Ты поймешь меня, ворон-птица, ты ведь видел за триста лет судьбы, свадьбы, могилы, лица тех, кто был, и кого уж нет. Может, ты и о ней что слышал?

Может, даже, видал когда? Вот беда – протекает крыша… Печка тоже дымит. Беда…

 

- Пр-ротекает кр-рыша – не беда! Сквозь дыр-ры можно видеть звезды! – громко и отчетливо, хотя, и чуть картавя, произнес ворон.

Я слегка покачнулся и оперся рукой о мокрую стену. Сплю я, что ли посреди улицы и вижу очередной безумный сон?

- Что ты скажешь мне, вещая птица?

Прошептал я, ожидая ответа, и одновременно немного страшась его.

- Не бойся, не «Nevermor-re»!

Мне показалось, что в хриплом голосе птицы прозвучала легкая насмешка.

- А если сер-рьезно, совет мой такой! Бер-реги себя! Возможно, именно ты делаешь для кого-то этот мир-р тер-рпимым. Пр-рощай, поэт!

Ворон вспорхнул с моего плеча, издал прощальное карканье, и черной точкой растаял в хмуром ночном небе.

- Береги себя! – бормотал я, когда в состоянии легкого потрясения возвращался домой. – Легко сказать! Для того, чтобы уберечься от простуды, надо надевать теплую куртку, а что, скажите, делать, чтобы сберечь свое сердце от несчастной любви? Или хотя бы защитить последнее убежище от неприятелей? Не говоря уже о том, что безумно волнуюсь за моих друзей! Трое ребят уже пострадали в стычке, и я не хочу, чтоб такое повторилось. Эх, ворон, ворон! Смутную опасность, грозящую отовсюду, я и сам чую! Нет, чтобы совет какой-то конкретный мне дать, птица-говорун!

С этими словами я свернул было на улицу, ведущую к дому. Как вдруг бешеный рев клаксона и визг тормозов заставил меня отшатнуться назад. Какая-то черная машина, незамеченная мной в темноте, вырулила из-за поворота и едва не сбила меня! С трудом удержавшись на ногах, я уже открыл рот, дабы обложить шофера достойной такого идиота руганью. Но тут тонированное стекло отъехало в сторону, и я увидел нагло ухмыляющуюся физиономия Владлена.

- Ужасно хотелось тебя переехать. Жаль, не получилось - протянул он и вылез из машины.

Я успел заметить, что, кроме него в салоне сидят еще два бритых бугая.

Главреж встал передо мной, небрежно опершись рукой на капот.

- Испугался, сочинитель?

- Кого? Тебя? Да по мне - шел бы ты лесом!

Я старался говорить спокойно и небрежно. А про себя успел обрадоваться, что свалил сегодня на ночную прогулку один. Не хватало, чтобы этот мерзавец начал угрожать моим друзьям или, чего доброго, Ане.

- Не боишься, значит? Какие мы смелые! Или – глупые? Впрочем, как все безмозглые поэтишки! Сочинители дурацких стишков, которые никто не читает!

- Ты притащился сюда, чтобы поговорить со мной о поэзии? Хотя, нет, о чем я! В искусстве стихосложения ты разбираешься примерно так же, как свинья в знаменитых колбасных обрезках.

- Мне плевать и на тебя, и на твои попытки оскорбить меня. Я случайно проезжал! – снова ухмыльнулся Владлен. – А потом вижу – идет знакомая унылая фигура. Дай, думаю, остановлюсь, предупрежу бывшего сценариста по старой памяти кое о чем.

Он придвинулся ко мне вплотную.

- Все еще надеешься поставить свой дурацкий балаган? Недавней истории с битыми стеклами тебе было мало?!

Я собрал все мужество в кулак и рассмеялся ему в лицо.

- А ведь ты боишься меня, Владленчик! Можешь не пыжиться и не делать умное лицо! Тебе все равно это не идет. Хреновый из тебя дон Карлеоне, дорогой главреж! «Не верю», как говорил великий Станиславский! Подкупи хоть все жюри, привези столичных звездунов – ничего у тебя не выйдет.

Потому что ты всегда был бездарностью и ничтожеством!

Владлен оскалился, как загнанная в угол крыса.

- Ну, если я – ничтожество, то ты – жалкий осколок прошлого! Нищеброд, который сдохнет под забором, потому что вашу чертову богадельню власти города снесут по первому моему требованию! А твои стишки забудутся на второй день после твоих же похорон! Пойми ты, сочинитель убогий, не нужны этой стране ни поэты, ни таланты!

- А кто же нужен? – раздался сзади негромкий голос. – Такие проходимцы, как вы, господин главреж?

Я обернулся. За моей спиной стояли Иван, Алеша, Олег, и Никита с заклеенной пластырем щекой.

- Дружков привел, режиссер погорелого театра? – скривился мой противник. – Что – одному слабо со мной, как мужчине с мужчиной, поговорить?

Олег слегка прищурился.

- Что-то я не вижу перед собой настоящего мужчины. Такого, кто не унизится, до тупых угроз, и не выйдет на честный поединок в сопровождении парочки амбалов. Быть честным по нашим временам, это значит, быть единственным из десяти тысяч. Но вы в эту десятку не входите!

- Валите отсюда, господин главреж! – завершил разговор Ваня. - И знайте! Мы вас не боимся!

- Напрасно вы встали на моем пути - прошипел Владлен.

Но устраивать драку посреди улицы все же не решился. И жестом приказал уже начавшим вылезать из машины охранникам сесть обратно.

- Мне не страшны твои угрозы, Кассий! Они, как хладный ветер, пролетают мимо! – невозмутимо отозвался Олег.

Машина рванула с места и исчезла в глубине улицы. Я повернулся к друзьям.

- Вы меня «пасете», что ли?

- Не-а – ответил Леша. – Я - на работу иду, а Ваня – Никиту из больницы провожает: он ему там доктора знакомого подогнал.

- Ага, на работу! – хмыкнул я. – По этой улице «на работу» только могильщики да попы ходят. Потому, что здесь кроме кладбища ни одной конторы нет.

Мужики независимо пожали плечами.

- Где хотим, там и гуляем! Вы, батенька, у нас режиссер? Вот на сцене и командуйте!!!

Я махнул рукой.

- Ладно, я понял, что вы врете, но продолжайте! Какие у вас планы на ночь?

- Могу – копать, могу – не копать – рассмеялся Олег. – А что, есть какие-то предложения?

- Философов с работы встретить можешь? В такси посадить и в деревню сплавить? Тут минут сорок всего от города, тем более, по пустой дороге. Адрес сейчас напишу! Остальные – свободны! Тебя, Ванька, ребенок дома ждет.

А клерку нашему всю ночь рожу гримировать – а то он своими ранами весь офис утром распугает. Шрамы, конечно, украшают мужчину, но не в том случае, когда лицо – рабочий инструмент.

- А ничего, что ты один в доме останешься? – задумчиво спросил Леша.

- Плевать! – бодро ответил я. – Меня в нем еще найти надо! А, ежели, кто явится – я с ними в «Один дома» и поиграю. Будет весело. Особенно, если во мне «вражеская» кровь взыграет!

Я притащил сверху спальник и кресло, и достаточно скрытно устроился на первом этаже за стеллажами. Пустое помещение, наверняка, проскочат. А я, если что, успею в окно нырнуть. Тем более, что оно выходит не на улицу, а на задний двор. Местные кусты и партизанские тропы только мне известны. Так что ноги унести успею, в случае форс-мажора. Я еще раз поднялся наверх, откопал в «философской заначке» остатки коньяка, и забился в свое гнездо.

Раз курить в помещении – чревато, буду предаваться другому греху…

То ли от того, что я давно ничего не пил, то ли место дислокации на меня повлияло, но вместо того, чтобы уснуть, я начал сочинять грустный стих.

 

Сколько ж можно? Опять вы про это... Бросьте, ваши упреки – вранье!

Ну, не любит Россия поэтов, ну, кружится над ней воронье! Ну, так, господи, мы ж не поэты, мы ж не лезем в петлю к палачам...Так что бросьте вопросы-ответы, и советы оставьте врачам! Тут проблема не в этом, не в этом. Тут – как зубы болят, тут – как зуд! Ну, не любит Россия поэтов, а поэты ползут и ползут!

И рождаются, и умирают, и страдают – едрит твою мать! Ну, не знает Россия, не знает, куда этих поэтов девать! Уговаривать их бесполезно, а лечить – слишком много хлопот. Их железом... Железом? Железно!!! То, что надо, железом пойдет! Значит ночью, без шума, без света, их построить рядами у стен...Залп – и нету в России поэтов! Залп – и нету... России... Совсем...

Коньяк нисколько не притупил мою душевную боль. Только что сочиненные слова, жгли меня, как каленым железом, а перед глазами вставала наглая ухмылка главрежа. И опять мне начинало казаться, что жизнь проходит бессмысленно и как-то мимо, а все созданное мною так и канет в небытие, как предсказывал зловредный Владлен. Наверно, поэтому, когда я провалился в тревожное забытье, то увидел во сне странную и печальную картину. Будто стою я посреди пустой белой равнины. Очень холодно, с неба равномерно сыплются снежинки и печальным шелестом падают мне на плечи. Тут я опустил глаза и увидел, что под моими ногами, оказывается, не снежный наст, а белый бумажный лист! Внезапно край листа у самого горизонта озарила яркая вспышка. Словно кто-то невидимый чиркнул огромной зажигалкой! Белая равнина полыхнула, я почувствовал горький запах дыма. Огненный вал помчался ко мне, я бросился бежать. А бумага под ногами сворачивалась в спираль, и первые искры уже жалили мои плечи. Я дико заорал и проснулся.

В окно пробивались бледные лучи осеннего утра. В помещении бывшей библиотеки было тихо и пусто. Никто не пытался потревожить мой покой этой ночью, кроме незваного кошмара. Или это - очередное предзнаменование?

- Какая к черту разница? – прокряхтел я, вставая, и разминая затекшую поясницу. – Я уже после первой ночи в этом «доме с привидениями» ясно понял, что мой покой накрылся медным тазом. А теперь еще и сон. Это ж надо – такая жуть привиделась! Хотя проклятое пламя так и не догнало меня в этом сне. Значит, еще повоюем, черт возьми!

Я немного повеселел и поднялся наверх, бормоча себе под нос, написанный несколько лет назад, стих:

 

В моей, еще будущей, смерти, прошу никого не винить! Какая вам разница, черти, какого меня хоронить? Убитого, или больного, иль просто угасшего, в срок?

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: