Протокол осмотра вещественных доказательств.

1919 года марта 25 дня Судебный Следователь по особо важным делам при Омском Окружном суде в г. Екатеринбурге, в порядке 315-324 ст.ст. уст. угол. суд., во исполнение постановления своего от 24 сего марта, производил осмотр предметов, описанных членом суда Сергеевым в протоколе его от 5 сентября 1918 года.

По осмотру найдено следующее:

1. Лист белой бумаги с бланком:

Российская Федеративная Республика Советов. Уральский Областной Совет Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов. Президиум.

Этот лист бумаги по внешнему ее виду, по размерам и по виду бланка совершенно тождественен с образцами бланков, описанными в пункте 11 протокола 9 сего марта.

На этом листе бумаги с черным карандашом от руки внесен текст, в который затем внесены изменения и поправки черными и красными чернилами.

Первоначальный текст, не имевший поправок, был таков: «В виду приближения контр-революционных банд к красной столице Урала и в виду того, что коронованному палачу удастся избежать народного суда (раскрыт заговор белогвардейцев с целью похищения бывшего царя) Президиум Ур. Обл. Сов. Раб. Кр. и Кр. Арм. Депутатов Урала, исполняя волю революции, постановил расстрелять бывшего царя Николая Романова, виновного в бесчисленных кровавых насилиях над русским народом.

В ночь с 16 на 17 июля приговор этот приведен в исполнение.

Семья Романова, содержавшаяся вместе с ним под стражей, эвакуирована из города Екатеринбурга в интересах обеспечения общественного спокойствия. Президиум Областного Совета Раб. Кр. и Кр. Арм. Депутатов Урала».

В этот текст черным карандашом, черными и красными чернилами внесены следующие поправки, благодаря которым текст принял следующий вид: В первом предложении после слова «Урала» наверху черным карандашом приписано к тексту слово «Екатеринбургу», так что первое предложение получило следующий вид: «В виду приближения контр-революционных банд к красной столице Урала Екатеринбургу».

Союз «и», соединивший это, только что написанное предложение, со следующими, зачеркнут черными чернилами; в этом же втором предложении между словами: «в виду...... того» наверху черным карандашом приписано слово «возможности», так что второе предложение приняло следующий вид: «в виду возможности того, что коронованному палачу» и т.д. В конце фразы: раскрыт заговор белогвардейцев с целью похищения бывшего царя» после слова: царя» наверху черным карандашом приписаны следующие слова: «и его семьи», так что эта фраза приняла следующий вид: «раскрыт заговор белогвардейцев с целью похищения бывшего царя и его семьи».

Первоначально эта фраза в тексте была поставлена, как пояснительное предложение, в скобки, как это и указано выше. Но затем в том месте текста, где стояла первая скобка, наверху строк черными чернилами написано было слово: «скобка». Там, где стояла вторая скобка, наверху также черными чернилами было написано такое же слово: «скобка», но затем это слово зачеркнуто и вместо него написано слово: «точка», каковая надпись сделана также черными чернилами. В следующей после этого фразе «Президиум Ур. Обл. Сов. Раб. Кр. и Кр. Арм. Депутатов Урала» слова «Обл. Сов. Раб. Кр-н. Кр. Арм. Депутатов Урала» зачеркнуто черными чернилами и заменены написанным над ними словом «Облсовета».

Далее в предложении: «виновного в бесчисленных кровавых насилиях над русским народом» черными чернилами зачеркнут предлог «в», так что предложение приняло следующий вид: «виновного бесчисленных кровавых насилиях над русским народом».

Далее в предложении «В ночь с 16 на 17 июля приговор этот приведен в исполнение» зачеркнут предлог «с». Но, кроме того, при изучении текста этого предложения замечается еще следующее. Первоначально, видимо, в обеих этих двузначных цифрах «16» и «17» черным карандашом были написаны только одни «1», (занимающие в этих двузначных числах места десятков); цифры же «6» и «7», видимо, не были написаны совсем: по крайней мере они не замечаются ни простым глазом, ни через лупу. Для них человек, писавший текст черным карандашом, оставил в тексте пустое место. Затем эти пустые места были заполнены написанием цифр «6» и «7», но эти цифры написаны уже не карандашом, а красными чернилами, коими также обведены и изображения единиц! в обоих числах по карандашному тексту. После этого эти цифры «16» и «17» были зачеркнуты черными чернилами и вместо них наверху написаны слова «шестнадцатого», «семнадцатое».

После таких исправлений предложение приняло следующий вид: «В ночь шестнадцатого на семнадцатое июля приговор этот приведен в исполнение».

Далее, предложение: «Семья Романова, содержавшаяся вместе с ним под стражей, эвакуирована из города Екатеринбурга» и т.д. содержит следующие изменения: « зачеркнут предлог «с», зачеркнуты слова: «под стражей», «из города», так что текст принял следующий вид: «Семья Романовых, содержавшаяся вместе ним, эвакуирована из Екатеринбурга» и т.д.

Эти изменения (зачеркнуто «с», «под стражей», «из Екатеринбурга» все сделаны чернилами черного цвета.

В подписи «Президиум Областного Совета Раб. Кр. Красноар. Деп. Урала» зачеркнуты все слова, идущие за словом «Президиум», чернилами черного цвета и вместо этих слов написано одно слово: «Облосовета», каковая надпись сделана также чернилами черного цвета.

Все эти поправки сделаны, видимо, одним лицом, коим писаны и первоначальный карандашный текст.

Таким образом, документ этот в окончательном виде имеет следующее содержание:

«Федеративная Российская Республика Советов.

Уральский Областной Совет Крестьянских и Рабочих, Армейских Депутатов

Президиум.

В виду приближения контр-революционных банд к красной столице Урала Екатеринбургу в виду возможности того, что коронованному палачу удастся избежать народного суда скобка раскрыт заговор белогвардейцев с целью похищения бывшего царя и его семьи точка Президиум Ур Облосовета исполняя волю революции, постановил расстрелять бывшего царя Николая Романова, виновного бесчисленных кровавых насилиях над русским народом.

В ночь шестнадцатого на семнадцатое июля приговор этот приведен в исполнение.

Семья Романова, содержавшаяся вместе с ним, эвакуирована Екатеринбурга в интересах обеспечения общественного спокойствия.

Президиум Облосовета».

Таким образом, изучение этого документа дает возможность допустить в настоящий момент следующие предположения:

а) документ является, видимо, черновиком телеграммы, на что указывают видимые попытки сократить текст, выкинув из него союзы, предлоги и сокращения с целью замены нескольких слов одним;

б) к этому выводу приводит также и содержание газеты «Уральский Рабочий», описанной членом суда Сергеевым в протоколе от 4 февраля сего года, так как выдержки из доклада Свердлова, помещенные в этой газете, содержат не только те же самые мысли, но и те же самые выражения, что и в описанном документе;

в) написание в цифрах «16» и «17» первоначально лишь одни единицы (1), если это действительно имело место, дает основание полагать, что автор документа или не знал даты смерти Государя, или этот документ предшествовал его смерти;

г) он пытается разделить судьбу Государя и его семьи и заведомо ложно скрывает от общества факт нахождения последней под стражей, выкинув из текста телеграммы надлежащее место...

Замечательная работа!

Скрупулезное исследование мельчайших деталей, тонкий и точный анализ, продуктивный вывод — все здесь присутствует в превосходном исполнении. И запомним этот анализ. Вскоре он понадобится нам. Когда будем обсуждать дату свершения описанного в телеграмме события.

Около месяца Соколов потратил на ознакомление с материалами дела, вещественными доказательствами, результатами экспертиз. В начале марта он уже готов продолжать следствие на месте преступления. Перед отъездом Колчак вручает ему следующий документ:

Верховный правитель России

3 марта 1919 г.

№ 588/Б-32

гор. Омск

Всем

Настоящим повелеваю всем местам и лицам исполнять беспрекословно и точно все законные требования Судебного Следователя по особо важным делам Н.А.Соколова и оказывать ему содействие при выполнении возложенных на него по моей воле обязанностей по производству предварительных следствий об убийстве бывшего Императора, его семьи и великих князей.

(Подпись)          Адмирал Колчак

Исполняющий обязанности директора канцелярии

верховного правителя генерал-майор

(Подпись)  В. Мартьянов

В Екатеринбурге он продолжает удивлять своей дотошностью, которая неизменно приносит свои результаты. Осматривая дом Ипатьева, он находит (почти через восемь месяцев после ухода красных из города) новые улики. В частности, в комнате со следами ударов пуль, Соколов обнаружил... еще несколько следов пулевых попаданий — два в левой арке и одно в правой.    

Не менее тщательно обследовал Соколов и верятное направление, в котором увезли тела убитых. Он прошел всю дорогу до Коптяков пешком, подметив множество деталей, не зафиксированных до него никем. В часности, нашел недалеко от Ганиной ямы колдобину, в которой сохранились следы от застрявшего в ней автомобиля и бревно, с помощью которого автомобиль вытаскивали. Возле шахт Ганиной ямы, спустя почти год после начала их обследования, нашел еще множество обгорелых вещей бытового обихода.

Соколов старательно допросил вновь всех основных свидетелей по делу. В их число вошли разводящий караульной команды Дома особого назначения Якимов, охранник Проскуряков, капитан Малиновский, поручик Шереметевский, коптяковских крестьяне и еще немало людей.

Поскольку все это многократно уже описывалось, здесь мы остановимся только на констатации основных результатов и выводов, к которым пришел Соколов в ходе руководимого им расследования. Проведем это в том порядке, который ранее наметили себе Соколов и Дитерихс.

1. Все собранные по делу вещи и документы распределены на две группы: как вещественные доказательства, приобщенные к делу, и как национальные реликвии исторической значимости.

2. Исследование и изучение вещественных доказательств Соколовым проведено не в полном объеме.

Поскольку уже 14 июля 1919 года Екатеринбург был вновь занят войсками красных, не проведена экспертиза около тридцати костей и почвы костров, обнаруженных возле шахт Ганиной ямы. Определено экспертизой, что в куски пола и стен зловещей комнаты Ипатьевского дома впиталась человеческая кровь. Баллистики и оружейники определили оружие, из которого были выпущены пули, найденные в той комнате. Уже в Европе в 1920 году удалось расшифровать телеграммы, изъятые для Сергеева на екатеринбургском почтамте.В одной из них содержался просто сенсационный текст:

Москва. Кремль, секретарю Совнаркома Горбунову.

 Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участ, что и главу оффициально семия погибнет при евакуации.

(Содержание телеграммы, с сохранением орфографии, приведено по изданию: Н.А. Соколов, «Убийство царской семьи», М. 1991, с. 310).

3. Исследование и изучение мест, связанных с убийством в Екатеринбурге бывшего государя императора и его семьи. 

Оно произведено Соколовым тщательно, очень подробно описано и проанализировано. Работа у Ганиной ямы была прервана только 10 июля, когда красные были уже совсем рядом.

4. Организация розыска преступников и свидетелей по делу и сбор сведений о лицах, причастных к совершившемуся злодеянию.

Здесь Соколов продвинулся очень существенно. Главное его достижение — обнаружение улик, подтверждающих, что истребление царской семьи и членов дома Романовых осуществлялось по прямому указанию центрального большевистского правительства. Он доказал с очевидностью, что и Юровский, по следствию главный палач царской семьи, и Голощекин, один из руководителей Советской власти на Урале, были исполнителями воли Якова Свердлова, председателя ЦИК.

5. Допросы в отношении выяснения дела с юридичнской, исторической и национальной точек зрения.

Деятельность эту Соколов продолжал вплоть до своей кончины. По свидетельству князя Орлова, Соколов сознавал, что «правда о смерти Царя — правда о страданиях России», и старался донести ее, как он ее понимал, до «будущих поколений». К чести Соколова следует отметить, что антисемитизм на страницах его книги незаметен. Констатация факта, что Юровский, Голощекин, Свердлов евреи, проведена практически без всякого нажима, просто как констатация факта.

В историческом же отношении Соколов, думается, верно разобрался в истинных истоках трагедии царской семьи. Он написал в заключении своей книги: «Лишение Царя свободы было поистине вернейшим залогом смерти его и его семьи...» И далее, итожа все свои размышления, он дополняет: «...в общем ходе мировых событий смерть царя, как прямое последствие лишения его свободы, была неизбежной, и в июле месяце 1918 года уже не было силы, которая могла бы предотвратить ее...»

Последний вывод является, однако, не только исторической трактовкой событий, но и их юридической оценкой. Поскольку здесь уже декларируется как факт смерть царя. Но юридически этот вывод небезупречен. Поскольку все же постулат «нет трупа — нет убийства! » еще никем не оспорен. А непосредственных участников расстрела и уничтожения трупов Соколову допросить не удалось.

В материалах дела Наметкиным, Сергеевым, Соколовым собрано лишь огромное количество косвенных улик, указывающих на возможность смерти всей царской семьи в Доме особого назначения, признаков их убийства в подвале этого дома. И только один допрощенный — Павел Спиридонович Медведев — признал, что был непосредственным то ли свидетелем, то ли участником расстрела государя, государыни, великих княжон, цесаревича и четырех придворных. Но признания — не доказательства. Их тоже надо было еще подтверждать фактами. А Медведева Соколов лично допросить не мог. Тот умер в камере раньше.

6. Розыск тел мученически погибших бывшего государя императора, членов его семьи и состоявших при них лиц.

Соколов хотя и поставил это в конце перечня важнейших своих дел, вел до самого последнего момента своего расследования. По свидетельству князя Орлова «...Соколов продолжал вырывать у рудника при «четырех братьях» его ужасную тайну до самой последней минуты — когда красные разведчики уже буквально подходили к самому руднику».

Соколов, как никто, понимал: без решения вопроса о том, что стало с трупами, его деятельность практически обесценивается. Ведь, если по большому счету, что он привнес в расследование? Принципиально новые факты, свежую идею, оригинальную версию? Отнюдь! Все, что сделал Соколов, вполне укладывалось в проложенную ранее Малиновским, Сергеевым колею следствия.

Место убийства было определено буквально с самого начала следствия — Ипатьевский дом.

Время убийства установлено было тоже задолго до Соколова многочисленными показаниями свидетелей — ночь с 16 на 17 июля 1918 года.

Возможное место сокрытия-уничтожения трупов — район рудника Ганина яма — обследовалось, и именно в таком качестве, уже с конца июля 1918 года.

Круг лиц, причастных к преступлению, тоже был очевиден, как тогда казалось всем, с самого начала следствия — охрана Дома особого назначения, комендант дома, руководство Советской власти на Урале и в Центре.

Соколов должен был сказать свое слово в расследовании. И он сказал его. Он обосновал версию уничтожения трупов августейшей семьи и оставшихся с ними до конца придворных. Соколов сделал этот вывод, вернее всего, уже за границей. Точнее, он обосновал вывод о способе уничтожения тел мучеников в своей книге. Но твердая убежденность, что эти трупы несомненно были и что они были уничтожены именно в районе Ганиной ямы, у Соколова была изначально. Еще в начале февраля 1919 года, практически еще не ознакомившись с документами и свидетельствами, добытыми его предшественниками, Соколов подал адмиралу Колчаку докладную записку, в которой он это декларировал.

 

Cui prodest?..

 

К любому, кто размышлял над несчастной судьбой Николая II, его супруги, детей, рано или поздно приходит вопрос: то, с чем им в России пришлось столкнуться в 1917—1918 годах, есть роковая предопределенность или простое стечение обстоятельств? На эту тему написано много. Воспоминания современников, статьи и книги публицистов, серьезные монографии историков.

Практически все сходятся на утверждении, что обрушение самодержавия в России и гибель августейшей семьи были чем-то абсолютно неизбежным. Что в этом проявилась неотвратимость поступи истории. Что все и вся в России действовали в этом направлении: правящая элита, армия, церковь, интеллигенция, народ.

Конечно, есть некоторые разночтения в понимании «поступи истории».

Внук Николая I, Великий Князь Александр Михайлович, например, полагает, что: «Трон Романовых пал не под напором предтеч Советов или же юношей бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворных знаний, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и других общественных деятелей.

Описание противоправительственной деятельности русской аристократии и интеллигенции могло бы составить толстый том, который следовало бы посвятить русским эмигрантам, оплакивающим на улицах европейских городов «доброе старое время». Но рекорд глупой тенденциозности побила, конечно, наша дореволюционная печать. Личные качества человека не ставились ни во что, если он устно или печатно не выражал своей враждебности существующему строю. Об ученом или же писателе, артисте или же музыканте, художнике или инженере судили не по их даровитости, а по степени радикальных убеждений. Чтобы не идти далеко за примерами, достаточно сослаться на философа В.В.Розанова... Даже его единственная по своей оригинальности философия и его общепризнанный гений не спасли его от остракизма. Его не признавали ни газеты, ни журналы, ни клубы, ни литературные объединения. Его обширное литературно-философское наследие получило распространение только после его смерти, когда, после прихода к власти большевиков, все старые споры стали казаться смешными. При жизни человек этот, который опередил в своих психологически откровениях на целое поколение Фрейда, был обречен на писание маленьких, незначительных статей в «Новом времени». Незадолго до войны Сытин, возмущенный тем, что такой талант, как Розанов, пропадает зря, принял писателя в свою газету «Русское слово», где он должен был писать под псевдонимом Варварина. Но стаду овец легко почуять приближавшегося льва. Первая же статья Варварина-Розанова произвела переполох среди сотрудников «Русского слова». Делегация сотрудников явилась к храброму издателю и предложила ультиматум: он должен был выбрать между ними и Розановым-Варвариным.

— Но, господа, господа, — просил издатель, — вы ведь не можете отрицать гения Розанова?

— Мы не интересуемся тем, гений он или же нет, — ответила делегация.

— Розанов — реакционер, и мы не можем с ним работать в одной и той же газете!

В очаровательной пьесе, которая называлась «Революция и Интеллигенция» и была написана сейчас же после прихода большевиков к власти, Розанов описывает положение российских либералов следующим образом: «Насладившись в полной мере великолепным зрелищем революции, наша интеллигенция приготовилась надеть свои мехом подбитые шубы и возвратиться обратно в свои уютные хоромы, но шубы оказались украденными, а хоромы были сожжены» (Великий князь Александр Михайлович, «Книга Воспоминаний», М.Современник, 1991 г.).

Итак, Великий князь Александр Михайлович, человек из ближайшего окружения Николая II, считает, что русское общество отвернулось от самодержавия как строя, как образа правления.

Другой мемуарист, тоже весьма осведомленный о жизни элиты тогдашнего общества, Анатолий Федорович Кони, блестящий юрист, писатель, сенатор, член Государственного Совета, считает, что такое положение сложилось во многом благодаря и личным качествам государя Николая II.

Он пишет: «Мне думается, что искать объяснения многого, приведшего в конце концов Россию к гибели и позору, надо не в умственных способностях Николая II, а в отсутствии у него сердца, бросающемся в глаза в целом ряде его поступков. Достаточно припомнить посещение им бала французского посольства в ужасный день Ходынки, когда по улицам Москвы развозили пять тысяч изуродованных трупов, погибших от возмутительной по непредусмотрительности организации его «гостеприимства», и когда посол предлагал отсрочить бал. Или жестокое отношение к ссылаемым в Сибирь духоборам, где они на севере обрекались как вегетарианцы на голодную смерть, о чем пламенно писал ему Лев Толстой, лишению которого христианского погребения Синодом «возлюбленный монарх» не воспрепятствовал.

Можно ли, затем, забыть Японскую войну.

Можно ли забыть ничем не выраженную скорбь по случаю Цусимы и Мукдена и, наконец, трусливое бегство в Царское Село, сопровождаемое расстрелом безоружного рабочего населения 9 января 1905 года. Этою же бессердечностью можно объяснить нежелание ставить себя на место других людей и разделение всего мира на «я» или «мы» и «они». Этим объясняются жестокие испытания законному самолюбию и чувству собственного достоинства, наносимые им своим сотрудникам на почве самомнения или даже зависти, которые распространялись даже на членов фамилии, как, например, на великого князя Константина Константиновича. Таковы отношения к Витте, таковы, в особенности, отношения к Столыпину, которому он был обязан столь многим и который для спасения его династии принял на душу тысячи смертных приговоров.

Неоднократно предав Столыпина и поставив его в беззащитное положение по отношению к явным и тайным врагам, «обожаемый монарх» не нашел возможным быть на похоронах убитого, но зато нашел возможным прекратить дело о попустителях убийцам.

Трусость и предательство прошли красной нитью через все его царствование. Когда начинала шуметь буря общественного негодования и народных беспорядков, он начинал уступать поспешно и непоследовательно, с трусливой готовностью, то уполномочивая Комитет министров на реформы, то обещая Совещательную думу, то создавая Думу Законодательную в течение одного года. Чуждаясь независимых людей, замыкаясь от них в узком семейном кругу, занятом спиритизмом и гаданьями, смотря на своих министров как на простых приказчиков, посвящая некоторые досужие часы стрелянию ворон у памятника Александры Николаевны в Царском Селе, скупо и редко жертвуя из своих личных средств во время народных бедствий, ничего не создавая для просвещения народа, поддерживая церковноприходские школы и одарив Россию изобилием мощей, он жил, окруженный сетью охраны, под защитою конвоя со звероподобными и наглыми мордами, тратя на это огромные народные деньги» (А.Ф.Кони, Собрание сочинений, тII, м. 1966 г., стр. 378-380).

Владимир Иосифович Гурко, камергер и ответственный чиновник Министерства внутренних дел, дополняет характеристику государя: «В личности Николая II наблюдалось странное и редкое сочетание двух по существу противоположных свойств характера: при своем стремлении к неограниченному личному произволу, он совершенно не имел той внутренней мощи, которая покоряет людей, заставляя их беспрекословно повиноваться. Основным качеством народного вождя — властным авторитетом личности — государь не обладал вовсе. Он и сам это ощущал, ощущала инстинктивно вся страна, а тем более лица, находившиеся в непосредственных сношениях с ним.

Отсюда понятно, почему подрывалось в корне значение всех принимаемых царем мер, как бы они ни были круты сами по себе, какими бы последствиями ни грозило игнорирование ими.

Таким образом, обаяние царской власти в стране, столь сильное при Александре III, постепенно ослабевало даже в массах; наконец, исчезло совсем...

При этих условиях ее крушение было неизбежно...»

Ненавидели Государя. Но еще большей ненавистью была окружена императрица, Александра Федоровна. Тот же В.И.Гурко свидетельствует: «Императрица была вся соткана из властности, опиравшейся у нее к тому же на присущую ей самонадеянность».

Очень хорошо семью Николая II знал протопросвитер русской армии и флота отец Георгий Шавельский. Об Александре Федоровне он написал в своих воспоминаниях: «Императрица была очень религиозна. Но увлекалась она той, развившейся у нас в предреволюционное время, крайней и даже болезненной формой православия, типичными особенностями которой были: ненасытная жажда знамений, пророчеств, чудес, отыскиваение юродивых, чудотворцев, святых, как носителей сверхъестественной силы. От такой религиозности предостерегал своих последователей Иисус Христос, когда дьявольское искушение совершить чудо отразил словами Св. писания: «Не искушай Господа Бога твоего» (Мф.; 7). Опасность подобной веры воочию доказал пример императрицы, когда, вследствие такой именно веры, выросла и внедрилась в царскую семью страшная фигура деревенского колдуна, проходимца, патологического типа — Григория Распутина, завладевшего умом и волей царицы и сыгравшего роковую роль в истории последнего царствования. Увлечение царицы Распутиным было совершенно благонамеренным, но последствия его были ужасны. Зловещая фигура Распутина высокой стеной отделила царицу от общества и расшатала ее престиж в народе, к которому, вследствие болезненного состояния она не смогла близко подойти и которого она не сумела как следует узнать.

С течением времени, в особенности в последние предреволюционные годы, в характере императрицы стали все ярче выделяться тяжелые черты.

При все возраставшей экзальтированной набожности, у нее, под влиянием особых политических обстоятельств и семейной обстановки, как будто все уменьшалось смирение. Раньше Распутин, между прочим, пленил ее независимостью и смелостью своих суждений. Еще перед войной царица говорила своему духовнику: «Он (Распутин) совсем не то, что наши митрополиты и епископы. Спросишь их совета, а они в ответ: «Как угодно будет вашему величеству! » Ужель я их спрашиваю затем, чтобы узнать, что мне угодно? А Григорий Ефимович всегда свое скажет настойчиво, повелительно». Но в последние годы самостоятельные мнения, высказывавшиеся ей открыто, вызывали ее гнев и раздражение, в особенности если они касались заветных, уже ею решенных вопросов. Это имело пагубные последствия: независимые в суждениях, честные и прямые люди стали сторониться от нее; льстецы и честолюбцы, люди с сожженной совестью — находить к ней доступ. Незадолго до революции у царицы создалось особое настроение. Инстинктивно чувствуя надвигающуюся грозу, она дрожит за Россию. Ее особенно пугает мысль, что злые люди хотят ограничить власть монарха. Она все более страшится, что не сможет передать своему сыну всю царскую власть над великим и могущественным царством. Чтобы предупредить опасность, она собирается править жезлом железным, причем жезл ее обрушится на всех не согласных с нею, которых она считает крамольниками и бунтовщиками. Она уже верит только своему окружению, возглавляемому Распутиным, а других относит к своим врагам, не отличая таким образом действительных крамольников от мнимых и причисляя к первым иногда самых верных и преданных слуг царя и Родины...»

Подтверждая эту мысль отца Георгия, приведем строки из воспоминаний уже цитированного выше В.И.Гурко: «Роковую роль... сыграло щекотливое самолюбие Александры Федоровны.

Когда в последний месяц царствования к ней обратились с личными письмами некоторые члены петербургского общества, умоляя ее, ради спасения России от гибели, перестать вмешиваться в дела государственного управления, она пришла в такое возмущение, что потребовала немедленного принятия репрессивных мер против этих лиц. Одного из них, а именно, Н.П.Балашова, носившего звание первого чина двора, она желала даже сослать в Сибирь, и лицам, ее окружающим, которые понимали всю невозможность подобной расправы, стоило большого труда убедить государыню не настаивать на этом. Другой автор такого же письма к императрице, жена члена Государственного совета, кн. Б.А.Васильчикова, была-таки выслана из столицы в свое имение в Новгородской губернии с воспрещением выезда из него. В результате мера эта вызвала возмущение со стороны лиц наиболее консервативного, определенно монархического образа мыслей и демонстративное посещение четы Васильковых всеми членами Государственного совета...»

А если сюда добавить всеобщую убежденность, умело подогреваемую врагами царицы, что немка по рождению не может не сочувствовать своей Родине, ведущей войну с Россией..! Взаимная отчужденность царицы и русского общества нарастает. И как естественное следствие этого, по свидетельству отца Георгия Шавельского, гордая до мнительности, самолюбивая до убежденности в собственной непогрешимости... царица постепенно все дальше отходит от высшего общества, которое она считает маловерным, осуетившимся, пустым и прогнившим, от своей родни — лиц царской фамилии — и почти порывает общение с родною сестрой. Неприязнь все усиливается. Растет обоюдная вражда. А в это самое время влияние царицы на государя становится все более сильным, решительным, деспотичным. Даже доходит до того, что царица собирается взять в свои руки управление империей. В таком положении застает нас революция...»

Намерение Александры Федоровны примерить тогу Екатерины II наверняка только ускорило трагическую развязку.

Стержневой опорой любого режима в любой стране является армия. В России это даже более верно, чем в других странах. Скольких ее государей ставила или свергала армия?!. Поэтому решающим для судьбы Николая II было отношение к нему и революции солдат и генералитета русской армии. Солдаты запасных полков в Петрограде примкнули к восставшим рабочим. Солдаты захватили железнодорожные станции, по которым хотел проехать в свою столицу Николай II, и отказались ему повиноваться.

Генерал-квартирмейстер Ставки Верховного Главнокомандующего Юрий Никифорович Данилов свидетельствует в своих воспоминаниях, что творилось в ставке в начале марта 1917 года.

 

...Поступило извещение о том, что собственный его величества конвой, остававшийся в Петрограде, якобы последовал примеру других частей и являлся в Государственную Думу, прося через своих уполномоченных разрешить арестовать тех офицеров, которые отказываются принимать участие в восстании.

Почти всех людей этого конвоя государь и вся царская семья знали поименно; очень баловали их, почему переход этой части на сторону восставших должен был быть особо показательным в смысле оценки настроений...

Также получено сведение, будто остававшийся в Петрограде великий князь Кирилл Владимирович, как значилось в соответственной телеграмме, выразил желание «вступить в переговоры с исполнительным комитетом».

Наконец получена была им на имя государя от генерала Алексеева телеграмма, долженствовавшая иметь решающее значение. В ней текстуально передавалось содержание ответных ходатайств на высочайшее имя главнокомандующих: Кавказского фронта — великого князя Николая Николаевича, Юго-Западного фронта — генерала Брусилова и Западного фронта — генерала Эверта.

В разных выражениях все три упомянутые лица просили императора Николая II принять решение, высказанное председателем Государственной думы, признавая его единственным, могущим спасти Россию, династию и армию, необходимую для доведения войны до благополучного конца.   

Передавая эти телеграммы, начальник Штаба государя и со своей стороны обращался к императору Николаю II с горячей просьбой принять решение об отречении, которое, как выражался генерал Алексеев, «может дать мирный и благополучный исход из создавшегося более чем тяжелого положения».

Несколько позднее получены были телеграммы от главнокомандующего Румынским фронтом генерала Сахарова и командующего Балтийским флотом вице-адмирала Непеина.

Генерал Сахаров также признавал, что, «пожалуй», наиболее безболезненным выходом для страны и для сохранения возможности биться с внешним врагом является решение об отречении, «дабы промедление не дало пищу к предъявлению дальнейших, еще гнуснейших притязаний»!

Вице-адмирал Непеин, присоединившись к ходатайствам главнокомандующих, добавлял:

— С огородным трудом удерживаю в повиновении флот и вверенные мне войска... Если решение не будет принято в течение ближайших же часов, то это повлечет за собой катастрофу с неисчислимыми бедствиями для нашей Родины.

Таким образом, все запрошенные лица высказались за необходимость отречения императора Николая II от престола (Николай II. «Воспоминания, Дневник, С-Пб, 1994 г., стр. 437-438).

Итак, от Николая Александровича и Александры Федоровны чуть ли не с облегчением отвернулись родственники, придворные, чиновничество, интеллигенция, армия.

Пожалуй, отношение почти всех власть предержащих в тогдашней России к отречению Романовых высказал высший в стране законодательный и судебный орган — Правительствующий Сенат.

Собравшись на торжественное собрание по случаю рассмотрения акта отречения императора Николая II и рескрипта Великого князя Михаила Александровича об отказе без воли Учредительного собрания принять императорскую корону, Сенат, как бы, освятил переход власти в стране в руки Временного правительства за почти бескровное установление внутреннего мира и переход к новому порядку в стране...»

С этой минуты Временное правительство обрело легитимность.

В общественном мнении сегодня как-то, чуть ли не само собой, сложилось представление о трогательном единении государя Николая II и русской православной церкви. То ли всем известная религиозность императора и императрицы здесь сыграли свою роль, то ли естественное желание помнить об умерших только хорошее. Однако факты свидетельствуют, что и религиозность, и самодержавное самодурство хорошо уживались в характере Николая II. Не однажды он позволял себе вмешиваться в дела Святого Синода Русской православной церкви, в дела, которые совсем не входили в компетенцию светских властей. И вмешиваться грубо и бесцеремонно.

Камергер и один из руководителей Министерства внутренних дел Владимир Иосифович Гурко, удостоверяет в своих воспоминаниях ситуации, когда между государем и Святым Синодом возникали серьезные размолвки. И их было немало, в частности, «...приняты были Государем такие по меньшей мере произвольные решения, как личная отмена постановления Св. Синода о переводе иеромонаха Илиодора из Царицына, где он определенно бесчинствовал. в г. Новосиль Тульской губернии. Узнав об этом решении, первоприсуствующий член Синода митрополит Антоний был настолько им потрясен, что с ним случился удар.

К категории подобного рода распоряжений относится и единоличное разрешение, вернее предписание, ставленнику Распутина епископу Варнаве канонизировать бывшего Тобольского епископа Иоанна Максимовича. Оба эти решения вызвали множество толков и явное негодование как среди общественности, так и у иерархов церкви. Последовавшее после отречения Николая II постановление Св. Синода, начинавшееся со слов: «Божья воля совершилась» — и заключавшее укоризну по адресу свергнутого строя, объясняется, надо полагать, именно этими явными вторжениями государя в область вопросов, решение коих от светской власти не зависело...»

Итак, мы окинули беглым взглядом воспоминания очевидцев, людей из ближайшего окружения Николая II, иерархов, из высших церковных кругов, представителей интеллигентской элиты России.

Для них всех низложение императора было естественным и необходимым следствием сложившегося хода событий.

Нелегко это говорить, но иногда думается: не так уж и неправ марксистский историк и публицист М.К.Касвинов, определивший 23 года правления Николая II как «двадцать три ступени вниз». Не враз ведь возникла в русском обществе ситуация, когда, говоря словами профессора истории и министра Временного правительства Павла Николаевича Милюкова, царь и его страна стали представлять собой «...два мира, без всякой способности и возможности понимания, обреченные на конфликты, на борьбу, не знающие других средств, кроме истребления друг друга...»

А Павел Николаевич Милюков был одним из умнейших людей своего времени. Более того, он был убежденным монархистом, принципиальным стронником сохранения монархического строя в России. И позднее как лидер кадетской партии от ее имени признал участие кадетов в свержении самодержавия трагическим заблуждением.

Но вряд ли это было заблуждением. Просто тогда иного не могло и быть.

Всему, что произошло в России в 1917 году с династией Романовых, нашел очень точные и емкие слова отец Георгий Шабельский.

 «Владычествовавшая в течение многих веков, казавшаяся всемогущею, русская царская власть сдала все свои позиции не только без боя, но и, можно сказать, без малейшего сопротивления. Блестящий русский царский трон рухнул, никем не поддерживаемый...»

Именно так. В 1917 году у русского трона не оказалось поддержки, не оказалось и защитников. Николай Александрович и Александра Федоровна остались одни. Особенно это проявилось во времена прибытия поезда отрекшегося государя в Царское Село. Бывшие придворные выскакивали из своих купе и разбегались, как крысы с тонущего корабля. Лишь единицы сохранили верность династии. Из воинских подразделений — только Новгородская конная гвардия. Придворный, граф Замойский, пришел пешком в Царское Село, решив, что он будет нужен царице в такой час. В Твери застрелился генерал-губернатор. Такие случаи наперечет.

Когда императорская семья оказалась в Екатеринбурге, положение ее в смысле увеличения числа защитников не намного изменилось.

Это — несомненный факт.

На заклание революционному порыву бывшего Государя императора отдали, прежде всего, тогдашние российские элиты. Они думали: эта бочка масла утишит бушующие толпы. И они смогут выкарабкаться из бури. И спасут свой скарб, свое положение, свои шкуры...

А что получилось?!

Их просто смело не без их помощи поднятым девятым валом возмущения народа.

Опамятовавшиеся «буревестники революции» наконец поняли, насколько вещими были слова талантливого публициста М.О.Гершензона, которые он сказал еще в начале века: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом — бояться мы его должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной...» («Вехи», 1909 г.).

Случилось точно по Розанову: шубы сперли, а хоромы сожгли...

И что, «буревестники» стали после этого винить себя?

Как бы не так.

Пуще прежнего принялись они костерить Николая II за то, что довел страну и их до такого состояния. Совсем как пушкинская старуха у разбитого корыта. Кстати, приведенные выше слова П.Н. Милюкова взяты из его статьи «Как пришла революция», опубликованной в парижской газете «Последние новости» 12 марта 1921 года.       

Только несколько сердобольных церковных людей, вроде владыки Гермогена в Тобольске, да монашек из Ново-Тихвинского монастыря в Екатеринбурге пытались как-то облегчить участь несчастной семьи. Несколько беспомощных потуг что-то предпринять к их освобождению обозначили офицеры. Но все они мало отличались от того, о чем поведал капитан Малиновский.

Напрашивается вывод: и верховным церковным кругам, и армии, и всей тогдашней элите Николай II был нужен... мертвым. Тогда его имя и участь можно было бы вписать в жертвенную книгу и обвинить большевиков и обелить себя. Бесчеловечно? Кощунственно? Да. Но предложите другой вывод.

Общественное мнение привычно, и не только за рубежом, но и в России, винит в гибели несчастной августейшей семьи большевиков. И как непосредственных исполнителей этого злодеяния, и как его вдохновителей.В этом есть своя правда. Но и неправда тоже есть. Остановимся немного и рассмотрим обоснование такого утверждения. Общеизвестно, что первым после отречения государя заговорил об его аресте Петросовет. Практически полновластный тогда хозяин столицы, он буквально на второй день после оглашения акта Николая II рассматривает вопрос о его судьбе. Конечно, ораторы в Совете доказательно потрясали резолюциями многочисленных митингов и собраний. Взбулгаченное, опьяненное возможностью плевать в былое божество, люди в них действительно требовали: «Распни! Распни его!..»

В результате родилось такое постановление:

1. Довести до сведения Рабочих Депутатов, что Исполнительный Комитет Совета Рабочих и Солдатских постановил арестовать династию Романовых и предложить Временному правительству произвести арест совместно с Советом Рабочих депутатов. В случае же отказа запросить, как отнесется Временное правительство, если Исполнительный Комитет сам произведет арест. Ответ Временного правительства обсудить вторично в заседании Исполнительного Комитета...

Вопрос о том, как произвести арест, и организацию ареста поручить разработать военной комиссии Совета Рабочих Депутатов. Чхеидзе и Скобелеву поручено довести до сведения правительства о состоявшемся постановлении Исполнительного Комитета Совета Рабочих Депутатов.

Председатель Петросовета Н.С.Чхеидзе и министр юстиции Временного правительства А.Ф.Керенский быстро договрились. Уже 7 марта 1917 года на свет повился следующий документ от имени Временного правительства:

Признать отрекшегося императора нИколая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село...

Снова повторю слова первого управляющего делами Временного правительства В.Д.Набокова: «...актом лишения свободы царя был завязан узел, который был развязан потом в Екатеринбурге».

Но ведь в тогдашнем Петросовете доминировали отнюдь не большевики. Николай Семенович Чхеидзе, к прмеру, по партийной принадлежности был меньшевиком. Также не был большевиком и Керенский. Хотя большевики в Петросовете, конечно же, совсем не возражали против такого решения. Поскольку оно находилось в полном соответствии с установками их лидеров. Стоит напомнить, что продекларировал вождь большевиков В.И.Ленин еще в 1911 году: «Надо отрубить головы по меньшей мере сотне Романовых...»

Другой вождь большевиков, Л.Д.Троцкий, не менее твердо убежден в необходимости, более того, обязательности террора в эпоху гражданских войн: «Расстрел был жестоким орудием предостережения другим, » — заявляет он на II съезде РКП(б). Что же касается судьбы бывшего государя и его семьи, то Лев Троцкий усматривал дажеострую политичнскую необходимость в их убийстве. «Казнь царской семьи, — заявляет он, правда, уже много позднее, после свершившегося в Ипатьевском доме, — нужна была не просто для того, чтобы напугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что впереди полная победа или полная гибель...»

Правда, «встряхивать» и, тем более, убеждать в чем-то «собственные ряды» Троцкому особой нужды не было. Газеты большевиков вплоть до наших дней то призывали, то оправдывали цареубийство. Причем делали это настойчиво, яростно, убежденно. Но и то факт: настраивать на это сорвавшиеся с цепи законности и порядка массы все же надо было специально. Комиссар Яковлев, к примеру, вспоминая свой приезд в Пекатеринбург с арестованными Николаем аЛександровичем, Александрой Федоровной и дочерью их Марией, свидетельствует, что, когда поезд подошел к станции, он увидел, что все платформы ее были «запружены народом». «Когда нас увидели, — описывает он, — стали требовать вывести Николая и показать им. В воздухе стоял шум, то и дело раздавались угрожающие крики: «Задушить их надо! Наконец-то они в наших руках! » Как вспоминает Яковлев, его более всего поразило, откуда столько народа узнало о прибытии совершенно секретного поезда и почему они собрались его встречать. Но кое-что ему стало понятно, когда во главе толпы он увидел вокзального комиссара. Тот ею явно дирижировал.

Кроме большевиков, были и другие радикалы. Они рьяно стремились доказать свою революционность призывами к казни царя. К примеру, столь же непреклонны в решимости немедленно уничтожить царскую семью были анархисты и эсеры. Лидер последних, Мария Спиридонова, даже однажды круто спорила с Я. Свердловым, требуя бессудного расстрела семьи Романовых. Но все это были скорее политические игры, игры, так сказать, сиюминутной конъюнктуры. Поскольку все реальные политические силы тогдашнй России отчетливо сознавали: время самодержавия истекло. Никто и не помышлял о восстановлении на престоле Николая II. Во всяком случае, всерьез и вслух. Как выразился по этому поводу Л.Д.Троцкий: «Страну так радикально вырвало монархией, что она никак не могла снова пролезть народу в глотку...»

Так что можно утверждать: время от времени вспыхивавшие разговоры о необходимости срочно решить участь низложенных Романовых были просто разменной монетой в политических расчетах лидеров того времени.

С одной оговоркой.

Был один чкловек в тогдашней революционной России, который, размышляя весной-летом 1918 года о возможности развития событий, не шутя убеждал соратников: нам на руку будет ренессанс Романовых.

И он мог это сотворить.

Потому что человеком тем был... бескомпромиссный радикал, лидер большевиков, Владимир Ульянов-Ленин.

Но об этом позже, в соответствующей главе. Сейчас же мы можем констатировать: у этого человека не было никаких ненужных комплексов. Он молился только одному богу — политической целесообразности.

Все изложенное выше подталкивает нас еще к одному парадоксальному выводу: в России к лету 1918 года сложилось так, что для реальной политической судьбы страны проблема жизни и смерти семьи Николая II не имела сколь-нибудь заметного значения. Это положение отразил Г. Сафаров в статье «Казнь Николая кровавого». «Рабочие и крестьяне, поглощенные творческой работой и великой революционной борьбой, как будтоне замечали его и оставляли его жить до народного суда!..»

Белым же обанкротившийся, непопулярный монарх тем более был не нужен.

Но если дело обстояло так в стратегическом отношении, то в решении некоторых тактическмих проблем участь семьи Николая II могла существенно помочь.

Для красных, в смысле их «имиджа», расправа с Николаем II не добавляла ничего нового. Содержание же его в заложниках в Екатеринбурге создавало никий плацдарм для политического маневра. Белым же, напротив, спасение его жизни создавало только лишние неудобства. Ведь и Колчак, и Алексеев, и Деникин вовсе не стремились усадить обратно на трон Романовых. Они вели свои армии в бой под демократическими лозунгами. Что им было делать с бывшим самодержцем?!

Как ни кощунственно это звучиит, погубление августейшей семьи давало им дополнительный козырь в пропаганде звероподобного облика большевизма. Образа чудовищного режима, не погнушавшегося ради достижения своих целей даже лишить жизни безвинных детей.

Не ощущать этого следователь Соколов не мог.

 

 

Соколов ищет выход

Следователь должен быть объективным...

Следователь должен быть вне политики...

Личные убеждения следователя не должны влиять на его выводы...

Справедливые требования? Бесспорно.

Выполнимые? Вряд ли.

Чтобы соблюсти их, надо быть абсолютно бездушным, бесчувственным автоматом, лишенным связей, привязанностей, увлечений, в конце концов, даже свободным от своего прошлого, иногда и собственного воспитания.

Теперь попытаемся представить себе убежденного монархиста Соколова, раследующего дело об убийстве царской семьи. Очевидно, что он чувствует. Естественно и понятно — кощунство расправы над помазанником Божиим уязвило его до глубины души, потрясло самое основы его миропонимания.

Естественна и понятна его убежденность: те, кто виновны в этом, не просто мерзавцы, они — христопродавцы, антихристы, им нет места среди людей.

Это — на уровне подсознания.

А на уровне сознания Соколов имеет вот что.

Собранные следствием доказательства (вещественные улики, показания свидетелей) давали следователю возможность вполне убедительно восстановить обстоятельства погубления царской семьи. Удары пуль в стенах и полу подвальной комнаты Дома особого назначения. Следы крови там, замытые и в брызгах на обоях. Сходящиеся в главном показания многочисленных свидетелей. Среди которых один — Павел Медведев — не только очевидец, но и участник бессудной расправы.

Детали сцеплялись одна с другой, воссоздавая кошмарную картину безусловной мученической гибели августейших пленников. И не менее зверскую попытку скрыть это преступление. Потаенный выезд из города обоза, в составе которого оказался грузовой автомобиль со следами крови в кузове. Засекреченные, за двойным кордоном оцепления, манипуляции красных в районе бывшего рудника Ганиной ямы, куда, по всему видать, этот обоз и направлялся. Огромное количество предметов из обихода царской семьи, обнаруженных здесь в кострах у заброшенных шахт. А в шахтах — отрезанный палец, два кусочка человеческой кожи, челюсть искусственная, подобная той, что была у доктора Боткина. И труп любимой собачки великой княжны Анастасии Николаевны.

Предположить, что все это не имело отношения к царской семье, было просто нелогично. Да, действительно, все складывалось звено к звену. И только одного не хватало для полной убедительности выводов следствия. Одного, но весьма существенного. Не хватало определенности с участью останков погубленных мучеников. Без них цепь всех собранных доказательств не замыкалась. Для столь квалифицированного юриста это было очевидно.

Итак, та же тупиковая проблема, что встала перед Сергеевым. Которая того практически и остановила.

Нет трупа — нет убийства...

И не разрешить ее Соколов не может. Ведь для грядущего суда, что будет рассматривать «Дело об убийстве бывшего императора и его семьи», суда, которому, как это Соколов отлично понимал, предстоит стать событием мирового значения, нужны бесспорные доказательства. Иначе найдутся правоведы, которым не составит большого труда их деавуировать.

А допустить этого Соколов не может.

И из-за своего профессионального самолюбия. И из-за того, что просто не имел на это права. Соколов не мог не оправдать доверия высоких покровителей — Верховного правителя адмирала Колчака и главнокомандующего одним из белых фронтов генерал-лейтенанта Дитерихса. Оба этих человека — убежденные монархисты. Как и он. Как и он, они страстно желали покарать злодеев, поднявших руку на Государя. Покарать и тех, задумал и вдохновил это черное дело. Оба были уверены: Соколов докопается до всех истинных виновников и докажет их преступное участие в лиходействе. Конечно, подвести таких людей Соколов не мог.

Нельзя не принять во внимание и то, что Соколов изначально был убежден в мученической гибели всей царской семьи. Естественно, он не мог допустить, чтобы у суда могли зародиться малейшие сомнения об иной участи августейшей семьи.

Таким образом, как ни рассматривай создавшуюся ситуацию, вывод единствен — Соколов был просто обречен что-то найти: либо трупы, либо убедительные утверждение об их участи.

Что Соколов и делал.

Он до последнего момента пребывания белых в Екатеринбурге пытался отыскать августейшие трупы. Он даже штаб-квартиру следствия перенес на разъезд 120, где вел допросы в будке сторожа. И лично надзирал за поисками в районе Ганиной ямы.

Для понимания логики Соколова, чтобы определить, на что, собственно, Соколов надеялся, копаясь здесь почти все лето 1919 года, вплоть до отхода белых из Екатеринбурга, остановимся на этих работах побольше.

У Соколова на руках имелся рапорт Магницкого, помощника прокурора Екатеринбургского окружного суда. Магницкий надзирал за всеми работами по обследованию местности, где, предполагалось, большевики сокрыли августейшие трупы. 20 декабря 1918 года он написал доклад о результатах своих изысканий. Приведем выдержки из него по книге Дитерихса (т. I).

Как пишет Дитерихс, деятельность Магницкого началась с определения района поиска. В этом он преуспел.

 

Показаниями свидетелей удалось установить, что с 17 по 19 июля 1918 года охранялась местность на протяжении двух квадратных верст. Никого туда не пропускали, ездили туда автомобили-грузовики и красноармейцы, но что они там делали, не было известно...

Границы охраняемого места удалось установить точно, а потому и было решено обследовать всю эту местность, именуемую урочище «Четыре брата». В этом урочище когда-то, лет 10-12 тому назад, производилась добыча железной руды при помощи шахт. Когда разработку бросили, то шахты от времени частью обвалились, частью сохранились (с. 156).

 

Немаловажное значение имела методика поиска. Достаточно опытный юрист, Магницкий поступил так.

 

Для исследования пришлось организовать небольшой отряд, состоящий из специалистов горных работ — штейгеров и местных уроженцев Урала, по преимуществу охотников, привыкших ходить по такого рода местам и сознающих опасность такого хождения. В конце августа этот отряд обошел все шахты, обследовал их по мере сил и возможности, но существенных результатов достигнуто не было. Это объясняется тем, что обследовать полузасыпанную шахту можно только при помощи крепей, а на таковые у нас не было ни сил, ни средств. Отряд этот мог только сказать по наружному виду, что ничего указывающего на то, что в эти шахты бросали трупы, не найдено, а есть ли внутри их что-либо — сказать нельзя» (стр. 157).

 

Магницкий — квалифицированный юрист, и он сознает: трупы, если было убийство, должны быть. И, следовательно, он должен их найти. Поскольку много раз уже по указаниям свидетелей вскрывались анонимные могилы и ничего похожего на августейшие тела там не находилось, поскольку урочище «Четыре брата» оставалось наиболее вероятным местом, где их можно было обнаружить, Магницкий решил предпринять еще попытку, прибегнув к помощи имевшейся в Екатеринбурге организации бойскаутов и охотников-добровольцев. В его рапорте записано:

 

Тогда же по приказанию генерала Голицина в мое распоряжение было откомандировано 50 бойскаутов под начальством капитана Березовского. В помощь им пошел летучий отряд уголовного розыска и любители-охотники. Пройдя не один раз цепью всю местность, которая охранялась отрядом особого назначения, удалось лишь найти одну винтовку и шинель. И нигде ничего найдено не было. Правда, в старых шахтах нашли пять трупов, но все они принадлежали австрийцам. (И к ним из города вела совсем другая дорога. — Л.С.).        

 

Итак, несмотря на тщательные поиски, могилы августейших мучеников не обнаружены. И вот зима, и надо подводить итоги. Магницкий должен оценить результаты трудов своих. Но, очевидно, совесть его не мучила. Он коротко резюмирует, выводя оценку: «Что могли — сделали».

Но это он о себе. Теперь ему следовало определиться с оценкой обстановки: стоило ли вообще-то мытариться в этих поисках? И есть ли перспектива дальнейших розысков именно в урочище «Четыре брата»? Или надо поискать новые места сокрытия тел убитых мучеников?

Но чтобы ответить на эти вопросы, нужны какие-то новые зацепки. А у Магницкого их нет. Есть все те же костры с обгорелыми остатками вещей царской семьи и придворных. Ярчайшая улика, по его убеждению, указывающая, что и тела мучеников должны находиться именно в этом урочище — возле заброшенных шахт рудника Ганиной ямы. И все другие места ему просто не приходят в голову. Слишком очевидны улики. И тогда в докладе Магницкого появляется поразительная фраза. Фраза, вся сотканная из парадоксов, противоречий и, на первый взгляд, несуразная.

Магницкий писал: «... Чистосердечно скажу, что обследованная нами местность не обследована, ибо если мне зададут вопрос, где царские трупы? — я прямо скажу: я их не нашел, но они в урочище «Четыре брата»(с. 157-157). Ничего себе конструкция!?

Не знаешь даже, чего в ней больше: непроходимой наивности, самодовольной ограниченности, или это просто непроизвольно вырвавшееся признание своей профессиональной непригодности.

Ведь Магницкий не мог не видеть — место, где они развернули поиски, было покрыто высокой густой травой. Следы проезда и ходьбы на ней сохранялись очень хорошо и долго. Крестьяне, первыми попавшие сюда, в мелких деталях описывали обстановку, что застали здесь, и главное, указали очень точно расположение этих следов. Даже почти год спустя они свидетельствовали Соколову:

 Крестьянин Михаил Алферов:

Колея была основательная. Она была от колес... Шла она до самой открытой шахты. Здесь она кончалась, и дальше этого места никакого следа от колес не было. Тогда высокая трава стояла. Хорошо было следы разглядывать. Я и говорю, что только до этой открытой шахты шли колесные следы и никуда они больше не шли. От шахты были следы, проторенные к огнищу у старой березы...

Крестьянин Михаил Бабинов:

Автомобиль пришел сюда, где открытая шахта и дорожка, и тут на лужайке против шахты заворачивался назад. Вот на этом завороте я и видел его след. След имел рубчики от шин автомобиля. Больше никуда от этого места следы экипажей не шли. Была проторена тропа пешая к старой березе, где и оказался один из костров. Была легкая пешая тропка к Ганиной яме. Была истолочена трава на самой лужайке против шахты. По самому разрезу от открытой шахты следов не было. Другой костер был на глиняном бугорке недалеко от шахты. Больше мы никаких костров не видали...

Крестьянин Гавриил Алферов:

Больше никуда колесный след не шел. Здесь он у самой шахты и кончился. Кругом на полянке все было истолочено. В лес троп не было, и по руднику троп не было...

Так ведь Магницкий не стал поначалу исследовать эти следы. Фронтальное прочесывание местности — вот его стиль. Но даже иголку из стога сена легче извлечь, используя магнит, а не разглядывая каждую соломинку отдельно. Он же стал обходить все шахты. Вел туда след, не вел — обследовать и все! Распыляя силы и внимание, он только потратил время зря. А в результате — признание: «...обследованная нами местность не обследована».

Итак, перед Соколовым подтвержденные очевидцами бесспорные доказательства приезда на шахты Ганиной ямы обоза с автомобилем. Бесспорные свидетельства оцепления этой местности красноармейцами в течение с 17 по 19 июля — а это дни после расстрела царской семьи. Причем оцепление было двойное. И явные следы уничтожения чего-то в кострах, в том числе, почти несомненно, вещей царской семьи. И в то же время тел убитых, как ни тщательно их искали, не обнаружили.

Что должен сделать следователь в таких обстоятельствах?

Видится два главных направления.

Поверить Магницкому, что, несмотря на его неуспех, тела сокрыты где-то здесь.

Или признать, что все это демонстрация, симуляция, и попытаться обосновать и проверить другие версии случившегося с царской семьей. К их числу относятся утверждения нескольких свидетелей о том, что царская семья увезена в Пермь, показания очевидцев, утверждавших, что они видели Александру Федоровну и великих княжон в этом городе.

Соколов решается все же сначала все свои усилия сосредоточить на проверке шахт. Он, вероятней всего, буквально воспринял указание Колчака: «Начни все сначала». А это означало для него: повторить все поиски и в шахтах заново.

При всей кажущейся обоснованности такого решения Соколова, его ущербность бросается в глаза. Ведь, если уверовать только в одну версию из нескольких возможных вариантов развития, то происходит невольная аберрация зрения. Специалисты знают, что в таких случаях, порою неосознанно, на подсознательном уровне, производится подсортировка улик. И даже их пересортица. Одни обесцениваются, другие приобретают гипертрофированно важное значение. Некоторые приобретают ореол абсолютности фетиша.

К тому же нельзя не отметить, что, сосредоточив все усилия на одном направлении расследования, следователь не просто рискует потерять время, но он безвозвратно может потерять следы, улики и свидетелей иных событий, которые тоже могли произойти.

Отсюда главный вывод, к которому подталкивает именно такое решение Соколова. Если при возможности расследовать преступление широким фронтом, вести разработку одновременно нескольких версий (а такая возможность у него была — в средствах и полномочиях его не ограничивали), следователь предпочитает сосредоточиться на одной, то он поступает непрофессионально.

Видимо, Соколов и сам немало раздумывал, как ему поступить.

Он выезжает к пресловутым шахтам.

Краткая справка из книги Соколова «Убийство царской семьи»: «Я осматривал рудник и окружающую его местность с 23 мая по 17 июня 1919 года»(с. 250).

Но принять решение, столь ответственное, сразу не решается.

Соколов выезжает с докладом к Верховному правителю. Там все и определилось. «Когда я доложил результаты следствия адмиралу Колчаку, он приказал вести раскопки. Они были начаты 6 июня и прерваны 10 июля».

Передоверить важнейшее в следствии дело — оценку версий и определение направления хода расследования — следователь не имеет права никому. Соколов и сам заявил в предисловии к своей книге: «... дело следователя... есть свободное творчество».

Поскольку все детали следствия, характеристику и весомость улик может определить только он сам. Иное дело — обращение за профессиональным советом к более опытному специалисту. Консультации у знатока по поводу какой-то проблемы — медицинского и т. п. характера. Но заискивающе спрашивать у высокого покровителя, куда идти и что делать, негоже следователю по особо важным делам.

Но выбор сделан...

И теперь уж Соколов вновь демонстрирует профессиональную скрупулезность и высокую следственную технику. Описание его работ на руднике приведем по книге Дитерихса, по сути, хроникера Соколова. Дитерихс добросовестно фиксирует все. Прежде всего — объем работ.

 ...В избранном Исааком Голощекиным и огороженном наружным кольцом охраны районе уже 12 лет не производилось никаких работ; из 33 следов бывших здесь шахт только в пяти случаях шахты еще сохранили свой вид правильных, более или менее открытых колодцев со срубами, а 28 имели общий вид обвалившихся воронок разной глубины, на дне коих иногда виднелись щели от продолжавшихся глубже былых колодцев. Из пяти указанных сохранившихся шахт только одна, именно открытая шахта с левой стороны глиняной площадки, получившая при расследовании название «шахта №7», носила вокруг себя  и на бревнах срубов следы недавно бывших около нее людей: натоптанная вокруг трава, небольшое количество набросанной на траву свежей глины, обтертые местами от плесени верхние бревна срубов, свежие еловые ветки вокруг и т.п. К остальным четырем очень удаленным от глиняной площадки и вообще от Коптяковской дороги, ясно было видно, что уже давно никто не подходил, и такое действие, как сброска в шахту хотя бы одного трупа, безусловно, оставило бы вокруг хотя небольшие, но все же заметные следы, как это было в так называемых «Старых шахтах», верстах в 8 от района «Ганиной ямы», где были найдены пять трупов каких-то военнопленных и куда вела из города совершенно другая дорога.

Из остальных 28 шахт 27 не имели никаких признаков недавнего приближения к ним человека: земля на осыпях воронок была старая, слежавшаяся; дно, густо заросшее высокой травой, репейниками, чертополохами; кое-где выглядывавшие на дне концы бревен были покрыты густой, многолетней, зеленой плесенью, а видневшиеся старые щели представлялись слишком узкими и малыми, чтобы можно было пропихнуть в них человеческое тело. Только один след былой шахты, опять же у глиняной площадки, упомянутой при общем описании района глубокая воронка от шурфа с правой стороны площадки носила, как и открытая шахта №7, следы недавнего пребывания около нее людей. Кроме того откос воронки, примыкавшей к площадке, имел вид осыпи как будто более свежей земли, чем в других таких же воронках, что могло произойти или от свежего обвала края воронки, или от выброски туда части земли с глиняной площадки. Эта воронка при работах по исследованию получила название шахта №3...

Прервемся немного. Как видим из приведенного Дитерихсом детального описания местности и характера следов на ней, вероятность тайного сокрытия тел здесь практически равна нулю. Но искать их повелел сам адмирал. И, с радостью отринув все сомнения, Соколов с головой погружается в организацию работ.

...Было решено произвести раскопки и исследование всех 33 шахт, наиболее подозрительных котлованов и старых ям. При этом работы должны были производиться в известной последовательности, дабы при изысканиях работами в одном направлении ненанести ущерба работам в другом, более сложном направлении. Средства для этих работ были достаточные, и успешность их могла зависеть только от времени, которое будет преоставлено внешними условиями гражданской борьбы на фронтах.

Работы по исследованию, согласно требованиям, предъявленным следствием, были организованы в двух направлениях: собственно отрывка старых шахт, разработка котлованов и ям были поручены ближайшему наблюдению генерал-майора Сергея Алексеевича Домантовича, а детальное исследование небольшого района, ограниченного старой березой, шахтой №7, глиняной площадкой и шахтой №3, принял на себя непосредственно следователь Соколов. Для земляных работ было нанято 48 специальных горных рабочих под руководством штейгера Верх-Исетского завода Ивана Ивановича Усольцева, а для общего технического надзора был приглашен горный инженер Валериан Сергеевич Котенев, работавший над откачкой шахты №7 еще с Магницким. топографические работы были выполнены картографом В.Ярутиным, а фотографические — В.И.Пжездецким. В ночное время, при перерывах работ, охрану нес особый отряд поручика Ермохина.

В зоне кольца внутренней охраны, установленной Исааком Голощекиным, было всего 27 следов шахт, один большой котлован, шедший на юг от шахты №7, «Ганина яма», подозрительные неровности на полянке у глиняной площадки, на полянке южнее ее, где был пень от дерева, получившей название «полянки врачей», и яма, в которую сорвался автомобиль Люханова, везший тела Членов Царской Семьи. В полосе между кольцами внутренней и наружной охран имелось всего шесть шахт, из коих четыре, № 30, 31 и 33 и 32, сохранившиеся, со срубами, и две, № 19 и 29, обвалившиеся, без следов существоваших в них раньше крепей срубами.

Шахты № 30, 31, 32 и 33 не потребовали земляных работ, так как они были целы, представляли собой правильные колодцы без воды, с деревянными полами. Три из них были расположены вправо от Коптяковской дороги, если ехать из города, в полуверсте от нее и в зоне между кольцами охраны, а одна — влево, примерно в версте расстояния, близ так называмой «Красной казармы». Никаких следов нарушения их внутри не имелось: стены и пол покрыты толстым слоем плесени, а сами отверстия закрыты горбылями, успевшими обрасти снаружи мохом и травой. На той, что у «Красной казармы», одно из покрывавших ее бревен было сдвинуто на полфута в сторону, но сдвиг этот носил следы старого происхождения.

Земляные работы по отрывке остальных следов шахт были начаты 6 июня и прекращены, ввиду приближения противника, 10 июля. Данные этих работ выражаются следующей таблицей (см. на следующей стр. — Л.С.).

В этой таблице пропущены шахты №3 и 7, о которых будет сказано отдельно.

За исключением шахты №1, ни одна из остальных не имела в прежнее время крепей. Не зная их глубины и в предотвращение от обвалов и засыпки рабочих, каждая из шахт по мере ее раскопки закреплялась срубами. В шахте №1 весь колодезь был засыпан землей; ее вынули. Шахты №1, 5, 6 и 13 оказались принадлежащими к одной системе выработок с шахтами № 3 и 7; во всех них на определенной глубине под земляными засыпками оказалась вода, которай ушла, когда была откчена вода из шахты №7 и из Ганиной ямы. Засыпки удалялись, и шахты раскапывались до материковой земли.

Все засыпки перечисленных в таблице шахт оказались засыпками старого происхождения. Никаких предметов, относящихся к делу, в них не оказалось, и вообще в них ничего не было найдено, кроме старого, поломанного, заржавевшего топора в шахте №12. За исключением шахты №1, все остальные являлись в сущности не шахтами, а неглубокими шурфами, служащими для местной добычи руды, которые обыкновенно после выборки руды сейчас же засыпаются землей во избежание несчастий. Шахта №1 служила, видимо, для откачки воды из большого котлована в то время, когда из него производилась наружная добыча руды. В общем, все перечисленные раскопки дают возможность заключить с уверенностью, что в перечисленных в таблице шахтах и шурфах тел Членов Царской Семьи не было погребено и даже временно они там не бывали...

 

Есть пословица «Гора родила мышь». Здесь же вообще ничего полезного для следствия не родилось. Только пшик, не мышь даже. В конце концов, это признал даже обожавший Соколова Дитерихс. Оценивая результаты бесплодных усилий, он констатирует: «... Внимание к шахтам, в смысле использования их убийцами для сокрытия тел, было приковано и обострено главным образом чисто психологическим влиянием, а вовсе не вытекало из совокупности всех данных, добытых следствием, детальным исследованием района и, наконец, раскопками».

Конечно же, здесь неуместно винить Соколова во всех бедах. Бесспорно, каждый имеет право на ошибку. Но столь же бесспорно, что, во-первых, есть ошибки и ошибки.

Здесь была роковая ошибка.

Во-вторых, очень важно, как относится сам человек к своей ошибке. Осознает и исправляет или упорствует в ней.

Соколов выбрал второе.

Он не признал свою ошибку.

А это уже имело роковое значение для всех его умозаключений.

Но и в этом случае не будем всех собак на него вешать.

Есть намеки, что он все же начал сомневаться в своей безусловной правоте в том, что направление расследования выбрано верно. Безрезультатные раскопки не могли его не вразумить. И он все же решает хотя бы ознакомиться с другими взглядами на судьбу августейшей семьи. Хотя, быть может, и даже скорее всего так, его принудили это сделать приказом сверху.

В апреле 1919года, как мы помним, Кирсте было запрещено далее производить самостоятельное расследование обстоятельств исчезновения Николая II и его близких и велено все материалы передать Соколову. Кирста подчинился — человек военный. Однако многие ему верили. А потому вслед за передачей дела от Кирсты «наверх» пошел и рапорт союзника Кирсты, надзиравшего за ходом его действий, помощника прокурора Пермского окружного суда Тихомирова.

Не дождавшись, видимо, положительного ответа, упорный Тихомиров обращается уже прямо к генералу Дитерихсу. И, очевидно, не раз. Это видно из его письма генералу:

 

Ваше превосходительство!

Не откажите принять и выслушать доктора Уткина, у которого имеются сведения по делу особой важности и о котором я Вам говорил, когда Вы были в Перми.

Кроме того, т.к. доктор Уткин в настоящее время желает посвятить себя административной деятельности, будьте добры, Ваше Превосходительство, если найдете возможным, оказать ему и в этом Ваше содействие.

                              Готовый к услугам Д.Тихомиров.

 

Дитерихс отсылает доктора к своему следователю.

Теперь уж Соколов просто вынужден допросить Уткина.

Что и происходит 14 и 15 июня 1919 года.

Примечательно место, где это осуществилось, — разъезд № 120 железной дороги — несколько верст от пресловутой Ганиной ямы. Соколов не желает уезжать далеко от района розыска тел.

Уткин подтверждает все, что говорил в свое время Кирсте. Как чекисты его вызвали к больной, как та выглядела, описал характер ранений и что он прописал. Как она сказала в ответ на его вопрос: «Я дочь Государя, Анастасия». И как Кирста показывал ему фотографии для опознания. Один групповой снимок и один фотоснимок-портрет. На нем Анастасия была снята во весь рост, в фас. Уткин подтвердил: «Никакого сомнения нет, что я оказывал помощь именно Анастасии Николаевне. Между нею и портретами, которые мне показывал Александр Федорович, полнейшее сходство...» Еще Уткин подробно описал девушку, упомянув, кроме всего, что волосы у нее были острижены и не достигали плеч.

Тогда Соколов решил проверить память Уткина. Он предложил Уткину посмотреть последовательно пять фотоснимков, где в группах была и Анастасия Николаевна. И Уткин оказался не на высоте. Во всех случаях он затруднился ответить однозначно. Но в трех случаях совсем запутался. В одном напрочь ошибся, признав за Анастасию Татьяну Николаевну. И лишь в одном случае, где были сняты втроем Ольга, Мария и Анастасия, он указал на Анастасию как на женщину, которую лечил.

Допрос Уткина вызвал большой интерес у прокурора Екатеринбургского окружного суда Иорданского, и он лично на нем присутствовал.

Что подумал Соколов после допроса, неизвестно, Скорее всего, просто отмахнулся от него. Но с пермским следствием ему пришлось столкнуться еще раз. 24 июня тамошний военный контроль направляет Соколову арестованную им Веру Николаевну Карнаухову-Лукоянову, большевистскую шпионку. Она — сестра председателя Уральского ЧК Федора Лукоянова. На допросах она рассказала и о царской семье.

И 2 июля 1919года эта женщина подтвердила Соколову, что ее брат Федор действительно говорил, что убит один император, а семья его вывезена в Пермь в вагоне поезда с драгоценностями. И якобы поезд этот стоял на станции Пермь, усиленно охранялся, и она не знает ни одного человека, который бы видел жену или детей расстрелянными на станции или в городе. И вообще брату говорить на эту тему тяжело было. А почему тяжело — она не знает. Соколов ей помог наводящим вопросом: может, потому тяжело, что он родную сеструвынужден обманывать, коли расстреляли всех. Вера сказала, что затрудняется ответить, но что когда поезд ушел со станции, по Перми поползли слухи, что вся семья убита.

Затем Вера рассказала подробно, как на свадьбе брата (с дочерью какого-то церковного деятеля) она познакомилась с высоким чином из ЧК Дмитрием Михайловичем Полушиным. Тот ей поведал, что брат ее обманывает: вся семья бывшего царя расстреляна вместе с ним в подвале какого-то дома (или в подвальном помещении). И якобы он это видел сам.

В конце концов, Вера больше поверила ему.

Видимо, и Соколов тоже. Во всяком случае, в его книге о Кирсте не упоминается. Это классический пример в данном следствии аберрации профессионального зрения следователя.

В соответственной главе будут описаны еще несколько очень интересных, весьма перспективных направлений расследований, которые отмел Соколов. Просто, видимо, они ему меньше нравились. Здесь же рассмотрим два существенных эпизода в ходе расследования Соколова, которые решающим образом сказались на современном состоянии нашего знания о судьбе злосчастной царской семьи.

Рассуждая о причинах замены Наметкина, следователя, который первым принял дело об убийстве бывшего императора Николая II, Сергеевым, отметим, что в числе прочих обвинений Наметкину ставилось в вину, что 30 июля 1918 года в Коптяки и к Ганиной яме он прибыл по железной дороге. Но совершенно не упоминается, что тогда команда Малиновского добиралась до зловещих костров двумя группами. Одна, в составе которой был и Наметкин, действительно отбыла из Екатеринбурга поездом до станции Исеть и оттуда уже направилась к месту происшествия. Но другая группа офицеров доехала туда в автомобиле. Вот как вспоминает об этом поручик Шереметевский на допросе у Соколова.

 «Малиновский сказал мне, что нужно ехать на шахту и посмотреть, что там такое делали большевики. В тот же день на одном легковом автомобиле мы и отправились целой компанией к шахтам. Другая группа поехала туда по железной дороге до станции Исеть, далее на лодках до Березового мыса, куда было подано несколько подвод из Коптяков, а отсюда уже на лошадях. Я сейчас не помню, кто и как ехал. Помню, что ездили тогда со мной следующие лица: капитан Малиновский, штаб-ротмистр Матвеенко, капитан Хамишкан, подполковник Румша, военный летчик капитан Политковский, капитан Соболев, капитан Сумароков, капитан Ярцев, штаб-ротмистр Баргенев, лакей Государя Чемодуров и доктор Деревенько. Может быть, и другие лица еще ездили, я забыл их. В этот раз мы ехали уже через Поросенков лог. Я прекрасно помню, что в этом логу мы проезжали через мостик, набросанный из шпал. Этот мостик и соорудили «товарищи» как раз в то время, когда они производили свои таинственные работы у рудника. Раньше этого мостика не было. Я хорошо знаю это место и утверждаю, что именно в то время он и появился. Да и кто же мог бы взять с полотна шпалы и открыто тут же в полверсте от полотна воспользоваться ими, кроме товарищей? Проехав мостик и дальше через переезд, мы поехали большой Коптяковской дорогой и свернули к руднику по первой же поворотке от Четырех братьев, т.е. как раз именно по той дорожке, по котрой к нам выезжал красноармеец...»

Да, да, именно через тот самый Поросенков лог, через те самые мостки из шпал, под которыми ныне и нашли останки девяти человек, пятеро из которых, по утверждению некоторых специалистов, и есть останки части имеператорской семьи.

А ведь Шереметевский упрямо говорил Соколову: эти шпалы набросали здесь большевики. Но Соколов, детально описывающий любую мелочь, это в буквальном смысле бревно и не заметил. Хотя тоже описал в ходе своего пешего перехода из Екатеринбурга к Ганиной яме этот лог, и эти мостки.

 Большой лог начинается от переезда в расстоянии 864 шагов. При выходе к нему уровень дороги сильно понижается. Самый лог представляет собой лесное сенокосное болото, покрытое местами небольшими кочками с водой. Дойдя до этого лога, дорога сворачивает в сторону и, обходя болото, идет опушкой леса, окаймлявшего лог в северо-восточном направлении. В расстоянии 414 шагов от переезда на полотне дороги, в наиболее низком по уровню дороги месте, набросан мосток. Он состоял из нескольких сосновых бревнышек, толщиною вершка в 3-4, и старых железнодорожных шпал. Шпалы и бревнышки положены прямо на полотне дороги.

Нижний снимок на л.д. 46 передает вид этого большого лога, а верхний снимок на л.д. 47 передает вид этого мостика.

У переезда № 184 вмомент осмотра лежали остатки шпал, совершенно такие же, как и шпалы, из которых набросан этот мостик.

Оба переезда № 184 и № 185 не охраняются и не имеют запоров на заграждениях через переезд. Но около них имеются будки, в которых живут сторожа. Около обоих переездов прибиты надписи, одинакового содержания: «Берегитесь поезда... Переезд не охраняется». Самые же заграждения-шлагбаумы находятся у этих переездов в таком виде: у переезда № 184 шлагбаумы имееются (их два), но ни один из них не имеет цепей и вообще приспособления для запора. У переезда № 185 имеется только один шлагбаум, но и тот поломан...

Вот так скрупулезно описано состояние шлагбаумов у переездов, явно никакого отношения к делу не имеющих. Содержание надписей у будок. С точностью до одного шага указываются расстояния. И — никакого внимания на мостки. А ковырни он их — может, и был бы сегодня триумфатором, действительно разгадавшим тайну века.

Но нет, ему не до мостков. Он с яростной дотошностью выпытывает у всех допрашиваемых, помнят ли они яму, в которую сорвался автомобиль недалеко от рудника. И валялось ли в ней бревно, которым, по всей видимости, этот автомобиль из ямы извлекали. Он приставал с этим вопросом ко всем. Но никто не помнил об этом пустяке. Однако для Соколова это не пустяк. Яму обнаружил он. И бревно нашел он, десять месяцев спустя после проезда этого самого автомобиля. Находка подчеркивала его старательность. И, как он был уверен, плохую работу предшественников.

Вот он, типичный пример аберрации зрения следователя. Значимость ничтожной улики, найденной им, превозносится до размеров грандиозных. А то, что видят другие, — нечто незначащее, так, мелкая подробность, не стоит изучения.

И другой эпизод, который тоже чрезвычайно показателен, — это обследование костра на площадке возле шахты №7. Той шахты, где нашли палец, челюсть, труп собачки.

Первыми его обследовали несколько жителей Копятков. Вот что они увидели (цитируются протоколы их допросов следователем Соколовым).

Крестьянин Павел Алферов:

Около шахты, видать, земля была в одном месте вскопана и насыпана на другое место. Стали мы это засыпанное место разрывать. Там оказался костер. Костер был в длину четвертей пять и в ширину четверти четыре. Он был разбросан и потом засыпан. Углей в нем было совсем мало. Нашли мы и другой костер у старой березы. К нему вела пешая тропа. Этот костер у березы был поменьше несколько и засыпан не был. Угольков в нем было мало... Стали мы в кострах копаться и нашли там много пуговиц, костей очень много от корсетов, несколько стекол от очков, пряжек. Все это было обожженное...

Но намного обстоятельнее и, главное, глубоко осмысленно описал увиденное крестьянин Николай Папин:

...После взятия Екатеринбурга чехами я был по своим делам в городе... Возвращаясь из города..., пошли втроем пешком... к шахтам я, Алферов и моя сестра. Около самой шахты есть глиняная площадка... Так вот, на этой площадке в саженях двух от самой шахты был какой-то бугорок свеженасыпанной земли... Стало тут нам почему-то жутко... Мы, ничего не трогая, ушли... Решили мы в тот же день идти завтра к руднику и как следует поглядеть, что там такое есть. Собралось нас на другой день восемь человек: я, Михаил Дмитриевич Алферов, Яков Дмитриевич Алферов, Павел Филаретович Алферов, Гавриил Егорович Алферов, Николай Васильевич Лагунов, Александр Васильевич Лагунов и Михаил Игнатьевич Бабинов. Взяли мы веревки, багры и пошли к руднику...

Стали мы разрывать горку из насыпанной около шахты на глиняной площадке земли — здесь оказался костер. Костер был большой, продолговатый, аршина два, не менее. Хорошо было заметно, что костер был сначала рабросан, заметен и потом засыпан. Углей в нем было совсем мало, потому что они были также разбросаны; редкие угольки попадались в кострище. Тут же около костра валялись березовые ветки, которыми, видимо, и заметался этот костер. Стали мы в этом костре рыться. Михаил Алферов первый нашел пуговицу от нижнего белья, заметно обожженную. Потом стали находить и другие вещи. Находили их или в самом костре, или около костра: видать, их разбрасывали вместе с костром. Все эти вещи были сильно обгорелые. Копаясь в костре, я вдруг заметил какой-то блестящий предмет. Выкопал я его и вижу — хороший, дорогой, из драгоценных каменьев крест. Ну, тут я догадался, в чем дело, говорю своим: «Ребята, это дело непростое. Тут, похоже, Николая сожигали». Ничего как есть ни от кого я не слыхал до этого про убийство Государя, а тут, как только я крест этот самый нашел, планшетки разные от корсетов, пуговицы с орлами, пряжки разные, как вспомнил, сколько здесь большевики работали и как места эти охраняли, так все и стало понятно...

 

В последнем утверждении Папину можно и не поверить. Несколько других коптяковских крестьян рассказали на допросах, как пьяные красноармейцы, отступавшие под натиском белых из Екатеринбурга через Копятки, бахвалились: мы, мол, вашего Николку пожгли. Папин мог это слышать. Но это не суть важно.

Далее изучением кострищ занялась прибывшая на рудник офицерская команда, взбулгаченная находками крестьян.

Они обследовали район уже поосновательнее.

Из показаний поручика Андрея Шереметевского, данных им 9 июня 1919 года следователю Соколову:

...Дно Ганиной ямы мы осматривали (после того, как откачали из этой небольшой котловины воду — Л.С.) и ил промывали, беря его по всему дну в некоторых местах и глубиной приблизительно на поларшина. Затем мы еще брали золу и почву в двух кострах: около шахты и у березы и промывали все это. При промывке костров было обнаружено: три части жемчужины, безусловно, от серьги, парной с серьгой, найденной на дне шахты, три части какого-то золотого украшения, топаз с осколком, три тоненьких пружинки, пуля с усеченным концом, как мне кажется, от нагана, запонка для вороничка, осколки от какого-то флакона, обрывки фотографической карточки, пуговицы, металлическая расческа, вероятно, от какой-нибудь сумочки, пряжка от дамских подвязок, часть какого-тоукрашения с маленькими бриллиантиками...

 

Так, в кострах и около порылось немало людей и много чего нашли. Но следователь Соколов не был бы самим собой, если бы и здесь не прошел «все сначала».

Его тщательность и скрупулезность и на этот раз принесли свои плоды. Буквально миллиметр за миллиметром исследуя пространство возле этих костров, он нашел: «...25 мая — винтовочный и револьверные патроны, оболочки от пули без свинца, девять кусочков свинца», «26 мая 1919 года, среди других очень мелких предметов на глиняной площадке вблизи костра... 13 обгорелых косточек млекопитающего». Косточки были втоптаны в верхнюю часть глиняной площадки. Обследуя эту самую площадку далее, Соколов нашел втоптанные в ее поверхность «... 1 июня — два осколочка какой-то кости млекопитающего, сильно обгорелые», в другом месте еще «...два обгорелых кусочка какой-то кости млекопитающего, в той же площадке, но в другом месте еще 13 кусочков каких-то костей млекопитающего, видимо, обгорелые...» Описав массу, немногим более сотни, находок мелких обгорелых частей одежды и обуви, осколков стекла и частиц драгоценных камней, обрывков цепочек из драгоценных металлов, Соколов удовлетворенно резюмирует: «...больше никаких предметов в описанном районе при наружном осмотре такового и розысках не усмотрено».

Но Соколов не удовлетворяется наружным осмотром. Он действительно копает глубже. И «...из кострищ около открытой шахты и около старой березы изымается средняя проба земли для производства исследований...»

Так, несколько раз чрезвычайно внимательно и со всей возможной детальностью были обследованы кострища. И ни разу, сколько ни вчитываешься в протоколы допросов крестьян, офицеров, Наметкина, никто из них не отмечал повышенного содержания сала, сальных масс в золе, земле под кострами и в других местах. Не отмечено это и в протоколе самого Соколова. Но вот приходит время определяться, куда же делись трупы августейшей семьи. Отвечать-то на него все равно приходится. И тогда в книге Соколова «Убийство царской семьи» и Дитерихса «Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале» появляются следующие пассажи.

Дитерихс:

...Осколки костей и остатки растопленного сала, найденные в шахте, в районе костра у шахты и на глиняной площадке, если экспертиза установит их безусловную принадлежность человеку, могут считаться единственными материальными реликвиями, оставшимися от мученически погибших за грехи людей бывшего Государя Императора Николая Александровича, бывшей Государыни Императрицы Александры Федоровны, бывшего наследника цесаревича Алексея Николаевича и Великих княжон Ольги, Татьяны, Марии и Анастасии Николаевны...(стр. 259)

Н. А.Соколов:

...65. Осколки костей млекопитающих. Все они сильно обожжены, разрезаны и разрублены.

Крушение власти Адмирала не позволило мне произвести научное исследование этих костей, какое я бы желал. Однако врач Белоградский, которому они были предъявлены мною при допросе, показал: «Я не исключаю возможности принадлежности всех до единой из этих костей человеку. Вид этих костей свидетельствует, что они рубились и подвергались действию какого-то агента... (Здесь Соколов не без эффектности заявляет: «Все эти кости были найдены исключительно мною».)

66. Куски сальных масс, смешанных с землей. Все эти предметы были найдены в районе открытой шахты...»

Итак, кости, принадлежность которых человеку не доказана... Сальные массы, не описанные в протоколах осмотра места происшествия.

А вывод делается такой, какой позволяет, не найдя трупы, на весь мир заявлять — убийство раскрыто!

И даже отсутствию среди найденных костей зубов, которые практически не сгорают при сжигании трупов, Дитерихс находит объяснение:

По мнению комиссии, головы членов царской семьи и убитых вместе с ними приближенных были заспиртованы в трех доставленных в лес железных бочках, упакованы в деревянные ящкики и отвезены Исааком Голощекиным в Москву Янкелю Свердлову в качестве безусловного подтверждения, что указание изуверов центра в точности выполнены изуверами на месте. При отделении голов для большего удобства сжигания, тела разрубались топорами на куски...(с. 259).

Соколов победно заключает: «Рудник выдал тайну Ипатьевского дома...»

Но, господа, так же нельзя.

Без какой-либо серьезной экспертизы, при отсутствии бесспорных улик и свидетельств, объявлять факт сжигания тел доказанным! А на основании этого убеждать всех в раскрытии преступления!

Думается, посол Гирс немало времени провел, изучая материалы Соколова, прежде чем сделал свое знаменитое заявление: «...Это мнение следователя Соколова. Оно очень авторитетно, но все-таки это только его мнение.» Так сказано о столь популярной и поныне книге.

И в самом деле, кто способен поверить в домысел Дитерихса. Можно допустить, что Ленин и Свердлов хотели удостовериться в смерти императора. Можно предположить, что и голову наследника им захотелось увидеть, но какой смысл был отрезать и увозить в Москву голову лакея Труппа или повара Харитонова? Ими-то что нужно было удостоверить?

Кроме того, о костях. Кости находили и раньше. 10 февраля 1919 года Соколов изучал заключение экспертов следующего содержания:

 

Протокол

1919 года февраля 10 дня судебный следователь по особо важным делами при Омском окружном суде Н.А.Соколов, в порядке 316-352 ст. угол.суд., в присутствии Генерала Лейтенанта М.К.Дитерихса и нижепоименованных понятых, предъявил эксперту заведующему Санитарным отделом Акмолинского областного управления врачу Григорию Ивановичу Егорову челюсть и кости, описанные в п.п. 8 и 9 протокола сего 10 февраля.

Эксперт-врач Егоров, по осмотре сих предметов, пришел к следующему выводу:

1. Челюсть искусственная — верхняя челюсть, принадлежащая взрослому человеку.

2. Кости в количестве четырех принадлежат не человеку. Это кости птицы. Они подвергались непосредственному действию на них огня.

Судебный следователь Н.Соколов.

Генерал лейтенант Дитерихс.

Врач Григорий Иванович Егоров.

Понятые:

1. Капитан Владимир Артурович Герт.

2. Поручик Павел Яковлевич Кочеров.

С подлинным верно:

Судебный следователь по особо важным делам Н.Соколов.

Из этого документа совершенно очевидно следует, что бывшие в районе пресловутого рудника люди двое суток без еды не обходились. И если они кушали что-то из птицы, то почему у них не могло быть борща, сваренного на говяжьих или иных костях? Или другой подобной пищи?

Понимаю, что кощунственно говорить такие слова при обсуждении столь деликатного вопроса о судьбе останков августейшей семьи. Но не больше ли кощунства в деяниях мнящих себя в то время истыми монархистами Дитерихса и Соколова?

Мы окинули взглядом работу всех основных деятелей, кто в 1918 и 1919 годах проводили расследование обстоятельств исчезновения семьи бывшего Государя Николая II и его семьи. Можно ли сделать по результатам проведенных ими следственных действий однозначные выводы? Если не лукавить, не сходить с позиции объективности, явно склоняясь к той или иной желательной точке зрения, ответить на этот вопрос следует только так: возможность нескольких вариантов развития событий в ипатьевском доме не исключена.

Об этом следует поговорить подробнее.

 

Оборванные нити

 

Все, с чем мы ознакомились в предыдущих главах, убеждает: следователь Соколов четко определился в своем видении судьбы августейшей семьи. И был в нем уверен настолько, что когда не хватило доказательств в обоснование этой версии, взял на себя смелость придумать их.

Попытаемся со всей возможной объективностью оценить созданную им ситуацию. Зададимся вопросом, насколько глубок у Соколова анализ в расследовании дела об убийстве семьи Романовых. Начнем по порядку.

Прежде всего — точно ли оценена им мотивация преступления?

Соколов пишет: «Лишение царя свободы было поистине вернейшим залогом смерти его и его семьи, ибо оно сделало невозможным отъезд их за границу...» И дальше: «...В общем ходе мировых событий смерть царя как прямое следствие лишения его свободы была неизбежной, и в июле месяце 1918 года уже не было силы, которая могла бы предотвратить ее».

Откуда у Николая Алексеевича такая убежденность в фатальной неизбежности убийства царя и его семьи? В неотвратимости именно такого исхода их судьбы?!

Ведь для большевиков куда больше выигрышных моментов содержала идея суда над Николаем II. Тогда они его несомненными грехами прикрывали бы нелегитимность своего правления, первородный грех Октябрьского переворота. В случае же бессудной казни Николая Александровича и его семьи закланные жертвы получали мученический венец. Учиненным над ними злодейством как бы реабилитировались все неурядицы незадачливого правления последнего Романова. И расправа над венценосцами сразу же реанимировала бы деятельность сторонников возрождения монархии в России и подчеркнула бы нелегитимность прихода к власти ленинских народных комиссаров.

Зачем большевикам было создавать себе новых врагов?

Более того, по ряду признаков можно было подметить, что где-то там, в самой сердцевине партийной верхушки, обсуждался вариант: как бы подкинуть бывшего Государя в Белый стан. Вариант сулил большевикам немалые дивиденды. Не вскидывайтесь возмущенно от этого предположения. Вдумайтесь в него. Но об этом подробнее потом, в главе «Троянский конь».

Здесь же отметим, что тогда царь становился бы яблоком раздора. Одним он напоминал бы о их предательстве. Другим припомнились бы старые претензии и неудовлетворенные амбиции. А многие истые монархисты не преминули бы напомнить обанкротившемуся самодержцу, что именно он всей своей незадачливой деятельностью, может быть, более всяких кадетов и социалистов подорвал опоры монархистской идеи в стране, которой правил.

Вот к таким выводам приводит элементарный анализ политической ситуации в России в 1918 году.

Если же в наш анализ включить статьи заключенного в марте 1918 года брестского договора, то картина станет еще сложнее. В договоре одна из статей прямо указывала на особые права немцев по крови в России, в частности, их право в течение десяти лет беспрепятственно вернуться в фатерлянд. А как известно, императрица была по крови немкой и, следовательно, автоматически защищалась этой статьей. Действие договора распространялось и на ее детей как неотчуждаемых от матери. Впрочем, этот аргумент можно было при желании рассматривать и как фактор, побудивший большевиков скрыть событие расстрела августейшей семьи, чтобы не портить отношений с кайзером.

Так вот, обсуждению многофакторности, влиявшей на принятие решения о судьбе отрекшегося Государя не нашлось места на страницах книги Соколова. Только однозначная установка на патологическую устремленность большевиков в Тобольске, Екатеринбурге и Москве расправиться с царской династией.

И вряд ли в этом сказалась только ангажированность следователя Соколова. Думается, легко предвидя подобное обвинение, он мог отвести его в самом зародыше и хотя бы для приличия рассмотреть иные версии развития событий в Екатеринбурге в июле 1918 года. Иные возможные повороты судьбы отрекшегося венценосца и его семьи. А уж потом, со свойственной ему тщательностью и методичностью, показал бы их невероятность. Этого же требовало и простое уважение труда предшественников, которые далеко не столь однозначны были в предположениях о том, что сталось с августейшей семьей.

Изначальная зашоренность в ведении расследования сыграла роковую роль в судьбе следствия и в выводах Соколова. Именно она загнала его в тупик, для выхода из которого Николаю Алексеевичу понадобились таинственные «сальные массы» в кострищах и пришлось объявлять сколки мелких костей неизвестного происхождения останками царской семьи.

И все же это только часть беды следствия, если его ведет узконацеленный юрист, который в конце концов вынужден выдумывать, а не доказывать события преступления: он становится заложником собственного узкомыслия.

Не меньше беды в том, что Соколов, практически отметая все другие версии происшедшего с царской семьей, не давал себе даже на минуту отвлечься на обдумывание улик и свидетельств, их подтверждающих. Рассмотрение всех документов, дошедших до нас, свидетельствует: Соколов практически не сделал ни одной серьезной попытки не то чтобы расследовать — просто допустить мысль о возможности другого варианта судьбы царской семьи. 

Если он был вынужден, скрепя сердце, выслушать по прямому приказу генерала Дитерихса свидетелей, которых нашел Кирста, то он и пальцем не пошевелил, чтобы проверить их показания. Лишь только предъявил врачу Уткину другие фотографии Анастасии и успокоил себя тем, что тот, спустя почти год после встречи с избитой женщиной в кабинете председателя пермской ЧК, не смог уверенно опознать ее на ретушированных снимках.

Но, может статься, мы слишком далеко зашли в критике действий Соколова? Может, и не было достаточно веских оснований исследовать другие варианты?

Отнюдь.

Материалы дела не просто давали возможность предположить иную участь августейших узников, но и прямо заставляли любого непредвзятого следователя исследовать такую возможность. Следствие установило не один, а несколько настораживающих фактов, фактов просто кричащих, вопиющих о такой необходимости. Их рассмотрение — предмет следующих глав.

Покер на крови

В 1924 году Н.А. Соколов издает в Париже книгу «Убийство царской семьи». По сути, это был отчаянный шаг юриста — попытка утвердить свою правоту перед отнюдь не благожелательно настроенным к нему обществом. Ведь не только простые обыватели — многие оставшиеся в живых Романовы не приняли его версию совершившегося в Екатеринбурге. И, что самое обидное для Соколова, не приняли ее дядя экс­государя, Николай Николаевич, и мать Николая II, Мария Федоровна. Мария Федоровна оскорбительно не удостоила личной аудиенции бывшего омского следователя по особо важным делам. Она открыто выразила недоверие его выводам. Вдовствующая императрица просила опубликовать в 1925 году: «Мне до сих пор неизвестна судьба моих возлюбленных сыновей и внука».

Но вернемся к книге. В ней Николай Алексеевич Соколов не только описал ход и обосновал результаты дознания по делу об убийстве императорской семьи. Он попытался воссоздать все цепочку событий, приведших к такому результату. Обнаружив недюжинный талант публициста, Н.А. Соколов сумел выстроить убедительную концепцию, неотвратимо подводящую читателя к выводу: все узники дома Ипатьева погублены, тела их сожжены возле шахт заброшенного рудника «Ганина Яма».

Подчеркнем один факт. Книга Соколова фактически явилась дублером двухтомника генерала Дитерихса «Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале». Генерал Михаил Константинович Дитерихс был прямым начальником Соколова, руководителем расследования судьбы экс­императора и его семьи. Его книга вышла ранее, в 1922 году, во Владивостоке.

Обе книги совпали по приводимой аргументации. Совпали они и по выводам. Оба автора утверждали, что в ночь на 17 июля Николай II, его жена и дети, четверо придворных, всего одиннадцать человек, были расстреляны в подвальной комнате особняка инженера Ипатьева. Затем трупы их были вывезены на автомобиле за пределы города и уничтожены. Сожжены.

Но, как следует из строк Марии Федоровны, процитированных выше, выводам этим доверяли далеко не все. Недоверие подогревала и будоражившая умы история с женщиной, которую студеной февральской ночью 1920 года выловили из берлинского канала. Неожиданно она была опознана как одна из дочерей Николая II — Анастасия. И самое сенсационное: Анастасией ее признали не только некоторые хорошо знавшие великую княжну люди, в частности, соучастники ее детских игр, дети профессора Боткина, но и две сестры Николая II — Ольга и Ксения...

 

В последнее время дотошным историкам и журналистам удалось проникнуть в бывшие доселе закрытыми для широкой публики хранилища документов, архивов и частные библиотеки. Были изучены и опубликованы многие сотни документов, непосредственно связанных с судьбой несчастной семьи. В том числе были извлечены и напечатаны неизвестные досье, документы из материалов следствия. Упомянем хотя бы сборник первоисточников, изданных Николаем Россом.

И оказалось, что и Дитерихс, и Соколов использовали в своей аргументации далеко не все имеющиеся в их распоряжении установленные факты: они отобрали из их числа только те, что работали на их версию. Остальные же или просто игнорировали, или походя упомянули, как нечто малозначительное, и никак не прокомментировали.

Сейчас мы сделаем попытку рассмотреть отброшенные ими факты и попробуем сопоставить их с документами, ставшими известными нам в последнее время. Наше изучение постоянно будет иметь в виду следующие проблемы, стоявшие перед следствием:

версии расстрела по разным источникам,

свидетельства о фальсификации расстрела именно царской семьи,

свидетельства об уничтожении трупов царской семьи,

свидетельства о фальсификации уничтожения трупов царской семьи,

свидетельства о возможной подмене семьи,

свидетельства об убийстве только Николая II,

свидетельства о вывозе семьи Романовых.

 

Версии расстрела всех узников ДОНа       (досье Соколова)

 

Первая по времени версия расстрела всей семьи Романовых в доме Ипатьева была задокументирована 31 июля 1918 года и.д. прокурора Екатеринбургского окружного суда Кутузовым на допросе жителя Екатеринбурга Ф.Н.Горшкова.

 

Протокол

31/18 1 июля 1918 года в г. Екатеринбурге и.д. прокурора Екатеринбургского окружного суда допрашивал гр. Федора Никитича Горшкова, 28 лет, проживающего в г. Екатеринбурге по Тимофеевской набережной, дом № 104, который показал, что дня за два до занятия чехословацкими войсками города Екатеринбурга встретил вечером в Харитоновском саду судебного следователя Михаила Владимировича Томашевского, проживавшего по 2 Береговой улице; в разговоре по поводу убийства бывшего императора Николая II Тимашевский мне сказал, что он слышал от лица, как бы бывшего очевидцем, или же лица, близко стоящего к Советской власти, подробности совершения этого убийства. На дальнейшие мои расспросы он сказал, что вся царская семья была собрана в столовой комнате и тогда им объявили, что все они будут расстреляны, вскоре после этого последовал залп латышей по царской семье и все они попадали на пол. Затем латыши стали проверять, все ли убиты, и здесь обнаружилось, что княжна Анастасия Николаевна жива, и когда к ней прикоснулись, то она страшно закричала; ей был нанесен один удар прикладом ружья по голове, а потом нанесли ей тридцать две штыковых раны. На этом разговор был окончен. Могу добавить, что в доме, где жил Томашевский, жили три или четыре комиссара: Томашевский жил в квартире комиссара Александра Ивановича Старкова, приехавшего сюда из Сысертского завода. Царская семья была расстреляна ночью; куда были увезены трупы, он ничего мне не говорил...

 

Основные моменты этого сообщения:

расстреляна вся семья;

расстреляна ночью в доме Ипатьева;

часть людей добивали после проверки, все ли жертвы мертвы;

после расстрела трупы вывезены;

расстрел осуществляли «латыши»;

впервые упомянуто, что Анастасия Николаевна осталась жива, хотя бы поначалу. Впоследствии эта версия оказалась основной, принятой в разработке Н.А.Соколова.

Вторая версия была задокументирована в январе 1919 года, когда следствие еще вел член Екатеринбургского окружного суда Иван Александрович Сергеев.

 

Протокол

1919 года января 13 дня, г. Екатеринбург, инспектор I отдела Екатеринбургского уголовного розыска, вследствие личного поручения г. начальника управления уголовного розыска, основанного на предложении члена Екатеринбургского Окружного Суда г­на Сергеева от 13 января за № 96, по делу убийства б, Императора Николая II расспрашивал на основании 258 и 271 ст. уст. угол. суд. нижепоименованное лицо, которое показало:

Я, Самсон Ильич Матиков, 22 лет, уроженец Грузии, студент Петроградского Политехнического института, родители — отец Илья Кириллович Матиков и мать Мария Ильинична проживают в Тифлисской губернии, Телевского уезда, село Кварели или Квемо­ходашени, православный.

Месяца два времени до освобождения от большевиков г. Перми, т.е. с 5 ноября 1918 года, я проживал в г. Перми, куда прибыл из Петрограда под видом солдата, возвращавшегося с фронта из Персии. В Перми проживал по Оханской улице в д. № 29, квартира Шиляевой, с полковником генерального штаба Георгием Осиповичем Клерже и братом Иосифом Ильичем и его семьей. В этой же квартире проживали помощник начальника военных сообщений 3 Армии большевиков Георгий, кажется, Николаевич Бирон с женой и некто Шпилевский, тоже служащий у начальника военных сообщений. От Шпилевского я и мой брат и полковник Клерже при разговорах узнали, что Бирон участвовал в убийстве Николая II, почему в беседах и заводили разговоры при Бироне на тему убийства. Бирон в виде хвастовства рассказал, хотя от подробностей уклонился, но сказал, что он, Бирон, принимал участие в убийстве Николая II и его семьи при следующих обстоятельствах: дня за три до занятия Екатеринбурга чехословаками Военный Совет 3 Красной Армии постановил в случае наступления белой гвардии и в виду разных затруднений при перевозке царя с семьей и его свитой — расстрелять и выполнение этого и руководство выполнения было поручено нескольким членам Военного Совета, в том числе и ему, Бирону. Накануне взятия Екатеринбурга вся прислуга и сопровождавшие Николая II, как­то Фредерикс (кажется, Фредерикс) были взяты и удалены в тюрьму — это было днем. Затем, приблизительно в 8 часов вечера того же дня, явились в тот дом, в котором были Николай II с семьей, в числе приблизительно восьми человек, и прежде чем войти в комнату Николая II, кинули жребий, кому кого убивать, кроме Николая II, убить которого взял на себя латыш матрос «Пашка Берзин». Когда вошли в комнату, Николай II сидел за столом один и пил чай и, как видно, не подозревая о готовящемся, говорил: «Жарко, душно, выпить бы, выпить бы хорошо...», а когда увидел у вошедших в руках обнаженные револьверы, то замолчал, понял, видимо, в чем дело, задрожал и когда над ним матрос Берзин издеваться­смеяться стал и сказал ему, что теперь ему довольно жить, то Николай II пал на колени и стал молить о пощаде, просить, ползать, плакать, а Берзин издевался, отвечая пинками и смехом, и в заключение Берзин из револьвера системы «Кольта» выстрелил в Николая II в лоб в упор и убил наповал. После этого убийства была приведена в эту же комнату императрица Александра Федоровна. По виду она, как видимо, была изнасилована, а если и не изнасилована, то над ней тоже издевались, но оно вошла со скрещенными руками на груди и держа себя очень гордо и не проронила ни одного ни слова, ни звука. Что государыня была изнасилована, я заключаю по тому, что по словам Бирона: «Она была обнажена и тело у нее очень красивое» (это слова Бирона).

В государыню было произведено два выстрела, и она оказалась лежащей на груди мужа, т.е. Николая II. Поочередно в ту же комнату были приведены княжны, тоже расстреляны, причем они были так запуганы, что выглядели, по выражению Бирона, «были в состоянии обалдения». Последним был приведен больной царевич Алексей, который тоже был убит, но Бирон не мог сказать: у себя ли был убит царевич Алексей в комнате или же был приведен в жару и бессознательном состоянии и убит в комнате, в которой были убиты его родители.

Далее Бирон говорил, что все ценности или драгоценности, которые были на них, остались так нетронутыми на убитых. Те же драгоценности и вообще вещи, которые были в квартире, то таковые частью были расхищены, а остальные погружены в вагоны и отправлены в Москву. Трупы убитых, кроме Николая II, были погружены в грузовой автомобиль, увезены за город и похоронены в неизвестном месте, место не указал, а труп Николая II был взят на легковой автомобиль и в четверти часа быстрой езды брошен в бездонное болото с двумя двухпудовыми гирями, привязанными к ногам и голове; вообще тех местностей, где похоронена царская семья, и то болото, в которое брошен Николай II, Бирон не указал. Про княжну Татьяну Николаевну Бирон рассказал, что она бежала или исчезла с одним красноармейским офицером, начальником караула, задолго до этого, т.е. до убийства царя, чуть ли еще не из Тобольска. Заключенные в тюрьму из свиты и прислуги государя должны быть расстреляны все, но благодаря неорганизованности, многих они не могли найти в тюрьме, и расстреляны были не все. О случившемся с нарочным было дано знать в Москву, в Совет Народных Комиссаров, и этот последний их поступок одобрил. Полковник Клярже и мой брат в данное время находятся в г. Омске, и полковник Клярже из рассказанного Бироном записал некоторые данные. Более мне ничего неизвестно.

Самсон Ильич Матиков.

Инспектор I отделения Смоленский.

С подлинным верно:

Судебный следователь по особо важным делам Н. Соколов.

 

Здесь обращает на себя внимание, что впервые названа инстанция, решившая судьбу Николая Романова и остальных узников Дома особого назначения — штаб 3 армии.

Расстрел осуществляли члены Военного совета 3 армии.

Убивали поодиночке, всех.

И — что существенно — одна из великих княжон сбежала.

Трупы тоже увезены на автомобилях.

Причем Николай II захоронен отдельно.

И.А.Сергеев очень серьезно отнесся к этим показаньям. Вероятно, прежде всего потому, что с 15 июля в Екатеринбурге было введено осадное положение и всем действительно стали распоряжаться военные. Он немедленно шлет запрос в Омск, чтобы названные Матиковым свидетели были там допрошены, дабы проверить его показания.

Третью версию расстрела всех узников Дома особого назначения можно найти в тексте допроса некоего Александра Сашкова, арестованного колчаковской разведкой за участие в большевистском подполье. Он показал: «Во время моего пребывания в тюрьме №1 со мной сидел в одной камере некто Хаецкий (начальник бронированных сил Северо­Урало­Сибирского фронта), который мне говорил, что он присутствовал при расстреле царской семьи, которую живыми увезли на трех автомобилях недалеко от Екатеринбурга, где расстреляли их и закопали, взяв с каждого из присутствующих честное слово, что подробностей и места зарытия никому не будет известно. Вся команда, которая сопровождала и присутствовала при расстреле высочайшей семьи, обратно в Екатеринбург не возвращалась...»

В этой версии подтверждается, что уничтожение царской семьи осуществлялось военной властью.

Но Хаецкий, если верить пересказу его свидетельства, участвовал в вывозе царской семьи из Ипатьевского дома живой на трех автомобилях.

Расстрел был осуществлен уже за городом.

Тела жертв зарыты в могилу.

И впервые мы встречаем упоминание, что участники казни дали «честное слово» не разглашать подробности расстрела и место захоронения трупов.

И больше в Екатеринбург не возвращались.

Четвертая версия расстрела царской семьи стала известна со слов паровозного машиниста Павла Ивановича Логинова. Логинов был одним из лучших екатеринбургских машинистов. Поэтому в 1918 году ему доверяли чины Северо­Урало­Сибирского фронта (20 июля 1918 года этот фронт был реорганизован в 3­ю армию Восточного фронта).

В ночь на 25 июля Логинов вел штабной поезд из Екатеринбурга. Среди его пассажиров были и несколько членов Уралсовета. Оберегался поезд очень тщательно. Впереди него для страховки был пущен поезд со слушателями Академии генерального штаба и их семьями, который бы принял на себя удар возможной засады.

Во время движения поезда в кабину Логинова зашел некий военный, говорящий по­русски с акцентом. Логинов принял его за латыша. Латыш оказался довольно болтливым. В частности, он поведал машинисту о том, как погиб Николай II с семьей. На допросе у И.А. Сергеева Логинов показал: «Зашел у нас разговор и о судьбе б. императора; твердо помню, что когда разговор коснулся этого вопроса, латыш мне сказал: «Это дело покончено» — и пояснил далее, что «Николай Романов и вся его семья расстреляны». Заинтересовавшись этим заявлением, я попросил латыша сообщить мне, как и кем был произведен расстрел, и тот, взяв с меня слово держать в секрете им сказанное, объяснил, что б. Государь и его семья были расстреляны в доме Ипатьева, согласно постановлению Областного Совета; исполнители казни бросили между собой жребий о том, кому и кого расстреливать. Убийство Государя выпало, по жребию, на долю б. Верх­Исетского военного комиссара Петра Ермакова. По словам латыша, осужденных на казнь приводили и расстреливали поодиночке. Государь упал мертвым, сраженный пулей, выпущенной из револьвера Петром Ермаковым. После расстрела тела убитых были завернуты в палатки и увезены на двух грузовых автомобилях по Сибирскому тракту в направлении к ст. Баженово­Богданович; в районе этой местности были вырыты две ямы: одна ложная, оставшаяся пустой и вновь засыпанная, а в другую яму сложили тела убитых и залили раствором извести и цемента, так, что все тела заключены в одной глыбе и по одному их вырыть нельзя — сделано это было с той целью, чтобы «контрреволюционеры» не могли, в случае нахождения трупов, устроить пышных похорон. Вот все, что мне удалось узнать от латыша. Когда именно состоялось постановление о казни б. императора и членов его семьи, кому было поручено выполнение задуманного убийства, когда, где и какие именно лица метали жребий о жертвах злодеяния — ничего этого я не знаю».

Этот вариант примечателен, во­первых, тем, что «латыш» назвал иную инстанцию, санкционировавшую расстрел царской семьи — Уральский областной Совет.

Во­вторых, в нем упоминается Петр Ермаков, военный комиссар Верх­Исетского района г. Екатеринбурга, как непосредственный убийца Николая Александровича Романова.

В ходе следствия было арестовано несколько человек из охраны Дома особого назначения: рядовые Летемин, Проскуряков, разводящий Якимов, начальник караульной команды Павел Медведев. Из них только последний признал, что был среди непосредственных участников расстрела. На допросах они довольно детально и сходно описали картину убийства всей семьи Романовых и четверых придворных. Руководителем расстрела назвали коменданта Дома, комиссара, члена Уральского областного Совета Якова Юровского. Он же, как показал охранник Летемин со слов пулеметчика Андрея Стрекотина, очевидца казни, убил Николая II, Петр Захарович Ермаков, по их словам, был лишь одним из участников расправы и затем был старшим команды, увозившей трупы на автомобиле для их захоронения.

Проводивший до февраля 1919 года следствие член суда Иван Сергеев долго не мог склониться ни к одной из этих версий и делал попытки проверить их все. Только после ареста и допроса Павла Медведева он склонился к первой версии убийства.

Соколов же практически с самого начала разрабатывал только ее. Даже упоминания о допросах свидетелей, показавших об ином ходе событий, в его книге вы не встретите.

Более того, Соколов не удосужился оценить, подвергнув скрупулезному анализу, способность к которому он столь блистательно продемонстрировал при изучении вещественных доказательств, разночтений в показаниях основных свидетелей, на которых зиждилась выбранная им версия. Ну, хотя бы такие места в их рассказах, которые он приводит в своей книге.

Первый из допрошенных охранников, Михаил Летемин, поведал об убийстве со слов другого охранника, Андрея Стрекотина. Тот стоял на посту у пулемета, расположенного в окне комнаты нижнего этажа. Через нее проводили обреченных узников Дома на место убийства. Стрекотин утверждал, что возглавлял шеренгу Юровский. Он прочитал постановление о расстреле и лично убил царя.

Другой же свидетель, разводящий Якимов, рассказывал со слов других очевидцев, между прочим, что в момент расстрела с Юровским в комнате находилась только часть убийц. Несколько стояли в самой двери. А среди них — и Медведев, начальник караульной команды.

Почему же он не шуганул Стрекотина, оставившего свой пост?

Как Стрекотин из­за многих спин разглядел ход событий?

И очень интересно, в кого стрелял, по его словам, Павел Медведев, если он был сзади шеренги убийц, позади тех, кто толпился в дверях?

Кстати, Медведев на допросе с трудом припомнил, что на посту у пулемета в ту ночь стоял именно Стрекотин...

Тот же Якимов утверждал, что очевидцы ему поведали, что, «...когда трупы были уже унесены из дома, тогда двое из латышей: молодой в очках и другой молодой, лет 22, блондин, — стали метелками заметать кровь и смывать ее водой при помощи опилок... Кровь с опилками куда­то выкидывалась».

Но Филипп Проскуряков на допросе показал:

Привел он нас в нижние комнаты дома Ипатьева. Там были все рабочие охранники, кроме стоявших тогда на постах.

В комнатах стоял как бы туман от порохового дыма и пахло порохом. В задней комнате, с решеткой в окне, которая рядом с кладовой, в стенах и на полу были удары пуль. Пуль особенно было много (не самих пуль, а отверстий от них) в одной стене, той самой, которая изображена на предъявленной мне Вами фотографической карточке, но были следы пуль и в других стенах. Штыковых ударов нигде в стенах комнаты не было. Там, где в стенах и полу были пулевые отверстия, вокруг них была кровь; на стенах она была брызгами и пятнами; на полу — маленькими лужицами. Были капли и лужицы крови и во всех других комнатах, через которые нужно было проходить во двор дома Ипатьева из этой комнаты, где были следы от пуль. Были такие же следы крови и во дворе к воротам на камнях.

Ясное дело, в этой именно комнате с решеткой незадолго до нашего со Столовым прихода расстреляли много людей. Увидев все это, я стал спрашивать Медведева и Андрея Стрекотина, что произошло.

Они мне сказали, что только что расстреляли всю царскую семью и всех бывших при ней лиц, кроме мальчика.

Стали все мыть полы, чтобы уничтожить следы крови. В одной из комнат было уже штуки 4­5 метел. Кто их именно принес, я не знаю. Думаю, принесли их со двора...

По приказанию Медведева Кронидов принес из­под сарая со двора опилок. Все мы мыли холодной водой и опилками полы, замывали кровь. Кровь на стенах, где был расстрел, мы смывали мокрыми тряпками.

В этой уборке принимали участие все рабочие, кроме постовых».

Потом, правда, следует фраза:

И в той именно комнате, где была побита царская семья, уборку производили многие. Помню я, что работали тут человека два латышей, сам Медведев, отец и сын Смородяковы, Столов. Убирал в этой комнате и я. Но были еще и другие, которых я забыл.

Но очень похоже, что эта фраза появилась после подсказки следователя.

Так и остается непонятным, кто на самом деле замывал кровь и выносил трупы. Кому верить? Медведеву, Якимову, Стрекотину, Проскурякову?

Почему столь разнятся их показания?

Вообще­то, показания Проскурякова очень интересны. Вот что написал о нем и его словах в своей книге генерал Н.К.Дитерихс: «17­летний хулиган Проскуряков рассказал голую правду, но лгал перед этим: сначала упорно отпирался, что служил советской власти, потом признался, что служил, но ничего не знает, и только после долгих бесед с Соколовым наконец рассказал, и рассказал правду...»

Соколов в своей книге приводит показания Проскурякова. Вот они, данные агенту уголовного розыска Алексееву:

Я, агент Уголовного Розыска Алексеев, расспрашивал задержанного Филиппа Проскурякова по обстоятельствам дела, причем он отзывался полным незнанием чего­либо по данному делу, объяснив, что он на охране Ипатьевского дома, где помещался Царь с семьею, совсем не был и ничего по этому делу не знает. Был он мобилизован в числе других на охрану Ипатьевского дома, но дорогой сбежал и на охране не был.

При дальнейшем же расспросе его на следующий день 22 февраля с предъявлением Павлу Спиридонову Медведеву, который уличил его, что он дал несправедливое показание о том, что он не был на охране Ипатьевского дома и что он, Филипп Проскуряков, был до конца пребывания Царя с семьею на охране этого дома, он, Проскуряков, изменил свое первоначальное показание и объяснил, что он действительно был на охране Ипатьевского дома, где находился Царь с семьею, но ничего по делу не знает, и где находится Царь и его семья, ему неизвестно. Живы они или нет, не знает.

При расспросе далее обо всех подробностях пребывания его на охране в доме Ипатьева он, Проскуряков, еще уклонялся от дачи каких­либо существенных сведений по делу и, наконец, подтвердил лишь то обстоятельство, что Павел Медведев вечером, какого числа, не упомнит, незадолго до оставления большевиками города Екатеринбурга приходил в караульное помещение, где находилась охрана дома, и в числе охранников был он, Проскуряков, и предупреждал охрану, что в эту ночь будут выстрелы, чтобы они не тревожились и были в то же время наготове на всякий случай, причем сказал, что в эту ночь будет расстрел семьи. Что происходило в эту ночь, он, Проскуряков, не знает, так как после прихода Медведева лег спать на печь в караульном помещении и проспал всю ночь. Утром слышал от красноармейца Андрея Старкова, что семью увезли из дома.

При последующем расспросе Проскуряков еще изменил свое показание в последней части и объяснил, что слышал от красноармейцев, бывших на охране дома, что Царя Николая II и его семью расстреляли и увезли куда­то на автомобиле. При этом Проскуряков объяснил, что сам он Николая II и его семью не видел, действительно ли они расстреляны и вывезены, не знает, трупов их он не выносил и кровь замывать в комнате расстрела в числе других не ходил. Наряжал ли Медведев охрану выносить трупы и замывать кровь в комнате расстрела, не слыхал.

Наконец, на спрос мой, Агента Уголовного Розыска, 28 февраля он, Проскуряков, подтверждая свои прежние показания в отношении того, что он ничего по данному делу не знает и что были ли расстреляны в ночь на 17 июля нового стиля Царь Николай II и его семья, ему неизвестно, добавил, что в то время, когда было это происшествие, он, Проскуряков, вместе с красноармейцем Егором Столовым, бывшим на охране Ипатьевского дома, были посажены разводящим Павлом Медведевым в баню при караульном помещении, где сидели два дня под арестом за то, что напились пьяны, а потому он, Проскуряков, и не знает, что происходило в ту ночь в доме Ипатьева, где находился Царь и его семья.

Далее Соколов описывает результат своей работы с подследственным: «Про­­скуряков объяснил у меня на допросе: «Убийство их произошло в ночь с вторника на среду».

Видно, долгие беседы Соколова с Проскуряковым помогли тому вспомнить, что он участвовал в уборке дома после расстрела. Но почему 17­летний парень так запирался? Ведь знал уже, что от Медведева следователю известно обо всем значительно больше. И клятвы беречь тайну расстрела с него никто не брал.

Снова и снова вчитываюсь в строки показаний Просурякова. И все более крепнет мысль — а когда же лгал юноша? Когда выкрикивал раз за разом, что «...не знает, что происходило в ту ночь в доме Ипатьева», «...где находился Царь и его семья, ему неизвестно, живы или нет, не знает...»? Или тогда, когда после долгих бесед с Соколовым вспомнил, что «...убийство их произошло в ночь с вторника на среду»?

Потому что, кроме несомненных фактов:

семья Романовых исчезла из Дома Особого Назначения в Екатеринбурге;

в одной из полуподвальных комнат этого дома выявлены удары пуль в пол и стены и замытая кровь;

мы находим в деле показания лишь нескольких свидетелей, достаточно соотносимо описывающих событие расстрела и вывоз трупов, фактов, которые вроде бы можно было однозначно истолковать как фиксирующих гибель всех узников здесь.

Но в деле мы находим и свидетельства, позволяющие усомниться в такой однозначной их трактовке. Одно из них, весьма веское, — это обнаружение в Перми следов пребывания императрицы и всех великих княжон в сентябре 1918 года (через два месяца после якобы их расстрела). Об этом подробно упоминалось в главке «Надворный советник Кирста».

Даже в показаниях единственного и, казалось бы, наиболее убедительного свидетеля казни Романовых, начальника караульной команды Павла Медведева, участника этой расправы, Соколовым недаром обращается внимание на разговор его с разводящим Иваном Старковым и Константином Добрыниным, которые были встревожены выстрелами в подвале охраняемого ими дома:

Последние, встретясь с ним еще на улице у дома, спросили его: «Что лично ли застрелили Николая II, вместо его чтобы другого не застрелили, то тебе отвечать придется, ты принимал его», на это он им ответил, что хорошо лично видел, что они застрелены, т.е. Николай II и его семья, и предложил им идти в команду и успокоить, чтобы не волновалась охрана.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: