НЕРАЗУМНЫЙ ОТЕЦ И БУХГАЛТЕРИЯ БЛАГОДАТИ

Д-р Сьюзан Истмен

Университет Дьюк, Северная Каролина

 

И по древним, и по нынешним меркам отца, описанного в притче о блудном сыне, разумным назвать никак нельзя. И тем не менее его «неразумное» поведение открывает нам ту благодать, которая ведет к покаянию и примирению благодаря прощению долгов и непостижимому великодушию.

Всем известная, но, как мне кажется, неправильно именуемая притча о блудном сыне приобрела для меня новый смысл, когда мои дети оставили родное гнездо. Видимо, то была веха в нашей семейной жизни, когда я осознала, что мое родительское влияние подошло к концу; допущенные мною ошибки, все зло, причиненное моим действием или бездействием, было уже не исправить, и последствия их уже было не в моей власти хоть как-то предотвратить. Когда я, мучимая угрызениями совести, перечитала эту притчу, на этот раз с родительской точки зрения, то вдруг с облегчением поняла: а ведь отец-то этот потерпел сокрушительный крах и оказался совершенно несостоятельным как родитель! Его старший сын был внешне угодлив, а в душе его кипели возмущение и гнев. Его младший сын вышел из повиновения и стал жить своим умом. Из самой притчи неясно, что заставило отца уступить оскорбительному требованию его сына и выделить ему его долю наследства. Об этом можно только догадываться. Может быть, напряженность в доме достигла своего предела; а может, отец понял, что он не в силах уже хоть как-то повлиять на сына, и решил дать ему пожать горькие плоды своего непослушания. Мы не знаем. Но мы можем с полной уверенностью утверждать, что в отцовском доме не было мира, радости и счастья. Дети его восстали против него, и отношения с ними были в конец испорчены.

И по древним, и по нынешним меркам старец из Иисусовой истории был далеко не образцовым отцом. Едва ли его выбрали бы, к примеру, руководителем одной из раннехристианских домашних церквей, потому как он не соответствует требованиям, предъявлявшимся к тогдашним епископам: «Хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякою честностью; ибо кто не умеет управлять собственным домом, тот будет ли пещись о Церкви Божией? » (1 Тим. 3: 4, 5). Столь же никудышным отцом он был и с точки зрения иудейской мудрости. Во втором веке до нашей эры Иисус, сын Сирахов, давал такой совет: «Ни сыну, ни жене, ни брату, ни другу не давай власти над тобою при жизни твоей; и не отдавай другому имения твоего, чтобы, раскаявшись, не умолять о нем. Доколе ты жив и дыхание в тебе, не заменяй себя никем; ибо лучше, чтобы дети просили тебя, нежели тебе смотреть в руки сыновей твоих. Во всех делах твоих будь главным, и не клади пятна на честь твою. При скончании дней жизни твоей и при смерти передай наследство» (Сир. 33: 20—24).

Совет вполне ясный и разумный, не правда ли? Не отдавай своим детям наследства, пока не умрешь, иначе кончишь тем, что станешь просить у них на пропитание. И однако же отец из новозаветной притчи поступает противоположным образом: отдав долю своего сына заранее, он дал ему власть над собой и унизил себя в глазах соплеменников. Кроме того, он потерял значительную часть своего имущества, поскольку ему, по всей видимости, пришлось продать тот земельный надел, который был завещан младшему сыну.

Было бы неверно думать, будто отец был столь богат и никакие потери были ему не страшны. Напротив, он являет крайнюю ранимость своей отцовской души, претерпев величайшую для любого родителя потерю — потерю своего ребенка. Что значат материальные блага в сравнении с родным человеком? Отказавшись связать своего сына узами наследства, он отпускает его, но сердце его разбито, а не ожесточено. Он постоянно всматривается в далекий горизонт, ожидая появления сына. Он прислушивается к звуку его шагов. «И когда он был еще далеко, увидел его отец его…» Вместо того чтобы усугубить и без того униженное состояние сына, он унижает себя сам, отринув гордость и чувство собственного достоинства и бросившись ему навстречу. Оборвав его на полуслове, едва сын начал исповедовать свою вину, не потребовав никаких объяснений и не поставив никаких условий, отец надел своенравному сыну перстень на палец, облачил его в лучшие одежды и велел зарезать для него откормленного тельца. Мы привыкли нахваливать его за такое чрезмерное великодушие, а вот во времена сына Сирахова такое поведение считалось предосудительным проявлением родительской немощи и слабины.

Так или иначе мне не доводилось слышать о подобных родительских промахах, когда я только начала изучать эту притчу в церкви. Тогда я была наивной молодой мамой и не могла даже представить себе, что подобное возможно между ребенком и родителем. Мои братья и сестры по вере были старше меня и гораздо опытнее в воспитании детей. С невинным видом я спросила их: «А как бы вы поступили, будь это ваш сын? » Ответы, мною услышанные, прозвучали для меня совершенно неожиданно: «Я не пустила бы его на порог, пока он не вернул бы мне все до последней копейки»; «А я заставил бы его подписать обязательство жить по правилам, установленным в моем доме»; «Я бы, может быть, и пустил бы его, но задал бы ему при этом порядочно жару! » и так далее. Устроить по этому поводу праздник им даже в голову не приходило. Я была поражена. Неужели они думают, что умнее Бога, Которого этот незадачливый отец из притчи как раз и символизирует?

Пожалуй, что так. У этих современных родителей, у сына Сирахова и у автора 1-го послания к Тимофею есть твердые представления о том, каким должен быть хороший родитель, и отец блудного сына в эти рамки никак не укладывается. Ему не хватает строгости, он слишком щедр, все прощает. Нехватку родительских навыков он восполняет взрывом чувств. Чувства, которые он испытывает к своему ребенку, как будто заглушают голос мудрости и благоразумия. И вот, закрывая глаза на семейные неурядицы, которые наверняка вызовет возвращение младшего сына, он все равно хочет устроить пир, «ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся» (Лк. 15: 24).

Чем объяснить такую опрометчивую щедрость и благосклонность, идущую вразрез со всеми человеческими канонами и здравым смыслом? Прежде всего нужно отметить, что именно великодушие отца сделало возможным возвращение сына. Когда блудный сын наконец «пришел в себя» в грязном хлеву, он сказал: «Сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом» (Лк. 15: 17). Он помнил о том, что дома у отца «избыточествуют», и потому вернулся, сделав шаг к примирению.

Будучи притчей об «утрате и обретении», эта история тесно связана с двумя предшествующими притчами Иисуса — о потерянной овце и пропавшей драхме. И только в этом смысле они говорят о покаянии. В них нет ничего, что раскрывало бы покаяние как нравственное обращение. Потерянная овца и пропавшая драхма не могут обратиться, как и юный прожигатель жизни, у которого опустели карманы. Его мотивы нечисты, и в рассуждениях его сквозит расчет. Он ищет, где ему могут помочь, и этот поиск приводит его домой. Покаяние в этих притчах состоит в восстановлении отношений, в возвращении на прежнее место, и возможно оно только благодаря характеру отца.

Помимо первых двух, притча о блудном сыне связана еще и с притчей о неверном управителе, которая следует сразу же за ней (Лк. 16: 1—9). Что общего у неверного управителя и отца блудного сына? А то, что оба они, не стесняясь, раздают то, что им как бы не принадлежит. Нечестный управитель «прощает» долги, взятые у его хозяина; отец раздает имущество, завещанное его старшему сыну. Но при этом отец идет еще дальше: он призывает своего старшего сына проявить не меньшую щедрость. У его слов, обращенных к сыну: «Все мое твое», такой подтекст: «Раздавай вместе со мной» (Лк. 15: 31).

Неразумность отца и лукавство управителя свидетельствуют о своего рода «безрассудстве», которое отличает Божью систему ценностей от нашей. У Бога иная бухгалтерия, и на великом суде Он не спросит: «Подбил ли ты баланс? », но: «Раздал ли ты все, чтобы приобрести себе друзей? ». Так что в притче о блудном сыне ключ к его «покаянию» заключен в изобилии отцовского дома, и примирение между ними наступает в тот миг, когда отец выбегает ему навстречу, возвращая ему свое благорасположение даром, не требуя ничего взамен. Это совершенно новый «домострой», в котором более не действуют законы наследования. В нем царит удивительное великодушие, которого хватает на всех. Когда промотавшего свое состояние сына приглашают в дом, чтобы разделить долю наследства, принадлежащую старшему брату, это «несправедливо» и «нечестно». Но отец не ведет бухгалтерских книг. Его бухгалтерия — это благодать и милость, в отличие от старшего сына и сына Сирахова, которые хотят, чтобы все было по справедливости и точно. В доме отца, как и в хозяйстве «неверного управителя», простившего должникам половину долгов, взятых ими у хозяина, мудрость и верность проявляются в прощении, примирении и непостижимом великодушии.

Нам не ведомо, чем закончилась эта семейная история; она многократно повторяется в церковных и мирских сообществах, и всякий раз заканчивается по-разному. Помирятся ли братья? Довершит ли младший сын свое «покаяние», приняв от отца дар примирения? Воспримет ли старший сын великодушие отца и признает ли своего младшего брата? Повлияет ли на братьев атмосфера благодати и милости, которую создал в своем доме их отец, и осознают ли они разрушительность себялюбия, которым проникнуты их дела и отношение друг к другу, и исповедуются ли от всего сердца? Или будут сосуществовать в состоянии холодной войны, вращаясь по выверенным орбитам вокруг обид и горечи, унаследованной из прошлого?

Мы не знаем. Но мы можем и должны спросить: разве примирение возможно иначе как через столь нелепое «неблагоразумие»? Сыну все равно никогда не возместить потраченное, так лучше вовсе вычеркнуть его долг из бухгалтерских книг. Ветхие правила наследования помешают блудному сыну вновь войти в семью; значит, нужно переступить через них, ведь отцовского имущества и так хватит на всех. Так уж «неблагоразумно» устроено Божье Царство. Блага в этом царстве не зарабатываются и не заслуживаются, они даются даром.

Этот искаженный грехом мир заставляет нас кружиться в напряженном танце. Мы ценим премудрость сына Сирахова, предостерегающую неразумных отцов от излишней щедрости по отношению к равно неразумным сыновьям. Родительское благоразумие состоит в том, чтобы научить детей жить в «реальном мире», где нужно платить по счетам. Но Священное Писание открывает нам мудрость более глубокую, которая почитается глупостью у мудрых «мира сего»: «Немудрое Божие премудрее человеков» (1 Кор. 1: 25). Подобно неразумию отца из притчи, эта «глупость» производит впечатление слабости. Она идет на унижение, она подвергает себя отвержению, но она не отпускает.

Пророк Осия говорит о такой же точно мудрости. Бог перечисляет, сколько раз Израиль отступал от Него, и предрекает ему неминуемое наказание: «Так как они сеяли ветер, то и пожнут бурю» (Ос. 8: 7); «Вы возделывали нечестие, пожинаете беззаконие, едите плод лжи, потому что ты надеялся на путь твой, на множество ратников твоих. И произойдет смятение в народе твоем, и все твердыни твои будут разрушены» (Ос. 10: 13, 14).

Но затем сострадание Божье к Израилю берет верх над всеми прочими соображениями:

«Когда Израиль был юн, Я любил его и из Египта вызвал сына Моего. Звали их, а они уходили прочь от лица их… Как поступлю с тобою, Ефрем? как предам тебя, Израиль? Поступлю ли с тобою, как с Адамою, сделаю ли тебе, что Севоиму? Повернулось во Мне сердце Мое, возгорелась вся жалость Моя! Не сделаю по ярости гнева Моего, не истреблю Ефрема, ибо Я — Бог, а не человек; среди тебя — Святой; Я не войду в город» (Ос. 11: 1, 2, 8, 9).

Есть в Священном Писании определенное противоречие — даже и в этой пророческой книге — между мудростью, увязывающей непослушание с наказанием, и Божественным правом отстранять эту мудрость прочь. В притче о неразумном отце мы наблюдаем конфликт между общественными представлениями о правильном воспитании и отцовским великодушием и прощением. Мудрость и здравый смысл сына Сирахова, убеждающего держать при себе свой статус, власть и имущество, вроде бы больше подходят для жизни в этом мире, где подобных благ на всех не хватает. С другой стороны, отец в этой притче как будто оторван от реальности, точно так же, как для прагматичного политического сознания прощение долгов странам третьего мира и примирение вместо воздаяния кажутся наивными и тщетными. Но «неразумная» мудрость отца в евангельской притче или в Книге Осии учитывает трудную для понимания истину, которую мы напрасно отвергаем: сын не способен покаяться и вернуть свой долг; старший сын слишком отравлен горечью от нанесенного ему ущерба, чтобы принять своего брата; народ слишком далеко зашел, чтобы обратиться к Господу. Так что же? В этой притче отец отказывается сводить с сыном счеты.

Напротив, он дарует ему свое расположение, принимает его в дом, где, может быть, он сможет честно оценить совершенные в прошлом ошибки. Отец может это себе позволить, потому что в его «бухгалтерии благодати» всего в достатке — в достатке прощения, в достатке почестей, в достатке одежды, в достатке пищи. Это Божественная мудрость, которая предстает нам в обличье глупости. Или, как провозглашает Бог в Книге Осии: «Уврачую отпадение их, возлюблю их по благоволению; ибо гнев Мой отвратился от них… „Что мне еще за дело до идолов? “ — скажет Ефрем. Я услышу его и призрю на него; Я буду как зеленеющий кипарис; от Меня будут тебе плоды. Кто мудр, чтобы разуметь это? кто разумен, чтобы познать это? Ибо правы пути Господни, и праведники ходят по ним, а беззаконные падут на них» (Ос. 14: 5, 9, 10). 

 

Перепечатано из журнала The Expository Times с разрешения автора.

 

 

Перепечатка — Как сделать церковь безопасным местом

⇐ Предыдущая14151617181920212223Следующая ⇒

Поделиться: