Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Надворный советник Кирста



 

Вклад Александра Федоровича Кирсты в расследование судьбы семьи Романовых до недавнего времени был не то чтобы недооценен. Его как бы вроде и вообще не было, этого вклада. И нельзя сказать, что участие Кирсты в расследовании совсем уж замалчивалось. Отнюдь. О нем говорили, но почти всегда анонимно, именуя то, что он сделал, то работой военно-уголовного розыска, то работой военного контроля. Правда, генерал Дитерихс вынужден был все же несколько раз упомянуть фамилию Кирсты. Но для того лишь, чтобы негативно оценить его деятельность. И только один раз генерал сдержанно одобрил то, что сделал Кирста. Но сделал он это все же опять-таки анонимно, сказав буквально следующее: «первые две недели работы военно-уголовного розыска были полезны», и сделал он это лишь для того, чтобы подчеркнуть неудачу Сергеева. который якобы и этого не смог использовать.

В действительности же то, что сделал Кирста для расследования, чрезвычайно существенно. Причем он сыграл двоякую роль, роль обоснователя и разрушителя концепции следователя Соколова. По сути, его усилиями были получены решающие свидетельства, на которых впоследствии были построены две взаимоисключающих версии о случившемся с царской семьей. И с тех пор обе версии многими специалистами признаются как равновозможные.

Александр Федорович Кирста подключился к делу об убийстве бывшего императора почти одновременно со следователем Наметкиным. Обстоятельства сложились так, что именно А.Ф.Кирста был назначен начальником уголовного розыска после того, как белые заняли город и стали строить новую структуру власти. Среди прочих дел Кирста должен был обеспечить розыскные мероприятия по поиску доказательств убийства в Ипатьевском доме. Он проявил и расторопность, и хватку. Уже в начале августа 1918 года им найдены и 7 августа опрошены важнейшие свидетели. Среди них бывший охранник Дома особого назначения Летемин и жена начальника караульной команды, стерегшей семью государя, Мария Даниловна Медведева. Оба они достаточно подробно и почти одинаково описали картину расстрела всей царской семьи в подвале дома Ипатьева. Мария Медведева узнала об этом от своего мужа, который присутствовал при казни и даже был среди расстрельщиков, а Летемин от товарища по охране Андрея Стрекотина. Стрекотин стоял на посту у пулемета возле комнаты, в которой происходил расстрел.

Кирста же проводил обыск в доме Ипатьева и других местах, где обнаружилась масса предметов из обихода царской семьи. Он провел опознание этих предметов камердинером Николая Александровича Чемодуровым. Улики, добытые Кирстой, убедительно свидетельствовали о гибели царской семьи в подвале дома Ипатьева. Кирста же выезжал и в район Ганиной ямы посмотреть на работу команды, пытавшейся отыскать там трупы расстрелянных.

Но чем дольше Кирста вникал в детали раздобытых им сведений и сопоставлял их, тем больше им овладевали сомнения. И он их не скрывал. Свидетельствует поручик Шереметовский, который на допросе у Соколова заявил:

...Кирста человек весьма для меня подозрительный. Он потому мне кажется подозрительным, что он не считался с фактами. Он приехал как-то к руднику и стал открыто осуждать нас за попытки найти трупы. Видимо, наша работа для него была неприятна...

Кирста был опытным юристом; понятно, что некоторые обстоятельства, вскрывающиеся в ходе расследования, откровенно настораживали его. Например. В обычае большевиков было предъявлять рабочим комиссиям трупы расстрелянных «врагов трудового народа». В случае с царем так не случилось. Более того, когда Голощекин на собрании объявил о расстреле бывшего государя, сразу же раздались возгласы: «Покажите тело! » Голощекин замялся и увел разговор в сторону.

Тщательный осмотр Ганиной ямы показал, что, скорее всего, здесь произошло только сжигание одежды узников Дома особого назначения. Следов уничтожения или захоронения тел здесь практически обнаружено не было (найден только аккуратно отрезанный палец).

Кирста сравнивал находки с крикливо, нарочито напоказ созданной атмосферой чего-то сверхважного, происходящего здесь (двухдневное оцепление, неизвестно для чего взрываемые в шахтах гранаты, демонстративные поездки в этот район первых лиц советской власти в городе). И у него стала закрадываться мысль, что это была демонстрация-симуляция, она прикрывала что-то действительно происходящее, но не здесь. Трудно представить себе, чтобы, если большевики решили действительно втайне уничтожить тела убитых бывшего государя и его семьи, то не нашли бы способа сделать это скрытно, не привлекая ничьего внимания.

Особенно если сравнить с демонстративным погублением части членов Дома Романовых, которых содержали в Алапаевске. Там их, живых, побросали в шахты, да так, что двое суток можно было слышать молитвы и стоны израненных мучеников.

Может быть, эти факты заставили задуматься Кирсту, может, совсем иные, вроде показания Самойлова, жившего вместе с охранником из караульной команды Дома особого назначения Варакушевым. Самойлов, со слов Варакушева, утверждал, что «... сука Голощекин все врет! », а царскую семью погрузили в вагон и что Варакушев предлагал Самойлову самому сходить и посмотреть на них там.

Но развить сомнения Кирсте в тот раз не удалось. Он только разозлил Шереметевского, и тот, человек мстительный и излишне бдительный, приказал человеку из своей команды присматривать за Кирстой. В конце августа 1918 года Кирста якобы оставил в штабе начальника гарнизона записочку для одной дамы. Соглядатай Шереметовского перехватил эту записочку. Там оказался такой текст: «Дело принимает уголовный характер. Необходимо подкупить свидетелей.» Обрадованный Шереметовский лично предъявил компромат начальнику гарнизона генерал-майору Голицину. Тот тут же приказал арестовать Кирсту. Освободили Александра Федоровича только после отъезда Голицина на фронт — по приказанию генерала Гайды.

Когда войска генерала Пепеляева в декабре 1918 года заняли Пермь, было решено для становления в городе аппарата контрразведки откомандировать туда нескольких чиновников из Екатеринбурга. В их числе оказался и Кирста, который получил назначение на должность помощника начальника военного контроля 1-го Средне-Сибирского корпуса и личное указание генерала Гайды проверить слухи о том, что царскую семью вывезли в Пермь. Свои действия Кирста, согласно приказу Гайды, не должен был координировать со следователем Сергеевым, который вел следствие в Екатеринбурге.

События развивались так.

22 января Кирста нашел в Перми первого свидетеля по делу об убийстве бывшего императора и его семьи. Заключенный в пермской тюрьме некто Вишневский показал, что на прогулках он разговаривал с товарищем по несчастью красноармейцем, неким Грудиным. Грудин называл себя комиссаром Верх-Исетского района, участником расстрела царской семьи. Его рассказ, расходясь в деталях с показаниями Летемина и Медведевой, в принципе подтверждал факт расстрела всей семьи.

Но уже 10 февраля в поле зрения Кирсты попадает доктор Уткин. Этот человек убежденно заявляет, что в последних числах сентября 1918 года он... лечил младшую дочь Николая II Анастасию. Вот протокол его допроса:                   

Протокол

 

1919 года, февраля 10 дня, помощник начальника Военного контроля штаба 1-го Средне-Сибирского корпуса надворный советник Кирста производил допрос доктора Павла Ивановича Уткина, жительствующего в городе Перми на углу Покровской и Осинской, дом 25-71, по делу Императорской фамилии, в качестве свидетеля, который показал:

В последних числах сентября 1918 года, проживая в доме Крестьянского поземельного банка на углу Петропавловской и Обвинской улиц, каковой дом в это же время был занят Чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, я, врач Уткин, был срочно вызван в вечернее время, между 5-6 часами, для оказания медицинской помощи.

Войдя в помещение, занятое больной, я увидел следующее: на диване лежала в полусознании молодая особа, хорошо упитанная, темная шатенка, со стрижеными волосами. Подле нее находилось несколько мужчин, среди коих был Воробцов, Малков, Трофимов, Лобов и ряд других лиц, фамилии которых неизвестны. Среди всех мужчин была одна женщина, на вид 22-24 лет, умеренного питания, блондинка.

Вследствие моей просьбы все мужчины удалились. Женщина же, бывшая подле больной, осталась, мотивируя тем, что ее присутствие мешать мне, врачу, не может. Я, врач Уткин, ясно предугадал, что женщина являлась в роли шпика.

На вопрос, поставленный мной больной: «Кто вы такая? », больная, дрожащим голосом и волнующаяся, тихо сказала: «Я дочь Государя Анастасия». После сказанных слов больная потеряла сознание.

При осмотре больной пришлось обнаружить следующее: имелась больших размеров кровяная опухоль в области правого глаза и разрез в несколько сантиметров (1, 5—2 сант.) в области угла правой губы. Изменений каких-либо на голове, груди обнаружить не удалось. В моем желании осмотра половой сферы мне было отказано. Затем я наложил больной хирургическую повязку и прописал ей внутреннее лекарство, после чего меня попросили удалиться из помещения.

В тот же вечер, около 10 часов, я, лично по своей инициативе, пришел к больной. Последняя была как бы в бреду, произносила отдельные слова и фразы. После этого посещения больше меня к больной не допускали. После того, как я наложил больной повязку, последняя, взглянув на меня добрым взглядом, сказала: «Доктор, я вам очень, очень благодарна».

 

Доктор П.И.Уткин

Пом.нач.Воен.конт.Кирста.

 

Это было что-то уже принципиально новое. Кирста немедленно бросился в здание бывшей ЧК. Да, такая комната там оказалась, и в ней все было так, как описал доктор Уткин. Об этом можно судить по протоколу осмотра комнаты, составленному Кирстой.                 

 

Протокол осмотра

 

1918 года, февраля 11 дня, помощник начальника Военного контроля Кирста, на основании 258 ст. уст. угол. суд., при нижеподписавшихся понятых, произвел осмотр комнаты и кушетки, где была заключена великая княжна Анастасия, и по осмотру оказалось:

Комната круглая, обита обоями цвета бордо — выцветшие. Имеет три двери. Одни из них стеклянные, выходящие в сад-двор, принадлежащий этому же дому, т.е. дому Крестьянского поземельного банка в г. Перми по Обвинской улице. В комнате 2 окна, выходящие на Обвинскую улицу и во двор. На полу небольшой квадратный кусок линолеума. Против окна, выходящего на Обвинскую улицу, у стены стоит кушетка, обитая темно-коричневыми обоями с цветами. Обивка старая: концы ее, спускающиеся к земле, вырезаны. Длиной она около 3-х аршин, шириной — 1 аршин с вершками. В головной и боковой части кушетки — спинка первая высокая, вторая небольшая.

Следов кровяных или каких-либо надписей не видно. В момент осмотра комната была обставлена письменным столом, несколькими мягкими креслами и небольшой этажеркой. Комната в диаметре 6-7 аршин, следов выстрелов ни на стенах, ни на полу не заметно. Комната светлая, высокая, расположена во 2-м этаже. На обоях следы крови у головной части кушетки.

Пом. нач. Воен. конт. Кирста.

 

Вот эти-то следы крови, пожалуй, более всего и убедили Кирсту. В аптеке нашлись и рецепты, о которых говорил Уткин.

Но Кирста был опытный юрист. Он понимал: одно свидетельство — это еще не доказательство. Началась дотошная, кропотливая работа по обоснованию показаний доктора Уткина. И Кирста нашел-таки более десятка человек, которые подтвердили: да, был такой случай, когда за Камой поймали женщину, которая назвалась (или которую назвали) великой княжной. Анастасией — припоминали некоторые ее имя. Причем описание ран, нанесенных этой женщине: опухоль под глазом, глубоко рассеченная правая часть губы — в разных показаниях совпадали с тем, что описал Уткин.

8 марта еще одна удача. В этот день к Кирсте на допрос привели Наталью Мутных, сестру прапорщика Мутных, секретаря Уральского областного Совета. Она показала:

 

8 марта Наталья Васильевна Мутных, жительствующая по 2-ой Загородной улице, дом 15, объяснила.

Мне случайно стало известным, что семья б. Государя Николая II: его супруга и 4 дочери из города Екатеринбурга были перевезены в Пермь и секретно ночью поселены в подвале дома Березина, где была мастерская.

Из этого подвала одна из дочерей бежала в сентябре месяце, была поймана где-то за Камой и увезена в чрезвычайку, а семья б. Государя перевезена в помещение, где был расположен Урал-снабжение на Покровской улице, оттуда в женский монастырь, где содержалась, но не в том месте, где были заключены буржуи.

Перед эвакуацией из Перми красных, недели за две, семья б. Государя была увезена по направлению к Вятке.

Быв. Государя семью в Перми держали очень секретно и окарауливали их только областники коммунисты и видные члены их партии. Даже есть им приносили ночью.

Я заинтересовалась содержанием семьи б. Государя в Перми и, воспользовавшись тем, что мой брат Владимир Мутных должен был идти на дежурство в место заключения семьи б. Государя, упросила его взять меня с собою и показать их мне. Брат согласился, и мы пошли. Было это в сентябре. В доме Березина мы зашли в подвал, и я видела комнату, в которой, при слабом освещении сальной свечи, различила б. Государыню Александру Федоровну и ее четырех дочерей. Были они в ужасном состоянии, но я их хорошо узнала. Со мной была тогда Аня Костина, секретарь Зиновьева: ныне она уехала в Петроград.

Семья же бывшего Государя спрятана в казармах, где-то в деревне.

Наталья Мутных

Пом. нач. Воен. контр. Кирста.

 

Через месяц, на следующем допросе, Наталья Мутных дополнила свои показания:

2 апреля

Наталья Васильевна Мутных, опрошенная дополнительно к показанию от 8 марта, объяснила:

Семья б. Государя была привезена в Пермь в сентябре месяце и помещена сначала в доме Акцизного управления под менее строгим надзором, а затем Государыню с дочерьми перевели в подвал дома, где номера Березина, и там держали под строгим караулом, который несли исключительно областники. Все это я слышала от своего братаВладимира.

Когда я с Аней Костиной, которая была секретарем Зиновьева, зашли в подвал номеров Березина, во время дежурства моего брата, часа в 4-5 дня, то в подвале было темно, на окне горел огарок свечи. На полу были помещены 4 тюфяка, на которых лежали б. Государыня и три дочери. Две из них были стриженые и в платочках. Одна из княжон сидела на своем тюфяке. Я видела, как она с презрением посмотрела на моего брата. На тюфяках вместо подушек лежали солдатские шинели, а у Государыни, сверх шинели, маленькая думка. Караул помещался в той же самой комнате, где и арестованные.

Я слышала от брата, что караул был усилен и вообще введены строгости по содержанию заключенных после того, как одна из великих княжен бежала из Акцизного управления или из подвала. Бежавшей была Татьяна или Анастасия — точно сказать не могу.

В то время, когда из Перми стали эвакуироваться большие учреждения, недели за трм до взятия Перми Сибирскими войсками, семья Государя была привезена на Пермь II, а оттуда в Глазов. Всех их поместили в деревне, вблизи красноармейских казарм, не доезжая верст 15-20 до Глазова, причем их сопровождали и охраняли Александр Сивков, Малышев Рафаил и Толмачев Георгий и боевики.

По словам брата Владимира, тела Государя и наследника сожжены.

Бывшая княжна была поймана за Камой, избита сильно красноармейцами и привезена в чрезвычайку, где лежала на кушетке за ширмой в кабинете Малкова. У постели ее охраняла Ираида Юрганова-Баранова. Потом княжну отвезли в исправительное отделение за заставой. Умрела ли она от ран или ее домучили — не знаю, но мне известно, что эту княжну похоронили в 1 час ночи недалеко от того места, где находятся бега-ипподром, причем большевики все это хранили в большой тайне. О похоронах я знаю по слухам.

Здесь существенно то, что Наталья Мутных упомянула фамилии еще нескольких ответственных коммунистов — активистов, охранявших государыню и великих княжон. Мать и жена одного из них, Рафаила Малышева, допрошенные 30 марта, показали, да, их сын действительно охранял государыню и великих княжон, а потом, когда красные войска оставили Пермь, их тоже вывезли. Малышев же, в числе других, сопровождал пленниц. Допрошенная дня через два вновь, жена Рафаила Малышева упомянула, что когда она посещала мужа в доме Акцизного управления, то подобрала там на полу две грязные салфетки. На салфетках имелись какие-то буквы с коронками. Она их подняла, унесла домой и выстирала. Кирста и их приобщил к делу.

Между тем выявлялись все новые свидетели, утверждавшие, что видели поимку молодой женщины, о которой говорили, что она одна из дочерей государя. Кирста чувствовал: расследование принимает очень неожиданный поворот. Дабы, с одной стороны, проверить себя, а с другой, уберечься от возможных упреков в увлечении химерическими версиями, Кирста приглашает на допросы товарища прокурора Пермского окружного суда Д.Тихомирова.

Но Военный контроль 1-го Средне-Сибирского корпуса и А.Ф.Кирсту нельзя упрекнуть, что они настолько увлеклись новым следом, что напрочь забыли о возможности существования других вариантов развития событий.

В эти же дни контрразведчики находят и допрашивают машиниста Логинова, который рассказал о иной версии случившегося с императорской семьей. Этот человек показал, что был знаком с видным деятелем Екатеринбургского ЧК Сахаровым. Сахаров якобы под большим секретом ему поведал, как была расстреляна царская семья. Они, дескать, были убиты все вместе с придворными, всего 14 человек. Кому убить царя, тянули жребий. Эта ужасная честь досталась Петру Ермакову. Об этом Логинову якобы рассказали уже другие комиссары.

Вершинным достижением военной контрразведки в «царском деле» явился арест сестры председателя Уральской чрезвычайной комиссии Федора Лукоянова, Веры Николаевны Лукояновой-Карнауховой. Ее арестовали как «шпионку» красных. Из допроса не видно, вела ли она какую-нибудь разведывательную деятельность, но зато она дала очень важные сведения, которые, как ни покажется странным, подтвердили две версии судьбы несчастной августейшей семьи.

Вот первая часть ее показания:

Когда я узнала, как из газет, так и из партийных источников, о расстреле бывшего Государя в Екатеринбурге, то я очень заинтересовалась этим делом и для того, чтобы доподлинно узнать — что произошло в двадцатых числах июля в Екатеринбурге, обратилась по этому делу к своему брату Федору Николаевичу Лукоянову, бывшему председателю областного Уральского чрезвычайного комитета. К нему я обратилась потому, что он занимал высокий и ответственный пост в Уральской области Советской России и должен был все происшедшее знать. Брат мой Федор Лукоянов по этому вопросу ответил, что говорить о том, что произошло в средних числах июля в Ипатьевском доме в Екатеринбурге, тяжело, но он только может сказать и уверить меня, что в Екатеринбурге был убит только бывший Государь, остальная же семья Государя вместе с бывшей Государыней были из Екатеринбурга вывезены тем поездом, с которым шел состав вагонов с драгоценностями. Среди вагонов с драгоценностями был классный вагон, в котором и находилась царская семья. Этот поезд стоял на Перми 2-й и охранялся усиленным караулом. Лично я этот поезд не видела и говорю со слов брата. Брат никогда не говорил мне неправды — то я ему в этом поверила. Из Екатеринбурга мой брат приехал в Пермь после занятия Екатеринбурга Сибирскими войсками. Куда дальше была отправлена царская скмья, я не знаю...

Но в конце своих показаний Вера Лукоянова-Карнаухова рассказала о судьбе царской семьи по другому источнику своих сведений: «Спустя долгое время после занятия гор. Екатеринбурга войсками Сибирского правительства, я как-то имела беседу с адъютантом комиссара Окулова, Полушиным Дмитрием Михайловичем, об убийстве Государя. Он, Полушин, мне говорил, что он был очевидцем расстрела всей царской семьи. По его словам, дело обстояло таким образом: незадолго до занятия города Сибирскими войсками вся царская семья была переведена в подвальное помещение того самого дома, где семья содержалась в заключении, там же внизу, еще раньше их, была помещена группа вооруженных людей, которая встретила спускающуюся в подвальное помещение царскую семью залпом. Никаких пыток и истязаний царской семьи перед смертью не творили. Куда были отправлены тела убитых, он мне не говорил, так как я не спрашивала, ибо мне было тяжело от всего им рассказанного».

Правда, позднее выяснилось, что с Полушиным на эту тему Вера Николаевна разговорилась на свадьбе брата.

Вскоре приказом сверху Военному контролю было запрещено заниматься расследованием судьбы царской семьи и велено все материалы передать следователю Соколову. Кирста настаивал на том, чтобы ему было разрешено участвовать в дальнейшем расследовании, и его активно поддержал товарищ прокурора Пермского окружного суда Д.Тихомиров. Он даже направил по инстанции следующий документ:

Наблюдая постоянно за расследованием, производимым Александром Федоровичем Кирста по делу об Императорской фамилии, будучи посвящен им своевременно во все детали розыска и дознания, я нахожу способ и пути расследования, избранные А.Ф.Кирста, единственно правильными и давшими уже, не смотря на более чем скромные средства, положительные и неоспоримые результаты (показания свидетелей, вещественные доказательства: кушетка, рецепты, салфетки).

Поэтому полагаю крайне необходимым дать возможность А.Ф.Кирста осуществить разработанный им план расследования и закончить начатые уже розыски, и, со своей стороны, изъявляю полную готовность продолжать работу с А.Ф.Кирста по этому делу, вплоть до окончания его и задержания всех виновных лиц.

 2 апреля 1919 года     

Товарищ прокурора Пермского окружного суда Д.Тихомиров.

 

Ничего не помогло. Адмирал Колчак сделал ставку на Дитерихса. Генерал Дитерихс, убежденный в том, что вся семья Николая II погибла в подвале Ипатьевского дома, и слушать не хотел о серьезной проверке других версий. Он вверил всю судьбу этого дела следователю Соколову, в направлении деятельности которого не сомневался.                

 

 Генерал Дитерихс

 

17 января 1919 года Верховный правитель России А.В.Колчак приказал главнокомандующему своего Западного фронта генерал-лейтенанту Михаилу Константиновичу Дитерихсу взять в свои руки руководство расследованием убийства бывшего государя Николая II, его семьи и других членов Дома Романовых. 26 января генерал получил материалы расследования, а 2 февраля уже докладывал Колчаку о плане своих действий.

Следует сказать сразу — выбор адмирала был, с одной стороны, серьезно обоснован. И не совсем удачен — с другой стороны. Если Колчак искал кандидатом на это место деятеля высокоодаренного, талантливого, с безупречной репутацией, то он, безусловно, нашел именно такого человека.

Военная косточка (дворянин, из офицерской семьи), воспитанник Пажеского корпуса, выпускник Академии Генерального штаба М.К.Дитерихс сделал хорошую военную карьеру. К сорока трем годам (он родился 4 апреля 1874 года) Михаил Константинович дослужился до должности начальника штаба ставки Верховного главнокомандующего. И вполне заслуженно. Стоит упомянуть о том хотя бы, что он был в числе основных разрабочиков плана знаменитого наступления Юго-Западного фронта генерала Брусилова летом 1916 года. В результате этого наступления русские войска захватили тогда значительную территорию, а противник потерял до полутора миллиона солдат и офицеров.

Генерал умел и масштабно мыслить, и работать. Скрупулезно вникал во все детали дела, которое ему поручалось. Он был невероятно трудолюбив. Конечно, участие такого деятеля серьезно усиливало следствие.

Неудачность же выбора Колчака состояла в том, что Михаил Константинович уже... знал, что должно дать расследование в результате. Заведомо знал, кто виноват. Он давно уже выработал свою, кстати, отнюдь не оригинальную точку зрения на происшедшее с семьей Романовых. Он этого и не скрывал. Напротив, он отчетливо продекларировал в своем двухтомном труде «Убийство Царской семьи и членов Дома Романовых на Урале», кстати, весьма талантливо написанном:

Убийства Членов Царской семьи и других членов Дома Романовых представляются убийствами совершенно исключительными:

Это не были зверские убийства возмущенной толпы, разъяренной черни, ибо русский народ участия в них не принимал.

Это не «казнь» коронованных особ, которую знает история революций, ибо все свершилось без всякого суда и без участия народа.

Это даже не изуверское истребление, как в былые времена, язычником Нероном первых мучеников христианства, ибо Нерон из своих зверств устраивал зрелища для народа, а не скрывал от него и не боялся его.

Это было уничтожение советской властью намеченных жертв в определенный, по особым обстоятельствам, период времени: июнь-июль 1918 года.

Это были преступления идейные, фанатичные, изуверские, но совершавшиеся скрытно, в тайне, во лжи и обмане от христианского русского народа.Это было планомерное, заранее обдуманное и подготовленное истребление Членов Дома Романовых и исключительно близких им по духу и верованию лиц.

Генерал включился в расследование, убежденный в том, что «...планомерное, заранее обдуманное и подготовленное истребление членов Дома Романовых» было задумано и осуществлено «...изуверами израильского племени большевистского режима...»(стр. 335). Генерал оказался антисемитом.

Но это только на первый взгляд. Пожалуй, проблема тут значительно глубже. Думается, антисемитизм генерала был своеобразной формой самозащиты, даже более — попыткой самооправдания. Причем, вполне можно допустить, что генерал это сам не до конца осознавал.

Почему такое утверждение допустимо?

Генерал был, бесспорно, серьезно мыслящим, просто умным человеком. И он не мог не понимать, что екатеринбургское истребление Николая II и его семьи стало естественным, закономерным итогом их ареста в марте 1917 года по распоряжению Временного правительства. Ведь недаром другой умный человек, В.Д.Набоков, первый управляющий делами Временного правительства, признал: актом ареста царя был завязан тот узел, который был потом развязан в Екатеринбурге.

А арестовало царя то самое правительство, от которого генерал Дитерихс без колебаний принял назначение на высокий пост, пост начальника штаба Ставки Верховного главнокомандующего вооруженными силами России. И в этом случае он по чести должен был ощущать себя ответственным, во всяком случае, хотя бы морально, сопричастным тому, что предпринимало Временное правительство. Честный человек, генерал не обошел этот вопрос в своей книге. Он не скрывает: да, в феврале 1917 года и позднее он являлся деятельным сторонником Временного правительства. Более того, на страницах его труда можно найти такие, к примеру, слова: «Мы знаем, что активным выступлением русской интеллигенции, при пассивном отношении народной массы, Дом Романовых был свергнут с Российского престола в феврале 1917 года, но на жизнь его членов рука наша не поднялась...»

Таким образом, генерал, хотя и косвенно, полунамеком, но признал: к аресту царя он был причастен, хотя, быть может, тоже косвенно. Но, значит, и к гибели его тоже. Нести этот крест было невыносимо. И здесь, в следствии, он увидел реальный шанс свалить всю вину за смерть царя на иные силы. Силы внешние. Неким образом — даже надмирные. Перед которыми не только русская интеллигенция, но и весь христианский добрый русский народ оказались бессильными. Силы злокозненного мирового еврейства. Которые породили бесовские социалистические учения. Подпустив поначалу тезис: «евреи, говорят, есть страшная мировая сила» (стр. 303) и не менее глубокий: «...евреи, говорят, есть источник почти всех социальных катастроф, периодически посещающих мир» (стр. 303), генерал далее переходит к глобальным философским обобщениям. Он утверждает, что «... опасное мировое зло «еврейского вопроса» не в еврейском народе, а в тех, лежащих в его основании принципах социалистических учений, которые исторически выдвигались различными представителями еврейской мысли, мечтавшими с древнейших времен в гордыне своего ума и самомнения стать творцами земного бытия, вне воли и законов единственного истинного всего вселенского творения — Единого Бога (стр. 313). «Еврейский вопрос» и современные социалистические учения — одной религии, религии социализма, религии лжи» (стр. 316). И черное дело, поначалу охмурения невинного простого русского народа, а затем истребления «помазанника Божия», совершенно стакнувшегося с врагами России, германцами, сделано сынами лжи из еврейского племени во главе с Лейбом Бронштейном (Троцким), Нахамкесом-Стекловым и Янкелем Свердловым. Они сумели это сделать, потому что оказались «... более сильными, исторически закаленными, изуверскими, идейными борцами»(стр.335). Их клевреты, в большинстве сыны лжи их же племени, были рассыпаны всюду и вкраплены во все официальные советские организации на местах и в центре. Много распоряжений, исходивших от официальной Советской власти, незаметно для ее самой видоизменялись и проводились на местах так, как это было надо и желательно восторжествовавшей в то время партии Лейбы Бронштейна» (стр. 335-336).

Эта на грани патологии убежденность — все зло от евреев — заставила Дитерихса много усилий употребить на то, чтобы установить, кто же из фигурантов дела происходил из этого злосчастного племени. А при поиске причинно-следственных связей все подавлял «еврейский вопрос». И постепенно получилось так, что дело об убийстве бывшего императора Николая II переросло в дело роли еврейства в судьбе России.

Но это уже был принципиальный стратегический просчет в следствии, направляемом генералом Дитерихсом. Сделав упор на установление причастности к преступлению того или иного еврея, Дитерихс упустил то направление следствия, которое ему придавал Сергеев. В частности, совершенно не проработаны в материалах дела вопросы причастности армии к преступлению. А ведь события вершились в осажденном городе, где военная власть — все!

Примерно около недели ушло у Дитерихса на детальное ознакомление с материалами Наметкина и Сергеева. Его явно не удовлетворило, что Сергеев никак не может решиться сказать: что же все-таки совершилось в доме Ипатьева? Особенно генерала раздражало, что педант Сергеев «...ставил следственное производство в теснейшую связь с нахождением тел». Генерал совершенно справедливо отмечает: «...неудача остановила его (Сергеева. — Л.С.) деятельность в плоскости установления факта — было ли совершено убийство в действительности или нет? Август, сентябрь, октябрь, ноябрь — следственное производство стоит перед этим вопросом...»

Естественно, Дитерихс не преминул донести свою точку зрения до адмирала Колчака, когда 2 февраля подал ему доклад о ходе расследования. Прочитав доклад, адмирал также посчитал, что расследование зашло в тупик, и повелел начать его сначала.

В этой ситуации вполне понятным выглядит решение боевого генерала заменить слишком долго колеблющегося исполнителя другим, более энергичным, более целеустремленным и, главное, разделяющим убеждения генерала.

Такой человек вскоре нашелся.

Выбор пал на чиновника прокуратуры Николая Алексеевича Соколова. Уже 5 февраля 1919 года Дитерихс вместе с министром юстиции приводят его к Колчаку, а 6 февраля Колчак подписывает приказ о назначении Соколова, и 7 февраля тот его уже получает.       

 

Следователь Соколов

 

Николай Алексеевич Соколов родился 21 мая 1882 года в захолустном городе Мокшане в потомственной купеческой семье. И женился впоследствии на дочери купца Марии Степановне Никулиной. Курс юридических наук прошел в Харьковском университете. После окончания университета в 1904 году начал службу в Пензенском окружном суде. После трех обязательных лет кандидатства был назначен судебным следователем Краснослободского участка родного Мокшанского уезда. Вероятно, в профессии проявил себя с самой лучшей стороны, потому что уже в 1911 году получает назначение следователем по важнейшим делам Пензенского окружного суда. И в чинах шел достаточно споро. В 1914 году он уже получил звание надворного советника (подполковника по военной табели).

Пользовался Соколов уважением и среди коллег. Его избрание председателем союза судебных следователей Пензенского окружного суда служит этому прекрасным доказательством.

Революции Соколов не принял. Но если, скрепя сердце, остался служить при Временном правительстве, то с большевиками сотрудничать не захотел. 10 декабря 1917 года следователь по важнейшим делам Н.А.Соколов подает прошение по инстанции: «Имею честь просить суд освободить меня от исполнения обязанностей службы, ввиду моей болезни, совершенно лишившей меня в настоящий момент возможности производить предварительное следствие». Но хотя Соколов действительно был человеком со слабым здоровьем, в данном случае здоровье — только повод отстраниться от сотрудничества с новой властью.

Со временем отторжение Соколовым большевистского режима приняло более активные формы. Об этом в архивах сохранилось интересное свидетельство — документ на ответственном ведомственном бланке, отправленном в свое время в министерство юстиции Сибирского правительста


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-06-08; Просмотров: 991; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.063 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь