МИХАИЛ АФАНАСЬЕВИЧ БУЛГАКОВ

(1891-1940)

" Как-то ночью в 1919 году, глухой осенью едучи в расхлябанном поезде, при свете свечечки, вставленной в бутылку из-под керосина, написал первый маленький рассказ. В городе, в который затащил меня поезд, отнес рассказ в редакцию газеты. Там его напечатали", - вспоминал Михаил Булгаков в " Автобиографии".

Город этот - Грозный, в то время " белый", куда врач Булгаков приехал из Владикавказа, а рассказ (вернее, эссе) назывался " Грядущие перспективы". Перспективы были неутешительные: " Теперь, когда наша несчастная родина находится на самом дне ямы позора и бедствия, в которую ее загнала " великая социальная революция", у многих из нас все чаще и чаще начинает являться одна и та же мысль... Она проста: а что же будет с нами дальше?.. Безумство двух последних лет толкнуло нас на страшный путь, и нам нет остановки, нет передышки. Мы начали пить чашу наказания и выпьем ее до конца..."

Это предсказание мы успели оценить. Не случайно в знаменитом письме " Правительству СССР" Михаил Булгаков сказал о себе: "...я - МИСТИЧЕСКИЙ ПИСАТЕЛЬ" (выделено Булгаковым). Свои взгляды на роль революции писатель не пересмотрел до конца жизни. Крушение монархии означало для Булгакова крушение самой России.

В 1966 году, через 26 лет после смерти писателя, журнал " Москва" начал публикацию его главного романа " Мастер и Маргарита", и " в белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой" в советскую литературу вошел прокуратор Иудеи Понтий Пилат, при котором на заре христианской эры совершились трагические события на Голгофе, - вошел в тот момент, когда страдал непобедимой головной болью, и эта боль физически передалась впечатлительному читателю. Исцелил от нее прокуратора, а вместе и читателя, Иешуа Га-Ноцри. И при каждом новом прочтении, дойдя до главы " Понтий Пилат", головная боль, как и избавление от нее, будут повторяться Какая мистическая сила слова и " действенная" метафора! Крайне сдержанная в оценках Анна Ахматова, прочтя роман еще в рукописи, сказала об авторе: " Он гений".

Изначально книга была задумана как " роман о дьяволе" Объявившийся в Москве 1920-

х годов Воланд со свитой не особенно удивил читателя. " Специалист по черной магии", каковым он назвался, а публикой принятый за иностранца, Воланд вполне вписывался в компанию и посетителей " Дома Грибоедова", этой ярмарки тщеславия - беллетриста Бескудникова, поэта Двубратского, писательницы Штурман Жорж... (" Вы - писатели? " - спросила команду Воланда у входа в дом литераторов вахтерша. - " Безусловно, - с достоинством ответил Коровьев" ), и с директором Варьете Степой Лиходеевым, и с администратором Варенухой... Вполне инфернальные фамилии!

Поразительно другое: в стране, где " большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о Боге", - как утверждал редактор " толстого журнала" Берлиоз, это самое " большинство" настолько заинтересовалось личностью Иешуа Га-Ноцри, что в начале семидесятых Новый Завет, в котором можно было узнать подлинную историю Иисуса Христа, стал одной из самых спрашиваемых книг на черном рынке, в других местах приобрести его было невозможно.

Роман произвел переворот, сначала светский, в сознании советского человека. " Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства: - Вы - атеисты?! - Да, мы - атеисты, - улыбаясь ответил Берлиоз..." Загадочный иностранец удивился: " Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели Бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле? - Сам человек и управляет, - поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос - Виноват, - мягко отозвался неизвестный, - для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?.."

После появления " Мастера и Маргариты", сразу сделавшейся " модной" книгой, называть себя атеистом стало как-то " неприлично" Не то чтобы все немедленно бросились посещать церковь, однако Новый Завет, прочитанный вслед за романом любознательными читателями сначала чисто литературно, потревожил, раскрыл душевные створки.

Так " роман о дьяволе" напомнил о Боге способом " от противного", что можно выразить строками Есенина' " Но коль черти в душе гнездились - значит, ангелы жили в ней".

Чрезвычайный случай в истории литературы, когда сенсация - а публикация " Мастера и Маргариты" была сенсацией - не умерла на следующий день. Книга, можно сказать, стала " романом века" Жадный интерес к " Мастеру и Маргарите" привел и к публичным мистериям: майские костюмированные балы на Патриарших прудах, приуроченные к дню рождения писателя, всевозможные булгаковские общества, театральная студия на чердаке дома со знаменитой квартирой 302-бис, разукрашенные символами и цитатами из романа стены подъезда...

Удивительно и то, как неуклонно судьба вела писателя к этой главной его книге. Но обо всем по порядку.

Михаил Афанасьевич Булгаков родился 3 (15) мая 1891 года в Киеве и провел там детство и юность. Критика отмечала в стиле Булгакова-писателя яркие поэтические краски, острый малороссийский юмор, " чертовщинку", роднящие его с молодым Гоголем Любовь к Киеву отразилась во многих произведениях Булгакова. " А Киев! - вспоминал его в Константинополе генерал Чернота (пьеса " Бег" ). - Эх, Киев! - город, красота! Вот так Лавра пылает на горах, а Днепро! Днеп-ро! Неописуемый воздух, неописуемый свет! Травы, сеном пахнет, склоны, долы, на Днепре черторой! "

Отец писателя, Афанасий Иванович Булгаков, был родом из Орла и происходил из семьи священника. В Орле Афанасий Иванович окончил духовную семинарию, а ко времени рождения Михаила был магистром богословия и профессором Киевской духовной академии по кафедре истории и разбора западных исповеданий. Его диссертация с довольно экстравагантным текстом называлась " Очерки истории методизма", ему принадлежат также работы " Баптизм", " Мормонство", " Идеал общественной жизни в католичестве, реформатстве и протестантизме". Он являлся редким специалистом по демонологии, так что эта тема могла заинтересовать будущего писателя еще в родительском доме. Афанасий Иванович ушел из жизни в 1907 году из-за болезни почек (нефросклероз). Мать, Варвара Михайловна, урожденная Покровская, дочь соборного протоиерея, родилась в городе Карачеве Орловской губернии и до замужества несколько лет работала учительницей.

В семье Булгаковых было семеро детей: четыре сестры и три брата. Семейство было дружное, веселое. " У нас в доме интеллектуальные интересы преобладали, - вспоминала сестра писателя Надежда Булгакова-Земская. - Очень много читали. Прекрасно знали литературу. Занимались иностранными языками. И очень любили музыку... наше основное увлечение была все-таки опера. Например, Михаил, который умел увлекаться, видел " Фауст", свою любимую оперу, 41 раз - гимна- ч зистом и студентом".

" Фауст" Гёте подскажет Михаилу Булгакову и основную идею " Мастера и Маргариты", выраженную словами гётевского Мефистофеля: " Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо", которые стали эпиграфом романа, а также имя героини. Не случайно " Мастера и Маргариту" Булгаков называл " своим " Фаустом".

По свидетельству сестры, любимыми писателями молодого Булгакова были Гоголь, Салтыков-Щедрин, Чехов, а из западных - Диккенс. В доме читали и шумевших в ту пору Горького, Леонида Андреева, Куприна, Бунина.

Несмотря на артистизм натуры и влечение к литературе, Михаил Булгаков избрал профессию врача. Окончив медицинский факультет Киевского университета с отличием в 1916 году, он вступил в Красный Крест и добровольно уехал на юго-западный фронт. Работал в военных госпиталях Западной Украины, затем был переведен в Смоленскую область, служил врачом в селе Никольском, а с сентября 1917 года - в Вяземской городской больнице.

Первая жена Михаила Булгакова Татьяна Николаевна Лаппа, с которой он обвенчался в 1913 году, вспоминала: " Там, в Вязьме, по-моему, он и начал писать; писал только ночами... Я спросила как-то: " Что ты пишешь? " - " Я не хочу тебе читать. Ты очень впечатлительная - скажешь, что я болен..." Знала только название - " Зеленый змий...".

По словам Татьяны Николаевны, годы в Никольском и Вязьме были омрачены пристрастием Булгакова к морфию (рассказ " Морфий" ).

Чувствовал он себя все хуже и хуже, пока наконец в состоянии крайнего физического и нервного истощения не уехал в Москву, где пытался получить освобождение от военной службы. Привычку к морфию Булгаков преодолел, что почти невероятно и свидетельствует о силе его натуры, а возможно, и о покровительстве судьбы. Болезненный же опыт " расширенного сознания", без сомнения, был задействован в некоторых сценах " Мастера и Маргариты".

Врачебная практика молодого Булгакова нашла отражение в цикле рассказов " Записки юного врача" (1925-1927).

Из-за болезни октябрь 1917 года прошел для Михаила Булгакова почти незамеченным. Вернувшись к нормальной жизни, с начала 1919 года он поселился в Киеве и, как писал в одной из анкет: "...последовательно призывался на службу в качестве врача всеми властями, занимавшими город". Полтора года, проведенные в кошмаре Гражданской войны, дали ему материал для будущего романа " Белая гвардия" и рассказа " Необыкновенные приключения доктора" (1922).

Мобилизованный в Киеве белой армией Деникина, Булгаков был отправлен на Северный Кавказ военврачом. Опубликовав в Грозном свой первый рассказ, он сделал окончательный выбор в пользу литературы.

В 1920-1921 годах, работая во Владикавказском подотделе искусств, Булгаков сочинил " с голодухи", как он выразился, пять пьес: " Самооборона", " Братья Турбины", " Глиняные женихи", " Сыновья муллы", " Парижские коммунары", которые желал бы забыть навсегда. " Как перед истинным Богом скажу, если кто меня спросит, чего я заслуживаю: заслуживаю я каторжных работ... Это за Владикавказ, - писал Булгаков в рассказе " Богема". -...грозный призрак голода постучался в мою скромную квартиру... А вслед за призраком постучался присяжный поверенный Гензулаев... Он меня подстрекнул написать вместе с ним революционную пьесу из туземного быта... Мы ее написали в семь с половиной дней, потратив таким образом на полтора дня больше, чем на сотворение мира... Одно могу сказать: если когда- нибудь будет конкурс на самую бессмысленную, бездарную и наглую пьесу, наша получит первую премию... Пьеса прошла три раза (рекорд), и вызывали авторов... я выходил и делал гримасы, чтобы моего лица не узнали на фотографической карточке (сцену снимали при магнии). Благодаря этим гримасам в городе расплылся слух, что я гениальный..." Кавказские впечатления отражены также в повести " Записки на манжетах" (1922 - 1923).

Булгакова посещали мысли об эмиграции, он даже пытался сесть на один из теплоходов, идущих в Константинополь. Это не удалось, и осенью 1921 года вместе с женой он уехал в Москву. На первых порах работал и секретарем ЛИТО Главполитпросвета, и конферансье в каком-то театрике на окраине... Наконец острое перо помогло ему стать хроникером и фельетонистом некоторых московских газет. В редакции " Гудка" сотрудничал вместе с молодыми Ильфом, Петровым, Катаевым, Бабелем, Олешей. Попав в литературно-журналистскую среду довольно зрелым человеком, держался несколько особняком, называя шумные литературные заседания " балом в лакейской".

Заинтересовалась Михаилом Булгаковым и русская газета " Накануне", издававшаяся в Берлине. " Шлите побольше Булгакова! " - писал оттуда Алексей Толстой московскому сотруднику газеты Э. Мин-длину. В литературном приложении к " Накануне" были опубликованы рассказы Булгакова " Похождения Чичикова" (о том, как гоголевские герои обживаются при Советах), " Красная корона", " Чаша жизни" (все - 1922), отрывки из " Записок на манжетах", " Багровый остров. Роман тов. Жюля Верна. С французского на эзоповский перевел Михаил А. Булгаков". По словам писателя, темой его первых рассказов, повестей и фельетонов являлись " бесчисленные уродства нашего быта".

"...Булгаков очаровал всю редакцию светской изысканностью манер, - вспоминал его в ту пору Миндлин. -.все - даже недоступные нам гипсово-твердый, ослепительно свежий воротничок и тщательно повязанный галстук... целованье ручек у дам и почти паркетная церемонность поклона, - решительно все выделяло его из нашей среды. И уж конечно, конечно, его длиннополая меховая шуба, в которой он, полный достоинства, поднимался в редакцию.."

Такой светский антураж, как и знаменитый булгаковский монокль, некоторым казался неуместным фрондерством - на фоне всеобщей разрухи, хотя в этом нетрудно угадать и обостренное чувство достоинства, и предощущение своей причастности истории. Любовь Евгеньевна Белозерская, в 1924 году ставшая второй женой Булгакова, заметила в воспоминаниях: " Мы часто опаздывали и всегда торопились Иногда бежали за транспортом. Но Михаил Афанасьевич неизменно приговаривал: " Главное - не терять достоинства". Перебирая в памяти прожитые с ним годы, можно сказать, что эта фраза, произносимая иногда по шутливому поводу, и было кредо всей жизни писателя Булгакова".

В дневниках Михаила Булгакова за 1925 год встречается запись " Сегодня в " Гудке" в первый раз с ужасом почувствовал, что я писать фельетонов больше не могу- Физически не могу". Начинался Булгаков-писатель. К тому времени в альманахе " Недра" вышли две его повести. " Дьяволиада" (1924) - сатира на советскую бюрократию, а также " Роковые яйца" (1925) - о научном открытии " луча жизни", который в невежественных руках представителей новой власти становится лучом смерти.

Созданная в этом же году блестящая философско-сатирическая повесть " Собачье сердце" опубликована не была (вышла лишь в 1987-м) " Это острый памфлет на современность, - писал о повести всесильный зампред совнаркома Л.Б. Каменев, - печатать ни в коем случае нельзя". Со своей колокольни он был прав. В " Собачьем сердце" Булгаков бросил вызов самой идее революции - социальному равенству, понимаемому как то, что " любая кухарка может управлять государством". Не может, - показал Булгаков Человек, берущийся не за свое дело и не имеющий к нему способностей, становится разрушителем. " Что такое эта ваша разруха?.. - говорит профессор. - Это вот что если я, вместо того чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха". Добрейший пес Шарик, превращенный в ходе хирургического эксперимента профессором Преображенским в " пролетария Шарикова", едва встав на две конечности, начинает агрессивно посягать на роль " начальника" жизни и чуть не сживает со света своего " папашу" профессора Булгаков не верил в возможность революционных (хирургических) преобразований, противопоставляя им путь естественной эволюции Пережив ужас общения со своим созданием, к этой же мысли приходит и профессор Преображенский: ".. зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно! Ведь родила же в Холмогорах мадам Ломоносова этого своего знаменитого.. человечество само заботится об этом и, в эволюционном порядке каждый год упорно выделяя из массы всякой мрази, создает десятками выдающихся гениев, украшающих земной шар".

Во время обыска в 1926 году повесть вместе с дневниками писателя была изъята органами ОГПУ

К слову сказать, знаменитую фразу " Рукописи не горят", которую в " Мастере и Маргарите" произносит Воланд, подтвердила сама жизнь Через два года по ходатайству Горького рукопись " Собачьего сердца" и дневники Булгакову вернули. Дневниковые записи он тут же сжег, и они считались погибшими. В конце восьмидесятых годов Комитет государственной безопасности передал в Центральный государственный архив литературы и искусства машинописную и фотографическую копии дневников писателя В 1997 году они были изданы отдельной книгой и разъяснили многие темные пятна в биографии и творчестве писателя. Так что нужные рукописи действительно не горят.

В 1925 году в журнале " Россия" вышли две части первого булгаков-ского романа " Белая гвардия" (полностью был опубликован за границей, у нас - в 1966 году). Максимилиан Волошин, назвавший Булгакова " первым, кто запечатлел душу русской усобицы", писал о романе издателю Н.С. Ангарскому: " Эта вещь представляется мне очень крупной; как дебют начинающего писателя ее можно сравнить только с дебютами Достоевского и Толстого".

На основе " Белой гвардии" была создана пьеса " Дни Турбиных", премьера которой состоялась во МХАТе 5 октября 1926 года и вызвала необычайный успех у зрителя. Отсутствие тенденциозности в изображении гражданской войны дало повод критике обвинить автора в апологии белого движения и назвать его " внутренним эмигрантом". На одном из обсуждений " Театральной политики советской власти" (доклад Луначарского) Маяковский шумел в адрес МХАТа' "...начали с тетей Маней и дядей Ваней и закончили " Белой гвардией" 1 (Смех)...Мы случайно дали возможность под руку буржуазии Булгакову пискнуть - и пискнул. А дальше мы не дадим. (Голос с места: " Запретить? " ). Нет, не запретить. Чего вы добьетесь запрещением? Что эта литература будет разноситься по углам и читаться с таким же удовольствием, как я двести раз читал в переписанном виде стихотворения Есенина. "

" Глашатай революции" предлагал попросту освистать " Дни Турбиных" в театре.

Маяковский не раз был партнером Булгакова по игре в бильярд. но " гражданская война" их взглядов продолжалась до трагического конца поэта. " Если в стихотворении " Буржуй-Нуво" Маяковский говорил, что " Дни Турбиных" написаны на потребу нэпманам, - вспоминала Любовь Белозерская, - то в " Клопе" предсказывается писательская смерть М.А. Булгакова. Плохим пророком был Владимир Владимирович! Булгаков оказался в словаре не умерших, а заново оживших слов..."

Защитило пьесу, как ни парадоксально, имя Сталина, который, судя по протоколам театра, смотрел ее семнадцать раз. Вряд ли это объясняется только политическими мотивами. Сталин сам от природы владел даром стихосложения (сохранились его юношеские стихи), и пристальный интерес вождя к литературной жизни стран - а читал он все мало-мальски заметные вещи - был не только идеологического происхождения. Михаила Булгакова он ценил как художника и, возможно, как честного человека, осмелившегося остаться самим собой Александр Тихонов, хлопотавший на приеме у Сталина за пьесу Эрдмана, передал такие слова вождя: " Эрдман мелко берет... Вот Булгаков!.. Тот здорово берет! Против шерсти берет! Это мне нравится! "

Период с 1925 по 1929 год можно назвать самым благополучным в творческой жизни Булгакова. " Дни Турбиных" поставили Михаила Булгакова в первый ряд драматургов, его пьесы шли в лучших театрах столицы: " Зойкина квартира" (1926) - в Театре Вахтангова (эту пьесу Сталин смотрел восемь раз), в 1928 году на сцене Камерного театра была осуществлена постановка " Багрового острова". Правда, критика его пьес в печати продолжалась. Булгаков собирал все рецензии и вклеивал их в специальный альбом. По его подсчетам, среди них было 298 отрицательных и всего три положительных.

В конце 1920-х годов пьесы Булгакова были сняты с репертуара, а его проза для публикаций считалась " непроходимой". Он был обречен на молчание и несколько раз обращался к ответственным лицам страны с просьбой отпустить его с женой за границу, на что не получил ответов. Наконец в отчаянную минуту, 28 марта 1930 года, Булгаков написал и отослал письмо " Правительству СССР", которое звучит как исповедь писателя. Вот несколько основных положений.

" После того, как все мои произведения были запрещены, среди многих граждан, которым я был известен, как писатель, стали раздаваться голоса, подающие мне один и тот же совет

Сочинить " коммунистическую пьесу" (в кавычках я привожу цитаты), а кроме того, обратиться к Правительству СССР с покаянным письмом, содержащим в себе отказ от прежних моих взглядов, высказанных мною в литературных произведениях, и уверения в том, что отныне я буду работать, как преданный идее коммунизма писатель-попутчик.

Цель: спастись от гонений, нищеты и неизбежной гибели в финале.

Этого совета я не послушался. Навряд ли мне удалось бы предстать перед Правительством СССР в выгодном свете, написав лживое письмо, представляющее собой неопрятный и к тому же наивный политический курбет. Попыток же сочинить коммунистическую пьесу я даже не производил, зная заведомо, что такая пьеса у меня не выйдет.

Созревшее во мне желание прекратить мои писательские мучения заставляет меня обратиться к Правительству СССР с письмом правдивым...

...Борьба с цензурой, какая бы они ни была и при какой бы власти она ни существовала, мой писательской долг, так же как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что если бы кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода.

Вот одна из черт моего творчества... Но с первой чертой в связи все остальные, выступающие в моих сатирических повестях: черные и мистические краски (я - МИСТИЧЕСКИЙ ПИСАТЕЛЬ), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, которым пропитан мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противупоставление ему излюбленной и Великой Эволюции, а самое главное - изображение страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего учителя М.Е. Салтыкова-Щедрина.

И, наконец, последние мои черты в погубленных пьесах " Дни Турбиных", " Бег" и в романе " Белая гвардия": упорное изображение русской интеллигенции как лучшего слоя в нашей стране В частности, изображение интеллигентско-дворянской семьи, волею непреложной исторической судьбы брошенной в годы гражданской войны в лагерь белой гвардии, в традициях " Войны и мира" Такое изображение вполне естественно для писателя, кровно связанного с интеллигенцией

Но такого рода изображения приводят к тому, что автор их в СССР, наравне со своими героями, получает - несмотря на свои великие усилия БЕССТРАСТНО СТАТЬ НАД КРАСНЫМИ И БЕЛЫМИ - аттестат белогвардейца-врага, а получив его, как всякий понимает, может считать себя конченым человеком в СССР..

Я прошу Советское Правительство принять во внимание, что я не политический деятель, а литератор, и что всю мою продукцию я отдал советской сцене...

Я прошу принять во внимание, что невозможность писать равносильна для меня погребению заживо...

Я ПРОШУ ПРАВИТЕЛЬСТВО СССР ПРИКАЗАТЬ МНЕ В СРОЧНОМ ПОРЯДКЕ ПОКИНУТЬ ПРЕДЕЛЫ СССР...

Если же и то, что я написал, неубедительно и меня обрекут на пожизненное молчание в СССР, я прошу Советское правительство дать мне работу...

Если меня не назначат режиссером, я прошусь на штатную должность статиста. Если и статистом нельзя - я прошусь на должность рабочего сцены..." (Выделено Булгаковым.)

Читая это беспримерное по смелости письмо, на память приходит мысль, высказанная Михаилом Пришвиным. " Может быть, и правда, секрет творческого таланта - в личном поведении автора? "

После " Письма" последовал знаменитый телефонный звонок Сталина на квартиру к Булгакову: " А может быть, правда, пустить вас за границу? Что, мы вам очень надоели? " И затравленный Булгаков сделал неожиданный выбор: " Я очень много думал в последнее время, может ли русский писатель жить вне родины, и мне кажется, что не может". Ему было предоставлено место режиссера МХАТа.

В октябре 1937-го Михаил Булгаков писал Борису Асафьеву. " За семь последних лет я сделал шестнадцать вещей разного жанра, и все они погибли. Такое положение невозможно. В доме у нас полная бесперспективность и мрак". Действительно, из неувидевших сцены пьес и неопубликованных произведений можно составить целый мартиролог. Репетировались, но не были доведены до постановки пьеса " Бег" (1927), продолжавшая тему " Белой гвардии", оборонная пьеса " Адам и Ева" (1931), фантастическая комедия " Блаженство" (1934), пьеса-гротеск " Иван Васильевич" (1935), которую сегодня все знают по замечательному фильму " Иван Васильевич меняет профессию", а также заказная пьеса о юности Сталина " Батум" (1939) Драма " Александр Пушкин Последние дни" (1939) появилась на сцене МХАТа только после смерти Булгакова, как и его инсценировки " Полоумный Журден", " Война и мир" (обе - 1932), " Дон Кихот" (1938) Исключение составили лишь инсценировка " Мертвых душ", поставленная во МХАТе в 1932 году и надолго задержавшаяся в его репертуаре, а также возобновленные по решению правительства в 1932 году " Дни Турбиных". Ни одно из драматургических произведений Булгакова при его жизни опубликовано не было.

Художественно-Документальная повесть " Жизнь господина де Мольера" (1933), написанная Булгаковым по предложению Горького для серии " Жизнь замечательных людей", тоже не увидела света, а пьеса " Мольер" в 1936 году прошла на сцене МХАТа всего несколько раз.

Театральный роман с этой труппой исчерпал себя. Булгаков, порвав с МХАТом, перешел на работу в Большой театр либреттистом, а злосчастная судьба драматурга стала темой автобиографического произведения, так и названного - " Театральный роман" (1937). " Сегодня у меня праздник, - сообщал Булгаков в одном из писем 3 октября 1936 года. - Ровно десять лет тому назад совершалась премьера " Турбиных". Сижу у чернильницы и жду, что откроется дверь и появятся Станиславский и Немирович с адресом и подношением.. Ценное же подношение будет выражено в большой кастрюле... наполненной той самой кровью, которую они выпили из меня за десять лет". Кстати, первоначальное название " Театрального романа" было вполне погребальным - " Записки покойника".

Кажется невероятным, что Булгаков не только преодолел все эти испытания, находясь в оппозиции и к власти, и к " революционному авангарду" как стилю, и к литературной среде, но при этом имел силы писать " в никуда" свой великий роман " Мастер и Маргарита".

Правда, у Булгакова была Елена Сергеевна, свято верившая в его гениальность и, видимо, посланная ему самой судьбой. Ведь когда два уже немолодых человека порывают каждый со своим устоявшимся семейным бытом, чтобы соединиться на неизвестность, - это любовь.

" За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? " - так начинается вторая часть романа " Мастер и Маргарита", подарившего Михаилу Булгакову вечность. Елене Сергеевне предназначено было стать и его вдохновительницей, и прототипом героини. " Она сулила славу, она подгоняла его и вот тут-то стала называть Мастером. Она нетерпеливо дожидалась обещанных уже последних слов о пятом прокураторе Иудеи, нараспев и громко повторяла отдельные фразы, которые ей нравились, и говорила, что в этом романе - ее жизнь", - писал автор о Маргарите.

Познакомились Булгаков и Елена Сергеевна в доме у общих знакомых в 1929 году. Она - благополучная жена крупного советского военачальника, к тому же и красавца, он - драматург, терпящий творческое крушение, когда под овации критики одна за другой убирались со сцены его пьесы. " Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих. Так поражает молния, так поражает финский нож! " - говорит Мастер в романе, а вот как вспоминает их встречу сама Елена Сергеевна: " Это была быстрая, необычайно быстрая, во всяком случае с моей стороны, любовь на всю жизнь".

Была не только любовь, был скандал с мужем, отцом ее двоих сыновей, был бурный разговор мужа с соперником, при котором, как в настоящих романах, фигурировал даже пистолет (к счастью, не пущенный в ход), был " домашний арест", выдержанный Еленой Сергеевной полтора года... " Но, очевидно, все-таки это была судьба, - вспоминала она много лет спустя. - Потому что когда я первый раз вышла на улицу, я встретила его, и первой фразой, которую он сказал, было. " Я не могу без тебя жить". И я ответила: " И я тоже". И мы решили соединиться, несмотря ни на что. И тогда же он мне сказал: " Дай мне слово, что умирать я буду у тебя на руках"... И я, смеясь, сказала: " Конечно, конечно..." Он сказал: " Я говорю очень серьезно, поклянись". И в результате я поклялась".

Роман, в окончательном варианте названный " Мастер и Маргарита", был начат еще до встречи с Еленой Сергеевной, в 1928 году, и назывался тогда " Черный маг" или " Копыто дьявола". Сюжетная линия о любви Мастера и Маргариты появилась позже - во второй части. Вообще же в романе три самостоятельных сюжетных пласта - Воланд, посетивший Москву и наделавший много шума, Мастер и Маргарита, а также " евангельские главы" о Понтии Пилате и Иешуа Га-Ноцри, - сплавленные творческой волей автора в некое единство, что и по сей день доставляет много хлопот критикам: кто главный герой? не является ли эта книга апологией дьявола? каково " исповедание веры" | самого Булгакова? и т.д.

Представляется, что ближе всех к разгадке основной мысли романа подошел Петр Палиевский1 " Заметим: нигде не прикоснулся Воланд, булгаковский князь тьмы, к тому, кто сознает честь... Но он немедленно просачивается туда, где ему оставлена щель, где отступили, распались и вообразили, что спрятались: к буфетчику с " рыбкой второй свежести" и золотыми десятками в тайниках; к профессору, чуть подзабывшему Гиппократову клятву... Так или иначе, но все несомненнее выступает мысль: наглецы из компании Воланда играют лишь роли, которые мы сами для них написали... то самое, что другой русский писатель (Василий Розанов. - Л.К.) определил как " мы гибнем., от неуважения себя".

Был ли Михаил Булгаков верующим человеком? Ответ можно найти у него самого. 5 января 1925 года Булгаков записал в дневнике- " Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера " Безбожника", был потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне. Соль в идее, ее можно доказать документально: Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Нетрудно понять, чья это работа. Этому преступлению нет цены".

Возможно, именно в это время и возник замысел романа, который, как мы помним, начинается с тогог что поэт Иван Николаевич Поны-рев, пишущий под псевдонимом Бездомный, обсуждал с редактором журнала Берлиозом свою поэму, где очертил " главное действующее лицо..., то есть Иисуса, очень черными красками... Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем - простые выдумки..." Тут-то перед ними и возник Воланд со своей шайкой.

Булгаков писал " Мастера и Маргариту" двенадцать лет, последние вставки он диктовал Елене Сергеевне за две недели до смерти и взял с нее клятву, что роман она опубликует.

В сорок восемь лет его настигла та же болезнь, которая в этом же возрасте унесла из жизни отца - нефросклероз. Перед женитьбой Михаил Афанасьевич говорил Елене Сергеевне: " Я буду умирать тяжело". К сожалению, и здесь он оказался пророком. Перед смертью он ослеп, испытывал невыносимые боли, почти потерял речь, но Елена Сергеевна сдержала свою клятву - не отдала его в больницу. Он умер, держа ее за руку. Случилось это 10 марта 1940 года. Сдержала она и другую клятву - опубликовала его произведения.

Перед уходом Михаил Афанасьевич успел сделать важные для него распоряжения: послал свою сестру Лелю за Татьяной Николаевной, его первой женой, чтобы попросить у нее прощения (при расставании он сказал ей: " Меня за тебя Бог накажет" и, видимо, помнил это всю жизнь), но ее в Москве не оказалось, а также попросил своего друга Павла Сергеевича Попова отслужить по нему панихиду.

Михаил Афанасьевич Булгаков похоронен на Новодевичьем кладбище. До начала пятидесятых годов на его могиле не было ни креста, ни памятника Елена Сергеевна не раз захаживала в прикладбищенс-кую мастерскую в поисках надгробной плиты и однажды заметила в яме среди обломков мрамора огромный черный камень. " Что это? " - поинтересовалась у гранильщиков. - " Да Голгофа". - " Как Голгофа? " Ей объяснили, что на могиле Гоголя стояла Голгофа с крестом, пока к юбилею не поставили новый памятник Камень этот, по преданию, выбрал в Крыму Иван Аксаков и привез в Москву на лошадях. " Покупаю", - не раздумывая сказала Елена Сергеевна. Так гоголевская Голгофа стала надгробным памятником Булгакова

Когда-то Михаил Булгаков писал Павлу Попову, вспоминая Гоголя: " Учитель, укрой меня своей чугунной шинелью" По слову и сбылось.

Любовь Калюжная

АКУТАГАВА РЮНОСКЭ

(1892-1927)

" Я не жду, что получу признание в будущие времена. Суждение! публики постоянно бьет мимо цели... Тем более я - простой литератор... Иногда я представляю себе, как через пятнадцать, двадцать, а тем более через сто лет даже о моем существовании уже никто не будет: знать. В это время собрание моих сочинений, погребенное в пыли, в углу на полке у букиниста на Канда (район Токио, где расположены книжные магазины. - Л.К.) будет тщетно ждать читателя..." - так безотрадно представлял свою посмертную творческую судьбу Акутагава Рюноскэ.

Акутагава, тончайший психолог, обладатель яркого пророческого дара, в этом предсказании ошибся. Книга новелл японского писателя украшает нашу " Всемирную библиотеку", где его имя соседствует с самыми великими писателями, он издается и переиздается на всех континентах, его произведения экранизируются, он признанный мировой классик, в Японии ежегодной премией имени Акутагава Рюноскэ награждают лучших писателей, а ведь он прожил всего 35 лет. Для писателя-прозаикг такой возраст, за редким исключением, является младенческим.

" Он хотел жить так неистово, чтобы можно было в любую минуту умереть без сожаления", - писал Акутагава в последнем автобиографическом произведении. И он жил неистово.

Акутагава Рюноскэ родился в Токио. Это произошло утром 1 марта 1892 года, а по старинному времяисчислению - в час Дракона дня Дракона месяца Дракона. Именно поэтому его назвали Рюноскэ: смысловой иероглиф имени - " рю" означает " дракон". Фамилия его в то время была Ниихара. Отцом мальчика являлся торговец из Ямагути. Был ли Рюноскэ законным сыном - неизвестно.

Его мать сошла с ума, когда ребенку исполнилось всего девять месяцев. По японскому обычаю младенца отдали на усыновление в бездетную семью старшего брата матери - Акутагава Митиаки, и он дал мальчику свою фамилию. Дядюшка, ставший его отцом, служил начальником строительного отдела Токийской префектуры и, в отличие от матери, был человеком состоятельным, большим ценителем и знатоком японской культуры. Он ввел в мир искусства и своего приемного сына, сумев еще в детстве привить ему любовь к японской и китайской классике.

В школе Акутагава учился отлично по всем предметам, но больше других любил литературу. Вместе с одноклассниками в одиннадцать лет издавал рукописный журнал, в четырнадцатилетнем возрасте читал Анатоля Франса и Генрика Ибсена Позже, учась на литературном отделении высшей школы, увлекался европейскими поэтами, прозаиками, философами, отдавая предпочтение Бодлеру, Стриндбергу, Бергсону.

В 1913 году Акутагава поступил в Токийский университет на отделение английской литературы. К этому времени относятся его первые литературные опыты.

В то время Япония была молодой буржуазной страной и стремилась во всем сравняться с Западом, но литературный мир все еще сохранял феодальные приметы. Писатели объединялись в кланы, окружали себя учениками в роли " подмастерий", нещадно их эксплуатируя. Все издания находились под строгим контролем того или иного клана. Для того чтобы опубликовать свои произведения, начинающему литератору надо было " войти в ворота", то есть пойти на выучку к влиятельному литературному покровителю. Впрочем, это имело и свои плюсы. В ту пору в Японии не существовало издательской редактуры, и если молодой писатель попадал в ученики к настоящему мастеру, он проходил у него необходимую школу писательского мастерства.

В 1915 году Акутагава Рюноскэ, автор двух рассказов, впервые пришел в дом к своему любимому писателю Нацумэ Сосэки. Последние десять лет японской литературы называли " годами Нацумэ". Судя по тому, что Рюноскэ не пришлось заниматься у него хозяйством, Нацумэ, видимо, сразу разглядел в нем незаурядный талант.

Надо сказать, что Акутагава принадлежал к университетскому литературному клану и два его первых рассказа - " Маска хёттоко" и " Ворота Расёмон" (ныне хорошо известный по одноименному фильму) были опубликованы в солидном ежемесячнике " Тэйкоку бунгаку", так что проблем с публикацией у него не было. И все же Акутагава счел необходимым " войти в ворота" Нацумэ Сосэки

Еще в 1885 году литературовед Цубоути Сёё, специализирующийся на английской литературе, выпустил трактат " Сущность романа". Автор призывал писателей отказаться от традиционной японской поэтики с ее дерзкой метафорой и острой фабулой и взять на вооружение европейскую технику описания, сформулировав новый литературный метод " сядзицусюги" - отражать, как есть, или, по другому, быть верным действительности.

В конце XIX века Япония только усваивала многообразие западных течений: романтизм, сентиментализм, реализм, натурализм, декадентские и модернистские новации, и все они в непереваренном виде переносились на страницы произведений новой генерации японских писателей. Сёё в своей статье четко определил магистральное направление, ориентирующее на реализм.

" Сядзицусюги" многими литераторами был воспринят буквально и привел к плоской фотографичности и почти порнографическому самообнажению героев. Нацумэ Сосэки был один из немногих, кому удалось соединить японскую и европейскую поэтики, достигнув объемного реализма. Этот литературный метод исповедовал и Акутагава, сумев выхватить важную для себя мысль из " Сущности романа": " Главное - описание чувства, потом уже нравов и обычаев... Чувство - это мозг произведения".

Человеческая психология стала центральным объектом писательского интереса Акутагава Рюноскэ, а искусство - смыслом его жизни. " Человеческая жизнь не стоит и одной строки Бодлера", - провозгласил он.

Новеллы о парадоксах психологии - " Ворота Расёмон", " Нос", " Бататовая каша" - принесли ему известность. Акутагава был назван лучшим современным писателем Японии.

Через несколько лет в газете " Осака майнити" была опубликована одна из самых блестящих и страшных новелл Акутагава " Муки ада" (1918). Можно сказать, что в ней он предсказал свою судьбу.

Придворный художник владетельного князя - Ёсихидэ любил только две вещи на свете: искусство и свою юную дочь. Он был великим мастером, но злым и желчным человеком И еще он не умел изображать то, чего никогда не видел хотя бы во сне. Однажды князь повелел ему расписать ширмы картинами мук ада. Поначалу работа шла успешно: адское пламя художник видел во время пожара, муки грешников наблюдал, истязая своих учеников, слуги ада со звериными мордами являлись ему в ночных кошмарах. Однако, по замыслу, в центре картины должна была стоять охваченная огнем придворная дама, а этого Ёсихидэ не видел никогда. Он обратился к князю с просьбой сжечь на его глазах женщину. И тот, чтобы проучить жестокого старика, приказал вместо безвинной женщины сжечь его единственную дочь. Ёсихидэ не бросился спасать дочь из огня, как того ожидал князь, - он рисовал картину. Закончив свой шедевр, художник удавился.

Эта притча сколь жестока, столь и правдива - за великие произведения искусства всегда приходится расплачиваться чьей-то жизнью. Такова цена бессмертия.

Став литературным мэтром, Акутагава Рюноскэ принимал в своем кабинете по определенным дням начинающих писателей, посещал банкеты, собирал антиквариат, скандалил с издателями из-за гонораров, совершал лекционные поездки по стране, побывал в Китае и Корее... Но это были лишь вылазки в мир, главное - он непрерывно, почти маниакально писал.

Он не участвовал в общественной жизни, ни с кем и ни с чем не боролся, не занимался воспитанием своих троих сыновей, почти не заметил великого землетрясения, опустошившего в 1923 году пять

префектур Японии, среди них и столичную, лишь посетовав, что при этом погибло много бесценных произведений искусства... Он неисточво писал.

Талант Акутагава Рюноскэ казался неисчерпаемым - на протяжении жизни так никому и не удалось потеснить его с первого места в японской литературе. Новеллы, рассказы, пьесы, повести, стихи... Произведения фантастические и реалистические, исторические и современные, безыскусные повествования и изощренные стилизации.

Его сборники выходили один за другим и мгновенно раскупались В 1925 году его книгой открылась многотомная серия " Собрания современных произведений". Слава его была безграничной. Однако жизненные силы начали покидать Акутагава Рюноскэ. Он страдал от нервного истощения, по ночам его душили кошмары, являлись страшные призраки давно ушедших людей - муж сестры, покончивший самоубийством, умершая дочь сумасшедшего, которую он когда-то знал...

Акутагава продолжал работать. В 1927 году ежемесячник " Кайдзо" опубликовал его сатирическую утопию " В стране водяных", в которой читатели увидели пародию на буржуазную Японию

Все чаще Акутагава вспоминал мать, опасаясь, что унаследовал от нее неустойчивую психику. Его начал мучить страх подступающего безумия. В этом состоянии он написал " Зубчатые колеса" и " Жизнь идиота", считающиеся вершиной его творчества и всей довоенной японской литературы.

" Жизнь идиота" стала предсмертной исповедью писателя, впадающего в безумие, как он полагал, оттого, что захвачен злым демоном " конца века". Перед его разорванным сознанием фрагментарно проносится вся жизнь. Приведем несколько отрывков из этого, потрясающего по силе, человеческого и литературного документа:

" Он, двадцатилетний, стоял на приставной лестнице европейского типа перед книжными полками и рассматривал новые книги. Мопассан, Бодлер, Стриндберг, Ибсен, Шоу, Толстой...

Тем временем надвинулись сумерки. Но он с увлечением продолжал читать надписи на корешках. Перед ним стояли не столько книги, сколько сам " конец века". Ницше, Верлен, братья Гонкуры, Достоевский, Гауптман, Флобер...

Образ Вийона, ждущего виселицы, стал появляться в его снах. Сколько раз он, подобно Вийону, хотел спуститься на самое дно! Но условия его жизни и недостаток физической энергии не позволили ему сделать это. Он постепенно слабел. Как дерево, сохнущее с вершины, которое когда-то видел Свифт...

Злой демон " конца века" действительно им овладел. Он почувствоал зависть к людям средневековья, которые полагались на Бога. Но верить в Бога, верить в любовь Бога он был не в состоянии. В Бога, в которого верил даже Кокто! "

" Жизнь идиота", завершенная в июне 1927 года, явилась первым предостережением молодому XX веку, который на своем закате был назван безбожным. Злой демон " конца века" XIX-го овладел новым столетием и обжился на страницах книг многих больших писателей. В России злым демоном был одержим весь серебряный век, что гениально показала Анна Ахматова в своей " Поэме без героя", которую можно назвать покаянием серебряного века.

На рассвете 4 июля 1927 года Акутагава Рюноскэ покончил жизнь самоубийством, приняв смертельную дозу веронала.

Любовь Калюжная

МАРИНА ИВАНОВНА ЦВЕТАЕВА

(1892-1941)

Недавно мне на глаза попалась небольшая газетная заметка современного писателя под заголовком " Я люблю смотреть, как умирают дети". В заголовок он вынес эпатажную строку Маяковского из начала XX века, а сама заметка о наших днях, о конце этого века в России. " Даже самая эпатажная строка русской поэзии кажется сегодня слабой. В ней слишком много пафоса отчаянного протеста еще той, прекрасной эпохи. Теперь все - другое. Никто от конца света в ужас не приходит... Недавние взрывы (имеются в виду взрывы домов в Москве в сентябре 1999 года. - Г. И.) можно представить себе как большой будильник - проснитесь! Никто не проснулся. Никто даже особенно не ужаснулся - ну если только на минуту, не больше. Интересно все-таки, что может нас разбудить. Чернобыль не разбудил. Свидетельства о преступлениях коммунизма никого не тронули... государство обворовало нас много раз - только почесались, массовые заказные убийства никем не раскрытые - подумаешь!.. Наркомания среди молодежи - ну и что? Бешено нарастает эпидемия СПИДа - неважно. Детская армия вчерашних школьников воюет против кавказских профессионалов - пусть! Не помогла даже свобода слова - никто не верит ни в какое слово... "

Автор заметки много чего перечисляет, от чего другая нация бы встрепенулась, поднялась, начала что-то делать, чтобы ситуацию резко исправить, а в России сейчас взорви хоть всю Москву - это будет только радость для провинциальных политиков, начнут выбирать новую столицу и за этими хлопотами забудут вообще о существовании Москвы.

Писатель делает вывод, что мы живем в каком-то бреду, который надо взорвать, проломить, что-то сделать. Иначе мы вот-вот вообще потеряем Россию, хотя, может быть, она уже потеряна... Он считает, что " это - возмездие. Это страшно сказать, но оно справедливо". Считает, что это возмездие за черты нашего национального характера. " Это приговор русской лени, равнодушию к человеческой жизни, алкогольному безумию, развалу института семьи. Нам казалось: обойдется. Как-нибудь проскочим. С помощью воровства, Бога, Запада... У нас нет основы цивилизованной нации - личного и общественного самосознания. Мы не общество, а куча одичавших людей".

Такую большую цитату я выписал для того, чтобы читатель проникся таким тревожным ощущением нашего времени. Но больше я привел эту заметку для того, чтобы, оттолкнувшись от нашего времени, перенестись в начало XX века, когда созревал талант Марины Цветаевой. Хочу сразу же заметить, что автор опрометчиво называет начало века " той, прекрасной эпохой". Она прекрасна с точки зрения творческих достижений русских поэтов, художников, музыкантов, но совсем не прекрасна как общая ситуация в России. Александр Блок с легкостью расставался с той эпохой в 1918 году, он писал: " Художнику надлежит знать, что той России, которая была, - нет и никогда не будет. Европы, которая была, нет и не будет. То и другое явится, может быть, в удесятеренном ужасе, так что жить станет нестерпимо. Но того ужаса, который был, уже не будет. Мир вступил в новую эру". Блок считал, что он присутствует уже много лет при гниении и тлении " той цивилизации, той государственности, той религии".

Дореволюционную Россию идеализировать не надо. Это видно, например, и по письмам Тютчева. А вот В.В. Розанов в " Апокалипсисе нашего времени" говорит наотмашь: " Не довольно ли писать о нашей вонючий Революции - и о прогнившем насквозь Царстве, - которые воистину стоят друг друга".

Начало XX века - это борьба Революции и Царства. Блок, Розанов и многие другие отвергали и то и другое, они хотели некой новой эры, новизны и социальной, и духовной, и творческой. Другое дело, что потом многие испугались грянувшей новизны, многие ждали новизны совсем другого рода, чем большевизм, но уж тут как получилось.

" Художнику надлежит готовиться встретить еще более великие события, имеющие наступить, и, встретив, суметь склониться перед ними", - писал Блок. Брюсов, Клюев, Пастернак, Есенин, Цветаева и многие другие поэты приняли " великие события" при всей их кроваво-сти, а Бунин, Гиппиус, Бальмонт, Вяч. Иванов и также многие другие - нет, не склонились.

Марина Цветаева с жадным художническим вниманием относилась ко всему новому, меняющемуся. Даже потом, в эмиграции в 1928 году, на вопрос: " Что же скажете о России после чтения Маяковского? " - а дело было после выступления Маяковского в Париже - Цветаева, не задумываясь, ответила: " Что сила - там..."

Это была сила новизны, сила той новой эры, к которой стремился Блок, к которой стремилась и Цветаева.

Подводя итог моему пространному рассуждению о начале и конце XX века, я хочу еще раз акцентировать внимание читателя на том, что Цветаева творчески созревала примерно в такое же время, какое переживаем и мы. Сегодня многие хотят все пробудить, обновить, по сути призывают новую эпоху - сегодня многие художники видят тупик, в который зашли жизнь, искусство и вообще все. Сегодня, как воздух, нужно новое Слово.

Такое же новое Слово ждали и в начале XX века. Марина Цветаева как поэт рождена предчувствием и воплощением того нового Слова. Ее невероятная творческая интенсивность, изобразительная воля, максимализм и воинствующий романтизм, ее сложный поэтический мир с постоянным глубочайшим монологизмом, со сложнейшими переходами от заклинаний к плачам, потом к пению, потом опять к заклинаниям, ее дерзкий переход от традиционности к авангарду и снова от авангарда к традиционности... одним словом, вся новизна поэзии Цветаевой идет от глубочайшей потребности личности поэта в новизне не только формально-поэтической, но в новизне почти вселенской.

Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года в полночь на Иоанна Богослова.

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья,

Я родилась.

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоанн Богослов.

Мне и доныне Хочется грызть Жаркой рябины Горькую кисть.

Она родилась в семье профессора-искусствоведа Ивана Владимировича Цветаева и его жены, талантливой пианистки. Отец остался навсегда в памяти России как создатель Музея изобразительных искусств (теперь - имени А.С. Пушкина). На музее установлена мемориальная доска с его именем.

Домашний мир Цветаевых был пронизан интересом к искусству. Кругом были книги по античности, бюсты античных богов и героев Поэтому в стихах Марины Ивановны много реминисценций и мифологических образов из античных времен. Она даже написала пьесы " Федра" и " Тезей", а дочь свою назвала Ариадной.

Мать - это прежде всего музыкальность, унаследованная Мариной. Восприятие мира через звук - это от матери. Мария Александровна Мейн - мать Марины - по крови была и немкой, и полькой, и чешкой, что, как считают специалисты, сказалось на взрывчатом характере дочери. Но эта взрывчатость в соединении с музыкальностью и дала миру неповторимый музыкальный мир Цветаевой. У нее в поэзии музыка не певуча, не мелодична, а, наоборот, резка, дисгармонична. Но это была и музыка эпохи. Примерно то же самое уловили тогда во времени композиторы Скрябин, Стравинский, Шостакович. Последний даже написал на стихи Цветаевой несколько произведений.

Надо сказать, что отец ее был выходцем из бедного сельского священства, по сути выходцем из крестьян. Именно от отца Цветаева унаследовала свою " двужильность" и трудолюбие. Она сама не раз говорила, что все это от той земли от отцовской, где родился Илья Муромец - отец был из Талицкого уезда Владимирской губернии.

Первая книга у Цветаевой вышла в 1910 году - " Вечерний альбом". Многие отметили, что это был сборник еще полудетских стихов. Хотя эта полудетскость и пленяла, Николай Гумилёв, читая уже второй ее сборник - " Волшебный фонарь", - отметил: " Первая книга Марины Цветаевой " Вечерний альбом" заставила поверить в нее, и, может быть, больше всего - своей неподдельной детскостью, так мило-наивно не сознающей своего отличия от зрелости". О второй книге он уже высказался сурово: " Волшебный фонарь" - уже подделка, и изданная к тому же в стилизованном " под детей" книгоиздательстве".

Гумилёв вторую книгу раскритиковал. А Волошин и первую, и вторую книги активно поддержал. И не только Волошин - Брюсов тоже.

Цветаева не просто обретала саму себя в поэзии. Она примеряла на себя различные маски - цыганки, грешницы, куртизанки - пока пришла уже к себе зрелой. И все это время она особенно прислушивалась к советам поэта Волошина и своего мужа Сергея Эфрона.

Стихи 1916-1917 годов составили книги " Версты I" и " Версты II". В них Цветаева распахнута миру, всему сущему; повинуясь интуиции, она благословляет свистящий ветер перемен. Но вместе с тем - а шла война, Россия проигрывала многие сражения - Цветаева передавала трагизм эпохи, жалость и печаль переполняли ее сердце.

Белое солнце и низкие, низкие тучи,

Вдоль огородов - за белой стеною - погост.

И на песке вереница соломенных чучел

Под перекладинами в человеческий рост.

И, перевесившись через заборные колья, Вижу: дороги, деревья, солдаты вразброд... Старая баба - посыпанный крупною солью Черный ломоть у калитки жует и жует.

Чем прогневили тебя эти серые хаты, Господи! - и для чего стольким простреливать грудь? Поезд прошел и завыл, и завыли солдаты, И запылил, запылил отступающий путь...

Нет, умереть! Никогда не родиться бы лучше,

Чем этот жалобный, жалостный каторжный вой

О чернобровых красавицах. - Ох, и поют же

Нынче солдаты! О, Господи Боже ты мой!

Именно в это время в стихи Цветаевой входит народное слово. Все - сказка, былина, заклятия, частушки - входят в ее поэтическую речь.

Фольклор в ней как бы очнулся.

Заклинаю тебя от злата, От полночной вдовы крылатой, От болотного злого дыма, От старухи, бредущей мимо.

Змеи под кустом, Воды под мостом. Дороги крестом, От бабы - постом...

Потом фольклор станет основой целых поэм - " Царь-Девица", " На Красном коне", " Молодец".

Исследователь творчества М. Цветаевой А. Павловский пишет: " Из стихов " Верст" видно, какое огромное интонационное разнообразие русской гибкой и полифоничной культуры навсегда вошло в ее слух. Этого богатства хватило ей не только на стихи " Верст", а затем на большие поэмы, но и на прозу, на всю жизнь. При своей феноменальной слуховой памяти природного музыканта ей было нетрудно не только сохранить этот бесценный запас во все года эмиграции, когда речевое море отступило от нее, оставив на каменном островке парижской улицы, но и постоянно творчески варьировать, аранжировать и даже приумножать его. В русской поэтической речи нашего века художественный вклад Цветаевой - языковой, языкотворческий и интонационно-синтаксический - весом и значителен. Национальное начало в ее поэзии выразилось с большой силой и интенсивностью".

Цветаева переживала революционные годы в положении довольно двусмысленном - ее муж в это время находился в белой армии. Четыре года она не получала от него никаких известий. От голода умер ее ребенок, сама она бедствовала и голодала - и все время думала о муже, которого она не просто любила, а боготворила. И эти думы - сплошная пытка.

В это время она пишет книгу " Лебединый стан", в которой прославляет белую армию, прославляет только за то, что в ее рядах - ее любимый и единственный.

С Новым Годом, Лебединый стан! Славные обломки!

С Новым Годом - по чужим местам - Воины с котомкой!

С пеной у рта пляшет, не догнав, Красная погоня.

С Новым Годом - битая - в бегах Родина с ладонью!

Приклонись к земле - и вся земля Песнею заздравной. Это, Игорь, - Русь через моря Плачет Ярославной.

Томным стоном утомляет грусть. - Брат мой! - Князь мой1 - Сын мой! С Новым Годом, молодая Русь, За морем за синим!

У Цветаевой всегда была ненависть к миру " сытых", к " буржуазности", поэтому ее не угнетала общая бедность того времени, она печалилась и страдала только об отсутствии весточки от мужа, а красная Москва ей даже нравилась.

14 июля 1921 года Цветаева получила " благую весть" - письмо от С. Эфрона. Он находился в Чехии, учился в Пражском университете. Разыскал его, по просьбе Марины Ивановны, Эренбург. Цветаева мгновенно решила ехать к мужу.

Начались годы эмиграции. Сначала Берлин, потом Прага, потом в поисках дешевого жилья семья переезжает в Иловищи, в Дольние Мак-ропсы, во Вшероны.

Исследователь творчества Цветаевой Анна Саакянц считает, что " в Чехии Марина Цветаева выросла в поэта, который в наши дни справедливо причислен к великим. Ее поэзия говорила о бессмертном творческом духе, ищущем и алчущем абсолюта в человеческих чувствах Самой заветной цветаевской темой в это время стала философия и психология любви... Изображение людских страстей достигало у нее порой истинно шекспировской силы, а психологизм, пронзительное исследование чувств можно сравнить с плутанием по лабиринту душ человеческих в романах Достоевского".

В Чехии она завершила поэму " Молодец", написала много лирики, работала над " Поэмой Горы", " Поэмой Конца", трагедией " Тезей" и поэмой " Крысослов".

1 февраля 1925 года у Цветаевой родился сын Георгий - в семье его будут звать Мур.

Вскоре семья переезжает в Париж. Во Франции им суждено прожить тринадцать с половиной лет.

Надо сказать, что эмигрантские литературные круги не очень жаловали Цветаеву, особенно 3. Гиппиус и Д Мережковский. Да и сама она не больно-то к ним тянулась. Она писала о своем одиночестве в письме Ю. Иваску: " Нет, голубчик, ни с теми, ни с этими, ни с третьими, ни с сотыми, и не только с " политиками", а я и с писателями - не, ни с кем, одна, всю жизнь, без книг, без читателей, без друзей, - без среды, без всякой защиты, причастности, хуже, чем собака..." (апрель, 1933 год).

" Они не Русь любят, а помещичьего гуся - и девок", - так она говорила об эмигрантских " вождях" и " политиканах".

Потом, когда жизнь Цветаевой трагически оборвется в Советском Союзе, многие эти " вожди" осознают и свою вину - что они выталкивали ее из эмиграции своим холодом, равнодушием. Цветаева как-то сказала Зинаиде Шаховской: " Некуда податься - выживает меня эмиграция".

Но, с другой стороны, могли ли ее удержать эмигранты в 1939 году, когда она вслед за дочерью и мужем уезжала в СССР? Ирина Одоевце-ва мучалась, что, мол, " мы не сумели ее оценить, не полюбили, не удержали от гибельного возвращения в Москву". Да нет. Тут уже эмигранты ни при чем. Это судьба. " Я с первой минуты знала, что уеду", - это слова Марины Ивановны.

О трагедии семьи Цветаевой в СССР много написано в последние годы. Зачем было им всем возвращаться? Но дело в том, что Сергей Эфрон активно участвовал в работе Союза дружбы с Советским Союзом и, по некоторым источникам, выполнял задания НКВД. Могли ли они думать, что просоветски настроенную семью так встретят; а встретили именно так - мужа арестовали и расстреляли, дочь тоже арестовали. К тому же у Сергея Эфрона выбора не было: после одной политической операции он вынужден был тайно и срочно уехать в Москву.

Так что - судьба, судьба и судьба. Судьба Поэта.

Последние годы жизни Цветаева много писала прозу, после нападения Германии на Чехословакию создала целый цикл антифашистских стихов, много она в эти годы переводила - с французского, с немецкого, английского, грузинского, болгарского, польского...

Война застала Цветаеву за переводами из Федерико Гарсиа Лорки. В начале августа 1941 года Цветаева с сыном отплыла на пароходе в эвакуацию. Поселились в Ёлабуге, на Каме. Здесь и завершила она свой земной путь, повесившись, 31 августа, в воскресенье

Она оставила три записки: в одной просила Асеевых взять к себе сына Мура: " Я для него больше ничего не могу и только его гублю...", другая записка людям, которых просила помочь ему уехать: " Я хочу, чтобы Мур жил и учился. Со мною он пропадет". И еще одна - сыну: " Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але - если увидишь - что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик"...Через три года Мур погибнет на войне. А о судьбе мужа в тот момент Цветаева точно не знала.

Поэзия Марины Ивановны Цветаевой стала пробивать себе дорогу и обрела по сути всенародное признание уже в наше время Выходят ее стихи огромнейшими тиражами, на многие стихи написаны песни, романсы. Ее стихам " настал свой черед", как она пророчески написала в юности.

Детали быта и даже изгибы судьбы с годами отходят на задний план, а вперед выдвигается само Слово поэта. Мы теперь восхищаемся многими и многими ее строфами и стихами, просто восхищаемся как явлениями искусства. Например, поэт Евгений Винокуров счел своим долгом оставить в дневнике такую запись: " В цветаевском стихотворении есть такая строфа:

Кудельную тянуть за бабкой нить, Да ладиком курить по дому росным, Да под руку торжественно проплыть

Соборной площадью, ГРЕМЯ шелками, с крестным.

Попробуйте вместо слова ГРЕМЯ поставить хотя бы слово ШУРША, и стихотворение сразу же проиграет, сразу же погаснет. Именно в этом слове КУЛЬМИНАЦИЯ, удар. Это " гвоздь" всего стихотворения. В двух строках четверостишия вложена необычайная экспрессия, которая все нарастает от слова к слову. Здесь передан неистовый Характер женщины, безуспешно усмиряемый всей домостроевской средой".

Многие и поэты и любители поэзии записывают свои восторги от стихов Цветаевой или просто переписывают стихи...

Без Цветаевой русская поэзия уже немыслима А в периоды переломных эпох, когда все ищут новую силу, новое слово, поэзия Цветаевой всегда будет обретать второе дыхание, будет источником энергии для поколений и вдохновением для творцов.

Цветаева и погибла, потому что к этому моменту всю свою душевную и всякую другую энергию отдала творчеству. Энергии на то, чтобы продолжать жить, уже не оставалось.

В двадцать лет Марина писала:

Идешь на меня похожий, Глаза устремляя вниз. Я их опускала - тоже! Прохожий, остановись!

Она представляла себя в могиле - и оттуда говорила с прохожими (хотя людей на кладбище как-то не хочется называть прохожими). Она еще играла в жизнь и в смерть. Как играла в то же самое ранняя Ахматова, молодой Гумилёв, да и многие поэты играют.

Но в этом стихотворении запечатлена такая девическая чистота, такая целомудренность и ласковое, светлое чувство к миру, что его, это стихотворение, хочется считать итоговым, через него хочется воспринимать мрачную гибель поэта - душа как бы вылетела из мрака и снова стала душой двадцатилетней Цветаевой.

Не думай, что здесь ~ могила, Что я появлюсь, грозя... Я слишком сама любила Смеяться, когда нельзя!

" Прохожий, остановись! " Все мы прохожие Но остановиться и открыть для себя мир Марины Цветаевой - это необходимо человеку даже в наше супербыстрое и мало поэтическое время.

Геннадий Иванов

⇐ Предыдущая22232425262728293031Следующая ⇒

Поделиться: