Творческий путь В. Ульмана

 

Виктор Ульман родился 1 января 1898 года в городе Тешин[13] в еврейской семье, принявшей католичество. Когда Ульману было девять лет, его семья из-за гарнизонной службы отца, Максимилиана Ульмана, переехала в Вену, где он продолжил свое обучение в гимназии Разумовского. Там он познакомился с Йозефом Травничеком[14], который стал его близким другом. Начало его музыкального образования остается неизвестным фактом биографии. Исследователь Инго Шульц предполагает, что некоторые знания в области музыки Ульман получил еще будучи в Чехии[15]. Доказательством тому служит одно из поздних писем композитора, в котором он указывает, что первые опыты сочинения относятся к его тринадцатилетнему возрасту. Уже в 1914 году Ульман берет уроки у Й. Польнауэра, одного из первых учеников Шенберга. Польнауэр обучает его в традициях шенберговской школы.

Ульман получил аттестат зрелости в 1916 году, после чего ушел на военную службу в качестве артиллериста. Его обучение в венской офицерской школе было прервано в связи с тем, что в 1917 году он был отправлен на фронт. За время службы Ульман был повышен до звания лейтенанта резерва и награжден медалью за мужество. И. Шульц справедливо замечает, что как участник войны и родственник офицера Вермахта, Ульман в дальнейшем мог бы использовать это в качестве защиты от нацистской угрозы, о чем сам композитор однажды признался в Терезиенштадте[16]. Однако своим шансом он не воспользовался.

Прежде чем обратиться к музыке, В. Ульман под влиянием отца поступил в Венский университет на юридический факультет, где числился в списках студентов с 1918 по 1919 год. Занятия периодически прерывались из-за военной службы Ульмана. В жизни его семьи в это время происходили не самые благоприятные события. Отец после падения Австрийской монархии потерял свой дворянский титул и инвалидом вышел в отставку. Напряженные отношения между отцом и матерью Виктора, потеря авторитета главы семьи уже в 1920 году привели к расторжению брака. Во многом из-за этих семейных событий Ульман вскоре оставил профессию юриста и целиком отдался музыкальным занятиям.

Большую роль в становлении композитора сыграла его встреча в 1918 году с А. Шёнбергом. Шенберг организовал учебные семинары по композиции, посвященные современному искусству, которые посещали его ученики и последователи. На одном из таких семинаров Ульман и познакомился с Шенбергом. Известно, что в 1919 году Ульман посещал порядка двадцати шенберговских встреч[17]. На семинарах он изучал контрапункт, гармонию, вопросы формы и анализа музыкальных произведений. В 1918 году Шенберг также основал «Общество закрытых музыкальных исполнений», где небольшой избранный круг слушателей мог знакомиться с новыми музыкальными сочинениями. Уровень исполнения был высокопрофессиональным. Туда же был привлечен и Ульман в качестве распорядителя. На семинарах и «репетициях» Шенберга Ульман познакомился со многими музыкантами, там же он встретил свою будущую жену Марту Кореф, с которой соединился узами брака в мае 1919 года.

У Шенберга Ульман учился композиции вместе с Й. Травничеком[18]. Более тесное знакомство со стилем Шенберга и его школы происходило и на уроках фортепиано, которые Ульман брал у Э. Штойермана, знатока и интерпретатора многих сочинений нововенцев. Влияние Шенберга на музыкальный стиль ученика было значительным. Например, сам Ульман отмечает в своем письме к Карелу Райнеру от 1938 года, что в таком его раннем сочинении, как Вариации и двойная фуга на тему А. Шёнберга для фортепиано op. 3a, посвященном Й. Польнауэру, идеи Шенберга находят отражение в концепции архитектоники и гармонии[19]. С 1924 года он отходит от стиля Шёнберга, однако некоторые его черты все же можно обнаружить и в поздних сочинениях Ульмана (например, мелодрама «Песнь о любви и смерти корнета Кристофа Рильке», 1944). Интересно, что вариации Ульмана на тему Шенберга вызвали одобрение на Женевском музыкальном фестивале, проходившем в 1929 году. Именно с созданием этого опуса связан кульминационный этап его творческой жизни 1920-х годов. В дальнейшем, в 1934 году за это сочинение Ульман получил приз Херцки и оно было исполнено на пражском радио. На протяжении всей жизни Ульман был преданным соратником своего учителя и почитателем его музыки.

В 1919 году В. Ульман со своим другом Й. Травничеком и женой переехал в Прагу, где А. фон Цемлинский в то время (с 1911 по 1927 год) руководил Новым немецким театром. Музыкальное образование в Праге Ульман продолжает получать у Генриха Яловца, ученика Шенберга, капельмейстера Нового немецкого театра. По рекомендации Шенберга В. Ульман тоже поступил в этот театр, где работал до 1927 года. Доподлинно не ясно, где Ульман получил необходимые навыки дирижерской деятельности, возможно, здесь сыграли роль Г. Яловец и А. фон Цемлинский. Достижения молодого коллеги были высоко оценены Цемлинским. Так, на Ульмана возлагалась обязанность дирижера хора на репетициях «Песен Гурре» Шенберга[20]. Д. Блох отмечает, что Ульман добился на поприще дирижерской деятельности больших высот: «Виктор Ульман сумел заслужить репутацию превосходного специалиста, трудолюбивого и одаренного дирижера»[21]. Доказательством тому служит факт получения Ульманом должности капельмейстера и директора хора в сезоне 1922-1923 года[22]. В то же время Ульману доверили дирижировать премьерой одноактной оперы «Югунде» Роберта Конты. Он добился успеха не только в Новом немецком театре, но и в театре города Аусига, где работал с 1927 по 1928 год. После признания Ульмана на фестивале в Женеве, в 1929 году он получает должность композитора и капельмейстера в Цюрихском театре.

В Пражский период впервые проявляется серьезное увлечение Ульмана композицией. В 1923–1925 годах написаны Семь песен для фортепиано/оркестра, Первый струнный квартет, Симфоническая фантазия, Октет. В 1925 году Ульман сочинил музыку к новой драме «Меловой круг» Клабунда (А. Геншке), в основе которой лежат мотивы китайской поэзии и легенда о судье Бао Чжене. Н. Власова отмечает, что, возможно, именно музыка Ульмана послужила тем импульсом, благодаря которому современник Ульмана А. фон Цемлинский впоследствии обратился к данному сюжету и написал одноименную оперу в 1933 году[23]. В отзывах и рецензиях музыку Ульмана называли «необычной», но в то же время удивительно богатой различными «оригинальными оркестровыми находками, которые казались весьма интересными»[24]. Их дополняли визуальные эффекты, которые создавались усилиями художников и сценографов.

После непродолжительного творческого перерыва Ульман пишет Концерт для оркестра (1928), Семь серенад для голоса и двенадцати инструментов, оперу «Пер Гюнт» (незавершена). К сожалению, многие из сочинений 1920-х годов остаются в числе неизученных и утерянных[25].

Следует отдельно сказать о немузыкальных увлечениях В. Ульмана. Композитор с большим интересом отнесся к модному в то время направлению — антропософии[26]. Его настольными книгами были труды Рудольфа Штайнера. С философом композитор был знаком лично, их первая встреча произошла после Первой мировой войны, когда Ульман учился в Вене. Однако тогда в силу возраста или по другим внутренним причинам композитора не увлекли идеи Штайнера. Лишь в 1929–1931 году, во время работы в театре Цюриха, намечается изменение мировоззрения композитора. Маркус Герхардтс отмечает, что Ульман как минимум дважды за эти годы бывает в Гетеануме, Всемирном центре антропософии, расположенном в Дорнахе[27]. В 1931 году он становится членом антропософского общества. В письме к Альберту Штеффену Ульман писал: «В 1929 я впервые вошел в Гетеанум, после того как в течение десяти лет отвергал антропософию Рудольфа Штайнера, о которой мне рассказывали друзья. В 1931 я вступил в общество, одновременно решил оставить музыку и посвятить себя разработке теософских идей»[28].

В те же годы Ульман приобретает книжную лавку Новалиса в Штутгарте и приостанавливает свою музыкальную деятельность. Его философские искания совпали с творческим кризисом, он перестал писать музыку. Подобное решение казалось закономерным, потому что музыкальная карьера композитора была далеко не самой успешной. Р. Колбен утверждал, что Ульман был «инсайдером на международных фестивалях»[29], его сочинения были столь непопулярны в это время и в дальнейшем, что ему приходилось публиковать их на собственные деньги, доставшиеся по наследству, и на средства жены.

Однако и в новой деятельности Ульман потерпел неудачу: уже в начале 1930-х годов он был вынужден покинуть Штутгарт, так как политическая обстановка в немецкоязычных странах к тому моменту начинала накаляться[30]. Возвращение в Прагу в 1933 году, больше похожее на бегство, поставило Ульмана в крайне затруднительное положение. Все нажитое было оставлено в Штутгарте, тогда как семья композитора ютилась в пансионе, а попытки найти работу музыканта оказывались тщетными. С этого времени Ульман начинает задумываться о том, чтобы покинуть Прагу. В частности он предпринимает попытку стать капельмейстером в Анкаре, однако планам его так и не дано было осуществиться. Второй пражский период становится временем творческих поисков и борьбы с жизненными обстоятельствами. Ульман – свободный художник: он занимается частной преподавательской деятельностью, пишет статьи в газеты и журналы, выступает с докладами, в том числе и на радио. Трудолюбие и стремление вернуться к привычному образу жизни вскоре привели к положительным результатам. За довольно короткий промежуток времени семья Ульмана переехала в просторную квартиру и после рождения второго ребенка больше не испытывала лишений. В этот период существенно меняется стиль композитора: он отходит от художественных установок Шенберга. Новые стилевые веяния можно обнаружить в таких его работах как Второй струнный квартет, опера «Падение Антихриста», и Первая фортепианная соната. Кроме того, большинство произведений, написанных во Второй пражский период, отмечены влиянием антропософии. Среди них опера «Падение Антихриста», «Месса в честь архангела Михаила». Многие сочинения тех лет были опубликованы благодаря сотрудничеству Ульмана с пражскими немецкоязычными нотными изданиями.

Новым этапом становления композиторского мастерства Ульмана стали его занятия с Алоисом Хабой и знакомство с методом четвертитоновой композиции. Итогом обучения стало создание Сонаты для четвертитонового кларнета и четвертитонового фортепиано op. 16[31].

В конце 1930-х годов произошли исторические события, трагически повлиявшие на судьбу композитора. Тревожным предвестником последующей катастрофы стала «Ночь длинных ножей», однако пражские евреи пока еще не ощущали нависшей над ними угрозы. Вторым важным событием стало Мюнхенское соглашение, породившее панические настроения и мысли об эмиграции в пражской еврейской общине. Опасаясь последствий антисемитизма, Ульман искал работу в других местах, но все его попытки были тщетны. В сентябре 1938 года с просьбой о помощи в вопросах эмиграции он обратился к Й. Травничеку, который жил и работал в Южной Африке. Ответ Травничека стал для Ульмана большим разочарованием. Во-первых, на рассмотрение прошения уходило более полугода, во-вторых, прошения музыкантов, у которых не были подписаны договоры с известными агентурами, не рассматривались вообще. Кроме того, для желающих переехать в Африку было необходимо дополнительное разрешение из Берлина на эмиграцию еврейского населения. Это разрешение никому не выдавалось. И наконец, само устройство музыканта в Южной Африке представлялось едва ли возможным. Сохранились три письма Ульмана Травничеку. Второе из них, написанное в 1939 году, осталось без ответа. Незадолго до фашистского вторжения в земли Чехии, Травничек получил последнее письмо, которое стало важным историческим документом, в котором во всей полноте передается как личная трагедия композитора, так и общее положение композиторов-евреев: «Моя ситуация такова: Перед переворотом мое поле деятельности было удовлетворительным, я имел должность третьего референта в Богемии и вскоре стал бы первым [...], пока Шляйснер оставался главным редактором утренней газеты. Кроме того, была музыкально-педагогическая работа, курсы и доклады. Теперь больше нет Богемии, а Шляйснер безработный [...]. Два частных ученика и общество музыкального воспитания – все, что мне остается. Если так продолжится и дальше, ситуация станет невыносимой – ученики уезжают или не приходят, потому что у них нет денег»[32]. Ульман опасался не только профессиональной стагнации, но и всеобщей проверки на наличие гражданства, которая вынудила бы его вместе с семьей покинуть Чехословацкую республику. Там же он сообщает, что «положение стало довольно серьезным»[33] и он на всякий случай подал прошение об убежище в США. Это письмо свидетельствует об отчаянии, которое испытывал композитор из-за своего неясного положения. Хотя очевидно и то, что он, подобно Э. Шульхофу, медлил и хотел сохранить свой профессиональный статус, в то время как другие музыканты еврейского происхождения жертвовали всем, чтобы уехать. Однако и третья просьба о помощи осталась неудовлетворенной. Травничек впоследствии ответил на раннее письмо Ульмана. Он был уверен, что положение Ульмана в Чехии стабильно. Характерно, что и Травничек, и большинство наблюдателей, очевидцев и самих жертв нацистского режима не представляли, что политика Гитлера приведет не только к профессиональному, но и физическому уничтожению евреев.

В том же году композитор был арестован нацистами, которые оккупировали Чехию. Спустя три года Ульман был вместе с остальными представителями пражской интеллигенции отправлен в Терезин, где захватчики организовали концентрационный лагерь особого назначения. Помимо плодотворной работы в сфере музыкального творчества (о которой будет сказано ниже), Ульман в лагере открывает в себе литературный талант. Им написано несколько эссе, самое известное из которых «Гёте и гетто», он вел литературный дневник, создал поэтический сборник «Странный пассажир». В последнем, как указывает Д. Блох, раскрывается «отчаяние Ульмана, конфликт между еврейской идентичностью, христианской религиозностью и цинизмом, который терзал композитора»[34]. Но в некоторых высказываниях композитора все же мы обнаруживаем оптимистические мысли. Примером тому может служить знаменитое высказывание Ульмана в эссе «Гёте и гетто»: «Терезиенштадт не препятствовал, но способствовал моей музыкальной работе, тому, что мы ни в коем случае не сидели, “плача и стеная на берегах рек вавилонских”; что наша воля к культуре была адекватна нашей воле к жизни... И я убежден, что со мной согласятся все те, кто преодолевал сопротивление материи в жизни и в искусстве»[35]. В этом высказывании отражаются эстетические взгляды В. Ульмана, сформировавшиеся под влиянием классической немецкой философии, антропософского учения, а также художественных взглядов его наставника А. Шенберга.

 

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: