Глава 37 Встреча Братьев.

 

 Шпиль тускло светился в ночи, отчего складывалось такое ощущение, что он представляет собой слабо тлеющий уголёк, возвышающийся посреди чёрного гонного массива, который был ласково укутан в снег и мрак. Да и к тому же всё нарастающий снегопад и порывистый ветер делали это место практически тихим, оставляя только жуткие завывания вьюги, ставшие подобно печальному и плачущему напеву старой вдовы.

 Было уже около восьми часов вечера. Большинство собравшихся собратьев по ордену давно разъехались по собственным делам и готовились снова явиться сюда через несколько часов и вынести важное решение, которое решит судьбу Рейха.

 В коридорах огромного и величественного здания царила непроницаемая тишина и пустота. Вся постройка буквально уснула, медленно ввергаясь в пучину таинственной тишины, которая была похожа на тишь кладбищенскую.

 Практически во всех коридорах, комнатах и помещениях в шпиле царила тишина и одиночество, даря всему шпилю странное и мистическое спокойствие, от которого стыло в жилах, но только в одном кабинете Данте была жизнь. 

 Кабинет не был на самом верху высоченного шпиля, ибо там располагалась «Железная Палата», где заседал Капитул во время решений незначительных проблем, относящихся к негласной «корректировки» курса империи. Кабинет Великого Консула располагался возле зала заседания всего ордена.

 Само помещение, где проводил больше всего времени и жизни проводил Данте, не было столь роскошным, изысканным и богато украшенным, как весь остальной шпиль. Это был скромный кабинет, но и не лишённый вкуса. В нём была пара картин морской тематики, повествующих о морских сражениях Рейха и пиратского союза «Чёрный глаз», который годами времён «Европейского Раздора» властвовал в средиземном море; деревянный резной рабочий стол в углу; пара махровых ковров; несколько весьма простых неэкзотических комнатных растений, стоящих на окнах. А сами окна были сделаны из дорогого и цветастого витража. В самом помещении была скромная кровать, стул, пара кресел и ещё несколько обязательных атрибутов.

 На кресле у рабочего стола расположился Данте, который медленно и дотошно копошился в своих бумагах и мало обращал внимание на то, что происходит вокруг. На стуле у входа в кабинет сидел Верховный Инквизитор уже без своей разбитой брони, а облаченный в классический костюм Рейха, отличавшийся тем, что брюки были сильно заужены, а пиджак опускался, чуть ли не до колен. Рядом с окном, опёршись локтями на мраморный подоконник, в длинном сером пальто стоял инспектор, а на зелёном кресле у кровати восседал Командор.

 – Рассказывай, Карамазов, как жизнь? – С задором вопросил инспектор.

 – Ну что тебе рассказать, господин инспектор. – С саркастической улыбкой начал инквизитор. – Недавно из комы вышел.

 – А ты, Командор?

 – Всё в порядке. Недавно участвовал в паре операций.

 – Причём самовольно. – Оторвавшись от бумаг, холодно упрекнул Данте Командора.

 Эстебано, Карамазов и Морс. Они были старыми друзьями, что дружили с друг другом ещё во времена существования Римского Престола. Но только после прихода первого канцлера их жизни радикально разделились. Карамазов попал в ряды Империал Экклесиас, Эстебано поступил на службу полк–ордену, а Морс ушёл в Инспекторскую Канцелярию. Но пусть их жизни и пошли по разным направлениям, но они всегда общались, непрерывно поддерживая связь между собой. Они не так часто собирались вместе, но когда это происходило, то их можно было принять за трёх братьев, ибо всем, чем можно было, они были схожи. А когда же эти трое собирались, они могли разговаривать часами напролёт, обсуждая какие только можно аспекты своей жизни и раскрывать самые неожиданные темы.

 – О, Карамазов, расскажи, как дела с твоим клинком? Ты ещё не сломал ту зубочистку? – Саркастично спросил Морс.

 – Он ещё тебя переживёт. – Ответил ему инквизитор и сам, несвойственно ему в обыденной жизни, ехидно спросил. – А как у тебя с начальницей отдела?

 – Как? – Растерянно начал Морс. – А откуда ты знаешь? – Удивлённо спросил инспектор.

 – Я же инквизитор. – С гордостью начал Карамазов. – Знать всё это моя профессия, особенно если это касается моих друзей.

 – Как у древнего диктатора Гитлера с той страной, что на востоке. – С толикой грусти ответил инспектор, не став докапываться, как именно Верховный Инквизитор узнал о его слабости.

 – Кстати, а как у тебя с твоим долгом, Эстебано? – Мгновенно переключившись на другого своего друга, вопросил Морс.

 От глубокой душевной колкости вопроса, что пронзила его рассудок насквозь, свет в глазах Эстебаноа чуть не погас. Командор поникшим взглядом и тяжёлым голосом ответил:

 – Неважно. – И сделавшись ещё мрачнее, продолжил. – Марк и Сцилла умерли. А, что с Габриелем я не знаю. За ним пока присматривает мой старый знакомый Цирус. А если что–то случится, то надеюсь, Антоний мне сообщит.

 – Хватит использовать теневиков полк–ордена в своих целях. Не наглей. – Вновь неожиданно упрекнул холодно Данте Командора.

 В кабинете пробежала лишь небольшая волна смешка, направленная на то, чтобы хотя бы самую малость развеять ту тяжесть, которую своим состоянием посеял Эстебано.

 – Как на курорте в Африке? Насладился видами? – С юмором и стараясь подколоть и отвлечь от старой темы, своего друга, вопросил Морс.

 – Хуже чем многие государства в Европе во время «Часа Джихада». – Угрюмо ответил Эстебано. – Это даже были не трущобы. Это была одна большая помойка, растянувшаяся на многие десятки километров. Я бы туда вновь без респиратора и оружия вновь не являлся.

 – Ох уж этот «Час Джихада». – Бесстрастно прокомментировал Данте слова Эстебаноа и продолжил рассуждение. – Это стало закономерным последствием идеи «Открытых Дверей». Полное крушение надежд многонационализма, там, где он выродился в больное явление. Помните, как этот континент разрывало несколько сотен новых стран, над которыми развивались зелёные флаги и пелись молитвы во имя пророка? Помните, как практически вся Европа потом умылась кровью от огня исламского сепаратизма? Вот поэтому и был принят первым канцлером «Национальный Кодекс».

 Никто не понял, зачем нужны были эти рассуждения на тему истории Европы, но все вспомнили Кодекс, который вошёл в сборник первого Канцлера «Устройство Государства Идеального». Этот Кодекс стал реакцией на те времена, когда всё, что было исконно европейским было готово ввергнуться во тьму инородного забвения. Когда все старинные традиционные ценности старой Европы были подменены на новые идеалы тех людей, что приходили с востока и юга, прячась от войн и голода. И когда первый канцлер пришёл к власти он огнём и мечем, выжигал всё то, что не было исконно европейским, проливая реки крови. И когда последнее языческое капище было сожжено, а мечеть уничтожена, то чтобы не повторить вновь этого чёрного кошмара, и был создан «Национальный Кодекс». Он отражал все идеалы и устои национального государства, утвердив только одни ценности – Рейха. Никто иной кроме нации Рейха не имеет право проживать на территории страны. Ничто кроме культуры Рейха не имеет право на своё существование. Так Рейх был очищен от тех, кто не был родом из исконной Европы и выжжено всё то, что не отвечало старой европейской морали.

 Когда размышления о Кодексе постепенно стали проходить Морс обратился к Эстебаноу с вопросом:

 – А как у тебя с личной?

 – С чем? – Недоумевая и нахмурив брови, перепросил Командор.

 – С личной жизнью? Что тут не понятно то?

 После того как вопрос прозвучал Данте незаметно поднял голову, хотя от работы и не отрывался и мельком стал посматривать на Командора.

 – А, понятно. – Мрачно сказал Эстебано. – Ничего. Абсолютно. Всю жизнь служу верой и правдой полк–ордену и Рейху.

 На лице Данте пробежала еле заметная улыбка, которая не была на неё похожа, ибо это больше напоминало, как легко улыбается безжизненная статуя.

 – А почему же тебя ещё не женило, как там его, министерство Семьи или Семейных отношений, не помню как точно.

 – Потому что первым канцлером был утверждён декрет о полк–ордене. В этом декрете давались регалии нашей организации, в том числе послабление в некоторых министерских повинностях. – Прохладно и бесстрастно ответил вместо Командора Консул.

 – Да, так как то. – С толикой недоумения поддержал Эстебано.

 – Понятно. А ты о той вспоминаешь? – Всё допытывал интересными вопросами Морс Командора.

 – Пытать вопросами это моя работа. – С несвойственной для себя улыбкой громко сказал Карамазов.

 Эстебано мельком заметил, как Данте слегка помотал головой с еле слышимым прицокиванием, и всё же холодно, в своей бесстрастной манере ответил:

 – Да ладно вам, столько времени уже прошло. Несколько десятков лет. Зачем это вспоминать. Те чувства это уже духовный антиквариат.

 Все удивлённо, чуть ли не с чувством лёгкого шока и ступора кинули свой взгляд на Консула, который продолжал спокойно работать. Никто и подумать не мог, что Данте так много знает о судьбах людей.

 – А ты бы хотел вернуться в тот город? Увидеть её? – Немного прейдя в себя, вновь вопросил Морс, продолжая выпытывать ответы.

 Эстебано с тяжёлым выдохом всё же ответил:

 – Туда? А зачем? Увидеть её? Она меня наверняка и не помнит. А тот городок давно превратился в чёрный оплот нового Содома. Конечно, ему сравниться со столицей того безумного разврата и похоти. – И на мгновение, приостановившись, добавил. – Карамазова на них нет. – С лёгкой улыбкой сказал Командор, на что инквизитор лишь с небольшим возмущением во взгляде посмотрел. – Вернуться туда? Нет, с меня того, что тогда ещё было хватит.

 – Ну, как скажешь. Это твоё дело, брат. – Потеряв саркастическую улыбку, мрачно сказал инспектор Морс.

 Они ещё могли долго разговаривать практически обо всём, а Данте лишь изредка давал свой короткий и холодный комментарий, отчего он тоже становился собеседником. Всё было просто прекрасно и наполнено дружеской атмосферой. И со временем они переходили на менее мрачные темы. Их разговор становился всё более непринуждённым.

 Но вот в кармане Командора зазвенел телефон, чей звук был подобно нежелательному грому, предвещавший беду.

 – Да, Антоний. Ты что–то хотел? – Приложив трубку к уху, спросил Эстебано.

 Через минуту разговора лицо Командора стало мрачным и практически безжизненным, будто бы из него пропала вся кровь. Его взгляд отражал отчаяние и шок одновременно, став отражением глубокой бездны. Он не положил трубку. Он её просто выронил из рук. Мышцы не повиновались, и будто всё тело впало в ступор от ужаса.

 – Что случилось? – Переполнившись голосом волнения, спросил Морс, буквально впившись взглядом в своего друга.

 Эстебано безжизненным и настолько тихим и пересохшим голосом, будто это был скрёжет шёпота, ответил:

 – Революция началась.

 В кабинете на пару секунд повисла непроницаемая тишина, которую громким ором разорвал инквизитор:

 – Что!? – Яростно прорычал Карамазов.

 Данте тут же, не проронив ни слова, резко оторвался от работы над своими бумагами и пронзил острым и холодным взглядом Эстебаноа.

 Великий Инквизитор полез за своим телефоном, а Командор, еле шевеля губами, стал отвечать:

 – Около часа назад в Риме по телевиденью было объявлено, что имперский город переходит в руки временного революционного правительства. Практически все министерства Имперор Магистратос провозгласили переход на сторону мятежников. Несколько грузовых вертолётов, до потолка набитых оружием, садились на окраинах Рима. И сейчас все окраины имперского города в руках мятежников и кишат ими. В мятеже принимают участие представители всех Департаментов Власти. Малочисленные силы, лояльные Канцлеру, организуют оборону ближе к Великому Дворцу.

 Неожиданно, вновь взревел Карамазов:

 – Проклятье, почему телефоне работает?! Почему я не могу связаться со своими инквизиторами?

 – Так как все виды коммуникаций всех представителей и структур Департаментов Власти, да и связь большинства простых людей в Рейхе, идут через министерства в самом Риме, то Лорд–Магистрариус просто блокировал их. Сегодня люди подумают, что просто неполадки в системе сообщения, а завтра им расскажут о новой системе государства. – Холодно пояснил Данте, причём тут же встал из–за стола и ответив на вопрос инквизитора, вышел из кабинета.

 В помещении повисла полная тишина. Все стояли в полном оцепенении и не могли хоть что–то сказать. Никто не мог поверить, что–то государство, которое строилось на постулатах крепости и силы может вот–вот рухнуть. Конечно, хоть Морс и предполагал, что Рейх, может быть, ввергнут во тьму, но он даже не думал, что это произойдёт сегодня. Инспектор всеми силами попытался остановить эту политическую энтропию. Но он не смог, и это ввергало в отчаяние.

 Вопрос инспектора разорвал тишину:

 – Что будем делать? – Прозвучали слова наполненные отчаянием вкупе с бессильной яростью.

 – Я отправляюсь в Милан. – Утвердительно сказал Эстебано.

 – Что ты там забыл? – Удивлённо вопросил Карамазов.

 – Мне нужно как–то вытащить Габриеля из этой революционной увертюры.

 Морс приложил руку к подбородку и стал вслух размышлять:

 – Как ты собрался его вытаскивать? Ты же подойдёшь к нему и не скажешь: «Здравствуй, я следил за тобой всю жизнь, теперь пойдём со мной». Не так ли. Потом, кто тебе в этом поможет? И самое главное, куда ты его потащишь? В Рейхе, таким как мы, оставаться нельзя будет. Через стену? Она находится под управлением нескольких министерств разом. Что ты будешь делать?

 – Не вся стена. – Бесстрастно сказал незаметно вошедший Данте. – На некоторых участках стены стоят солдаты из полк–ордена. Да и те участки, за которыми следят министерства, сейчас могут быть не под надзором, ввиду недавних событий.

 – И что вы предлагаете, Великий Консул? – С надеждой в глазах спросил Эстебано.

 – Своих солдат я уже отозвал со стены. В миланский аванпост я передал приказ о том, что все солдаты, там расположенные, переходят под твоё руководство. У меня со стола заберёшь карту, где расположены тайные укрытия за стеной. Мы хотели их использовать для тех выживших, если провалиться план «Новый Дом». Можешь повести туда кого сочтёшь нужным. Теперь они все твои. И да, я инициировал план «Новый Дом». Мы покидаем эту страну. – С еле уловимой грустью закончил Данте.

 – А что с Римом? – Резко спросил Карамазов.

 – Что со столицей? Через несколько часов мятежники казнят Канцлера и возьмут полную власть в городе. К завтрашнему утру всех высших представителей власти, кроме Лорд–Магистрариуса объявят еретиками и отступниками и навечно заклеймят предателями Рейха. А к вечеру во всей стране будет установлена новая власть. Я, конечно, передал в римский аванпост, чтобы мои люди передали большинство вооружения немногим оставшимся лоялистам. Но не знаю, насколько это замедлит отступников. – Бесстрастно проговорил Данте.

 – А как вы сообщили в Рим, коммуникации же не работают?

 – У полк–ордена своя система сообщения. – Холодно ответил Консул.

 – Ну а как мои инквизиторы, многие храмовники и солдаты подчинятся новой власти? – Всё не унимался инквизитор.

 – Вас просто, да и Канцлера тоже, обвинят в столь мерзком преступлении, что ваши же подчинённые сами отвернутся от вас. Вас заклеймят предателями. Никто не узнает, что действительно произошло в Риме. Никто. – Затем он резко развернулся к своему столу со словами. – Всё, мне пора, я собираю Капитул и Орден, а точнее, тех, кто сумеет покинуть Рейх, и отбываю из этой страны.

 Затем он что–то взял из стола и поспешно вышел из кабинета, оставив всех в полном одиночестве.

 В помещении вновь повисла могильная и непроницаемая тишина. Все стояли, глубоко задумавшись, и рассуждали о будущем, что уже скреблось в дверь.

 – Что будем делать? – Еле сдерживая ярость, всё растущую от бессилия, спросил Карамазов.

 – Я лично поспешу в Милан и постараюсь вытащить Габриеля из этого безумия. План мы с Антонием придумаем уже на месте.

 – А ты, Морс?

 – Что ж, я настолько мелкая фигура, что мне и никуда бежать–то не надо. – С еле заметной улыбкой сказал инспектор. – Я знаю то, что просто ввергнет вас в шок, друзья.

 – И что же это? – Не скрывая удивления, спросил инквизитор.

 – Я знаю человека, который способен повернуть вспять это безумие. – С предвосхищением вымолвил инспектор.

С крайней заинтересованностью в оба голоса спросили Эстебано и Карамазов:

 – И кто же это?

 – Я знаю, где сейчас тайная жена нашего Канцлера. – Сказал Морс и тут же заметил как удивление в глазах его друзей всё продолжает расти и получив наслаждение от этого продолжил. – Она, по праву своего положения, если предоставить ей возможность говорить правду перед народом, сможет весьма сильно подорвать позиции Лорд–Магистрариуса.

 – Ты же понимаешь, что за несколько часов мы не успеем всё это сделать? – Голосом наполненной горечью, перемешанной с удивлением, сказал Верховный Инквизитор.

 – Ты–то сам, что будешь делать? – Спросил Морс Карамазова.

 – Я? – Тяжело и отчаянно начал Карамазов. – Сам не знаю. Я только что лишился дела всей моей жизни. Я лишился чести... что я смогу сделать, если завтра мои же инквизиторы будут по всему Рейху меня искать как мелкого еретика?

 Во взгляде некогда действительно великого инквизитора читалось глубочайшая апатия и уныние. Его глаза потеряли жизнь, а взгляд стал безжизненным. Он действительно потерял смысл, свей жизни.

 – Ну, если ничего, то добро пожаловать в главный штаб новой оппозиции. – Пытаясь хоть как–то подбодрить своего друга, говорил инспектор.

 – Штаба? – С непониманием спросил Командор.

 – Да, штаба. Насколько я понимаю, это здание теперь ордену не подчинятся? Так почему бы нам здесь не развернуться?

 Карамазов лишь натужно, буквально сквозь боль натянул улыбку на лицо.

 – Нам пора прощаться. Мы наверняка в последний раз видимся. – Мрачно сказал Эстебано.

 – Что ж, если Бог даст, то ещё свидимся. – Тяжело сказал Карамазов.

 – Ну, ради того, чтобы мы ещё раз встретились, я готов и в Бога поверить. –Немного шутя высказался Морс.

 Карамазов на него сурово взглянул, но увидев саркастическую улыбку инспектора сам немного, уже более легко улыбнулся.

 – Слушай Эстебано, а ведь всё–таки ты вернёшься к ней. Передай привет тогда от меня и Карамазова, хоть нас они и не знает.

 В кабинете послышался долгий и протяжный смех, бывший буквально взрывом, ставший механическим противовесом на тот каскад дурных чувств, что они испытали. Но смех–то пройдёт, а чувство беспомощности вернётся вновь.

 

 

⇐ Предыдущая24252627282930313233Следующая ⇒

Поделиться: