ЧАСОВНЯ ПЕТРА И ПАВЛА В ДЕРЕВНЕ ВОЛКОСТРОВ

Если идти к Волкострову от Подъельников, то курс надо прокладывать почти прямо на восток. Два небольших острова, лежащих посередине плёса, остаются по правому борту. Часовня стоит в глубине залива на самом Волкострове. Правее неё, в небольшой закрытой бухточке, имеется хорошая стоянка для судов – берег здесь чистый, а для больших судов имеется пристань. Заметного волнения в бухте не бывает.

Далее наш путь идёт по тропинке вдоль южного берега бухты. Слева у воды – заросли малины, а справа – роскошный луг, но траву здесь регулярно косят и особо мять её не стоит, а впереди, на небольшом взгорке, стоит сама Петропавловская часовня – самая старая, самая большая и самая сложная по архитектурным решениям из всех часовен «Кижского ожерелья». По общему мнению специалистов она и самая красивая.

Заонежский стиль, жизнерадостный и нарядный, в то же время очень строг ко всякого рода «украшениям» и «красивостям». Расписные, кружевные терема здесь невозможны в принципе. И Волкостровская часовня сделана в заонежском стиле, но маленькие послабления всё же были допущены.

Часовня Петра и Павла в деревне Волкостров. Фото А.В.Ополовникова.

Гульбище Волкостровской часовни. Фото А.В.Ополовникова.

Строилась часовня в два приёма. Во второй половине 17 века местные жители поставили здесь довольно большую и нарядную часовню, состоящую из высокой молельни и более низких сеней, которые потом стали трапезной. Вдоль северной и южной стен протянули галереи-гульбища с резными столбами и балясинами. Крыша у сеней и гульбищ общая, покрыта нарядным красным тёсом. Выше неё, вторым ярусом, устроена такая же крыша из красного теса над молельней. Над ней выступает небольшой восьмерик, рубленый в лапу, несущий барабан с довольно крупной главкой традиционной русской формы. Барабан и главка покрыты осиновым лемехом. Дополнительным декоративным элементом являются полицы из остроконечных дощечек, оформляющие границу между восьмериком и барабаном.

Обилием декоративных элементов, расположенных на разной высоте, старым мастерам удалось получить живую игру света и тени на белых крышах, на стенах сруба и, особенно, на ограждении и полу гульбищ. Это красиво.

В 18 веке часовню перестроили – с запада прирубили новые большие сени, над ними поставили колокольню со стройным шатром. Крыльцо устроили с севера. Южное гульбище продлили на всю длину нового здания.

Мастера, через 100 лет выполнявшие перестройку, сумели не только полностью сохранить старую часовню, но свое, уже гораздо более сложное сооружение, сумели создать в том же ключе, развив и усилив мажорные мотивы старой часовни. Следы перестройки практически незаметны, а общий новый образ получился настолько цельным, что остается только удивляться. Достаточно посмотреть, как точно высота и форма колокольни сочетаются со старым срубом часовни – не больше и не меньше, а именно так, как сделано. Несмотря на значительную разницу высот, колокольня и не подавляет старую часовню, и не отрывается от неё.

Здесь невольно вспоминается дошедшая до нас старинная северная подрядная грамота, в которой «мир», нанимая артель плотников для строительства церкви, даёт ей такое, исключительно точное техническое задание: «Рубить церковь… как мера и красота скажут»!

Хотя специалисты и отмечают, что ко времени перестройки Мастера стали тяготеть к более простым решениям – упрощёнными сделаны наличники окон, подрезы брёвен дополнительных кронштейнов гульбища выполнены не криволинейными, как «старые», а прямыми. Но что касается чувства меры и красоты, то мастера 18 века не уступали своим дедам.

Осмотрите часовню, не спеша. Походите вокруг неё.

У свежего неподготовленного человека обычно складывается не очень понятное впечатление.

По внешним признакам – это типичное культовое сооружение, но в нём нет никакого «благолепия», слишком уж явны нарядность и жизнерадостность, особенно в солнечную погоду. Даже обязательных для заонежских часовен елей нет рядом. Не приходится говорить и об уединённости места и отрешённости от мирской суеты – часовня стоит прямо в деревне. Нет даже намёка на «святость» места, как в Подъельниках, – никаких аномалий. Часовни и церкви иногда ставили посередине деревни, чтобы организовать её центр, но Петропавловка, хотя и господствует над всей округой, стоит к деревне как-то боком, а своим парадным южным фасадом с просторным «гульбищем» выходит не на улицу деревни, а на пустой луг. Во всём имеется явное несоответствие привычным понятиям.

Причина в том, что наши сегодняшние представления о Храме не соответствуют представлениям тогдашних жителей Заонежья. Попробуйте посмотреть на часовню как на центр общественной жизни деревни, на сельский клуб 17-18 века и всё сразу встанет на место. Автор в этом убедился, когда оказался у часовни в составе многочисленной группы. Как только у её стен появилось много людей, часовня буквально проснулась, заиграла. Ей явно требуется живое окружение. При этом прямые линии углов срубов и коньков крыш перестали казаться жестковатыми, а стали необходимым противовесом неорганизованному и пёстрому многолюдью.

Часовня была центром не одной, а трёх стоящих рядом деревень. Луг, с южной стороны часовни, служил им общей площадью. Во время праздников молодёжь устраивала на лугу свои игрища. С южной галереи-гульбища смотрели на них старики. А если вспомнить, что на Пасху каждый желающий мог залезть на колокольню и звонить в колокол, сколько душа пожелает, то картина будет полной.

Когда-то северные часовни одновременно выполняли роли храма, клуба и общественного центра. Сюда жители собирались и в горе, и в праздники, и для решения текущих общественных дел. Здесь же проходила вся земская деятельность, оживившаяся после «смутного времени» начала 17 века. Присмотритесь к гульбищам Петропавловской часовни, к развитым крыльцам Преображенской и Покровской церквей в Кижах – это же откровенные трибуны, которые и использовались по своему прямому назначению во время крестьянских сходов – «суёмов»

Такие Храмы, плохо воспитывающие единомыслие «рабов божьих», официальной церкви были не нужны, и церковь упорно боролась с ними, используя свои методы и мощь Государства. Проще всего было с бесправными заонежскими староверами – их церкви и часовни без всякого объяснения причин закрывались. А.Ф. Гильфердинг, собиравший здесь в 1871 г. старинные русские былины, приводит такой разговор, состоявшийся среди красивой ухоженной деревни: «Что это такое за развалина? » – «Да это была наша часовня, а лет двадцать тому назад пришёл из Питера приказ, да приезжал из губернии чиновник, вывез наши образа, запечатал часовню, снял с неё крест (! ) и запретил нам до неё дотрагиваться. Так она и стоит уже двадцать лет и скоро совсем развалится». Александр Федорович Гильфердинг свидетельствует, что «это не в одном месте, а то же самое почти в каждом селе: везде разваливающиеся часовни, запечатанные по распоряжению из Петербурга».

Раскол произошел в срединной России, заонежане в нем не участвовали, но многие раскольники побежали на Север, к Онежскому озеру. На восточном берегу Онего и севернее, на Выгозере дело доходило до фанатизма. А заонежские крестьяне оставались староверами скорее по инерции, по своей традиционной верности старине. «Как деды наши жили...» Местные староверы и никонианцы исповедовали одно и то же так называемое «бытовое православие», плохо разбирались, да и не стремились разбираться в догматах веры – характер у них был иной, да и других забот хватало.

По мнению заонежан староверы отличались от никонианцев лишь несколько большей религиозностью, более строгим соблюдением постов, не курили, не пили, не ели с людьми другой веры из одной посуды. (Что несколько конфузило староверов-сказителей Рябининых в их поездках по российским и европейским столицам). А так как власти всячески притесняли староверов – лишали их земельных наделов, запрещали хоронить их на общих кладбищах и др., то нередки были переходы из раскола в никонианство, а иногда и наоборот. И староверы и никонианцы с одинаковым упорством продолжали строить свои родные часовни с шумными трапезными и с явно выраженным языческим духом. Кстати, Иван Трофимович Рябинин – второй представитель династии сказителей-былинников, каждое утро молился не только Богу, но и Священной сосне, росшей в его родимой деревне Гарницы. (15км. на юг от Кижей). Эту сосну в 1943 г. спилили на дрова финны-оккупанты.

Для борьбы с северными храмами применялись решительные меры. В 1826 г. вышел правительственный указ, которым повсеместно запрещалось строительство новых и перестройка старых храмов без предварительного согласования с духовными и светскими властями. Строительство самобытных заонежских часовен и церквей было запрещено навсегда. А по существующим храмам власти прошлись катком «боголепных поновлений» и разрушений. Художник И.Я. Билибин, вернувшийся из Заонежья в 1904 г., так писал: «Состояние старинных церквей самое плачевное. Находясь в руках некультурных людей, они варварски уничтожаются или искажаются «ремонтами» до неузнаваемости. К ним делаются пристройки самого неподходящего стиля, их грубо обшивают тёсом и затем окрашивают в ярко-белую краску, «чтоб походило на камень», отламывают галерейки (заонежские «гульбища»), опоясывающие многие из них, уничтожают богатые высокие кр ы льца. Иногда, после объезда известной местности архиереем десятки старых церквей приговариваются к уничтожению, как ненужный хлам».

Можно только догадываться, сколько прекрасных памятников народного культового зодчества мы тогда потеряли из-за «некультурных людей».

Лет 200 назад Петропавловка вряд ли была чем-то необычным, выдающимся, вызывающим много вопросов, как сейчас. Скорее, она была обычной. Произведения такого уровня мастерства не могут появляться на пустом месте. Помимо таланта зодчих нужна и общая высокая культура, и вполне конкретная сложившаяся Школа, чтобы было на чём учиться, с чем сравнивать, с детства воспитывать вкус и оттачивать мастерство.

Удивляет другое – как могла сохраниться Петропавловская часовня, вполне доступная для тогдашних властей? Может её спасло то, что она как бы притаилась «за углом», в тени Кижей, а у церковников и от кижских церквей было достаточно головной боли.

От часовни обычно не спешат уходить – место здесь действительно радостное, солнечное, а саму часовню можно рассматривать долго и, обходя ее, всё время находить что-то новое. Обратите внимание на наличники окон старого сруба – это старинная, отработанная до своего логического совершенства конструкция – два кронштейна, врубленные в стену, сверху на них положена широкая наклонная сливная доска с прикрепленным к ней снизу «подзором». Все элементы покрыты крупной, хорошо читающейся резьбой – сливная доска треугольной, а подзор – городковой. Здесь в едином сплаве соединились: целесообразность, конструктивная простота и архитектурная выразительность – нестареющий классический канон. Однако, в Петропавловке и он был несколько нарушен – не было «целесообразности» в таком наличнике, так как крыши гульбищ надёжно защищают окна от осадков. Мастера выбрали эту конструкцию из-за её декоративных возможностей. Более того, если подойти поближе, то можно увидеть, что все грани крупной резьбы наличников дополнительно покрыты своей мелкой, более сложной резьбой.

Кто-то ведь сидел и резал эти наличники. А работа эта небыстрая.

Фрагмент наличника окна Волкостровской часовни. Фото А.В.Ополовникова.

Скорее всего заонежане вообще не спешили жить, а просто жили. Не строили времянок, откладывая постройку дворцов на потом, а всё, что делали, делали по тогдашним своим возможностям, основательно, без спешки и халтуры – не теряя себя. В результате мы, их потомки, имеем такое наследство, которым можем гордиться. А будут ли наши потомки лет через 100-200 гордиться тем, что мы понастроили?

На восьмерике колокольни сохранились следы краски (охра). Заонежане раскрашивали свои часовни. Балюстрада и низ столбов – красного цвета, верх столбов – синего, красными были причелины. Для наших современников цвет и фактура естественного дерева, конечно же, предпочтительней любых красок, но не надо забывать, что заонежане жили не в современных «каменных джунглях», а среди леса и деревянных срубов. Для них яркая раскраска часовен подчёркивала особенность, неординарность этих сооружений. Яркие северные часовни, видимо, хорошо смотрелись зимой на фоне снега и серого неба.

Уходя от часовни, обратите внимание на загадочный конёк над её молельней. На Руси верхнее горизонтальное бревно, защищающее ребро крыши от осадков, называют «коньком» потому, что торцы его обычно обрабатывают в виде груди и головы коня. Многие плотники, особенно беломорские поморы, работали в реалистической манере и действительно вытёсывали головы коней со всеми деталями, включая гриву. Как правило, это были настоящие произведения искусства. Но заонежане тяготели к более абстрактным формам. Только двумя линиями – верхним и нижним подрезами они создавали более обобщённые и выразительные образы. Такие коньки украшают в Заонежье даже амбары и бани.

Конёк молельни Петропавловской часовни примечателен тем, что по-разному выполнен с двух сторон. Слева – классический «конёк», в нём есть упругость, сила и в то же время задорность, радость жизни. Справа, если уж и возникают какие ассоциации с конём, то некормленым, из последних сил выволакивающим из болота «волокушу» – местное изобретение для здешних дорог, где несостоятельны не только телеги, но и «летние» сани.

В чём здесь дело? Что хотел изобразить и достигнуть автор, в чем была его задача и сверхзадача?

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться: