющих друг друга взаимодействий, органически согласованных изменений, проистекающих между системами разной природы. Это понятие наиболее разработано в экологии. Отношения в биоценозах, к которым оно напрямую относится, могут устанавливаться в диапазоне от взаимопомощи до взаимных антагонизмов, притом что партнеры остаются взаимно необходимы.
В анализе фаз тектологического процесса А.А. Богданов сделал идею коэволюции законом трансформации организационных систем как целостностей. "Превращение идеи коэволюции в парадигму научного знания, - пишет А.П. Огурцов в цитированной выше статье, - означает, что в центре естественных и общественных наук оказывается анализ механизмов взаимодействия, взаимной помощи, сотрудничества, взаимного сопряжения и корреляции эволюционирующих систем..".
А.А. Богданов, разумеется, не делил общество на искусственные и естественные социальные системы и не рассматривал их коэволюцию как проблему. Но он, как нам представляется, направлял весь свой талант исследователя на изучение всех видов организаций в природе и обществе, чтобы грамотно и эффективно на основе изученных методов и принципов их функционирования и развития комбинировать элементы и создавать искусственнные системы управления. В этом, возможно, самое большое и непреходящее значение его труда.
Признание социальной реальности в качестве искусственно-естественной социосферы имеет для социологии далеко идущие теоретико-методологические последствия.
Во-первых, социология вновь обретает свой объект - целостное общения с включением в рассмотрение тех процессов и тех элементов, которые не имеют распространения в живой и неживой природе. Другими словами, вопрос о специфике объекта и предмета социологии решается "раз и навсегда" в пользу социологической науки.
Во-вторых, ликвидируется "комплекс неполноценности" социологии как одной из общественных наук. Имеется в виду включение в предмет социологии того, что остается вне рассмотрения экономики и политологии, - социальной сферы, например, или гражданского общества. Или стыдливое деление социального на социальное в "широком" и "узком" смысле.
В-третьих, открываются широкие возможности для эвристически ценной классификации субъектов социального действия (социальных общностей) и частных социологических дисциплин в отношении комбинации искусственных - естественных объектов. Социология науки и техники, социология архитектуры, искусства, например, целиком могут быть отнесены к социологии искусственных объектов. Социология семьи, малых групп, неформальных организаций и движений, а также вся проблематика, которой занимается символический интеракционизм и этнометодология, - к социологии естественных социальных объектов. А социология права, политики, экономическая социология, социология образования и воспитания, социология организаций и социология управления могут быть отнесены к социологии искусственно-естественных социальных форм. За этим условным членением отраслевых социологии стоят, разумеется, и различия в теоретико-методологических предпосылках и методах исследований, что потребует специального углубленного рассмотрения.
Социология управления может опираться на предмет общей социологии, если в последнем будут проведены определенные методологические преобразования. В частности, если искусственно-естественная дихотомия получит признание как важная оппозиция в описании и объяснении закономерностей развития современных обществ. В той же работе Р. Бхаскара признается двойственность социальной структуры и двойственность практики, которые автор не может объяснить. Его преобразовательная модель связи общества и личности включает в себя движущее противоречие между сознательными целями деятельности и бессознательными или непреднамеренными последствиями в виде воспроизводства социальных структур. "Так, люди вступают в брак не для того, чтобы воспроизвести нуклеарную семью, и работают не для того, чтобы поддержать жизнь капиталистического хозяйства".
Это верно, но верно и то, что в обществе существуют структуры и специально созданные организации для сознательного поддержания существования таких институтов, как брак и хозяйство. Такие организации создаются государством, которое еще Гоббс определял как "искусственное политическое тело". В обществе постоянно происходит социальное творчество, создание людьми новых искусственных форм жизни, чтобы обеспечивать совместную жизнедеятельность отдельных социальных групп и личностей, а также воспроизводятся старые, устоявшиеся, ставшие функциональными социальные формы, что также требует целенаправленных, сознательных усилий. Какова природа этих процессов? Мы считаем, что исходным пунктом общественной жизни является естественное стремление каждого субъекта управлять всеми своими делами и отношениями как с природными, так и с социальными объектами. Более того, мы можем предположить, что такое сознательное стремление человека подкрепляется исторической интенцией человечества расширять ареал своего воздействия на окружающий мир. Искусственные формы появляются как средства, необходимые для осуществления этого естественного стремления. Поэтому, когда В.А. Ядов говорит о социальных общностях как объектах социологии, он не должен исключать из рассмотрения напряженную динамику естественно-искусственного происхождения этих общностей. Они всегда кем-то создавались, кому-то были нужны для решения вполне конкретных проблем. Вступая в жизнь, мы находим уже сложившиеся структуры, ощущаем свою зависимость от них, "социализируемся", включаемся в их воспроизводство и участвуем в их эволюционном или революционном изменении только потому, го у нас другая ситуация и мы используем другие подручные социальные средства для ее разрешения. Если мы разрешаем свою проблемную ситуацию, значит, мы управляем процессом, если - нет, значит, этим процессом управляет кто-то другой, или, что также вполне вероятно, процесс брошен на самотек, и тогда все его участники принимают решения только в отношении самих себя. Вопрос о необходимости и возможности того или иного объекта вмешиваться в социальный процесс в целях овладения им возникает в общественной жизни постоянно. Поэтому нет никаких оснований считать, что эти явления должны находиться на периферии социологического знания. Управление обществом если еще не стало, то уже становится объектом социологической науки, преобразующейся на основе постнеклассической парадигмы.
