Вот-вот угаснут звуки нот, устанут музыканты. И сядет славный Дон Кихот

верхом на Росинанта. Взлечу над садом, расправлю крылья. Прощай, Гренада. Прощай, Севилья. А стать преданьем – удел заманчив! Не плачь, Испанья, прости, Ламанча! Но может быть, неверный ход придумал бедный автор? И не сегодня Дон Кихот умрет, да и не завтра?

Перекинув через плечо ремень от сумки с ноутбуком, я подхватил пакет, и, неуклюже чмокнув девушку в щеку, выскочил из гримерки. Где-то в недрах ДК все еще раздавались начальственные вопли. Но меня они уже не волновали. Я толкнул дверь и вышел на улицу…

Понимая, что кто-то может смотреть из окна вслед «изгнанному из рая», я расправил плечи, и, беспечно насвистывая веселый мотивчик, пересек улицу и скрылся за кустами. Бодро прошелся по дорожке возле озера, и, убедившись, что никто меня не преследует, плюхнулся на лавочку, и достал из кармана сигареты. Изображать героя уже не было необходимости. Поэтому я опять стал самим собой – обычным неудачником с опущенными плечами. Да к тому же, еще и бездомным. Идти «по рукам» было некуда, а в гараже мог попасться его радушный хозяин. Надо сказать, что в свое время сосед приглашал меня не только в гараж, но и в дом. Но я отказался. Ибо проживание там шло бы под девизом: «я столько не выпью». Мне почему-то внезапно вспомнился СВОЙ дом, бабушка, и беззаботные времена моего далекого детства. Каждое лето мы отправлялись с ней на море – не на ближнее и холодное, а на далекое и теплое. А перед тем, как оттуда уехать, обязательно бросали в волны монетку.

- Монетки бросают в море, чтобы вернуться – говорила она. - А еще можно бросать монетки, чтобы исполнилось желание. И если тебе грустно - брось монетку. Неважно куда. Она обязательно обернется маленьким чудом. Надо будет только оглядеться по сторонам и подождать.

 Я улыбнулся, достал из кармана рубль и закинул его в озеро. Потом быстро поднялся и зашагал в сторону раскидистых тополей, растущих у городского кладбища. За всеми своими семейными катаклизмами я как-то забывал туда заглядывать. И деда с бабкой давно не навещал.

 

ГЛАВА 3. Гаснет светильник, на сцену выходит блюз - маленький демон, не знающий миф о счастье…

Тихая улочка, ведущая в тихое место, была с одной стороны застроена убогими деревянными домиками, а с другой по ней тянулись бывшие купеческие лавки. Все, как на подбор из знакомого красного кирпича.

А в отдалении высился даже какой-то полуразрушенный особняк с колоннами и портиком. Осень наполняла мир яркими, но печальными красками. Зелень листвы уже сменилась красным, оранжевым и желтым. В заброшенных палисадниках еще цвели астры. Но буйное цветение почти завершилось с уходом лета, и многие из них выглядели очень уныло. Пользуясь тем, что прохожих на улице не наблюдалось, я просунул руку сквозь щелястый забор, сорвал несколько белых крупных цветов, и быстренько смотался. Бабушка почему-то всегда предпочитала этот цвет, хотя мне больше нравится фиолетовый.

Быстрым шагом преодолев оставшееся расстояние до ограды кладбища, выполненной из того же красного кирпича конца позапрошлого века, я нырнул в калитку, и кивнув сторожу, углубился в заросли. Мне тут же вспомнился ответ на дурацкий вопрос в каком-то КВНе: «как называется домик сторожа на погосте? – живой уголок». Кстати, на обратном пути надо будет у мужика поинтересоваться – не нужен ли ему помощник? Хотя, сторожка настолько мала, что там и без меня тесно…

В недрах «последнего приюта» было тихо. 

Приторно пахло увядшими цветами, а ветерок неспешно раскачивал сухой осот, вымахавший в человеческий рост. Бросив свои вещи в жухлую траву возле оградки, я кое-как справился с этими джунглями. Потревоженные муравьи дружно кинулись штурмовать мои башмаки, из бывшей клумбы вылез какой-то неприятный жук, и я не решился садиться на покосившуюся лавочку.

И торчал возле печального холмика столбом, являя собой набросок к картине Перова – «старики родители на могиле сына». Ну, у меня свое название – но сути это не меняет. Мне тоже захотелось ссутулиться и спрятаться за кого-нибудь от всего внешнего мира, чтобы скрыть всю свою печаль. Вот только никакого смирения и понимания случившегося, на моем лице совершенно не наблюдалось. Я искренне не «догонял» – за какие грехи на меня свалились все печальные события последних месяцев? С какого рожна, и главное – за что я, Дон Кихот невельский, остался у разбитого корыта? А гадкий главреж со своим помощником – неплохо устроились? Вон и Светка, небось, греет свои телеса на океанском побережье, и все у нее прекрасно. А я, словно памятник, торчу в этой ржавой ограде, и не знаю – куда голову преклонить?

- Мда, классика жанра – вздохнул я, щелчком отбрасывая в гору мусора, пустую сигаретную пачку. – Будьте осторожны со словами! А то сюжет рискует обернуться явью…

 

Гитары траурно звенят – печальна их работа. Хоронят рыцаря. Меня. Идальго Дон Кихота… Не плачь, Севилья. Не плачь, Гренада. Я стану пылью, но слез не надо. К чему рыданья? И вид обманчив… Прощай, Испанья, прости, Ламанча…

Мне показалось, или взгляд на бабушкиной фотографии действительно стал сердитым?

- Не ругайся! – пристыженно буркнул я. - С ЭТИМ я постараюсь не торопиться! Не будем радовать врагов, и огорчать друзей.

Я нащупал в кармане ключ от гаража, поправил на холмике белые астры, и, подхватив вещи, пошел на выход. Хм! А на улице-то холодает! Пока я успешно боролся с сорняками, мне было даже жарко. А сейчас, когда солнце ушло за горизонт, на улице стало неуютно. Зайти, что ли в какую забегаловку? И хотя бы чая горячего выпить. Ну, и прикинуть – как ходить и куда стрелять? Идти в гараж не хочется от слова «совсем», но неприятную перспективу можно слегка отодвинуть. Только сначала надо понять – что у меня с наличностью?

И достать из дальнего кармана новую пачку сигарет.

Я присел на лавочку возле старого особняка, пытаясь вспомнить – кому он принадлежал? То ли какому-то известному философу, то ли кому-то из его единомышленников – интеллектуалов. Помнится, потом их всех посадили.

А вот не фига было лезть в историю религии! Занимались бы лучше своей литературой. Что этот философ написал? Кажется, доклад на тему «Проблема героя и автора в художественном творчестве». Достаточно актуальное произведение, доложу я вам!!! Во всяком случае, для меня…

Мои размышления прервало появление двух странных персонажей. Они неторопливо вышли из дверей особняка и задумчиво уставились в небо.

Я тоже посмотрел наверх. Ничего, как говорится, интересного. Сплошная серая облачность. Сумерки уже начали спускаться на город, расползаясь по крышам и облетающим кронам деревьев. С озера тянуло сыростью.

Вполне привычная и даже скучная картинка.

- Скажите, уважаемый, - спросил меня некто в шляпе, изящным движением поправив на носу оправу, обмотанную черной изолентой. – Сейчас у нас утро или вечер?

- Вечер – с готовностью ответил я, борясь с желанием задать вопрос – на какой почве господа потерялись во времени и пространстве?

- Вот видите, Петр Алексеевич, - обратился обладатель шляпы к низенькому мужичку в мятом малиновом костюме времен застоя. – Я был прав!!!

- Вынужден признать вашу правоту, Павел Сергеевич! – раскланялся обладатель «новорусского» пиджака. – Как говорили древние: « После долготерпения дня – вечер грустит и прощает». Однако, мы с вами не на шутку увлеклись сравнительным анализом ранней поэтики Байрона и Шелли, и безнадежно пропустили божественное время заката.

- Функция коего – печаля нас, возвысить наши души, спокойствия природы не нарушив, переиначить мысли и слова - подхватил его собеседник. – Обратите внимание, коллега, насколько точен и поэтичен в своих формулировках Юрий Иосич!

Я во все глаза смотрел на эту странную парочку. Вид у заговоривших со мной пожилых «философов» был весьма потасканный, но при этом с оттенком какой-то аристократической небрежности и, можно сказать, утонченности. Порыжевший от времени серый плащ на мужчине в шляпе был щегольски дополнен красно-желтым полосатым шарфом. А при взгляде на его аккуратно подстриженную клинышком бородку вспоминалось старинное слово «эспаньолка». Что же касается второго незнакомца, то его сходство с печально известными «новыми русскими», по счастью, ограничивалось все тем же малиновым пиджаком. Высокий с залысинами лоб, буйно курчавящиеся темные волосы и черная рубашка с загадочным алым кушаком вместо привычного ремня выдавала в нем натуру не то цыганскую, не то гусарскую, словом, неприкаянно романтичную. В этот миг я остро пожалел, что совсем не умею рисовать. Мои собеседники просто просились на полотно в стиле гротеска. Подумалось еще: вот отличные персонажи для новой пьесы. Только, когда и где я ее напишу, а, главное, зачем? Судя по сегодняшнему появлению  жуткой Горгоны, то есть, тьфу, Гертруды, театр доживает последние дни.

Видя, что я пригорюнился, Павел Сергеевич сочувственно покачал головой:

- Однако, я вижу, что разрешивший наши сомнения благородный дон, внезапно погрузился в печаль. Не желаете ли развеять ее, сударь?

- Соглашайтесь, клянусь Небом! – воскликнул Петр Алексеевич. - В полумиле отсюда есть отличная таверна, где достойным мужам будет оказан всяческий почет и подано отменное бургундское, согревающее тело, и веселящее душу.

- Почему бы и нет? – улыбнулся я. – В конце концов, идти мне все равно некуда, а ужинать давно пора. Итак, ведите меня в вашу таверну, благородные синьоры!

Приятели еще раз поклонились, и наша троица свернула в ближайший переулок. Все дорогу мои нежданные проводники, энергично размахивая руками, спорили на философские темы, осыпая друг друга шквалом цитат и древних имен. И замолчали, только подойдя к узкой лесенке, ведущей куда-то вниз. Выщербленные от времени каменные ступеньки выглядели как-то очень по-средневековому. И это впечатление усиливала вывеска данного заведения.

Выполненная в виде кованого щита, с выбитыми на нем готическими буквами: «Таверна Белый Единорог». Домашняя кухня и живая музыка ». Надо же! А я даже не подозревал о существовании столь приятного заведения! Мда! Чаще надо было к бабушке заглядывать!!!

- Нам – сюда - мужчина с бородкой величавым жестом указал на вход.

Мы спустились, но едва успели толкнуть тяжелую дубовую дверь, как вдруг она распахнулась сама. На пороге стояла внушительных размеров мадам в пышной юбке и накрахмаленном белом чепце. Не успел я удивиться аутентичности ее наряда, как «хозяйка таверны» подбоченилась и заголосила:

- Опять явились поздно, хвилософы окаянные! И где вас только черти носят?! С утра пиво завезли – мне одной его разгружать надо было? К обеду новые ящики прибыли, а вас, голодранцев, все нет и нет.

Я растерянно попятился, размышляя: а не дать ли деру вверх все по той же лестнице? Кажется, мне и моим спутникам здесь не рады. Но оба «философа» лишь переглянулись и дружно расплылись в самых любезных улыбках.

- Дражайшая Ксантиппа, вы сегодня необыкновенно темпераментны! – воскликнул Павел Сергеевич.

- Позвольте вашу лилейную ручку, синьора! – подхватил Петр Алеексеевич. – Даже за тысячу миль отсюда я не встречал столь обольстительной и роскошной дамы, как вы!

- А ну вас, к лешему, балаболы, - уже дружелюбнее буркнула «синьора», отмахиваясь от настырного поклонника. – Ужин на столе, в дальнем углу, как всегда. Лопайте быстрее, и не забудьте бутылки и прочую упаковку из подсобки на задний двор вынести.

- Э-э, позвольте заметить, любезнейшая Ксантиппа, что сегодня мы с коллегой явились сюда не одни – заметил обладатель шарфа и шляпы.

Женщина только сейчас обратила на меня внимание.

- Так что ж вы молчали до сих пор, ироды? Посетитель пришел, а я с вами, дураками, битый час базарю. Проходите, молодой человек, и прошу прощения за мой тон. Считайте, что это была… м-м-м… семейная сцена. Просто один из этих попугаев – брат моего покойного мужа. Ну, вот я и подкармливаю этих бедолаг, как могу, а они тут подрабатывают то грузчиками, то уборщиками.

Суетясь и приговаривая какие-то извинения, она провела меня в небольшой зал с низко нависающими сводчатыми потолками. Грубо обработанный камень серых стен, «украшения» в виде заржавленных секир и двуручных мечей, небрежно сколоченные из толстенных досок столы и стулья – окончательно довершали впечатление путешествия на машине времени во времена Вальтера Скотта. И тем удивительней было, что со всем этим средневековым убранством странно и хорошо сочетался негромкий голос саксофона, льющийся с маленькой сцены в углу зала. Светловолосый парень выводил мелодию, а мужчина постарше подыгрывал ему на гитаре и пел мягким, чуть хрипловатым баритоном:

 

Казался чёрствым хлеб, казался пыльным свет, в изломанный цилиндр сползалась медь монет. И Арлекин твердил чужую чью-то роль: «Король ушёл к другой? Да здравствует король! » У Коломбины жар и сломано перо. Пьеро ругает власть и пьёт из кружки ром. Канатоходец - толст, жонглёр с утра небрит, скупой антрепренёр ни тлеет, ни горит. Король, конечно, гол, – в чём держится душа, а жизнь не стоит вся и медного гроша.

Вот, разве за любовь заплатят медный грош… И фарс похож на бред, а бред на жизнь похож…

Острые гитарные аккорды звучали резко и пронзительно, а негромкий голос поющего был полон горькой иронии. Я доел поданное мясо, расправился с каким-то салатом, и снова погрузился в невеселые раздумья.

Видит Мироздание, не хотел я уходить из театра, громко хлопнув дверью!

И бросать друзей-актеров на растерзание всяким там колбасникам, чокнутым пиарщикам и недоделанным «гениям», вроде нашего главрежа, тоже ни разу не хотел. Но сотрудничать с депутатом и его сворой – это значит, идти против своей совести. И ЧТО я потом смогу написать, предав свои убеждения пусть даже один-единственный раз? А с другой стороны – чем мой «героический» уход поможет Народному театру? Ничем, естественно! Только ускорит процесс его развала. Мда-а! Жаль спектакль, жаль ребят и себя мне тоже немножечко жаль. Ну, хоть совесть свою я не запятнал – и на том спасибо.

- Мы, дражайший, Павел Сергеевич, работаем за миску похлебки, как Шуберт и Ван Гог! – внезапно раздалось над самым ухом. – Это наполняет мое сердце неизъяснимой гордостью.

- Возблагодарим же за то Небеса и любезнейшую Ксантиппу! – подхватил Петр Алексеевич.

Тут философ заметил мою мрачную физиономию и осекся.

- Кажется, ни изысканные блюда, ни вино не разогнали облаков с бледного чела нашего нового знакомого - озабоченно заметил он.

Его коллега наклонился над моим столом и проницательно заметил:

- Друг мой, я вижу в ваших глазах тревогу и тоскливую печаль. Поведайте мне, отбросив ложный стыд, вам негде приклонить свое мятежное чело?

- Так сложились жизненные обстоятельства - вздохнул я и развел руками. - Раз уж речь зашла о бесприютности, ответьте мне, добрые люди, не найдется ли в подсобке вашей драгоценной Ксантиппы местечка для одного дона? Я готов  спать на мешке с картошкой, подложив под голову баклажку из-под пива!

- Помилуйте, сударь, зачем вам такие неудобства? – всплеснул руками Павел Сергеевич. – Хотя, если вы принадлежите к древней и прославленной школе философов-стоиков, я, пожалуй, сниму свой вопрос, как нелепый.

- Не принадлежу! – быстро вставил я, предчувствуя, что-то хорошее.

- Тогда позвольте проводить вас в совершенно безопасное и даже в чем-то уютное местечко. Мы с моим бесценным коллегой вот уже третий месяц обретаемся там.

- Идемте же, благородный дон! – провозгласил Петр Алексеевич. – На город надвигается бурная осенняя ночь, и я уже слышу, как ветер воет, словно тысяча не упокоенных душ. В такое время хорошо сидеть у камина и перелистывать «Кентерберийские рассказы», наслаждаясь тяжеловесным староанглийским слогом. Там, куда мы вас отведем, будет достаточно и первого, и второго!

Я принял посильное участие в решении хозяйственных проблем, расплатился с хозяйкой, и поднялся по лестнице наверх. Мы уходили в ночь, а в таверне негромко пел саксофон, и приятный голос по-прежнему выводил:

 

Гаснет светильник, на сцену выходит блюз - маленький демон, не знающий миф о счастье…

ГЛАВА 4. Тишина. Безмолвен вечер длинный, но живит камин своим теплом…

На обратной дороге мои спутники поведали мне, что особняк действительно принадлежал репрессированному философу. Когда хозяин дома сначала сел, а потом отбыл куда-то за Урал, власти прибрали к рукам бесхозное здание.

И в нем расположились всякие конторы – начиная от учительских курсов и заканчивая отделом культуры и редакцией местной газеты. Во время войны особняк уцелел при бомбежке, но, как водится, был полностью разграблен «доблестными» немецкими войсками. И, разумеется, больше уже никакого интереса ни для кого не представлял. Администрация городка на дом не зарилась, отдав помещение детской библиотеке. Но сейчас ее здесь уже нет. Ибо недавно в городе нарисовался какой-то иностранный наследник с кучей бумаг, указывающих на его право владения отобранной собственностью. Возвращать ему, ясное дело, ничего не стали, но несчастную библиотеку на всякий случай турнули. И в ожидании решения своей участи в «верхах», особняк остался стоять без дела и без хозяина. Чем и воспользовались мои собеседники, тоже оказавшиеся, как теперь говорят, в «сложных жизненных обстоятельствах»..

- Мы тут обитаем на почти законных основаниях – грустно улыбнулся Петр Алексеевич. – Наши доблестные менты даже рады, что мы здесь проживаем.

Вроде, как и помещение под присмотром, и проверять его лишний раз не надо.

- А другие «бомжи» домиком не интересуются, что ли? – удивился я.

- Вы забываете наши географические особенности, милейший, - хохотнул Павел Сергеевич. – Неприкаянный народ стремится тайными тропами сбежать в Евросоюз! Ну, или хотя бы в Витебске осесть. У нас и обычных-то жителей скоро не останется. На швейной фабрике уже и работать некому!

Я пожал плечами. Желания сбежать из Невеля у меня никогда не возникало.

Что, собственно, частенько бывало причиной моих семейных разборок. Светка все время подбивала меня продать дом и куда-нибудь уехать. Но я упирался. Во-первых, к дому прилагалась бабушка, а брать ее с собой жена ни разу не планировала. Во-вторых, мне нравилась моя тогдашняя работа в редакции.

Интересные командировки, замечательные люди – что может быть лучше?

Это потом, когда бабушка слегла, пришлось бросить работу и податься в театр писать сценарии – ибо этим можно было заниматься, не выходя из дома. Да и за детьми требовался присмотр. Светку моя роль «няньки» сначала вполне устраивала. Но потом бабушка умерла, а девчонки подросли. И меня начали активно грызть за дурацкую должность, не приносящую больших денег…

Все это подавалось под соусом «наши дети должны получить нормальное образование». Но учиться девчонки не хотели, как я над этим вопросом не бился. Теща про них гордо говорила – «все в мать»! И это было печальной правдой. В какой-то момент я понял, что проиграл, отступил, махнул на все рукой, и подался во «внутреннюю эмиграцию». Частенько оставаясь ночевать в театральной гримерке. Ну, что было дальше – уже известно. Если бы не брошенный в озеро рубль, и счастливое стечение обстоятельств, замерзал бы я сейчас на какой-нибудь лавочке…

- Не иначе сегодня – день сюрпризов! – подумал я. – Или бабушка снова оказалась права – и монетка обернулась маленьким чудом. Надо было только оглядеться по сторонам и подождать…

По узким кованым ступенькам мы поднялись на маленькое крыльцо, и я заметил еще одну деталь в архитектурном облике бывшей библиотеки. Стену над облупившейся вывеской украшал большой барельеф в виде совы, держащей в крючковатых лапах открытую книгу. Белая лепнина со временем посерела, хвост и часть крыла выглядели так, словно птица чудом спаслась от ретивых охотников. Но загнутый клюв был воинственно открыт, а круглые глаза смотрели дерзко и упрямо. Я бросил взгляд на страницы гипсовой книги. И немного удивился, потому что какой-то умник написал на ней красным маркером: «Никогда не сдавайся! » Я усмехнулся.

- Спасибо, тетушка Сова. Постараюсь.

И вошел в дом вслед за своими проводниками. Первый этаж особняка поверг меня в уныние. Обшарпанные стены, покрытые пылью пустые стеллажи – все это выглядело так, словно здесь прошла спешная эвакуация или еще что похуже. Заметив мое вытянувшееся лицо, Павел Сергеевич поспешил ободрить меня:

- Друг мой, не впадайте в отчаяние. Сейчас мы минуем это неприятное место, поднимемся на второй этаж, и вам откроется совсем другая картина.

Бродячий «философ» не обманул меня. Второй этаж здания, действительно, выглядел обжитым и даже в чем-то уютным. Он включал в себя три небольшие комнаты плюс какое-то подобие санузла. Должно быть, особняк еще не успели отключить от городской сети коммуникаций. В чем я с удовлетворением убедился, покрутив кран заржавленного умывальника. Вода лилась тонкой струйкой, электричество тоже горело, хотя и вполнакала. С последним в здании частенько случались перебои. Об этом виновато поведал мне Петр Алексеевич и вручил несколько толстых свечей. Уж не знаю, откуда он их взял. Наверное, снабдила сердобольная «хозяйка таверны». Пока приятели снимали свои чуднЫе наряды, и снова о чем-то громко спорили, я прошелся по всему второму этажу.

Видно было, что мои новые знакомые изрядно постарались, притаскивая сюда выброшенную неведомыми хозяевами на ближайшую свалку разномастную мебель, слегка вылинявшие занавески, какое-то подобие скатерти на стол и дырявую полосатую дорожку. Стулья и кресла, правда, были расшатанными, у шкафа не хватало одной дверцы, а облезлый кожаный диван и вовсе оказался без ножек. Но зато в комнате с диваном, которую мне любезно выделили, имелся настоящий камин! Большой, черный, как жерло вулкана, с мраморной полкой и золоченой львиной маской над ней. Я подумал, что в условиях неумолимо наступающей осени, это древнее средство обогрева станет моим спасением. Тем более что оконное стекло в моей комнате, к сожалению, оказалось с трещиной. И оттуда уже неприятно тянуло ночным сентябрьским холодом. Новые друзья раскланялись, пожелали мне спокойной ночи, еще раз упомянули, что мне можно смело пользоваться всем, что найдется в доме, и удалились в свою комнату на покой.

Мне же ни сон, ни покой пока не светили. В голову снова полезли тоскливые мысли о том, что жизнь, в общем-то, прожита, и прошла она как-то нелепо. Потом вспомнился злосчастный скандал в театре, и мне стало совсем паршиво. К тому же в комнате становилось все холоднее и холоднее.

Я повертел в руках колченогий стул, и решил, что еще пары таких раритетов для проживания здесь будет вполне достаточно.

После чего разломал предмет мебели, давно уже не украшавший помещение, затолкал обломки в жерло камина и поискал глазами подходящую для розжига бумагу. В отведенной мне комнатке ничего подобного не было, но зато я вспомнил, что, вроде бы, видел на первом этаже кипу каких-то пожелтевших газет. Стараясь производить как можно меньше шума, чтобы не потревожить «хозяев», я осторожно спустился вниз. Сунул газеты под мышку и только сейчас заметил валяющиеся под кривым стеллажом книжки. Видимо библиотекари впопыхах забыли о них или просто бросили, как морально устаревшие. Ну а для меня, уже смирившегося с мыслью о бессонной ночи, эта находка оказалась просто редкостной удачей! Я торопливо сгреб книжки и поспешил к себе.

Минут через десять, в камине весело гудел огонь. Языки пламени жадно сглотнули газеты и теперь неистово плясали на полированных останках несчастного стула. Оставшуюся бумагу я постелил прямо на пол, сел возле камина и повертел в руках найденные печатные издания. После чего хмыкнул, осознав, что не так уже мне и повезло. Кислотно-яркая обложка первой книги надежд на умное содержание не оставляла.

- «Поцелуй гадюки» - громко и с выражением прочел я вслух название, после чего пару секунд размышлял: а не отправить ли мне сей «шедевр» прямиком в огонь?

Потом все же решил приберечь на растопку и запустил «гадючьей» книгой в угол. И распахнул вторую. У этого опуса переплет отсутствовал вовсе, поэтому понять, что за жанр мне подвернулся, с ходу не вышло. Я уткнулся взглядом в страницу и тут же поперхнулся, зачитав следующее: «Я хочу тебя всеми возможными способами! – прошептала Мэри. Джон издал низкий протяжный стон и вошел в нее глубоко и надолго».

- Вот не понял, это дамский роман или инструкция к кухонному комбайну? Странные, однако, книжки попадаются в детских библиотеках!!! - рассуждал я, когда безумная история Мэри и Джона летела в угол прямиком к эпопее о поцелуях пресмыкающихся.

После столь проникновенных слов дальше, насколько я понял, шли исключительно глаголы: взял, вставил, повернул. Впрочем, черт с ними!

Пора ознакомиться с третьей книжкой. Надеюсь, ни гадюк, ни советов по художественной «койко-акробатике» в ней не будет. Припомнив, КАК мой тырнетный приятель называет подобную «литературу», я мысленно заржал, но не стал произносить характеристику вслух. И с некоторой опаской взял в руки последнее найденное издание. А потом с облегчением вздохнул, увидев на обложке знакомое имя: Александр Дюма «Асканио».

- Хм! – подумал я. – Что-то не припомню такого романа у знаменитого француза. Ну и ладно, значит, меня ждет литературное открытие. Судя по названию, дело там происходит в Италии или главный герой – итальянец.

Я не ошибся. Авантюрный роман месье Дюма повествовал о жизни и приключениях Бенвенуто Челлини – прославленного скульптора и ювелира шестнадцатого века. Пробираясь через хитросплетения сюжета, я уже, как в детстве, ощущал знакомый азарт, горячее сочувствие к герою, желание дочитать книгу, как можно скорее, чтобы узнать «а чем там все закончится? » Как вдруг в описании разговора Бенвенуто и короля Франциска Первого неожиданно натолкнулся на странные, и где-то даже – волшебные слова.

Герой романа рассказывал: «Как-то, когда мне было пять лет, я сидел с отцом в горнице, где перед тем кипятили белье. В очаге еще пылали дубовые поленья. Стояли сильные холода. Я взглянул на огонь и заметил среди языков пламени какое-то существо, похожее на ящерицу. Казалось, ящерица весело отплясывает в самом пекле. Я показал на нее отцу, а отец…прошу простить меня за вольность, но такой уж грубый обычай в наших краях… влепил мне внушительную затрещину и ласково сказал: «Ты ни в чем не провинился, сынок, и я ударил тебя, чтобы тебе запомнилась саламандра в огне. Не слыхал, чтобы кому-нибудь довелось ее увидеть». Не правда ли, ваше величество, это было предзнаменованием? »

 

Едва я успел дочитать фразу, как импровизированные «дрова» в камине громко затрещали и выбросили сноп искр. Они вылетели из камина горячей алой россыпью, и я торопливо отшатнулся назад, роняя книгу. В тот же миг, словно по указке невидимого режиссера, свет в доме мигнул и погас. От горящего камина по стенам и потолку побежали струящиеся тени. Что-то в его горячей глубине треснуло, и раскололось в очередной раз, и я, потрясенно распахнув глаза, увидел, как по сверкающим углям бежит…маленькая красно-золотая ящерица!!! Хвост ее был причудливо изогнут, тонкий хребет украшал гребень, похожий на языки пламени, а круглые глазки блестели, словно два черных алмаза. Огненная ящерка крутанулась вокруг своей оси, подпрыгнула на месте, завертелась в танце, разбрасывая искры. Потом остановилась и посмотрела прямо на меня. Я был готов поклясться, что взгляд ее был осмысленным! И более того – лукаво-приветливым, будто сказочное существо было давно со мной знакомо. Саламандра взмахнула хвостом и исчезла в гудящем пламени. Огонь полыхнул ярче, и я отодвинулся от камина, потирая горящий лоб. Несколько проворных искорок все же успели упасть мне на руки и на лицо, слегка подпалив волосы и бороду.

- Мда-а, вот так чудо наяву! – пробормотал я, как-то не найдя подходящих к случаю умных слов. – Эх, жаль, что некому влепить мне сейчас затрещину! Потому что завтра я решу, что это был всего лишь сон. Или вино в той таверне оказалось чересчур крепким. Интересно, а что мне еще покажет этот дом? Нашествие гномов? Прилет грифона? Или сюда явится добрый волшебник, чтобы покарать всех моих врагов, и восстановить справедливость?

Пока же ни того, ни другого, ни третьего не случилось. Остатки стула мирно догорали, камин больше не плевался искрами и вообще делал вид, что ничего из ряда вон выходящего, в его недрах не происходило. Электричество так и не включилось. Можно было бы зажечь свечу и читать дальше, но мне уже не хотелось. Чудо явленной в пламени камина саламандры было куда более захватывающим, чем все сюжетные повороты в книге Дюма. Я встал, прошелся по комнате туда-сюда, взъерошил волосы, пытаясь привести мысли в порядок. Но они разбегались стайкой проворных мышей.

- На гербе Франциска Первого тоже была изображена саламандра - почему-то вспомнил я. – Кстати, этот любитель искусств, если верить автору, жутко боялся своего коннетабля Шарля Бурбона. Все подозревал его в измене и, чтобы опередить противника, сам неправедным путем оттяпал часть его владений. После чего бедный Бурбон разозлился так, что сбежал в Англию и сговорился с тамошним королем воевать против Франциска.

Хм! К вопросу о предзнаменованиях! В данном случае король сделал все, чтобы его дурацкие предчувствия сбылись. А вообще, в честь чего в мое дурное творческое сознание полезла вдруг королевская тема? И в гримерке я себя сравнивал с государем из пьесы «Тень» и сейчас думаю о давно почившем и всеми забытом французском монархе. Господи, нашел, о чем думать! В моем-то положении! Тут мыслить надо, как осень и зиму пережить. Потому, что дров, то есть стульев в этом убежище с сентября по февраль нам, конечно же, не хватит. Может и впрямь устроиться куда-нибудь охранником? Или грузчиком в ту же таверну? Ха! Будет новая захватывающая пьеса про короля в изгнании. Без королевства и без земель…

После последней фразы в моем, к тому времени уже полусонном сознании что-то щелкнуло и сдвинулось с места. Я застыл посреди комнаты, а потом с бешеной скоростью рванулся к валявшейся на диване куртке. Где-то в ее недрах притаилась старая авторучка. Схватив ее, я в бессилии огляделся.

И, не найдя подходящего куска бумаги, кинулся писать звенящие в голове строки прямо на обратной стороне книжки про Челлини.

ГЛАВА 5. Что ты замер? Не знаешь, куда идти?

Одинокий и гордый король без королевства и без земель – я, бежавший из-под неволь, не променявший волю на хмель. По дороге в царство мое воля моя не умерла, по дороге в царство мое я не держу за пазухой зла.

Все горькие и нелепые неурядицы прошедших месяцев, все пережитое мною за это короткое время, точно кровь из открытой раны, выплескивалось сейчас на лист.

 

Никогда я не шел по кривой, часто встречая черное зло, не убоявшись, бросался в бой, и чаще всего, мне не везло. Но по дороге в царство мое воля моя не умерла, по дороге в царство мое я не держу за пазухой зла. И, когда закончится путь, не потушу в сердце пожар. Пусть переполнит он мою грудь – я приму корону, как дар!

Я дописал последнее слово, с силой нажав на перо, так, что тонкая бумага едва не прорвалась в этом месте. Потом выдохнул и перечел написанное.

Я знал, что утром надо будет сделать это еще раз, чтобы изменить стих к лучшему, потому что ночью внутренний критик спит, и все сочиненное в этот глухой час поначалу кажется безупречным. Но, кажется, стих, и впрямь, вышел хорошим. Вот только кто его прочтет? Приютившие меня нищие чудаки-философы? Ну, разве что им это покажется интересным.

Прежняя тоска черной водой опять подступила к сердцу. Зачем я копошусь, кропаю стишки и пьески, пытаюсь воевать с ветряными мельницами, то бишь, с дураком главрежем и им подобными?! Ведь знаю же, что все бессмысленно! Победят, в конечном итоге, депутаты и олигархи-колбасники, театр пойдет с молотка, артисты разойдутся кто - куда, может, погрустят немного, и снова заживут своей обыденной жизнью. Ну, не станет в этом мире моих слов, не станет чуть позже меня – так он от этого не рухнет! Дочери вырастут в чужой стране, и не вспомнят, оставшегося в России, отца-неудачника. Единственный человек, которому я был дорог, моя бабушка – давно в могиле. Исчезни я вместе со стихами и кучей творческих замыслов в голове – никто и не заметит!

А я все, как дурак, жгу свечу и складываю нелепые слова, уже не зная и сам – зачем и для чего?

- Странно, кстати, все получается – подумал я. – Моя приличная бабушка умудрилась вырастить беспутную дочь. У странных родителей вышел вполне нормальный – я. А дальше опять пошла карма – и из моих девчонок ничего хорошего не вышло. За «Levi Strauss» смогли Родину продать. Мда! Забавно было бы взглянуть на своего прадеда! Тем более, что моя старушка папашу своего вспоминать не любила…

 

Дальше в моем сознании, видимо, наступил провал. Причем я так и не понял: уснул ли я или просто отключился под напором отчаяния и душевной боли.

Но когда я открыл глаза, камин уже почти догорел, и гаснущие угли бросали на стены последние алые блики. Я покрутил одеревеневшей шеей, недоумевая: в честь чего я вдруг улегся спать на полу, раз есть диван? И вдруг услышал донесшийся со стороны дивана негромкий шелест. Я обернулся. И застыл на месте, борясь с желанием перекреститься или хотя бы протереть глаза. Там сидел незнакомец в черном плаще, примерно, одних со мною лет, насколько я смог разглядеть в неярком струящемся от камина свете.

- Сударь, не надо отчаиваться, - повторил он недавно сказанные мне слова бродячего философа. - Если хотя бы одному человеку нужно ваше творчество – не бросайте его! Даже если этот человек – вы…

- Вы - кто? – прошептал я. – И как, черт возьми, сюда попали?

Вместо ответа незнакомец встал и небрежным движением сбросил с плеч свой плащ. После чего подошел к подоконнику, взял залитую воском бутылку, служившую мне подсвечником, и воткнул в нее новую свечу. А потом достал из кармана… огниво! Да-да, кресало и кремень, точно в старой детской сказке. Странный мужчина щелкнул огнивом, свеча загорелась, и он снова повернулся ко мне. Теперь я мог рассмотреть своего ночного гостя во всех подробностях. Незнакомец был одет в бархатный камзол, стянутый в талии широким кожаным ремнем с золотой пряжкой. Из-под широкополой шляпы с пером на белоснежный кружевной воротник падали темные, слегка вьющиеся на концах волосы. Тонкое лицо с длинными усами и короткой густой бородкой покрывала аристократическая бледность, а глаза в зыбком свете свечи казались совсем черными и бездонными.

- Сударь, - повторил он низким глубоким голосом, - Я вижу, вы не на шутку озадачены, и даже не узнаете меня.

К тому времени я давно уже вскочил на ноги и торчал теперь посреди комнаты, как гвоздь в стенке, не зная, что мне делать дальше.

- А откуда я должен вас знать? – растерянно и оттого несколько агрессивно буркнул я.

Мужчина снисходительно улыбнулся и расстегнул пару пуговиц у ворота своего камзола. В его ладонь упала тонкая золотая цепочка с большим медальоном. Насколько я сумел разглядеть, на нем было вычеканено изображение короны и чего-то еще. То ли меч, перекрещенный с пером, то ли еще какая хитрая символика.

- И что из этого? – тупо, но непреклонно продолжал вопрошать я.

- Я – король - просто ответил незнакомец. – Одинокий, без королевства и без земель, как вы изволили только что написать.

Тут меня осенило, что все увиденное и услышанное секунду назад – не что иное, как плод больной фантазии моей внезапно поехавшей крыши. Видимо, она не снесла всех выпавших на мою долю злоключений.

- Ну-у, это как сказать! – невозмутимо откликнулся на мои мысли Одинокий Король. - Грань между безумием и гениальностью так зыбка! А обыватели ненавидят и боятся и тех, и других. Однако, госпожа История все расставляет на места. Сеньора Кихано современники называли безумцем, но для многих современных читателей он стал – воплощением рыцарского благородства. Доблестную Орлеанскую деву сожгли, как ведьму, а в ваши дни ее причислили к лику святых.

- «Пророков нет в отечестве своем, да и в других отечествах - не густо» – вздохнул я, невольно поддерживая этот более, чем странный разговор. - Мне-то что делать? Пафосно отбросить коньки в надежде, что умные потомки по заслугам оценят мои творения? Так ведь и автор цитаты как-то не сильно этого дождался. Потомки до сих пор спорят – гений он или урод?

- Ни в коем случае! - горячо воскликнул Король. – Сударь, если в этот час отчаяние ледяными тисками сжало ваше сердце, вспомните обо мне! Я не отступал перед злом, я без раздумий бросался в заведомо безнадежный бой, если на кону была жизнь и честь моих друзей! И я побеждал вопреки логике и здравому смыслу. Потому, что вы сами создали меня таким! Так пусть же в этот черный час автор примет совет от своего героя.

Он подошел ко мне совсем близко и тихо сказал:

- Вы потеряли веру в себя, сударь. Но эта вера не лежит на дороге, как камень. Ее надо сотворить, как хлеб, ее надо все время творить заново и создавать. Верьте в себя, не теряйте надежду и помните: то, во что вы верите, однажды оживает и становится вашим миром…

Свеча в бутылке затрещала и внезапно погасла. Угли в камине затухли, и комната погрузилась в полную темноту. Чертыхнувшись, я кинулся шарить в потемках, ища зажигалку. А когда нашел ее, ни с того, ни с сего опять вспыхнуло электричество. Оброненная книга лежала на полу. И нигде не было даже следа моего таинственного гостя! Ни плаща, брошенного им на диван, ни даже перышка из шляпы. Но, приглядевшись, я заметил на стене под подоконником две прямые короткие царапины. Как раз в том самом месте, где Король стоял, и касался выцветших обоев кончиками своих острых длинных шпор…

 

Я щелкнул выключателем и рухнул на продавленный диван.

- И куда крестьянину податься? – грустно спросил я сам себя. – Умирать глупо и рановато. Даже, если бы таковое желание у меня присутствовало, одного его маловато. Это только в сказках богатырь решал, что, если миссия выполнена, то ложился на лавку и помирал точно в установленный им самим срок. А я так не умею. Да и не выполнено в жизни ничего такого, за что было бы не стыдно. Я, если подумать, даже обычную мужскую программу не исполнил. Что там у нас – дом, сын, дерево? Дом я не построил, а благополучно про… Ну, то есть, пролюбил – если выразиться культурно. Сына – тоже не родил. А дерево, по всей видимости – я сам. Меня, конечно, можно посадить, если я внезапно надумаю придушить нашего главрежа, или госпожу Горгону, но что это даст?

Опять уйти во внутреннюю эмиграцию? Или – отбыть в настоящую?

Вот папенька с маменькой-то обрадуются! Впрочем, не обязательно тащиться для этого в Штаты. Можно сделать генетическую экспертизу, поменять паспорт и навестить историческую родину. Только зачем? Узнать, что дед Мазюлис – махровый нацик и национальный герой? Так мне-то с этого какая польза?

Не стану же я писать свое «Путешествие с врагом»? Рута Ванагайте уже прекрасно осветила эту тему и без меня… Я, когда ее книжку читал, тетеньку искренне пожалел. Узнавать ПРАВДУ иногда очень неприятно. Хотя, в отличие от нее я прекрасно знаю, ЧТО в Литве происходило. А вот разбираться в том – ЧЬЯ кровь во мне течет, ни разу не хочу. Спрятавшись за дедову фамилию, я от всех этих ужасов достаточно удачно отмежевался…

 Я закрыл глаза и попытался «выключить» голову. Что толку в сотый раз тщетно перебирать варианты, если решения задачи все равно нет? Но в мою дурную башку тут же услужливо полезли строчки:

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: