А дождь лил, лил, лил, и по всей видимости, прекращаться не собирался.

 - А почему так чисто? Ты же сам говорил, что здесь уже давно никто не живет? – спросила Алена осторожно переступив порог игрушечного домика и привыкнув к царившему там полумраку. внимательно огляделась.

Освежить пол, повесить шторочки на окошко. Погляди-ка, да тут и диван, и стол с табуретками! Это, что же, все этим домиком пользуются, и никто не мусорит! Мусорят, конечно же. Но попробовал бы кто, за собой не прибраться. Бабаня такое расследование произведет! Холмсу с Ватсоном стыдно станет. Мозги потом прополоскает так, что сто раз покаешься, если насвинячил. И зачем ей это все надо? Вроде бы, и крыша у нее не едет, от старческого маразма.

 - Да, кстати, а ты знаешь, чем склероз от маразма отличается?

 - Знаю, при маразме забывают, что у них склероз – заулыбалась Алена - а у вас Семен Семеныч, что? Неужели склероз!

 - Это почему это? – обиделся Семеныч. Что это я по-твоему забыл?   

- Поимей совесть! Перед началом дождя ты собирался меня поцеловать. А чуть с неба побрызгало и со страха памяти лишился. Как через орешник-то ломанулся!

- А сама-то! Молчала бы уж! Такого стрекача задала! Ноги выше головы закидывала!

Так и не дождавшись пока муж поимеет совесть, Алена сосредоточенно сопя, с большим трудом приоткрыла, уже изрядно просевшую дверь. А как лихо они ее за собой захлопнули, спасаясь от разгула стихии! Высунула руку на улицу и быстро наломала веник из густо разросшейся возле стены полыни. Чистота, чистотой, а полы освежить в любом случае не помешает.

 - Слушай! А мне здесь нравится -уже после того, как Алена добросовестно подмела пол, убрала из углов тенёты, протерла столешницу и табуретки, расстелила Семенычеву ветровку на диване, проверила эластичность пружин, немного на них посидев и слегка попрыгав. …

И только после того, как им уже надоело заниматься секретными взрослыми делами, Семеныч прямо в темноте, нашарил с десяток крупных и ядреных подберезовиков. А Алена с большим удовольствием зажарила их, в на удивление легко разгоревшейся печи, предварительно нанизав на прутик. Не умирать же здесь, в самом расцвете сил, от голода! Тем более после взрослых секретных дел, есть хочется просто невыносимо –

 - Давай с тобой всё бросим, к едрёной фене, и поселимся здесь. Купим корову, огород картошкой засадим – предложил Семеныч.

 - А я тебе детей нарожаю. Будем жить долго и счастливо. И умрем в один день, прямо здесь, в караулке - с готовностью согласилась Алена.

Было прохладно и в целях экономии тепла решили диван не раскладывать. Да и время тратить на такие пустяки кому же хочется. А потом уснули и совсем не до раскладываний каких-то там диванов им стало. Словно кадры кинохроники замелькали, замельтешили странные видения, перед закрытыми глазами крепко прижавшейся к такой сильной и такой надежной груди мужа, Алены. Как же их еще назвать, эти странные видения, не сном же! Но это и не сюжеты, увиденные по телику вовремя, простите за каламбур вечерней программы «Время». Нет, никогда не виданный ею на яву, город Чернобыль все тот же, что и на экране телевизора. Но как странно он выглядит. Нещадно чадящий реактор уже не чадит. Он закрыт неким подобием перевернутой картонной коробки, из-под макаронных изделий. Расположенные в некотором отдалении дома, пялятся на него безжизненными, как у покойника, которому глаза, нерадивые родственники, не удосужились прикрыть, бельмами окон.

 - Страшно-то как! – зябко ежится Аленка. На крышах домов, словно весь мир перевернулся с ног на голову, растут огромные деревья. А где же люди? Ах, да! Их же всех вывезли! Голос за кадром настойчиво предлагает ей посетить, оставшееся в память о прошлом, старинное еврейское кладбище, которое и сегодня стоит того, чтобы его увидеть, хотя бы как памятник архитектуры. Аленке не хочется посещать в одиночку какое-то неизвестное, к тому же еще и иудейское, кладбище. Вот если бы с Семеном! Но, его разве его добудишься! Обидно. Но, ноги самостоятельно несут её, вперед. Да и причем собственно говоря здесь её ноги? Она плавно, но довольно таки быстро плывет по воздуху. Как давно она не летала во сне! Может она и не летит вовсе, а таким образом реагирует на—то, что поправляется. Не хватало еще поправиться! В таком случае выход один – раздельное питание! Проще – сама отдельно, холодильник с едой - отдельно.
Из всех намогильных сооружений в дальней части кладбища, сохранились лишь несколько гранитных глыб, вросших в землю и испещренных таинственными надписями на иврите. Почему именно на иврите она не знает. Но почему-то в этом уверена. Вокруг них, как и везде в Зоне, радостно шумит на ветру молодой лес, да по древним дольменам бегают солнечные зайчики. Кто и когда здесь похоронен, определить незнакомому с еврейской письменностью человеку, невозможно. Может быть, сто лет назад, или двести, или еще больше… Лишь благодаря буйству окрестной природы, эти старинные памятники выглядели так великолепно, так, как и должны выглядеть древние, суровые и загадочные камни, оставленные неведомыми цивилизациями. Если бы вокруг них стояли оградки, росла подстриженная травка, да доносился негромкий человеческий говор, они бы выглядели гораздо проще и обыденнее.
Но нет! За этими памятниками уже никто не ухаживает, потому что потомки похороненных здесь, уже сами нашли свое последнее пристанище — слишком уж почтенен возраст этих дольменов. Древние гранитные надгробия простояли тут несколько веков. Перестояли и революцию, и две мировых войны. По всей вероятности, перестоят они и тот период, на который Зона стала запретной для человека, а, быть может, и самого человека, перестоят....

Какая-то молодая, но по всей видимости многое повидавшая на своем веку худенькая женщина, с коротко постриженными под мальчишку волосами и большими, выразительными черными глазами, плавно перемещалась ей навстречу.

 - Здесь, наверное, все так плавают, а не только она - подумала Аленка. Скупой, завораживающий свет огромной, почти в полнеба Чернобыльской луны, светившей прямо в глаза, проникал, казалось, прямо через женщину. Прямо через ее застиранный больничный халатик, с застарелыми пятнами чужой крови.

 - А может быть, здесь все вот так запросто плавают по воздуху и свет в их телах не задерживается? - снова подумала Аленка и поднесла свою руку к глазам. Вроде бы нет. Она в отличие от женщины обыкновенная. Это, что же получается, женщина не обыкновенная? В чем же тогда ее необыкновенность заключается? Аленка бросила осторожный взгляд на солдатские брюки и стоптанные кирзовые сапоги, в которые была одета женщина, на белую косынку, с красным крестом, которую она сжимала в руке. Так одевались медицинские сестры первой мировой войны. Женщине, судя по одежде, было никак не меньше ста лет. И Алене стало страшно.

Но женщина, которая ей так приветливо улыбается, не может быть страшной. Она ей, что-то пытается сказать. Алена тоже что-то говорила женщине. Говорила, говорила, говорила…. Но, у них ничего не получилось. Потому, что разбудил громкий и настойчивый звук дверного звонка. И не жужжащий, словно жук в стеклянной банке, как у их соседей, в их новой квартире, полученной в виде аванса от колхоза. И звонка-то пока нет. И не высокий и мелодичный фальцет -динь, динь, динь! - как в квартире у ее родителей в Большой Тичелме. Звук был вымучено басовитым и вместе с этим скрипуче неприятным -дин, дин! И через некоторое время снова -дин, дин! Может, таким неприятным звук был потому, что спать очень сильно хотелось. Особо не запариваясь вопросом - откуда бы звонку-то взяться в старенькой избушке, в которой и электричества –то по всей видимости отродясь не было, - Аленка перелезла через довольно сопящего во сне мужа и пошлепала босыми ногами, по направлению к входной двери. Пошарила в том месте, где по ее мнению, должен был быть крючок, или по крайней мере щеколда. Крючка со щеколдой не было. А, кто бы их, если бы они и были, запереть со удосужился!

⇐ Предыдущая31323334353637383940Следующая ⇒

Поделиться: