Онтологический и гносеологический аспекты познания управления как социального явления

Выше мы уже упоминали, что управление как социальный институт (организационно-управленческий аспект присущ любым видам социальной деятельности) выполняет важнейшую социальную функцию - цивилизационную. Это вытекает из социокультурного анализа генезиса указанного института. Однако это не единственная его функция. Можно назвать еще не менее пяти функций управления в обществе и, соответственно, его значений:
1) аксиологическая - управление как ценность, его значение в той или иной культуре, в обществе на различных этапах его исторического развития, в сознании различных людей, социальных групп, классов, общностей;
2) продуктивная, или инструментальная, - способ решения многочисленных практических задач, достижения продуктивных результатов в различных сферах общества, в том числе в производственной, финансовой, правовой, военной, социальной, духовной (перечень не полный);
3) социально-проективная - управление как создание предваряющих практику схем и моделей деятельности;
4) когнитивная - управление как источник познания и область теоретизирования со своим концептуальным аппаратом, область накопления самых различных научных и вненаучных знаний;
5) методологическая - управление как объяснительный принцип, как одно из оснований социума, его неотъемлемый онтологический признак.
Многофункциональность управления как социального явления позволяет объяснить неординарность сложившейся познавательной ситуации, в которой рассматривается понятие управления. Вполне возможно, что слово "управление" не только по-разному трактуется с позиций здравого смысла, практики управления или науки, но несет и различную нагрузку в познавательном процессе.
Когда говорят об управлении как о проблеме, желательно уточнять, о каком управлении идет речь. Чаще всего на виду находится инструментальная функция управления. Для обеспечения успешного осуществления этой функции, ее всемерной рационализации требуется все более широкая база специализированного научного знания, охватывающего все аспекты понятия управления.
Однако, как мы покажем ниже, попытка науки быть как можно более практичной приводит к обратному результату: к лишению этой практики перспективы, к отставанию в разработке теоретических форм научного знания
Нужно признать, что вопреки притязанию научного менеджмента и системного анализа на роль теории управления современная наука не располагает теоретически развернутой феноменологией управления, целостным представлением о законах его порождения, строения, функционирования и развития. То, что в научном менеджменте называют теориями, на самом деле является теоретическими обобщениями практического опыта, материалов эмпирических исследований различных научных дисциплин, не претендующих на методологическую проработку оснований теории управления. Так, Д.Е. Занд, профессор теории управления Нью-Йоркского университета, пишет: "В управлении сосуществуют теория директивного руководства и теория участия трудящихся в управлении, теория централизации и децентрализации структуры, дифференциации и интеграции подразделений, формальных и неформальных структур... [Но] большинство теорий применимо лишь для решения узкого круга проблем, объясняя только какую-то часть реальности. Как только вы выходите за эти узкие рамки, теория или не работает, или может дать искаженные результаты".
Если обратиться к примерам из истории управленческой мысли, мы увидим, что фрагментарность познавательных действий по отношению к управлению "преследовала" науку управления с первых классов ее "научных школ".
Исследования Ф. Тейлора касались рационализации выполнения рабочими только отдельных трудовых операций и организации их рабочих мест. Принципы административного управления А. Файоля касались также только одного аспекта управления - административного. "Школа человеческих отношений" строилась на выводах из хоторнских экспериментов Э. Мэйо социально-психологического характера. Благодаря этим исследованиям в объект управления были включены межличностные отношения в трудовых коллективах. Многочисленные исследования организационного (производственного) поведения, аккумулированные в "школе поведенческих наук", показали, что каждый работник обладает своим потенциалом и что этот потенциал при определенных условиях может быть использован на благо организации. Наконец, в помощь руководителям, принимающим решения, были предложены модельные методы, построенные на количественной обработке данных ("школа науки управления").
Мы не находим пока свидетельств того, что управление изучалось как целостное явление, как особая связь или отношение между людьми в процессе совместной деятельности. В одних случаях изучался объект управления, в других - его субъект. Причем и эти исследования не проводились с единых концептуальных позиций, в рамках общего предмета или при помощи единых методов. К тому же это были не всегда собственно исследования. Так, А. Файоль предложил свои принципы без всяких исследований, на основе обобщения опыта, а математические модели стали эмпирически прикладываться к управлению в связи с появлением электронной вычислительной техники с программным обеспечением для автоматического проектирования (САПР). Логично было включить в предмет проектирования и объекты управления, опробовать методы исследования операций, теории игр и т.п., не утруждая себя содержательным анализом управления как сложного социального явления.
Определенным продвижением вперед в познании явлений управления явилось применение к ним системного подхода. Это позволило понять, что организации как объекты управления представляют собой открытые системы, призванные достигать поставленных целей в условиях меняющейся внешней среды. Это означало подтягивание познания проблем управления к уровню общесистемной методологии. Однако именно на данном этапе стало невыносимо ясно, что такой путь не может привести к содержательной теории управления. "Из того факта, что системный подход представляет собой методологическое направление научного познания, вытекает довольно прозрачный, но часто, к сожалению, упускаемый из виду вывод: сам по себе системный подход не решает и не может решать содержательных научных задач". Важным познавательным результатом применения системного подхода в исследовании является системная постановка проблемы, как это и произошло с признанием важности внешней среды организации для выявления структурных характеристик объекта управления. Это увеличило число учитываемых параметров, но нисколько не приблизило к пониманию сущности явления.
Не принесло принципиально нового познавательного результата и применение системного анализа в управлении. Как известно из литературы, системный анализ был специально создан как практическая методология рационализации управления, ориентированная на объекты любой природы. Первоначально он развивался исключительно как средство решения военно-стратегических проблем, когда великие державы стали переходить от конструирования отдельных средств и единиц оружия к созданию систем вооружений. Проектируемые объекты были сложными человеко-машино-ресурсными системами, что потребовало изменений в стиле мышления.
"Универсальные" логические элементы системного анализа представляют собой стройный ряд категорий, основывающихся на открытой еще Гегелем структуре деятельности "цель - средства - результат":
1) цель;
2) альтернативные средства, с помощью которых может быть достигнута цель;
3) затраты ресурсов по вариантам стратегий "цель - средства";
4) модель связи "цель - средства - ресурсы" (логическая или математическая);
5) критерии выбора альтернатив или вариантов принятия решений;
6) показатели достижения цели (результата).
Для применения системного анализа характерно признание многоаспектного, комплексного характера анализируемых систем, выделение контролируемых и неконтролируемых факторов, четкое формулирование проблем, разделение их на более мелкие подпроблемы и задачи, установление единых критериев решения всей иерархии проблем и разработка соответствующего комплекса действий.
Казалось бы, системный анализ идеально подходит для решения проблем управления объектами любой природы. Однако это не так. В системном анализе наряду с научными большую роль играют и чисто практические соображения, поэтому он представляет собой трудно уловимое сочетание научного и вненаучного знания, искусно соединяемого для решения сугубо прикладных проектировочных задач.
Будучи дисциплинами ярко выраженной практической ориентации, менеджмент и системный анализ были слабо озабочены систематизацией своих теоретических и методологических оснований. Пока практические рекомендации и их тиражирование в различных формах обучения удается вырабатывать путем обобщения наблюдений и передового опыта, углубленная теоретическая работа не становится делом первой необходимости. Но вопрос не только в этом.
Одной из причин кризисного положения теории управления является вытеснение на периферию познавательного процесса социально-философского знания как наиболее высокого уровня методологической рефлексии, о чем с прозорливой проницательностью писал в свое время Э.Г. Юдин: "...такая функция реализуется всегда, поскольку она порождается самой природой познания, его постоянным стремлением к целостности. И если она не реализуется социально-философскими средствами, то их место занимают иные (обычно инструментальные) средства, приводящие к искажению сути дела и, в конечном счете, к разрушению этой целостности.
Как мы показали, приложение системного подхода не привело к углублению теоретических оснований управления. И до сих пор системный подход используется в исследованиях преимущественно для наиболее полного и по возможности наглядного представления параметров объекта управления в их актуальной взаимосвязи.
Попытка изобразить управление как процесс не выходит за рамки тривиального разложения управленческой деятельности на стадии (подготовка управленческого решения, принятие решения, реализация), или смены состояний объекта управления во времени.
Нередко за словами о применении к познанию управления "процессного подхода" стоит признание того, что "объект функционирует", т.е. действует. В "Основах менеджмента" говорится: "Управление рассматривается как процесс, потому что работа по достижению целей с помощью других [людей] - это не какое-то единовременное действие, а серия непрерывных взаимосвязанных действий. Эти действия, каждое из которых само по себе является процессом, очень важны для успехов организации. Их называют управленческими функциями... Процесс управления является общей суммой всех функций".
Далее познание управления "уходит" в перечисление неизвестно откуда (в смысле доказательности) взявшихся функций (например, планирование, организация, мотивация, контроль) и в подробное описание каждой из них. Из такого подхода исчезают контекст, в котором зарождается и осуществляется управление, и изменение типа связи между функциями, для которого безразлично следование функций друг за другом во времени.
Вызывает сомнение сама возможность рассмотрения функций управления как отрезков одной прямой линии. Смена состояний действительно происходит, но то, что является субстратом этих состояний, как раз и требует сущностного теоретизирования, которого в данном случае нет.
Из признания недостаточности системного подхода для разработки практических рекомендации в области управления родился так называемый ситуационный подход. "Теория систем сама по себе еще не говорит руководителям, какие же именно элементы организации как системы особенно важны. Она только говорит, что организация состоит из многочисленных взаимосвязанных подсистем и является открытой системой, которая взаимодействует с внешней средой. Эта теория конкретно не определяет основные переменные, влияющие на функцию управления. Не определяет она и того, что в окружающей среде влияет на управление и как среда влияет на результат деятельности организации".
Здесь системный подход необоснованно отнесен к разряду теорий, в то время как он представляет собой способ мышления, позволяющий оперировать сложными объектами, будь то универсальный способ решения задач (Дж. Клир) или общая теория систем (Ю.А. Урманцев).
Понятие "система" только тогда начинает выполнять эвристически ценную теоретико-методологическую роль, когда оно позволяет не просто обозначить сложный объект, но и сформулировать нетривиальную проблему, выдвинуть новый предмет исследования. А это уже функция не системного подхода, а специализированной теории определенной предметной области. Системный анализ в управлении не стал и не мог стать такой специализированной теорией.
Ситуационный подход считается дальнейшей конкретизацией системного анализа, поскольку в центре внимания проблемы управления оказывается ситуация как сочетание конкретных переменных и измеряемых параметров. Постулируется, что специфические способы и приемы, которые может использовать управление для эффективного достижения целей организации, могут быть функциональны (полезны) в одном случае и дисфункциональны в другом, т.е. эти способы и приемы могут существенно варьировать в зависимости от ситуации. "Конкретный выбор переменных точно так же, как и в случае с функциями управления, находит разную интерпретацию у разных авторов, но большинство из них сходится во мнении, что существует не более десятка факторов, которые можно сгруппировать по двум основным классам внутренних и внешних переменных".
Далее авторы действительно выделяют три группы переменных:
- внутренние (цели, задачи, люди, структура и технология);
- внешние прямого действия (поставщики трудовых ресурсов, материалов и капиталов, потребители, конкуренты, государственные органы и профсоюзы);
- внешние косвенного действия (международные события, состояние экономики, политические факторы, социокультурные факторы и факторы научно-технического прогресса).
Несмотря на то, что в специальной литературе подробно рассказывается о содержании каждой переменной, никакой концепции, касающейся их связи и типологии ситуаций, не предлагается. Тексты иллюстрируются мнемоническими схемами для запоминания перечня наименований этих переменных. Разговор о ситуативном подходе сводится к предоставлению управленцу обширного набора разнокалиберных инструкций для их самостоятельного использования в условиях так и непреодоленной неопределенности. "Неопределенность, - пишет в цитированной выше статье Дейл Е. Занд, - влияет на наш подход к управлению почти на каждом уровне анализа. Неопределенность является ключевым фактором везде, начиная с. теории поведения отдельной личности, теорий лидерства и компетентности и кончая теорией разработки стратегии и проектирования организационных структур".
Основной причиной сложившейся кризисной ситуации в познании явлений управления мы считаем методологически ошибочную трактовку управления как всеобщей или универсальной категории, относящейся одновременно к природе, технике и обществу. Управление, которое не выполняет в обществе гуманистическую функцию, превращается в манипулирование людьми, в технологию достижения любой, в том числе аморальной и асоциальной цели. Такое "управление" становится опасным источником социальных деформаций. Поэтому для определения того, что есть управление в социальных системах, недостаточно естественно-научных и технико-технологических представлений. Управление в обществе не находится вне нравственных идеалов и критериев, которые только и определяют его социальное предназначение.
В отличие от природных и технических систем в системах социального управления принципиально недостижима полнота информационного разнообразия, которым может обладать субъект управления в отношении управляемого объекта. Она восполняется только путем следования определенному нравственному идеалу, что не поддается унификации и алгоритмизации, свойственным технологическому подходу к управлению, использующему естественно-научную методологию системного анализа. Единственным достоинством системного анализа в отношении экспликации проблем социального управления является сама возможность постановки их в явном виде.
Техницистское, или инструментальное, направление в решении социальных проблем средствами управления не видит принципиальной разницы между технической конструкцией и социальным механизмом, поэтому перенос методологии и методики системного анализа с систем вооружения на систему здравоохранения кажется вполне закономерным.
По этому же пути идет и новая многообещающая дисциплина - синергетика. Она признает некоторое отличие социальных систем от технических, людей - от химических элементов и от муравьев, но только на один какой-нибудь параметр, увеличивающий эмерджентность, или внесистем-ность, поведения элемента. Так, "отцы-основатели" синергетики считают, что "в отличие от молекул - основных "актеров" в физико-химических системах и даже в отличие от муравьев или других животных сообществ, человек всегда строит свои собственные проекты (выделено авторами. - А. Т.), имеет свои собственные желания". В связи с этим признается, что самоорганизация в обществе является просто более сложным делом, чем в природе.
А.К. Астафьев по этому поводу высказывается так: "Теория надежности технических систем обладает своей спецификой и не может быть использована для анализа социума безотносительно, абсолютно, ибо понятно, что социальные системы обладают значительными отличиями от технических. Вместе с тем здесь вполне уместны такие вероятностные оценки, как сохранение работоспособности (жизнедеятельности), обеспечение резервирования (избыточности), использование механизмов восстанавливаемости и т.п. Преодоление тенденции к катастрофам, кризисам, деградации связано как раз с применением методов теории надежности с безусловным учетом специфики социальных систем". В чем состоит эта специфика - говорится весьма неопределенно и по-разному, но всегда присутствует уклон в физикализм и натурализм: собственно человеческое (сознательное, планомерное, целеустремленное, деятельностное) подавляется превосходящим его природным (стохастическим, спонтанным, проделывающим свои манипуляции за спиной человека и вместо него).
То, что такие представления существуют и активно пропагандируются, является свидетельством недостаточного развития социально-гуманитарных наук, социально-философской методологии и, в частности, живучести в социологии базовых представлений позитивизма. Вследствие этого в обществе могут разрабатываться теории и практические рекомендации, как говорится, "с точностью до наоборот", т.е. уводящие научную мысль в прямо противоположную сторону от ее действительного объекта и действительных проблем. Так, в той же работе А.К. Астафьева утверждается: "Уместно отметить, что самоорганизация в обществе оказывается гораздо более трудным делом, ибо здесь возникает иллюзия сознательной организации общественных систем со стороны управляющих структур. На самом же деле управляющие воздействия могут вносить куда более существенный элемент дезорганизации (энтропии), вызывая кризисные явления экологического, военного, нравственного плана".
В общем, на первый взгляд, это высказывание будто бы и логично, но если вдуматься, то перед нами заведомо непродуктивная попытка сформулировать социально-гуманитарную проблему в терминах естественно-научной парадигмы. В итоге получается противоречиво и совершенно неверно. С одной стороны, игнорируется сознательная организация социальных систем (считается иллюзией), а с другой - управляющие воздействия объявляются чуть ли не основной причиной экологических и других кризисных явлений. Здесь социальное необоснованно сводится только к рациональному.
Насколько все же продуктивнее уже упоминавшаяся нами идея Г.И. Рузавина о сочетании организации и самоорганизации как о новой парадигме общественных наук! Но, поставив так вопрос, нужно было бы продвинуться и в отношении онтологического представления о социальной реальности. Какова эта реальность, если в ней проблемой является сочетание сознательного организованного, спланированного и сознательного стихийного, неорганизованного? Какое место в этих различных аспектах реальности занимает одно и то же существо, называемое человеком?
Человек остается самой слабой, малоразработанной категорией социально-философского знания. К этому выводу пришли многие современные мыслители. Это К. Поппер, М. Фуко, М.Б. Мамардашвили, Г.С. Батищев, В. В. Соколов и др. М. Фуко следующим образом выражает свое отношение к этой проблеме: "...человек является... местом непонимания - того самого непонимания, которое постоянно грозит затопить мысль ее собственным небытием, но в то же время позволяет мысли собраться в целостность на основе того, что от нее ускользает". А. И. Мошко приходит к выводу, что здесь мы сталкиваемся с несогласованностью онтологических предпосылок относительно природы и человека. В самих недрах естествознания имеются предпосылки к технократическому применению его результатов. С естественно-научной точки зрения "человек, который верит во что-то, онтологически ничем не отличается от человека, ни во что не верящего; человек, который находится в состоянии любви, опять же онтологически ничем не отличается от человека, который не любит".
В современной познавательной ситуации "субъект как целостное системно-историческое образование должен обладать теми же всеобщими свойствами (атрибутами), которые он находит в объекте, т.е. пространством, временем, количеством, качеством, движением и т.д. Причем речь должна идти именно о иелостном человеке как объективном образовании, включающем в себя не только "тело", но и "субъективность" (душу, мыслящее Я. - А. Т.). С классической точки зрения это невозможно, поскольку "субъективность" здесь оказывается объективной (а это нонсенс)".
А. И. Мошко показывает на примере развития отечественной психологической науки, как закладываются новые варианты онтологического представления психологической реальности. В частности, в работах Л. С. Выготского психическая реальность представлена в качестве момента (имеющего свои характерные время, пространство, форму и т.д.) жизненного процесса индивида, т.е. является онтологическим основанием для неклассического анализа психики. При таком подходе "идеальное теряет свою классическую замкнутость на себя ("твердое тело" с противоположными свойствами) и предстает в качестве момента действительного самоосуществления человека в мире, т.е. обнаруживает собственные реальные бытийные границы, которые проходят через действительного индивида, а не через абстракцию обыденного мышления".
Хорошо известна и оценка Л. фон Берталанфи психологических концепций типа бихевиоризма и психоанализа, постулирующих гомеостатиче-ский характер психологической реальности. В действительности, как он считает, имеет место процесс самодифференциации, перехода от синкретического состояния психики ко все более дифференцированному: происходят уточнение первоначальных восприятий, формирование все более определенных понятий, разветвление форм языка.
С этой позиции регрессивные процессы в психике нужно рассматривать как утрату целостности, как дезинтеграцию и дедифференциацию. Иерархия универсума, по Берталанфи, включает в себя три глобальных уровня: неорганический, органический и символический (человеческий). Именно создание и употребление символов отделяет человеческий мир от животного; символы образуют суперструктуру человеческой культуры и истории. Это одна из важнейших предпосылок любого социального исследования.
К другой фундаментальной предпосылке относится представление о том, что человек никогда и нигде не встречается в чистом виде как биологический организм: он всегда "вмонтирован" в социальные системы различного уровня, начиная с малых групп и кончая цивилизацией.
Нам представляется в связи с этим, что социологии также следует смелее преодолевать определенную ограниченность классических естественно-научных предпосылок и переходить к более полной онтологии социальной действительности, чтобы не выглядело абсурдным утверждение, что общество все же состоит из людей, что только через людей, через их совместную Деятельность и их индивидуальное самоосуществление не только воспроизводится, но и порождается социальная реальность в своих разнообразных и уникальных формах.
Вполне логично считать, что если естествознание изучает закономерности взаимодействия природных тел, то обществознание - закономерности взаимодействия "социальных тел", каждое из которых есть определенная конфигурация социальных связей и отношений людей, материальных и духовных условии их жизни, сложившаяся вследствие необходимости осуществлять совместную деятельность.
Введение понятия "социальное тело" как единицы анализа отвечает потребности современной социальной науки в полной философской онтологии изучаемой реальности, поскольку в такой смысловой конструкции в одном шаге удерживаются единство субъекта и объекта социального действия как процесса и как меры их взаимодействия, персональная неповторимость, историческая и социокультурная обусловленность, человекоразмерность, т.е. привязанность к человеку как конечному существу, к его мыслям, идеалам, реальным социальным связям и зависимостям. Наконец, здесь присутствует возможность широкой операционализации понятий для введения в научный оборот нового пласта эмпирических данных.
Слово "тело" используется как понятие не только в естествознании, но и в геометрии, психофизиологии и психологии. В последнем варианте - в связи с решением вековечной проблемы об отношениях души и тела. В истории и социологии слово "тело" используется скорее как метафора, чем строгое понятие. Примером может служить многократное употребление слова "тело" по отношению к обществу А. Тойнби в его фундаментальном труде "Постижение истории".
Философ В.М. Розин попытался развести понятия "тело" и "телесность" в культурологическом анализе явлений сексуальности. Категория "телесность", по утверждению В.М. Розина, стала вводиться в психологию, с одной стороны, под влиянием культурологии и семиотики, а с другой - в связи с новым пониманием понятий "болезнь", "организм", которые оказались связанными не столько с естественным состоянием тела, сколько с переживаемыми и присваиваемыми человеком культурными и ментальными концепциями. "Телесность - это состояние, вызванное новой формой поведения, то, без чего это поведение не могло бы состояться, это реализация определенной культурной и семиотической схемы (концепта), наконец, это именно телесность, т.е. определенный модус тела".
В отличие от живого физического тела, которое растет и затем стареет, телесность претерпевает самые необычные изменения и метаморфозы. Она может в течение жизни несколько раз рождаться и отмирать, различные формы телесности могут пространственно накладываться друг на друга. "У человека могут складываться (рождаться, жить, отмирать) и более крупные телесные образования - "тела", например "тело любви", "тело мышления", "тело общения", "эмоциональное тело"... В этом смысле уже не кажутся неправдоподобными и такие выражения, как "ментальное тело", "эфирное тело", "астральное тело": вероятно, духовная, эзотерическая практика предполагает и открытие соответствующих телесных образований - "тел".
В этом смысле можно сказать, что социально-духовная практика приводит к вычленению и "социального тела" как аспекта социальной реальности, представляющей собой процесс совместной деятельности людей.
В определенной степени любая организация, учреждение, институт, созданные для решения тех или иных задач (проблем), могут быть рассмотрены логике "социального тела" с одной лишь разницей, что такое "социальное тело" управления обусловлено особенностями проблемы, а не границами организации или учреждения. Они могут совпадать, а могут и не совпадать.
Мы считаем вслед за П. Бурдье, что в обществе нет действий внесоциальных. Все действия людей социальны, т.е. совместны. Остается только подчеркнуть, что все они осуществляются в определенном "социальном теле", принимающем различную форму на различных стадиях осуществления действия и в зависимости от различных состояний субъекта. "Социальные тела" обладают трансформационной динамикой, многообразием конфигураций. Эти и другие свойства "социальных тел" мы будем иметь возможность рассматривать обстоятельно в связи с выяснением их отношений с социальным управлением.
Сейчас хотелось бы обратить внимание на то, что введение понятия "социальное тело" как состояния социальной реальности имеет важное теоретико-методологическое значение для развития методологии научного познания. Ведь нельзя отрицать, что любая естественно-научная проблема имеет социальное происхождение и социально значимый результат. При всем том, что "субъективность" тщательно элиминируется из процесса исследования объектов природы, сам процесс познания социален и, следовательно, обладает сопровождающим его "довеском" в виде "социального тела".
Слово "довесок" здесь, конечно, метафора. Переворот в методологии науки, произведенный Т. Куном, произошел в результате того, что Т. Кун открыл социальный механизм решения научных проблем - научное сообщество, вооруженное изобретенной им парадигмой.
Сегодня понятие "парадигма" используется в самых разных значениях. Парадигма - это когнитивная конструкция, созданная определенным научным сообществом (хотя и постоянно меняющимся по составу и характеру взаимосвязей, со сложным ритуалом смены лидерства). Это сообщество и является "социальным телом" научной проблемы, решаемой при помощи парадигмы. В том же направлении движется и современная гносеологическая мысль, пытаясь как-то определить пути выхода из кризиса теории познания, занятой по традиции исследованием отношений "субъект-объект". В.Н. Порус, например, приходит к выводу, что "в теорию познания существенно входят история "мыслительных коллективов" и их социологическое исследование. Традиционное отношение "субъект-объект" заменяется связью "субъект-мыслительный коллектив-объект", в котором главную роль играет второй компонент: именно "мыслительный коллектив (Denkkollektiv)". Он детерминирует мыслительную деятельность индивида и вследствие этого определяет также характер познаваемого объекта".
Здесь мы снова встречаемся с неявной попыткой выделить "социальное тело" как явление социальной реальности, в значительной мере детерминирующее и регулирующее решение проблем познания. Сферы научного познания и социального познания не отделены друг от друга непроницаемой перегородкой. Как писал в свое время И.Г. Герасимов, наука - только особая форма процесса познания, в основе его находится стихийно-эмпирическое познание. Под последним понимается получение знаний в ходе общественно-практической деятельности людей, их разнообразных действий с объектами. Полученные в результате эмпирические знания позволяют лучше понять свойства объектов, видоизменять средства воздействия на них, добиваться результата как показателя решения той или иной практической проблемы.
Следовательно, проблема входит в состав социальной реальности двояко: как некоторая трудность или препятствие в деятельности человека, которое нужно практически преодолеть, и как знание (модель) всей ситуации, включая знание об объекте, средствах и условиях воздействия. Проблема неотделима от деятельности общественного субъекта, как общественный субъект немыслим без теоретически и практически решаемых им проблем.
Здесь мы подходим к важнейшему этапу рассуждений о сущности социальной реальности (возможно, и действительности) в развитии идеи о создании новой онтологии, охватывающей одновременно действователя, его предмет и результат. В зараженной позитивизмом естественно-научного толка социологии признается различие онтологического (предметного) и гносеологического аспектов научной проблемы в их тесной взаимосвязи. Не учитывается только, что речь идет о разных состояниях реальности: в одном случае - о "социальном теле" практического субъекта, преодолевающего препятствия на пути решения своих задач, по-своему моделирующего ситуацию, а в другом - о "социальном теле" исследователя, онтологизирующего свой объект и гносеологизирующего свой предмет. Отношение этих "тел", их движение и трансформация и есть новая онтология социальной реальности. Социальная проблема не конструируется исследователем, а существует до и независимо от того, какая теоретическая концептуализация ее сопровождает. Это две только частично соприкасающиеся реальности, это разные "миры", как говорил К. Поппер.
Когда В.А. Ядов заявляет, что "социальная проблема может и вовсе не осознаваться как общественная потребность, так как провоцирующие ее противоречия не достигли того уровня, на котором они становятся очевидными", то это не совсем верно. Если говорить о движении проблемы из локального в большое общество, то последнее может бесконечно долго игнорировать существование проблемы на локальном уровне, но от этого она не перестает быть социальной проблемой. Даже если проблема касается одного единственного индивида, она не перестает быть социальной, по-скольку социальна любая персона, любой человек.
Соответственно любая персона, любой человек, решая свои жизненные проблемы (в рамках того же щюцевского "жизненного мира"), осуществляет эту свою жизнедеятельность в коконе определенного "социального тела" и всегда с определенной степенью осознания того, что и зачем он делает т.е. одновременно в мыслительном и практическом планах. При этом он творит социальную реальность, но творит в пределах возникающего и отмирающего "социального тела" и субъективно понятой им проблемы.
"Социальное тело" общества состоит из совокупности взаимодействующих и взаимопроникающих "социальных тел" индивидов, обладающих реальными социальными параметрами в зависимости от степени участия в решении индивидуально-социальных проблем различных уровней и масштабов. Скажем, "социальное тело" президента отличается от "социального тела" премьер-министра, а вместе их "тела" заметно отличаются от "социального тела" губернатора Красноярского края или шахтера из Воркуты.
Индивид живет и решает свои проблемы только потому, что он действует в определенном "социальном теле", и, решая индивидуальные проблемы, решает и социальные, а общество живет, воспроизводится и развивается даже в самые тяжелые, "смутные" времена только потому, что, решая свои общие (социальные или глобальные) проблемы, так или иначе решает и индивидуальные.
Мы говорили выше о различных стадиях инверсивного цикла движения социальных идеалов большого общества от соборного до тоталитарного и соответствующих колебаниях общественной системы вплоть до вхождения как в катастрофические состояния (концепция А.С.Ахиезера). Нужно сказать, что философская методология дает возможность выделить критерий оценки движений "социального тела" общества, совпадающий с критерием самооценки индивидом своего состояния как комфортного или дискомфортного. Таким критерием является степень индивидуальной свободы. По тому. позволяет ли общество в своем инверсионном движении расширять или сворачивать рамки индивидуальной свободы, определяется прогрессивное или регрессивное состояние его развития. Той или иной степени индивидуальной свободы соответствуют состав и способ функционирования индивидуальных "социальных тел". А.И. Ракитов справедливо отмечает, что "индивидуальная свобода возможна только в обществе, благодаря обществу, на основе и при поддержке создаваемых им институтов, и уже никак не на острове, заселенном единственным Робинзоном". Но, добавим, она невозможна и в результате индивидуальной деятельности по расширению рамок свободы для себя, поскольку такое стремление неизбежно затрагивает и свободу других.
А.И. Ракитов предлагает операциональную модель свободы, приложи-мую к человеку. Он модернизирует сентенцию Гегеля о том, что "свобода есть осознанная необходимость", восходящую, в свою очередь, к евангельскому изречению: "Познай истину и будешь свободен". Основными компонентами структуры свободы он рассматривает: объективную и субъективную формы свободы, систему принимаемых решений и процесс их реализации. Каждый из этих компонентов социален по своему происхождению и зависит от состояния общества.
Объективная свобода означает наличие в самой социальной реальности феноменов или процессов, необходимых для решения проблемы, а также отсутствие непреодолимых препятствий. "Объективная свобода охватывает всю совокупность условий, допускающих принципиальное осуществление принимаемого решения и обеспечивающих жизнедеятельность действующего субъекта". Субъективная свобода включает знания, "представляющие результат осознания объективной реальности, а также все остальные знания, требующиеся для принятия адекватных решений или констатирующие отсутствие необходимой информации".
Система принимаемых решений у А.И. Ракитова не получила четкого определения. Ссылаясь на сложность и противоречивость окружающего человека мира, он утверждает, что люди имеют возможность принимать разные решения при сходных и даже одинаковых обстоятельствах. Автора можно понять так, что чем больше у человека реальных альтернатив, тем больше степеней свободы у его решений.
Процесс реализации принятых решений предполагает существование необходимых для этого средств. Наличие средств зависит от социальных условий, а их выбор и применение зависят от нравственных критериев. Так что выделенный компонент свободы носит социально-нравственный характер. "Обобщением этого принципа является утверждение, что свобода одного народа или государства не может строиться за счет свободы другого, ибо это сразу же превращает ее в свою противоположность - в несвободу".
То же, очевидно, можно сказать и в отношении взаимодействия локальных "социальных тел" и "социального тела" общества. Наступление большого общества на локальное (А.С. Ахиезер), "мира системы" на "жизненный мир" (Ю. Хабермас), макроорганизации на самоорганизацию людей в обществе (Г.И. Рузавин) грозит уменьшением индивидуальной свободы, регрессивными последствиями. Следовательно, противодействие такому наступлению потенциально может дать импульс перегруппировке "старых" и возникновению новых "социальных тел", борьбе за удержание и расширение объективных рамок свободы.
Подлинная оценка проблемы, ее формулировка, структурирование, инфильтрирование во все элементы "социального тела", приведение его в особое состояние готовности действовать и само действие могут оказаться на разных этапах в руках разных социальных субъектов, что и приводит к изменчивости конфигурации ("геометрии") "социального тела".
Эти рассуждения позволяют не только постулировать "социальное тело" человеческой деятельности как онтологический уровень социальной реальности, но и тесно связать такие представления с пониманием социальной сущности управления. Введение понятия "социальное тело" обусловлено тремя тенденциями в познании проблем управления:
1) признанием ограниченности содержательных возможностей системного подхода к управлению;
2) неудовлетворительными попытками представить социальную систему объектно, физикалистски;
3) ограниченными возможностями деятельностного подхода как основы построения обществоведческих наук.
Интересно, что в логике и методологии системного подхода, где наряду с такими понятиями, как "система", "целостность", "элемент", "среда", "связь", "структура", "организация" особо важное место занимает понятие "управление", где связям управления отводится центральное место как системообразующим, само понятие "управление" оказывается наименее разработанным.
Это объясняется, с одной стороны, тем, что происходит некритический перенос понятия "управление" из кибернетики, а с другой - сугубо прикладным характером системного анализа, обеспокоенного оказанием интеллектуальной помощи конкретным управленцам-профессионалам, перед которыми вопрос о природе управленческой деятельности, о типе знания, используемого в сфере управления, просто не стоит.
В итоге, казалось бы, мощная методология системного подхода вырождается в онтологически необоснованную технику системного анализа и приводит к весьма скромным, а то и просто неудовлетворительным результатам. Достаточно привести несколько примеров. Один из создателей современной "философии менеджмента" П. Друкер активно критиковал классические теории Ф. Тейлора и А. Файоля за смешение "принципов анализа с принципом действия" как ложное, но его системный анализ повторил ту же ошибку: он навязывает управленческой практике "правильную", "научно обоснованную" схему управления, не позаботившись о выяснении реального состава и реальных функций управленческой деятельности, беря за отправную точку жалобы управленца на свои трудности.
Структурирование деятельности управления при ее научном анализе и выделение ее компонентов при принятии и реализации управленческих решений - совсем не одно и то же.
Еще на V международном конгрессе по исследованию операций Р. Акофф отмечал, что "процесс планирования лишен естественного завершения", а С. Бир утверждал, что с точки зрения логической строгости в построении систем управления нельзя остановиться, "ибо приходится создавать или рассматривать метасистему следующего уровня для того, чтобы решить проблему создания сложной системы данного уровня". Дело в том, что в самом системном подходе постулируется наличие надсистем еще более высокого уровня управления, чем тот, на котором производится анализ. В теории нет механизма, который бы обрывал эту скалярную цепь, уходящую в "дурную бесконечность".
В качестве еще одного примера парадоксальности системного анализа можно назвать признание управления как деятельности в условиях неопределенности. Так, один из крупнейших системных аналитиков, основатель концепции системного анализа Э. Квейд, на работу которого мы уже ссылались, считает, что "анализ систем представляет собой подход к рассмотрению или способ рассмотрения сложных проблем выбора в условиях неопределенности".
Исследователь этой проблемной ситуации А.Б. Шеин отмечает, что "признание неопределенности в качестве объективной черты процесса управления и исследования методологически равнозначно признанию неадекватности привычного хода анализа и, более широко, недостаточности общепринятых канонов логики научного исследования... При столкновении с действительностью управления оказывается, что чем более определенные (достоверные) выводы извлекаются из анализа, чем более оперативными делаются процедуры анализа, приближаясь к строгому аппарату, тем менее релевантными становятся результаты исследования условиям существования объекта изучения, тем большую неопределенность приобретают эти условия".
Э. Квейд выносит важное наблюдение из опыта решения задачи выбора системы оружия, чем под его руководством занималась корпорация RAND: задача анализа систем состоит не столько в помощи при подготовке решения, сколько в воздержании от него, поскольку выбор одного из решений закрывает путь другим альтернативам. Поскольку перечень и перебор всех альтернатив представляется невозможным, делается вывод о невозможности полного анализа проблемной ситуации и нахождения средств, адекватных решаемой проблеме. Тем самым утверждается, что недостижение рационально сформулированных целей управления является нормальным явлением, а последствия стремления к достижению поставленной цели вседа оказываются непредвиденными (непредсказуемыми). Феномен восприятия объекта системного анализа как принципиально нецелостного представляется неустранимым.
Тупики системного анализа управления заставили теоретико-методологическую мысль искать выход в сочетании системного и деятельностного подходов к управлению, не подозревая, что это было одновременно и признанием социальной сущности управления. М.С. Каган интересно для нашей темы ставит задачи разработки кибернетической модели деятельности, внутреннее функционирование которой осуществляло бы эту функцию и регулировало ее успешное осуществление. Такая модель призвана выявить "способ превращения процесса деятельности в продукт, в котором она объективируется...; зависимость характера деятельности, ее целей, мотивов и имеющейся информации от условий действий; механизм управления деятельностью, сочетающий ее внутреннюю детерминацию с регулировкой, осуществляемой обратной связью; характер взаимодействия различных видов, разновидностей, конкретных форм деятельности, обусловленный наиболее эффективным способом достижения ее цели; закономерности сочетания в деятельности моментов материальных и духовных, физических и психических, внутренних и внешних". М.С. Каган не делает выводов относительно связи между переменными этой модели, но, зная приоритеты в схеме системного анализа, полагает, что системообразующими связями должны быть связи управления.
Такой связью обладают каждый вид деятельности и их совокупность как целостная система. В результате специального исследования автор приходит к выводу, что ядром человеческой деятельности являются три ее взаимосвязанных вида: преобразовательная, познавательная и ценностно-ориентационная. Последняя как раз отвечает за целеполагание: расставляет приоритеты деятельности, формулирует цели, задачи, дает оценки. Связи между этими видами деятельности могут быть разными: они могут накладываться друг на друга, скрещиваться, сплавляться, выступать в форме последовательности, образовывать сложные гетерогенные структуры.
Но есть еще один вид деятельности, "опосредствующий три других, но ими же порождаемый и стимулируемый". Это коммуникативная деятельность или деятельность общения. Именно выход человеческой деятельности за пределы чисто биологической активности сопровождался связями и отношениями с другими людьми, образующими совместную деятельность, делая ее изначально социальной. Мы бы сказали, что любая человеческая Деятельность не только состоит из субъекта активности, предмета и используемых средств, но и осуществляется путем прямого и косвенного участия в ней других людей, совокупность которых и образует ее "социальное тело".
Можно спросить, какая разница, назвать совокупность участников той или иной деятельности "группой", "системой" или "социальным телом"? Что меняется, если одна из морфологических конституент деятельности будет представлена как своеобразное "социальное тело"?
Для того чтобы ответить на эти вопросы, нужно выяснить, какое преимущество имеет представление о деятельности как о системе или о группе как субъекте и какие новые горизонты открываются для исследования, если использовать категорию "социальное тело".
М.С. Каган в качестве системы деятельности, к которой он приложил методологию системного анализа, рассматривает взаимосвязь преобразовательного, познавательного, ценностно-ориентационного и коммуникационного видов деятельности. "Это значит, что выделенные в чисто отвлеченном теоретическом анализе четыре основных вида человеческой деятельности образуют замкнутую систему, в которой каждый вид деятельности как ее подсистема связан со всеми остальными прямыми и обратными связями, т.е. испытывает в них необходимость и сам ими поддерживается и опосредствуется". Здесь, собственно, утверждается, что каждый вид деятельности связан с каждым. Здесь не выделена особая морфология связанности этих видов деятельности, нет теории, описывающей или объясняющей какие-либо проявления деятельности, управление деятельностью не представлено как особая проблема.
Социальная обусловленность деятельности удивительным образом вообще выпадает из поля зрения исследователя.
Когда говорят о связи деятельности с социальной группой, то речь идет вообще о другом: о социальной группе как субъекте деятельности в отличие, скажем, от индивида и общества. Правда, в анализируемом нами исследовании автор много раз возвращается к социальным условиям, понимая под ними те или иные формы деятельности.
В разделе о связи личности и деятельности М.С. Каган рассматривает личность как результат социализации индивида, "в котором последний становится субъектом деятельности и именно в этом качестве приобщается к социальному опыту, распредмечивает его, осваивает и усваивает (в меру, разумеется, своих индивидуальных возможностей и способностей)". Далее, "личность следует определять не через психологию и тем более не через физиологию, а через целостно рассмотренную ее деятельность". Это, конечно, верно.
Принимая тезис С.Л. Рубинштейна о том, что личность и формируется, и проявляется в деятельности, М.С. Каган формулирует очень важный вывод: "Личность есть персонифицированная социальная деятельность". Отсюда - один шаг до представления, что любая деятельность представляет собой персонифицированное социальное образование - "социальное тело". Это относится к индивиду, группе, общности, обществу в целом. Если нет такой персонификации, нет и человеческой деятельности, т.е. конкретного субъекта активности, предмета, результата и т.д.
Даже по отношению к природе общество не выступает как деперсонализированный субъект: во главе каждого общества или общности в каждый сторический промежуток времени стоят те или иные физические лица, полномоченные представлять общие интересы.
Чтобы деятельность была возможной, необходима персона, личность, социальной сущностью которой эта деятельность является, необходимо, чтобы личность была органом управления своей деятельностью, чтобы другие люди оказывали поддержку этой деятельности и своим участием составляли вместе с персоной-инициатором, организатором деятельности "единое социальное тело".
М.С. Каган спроецировал кибернетическую модель управления на работу человеческой психики и пришел к выводу, что психику можно представить как "информационную, интеллектуальную, управляющую, коммуникативную и самосовершенствующуюся систему". Он обосновал правомерность такого структурирования психики тем, что выход человеческой деятельности за пределы биологической активности потребовал новых способов ее программирования, ориентации и регуляции. Психика человека и есть механизм управления его деятельностью. Этот вывод нам представляется важным для решения проблемы генезиса психики под воздействием деятельности, как в филогенетическом, так и в онтогенетическом планах, но он недостаточен для объяснения социальной роли управления как самостоятельного вида деятельности, выполняющего особые функции в обществе.
Способность психики быть регулятором индивидуального поведения есть только психологическая предпосылка управления как социального явления. Его генезис связан с появлением надпсихологических индивидуальных социальных конструкций для искусственного поддержания в действующем состоянии "социальных тел", обеспечивающих осуществление той или иной деятельности, заранее спроектированной социальным субъектом.
Как в наращивании мощи физического тела человека участвует техника, создавшая средства для искусственного усиления его естественных свойств, так и в социальном плане для овладения все более сложными объектами биосоциотехнической природы были созданы искусственные конструкции - организации. Они призваны усилить ограниченные возможности психики отдельного человека оказывать влияние на действия и взаимодействия участников процесса совместной деятельности.
Осознание этих различий не является общепризнанным фактом. Мы находим попытки по-новому взглянуть на роль организаций как искусственного элемента деятельности в материалах семинаров по теории и методологии деятельности, проводившихся в 60-70-х годах под руководством Г.П. Щедровицкого, в частности в работах В.А. Лефевра, Э.Г. Юдина, О.И. Генисаретского в связи с решением проблем организационного проектирования. "Механизмы деятельности таковы, что и трансляция, и реализация могут осуществляться в двух формах: или как искусственный процесс и содержание социальной деятельности, или в качестве естественного процесса в сложившейся системе естественного типа". О.И. Генисаретский предлагает считать естественной системой организацию как социальный институт, а искусственной - организационную рефлексию и ее продукт - организационное проектирование. При этом он предлагает отказаться от устоявшегося в научной литературе деления организаций на формальные и неформальные и рассматривать проблему организации как проблему адекватности организационного проектирования естественной организации, что, на наш взгляд, относится к разным проблемам, не исключающим, а дополняющим друг друга. Более того, в отличие от О.И. Генисаретского, любую иерар-хизованную социальную организацию мы считаем искусственным, а социальную самоорганизацию - естественным "социальным телом".
Завершая этот параграф, обратимся к уточнению онтологического представления о социальной реальности, частью которой выступает управление как социальное явление и как особого рода деятельность. Для того, чтобы управление "вписалось" в эту реальность, необходимо переосмысление онтологических предпосылок его осуществления. Нужно признать, что осуществление любой предметной деятельности есть одновременно и самореализация ее основного источника и производителя - человека как субъекта деятельности. То есть каждый акт деятельности есть одновременно проявление индивидуально-целевого состояния производящего его человека. Рассмотрение деятельности без осуществляющего ее человека является методологически ошибочным, возможным только в физикалистско-техницистской картине мира.
В живой, реальной действительности нет деятельности без человека и нет человека без другого человека, прямо или косвенно участвующего в его деятельности. Другими словами, в социальной действительности действуют социальные субъекты, включающие в себя не только физическое тело и мыслящее "Я" (душу, ментальное тело), но и "социальное тело", под которым понимается совокупность людей, которые участвуют в совместной деятельности.
Деятельность управления принципиально отличается от предметной деятельности, поскольку ее объектом выступают не только сама предметная деятельность, но и социальные условия ее осуществления. Эти условия отдельная личность сознательно и целенаправленно превращает в подвластный ее воле механизм, называемый нами "социальным телом". Существо проблемы управления, может быть, состоит не столько в том, что управляющее лицо неадекватно отражает ситуацию или не достигает запланированных результатов, сколько в том, что оно по каким-то причинам не может создать адекватное решаемой проблеме "социальное тело". Здесь как раз и проявляется специфика социальности как противоречивого единства искусственных и естественных элементов.
Естественным элементом являются сами люди с их способностью к гибкому поведению в самых разных ситуациях и к самоорганизации, искусственным элементом - связи координации и субординации, устанавливаемые доминирующим лицом.
Если обратиться к традиционному философскому вопросу относительно того, существует ли такая самостоятельная сущность, как социальная реальность, не сводимая ни к психологизму М. Вебера, ни к социологизму Э. Дюркгейма, то можно сказать, что такая реальность существует, но она не выражается только в форме социальной группы, а представляет собой взаимосвязанные и взаимопроникающие друг в друга ансамбли социапьных тел, скрепленные искусственно проектируемыми связями, которые отвечают за воспроизводство этих тел, за их разрушение и за новое порождение в зависимости от решаемых проблем.
Управление в "социальном теле" появляется как эксплицированная схема осуществления совместной деятельности, для реализации которой создается наделенная определенными полномочиями иерархическая надстройка. Эта надстройка необходима для придания процессу совместной деятельности систематического и целенаправленного характера. Но надстройка, с присущими ей полномочиями, - это еще не управление. Управление есть схема в действии, определенная система программирования и контроля действий и взаимодействий участников совместной деятельности, искусственное укрепление их естественного "социального тела".
Получение новых знаний о закономерностях возникновения, функционирования и трансформации программируемых "социальных тел", возможно, и есть одна из главных задач социологии управления.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: