Ji-Khere. Последняя Смерть

 

Это был неправильный обряд Йи-Кхере. Если по-настоящему, нужно было медитировать столько, сколько подскажет Богиня, пить чистую воду из высоких горных источников, омываться в ледяных озерах пограничных земель, глотать пламя серебряных игл и выжигать на теле древние руны. Если по-настоящему, нужно было спать на земле у того места, где ты проводил обряд первой смерти. Нужно было есть особую пищу, охотиться на особых зверей, избегать некоторых людей и некоторых слов. Это долгая, долгая подготовка – «последняя смерть», Йи-Кхере.

Она нужна была для того, чтобы умереть тысячу раз, купаясь в любви Богини и уважении старших Храма. Нужна была для того, чтобы очистить дух, тело и сознание от всего лишнего, избавиться от бахвальства, насытиться истинной гордостью народа, живущего на ветрах. И умереть.

Народ Скашь убивал правильно. Желая дать силу. Отпуская даже души тех, кто попался для обряда Темной Ночи, в круговорот жизни, к своим духам, в свои пути. Чужаки убивали иначе. С ненавистью, а не с любовью. Желая уничтожить, а не дать силу. И у них получалось. Чужаки шли землями народов Скашь, и великая птица спешила убраться с их пути.

У них было очень мало времени. Холмы у гор уже пылали черным дымом, и народы, забыв о вечере Темной Ночи, приходили. Они шутили, что предпочтут умереть на алтаре, чем под клинками чужаков. Скаши злились, и отправляли их дальше. Не в другую жизнь. А за свои спины. Народ скашей был воинственным народом, и все наивные лани и лисы сейчас казались им маленькими несмышлеными птенцами, бегущими огня.

Их было жаль.

Ашк осмотрела тех, кто стоял сейчас перед ней. Суишь, рыжая лисица, впереди. Йинк смотрел исподлобья. Они знали. Знали о ее планах. Ашк смотрела на тех, кто стоял за спинами старших из младших. Горящие глаза, тонкие руки, кривые леи. Дети.

- Вы хотите сражаться? – глухо сказала жрица. Все как один,

- Да, нейэ йанг.

- Сражение с белоглазыми не даст вам силы, когда они убьют вас, - сказала Ашк.

- Ты хочешь отправить нас к Богине, - негромко произнес один из младших. Совсем юный. Ашк кивнула. Скривившись мысленно страху на дне его глаз. Впрочем, пусть боятся. Это совсем не плохо. Главное, не упасть под гнетом этого страха.

- Мы хотим сражаться, - зло сказала девчонка из дальнего племени сов, - И не боимся плохой смерти.

- Хорошо, - Ашк заглянула ей в глаза. И кивнула. Потом всмотрелась в каждого. Крылатые – совы, ястребы, скаши. Лани и белки. Маленькие и большие. Высокие и нескладные.

Все старшие храмовники уже сражались там, в густых лесах. Вместе с мужчинами и женщинами всех племен. Мало кто уходил на север, некуда было идти. Просто некуда. Сейчас за их спинами были те, кто не мог и не хотел поднимать оружие.

- Ты, - палец Ашк указал на мальчишку, дальнего родича Йинка. Мальчишка боялся. Очень. Слишком боялся. Он мотнул головой – нет, не надо. Бедолага…

Плохая смерть будет для него концом пути. Он не найдет выхода, заплутает в тенях, испугается гибели. Плохо. Темные глаза Ашк наполнились ветром и ночной яростью. Бросок, и ядовитый зарргхарт, вычерненный соком девяти трав, ударил в самое сердце мальчика. Он упал без звука, с распахнутыми глазами, в которых застывала жизнь. Юные жрецы не шелохнулись. Ашк подняла умерщвленного на руки, и сказала,

- Он ушел к Богине. Остальные выбрали плохую смерть. Она будет тут через час. Готовьтесь… нейат йана…

Дети. Птенцы. Смешная Ашк. Сама старше их всего на пару лет. Не воин, не защитник – проводница и вестница Богини. А туда же – йана! Какие они ей йана… Но йанг погиб, и теперь лишь она могла. Могла все, что положено. Даже это.

Когда она вернулась, Суишь, подрагивая, стояла над телом еще одного мальчишки.

- Прости… прости, Ашк! – бросилась она к старшей, - Ченн сломался. Он испугался гибели Йамга, и хотел бежать, тень его стала пугливой курицей… Я не должна была… без тебя. Это была плохая смерть, да?

Ашк склонилась к мертвому ребенку. Ашк была бледная и тяжкая.

- Это была хорошая смерть, - солгала она, доставая из груди убитого боевой игхарт, - Но лучше бы удержала его, и дождалась меня. Не дело убивать своих братьев таким оружием.

- Прости! – чуть не плакала девочка, заламывая руки, - Но он мог унести с собой храбрость и силу! Он не должен был уйти…

Ашк выпрямилась, оставив глаза мертвого открытыми. Пусть ищет свой путь. И да хранит его Богиня. Может, в тенях и туманах пограничья он найдет дорогу в иные миры, все же он имел на то право.

- Все в порядке. Ты права, йан. Унеси свою добычу, Суишь. Туда, где уже лежит тело Йамга. И возвращайся. Мы выходим…

Они были красивы. Блистающий металл на груди и на голове, прямые клинки, длинные, опасные, злые. Они мчали верхом на огромных страшных зверях, которые издавали громкие звуки. Они стреляли белыми стрелами, и над ними вились бело-золотые знамена. Они умирали, и близилась Темная ночь, и Богиня не принимала пустые жертвы плохих смертей. За их спинами были косые кресты, и костры, в которых они сжигали пленников. Они были жестоки и правы в своей одержимости. Скаши могли понять их. Они понимали их. И сражались до последнего. Смерть в огне не была позором – но пленники не хотели слушать чужаков, их страшного золотоволосого бога. Никто не сдался. Никто не склонился. Никто не принял чужую силу.

О, как сражались скаши… нет, не осталось того ни в сказаниях, ни в легендах победителей. Только кошмарные тени дрожат на дне их глаз, когда они, и потомки, и потомки потомков вспоминают яростных храмовников. Чужаки ужаснулись, видя детей, которые прыгают подобно зверям с веток деревьев, девочек, которые режут глотки и сминают металл голыми руками. Детей, которые кажутся крылатыми – столь легко они движутся, столь высоко взлетают в своей ярости.

«Учись. Это тебе скоро пригодится» - говорила жрица Ашк юной Суишь. Огненная лисица вышла, и в руках ее было пламя. Ядовитый огонь взлетал и падал на чужаков, и они загорались вместе со своим металлом, со своими тварями, клинками и плохими смертями. Они умирали в огне, и деревья кругом занимались, и смеялись храмовники, не пуская врага дальше. О, как счастлива была в тот момент Ашк. Счастлива была, опуская зарргхарт в горло хрипящему Йинку, в груди которого торчала белая стрела.

- Возвращайся! – рявкнула она в лицо смертельно раненому воину, и он улыбнулся ей. Спасибо, Ашк, ты успела подарить мне правильную смерть.

Возвращайся… Возвращайся… Ашк яростной птицей металась меж тварями, чужаками и воинами своего народа, всех своих народов, и руки ее были в крови. Своей крови, их крови – такой же красной, такой же соленой. И крови своих братьев. Она старалась успеть, проклиная горьким возгласом каждую плохую смерть – и успевала. Успевала, пока могла. Перерезать горло твари – ох, у них тоже алая кровь! Не чудища – просто такие звери… Вонзать перья игхарта в затылки чужаков. Кружиться в яростном танце леев. Она успевала.

«Учись. Это тебе скоро пригодится»

Пригодилось. Ашк упала, прикрывая собой юную девочку, которая была ей дороже дочери. Девочка умерла тремя минутами позже, только Ашк этого уже не видела. Грудь Ашк наискось пересекал темный росчерк чужого клинка.

Наверное, это была плохая смерть, Суишь не знала. Она просто стояла над старшей, и стальным вихрем летали леи, отражая стрелы и клинки. Ее пламя закончилось, не так много суишей у нее было с собой. С воплем рыжая лисица бросилась на золотоволосого воина, сметая его с твари. Они умерли оба. Суишь улыбалась. Она успела шепнуть за плечо – «возвращайся», зная, что напрасно. Никто не мог бы дать ее наставнице правильной смерти – старших над ней не было. Но Суишь хотелось верить.

Позади пылал храм Богини. Ашк не успела пройти высшую инициацию.

Ji-Khere – последняя смерть, подготовка к Eh-Khere-Ja

Nejаt – равные, друзья, обращение к группе своих

Zarrghardt – ритуальное лезвие для быстрого и безболезненного убийства тех, кто слишком слаб для высокой силы

 

 

 

Дочь богини

Ее когда-то убили, хотя по ней незаметно –

Идет - душа нараспашку, глаза - два ночных пруда.
Она приходит бесшумно на стыке весны и лета,

Бледней лепестка ромашки, прозрачней, чем хрупкость льда...

В ладонях ее - не перья, не листья больших деревьев –

Клинками мерцают тени в холодных ее руках.
Ступает стопою узкой бесшумней иного зверя,

За ней рассыпаются искры, в следах остается прах.

Она напевает тихо о древних богинях лютых,
О чистых хрустальных лютнях,
О вереске на полях.

 

За ней - ковыли да небо, да старый могильник шепчет

О чем-то, что не свершилось, о всеми забытых снах,
О тот, что тут были люди, душою и телом птичьи,
В крылатом своем обличьи
Живущие на ветрах...

 

В поселках боятся люди, что их светлоглазым детям

Приснится однажды дева, что станут её искать.
За нею идет охота - собаки, оружье, сети –

Но как уловить туманы, как след разыскать в песках?

Ее не найти ни брату, ни сыну, отцу и деду –

П матери позабыли чужих предысторий слог.
Одна лишь старуха знает - легко отвернутся беды,

Когда предрассветной деве не закрывать дорог.

Старуха идет устало в ковыльное это поле,
И кровью, и хлебом с солью
Оплачивает оброк.

 

В ладонях Богини - нити оборванных древних судеб.

Стальные литые перья лелеют живильный жар.
Она напоить готова детенышей жадных грудью.

Она уберечь готова невинность влюбленных пар,

Она, обернувшись птицей, шагает по небу ночью,

И крик ее зол и страшен для тех, кто не знает сна.
В глазах ее - межсезонье, границы живых и мертвых
А тело ее неплотно
И есть ли вообще она?

Девчонка растет у старухи, глаза ее - два агата,

В руках ее - серп изогнут, она им снимает рожь.
Старухе ее недолго осталось, не сто закатов,

Но все же она успеет поведать, где суть, где ложь.

 

 

Девчонка сумеет в поле, в лесу, на прохладном луге

Исправно напеть молитву, смешав свою кровь с золой.
К ней явится та, что знает, как тень облекают светом,
Как стынет в кострищах лето,
Как семя живет землей...

 

В поселках лихие люди ее проклянут на пару 

С Богиней ее любимой, и бросят ей камень в след.
Она живет на отшибе, в трех милях от старых сосен,
Ее ни о чем не просят.
Она их хранит от бед.

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: