НЕМНОГО ИЗ ИСТОРИИ ЗАОНЕЖЬЯ

В конце 60-х годов 19 века безграмотная заонежская крестьянка Ирина Андреевна Федосова, местная «вопленица» (по-современному – поэтесса-импровизатор) так рассказывала историю заонежан, и почему заонежане хорошо помнят свою родословную:

Наступили басурманы превеликии,
Разорили оны славный Новгород...
Все тут придались в подсиверну сторонушку,
На званы острова эти Кижскии,
Во славное во общество во Толвую...
Были добры у их кони иноходныи,
Были славны корабли да мореходныи.

Уже в её времена:
Как соберутся в божью церковь посвященную,
О бладычном оны да этом праздничке,
И послужат там обиденку воскресную,
И как выйдут на крылечеко церковное,
И как глянут во подлетную (южную) сторонушку,
Тут защемит их ретивое сердечушко,
Сговорят оны ведь есть да таковы слова:
Где ведь жалобно-то солнце припекае,
Там ведь прежняя, родима наша сторона,
Наша славная сторона Новгородская.

Кругом-около робята обстолпилися,
Как на этих стариков да оглядилися,
Ихних речей недоросточки приослухались,
Кои умны недоросточки, приметные,
Они этыи слова тут принимали.
Об досюльныих законах обстоятельных,
Об досюльноем житье Новгородскоем.
Сволновалось сине славное Онегушко,
Как вода с песком помутилася.
Тут вспомнят-то ведь малы недоросточки:
Теперь-нонь да времена-то те сбываются,
Как у старых стариков было рассказано.

На таком языке в быту говорили заонежане.

Современная история Заонежья начинается с начала второго тысячелетия нашей эры. К тому времени на Онежском озере, на южном и западном его берегах, утвердились различные угро-финские племена под общим названием «карела». Они успешно оборонялись от грабительских набегов западных соседей – предков современных финнов, а потом шведов и других «немцев». В этой многовековой войне у них был мощный союзник – славянский Великий Новгород, который был заинтересован в безопасности своего «Пути из варяг в греки», торгового пути в волжское Булгарское царство, часть которого пролегала по югу Онежского озера, и пути в бескрайнюю северо-западную тайгу, куда новгородцы ходили за пушниной.

Союз славян и карел оказался прочным, так как был выгоден обеим сторонам. Местное население рассматривало новгородцев не как грабителей, а как купцов, торговых гостей, в частности, именно с приходом новгородцев карелы стали широко использовать железные орудия для труда и охоты. Карелы сами защищали границы от мелких бандитских шаек, а крупные вторжения отражали вместе с новгородцами. Новгородские князья, в том числе Александр Невский и его отец Ярослав Всеволодович со своими дружинами не раз защищали Карелию и совершали ответные карательные походы за её пределы, чтобы отбить у соседей охоту грабить.

В начале второго тысячелетия нашей эры новгородцы стали нащупывать путь на Белое море, богатое солью, рыбой и морским зверем, а когда нашли его, появился третий торговый путь, пролегающий прямо через Заонежье. По нему потянулись в Поморье переселенцы – будущие поморы, а назад шли обозы с мехами, рыбой, солью. В Заонежье, стоящем посередине пути, сначала возникли обычные опорные пункты, а потом Заонежье быстро превратилось в самостоятельную большую русскую колонию. Это неудивительно, здесь самая плодородная во всей Карелии земля, самый тёплый и солнечный климат, озеро богато рыбой, а окрестные леса – грибами, ягодами и зверем, в том числе и соболями. На мысе Ковнаволок автору посчастливилось увидеть семейство не соболей, а удивительно грациозных и ловких норок, непринужденно игравших в своей естественной обстановке, но как только я слегка пошевелился, все норки исчезли бесследно, будто они и вправду в Заонежье не водятся.

Но всё же главное богатство Заонежья – земля, уникальный «северный чернозём». Из-за наличия размолотого ледником минерала шунгит, встречающегося только в одном месте на Земле и названного по имени местной деревни Шуньга, земля имеет чёрный цвет, содержит большое количество микроэлементов, быстро прогревается на солнце и медленно отдаёт тепло. Вода, настоянная на шунгите, излечивает всяческие экземы, возвращает человеку жизненные силы и т.п. По плодородию «шунгитовый чернозем» мало уступает настоящим южным чернозёмам. За короткое северное лето, но с длинным световым днем, успевают вызревать: овёс, ячмень, рожь и все северные огородные культуры. Обилие трав (вырастают – по грудь) позволяет держать большое количество скота. Желающих переселиться в Заонежье было много, люди бежали от боярского гнёта, от «татар», разных «литовцев» и «немцев», от безземелья и голода. Новгородские, а потом и московские власти даже выставляли против таких беглецов заставы.

К концу 15 века Заонежье было уже хорошо освоенным и густо заселённым краем. Одной только новгородской посаднице Марфе Борецкой в Кижском и Пудожском погостах принадлежало более 500 крестьянских дворов. Владычица-захватчица.

После разгрома Новгородской боярской республики Иваном Третьим все северные новгородские земли отошли царю. Заонежские крестьяне тем самым не только освобождались от разных боярских повинностей, но избежали в дальнейшем жестокого отупляющего крепостного права и власти самодуров-помещиков. Они обязаны были платить в казну лишь денежные и хлебные подати.

Жизнь в Заонежье стала много свободней. Помимо землепашества быстро развивались отхожие промыслы, позволявшие получить деньги для расчёта с казной и покупки хлеба, так как своего хлеба не хватало. Формировались квалифицированные плотницкие артели, путешествовавшие по всей северо-западной Руси и доходившие даже до Астрахани. Широкое развитие получила добыча железа. Железо из болотной и озерной руды выплавляли прямо в крестьянских дворах, в домашних домнах. Его хорошо проковывали и в виде так называемого «уклада» в больших количествах продавали на ярмарках.

Заонежское железо, особенно кижские ножи из нержавеющей стали славились по всему северо-западу России.

С появлением новой торговой дороги из Поморья прямо в Москву, и по мере упадка самого Великого Новгорода Заонежье оказалось в стороне от больших дорог, в некоторой изоляции. Это нисколько не помешало заонежанам продолжать ходить на заработки по всей Руси, но очень способствовало сохранению в самом Заонежье старинного уклада жизни, традиций, языка, древней культуры Великого Новгорода и Киевской Руси. В том числе устных сказаний и былин, бережно, без искажений, передаваемых из поколения в поколение.

К началу 17 века глубокий кризис изжившего себя феодального самодержавия Рюриковичей, неудачная, бездарно проведённая ливонская война, а затем и «смутное время» поставили неповинное в этих бедах Заонежье на грань катастрофы. Ослабевшую Россию стали азартно делить западные соседи, самозванцы, «казаки» и прочие «гулящие люди». Первыми на север России вторглись шведы и стали систематически сжигать поморские и заонежские погосты – не нужна им на Севере Россия. Потом сюда пришли польско-литовские банды. До 20 века в Заонежье слово «литовец» было ругательным и означало " разбойник". В 1614 году Шуньгский и Толвуйский погосты с большим трудом отбились от регулярных шведских войск.

В 1617 году обновленное Русское государство всё же вынудило Швецию подписать Столбовой мир. Заонежье, хотя и осталось российским, но оказалось на самой границе и лежало разорённым – пожарища на месте деревень, угнанный или погибший скот, сильно поредевшее население, пашни, как говорит летописец, заросшие деревьями «в руку толщиной».

Следующий, почти вековой цикл для всей России был довольно благополучным. Россия смогла не только залечить раны, подняться, но и окрепла, накопила запас сил и «жирка» для следующих потрясений – Петра с его лихими реформами.

Вместе с Россией поднималась и её окраина – Заонежье. Но здесь жизнь осложнялась тем, что рядом проходила граница, а соседи были беспокойные и не всегда удерживались от соблазна пограбить. Местных крестьян царским указом превратили в «пашенных солдат» и возложили на них обязанности по защите границы. Одновременно воевать и крестьянствовать на Севере трудно, это не благодатный Дон. Вот что писали пашенные солдаты заонежских погостов царю Алексею Михайловичу в 1658 г.:

«И будучи на твоей государевой службе оскудели большой скудностью, а в деревнишках, государь, наших пашеньки не паханы и домишки наши запустели, а иные многие бродят по миру... А сколько, государь, у нас… из наших погостов на твоих государевых службах побито и померло, и в полон поймано и дома померло, и сколько от бедности и безвестно сошло... И домишки, государь, наши стали пусты, а женишки и детишки наши помирают голодной смертью... А наши, государь, погосты стоят по немецкому рубежу, и от приходу немецких людей оберегать будет домишков досталых наших некому».

Но жизнь всё же налаживалась. Со второй половины 17 века Заонежье больше не подвергалось прямым нападениям и разорениям, население быстро увеличивалось, крепли хозяйства, отстраивались деревни, возобновлялись и заводились новые промыслы. Если судить по уровню местного зодчества, то становится заметной тенденция к возведению крупных и долговременных построек, которые не разорят и не сожгут завтра пришельцы. В 17 веке быстро растет мастерство местных плотников, активно ищутся и находятся новые интересные решения, окончательно формируется свой заонежский архитектурный стиль. Ни на что не похожий. Чтобы увидеть именно его, теперь туристы и специалисты со всего мира едут в Кижи.

Всего через 56 лет после письма «пашенных солдат», в 1714 году Кижский погост смог возвести монументальную 22-главую Преображенскую церковь. Значит, нашлись у мужиков деньги не только на хлеб и царские подати.

Но на Руси долго хорошо не бывает. Приближался период Петровских реформ с новой напастью для заонежан – заводами. Царю-реформатору требовались качественная железная руда и древесный уголь для домен, пушки и ядра для войск, пенька и смола для флота, гранит и мрамор для постройки Петербурга. Всё это было на Онежском озере – сам Царь, стоя на хилом плоту, черпал ковшом онежскую руду для своих будущих пушек.

Не мудрствуя, власти возложили на местных крестьян все эти заводские повинности, не отменяя при этом старых царских податей.

Условия работы на заводах и мраморных ломках мало чем отличались от каторжных. Труд был практически бесплатным. Более того, даже кормить рабочих должны были сами погосты, которые посылали их на работы. Помимо посменной, чаще всего по месяцу, работы на заводах и ломках мрамора крестьяне должны были дополнительно поставлять руду, известь, дрова, жечь древесный уголь для домен и кузниц. При таком обилии дополнительных обязанностей не хватало рук для самих крестьянских хозяйств, и они приходили в разорение. На Севере землей прокормиться трудно.

Официально заонежан приписали к заводам иностранца Бутенанта в 1695 г. Свободные крестьяне «заводам не дались». Дело дошло до прямого восстания с «кольем и дубьем», продолжавшегося два года. Восстание царские войска кое-как подавили, заводы кое-как заработали, но в 1703 году Бутенант всё же сдался и вынужден был закрыть дело.

Однако, в том же 1703 г. на месте теперешнего Петрозаводска строится будущий административный центр края – Петровская слобода и «Петровский завод». С царём не поспоришь, и заонежанам пришлось хлебнуть заводского лиха. Это была государственная барщина, ничуть не легче, а во многом даже тяжелее помещичьей барщины.

Прошло более полувека. Бурные петровские времена и чехарда «дур-градоначальниц», описанных у М.Е.Салтыкова-Щедрина, с их меньшиковыми, биронами, минихами и т.п. сменились «золотым веком» Екатерины. Но именно при ней заонежане были доведены до крайности. В 1769 г. очередное повышение денежной подати совпало с резким увеличением заводских повинностей, связанных со строительством новых Лижемского пушечного завода и Тивдийских мраморных ломок – Катерине были нужны пушки для турецких войн и мрамор для дворцов. Крестьяне, соглашаясь платить подати, наотрез отказывались приписываться к заводам. Все попытки властей привести их в повиновение провалились.

На этот раз восстание имело уже достаточно организованный характер. Регулярно собирались суёмы – общие собрания крестьян, было налажено оповещение по деревням с особыми вестовыми, быстро выдвинулись умные и честные руководители восстания, имелось и некоторое количество оружия. Все крестьяне твёрдо держались выработанных на суёмах решений. Стихийная демократия, опиравшаяся на традиции древнего Новгорода, просыпалась и набирала силу. Главный руководитель восстания толвуйский крестьянин Клим Соболев («...от роду 42 лет, ростом двух аршин семи вершков с половиною, волосы на голове, ус и борода темно-русые, глаза серые...») на суёме поклялся стоять за крестьян «до последней капли крови».

Захватив власть на местах, восставшие, хорошо понимавшие значение и роль государства, его необходимость, тут же отправили ходоков и челобитные в Петровскую слободу, в Петербургскую Берг-коллегию, а потом и самой Императрице.

Челобитную вручил Екатерине лично в руки тот же Соболев. Сумел воспользоваться случаем.

Разуверившись в справедливости местных властей, крестьяне ждали от императрицы справедливого «Именного (от имени императрицы) указа». Не могли они поверить, что правды нигде нет, и матушка-царица может отдать «своих детей» в кабалу и «всеконечное разорение» – подлинные выражения из челобитной крестьян.

Пока длилось это ожидание, крестьяне без чести выпроваживали из Заонежья не только отдельных чиновников, но и целые карательные команды.

В начале 1771г. пострадал шихтмейстер Н.Князев, направленный с двадцатью солдатами для ареста Клима Соболева. Он нашёл Соболева в деревне Великая Губа, арестовал, заковал его в железа и посадил под арест. Но крестьяне ударили в набат, сбежались «в великом множестве, вооружённые, чем попало», Соболева освободили, солдат избили, ружья у них отняли и переломали. А потом, как докладывал Князев, «...напали и на самого меня с таковым же кольём и дубьём. И всячески ругались, называли вором и разбойником, и при том многолюдстве стали при той земской избе кричать: «Чего смотреть на его отговорки, раздевайте его догола и свяжите ему руки канатом, и надобно волочить (его) по снегу, как при заводе волочил генерал наших старост и крестьян, и тем он сильно хочет нас принудить к подписке, чтоб мы подписались в работы к заводам... Что с ним делать? Так делайте, как он делал с Соболевым». Освобожденному Соболеву с трудом удалось предотвратить самосуд и освободить уже избитого Князева.

Бесславно закончился поход капитана Ламздорфа с ротой солдат в марте 1771 г. Он пришел по льду в Кижи, а там его уже ждали пять тысяч крестьян, вооружённые не только «кольём и дубьём», но и стальными рогатинами, и ружьями. На все требования капитана они ответили отказом и изготовились к бою. Ламздорф, видя их решимость, счёл за благо отступить в Петрозаводск. Вооружённые крестьяне проводили его команду до самого выхода из Кижских шхер и при этом кричали: «Счастливы де вы, что (вы) не начали стрелять, а то б де и живого ни одного не выпустили».

Ожидаемый «Именной указ» не приходил, давление властей усиливалось, решено было послать вторую челобитную Екатерине. Везти её снова взялся Соболев, хотя его в это время разыскивали уже не только в Заонежье, но и в самом Петербурге. Не простила ему «Матушка» наглого вручения челобитной при иностранных свидетелях.

И новая челобитная не помогла. Умная немка Екатерина так и не смогла понять разницы между свободными, закалёнными трудностями заонежанами и крепостными «холопами», которых она могла приписывать к чему угодно и «дарить» их тысячами кому попало и за что попало, даже за постельные утехи.

Вместо именного указа, в который так свято верил Соболев, в Заонежье были посланы регулярные войска – три роты солдат с двумя пушками под командой полковника Псковского пехотного полка князя Урусова.

Князь, зная об организованности, вооружённости и твёрдости духа восставших, а также о неудачах своих предшественников, действовал с карательной точки зрения очень грамотно. Он без всяких «зверств» пришёл в Кижский погост и объявил собравшимся крестьянам во главе с кижским старостой свои полномочия и требования. Он был не местный самодур, а полномочный представитель Императрицы, крестьяне приняли его всерьёз. Ему заявили, что: «...они Её Величеству повинуются, а подписками в заводы обязаться ни единый не намерен и не будет». Кроме того, они попросили перенести разговор на другой день, когда соберутся все крестьяне Кижской трети – был разгар сенокоса и многие были в отъезде, косили сено по окрестным лесам и островам. Князь охотно согласился. Поддерживал он крестьян и в заблуждении, что «у него приказа нет», а солдаты, ружья и пушки приданы ему только «для устрашения».

1 июля 1771 г, более двух тысяч крестьян без «колья и дубья» собрались у Кижских церквей.

Объяснение этому ищите в тогдашнем мировоззрении крестьян – они, наконец, дождались вмешательства самой Матушки-императрицы.

Князь приказал старостам вводить крестьян в ограду погоста, обещая, что сам там выступит с «увещеваниями». Крестьяне пошли в ловушку. Князь действительно начал их увещевать, а тем временем окружил снаружи ограду погоста цепью солдат с ружьями, а напротив ворот поставил заряженные пушки. Крестьяне отвечали, как и было постановлено на суёмах, что из повиновения императрице они не выходят, подати платить будут, но к заводам приписываться они не будут и за это «умереть и головы свои положить готовы».

Ни одна из сторон не уступала. Тогда князь приказал навести одну из пушек на край толпы и выстрелить картечью. Пять человек были убиты на месте, шестой ранен.

Заонежане были ошеломлены. В церковной ограде, под многочисленными крестами, где Бог наверняка всё видит, убивали своих, православных, и не в бою, защищаясь или нападая, а расстреливали безоружных, в упор. Князь – посланец самой Императрицы. Бежать некуда – мешает церковная ограда и солдаты за ней. Уж не пришёл ли конец света?

Но и после первого расстрела крестьяне сохранили твёрдость.

Три часа неистовствовал князь Урусов, но лишь менее двадцати человек принудил к «подписке» и выпустил их из ограды.

Остальные стояли твердо. Наконец, нервы его сиятельства не выдержали, он приказал вкатить заряженные пушки в саму ограду, навести их уже не на край толпы, а на её середину и изготовился к стрельбе (о том, что он действительно был готов устроить массовое убийство в ограде Погоста, можно судить по тому, как князь Урусов упорно отрицал это письменно впоследствии). Только в этот момент, под жерлами пушек, мужики дрогнули: «Погоди, князь, дай нам подумать».

Долго думать не пришлось – расправа была быстрой и традиционной: урезание языка агитаторам, вырывание ноздрей и клеймение лба, ссылка в Сибирь, бритьё в солдаты и массовая порка. Предусмотренные вначале смертные казни через повешение «гуманный» Сенат при утверждении указа смягчил.

Здесь автор хотел бы обратить внимание читателей на существенную разницу в характере заонежан и крестьян срединной России, задавленных разными нашествиями, насильственными переселениями и княжескими «уводами», смешениями культур, многочисленными властями и крепостничеством. «В доме, где плети и батожьё в моде, там служители пьяницы, воры и того ещё хуже» (А.Н.Радищев.) Помните, как горько издевался Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин над легендарной «терпеливостью русского народа»: его «глуповцы» говорили своему градоначальнику: «Мы люди привышные! Мы потерпеть могим. Ежели нас теперича всех в кучу сложить и с четырёх углов запалить – мы и тогда противного слова не молвим! » – ну как тут было не сесть им на голову.

Заонежане – не «глуповцы». А их вожди: толвуйский крестьянин Клим Соболев, старосты Кижского и Великогубского погостов Семен Костин и Андрей Сальников люди совсем другого плана. Они сильно отличаются и от Степана Разина, и от их современника Емельяна Пугачева, казнённого всего четыре года спустя.

После официального подавления восстания в 1771г, урезания языков, клеймения и ссылки в Сибирь, неповиновения, хотя и в меньших масштабах, продолжались. Самые непримиримые крестьяне организовали своего рода мобильный партизанский отряд. При поддержке местного населения отряд несколько лет активно действовал в Заонежье и насчитывал до 70 человек. Изловить его властям так и не удалось. Руки коротки.

И потом Заонежье оставалось неспокойной окраиной. До крупных беспорядков не доходило, но частенько то в одном, то в другом месте «секли».

Через 50 лет «вразумлению розгами» вместе с другими мужиками деревни Серёдка (4км на юг от Кижей) удостоился молодой Великий русский сказитель Трофим Григорьевич Рябинин, открывший для всей России древний пласт русского былинного творчества. На двоих с тестем он получил 75 ударов. За что именно – документов не сохранилось, но в тогдашней России была верная примета: «коли где секут – значит там бунт».

При характере заонежан бунты были неизбежны. Записан случай, когда один из местных бунтов чуть было не спровоцировал сам Трофим Григорьевич Рябинин. Он спокойно стоял у своего дома в деревне Середка. Мимо по дороге по льду озера ехал в Кижи какой-то мелкий полицейский чиновник. Он имел «зуб» на Рябинина – за что-то, через кого-то он требовал от Рябинина взятку, а тот грубо отказал, так как считал взятку грехом.

Увидев нагло стоящего у своего дома Рябинина, чиновник остановил сани и побежал «вразумлять» Великого Сказителя, заранее размахивая кулаками. Трофим Григорьевич спокойно отстранил чиновника от себя и заметил ему суровым голосом: «Ты, ваше благородие, это оставь. Я по этим делам (кулакам) никому еще должон не оставался».

Сам архангельский губернатор А.П. Энгельгард жаловался: к нему однажды по вызову пришел местный крестьянин (беломорские поморы – близкие родственники заонежан). Губернатор не встал из-за стола, не приветил крестьянина, не пожал ему руку. Крестьянин тогда ему сказал: «Не надобен я тебе, – тогда и ты мне не надобен». Развернулся и ушел из губернаторского дома.

Энгельгард: «С тех пор приходится при встречах подавать мужикам руку».

Действительно, а кто кому больше нужен?

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться: