Медвежий праздник и рождение скотоводства

 

С медвежьим праздником мы впервые встречаемся в 46-й песне «Калевалы», до которой обычно руки читателей не доходят, поскольку очень много событий перед тем и этот эпизод как-то вылетает из памяти. А жалко, потому что 46-я руна «Калевалы» описывает очень точно и подробно совершенно ритуал медвежьего праздника. В ней Лоухи, хозяйка враждебной для Калевалы северной страны Похъёлы насылает на Калевалу злого медведя по имени Отсо. Вяйнемёйнен идёт к кузнецу Ильмаринен и просит его выковать специальное копьё с особыми изображениями волка и оленя. Он идёт к медведю, приглашает его в дом, читая соответствующие заклинания, приводит его в дом и там убивает. По описанию природы это начало зимы то есть это должен быть месяц Мархешван, т.е. перед нами аналог Самайна и ритуал перехода в темное зимнее время года, во всяком случае в описании там упоминается снег и по логике текста это первый снег или установление снежного покрова. Медведя прощают, убивают и его тушу разделывают и готовят из него ритуальные блюда. Вяйнемёйнен читает очистительные заклинания, говорящие что это не он убил медведя, а кто-то другой. В этом видится и ритуал усыпления медведя, по логике текста без этого ритуала медведь не может заснуть. И в этом ритуале убийства / усыпления медведя может быть источник мотивов усыпления героя / истинного короля, но этот ритуал намного древнее королевского цикла: ни у финнов, ни у народов Азии медвежий ритуал не имеет отношения к королевскому циклу, он распространён у народов, не знавших королевской власти.

Хотя ритуал ярче всего описан у финнов, его ареал намного шире. Очертим границы его распространения. Похожие игрища с медведем есть у русских (непосредственных соседей финнов). Особый культ медведя есть у кельтов, но ритуалы Самайна не предусматривают убийство медведя, а убийство медведя, известное в кельтском мифоритуальном цикле как поединок медведя и вепря скорее связан с Летним Солнцестоянием и Лугнасадом. Напротив, ареал распространения медвежьего праздника занимает весь северо-восток Евразии от Финляндии и Карелии на западе, он проходит через всю Сибирь, через угорские народы и народы Крайнего Севера и доходит до айнов. Картинка, которую мы использовали для заставки как раз медвежий праздник у айнов. На ней мы видим, что медведь уже убит и люди собрались для того, чтобы вкушать его плоть и пить священные напитки. Зафиксирован медвежий праздник у многих народов, но наиболее обильно этнографический материал медвежьего праздника представлен у народов гаплогруппы NO, т.е. у финнов и у народов Крайнего Севера, встречается он айнов, которые относятся к дотобанской волне миграции. Фиксируется он надёжно, но главная проблема исследователей состоит в том, что этнографы застают этот праздник уже в состоянии его разложения поэтому в нём не удается выявить какой-то четкой календарная закономерности. По тем изображениям, которые мы можем встретить в интернете это скорее всего мархешван или зима,но есть ряд фотографий сделанных этнографами первой половины 20 века, на которых медвежий праздник изображён как раз на фоне летнего ландшафта. Отсутствие чёткой календарной привязки и нерегулярность проведения медвежьего праздника говорит о том, что он зафиксирован уже в стадии разложения. Крайняя степень разложения – когда он представлен, как охота на медведя, которая заканчивается коллективным пиршеством.

Описание данное в «Калевале» отличается от этнографических записей прежде всего тем, что в «Калевале» оно смонтировано под противостояние нашего мира Калевалы и злого северного иномирья Похъёлы, в которую герои ходят не только побеждать, но и с брачными целями. Давайте посмотрим как медвежий праздник выглядит в этнографических записях. В полном виде приготовления к медевежьему празднику начинаются задолго до него. Охотники нападают на логово медведицы с медвежонком, медведицу убивают но целью их охоты является необходимость поймать молочного медвежонка, затем его ведут в селение, где он живёт какое-то достаточночно длительное время. Очень важно, что кормящие женщины кормят его своим грудным молоком. Это показатель очень близкой связи между медведем и людьми, можно даже сказать, что этот медведь становится духом племени, который по сути правит этим поселением или он является его духом хранителем. В этом есть некоторая смычка с королевским ритуалом, но медвежонок здесь не король и у этих народов вообще нет архетипов королевской власти. Когда медведь вырастает в селении, он практически ручной, часто он живёт в селении несколько лет, но в какой то момент времени, скорее всего на полнолуние, его особым образом убивают и это праздник для всего племени, на котором все члены племени причащаются его мясом, а его кости захоранивают особым образом, как умершего человека. Поскольку нет чёткой календарной привязки и, более того, этот ритуал проводился не каждый год, а проводился раз в несколько лет, то мы видим в этом разложение обычая, а, значит, и его глубокая древность. Первое, что привлекает наше внимание это то, что медвежий праздник ассоциируется с палеолитическим фронтиром между неандертальцами и кроманьонцами. Он может быть датирован тем временем, когда неандертальцы то ли вымерли, то ли были истреблены то ли растворились среди кроманьонцев. В это время в ритуале неандертальцев заменяют либо бестелесные духи либо различные крупные лесные животные. И для такой замены медведь является чуть ли не идеальным заместителем неандертальца. Внешне он больше других зверей похож на лесных людей, он бурый (где-то рыжий), а в «Калевале» он описан как рыжий и золотой, он живёт в лесу или пещере как неандерталец. В рамках этого ритуала есть приглашение медведя в дом. Здесь есть чёткая параллель с неандертальцем приходящим в наш мир и воплощающим дух племени, пока он живёт с людьми, он является тотемом или даже нагвалем для всего племени. В этом случае его жертвоприношение можно рассматривать как заместительную жертву, один медведь, дух племени погибает в праздник обнуления времени, во время соответствующего ритуала для того, чтобы вот все остальные остались и имели жизнь вечную, что, в дальнейшем будет востребовано христианством. Это праздник обновления, в котором вот медведь умирает за всех, на него переносят все грехи племени.

Время формирования мотива. Мифоритуальное перенесение функции чудесного (fairy) c неандертальца на медведя относится к верхнему палеолиту, когда остался один вид из двух. В текстах о празднике есть приглашение медведя, оно встречается и в «Калевале» и у этнографов. Иномирца приглашают в наш мир. Это прямая рифма и на приглашение иномирцев на праздники и на приглашение варягов (земля у нас богата и обильна, приходите к нам приправить). Это приглашение некоего существа из иномирья, за которым мы признаём его силу и мощь знаковой для нас. А, поскольку мы признаем за ним его силу, мы обязаны откреститься от его убийства, вот он умирает не от нашей руки, а от внешних причин. В какой-то мере это напоминает то, что будет потом в «конкурсе женихов» королевской сказки, но, хочется подчеркнуть, что здесь, в Азии, королевский цикл не сложился из-за того, что не было для него материального носителя - чудесных рыжих людей. В медвежьем празднике мы приводим что-то из леса, из лесного иномирья, это существо сильнее и могущественнее нас и мы признаём его силу. Но королевская линия и линия власти здесь не сложилась. Об этом мы говорили, когда речь шла о различии между азиатской и европейской сказками. В Средиземноморье институт королевской власти сложился и для него мотив приглашения королевской власти из иномирья - ход стандартный и вполне накатанный. А на севере Евразии речь идет только о приглашении иномирца войти в дом, войти в селение, попить с людьми мёда, остаться пожить с ними.

Если проводить какие-то параллели связанные с более поздними ритуалами то здесь напрашивается приглашение постороннего домового в новый дом или переселение домового из старого дома в новый. Но домового не убивают, более того домового нельзя разгневать. Домовой полезен тем, что он должен таскать зерно и другие продукты от соседей, а если его разгневать, он может сжечь дом или вот сжечь всё нажитое, благодаря ему. В медвежьем празднике люди мифоритуально ограждаются от гнева убитого ими зверя, поэтому он не может причинить вред.

Приглашение медведя иномирца зеркально мотиву, в котором бесплодная женщина идёт в лес, там её оплодотворяет лесной человек (неандерталец) либо медведь либо какой-то старик. Медведь часто выполняет роль оплодотворителя в сказочных сюжетах и в мифоритуальных практиках, но он мы понимаем что как бы женщина с медведем не совокуплялась и как бы они не старались ничего не получится, чудесный ребенок от этого не родится. Поэтому для лечения бесплодия нужен жрец, шаман или какой-то человек одетый в маску и шкуру медведя. В этом проявляется отличие мифопоэтического от мифоритуального. Но если мы пойдём по сюжету такой сказки, то от этой связи рождается герой с чудесными способностями, который сходит в иномирье, победит там противника и докажет свои права на престол здесь и и становится королём. Несмотря на то, что он был зачат в иномирье, он всё равно принадлежит нашему миру. Также отметим, что этого чудесного ребёнка, пришедшего из иномирья ребёнка, мать кормит собственной грудью и тут кормление грудью даёт важную параллель с ритуалом медвежьего праздника. Но, медведь полностью принадлежит тому иномирью, он приходит к нам только на некоторое время.

Что мы не можем утверждать по этому материалу? Во первых, мы не можем говорить об универсальности этого ритуала / мотива, мы видим что он имеет чёткий пространственно ограниченный ареал бытования, он не может быть применим к другим ареалам, не надо искать следы медвежьего праздника там у других народов за пределами этого ареала. И, если мотив в чудесной жены универсален и мы можем говорить что он восходит к древнейшим слоям, т.е. к неандертальско кроманьонскому пограничью, а может быть даже и к более раннему времени, когда сосуществовали различные ветви гоминид в африканском рефугиуме, то в отношении медвежьего праздника мы не можем этого утверждать в силу его ареальности.

Есть следы медвежьего культа у неандертальцев, в пещерах были найдены скульптуры медведей, которые явно выполняли культовые функции, их сначала цитировали кроманьонским временем сейчас их передатировали неандертальским временем, поскольку кроманьонская датировка была сделана на глазок, исходя из годсподствовавших в то время убеждений, что неандерталец – это совсем примитивный человек и у него никаких даже следов искусства и следов религии быть не может. Хотя начиная от открытия неандертальских погребений стало очевидно, что мы видим, что и искусство и чувство прекрасного у неандертальцев было. И религия, безусловно, была именно потому что были следы погребального ритуала. Но связать эти неандертальские фигуры с медвежьим праздником у нас нет никакой возможности, потому что с одной стороны у нас есть ритуал без каменных изображений, а с другой стороны есть неандертальские камни без ритуала. Единственная наиболее яркая корреляция, которая прослеживается с ареалом гаплогруппы NO, это может указывать на то, что эти ритуалы имеют общий корень. Поэтому мы должны посмотреть на этот феномен несколько шире и немножко под другим углом зрения и нас будут интересовать очистительные ритуалы связанные с обновлением / обнулением времени.

Первое, что вспомнилось, красная корова, которая служит для глобального очищения, она должна быть рыжей, без единого волоска другого цвета, её полагается забить за станом и кремировать, а затем её пепел собрать смешать с особочистой водой и использовать эту воду для очистительных мероприятий. Этот ход хорош тем, что у неё есть бурый рыжий цвет, но ритуал совсем по-другому развёрнут, он строится на соединении двух природных стихий огня и воды. Но тут ближе изгнание двух козлов, один посвящён Азазелю, другой – Ягве во искупление грехов. Изгнание в пустыню, наводит нас на то, что это священные животные и их нельзя убивать. И хотя медведя в медвежьем празднике убивают, но ритуальные песни говорят, что это не мы его убили, это он сам на сук напоролся или это вороны его тело расклевали. Сюда же монтируются и все очистительные жертвы, которые приносятся либо лично человеком либо за конкретного человека либо за человека как части некой общности от перенесения грехов человека на петуха в капароте до гекатомбы, которую приносили в Афинах в первый день нового года, сто быков за весь город, за всю общину. Эта символическая связь между человеком и животных очень важна, на животное переносятся все грехи человека. И раз уж мы заговорили о капароте, то нужно вспомнить один довольно странный обычай.

Мы говорили, что медведь в медвежьем празднике представлен и как тотем и как нагваль, поскольку тотемное животное – это вид животных, а не конкретное животное. Есть некий тотемный перво предок, тоже допустим медведь, он жил когда-то давно, скорее всего в предвечные времена творения, да он может воплощаться в этом животном, но может и не воплотиться. Тотемное животное нельзя убивать на охоте, потому что ты таким образом то убиваешь кого-то из родственников в иномирье. Но медведь в ритуале ещё и нагваль, как персонифицированный тотем, это личный дух покровитель личное животное, находящееся в симпатической связи с этим человеком и по сути только с ним. В медвежьем празднике есть симпатическая связь со всем племенем, но показатель более поздней стадии развития нагваля. В нагуализме человек шёл в лес, в пустошь, в уединенное место, где он находил себе духа покровителя (нагваля), конкретное животное, вступал с ним в некую магическую связь, это животное помогало ему, давало советы, а человек помогал ему, если животному была нужна помощь. Смерть нагваля могла означать скорую смерть самого человека, чей нагваль умер, но можно было провести ритуал обретения нагваля повторно, идти в пустошь и искать себе другого покровителя, который откликнулся бы на его зов и пришел и захотел стать покровителем. Да, тут конечно вспоминается анекдот «вы будете смеяться, но розочка тоже умерла». Может и вообще никто не придёт.

И в связи с нагвалем и капаротом вспоминается любопытный обычай по созданию домового у литовцев, подобного рода ритуалы есть и у восточных славян. У литовцев довольно сложная демонология, термины часто они дублируются, так домового называют и айтварас и каукас, у них есть домовой как домашний дух, служащий благополучию всего дома, он живёт в овине, на чердаке, в другом укромном месте и есть личный дух помощник, нагваль. Для того, чтобы сделать такого личного духа нужно взять живое яйцо из-под курицы, положить его в подмышку и согревать его там и вынашивать весь положенный срок, тогда вылупившийся из этого яйца птенец станет этим самым нагвалем, для женщины должна быть курочка для мужчины – петух. И это очень хорошо монтируется на капарот. Это как бы его первая часть. Сначала человек высиживает нагваля (духа двойника), дух ему помогает в течение всего года, потом наступает Рош га Шана, праздник обнуления времени, берут этот нагваль, на него в силу симпатической связи уже перенесены все грехи человека за прошлый год и совершив такой капарот, человек действительно вступает чистым и безгрешным в новый год, а дальше точно так же берём новое яйцо, снова его высиживаем и получаем нагваль на следующий год. Мы видим, что возможно взять животное и сделать из него нагваль и перенести на него все грехи, а потом в ритуале обнуления времени он предстаёт как заместительная жертва. И сюда очень хорошо монтируется Иисус, который взял на себя все грехи людей. Так же вбирает грехи и медведь. И медведь, как и Иисус должен после смерти уйти в свой лес и там воскреснуть. Не мы убиваем медведя, а он умирает за нас за всех, чтобы все остальные оставались живы и имели жизнь вечную и могли перешагнуть границу времён и войти в новый год.

А теперь мы подходим к проблеме возникновения скотоводства, оно до сих пор не объяснено в достаточной мере. Как это обычно объясняется: вот люди охотились на животных потом вдруг стали оставлять себе молодых особей, а потом их разводить. Одно из объяснений – природно климатические факторы, да выгоднее скажем заботиться животных, чем их просто исстреблять, но практика индейцев показывает, что они истребляли животных хищнически и не думали о воспроизводстве животных исключительно в магическом плане, а если дичи не хватало народы включали очень жёсткий режим контроля численности населения.

Поэтому похоже, что скотоводство оставалось в зачаточном состоянии как чисто религиозная практика до тех пор , пока в природе было достаточное количество диких животных, которых можно было использовать как нагваль или тотем как в медвежьем празднике, т.е. взять животное из дикой среды, привести к себе воспитывать и кормить, чтобы он служил тотемом или нагвалем, а потом в праздники обнуления времени (Новый Год, Великий год, Метонов год). А когда поголовье этих диких животных (быков коз или кабанов) истощалось, пришлось заняться их разведением. И если брать мотив нагваля как личного покровителя, то раз человек брал себе нагваля и тот жил с ним (бык, козёл, осел, онагр, овца) и устанавливал симпатическую связь с этим животным, в дальнейшем он мог брать себе в жёны девушку с нагвалем того же вида животных, то это могло быть не только браком людей, но и браком нагвалей. А с течением времени личные нагвали становились родовыми и клановыми тотемами.

Традиционная культура консервативна, она не то чтобы сопротивляется инновациям, но инновации становятся востребованными только тогда, когда в них появляется насущная потребность и без них невозможно выживание этноса, а пока можно было брать нагвали / тотемы из дикой природы их брали, а потом сокращается поголовье диких животных в силу роста населения и аридизации климата и диких животных брать уже не откуда и приходится этих животных выращивать для магических целей. И так из этой культовой практики и появляется скотоводство как хозяйственная деятельность. Интересно, что в основе африканского скотоводства лежит крупный рогатый скот, чьи рога напоминают символ полумесяца, а в Передней Азии преимущественно это мелкий рогатый скот (козы и овцы), которые имеют солярную символику. При этом быки, которые встречаются в переднеазиатской культовой практике, такие как например быки Ламассу и Лахаму на вавилонских барельефах, они скорее дикие, чем домашние. И если говорить о заместительной жертве, то нужно вспомнить пасхального ягнёнка, который является зеркальной парой к петуху, убиваемому на йом кипур. Ягнёнок – это переднеазиатский скотоводческий символ, а не африканский, хотя семиты как кочевники привели из Африки в Азию большие стада коров, но в качестве пасхального животного используют местное животное. Хочется подчеркнуть, что в медвежьем празднике нет королевской идеи: и медведь и пасхальный агнец и петух в капороте не являются персонификациями и не связаны с королевской властью и единственным случаем, когда появляется связь между петухом и царской властью – в грузинско исландском изомифе о золотом петушке.

Здесь может быть ассоциация со сказкой, в которой в одну и ту же ночь рождаются несколько живых существ, у царицы рождается сын, у её служанки рождается – тоже сын, молочный брат королевича, у кобыли – жеребёнок, у собаки – щенок и они все связаны между собой похожей практически нагуалистической связью.

Надо сказать, что одомашнивание животных было далеко не всегда удачным, потому что далеко не все животные поддаются одомашниванию в условиях неолита – палеометалла, египтяне пытались одомашнивать и антилоп и страусов, но не пошло. Первое одомашненое животное – собака – волк, важный тотем для охотника. У нас нет тотемного ритуала связанного с волком, но в восточнославянских сказках именно волк выступает в роли ездового транспорта для героя. В литературе есть ещё и лютоволк старков. Как мы можем представить себе подобный ритуал верхнепалеолитического охотника? При половозрастной инициации он должен выследить волчье логово, убить волка и / или волчицу и забрать её одного щенка, воспитывать его и сделать его своим нагвалем. По мере эволюции одомашненные волчата в каких-то поколениях смешиваются с дикими волчатами, идет приток дикой крови, но они остаются нагвалями.

Ещё один очень интересный пример об одомашнивании появлялся недавно в новостях: в иберийском бронзовом веке нашли захоронение лиса, которому оказывали медицинскую помощь и это наводит на мысль, что в иберийском бронзовом веке лисов одомашнивали и держали их как домашних животных, видимо, как нагвалей. Трудно сказать, держали ли также и волков, львов точно пытались одомашнивать.

Мы говорили, что есть разные кланы, соответствующие разным животным, так род свиньи / кабана в литовских сказках встречается вплоть до этнографического времени в контексте кельтского королевского ритуала и поединка медведя и вепря, который связан со сменой прежнего короля новым.

Какие ещё могут быть варианты нагвалей. Например, одомашнил человек ворона или попугая, он – домашний, он продолжает жить с этим человеком и эта практика может существовать даже в течение нескольких поколений, но потом ворон умирает и дальше либо эта практика прерывается либо нужно брать следующее животное из дикой среды, а прямой линии одомашнивания как такового нет. Скорее всего потомки основателя клана ворона возьмут воронов из дикой природы и сам процесс одомашнивания не не пойдёт. Сюда хорошо монтируется священные храмовые животные, которых очень много в Египте и Индии, священные крокодилы Себека, священные быки от Мина Коптосского до Сераписа.

Таким образом мы видим, что скотоводство возникает из мифоритуальной практики, а поскольку такое культовое скотоводство могло долго сосуществовать с охотой без видимых изменений в генотипе и фенотипе животных, то мы можем датировать время возникновения культового скотоводства чуть ли не временем Юного Дриаса. Они брали диких животных из дикой природы, жили с ними какое-то время, потом их приносили в жертву и брали новых диких животных. Нет и таких изменений и в мезолите, поскольку в это время можно было брать животных из дикой природы. Мы пытаться объяснить возникновение скотоводства через культовую практику создания нагваля, двойника человека. Во времена неандертальско кроманьонского пограничья у какой-то части кроманьонцев были неандертальские родственники, потом эти представления трансформировались в чудесное лесное иномирье из которого может прийти чудесный помощник или двойник. В шаманской сказке герой идёт не в лес, а в мир духов и находит там себе помощников, поскольку они ныне бестелесны и невидимы. Параллельно с шаманизмом возникает и скотоводческая практика нагвалей, она не универсальна. И именно отсутствием развитого нагуализма объясняется то, что индейцы не смогли одомашнить животных, хотя у них были и бизоны, которых можно было бы разводить в хозяйственных целях, но индейцы предпочитали их убивать, а не разводить. Для скотоводства нужна была внутрикультурная традиция или мифоритуальная практика, поскольку культура как система жизнеобеспечения этноса консервативно и способна обеспечить выживание этноса в различных условиях, но потребность в магическим помощнике у индейцев осуществлялась через связь с духами, а не связь с нагвалем. И здесь хочется подчеркнуть что важен именно нагваль, а не тотем. Тотем это нечто дистанцированное он реального человека, это родовое божество, первопредок имеющий мало отношения к своему реальному или вымышленному потомку, примерно также как наши современники не имеют отношения к тем далёким предкам, фамилии в честь которых они носят. У индейцев тотемы были и само слово «тотем» происходит из ирокезского языка. Нагвали у индейцев почти неизвестны. То, что называют нагвалем у Кастанеды это скорее шаманский дух, приходящий в результате наркотического изменения сознания. Возможно, что нагуализм у индейцев возник под влиянием рабов, завезённых испанцами на плантации. В силу отсутствия нагуализма нет и значительного развития скотоводства. Индейцы испытали меньше природно климатических потрясений, какие были в Зелёной Сахаре или в Передней Азии и не появилось потребности в одомашнивании животных. Одомашнили по сути только гуанако и то в ограниченном масштабе и в очень узком регионе (в Андах) где без них было невозможно перевозить грузы. При этом в Зелёной Сахаре побеждает крупный рогатый скот и связанные с ним лунные культы и это стимулировало кочевой скотоводческий быт, тогда как в Передней Азии свободной земли было намного меньше и предпочтение отдавалось тем видам, которые могут жить рядом с человеком и не требует больших перегонов (овца, коза). Сложнее с одомашниванием лошади у индоевропейцев потому что у нас нет достаточного количества археологических памятников и найти этот слой памятников затруднительно, хотя можно предположить, что лошадь тоже была нагвалем человека, всяком случае в сказках и мифах народов Степи (и тюрков и индоевропейцев) чудесный конь описан как нагваль сказочного и эпического героя. В сказках мы часто встречаем ритуальные фразы призывания Сивки Бурки или другого чудесного коня, которые соответствуют призыву нагваля. Она пасётся где-то в Степи или в лесу самостоятельно, а герой должен прийти в лес (почему-то в лес, хотя логичнее было бы – в Степь) и там сказать «Сивка Бурка, вещая каурка, стань передо мной как лист перед травой». Этот конь живёт в лесном иномирье и приходит на зов как нагваль. Но есть вероятность того, что на индоевропейскую лошадь были перенесены представления о нагвале доиндоевропейского времени либо же представления о нагвале проникли в индоевропейскую среду во времена пребывания индоевропейцев в западной части Степи и в результате культурной метисации с побужскими и среднестоговскими племенами. Поэтому мы можем говорить о роли нагваля у индоевропейцев мы можем говорить лишь очень предположительно.

https://www.facebook.com/arteume.corsunn/posts/2066647800044237

https://www.proza.ru/2018/06/29/195 - глава гуцуляка

https://www.facebook.com/arteume.corsunn/posts/2607558979286447 - материалы

https://www.facebook.com/arteume.corsunn/posts/1921725791203106 - одомашнивание

https://www.facebook.com/arteume.corsunn/posts/1943488319026853

http://journal.iea.ras.ru/archive/2000s/2002/Sokolova_2002_1.pdf - статья Соколовой.

https://www.facebook.com/arteume.corsunn/posts/1943443335698018

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: