Борьба марксизма против этического утилитаризма

Несмотря на свои слабости, буржуазный материализм, в особенности в своей утилитаристской форме – когда мораль трактуется как проявление реальных и объективных интересов, – представлял собой огромный шаг вперед в развитии этической теории. Он прокладывал путь историческому пониманию эволюции морали. Раскрыв относительный и переходный характер всех систем морали, он нанес сокрушительный удар религиозным и идеалистическим представлениям о неком кодексе, от века неизменном и предположительно установленным Господом Богом.

Как мы видели, рабочий класс с самого начала делал из этого свои собственные, социалистические выводы. Хотя первые теоретики социализма, такие, как Роберт Оуэн и Уильям Томпсон пошли гораздо дальше философии Иеремии Бентама, взятой ими за отправную точку. Влияние утилитаристских подходов в рабочем движении оставалось довольно сильным, даже после появления марксизма. Первые социалисты революционизировали теорию Бентама, применив ее базовые постулаты к социальным классам и в меньшей степени к индивидуумам, и таким образом подготовили основы для понимания социальной природы класса, истории и морали. Признание того, что рабовладельцы имели иные ценности, чем торговцы, пустынные кочевники или даже пастухи-горцы, уже было сделано антропологией во время колониальных завоеваний. Марксизм использовал эту подготовительную работу, равно как и исследования Моргана и Маурера в области «генеалогии морали»18. Но, несмотря на определенный прогресс, такой утилитаризм, даже в его пролетарской форме, оставлял без ответов множество вопросов.

Во-первых, если мораль является не чем иным, как кодификацией материальных интересов, она сама становится излишней и должна исчезнуть в качестве социального фактора как такового. Радикальный английский материалист Мандевиль, исходя из подобных рассуждений, утверждал, что мораль представляет собой всего лишь лицемерное прикрытие фундаментальных интересов правящих классов. Позднее Ницше извлек из тех же посылов несколько иные выводы: мораль – это средство для слабой массы воспрепятствовать доминированию элиты, следовательно, освобождение от ее господства требовало признания принципа, что ради этого дозволено все. Но, как подчеркивал Меринг, кажущееся отрицание Ницше морали в работе «По ту сторону добра и зла» на деле является лишь провозглашением новой морали, морали реакционного капитализма, проникнутой ненавистью к социалистическому пролетариату, морали, освобожденной от препон достоинства мелкой буржуазии и респектабельности крупной19. В частности, отождествление интереса и морали подразумевает (как уже отмечали иезуиты), что цель оправдывает средства20.

Во-вторых, если принять за постулат, что социальные классы представляют собой «коллективных индивидов», которые просто преследуют собственные интересы, то история предстает бессмысленным диспутом, и важное для одних классов не имеет значения для общества в целом. Это представляет собой регресс даже по отношению к Гегелю, который еще ранее (пусть и неверно) понял не только относительность всякой морали, но и прогрессивный характер создания новых этических систем в противовес установленной морали. Именно в этом смысле Гегель заявлял, что можно с полным основанием утверждать, будто «человек от природы добр», но не менее верно будет и то, что «он от природы зол»21.

В-третьих, утилитарный подход ведет к бесплодному рационализму, который исключает эмоции из сферы морали.

Негативные последствия этого наследия буржуазного утилитаризма проявили себя, когда рабочее движение начало преодолевать стадию сект, образовав Первый Интернационал. Расследование заговора «Альянса» против Интернационала – в частности, комментарии Маркса и Энгельса по поводу «революционного катехизиса» Бакунина – раскрыло «внесение анархии в мораль» посредством «иезуитизма», который «довел аморальность буржуазии до самых крайних последствий». В докладе, составленном по поручению Гаагского конгресса в 1872 году, подчеркиваются следующие составляющие бакунинской концепции: революционер не должен иметь своих собственных личных интересов, дел, чувств и стремлений; он порвал не только с буржуазным порядком, но и с моралью и обычаями всего цивилизованного мира; он считает добродетелью все, что способствует победе революции и пороком все, что препятствует ей; он всегда готов пожертвовать чем угодно, включая собственную волю и личность; он подавляет все чувства дружбы, любви и признательности; при необходимости он без колебаний готов уничтожить любого человека; его единственная система ценностей – общественная польза.

Глубоко возмущенные подобным демаршем, Маркс и Энгельс заявили, что это – мораль подонков общества, люмпен-пролетариата. Теория Бакунина, по мнению составителей отчета о его деятельности, более авторитарная, чем примитивный коммунизм, походила на глумление над революцией, которая виделась «чередой сначала отдельных, а затем и массовых убийств», когда «единственной нормой поведения должна будет стать утрированная мораль иезуитов»22.

Как известно, рабочее движение не глубоко усвоило уроки борьбы с бакунизмом. В своей работе «Исторический материализм» Бухарин представляет этические нормы как простой набор правил и предписаний. Мораль заменялась тактикой. Еще более путанным является отношение к революции Лукача. Поначалу представив пролетариат как воплощение морального идеализма Канта и Фихте, теоретик затем скатился к утилитаризму. В работе 1919 года «Что означает революционное действие? » он заявлял: «Если взять за правило, что приоритетом является отечество, то это подразумевает безоговорочное самоотвержение… Революционером может считаться лишь тот, кто готов на все ради его интересов».

Однако усиление утилитаристской морали в СССР после 1917 года обуславливалось прежде всего потребностями переходного государства. В книге «О морали и классовых нормах» Преображенский рисует революционную организацию как своего рода современный монашеский орден. Он даже хочет подчинить сексуальные отношения принципам евгенического отбора; при этом различия между личностью и обществом стираются, а эмоции зависят от результатов научных исследований. Даже Троцкий не избежал подобного влияния, поскольку в работе «Их мораль и наша», подспудно оправдывая подавление Кронштадтского восстания, он, по сути, следовал той же формуле «цель оправдывает средства».

Действительно, каждый общественный класс стремится отождествить «благо» и «добродетель» со своими собственными интересами. Однако интерес и мораль не тождественны. Классовое влияние на общественные ценности крайне сложно и многопланово, поскольку включает в себя роль данного класса в производственном процессе и классовой борьбе, его традиции, цели и ожидания на будущее, его вклад в культуру и то, как все это проявляется в образе жизни, эмоциях, предчувствиях и устремлениях.

Не приемля утилитаристского смешения интереса и морали (или «долга»), Дицген проводит различие между ними: «Интерес представляет собой в большей мере конкретное, настоящее, ощутимое счастье; долг же, напротив, это общее, расширенное счастье, мыслимое также и в будущем. […] К сфере долга относится совесть, потребности общества, будущее, спасение души, короче, вся совокупность наших интересов; и он предписывает нам отказываться от излишнего и сохранять необходимое»23.

Возражая идеалистическим утверждениям о неизменности морали, социальный утилитаризм впадает в другую крайность и столько безоговорочно настаивает на ее переходном характере, что теряются из виду общие ценности (делающие общество единым) и развитие этики. Однако сохранение чувства общности – вовсе не метафизическая фикция.

Этот «утрированный релятивизм» оперирует понятиями отдельных классов и их борьбы, однако не в состоянии понять «глобальные социальные процессы, взаимосвязь различных событий и, таким образом, не способен даже вычленить отдельные этапы развития морали как составные части единого процесса, связанные между собой. У него нет общих критериев, которые помогли бы оценить различные нормы, он не может выйти за рамки некой сиюминутной и преходящей видимости и, соответственно, не дает целостной картины, которую способна представить диалектическая мысль»24.

Что же касается взаимоотношений цели и средств, проблему было бы корректно сформулировать следующим образом: цель не оправдывает средства, она влияет на них и наоборот. Они взаимно определяют, обуславливают друг друга. Более того – и цель, и средства есть лишь звенья в исторической цепи, где каждая цель, в свою очередь, является средством для достижения новой, более высокой цели. Вот почему необходим тщательный методологический и этический подход к процессу, который должен рассматриваться на всем своем временном протяжении, а не только в настоящий момент. Средства, не служащие достижению данной цели, лишь отдаляют ее, уводят в сторону. Пролетариат, например, не может победить буржуазию, используя ее оружие. Мораль пролетариата исходит одновременно из социальной реальности и социальных эмоций. Вот почему она не приемлет ни догматического отрицания насилия, ни безразличия к используемым средствам.

Помимо этого неправильного понимания диалектики цели и средств, Преображенский полагает также, что судьба отдельных частей целого, в частности, отдельных личностей, не имеет значения, и ими можно спокойно пожертвовать в общих интересах. Не так вел себя Маркс по отношению к Парижской Коммуне, которую считал преждевременной, однако из солидарности поддержал; не так поступили Евгений Левине и только что возникшая Коммунистическая партия Германии (КПГ), которые вошли в правительство Баварской Советской республики накануне его падения, чтобы организовать его оборону и свести к минимуму число жертв среди рабочих, хотя прежде противились ее созданию. Односторонний критерий классового утилитаризма фактически ведет к весьма условному пониманию классовой солидарности.

Как подчеркивала Роза Люксембург в полемике с Бернштейном, основное, центральное противоречие пролетарского движения состоит в том, что свою повседневную борьбу оно ведет в рамках капитализма, в то время как цели его являют собой полный и окончательный разрыв с этой системой. Отсюда следует, что использование силы и хитрости против классового врага необходимо, а проявлений классовой ненависти и антиобщественной агрессии избежать будет нелегко. Но пролетариат не может оставаться равнодушным к таким проявлениям. Даже когда он прибегает к насилию, он не должен забывать, как писал Паннекук, что цель его – просвещать умы, а не уничтожать их. «Билан»25 извлек из русского опыта урок о том, что пролетариат должен по возможности избегать применения насилия против неэксплуататорских слоев и в принципе не допускать его в рядах самого рабочего класса. Даже в условиях гражданской войны против классового врага пролетариат обязан твердо осознавать необходимость недопущения таких антиобщественных чувств, как месть, жестокость, стремление к разрушению, поскольку они отупляют, ослабляют свет разума. Подобные чувства являются проявлениями влияния чуждых классов. Неспроста после Октябрьской революции Ленин заявлял, что следующим шагом ее развития должен стать подъем культурного уровня масс. Следует отметить, что Ленин сумел (в своем «Завещании») указать на опасность, которую представлял Сталин, именно потому, что прежде имел возможность убедиться в его жестокости и аморальности.

Средства, используемые пролетариатом, должны по возможности соответствовать и целям, и социальным эмоциям, характерным для его классовой природы. Неспроста, руководствуясь этими эмоциями, КПГ в своей программе, принятой 14 декабря 1918 года, хоть и признавала безоговорочно необходимость классового насилия, отвергала использование террора:

«Пролетарская революция не нуждается для своих целей в терроре, она ненавидит и с отвращением отвергает убийство людей. Она не нуждается в этом средстве борьбы потому, что борется не против индивидуумов, а против учреждений, потому, что выходит на арену не с наивными иллюзиями, за разочарование в которых пришлось прибегнуть бы к кровавой мести»26.

В противоположность этому, отрицание эмоциональной стороны морали при материалистическом утилитаристском подходе является типично буржуазным. Подобный подход оправдывает использование лжи и обмана, если они служат достижению поставленной цели. Однако ложь, распространяемая большевиками, чтобы оправдать подавление Кронштадтского восстания, не только подорвала доверие класса к партии, но и зародила у многих большевиков сомнения в верности своих убеждений. Представление о том, что «цель оправдывает средства», на деле отрицает превосходство пролетарской революции над буржуазной. Одновременно забывается, что чем больше стремления класса отвечают благу всего человечества, тем больше нравственной силы придает это классу.

Популярное в деловом мире присловие о том, что главное – успех, какими бы средствами он ни был достигнут, не применим для рабочего класса. Пролетариат – это первый революционный класс, чья итоговая победа подготовлена рядом поражений. Эти неоценимые уроки, а также нравственный пример великих революционеров и массовой пролетарской борьбы являются залогом будущей победы.

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться: