И чуть было не спросила, но вовремя спохватилась, предвидя аналогичный встречный вопрос.

 - Хотя, ему какое дело! Ей-то в чем оправдываться! Вопросы будут потом! Сейчас была простая констатация фактов. Молодец все-таки Дениска! С пледом, оно конечно же, намного уютнее. Хотя, такое впечатление, что он только и делал всю жизнь, что ездил за ландышами и целовался с другими женщинами! На новых пледах! А, что из того, что не целовался! Бывает же и такое. Может это у него природное! Но каков, однако! И мысли у меня какие-то обрывчатые и не связанные -подумала Саша. Ничего больше подумать она не успела.

И пока им было некогда, пчельник, словно кто это специально сделал, окончательно спрятался в тумане. Только что был, и вдруг его нет. Один сплошной, белый, словно молоко, туман. А может, это произошло потому, что смотрели не внимательно. Было чем заняться, а туман укрывал поляну постепенно, без их ведома. Впору спросить у кого-нибудь. Но разве у кого спросишь! А может быть, просто время так быстро пролетело. Беда с этим быстро пролетающим временем! Потом по крылу машины вроде бы кто-то тихонечко поскрёбся. А может и не скребся никто. Просто показалось. Причем, Дениске казалось, что шебаршатся с его стороны. Саше казалось, что с её.

Это уже потом Дениска смутно припоминал, что видел какого-то белого мужика, словно слепленного из сгустков тумана. Точно такого же, про которого рассказывала Семенычева Алена, когда Дениска их на Петуниной караулке разыскал. Этого седого мужика в белом одеянии, выходящего в самый не подходящий момент из тумана в это время года, здесь многие видели. Врут, наверное. Но как он на него посмотрел и седой головой укоризненно покачал! Словно Дениска у него сто рублей занял, а отдавать не собирался. Может ему не понравилось, что он машинными колесами траву примял? Так ведь до сенокоса больше месяца. Десять раз заново отрасти успеет. Оказывается, и Саша что-то непонятное видела, когда из машины по каким-то своим делам выходила. Да так перепугалась, что в конце концов забыла, зачем из машины выскакивала. Про-то, что это цыган, она даже не подумала. Судя по рассказам Бабани, его образ ассоциировался в её сознании с вполне реальным человеком, а не с этими полупрозрачными сгустками материи. И она тоже каким-то чувством осознавала, что её осуждает это странное создание. Не понравилось ему видно, что так легко согласилась сюда с Дениской поехать. Хотя по слухам сам-то…. Или после собственной смерти по-иному к этому вопросу относятся. Сплошные непонятки! Или это просто холодрыга на них всех таким образом действует? Топлива в баке машины оставалось только на то, чтобы добраться до дома, если указатель уровня правильно работает. А если не правильно? Дениска решительно выключил зажигание. Ему припоминались прецеденты, почерпнутые из мировой литературы. По большей мере, зарубежной, вроде бы когда-то, еще в гусарские времена, кто-то грелся чем-то другим. Так это когда было! Саша таких глупых книжек не читала. Но и Денискиному порыву, слазить в очередной раз за шампанским, препятствовать не стала. Лишь деликатно отвернулась, пока он отыскивал в куче общей одежды что ни будь подходящее. П о искал, поискал Дениска, да так ничего подходящего не отыскав, отправился в кузов в чем был. Как и следовало ожидать, решение греться шампанским, было не верным. В корне. Спасти дрожавшего, словно поросячий хвостик Дениску, могла только Саша. А она и не возражала…. Чего уж препятствовать, когда все так далеко зашло….

Проснулся Дениска от того, что все равно замерз. И главное, как-то странно. Если его спине, прижимающейся к чему-то очень теплому и уютному, было вполне сносно, то всё, что находилось с противоположной стороны его тела, не мешало бы чем ни будь укрыть. Ну хотя бы пледом. Еще и внутренний будильник, тот, который прямо пропорционален количеству выпитой накануне жидкости, а выпито было по его воспоминаниям многовато, сигнализировал. Предстать пред ясные Сашины очи в таком виде, Дениска стеснялся. Однако, пледом она давно уже завладела и похоже делиться им, не собиралась. Словно насмехаясь над Денискиными проблемами, на зеркале заднего вида, покачивался Сашин лифчик. Интересно, кто его туда так метко запулил? Дениска лежал и боялся пошевелиться. И как Дениска не таился, как не задерживал дыхание, Саша все равно проснулась. А может и не спала она совсем. Женщины такие коварные. И, что тут началось! Вопила Саша не только громко, но и как успел заметить Дениска, красиво, умело и разнообразно. Слезы не просто текли по ее лицу. Они еще и брызгали в разные стороны, словно вода из прохудившегося шланга. Зрелище, не для слабонервных. Дениска машинально выхватил из общей кучи одежды первые попавшиеся джинсы. Для того, чтобы отыскивать остальное, требовалось много времени. Его-то как раз и не хватало. Захлопнул дверь кабины и стоя босыми ногами на влажной от росы траве, впал в ступор. То ли его ноги подросли за ночь, и талия немного под раздалась, то ли это просто не его джинсы. Натянул повыше, втянул живот. Сойдет! Подобрал вылетевшие следом ботинки.

Саша увидела в Денискиных руках цветы. Подснежники. Много подснежников. Словно они специально к ее пробуждению распустились. Столько подснежников она никогда не видела и завопила еще громче. Такая заплаканная, с размытой по щекам косметикой, поминутно хлюпающая красным носом, она Дениске нравилась еще больше. Саша отлично понимала, что ничем, эта мимолетная встреча, закончиться не могла. Сколько молодых одиноких женщин собирают по кусочкам осколки собственного и чужого счастья. И, никто их, собственно говоря, за это не осуждает. Ну покосятся укоризненно в магазине. Ну перебросятся между собой словечком – другим у колодца, в начале недели. А к выходным, глядишь и забыли. Но Саше-то как раз всего этого и не хотелось. И совсем не заметно для себя, она выболтала Дениске всё. Все, чего и рассказывать не обязательно было. И про-то, куда это она так спешила, в тот дождливый осенний вечер, когда Дениска подвозил ее на мотоцикле.

Швыряла Саша в лицо Дениске не заслуженно резкие и обидные слова. Какими словами ее унижали, такими и высказывала Саша свою обиду на все мужское население земли. Будто это он, а не её хлыщ, с иезуитской улыбкой, её бросил. Даже про-то, что больше всего на свете хотелось ей тогда броситься под проходящий мимо станции, ехидно грохочущий порожняк, выболтала. Останавливало то, что Дениска так преданно, по собачьи как-то, заглядывал ей тогда в глаза, так долго не уходил с вокзала. А строить из себя Анну Каренину, при этом наивном деревенском парне, ей не хотелось.

 Дениска помалкивал. Раз винит, значит и его вина в этом есть. Попал под горячую руку, – слушай!

Понятное дело - его старенький КАМАЗ, к тому же еще совхозный, не сравнится с легковушкой с за тонированными стеклами, термоядерной печкой и стереосистемой. Но, вот только Саша, почему-то сейчас с ним, а не с этим хлыщом, с иезуитской улыбкой. Появись он теперь, прикус ему, Дениска уж точно бы попортил немного. Да чего там, немного! Хорошо бы подпортил!

Самому же, рассказывать ничего не хотелось. Ни про Любу, с которой расстались как-то не по - человечески. Ни про преподавательскую дочку Машку, которая за ним в технаре бегала. Ну и, что, что целовались. Ну и что, что приглашала она его парочку раз к себе домой, когда родителей дома не было. Мало ли кто и с кем целуется. Мало ли кого, к себе домой, когда родителей нет, приглашают.

А пока Дениска в мыслях всё прокручивал, Саша в свою очередь вспомнила, что дочка, наверное, плачет и засыпать без мамы не хочет. Бабаня, которую она попросила посидеть с Наташкой, сердится. Котенок, которого они с дочерью недавно подобрали, голодный, потому что Китекат, он паршивец, жрать не хочет, а молока ему оставить она забыла…. Дениска послушал, послушал, открыл новую бутылку, залпом осушил и понял, что спать ему хочется, просто до умопомрачения, даже больше, чем есть. И не долго думая, сделал единственно правильное на его взгляд, решение. Взял, да и перевез и Сашу, с её дурными воспоминаниями и плачущую дочку, и котят с Китекатом, и с личными вещами к себе домой….

Глава 11

ЛУННАЯ ДОРОГА

       Стоически перенеся, не тем язычком помянутые, прелести и соблазны четырех с лишним часового вкушения не навязчивого железнодорожного сервиса, Люба отправилась в Лопуховку, на своих- двоих. И не то, чтобы очень уж хотелось ей идти пешком. Отнюдь! Хождение по разбитой и грязной, изобилующей колдобинами и лужами, мало чем отличающейся от проселочной, Лопуховской дороге, её совсем не прельщало. Но, просто до ломоты зубов не хотелось, чтобы кто-то увидел. Еще больше не хотелось, чтобы узнал. Стоящий на привокзальной площади автобус, дожидающийся попутчиков, обошла, стороной. И потом, когда ее догоняли другие машины, словно преступница какая, заблаговременно отходила подальше в придорожные кусты. Хорошо еще, что в такое позднее время, машин было мало. Бензовоз и допотопная легковушка, с переполненным салоном. Когда через некоторое время послышался звук натруженного автомобильного мотора, Люба сделала несколько шагов в сторону. Игра в детскую игру- прятки ей определенно нравилась. Благо дело и прятаться-то особенно не нужно было. С самого утра дождь несколько раз рьяно принимался за дело. Но едва начавшись, затихал, словно выжидая, самого не подходящего для такого как она, одинокого путника момента. Зато тучи кружили и кружили не переставая. Где-то далеко, над лесом, основательно громыхало и изредка сверкало. Причем, каждый раз в разных местах. Создавалось такое впечатление, что громыхает и сверкает все Лопуховское небо.

 - Не мудрено! - с грустью подумала Люба – сегодня же, у Дениски память. Вот он на меня и сердится!

 Когда же, яркие фары КАМАЗа разделили пространство на темную и светлую стороны, она давно уже скрывалась за огромным стволом разлапистой березы. Словно в предвкушении стремительного рывка, сердце молодой женщины отчаянно стучало. Вот сейчас…. Вот сейчас! Только машина проедет…. И она, как когда-то, в детстве, рванёт. Только грязные пятки засверкают.

 - Тук, тук – я! Тук, тук – я! Но она не рванула. И ухоженные пятки ее, не засверкали. Потому, наверное, что в хорошо освещенной кабине, тяжело загруженного кирпичом КАМАЗа, Люба увидела Семку Петунина. Ее сердце стремительно рухнуло вниз. Она не поняла куда. Но куда-то очень и очень далеко. Да! Это определенно был Семка! Как он крест-то с кладбища на спор припер. Каким взрослым и сильным он ей тогда показался. Как она тогда в него влюбилась! Впервые и совсем не по-детски. И даже, когда оказалось, что крест этот и не крест вовсе, а полусгнивший столб от соседского забора, не разлюбила. Сколько горьких слез она тогда в бабушкину подушку пролила! А он ездил себе к своей Алене в Тичелму, и ничего, кроме зубоскальства, она от него не видела. Люба смотрела не отрываясь. А Семен покручивал баранку и никакого внимания на нее не обращал. Еще и шансон какой-то противный, который из динамиков, его жизни учил, слушал. Чего это шофера так шансон любят? И Семка туда же! Меломан хренов! Какое ему, наверное, собственно говоря дело, до каких-то там друзей детства, с их личными трагедиями. Шансончик ему, видите ли, подавай! Ей, срочно захотелось, каким-то чудесным образом оказаться в кабине этой машины, с Сёмкой рядышком. И его дурацкий шансон, ее не сколечко бы, наверное, не раздражал. Ехать, ехать, ехать. Мимо Лопуховки, мимо Семкиного дома, потому, что там его ждет другая женщина, мимо ставшего в одно прекрасное мгновение треклятым - её прошлого, мимо её такой несуразной жизни. КАМАЗ медленно проплывал мимо, а вместе с ним, словно в медленной раскадровке какого-то виденного ранее черно белого фильма, проплывала жизнь. Сколько она себя помнила, ее в обязательном порядке отправляли на все лето к бабушке в Лопуховку. В образцово показательную идиллию, вновь созданной матерью семьи, она вписывалась плохо. Сначала потому, что с чисто детской непосредственностью, пыталась бороться с присутствием в их доме чужого мужика, при помощи подручных средств. То, ботинки отчима к полу огромными гвоздями приколотит. То, ненавистную одежду маслом обольет. То взрослым хамить ни с того, ни с сего примется. Когда же Люба подросла и мать стала замечать заинтересованные взгляды сожителя, направленные в сторону начавшей заметно хорошеть и «округляться» дочери, стала задумываться - а не поселить ли её, от греха подальше, у бабушки навсегда? До этого дело не дошло. В один прекрасный момент отчим навсегда исчез из их, с матерью, жизни. А Люба продолжала ездить на каникулы к бабушке по привычке. Впрочем, если вдуматься, она на свою мать совсем теперь не обижалась. Да и чего обижаться, если почти все проведенные В Лопуховке летние месяцы, были лучшими месяцами ее жизни. КАМАЗ давно уже проехал. Давно уже звук мотора затих за ближайшей лесной вершинкой, давно уже всплески автомобильных фар перестали полосовать неба, давно уже сухая гроза, не ведомо чьими молитвами, стала потихонечку затихать, давно уже луна, всё в очередной раз прозевавшая, выпрыгнула из - под ближайшей тучки и принялась озираться, а потом запрыгнула под тучку снова, а Люба все никак не могла освободиться от внезапно нахлынувших воспоминаний. Кадры все мелькали и мелькали. Мелькали и мелькали…. Что-то вроде -это я видела! И это, я тоже когда-то видела! Но когда именно не помню. И это. И это. И это я тоже видела…. Не заметила, как прошагала остаток дороги. На одном дыхании одолела сонливую отчужденность и безразличие самой длинной в Лопуховке улицы - Нахаловки. И ни одна собака на нее не тявкнула. Ни один житель Нахаловки не повстречался. Ни одно окошко при ее появлении не засветилось. Было у этой улицы и какое-то другое, современное название. Но откуда же, Любе было его знать, когда и сами жители Лопуховки, наверное, этого не знали.

Спустилась в овраг. Прошла мимо полуразвалившейся фермы. Поднялась в гору. Стороной обошла игровую площадку, возле детского садика. И замерла, не обнаружив на прежнем месте, сельского клуба. Изгородь была. Огромные ветлы, с которых они смотрели взрослые фильмы прямо через окно, стояли на прежнем месте. Клуба не было. Ах, да! Бабушка же, писала, что клуб несколько лет назад разобрали. Странное чувство испытала Люба. Сразу и не поймешь, огорчило ее это открытие, или же наоборот, обрадовало? С этого клуба все и началось. На одном из вечерних сеансов, её тогда уже пускали на вечерние, случайно встретилась взглядом, с недавно вернувшимся из армии Женькой. И как не силилась вспомнить его фамилию, вспомнить не могла. А знала ли она тогда его фамилию? Вряд ли! Не до каких-то там фамилий ей было. И закружилось. И завертелось. В первый же вечер затащил он её в какую-то сараюшку в глубине сада, где у него было оборудовано вполне сносное уединенное лежбище с магнитофоном и телевизором. И сама не поняла Люба, как стала женщиной. Ничего страшного! Миллионы девушек по всему миру когда-то становятся женщинами. Но очень уж мерзко и обидно все это произошло у нее. А когда на другой день она поджидала своего «возлюбленного» возле клуба, он её бесцеремонно оттолкнул. Да и еще потаскухой, при этом, обозвал. Подобные новости разносятся по Лопуховке быстро. Через некоторое время стали поговаривать, что уводят её после вечернего сеанса, особо озабоченные оболтусы в укромное местечко. Вдвоем, втроем, а порою и вчетвером. И …. Но некому было ей пожаловаться, не кому было за нее заступиться. И тут в ее жизни появился Дениска. Однажды он за нее вступился и ему крепко перепало. Над ним издевались. Ему угрожали. Но он продолжал приходить. Чего уж скрывать, не многословный и застенчивый парень ей совсем не нравился. Обычно девушкам нравятся парни более крутого замеса. Но он так искренне обещал любить её всю оставшуюся жизнь.Такие огромные букеты полевых цветов приносил на свидание. Так громко сопел, осыпая не умелыми поцелуями, что сердце, в конце концов не выдержало, и она стала к нему потихонечку привыкать. А тут еще сама, со своим обещанием, исполнить его самое сокровенное желание, сразу же после того, как он принесет ей букет, из растущих в Песчанке кувшинок. Дениска не умел плавать, но за кувшинками полез, не раздумывая. Когда же он, запутался в водорослях и начал тонуть, она испугалась и убежала…

На этом месте Лопуховского неба, в начале лета, луна всегда появлялась за полтора часа до рассвета. В других местах во сколько угодно, а здесь, за огромными корабельными соснами и тополями старого колхозного сада, только за полтора часа. И только перед рассветом. Не на протяжении всей истории мироздания, конечно же. А, впрочем, чем лукавый не шутит! Может и на всем протяжении. Выскочит, из-за деревьев, словно с цепи сорвавшись, чрезвычайно большая, яркая, ленивая и наглая. И, что сразу же, бросалось в глаза – при каждом новом ее появлении, разная. То, что луна и на этот раз будет какой-то особенной, Люба отлично знала и изучением лунного интерфейса запариваться не стала. А вот лунная дорожка на поверхности воды озерца, образованного на месте резкого поворота русла речки Песчанки, была прежней. Как десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать и даже пятнадцать лет назад, когда ее на все лето отправляли в деревню к деду с бабушкой. Таинственной, не объяснимой и манящей. Манящей настолько, что первые несколько мгновений после внезапного появления луны, вместе со своей неизменной подругой - дорожкой, Люба только и делала, что боролась с внезапно нахлынувшим желанием, не раздумывая броситься в космическую какую-то, не -объяснимость и таинственность озерного омута, на которую настойчиво указывала дорожка. И будь, что будет! А, что собственно говоря, будет? Ничего не будет. И никакие лунные дорожки ей не помогут. И даже Дениска, не складный, наивный и смешной романтик Дениска, утонувший в этом самом месте ровно десять лет назад, прямо на её глазах, ей не поможет. Никто и ни что, ей, теперь не поможет!

В её направлении, видимо заинтересовавшись силуэтом одиноко стоящей на высоком берегу не знакомой женщины, довольно пофыркивая и громко отплевываясь от попадающей в рот воды, кто-то быстро плыл. Дениска? Именно в такие, лунные и теплые летние ночи, утопленники и появляются по слухам, перед одинокими женщинами. Как же, ей было страшно! Мужикам проще, они постоять за себя могут. Хотя, как сказать! Дениска же, мог. И ему тоже, наверное, было страшно, когда он за нее вступился! Как его тогда отметелили, сволочи! А он, даже ни чьей руки не отвел. Люба бросилась бежать.

 - Скорее! Скорее! Скорее…. Прямиком через заросли крапивы, полыни и чертополоха. Через, с неимоверным трудом поддавшуюся скрипучую калитку и заросшую густой травой давно не хоженую тропинку. Через заброшенный сад и просто кричащий своей не ухоженностью, никому теперь не нужный, бабушкин огород. К пристально вглядывающемуся в ее направлении пустыми глазницами окон, когда-то такому родному и доброму дому. Старалась бежать быстрее. Но это ей только казалось, что она бежит быстро, словно ветер. На самом деле от страха Люба бежала почти на месте. Ноги не слушались. А легкие, вдохнув, тут же забывали выдыхать.

 - Да подожди же, ты чумурудная! – взывал к остаткам ее задурманенного страхом сознания, такой, когда-то знакомый и родной, Денискин голос. Я тебя сразу узнал. Ты же, почти не изменилась. Было страшно. Да куда там, страшно, Люба просто сатанела от внезапно сковавшего её ужаса. А еще пару минут назад, топиться собиралась, дурища, такая! Громко скрипела на давно не мазанных петлях калитка. Гремела цепью и остервенело лаяла, внезапно растревоженная чьим-то бесцеремонным вторжением на её территорию, соседская собака. Совсем рядом слышались тихие и от этого еще более не приятные шаги босых мужских ног. Любе со страшной силой захотелось жить. Просто невыносимо жить захотелось. Точно так же, наверное, чувствует себя человек на рельсах, осознавая всю неукротимость приближающегося локомотива. Люба попыталась собрать остатки воли в кулак. Вот сейчас сгруппируется, сожмется в малюсенькую песчинку. Уж тогда ей точно никакие локомотивы и утопленники не страшны! Попробуй её, такую, не заметную найди! Собака продолжала лаять. Локомотив приближался. Что бы как-то продлить свое бренное существование, Люба развернулась лицом к опасности, зажмурила глаза и выставила руки на встречу неминуемой гибели. Как только ее ладони прикоснулись к груди преследователя, самые мрачнейшие предположения подтвердились – утопленник! Мокрый и холодный. Так чего же, она ждала! А сильные и настойчивые мужские руки, но также не бывает -горячие, уже гладили ее волосы шею, спину, ягодицы. Ты обещала. Я же нарвал тебе кувшинок, а ты меня не дождалась. Люба знала, что вот так, ласковыми голосами нежить и прочее, русалки заманивают свои жертвы, ей бабушка рассказывала. Знать-то знала, но один глаз все равно приоткрыла. За первым глазом последовал второй. Ее обнимал Дениска. Вроде бы точно такой же, как и десять лет назад. А в то же, время и какой-то не такой. Заметно вырос, возмужал что ли. Не она же стала расти назад.

⇐ Предыдущая36373839404142434445Следующая ⇒

Поделиться: