Клики создаются, чтобы их разрушать

 

– Что ты думаешь по этому поводу? – спрашиваю я у Мыши, постукивая по столу ручкой.

– Критиковать Донну ЛаДонну в первой же статье, написанной для «Мускатного ореха»? Рискованно, Брэдли. Особенно если учесть, что ты не знаешь ее точку зрения.

– Даже и пытаться нет смысла, – отвечаю я.

Это не совсем верно. Я не спускала с нее глаз, это правда, но и встречаться с ней лицом к лицу в мои планы не входило. На самом деле я три раза ездила к ее дому. Ее семья живет в большом, новом и поразительно уродливом доме на холме. У дома две колонны, одна стена из кирпича, вторая отделана итальянской штукатуркой, а две другие – деревом, так что возникает впечатление, что тот, кто работал над архитектурным проектом, просто не мог определить, чего он хочет, и, отчаявшись, решил сделать сразу все. Отношение Донны ЛаДонны к мужчинам можно охарактеризовать подобным же образом, так мне кажется.

Я подъезжала к дому три раза, и дважды он был пуст, но в третий раз я видела Тимми Брюстера, который выходил из дома в сопровождении Донны. Прежде чем сесть в машину, Тимми сделал в ее сторону выпад, как будто пытался поцеловать, но она оттолкнула его с притворным гневом и рассмеялась. Тимми еще сидел в заведенном автомобиле, когда на подъездную дорожку въехала другая машина – голубой «Мерседес», и из него вышел очень симпатичный высокий парень, он прошел мимо Брюстера прямиком к Донне и обнял ее за талию, после чего они, даже не оглянувшись, проследовали в дом.

Да, если говорить об отношениях с парнями, Донна придерживается своеобразных принципов.

И вот теперь между Мышью и мной происходит такой разговор.

– Почему бы не начать с менее спорной темы, чем Донна ЛаДонна? Не стоит ли для начала приучить людей к мысли, что ты теперь один из авторов «Мускатного ореха»?

– Если не о Донне, о чем мне тогда вообще писать? – жалуюсь я.

Я кладу ноги на стол и откидываюсь в кресле.

– У Донны есть одно замечательное качество – ее все боятся. Скажи мне, что еще есть такого в старших классах, от чего бы страдали все сразу?

– Клики.

– Клики? Да мы не принадлежим ни к какой клике.

– Ну это как посмотреть. На протяжении последних десяти лет мы общаемся практически с одними и теми же людьми, поэтому можно сказать, что принадлежим.

– Я всегда считала, что мы – противники всяческих клик.

– Разве нельзя сказать, что противники клик образуют свою клику? – спрашивает меня Мышь.

Лежа в кресле, я некоторое время размышляю, потом соглашаюсь:

– Да, возможно, это неплохой сюжет.

От того, что я лежу практически параллельно столу, ноги соскальзывают, и я падаю на пол, сбивая со стола несколько книг. Оказавшись на полу, с креслом, лежащим на голове, я осторожно выглядываю из‑под сиденья и вижу, как ко мне склоняется малышка Гейл.

Кто‑то должен рассказать девочке правду о «Клерасил».

– Кэрри? – спрашивает она в изумлении. – С тобой все в порядке?

Диковато оглядываясь по сторонам, Она собирает с пола упавшие книги.

– Лучше тебе подняться прежде, чем сюда придет библиотекарша. Если она застанет тебя в таком положении, она нас выгонит.

Мышь разражается смехом.

– Я не понимаю, – говорит Гейл, прижимая к себе стопку книг. Глаза ее наполняются слезами.

– Дорогая, – говорю я. – Мы не издеваемся над тобой. Просто мы – взрослые. Нам плевать, выгонит нас библиотекарша или нет.

– Если она попытается, мы ей сами такого зададим, – добавляет Мышь.

Мы смотрим друг на друга и тихо смеемся.

– А, ну да.

Гейл нервно закусывает губу. Я придвигаю для нее стул и предлагаю сесть рядом.

– Присядь.

– Зачем?

– Это Роберта Кастеллс, – говорю я, и Гейл боязливо присаживается. – Известная также под именем Могучая Мышь. Или просто Мышь.

– Привет, – говорит Гейл застенчиво. – Я о тебе много слышала. Ты – легенда. Говорят, ты самая умная в школе. Жаль, что я не такая. Не самая умная. Да и самой красивой я никогда не буду.

Две Джен входят в библиотеку, принюхиваясь, словно гончие, замечают нас и садятся за стол неподалеку.

– Видишь девочек, – киваю я в сторону вновь прибывших. – Как ты считаешь, они красивые?

– Две Джен? Они прекрасны.

– Сейчас, да, – говорю я. – Но через пару лет…

– Через пару лет они будут выглядеть очень и очень старыми. Они будут выглядеть лет на сорок, – подхватывает Мышь.

Малышка Гейл прикрывает рот рукой.

– Почему? Что с ними случится?

– Они достигли наивысшей точки жизни к старшим классам, – объясняю я.

– Что?

– Верно, – соглашается Мышь и одобрительно кивает. – А после старших классов все начнет катиться под гору. Дети. Мужья‑обманщики. Бесперспективная работа. Плохо, когда расцвет приходится на старшие классы. Жизнь потом оказывается сплошной катастрофой.

– Я никогда об этом не думала, – говорит Гейл и смотрит на двух Джен так, словно они – уродливые пришельцы с другой планеты.

– Кстати, – говорю я. – Что тебя больше всего раздражает в старших классах?

– Хм… Еда?

– Нет, это несерьезно. Столовые навевают уныние, это правда, но… И не Донна ЛаДонна, верно?

– Я думаю, речь идет о кликах.

– О кликах, – киваю я и смотрю на Мышь, приподняв бровь. – Почему?

– Потому что из‑за них невозможно чувствовать себя в безопасности. Ты можешь понять, что не принадлежишь к определенному кругу, потому что эти люди с тобой не разговаривают. Или, наоборот, ты принадлежишь к клике, и тогда все происходит, как в «Повелителе мух». Никогда не знаешь, за кем сегодня охотятся.

Она снова прикрывает ладонью рот.

– Я слишком много говорю?

– Нет‑нет, продолжай.

Я открываю блокнот, нахожу чистый лист и принимаюсь записывать.

 

– Ну что ж, работа над материалом, который я готовлю для «Мускатного ореха», идет неплохо, – говорю я, вынимая из плиты противень с печеньем, посыпанным шоколадной стружкой. Себастьян переворачивает страницу журнала «Тайм».

– Прости, забыл, о чем статья?

Я говорила ему об этом, по крайней мере, уже дюжину раз.

– О кликах. Я уже взяла интервью у десятка людей, и многие истории оказались довольно интересными.

– Гм, – говорит Себастьян, определенно не испытывая большого интереса. Не обращая внимания на его реакцию, я продолжаю рассказывать.

– Уолт сказал, что клики дают возможность чувствовать себя защищенным, но могут затормозить развитие личности. Что ты думаешь по этому поводу?

– Что я думаю? – переспрашивает Себастьян, не отрываясь от журнала. – Я думаю, что у Уолта есть проблемы.

– Какие проблемы?

– Тебе это действительно интересно? Себастьян смотрит на меня поверх очков для чтения, напоминающих формой классическую модель от «Рей Бэн». Всякий раз, когда он их надевает, сердце мое тает. У него есть недостаток. Плохое зрение. Это так чертовски мило.

– Да, конечно.

– Поверь, тебе о них лучше не знать, – резюмирует Себастьян и возвращается к чтению журнала.

Я аккуратно снимаю с противня теплое печенье и перекладываю на блюдо. Затем ставлю блюдо перед Себастьяном и сажусь напротив. Он рассеянно берет в руки печенье и откусывает кусок.

– О чем ты читаешь? – спрашиваю я.

– Об экономическом кризисе, – отвечает Себастьян, перелистывая страницу. – Нет смысла сейчас искать работу, это обречено на провал. Да и в колледж, похоже, ходить бесполезно. Вероятно, нам предопределено прожить остаток жизни в подвале дома родителей.

Я неожиданно хватаю его за руку:

– Что ты знаешь об Уолте?

– Я видел его, – пожимает плечами Себастьян.

– Где?

В одном месте, которого ты не знаешь, и знать тебе о нем не нужно.

Интересно, о чем это он?

– Что за место?

Себастьян снимает очки:

– Забудь об этом. Мне скучно, поехали в торговый центр.

– Зато мне не скучно. Я хочу узнать про Уолта.

– Я не хочу об этом говорить.

– Хм.

Я беру печенье, отламываю половину и кладу в рот.

– Я не могу ехать в торговый центр. Мне нужно работать над материалом.

Себастьян выглядит озадаченным.

– Для «Мускатного ореха».

– Делай, как считаешь нужным. Но я не буду сидеть и дожидаться, пока ты допишешь.

– Но я хочу сделать хороший материал.

– Отлично, – отвечает Себастьян. – Увидимся позже.

– Подожди! – кричу я, хватаю пальто и устремляюсь за ним.

Он обнимает меня за талию, и мы идем забавной походкой, которую изобрели однажды ночью в «Эмеральд». Дурачась, мы подходим к машине.

Когда мы отъезжаем от дома и выруливаем на улицу, я оборачиваюсь, и меня охватывает чувство вины. Я не должна уезжать. Мне нужно сидеть дома и работать. Как я могу стать писательницей, если не обладаю дисциплиной?

Но у Лали новая работа в торговом центре. Теперь она работает в магазине «Гип» и по большей части предоставлена самой себе. Себастьян наверняка захочет зайти повидаться с ней, и, когда они начнут говорить, про меня совершенно забудут. Мне неприятно думать, что я не могу доверять Себастьяну и Лали, но уж слишком они сдружились за последнее время. Каждый раз, когда я вижу, как они обмениваются шутками или по‑приятельски хлопают друг друга по рукам, у меня появляется нехорошее предчувствие. Это как слушать тиканье часов, в котором интервалы между звуками постепенно увеличиваются. Все реже и реже, а потом раз – и тишина.

 

На сцене, лицом к публике, стоит Синтия Вианде и держит в поднятой руке номер «Мускатного ореха».

– На этой неделе в номере опубликована статья Кэрри Брэдшоу о кликах.

Раздаются умеренные аплодисменты, все встают.

– Ты написала хорошую статью, Брэдли. Отличная работа, – говорит Мышь, подбегая ко мне.

– Нам не терпится ее прочесть, – говорят немногочисленные ученики, проходя мимо и скашивая глаза в мою сторону.

– Рада, что все это закончилось? – спрашивает Себастьян, подмигивая Мыши.

– В каком смысле? – спрашиваю я.

– Я имею в виду историю с «Мускатным орехом», – поясняет Себастьян, а затем обращается к Мыши:

– Она тебя тоже доставала бесконечными вопросами с видом заправского репортера?

Мышь смотрит на него с удивлением:

– Нет.

Я вспыхиваю от смущения.

– Ну ладно. Главное, дело сделано, – говорит Себастьян и улыбается.

Мышь многозначительно смотрит на меня, я в ответ посылаю ей взгляд, призванный сказать: «Мужчины, что с них взять?»

– Да вот же она! – кричит Мэгги. – Вот она, наша звезда.

– Ой, прекрати, Мэгвич. Это же просто заурядная статья для «Мускатного ореха».

Тем не менее я польщена. Сажусь рядом с ней за стол для пикников, который стоит в нашем амбаре. Земля совсем замерзла, и в воздухе чувствуются холод и сырость, и так будет продолжаться еще много месяцев. Будет то немного теплее, то холоднее. На мне вязаная шапочка в виде длинного колпака с помпоном. Мэгги делает вид, что зимы не существует, поэтому не носит ни шапок, ни перчаток, разве что во время лыжных прогулок. Она курит одну сигарету на двоих с Питером и потирает руки в перерывах между затяжками. На Лали надеты мужские ботинки, такие носят строители. Вероятно, последний писк моды.

Лали просит у Мэгги затянуться, что странно, ведь курит она редко.

– Статья отличная, – скупо хвалит меня Питер.

– Все, что делает Кэрри, хорошо, – говорит Лали. Из ноздрей она выпускает завитки дыма. – Правда? Кэрри всегда будет сопутствовать успех.

Я не могу понять, она что, специально старается меня задеть? Или просто говорит в своем обычном стиле? Не могу определить. Смотрит она на меня с вызовом, словно специально хочет, чтобы я поломала голову над этим вопросом.

– Мне не всегда сопутствует успех, – оправдываюсь я, вынимая сигарету из пачки, которая принадлежит матери Мэгги. Она как раз оставила очередную попытку бросить курить.

– На самом деле обычно у меня ничего не получается, – говорю я, стараясь перевести разговор в шутку. Затем прикуриваю, делаю затяжку, задерживаю дым во рту и выпускаю несколько красивых, ровных колец. – Иногда мне везет.

– Да ладно тебе. – Мэгги нетерпеливо перебивает меня, давая понять, что я напрасно принижаю свои достижения. – Ты пишешь для «Мускатного ореха», у тебя, кажется, четыре награды за прыжки с вышки, и ты увела Себастьяна у Донны ЛаДонны. По мне, так у тебя все есть.

На какое‑то время воцаряется неловкое молчание.

– Ну, не знаю, – прерывает его Мышь. – Кто‑нибудь может сказать, что у нее все есть?

– Ты можешь, – отвечает Мэгги. – Ты и Питер.

– И Лали, – добавляю я. – И ты, Мэгги. Кстати, я Себастьяна у Донны не уводила. Он говорит, что не встречался с ней. Да если бы даже и встречался, она мне не подруга. Я ей ничего не должна.

– Ты ей об этом скажи, – ухмыляется Лали и давит окурок сигареты ботинком.

– Да кому есть дело до Донны ЛаДонны? – громко вопрошает Мэгги и смотрит на Питера. – Она меня достала уже. Слышать о ней больше не хочу.

– Я тоже, – говорит Питер неохотно.

– Ну да, – соглашаюсь я.

Питер смотрит в сторону, гасит сигарету и поворачивается ко мне.

– Ты знаешь, что Смидженс хочет, чтобы ты написала еще одну статью для газеты?

– Да? Здорово.

– О чем будешь писать? – спрашивает Лали. Она вынимает из пачки новую сигарету, смотрит на нее, затем кладет за ухо.

– Ну, придется подумать, – отвечаю я, пытаясь понять, отчего Лали сегодня такая странная.

 

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Пе‑р‑р‑ремены

 

– Мэгги, это неправильно, – шепчу я раздраженно.

Уроки только что закончились, мы с Мэгги и Мышью прячемся в «Кадиллаке» Мэгги.

– Ладно, бог с ним. А вот что с Лали? – спрашивает Мышь, меняя тему. – Она не показалась тебе странной, когда мы утром сидели в амбаре?

– Она ревнует, – говорит Мэгги.

– Я тоже так думаю, – соглашается Мышь.

– Она все время ревнует, – добавляет Мэгз.

– Нет, неправда, – возражаю я. – Лали просто амбициозна, а люди неправильно ее понимают.

– Ну, не знаю, Брэдли, – говорит Мышь. – На твоем месте я бы поостереглась.

– Так, вот он. Все пригнулись! – командует Мэгги, и мы прячемся за сиденьями.

– Это неправильно, – бормочу я.

– Ты же хочешь быть писательницей, – отвечает Мэгги. – Тебе нужно все знать.

– Да, правильно, но не таким же способом. Почему бы не спросить его прямо?

– Потому что он нам не расскажет, – возражает Мэгги.

– Мышь? Твое мнение?

– Мне все равно. Я просто хочу прокатиться, – отвечает Мышь с заднего сиденья.

Она высовывает голову из‑за спинки и смотрит через заднее стекло.

– Он в машине! Выезжает со стоянки! Быстрее, а то потеряем его.

Да уж, думаю я, сразу видно, что Мыши все равно.

Мэгги быстро распрямляется, включает передачу и нажимает на газ. Мы едем не в ту сторону, и, заехав в тупик, Мэгги перебирается через бордюр.

– Боже мой! – восклицает Мышь, цепляясь за спинку переднего сиденья, когда мы резко поворачиваем налево. Через несколько секунд от оранжевого хэтчбэка Уолта нас отделяют две машины.

– Отличная конспирация, Мэгз, – замечаю я сухо.

– Уолт не заметит, – между делом отвечает Мэгги. – Он никого не видит, когда сидит за рулем.

Бедный Уолт. Зачем я вообще участвую в этой глупой затее? Мэгги так легко удалось уговорить меня проследить за Уолтом, Помню, когда мы спорили о вреде противозачаточных таблеток, она так же легко переубедила меня. Яне умею говорить людям «нет». Никому не могу отказать, будь то Мэгги, Себастьян или даже Лали. Теперь вот Лали взяла билеты на «Ацтек Ту‑Степ», и мы все обязаны пойти на концерт в первый уик‑энд после рождественских каникул. Правда, это будет через несколько недель, а сейчас я должна признать, что мне до смерти интересно, куда Уолт ездит тайком после школы.

 

– Спорим, у него новая подружка, – говорит Мэгги. – И наверняка она старше его. Как миссис Робинсон. Наверное, это чья‑нибудь мама. Вот почему он так старательно заметает следы.

– А может, он просто изучает что‑нибудь, – продолжает Мэгги, глядя на меня. – Ну ты знаешь, Уолт – умный парень. Школьные задания для него ничто. Даже если он говорит, что занимается, на самом деле он делает что‑то другое. Например, читает про ночные горшки восемнадцатого века.

– А что, Уолт увлекается антиквариатом? – спрашивает Мышь удивленно.

– Он об этом знает все, – гордо отвечает Мэгги. – У нас был план: мы собирались переехать в Вермонт, чтобы Уолт открыл там антикварный магазин, а я разводила овец, сучила шерсть и вязала из нее свитеры.

– Да уж… Весьма эксцентрично, – говорит Мышь, поймав мой взгляд.

– Еще я собиралась выращивать овощи, – добавляет Мэгги. – И продавать их летом с лотка на фермерских ярмарках. Мы собирались стать вегетарианцами.

И что случилось с этим планом, думаю я, пока мы преследуем Уолта в городе.

Уолт проехал мимо торгового центра и продолжает двигаться по главной улице. Возле одного из двух светофоров в городе он поворачивает налево и направляется к реке.

– Так и знала, – говорит Мэгги, сжимая руль. – У него тайное свидание.

– В лесу? – спрашивает Мышь насмешливо. – Здесь нет ничего, кроме деревьев и пустых полей.

– Может быть, он случайно убил кого‑нибудь. Убил и похоронил в лесу, а теперь возвращается на это место, чтобы убедиться, что труп покоится в земле.

Я зажигаю сигарету и откидываюсь на спинку, гадая, как далеко может зайти наше преследование.

Вместо того чтобы свернуть на проселочную дорогу, ведущую к реке, Уолт снова резко поворачивает и проезжает под путепроводом, по которому проходит шоссе.

– Он едет в Ист‑Хартфорд, – провозглашает Мэгги, словно это совершенно очевидно.

– А что находится в Ист‑Хартфорде? – спрашивает Мышь.

– Там есть знакомый доктор.

– Кэрри! – восклицает Мэгги.

– Может быть, он устроился на работу медбратом? – говорю я, прикидываясь дурочкой.

– Кэрри, ты не могла бы помолчать? – отрезает Мэгги. – Это серьезно.

Почему бы ему не устроиться медбратом? Эта профессия будет очень респектабельной в ближайшие десять лет.

– Женщины станут врачами, а мужчины – медбратьями, – резюмирует Мышь.

– Не хотела бы я, чтобы за мной ухаживал медбрат, – говорит Мэгги, поеживаясь. – Я бы возражала, если бы мужчина, которого я не знаю, дотрагивался до моего тела.

– А как насчет случайной связи? – подшучиваю я. – Представь, ты едешь куда‑нибудь и встречаешь парня. Вам кажется, что вы без ума друг от друга. И спустя всего три часа после знакомства вы предаетесь любви?

– Я без ума от Питера, ясно?

– Это не важно, – говорит Мышь. – Согласись, если ты общаешься с человеком на протяжении трех часов, можно сказать, что ты знаешь его, правда?

– Это что‑то вроде «потрахались и разбежались», как сказала Эрика Джонг в «Страхе полета».

– Пожалуйста, не произноси при мне слово «трахаться», ненавижу, его. Лучше уж «заниматься любовью», – говорит Мэгги.

– А в чем разница между «трахаться» и… «заниматься любовью»? Мне кажется, смысл один и тот же, – спрашиваю я.

– «Трахаться» – это синоним «полового сношения», вроде бы так. А «заниматься любовью» – это половое сношение и все остальное, вместе взятое, – говорит Мышь. – Поверить не могу, что вы с Себастьяном до сих пор не занимались сексом, – заявляет Мэгги.

– Ну…

Мэгги оборачивается и смотрит на Мышь с недоверием, так что мы чуть не съезжаем с дороги. Справившись с управлением, Мэгги продолжает:

– Ты все еще девственница.

Она говорит это таким тоном, словно это преступление.

– Я никогда не думаю о себе, как о «девственнице». Мне больше нравится термин «сексуально нераскрытая». Как‑то так. Как будто я еще не закончила курс.

– Но почему? – спрашивает Мэгги. – В этом нет ничего сложного. Пока ты это не сделала, кажется, что это серьезное событие. А после думаешь: «Боже, и зачем я гак долго ждала?»

– Слушай, Мэгги, у каждого свое расписание. Может, Кэрри еще не готова, – поддерживает меня Мышь.

– Да я просто хочу сказать, что если ты не сделаешь это с Себастьяном в ближайшем будущем, то сделает кто‑нибудь другой, – зловеще пророчествует Мэгги.

– Если это будет так, значит, Себастьян не тот парень, с которым она должна быть, – возражает Мышь.

– Да я, кстати, думаю, «кто‑нибудь» с ним уже это делал, – усмехаюсь я. – Мы с ним только два месяца встречаемся, ладно вам.

– Я с Питером только два дня встречалась, прежде чем мы сделали это, – говорит Мэгги. – Конечно, у нас были особые обстоятельства. – Питер был много лет влюблен в меня.

– Мэгги, по поводу Питера… – начинает Мышь.

Мне хочется предупредить ее, что сейчас, возможно, не лучший момент резать правду матку по поводу Питера, но уже поздно.

– Мне кажется, для него «старшие классы» и «колледж» – совершенно разные категории. Когда он уедет в Гарвард, Каслбери останется позади, иначе просто быть не может. Или успеха ему не добиться.

– Это почему же? – спрашивает Мэгги язвительно.

– Мэгз, – встреваю я, глядя на Мышь. – Она не имеет в виду тебя, само собой. Мышь говорит, что ему придется много заниматься, и времени на романтические отношения останется меньше. Для всех скоро наступят перемены. Так, Мышь?

– Лично я меняться не собираюсь, – упрямо заявляет Мэгги. – Мне все равно, что там будет дальше, я останусь собой. Я думаю, именно так должны вести себя люди. Это порядочно.

– Правильно, – соглашаюсь я. – Неважно, что нас ждет впереди. Мы должны поклясться, что останемся собой в любые времена.

– У меня есть выбор? – спрашивает Мышь сухо.

– Где мы находимся? – интересуюсь я, оглядываясь.

– Хороший вопрос, – бормочет Мышь себе поднос.

Мы едем по разбитой асфальтовой дороге, которая, похоже, ведет в никуда.

По обеим сторонам тянутся поля, покрытые валунами, изредка попадаются жалкие домишки. Мы проезжаем автосервис, затем желтое строение, на котором висит вывеска, говорящая о том, что здесь расположена мастерская по ремонту кукол, больших и маленьких. Едущий впереди Уолт внезапно сворачивает в небольшой проезд, идущий вдоль белого здания заводского типа.

В здании единственная большая металлическая дверь, окна затемнены. Выглядит оно заброшенным.

– Что это за место? – спрашивает Мэгги, пока мы медленно катимся вдоль здания.

Мышь откидывается на спинку и скрещивает руки.

– Не похоже, чтобы, тут было что‑нибудь хорошее, это уж точно.

Мы проезжаем немного дальше, пока Мэгги ищет, где можно развернуться.

– Место, о котором тебе знать не нужно, – произношу я громко фразу Себастьяна, которая мне вспомнилась.

– Что? – спрашивает Мэгги.

– Ничего, – быстро отвечаю я, обменявшись с Мышью взглядами. Мышь похлопывает Мэгги по плечу.

– Мне калюется, пора ехать домой. Не думаю, что тебе здесь понравится.

– Что понравится? – Спрашивает Мэгги. – Это просто здание. А наш долг, как друзей, узнать, что задумал Уолт.

– Не стоит, – пожимает плечами Мышь. Мэгги игнорирует ее, объезжая здание с торца, где мы обнаруживаем скрытую стоянку, которую не видно с дороги. На ней стоят несколько автомобилей, включая хэтчбэк Уолта.

Незаметная дверь с задней стороны здания украшена неоновыми знаками, из которых можно понять, что здесь к вашим услугам «видео», «игрушки» и, словно вышеупомянутого недостаточно, еще и пип‑шоу.

– Я чего‑то не понимаю, – говорит Мэгги, таращась на яркие фиолетовые и голубые знаки. – Здесь торгуют порнографией.

– Мэгги, тебе не стоит туда ходить, – снова пытается отговорить ее Мышь.

– Да почему? – спрашивает Мэгги. – Думаешь, я этого не вынесу?

– Нет, я этого не вынесу, – говорю я, испытывая сочувствие к Мэгги. – И там внутри даже не мой бывший парень.

– А мне все равно, – заявляет Мэгги, останавливает машину возле помойки, хватает пачку сигарет и выходит из автомобиля. – Если вы, девочки, со мной пойдете, это будет хорошо. Если нет, оставайтесь в машине.

А вот, кажется, и начинаются перемены. Я высовываюсь в окно и обращаюсь к ней:

– Мэгз, ты не знаешь, что там.

– Я должна пойти и разузнать.

– Надеюсь, ты не собираешься встречаться с Уолтом лицом к лицу? Что он подумает, когда узнает, что ты шпионишь за ним?

Мэгги уходит. Мы с Мышью переглядываемся выходим из машины и идем за ней.

– Слушай, Мэгвич, это непорядок, вот так следить за кем‑то. Особенно если он хранит свои поездки в секрете. Поехали отсюда.

– Нет!

– Хорошо, – говорю я, отступая, и показываю на контейнер с мусором: – Давай спрячемся за этой штукой, подождем несколько минут и, если ничего не произойдет, поедем домой.

Мэгги щурится на дверь:

– Хорошо.

Мы прячемся за мусорным контейнером. Мне холодно, приходится прижать руки к груди и начать подпрыгивать, чтобы согреться.

– Прекрати, – шипит на меня Мэгги. – Кто‑то идет.

Я ныряю в кусты позади контейнера, залезаю поглубже и присаживаюсь на корточки. На стоянку, визжа шинами, влетает тюнингованный «Мустанг». Дверь открывается, из машины под оглушительные звуки «Блэк Саббат» выходит водитель. Это крупный мускулистый парень, и, пока он настороженно оглядывается, я узнаю его. Это Рэнди Сэндлер, защитник из нашей футбольной команды. Он старше нас на два года.

– Елки‑палки, это Рэнди Сэндлер, – говорю я после того, как он заходит внутрь.

– Рэнди Сэндлер? – переспрашивает Мышь, они с Мэгги подползают ближе ко мне.

– Это я виновата, – говорит Мэгги. – Если бы я не перестала встречаться с Уолтом, ему не пришлось бы приезжать сюда в поисках секса. У него, наверное, яйца лопаются от желания.

– Яйца не могут лопнуть, это миф, – шепчу я громко. – Это одна из историй, которыми мужчины добиваются от женщин согласия заняться сексом.

– Не могу в это поверить, – стонет Мэгги. – Бедный Уолт.

– Тсс! – командует Мышь, так как в этот момент дверь распахивается. На пороге появляется Рэнди Сэндлер, но на этот раз он не один. За ним выходит Уолт. Видно, как он щурится от яркого света. Они перебрасываются парой фраз, смеются и вместе садятся в машину Рэнди.

Двигатель «Мустанга» пробуждается к жизни, но, прежде чем ребята уезжают, Рэнди наклоняется к Уолту и целует его в губы. В течение пары минут ребята целуются, после чего Уолт опускает солнцезащитный козырек, чтобы посмотреться в зеркало и поправить прическу. Онемев от неожиданности, мы сидим в кустах. Слышен только мерный рокот двигателя. Затем «Мустанг» срывается с места и уезжает. Мы, не шевелясь, продолжаем сидеть на корточках и прислушиваемся к удаляющемуся звуку, пока он окончательно не стихает.

– Да уж, – произносит Мэгги, вставая и к отряхиваясь. – Вот оно что.

– Слушай, – говорит ей Мышь нежно. – Знаешь что? Все к лучшему. Ты – с Питером, а Уолт – с Рэнди.

– Это как у Шекспира в комедии «Сон в летнюю ночь». Каждый оказывается с тем, с кем ему положено быть, – говорю я с надеждой.

– Угу, – отвечает Мэгги безучастно, направляясь к машине.

– Нельзя отрицать, что Рэнди – симпатичный парень. Он один из самых красивых парней в футбольной команде.

– Да, – поддерживаю я. – Представь, сколько девчонок сгорело бы от ревности, если бы узнали, что Рэнди…

– Гей? – неожиданно кричит Мэгги. – Что Рэнди и Уолт «голубые»? И что они не признаются в этом другим?

Мэгги в сердцах распахивает дверь.

– Прекрасно, просто прекрасно. Нет, вы представьте, какой‑то парень влюблен в тебя на протяжении двух лет, а ему даже девочки не нравятся. Все это время он думает… – Мэгги делает паузу, переводит дыхание, а потом пронзительно кричит: – О другом парне!

– Мэгги, не принимай это близко к сердцу, – говорит Мышь.

– Как я могу не принимать близко к сердцу? Каким образом?

Мэгги заводит двигатель, потом глушит его и закрывает лицо руками.

– Мы собирались переехать в Вермонт. Открыть там антикварный магазин. И киоск с зеленью. Я ему верила. А он лгал все это время.

– Уверена, что не лгал, – говорит Мышь. – Он и не знал об этом, скорей всего. Потом, когда вы разорвали отношения…

– Он любил тебя, Мэгз. Он тебя действительно любил. Все об этом знают, говорю я.

– А теперь рее узнают, какая я дура. Представляете, какой идиоткой я себя сейчас чувствую? Как вы думаете, есть на свете кто‑нибудь тупее меня?

– Мэгги, – говорю я, легонько похлопывая ее по руке. – Как ты могла об этом знать? Я имею в виду, сексуальная ориентация – вроде как личное дело каждого человека, так ведь?

– Только если это не затрагивает других людей.

– Уолт никогда бы не причинил тебе зла умышленно, – говорю я, стараясь урезонить подругу.

– Кроме того, Мэг. Это дело Уолта. К тебе это не имеет отношения.

Ух ты! Такой злости я еще никогда не видела на лице Мэгги.

– Да? – рычит она. – Не хочешь побыть на моем месте для разнообразия?

Сказав это, она ударяется в слезы.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Скользкие склоны

 

– Это лучшие дни нашей жизни, – говорю я траурным голосом.

– О, Кэрри, – говорит Джордж и пытается изобразить улыбку. – Как тебе в голову приходят такие сентиментальные мысли? Если ты проведешь исследование, то узнаешь, что половина взрослых ненавидит свои школьные годы и ни за что не хотела бы в них вернуться.

– Но я не хочу принадлежать к этой половине.

– Ты и не будешь, не беспокойся. Слишком уж ты жизнерадостная. И ты умеешь прощать, как никто другой.

– Знаешь, недавно я поняла, что люди иногда не могут поступать иначе, – говорю я, чувствуя его интерес. – То, что они делают, на самом деле не имеет к тебе отношения. Они, как бы это правильно объяснить, инстинктивно поступают так, как будет лучше для них, а о последствиях думают потом. Как‑то так?

Джордж смеется, а я вдруг понимаю, что, как это не неприятно, но мое собственное поведение как нельзя лучше подпадает под это определение.

От порыва ветра с верхушек деревьев в наши лица летит мелкая снежная труха, заставляя меня поежиться.

– Тебе холодно? – спрашивает Джордж, проводит рукой по моему плечу и крепче прижимает меня к себе.

Вдыхая морозный воздух, я киваю. Глядя на снег, на сосны и милые бревенчатые домики, я пытаюсь представить, что мы где‑то далеко‑далеко, например в Швейцарии.

Мы с Мышью заставили Мэгги поклясться, что никогда, никому, включая Питера, не расскажем, что мы видели в тот день в Ист‑Хартфорде, потому что это личное дело Уолта и только он вправе решать, с кем встречаться и кому об этом рассказывать. Однако у Мэгги был нервный срыв, так что ей пришлось пролежать два дня в постели, и в школу она не ходила. Когда на третий день Мэгги все‑таки пришла на занятия, лицо у нее было опухшее, а глаза скрыты за темными очками. До конца недели она одевалась исключительно в черное. Мы с Мышью делали все, что в наших силах: кто‑то из, нас всегда сопровождал Мэгги на переменах, и даже в столовой мы брали для нее еду, так что ей не приходилось стоять в очереди. Но все равно, глядя на нее, можно было подумать, что умерла любовь всей ее жизни. Это слегка раздражало. Если посмотреть на это дело с точки зрения логики, не произошло ничего из ряда вон выходящего: она встречалась с парнем в течение двух лет, потом они разорвали отношения, и каждый нашел себе кого‑то другого. Какая разница, парень или девушка этот «кто‑то другой»? Но Мэгги решительно не желает смотреть на вещи таким образом. Она настаивает, что все произошло исключительно по ее вине, что она не была «в достаточной степени женщиной» для Уолта. Так что когда позвонил Джордж и позвал кататься на лыжах, я была счастлива на несколько часов позабыть о повседневной жизни.

В ту минуту, когда я увидела его спокойное и жизнерадостное лицо, я почувствовала желание рассказать ему все о неприятностях, связанных с Уолтом и Мэгги, и про то, как в «Мускатном орехе» вышла моя статья, а моя лучшая подруга повела себя в связи с этим очень странно. Я рассказала ему все, за исключением того, что у меня появился парень. Но я расскажу ему сегодня, когда настанет нужный момент. Но пока он не наступил, так приятно расслабиться и совсем не хочется портить обстановку.

Я знаю, что веду себя эгоистично. Хотя Джордж находит мои рассказы весьма интересными. «Ты могла бы использовать это для следующей статьи», – сказал он, пока мы ехали в горы.

– Нет, что ты, – возразила я. – Если бы я написала о чем‑нибудь подобном в «Мускатном орехе», меня бы тут же выгнали из школы.

– Ты просто стала жертвой извечной писательской дилеммы – искусство против желания защитить тех, кого ты знаешь и любишь.

– Нет, это не для меня, – ответила я. – Я бы никогда не позволила себе ранить кого‑нибудь ради моего писательства. Я бы потом не смогла жить в ладу с собой.

 

– Ты согреешься, когда мы начнем кататься, – говорит Джордж.

– Если начнем, – отвечаю я.

Я осматриваю подъемник с сиденьями, прикрепленными к тросу. Горнолыжный склон представляет собой широкую просеку, окаймленную соснами. По снегу мчатся лыжники, они одеты в разноцветные костюмы и движутся зигзагами. Снуют по белому снегу, напоминая иглы для вышивания, в которые продеты разноцветные нити. Пока я стою внизу, в безопасности, спуск на лыжах не кажется мне таким уж сложным видом спорта. Если они могут, почему бы и мне не прокатиться?

– Тебе страшно? – спрашивает Джордж.

– Нет, – говорю я беспечно, хотя каталась на лыжах всего три раза в жизни, да и то на заднем дворе дома Лали.

– Помни, при сходе с подъемника нужно держать носки лыж кверху. Тогда кресло просто вытолкнет тебя, и все.

– Конечно, – отвечаю я, цепляясь за ручку кресла. Мы почти, на вершине, и я, только что осознала, что еду на подъемнике впервые.

– Тебе просто нужно будет сойти, – говорит Джордж весело. – Если не сойдешь, придется отключать подъемник, и другие лыжники будут висеть на нем без движения. Им это не понравится.

– Я бы не хотела злить этих снежных зайцев, – бормочу я, готовясь к худшему. Через несколько секунд, однако, я легко съезжаю вниз с небольшого возвышения, и подъемник оказывается позади.

– Ух ты, все оказалось просто, – говорю я, оборачиваясь к Джорджу, и тут же опрокидываюсь.

– Неплохо для начинающего, – подбадривает Джордж, помогая мне подняться. – Увидишь, ты быстро научишься. Ты – самородок, точно тебе говорю.

Джордж такой милый.

Для начала мы идем на учебный склон, где я пытаюсь тормозить «плугом» и поворачивать. Пару раз прокатившись, я набираюсь уверенности, и мы переходим на тренировочный склон.

– Нравится? – спрашивает Джордж, когда мы в четвертый раз оказываемся на подъемнике.

– Не то слово! – восклицаю я. – Так классно.

– Это ты классная, – говорит Джордж и загибается, чтобы поцеловать меня. Я ненадолго подставляю щеку, чувствуя себя при этом последней сволочью. Что бы подумал Себастьян, если бы увидел меня с Джорджем здесь?

– Джордж… – говорю я, решив рассказать ему, наконец, о Себастьяне, прежде чем он снова захочет меня поцеловать, но он не дает мне договорить.

– С тех пор как я с тобой познакомился, я все время пытался понять, кого же ты мне напоминаешь. И наконец, понял.

– Кого? – спрашиваю я, сгорая от любопытства.

– Сестру моей бабушки, – говорит Джордж с гордостью.

– Сестру бабушки? – переспрашиваю я, делая вид, что сержусь. – Я что, выгляжу такой старой?

– Дело не в том, как ты выглядишь. Она такая же задорная, как ты. Сестра моей бабушки принадлежит к такому типу людей, вокруг которых все собираются.

Дальше Джордж говорит то, что оказывается для меня взрывом бомбы.

– Она писательница.

– Писательница? – от удивления я теряю способность дышать. – Настоящая?

Джордж кивает.

– Она была знаменита в свое время. Теперь ей около восьмидесяти.

– Как ее зовут?

– А этого я тебе не скажу, – говорит Джордж с хитрым видом. – По крайней мере, пока. Но я обещаю сводить тебя к ней в гости.

– Скажи! – требую я, игриво шлепая Джорджа по руке.

– Неа. Я хочу сделать тебе сюрприз.

Джордж полон загадок и тайн. Я чувствую, что отлично провела время.

– Мне очень хочется, чтобы ты с ней познакомилась. Я думаю, вы друг другу очень понравитесь.

– Я тоже очень хочу с ней познакомиться, – мгновенно отвечаю я, испытывая прилив энтузиазма. – Надо же, настоящая писательница.

Я никогда еще не была знакома ни с одной писательницей, за исключением разве что Мэри Гордон Ховард.

Мы соскальзываем с подъемника на вершине горы. Я смотрю на спуск и вдруг понимаю, какой он крутой.

Очень крутой.

– Я бы хотела попробовать скатиться с этого склона, – говорю я, волнуясь.

– У тебя получится, – говорит Джордж убедительно. – Не разгоняйся, делай больше поворотов.

Сначала все идет нормально. Но перед первым трамплином я неожиданно испытываю сильный страх. Я останавливаюсь, от паники меня кружится голова.

– Я не могу прыгнуть, – говорю я и делаю гримасу. – Может, лучше снять лыжи и сойти вниз пешком?

– Если ты так сделаешь, будешь выглядеть полнейшей трусихой, – говорит Джордж. – Давай, малыш. Я поеду впереди. Ты за мной, и повторяй все, что я буду делать. Все будет хорошо.

Джордж начинает спускаться. Я приседаю, представляя себе, как я буду выглядеть в гипсе на всем теле. Мимо проезжает молодая женщина. Я успеваю лишь мельком разглядеть ее профиль, но он кажется мне до странности знакомым. Я также отмечаю, что она очень хороша собой, у нее длинные прямые светлые волосы, на голове обруч, отороченный кроличьим мехом, и одета она в горнолыжный комбинезон, по бокам которого нашиты серебристые полосы. И не только я ее замечаю.

– Амалия! – кричит Джордж.

Красавица Амалия, которая легко могла бы стать лицом рекламной кампании какой‑нибудь зубной пасты с натуральным вкусом, делает плавный вираж, останавливается, снимает очки и, просияв, восклицает в ответ:

– Джордж!

– Эй! – кричит Джордж и продолжает спуск вслед за ней.

Да уж, думаю я, вот тебе и «повторяй все, что я буду делать».

Джордж догоняет девушку, целует в обе щеки, обменивается с ней парой фраз и смотрит вдоль склона вверх.

– Кэрри! – кричит он и машет мне рукой. – Спускайся, я тебя с подругой познакомить хочу.

– Приятно познакомиться! – кричу я сверху.

– Спускайся! – отвечает Джордж.

– Мы не можем к тебе подъехать, так что тебе придется к нам спуститься, – добавляет эта Амалия, которая уже начинает меня раздражать тем, что у нее так все замечательно получается. Ясно, что она из тех, кто научился кататься на лыжах раньше, чем ходить. Ну где наша не пропадала! Я прижимаю колени друг к другу и отталкиваюсь палками. Фантастика, я качусь прямо к ним. Есть, правда, одна проблема: я не могу остановиться.

«Берегись!» – кричу я. Каким‑то чудесным образом я миную Амалию, но проезжаю по кончикам ее лыж, ломая их. Я хватаю ее за руку, чтобы остановиться, и падаю, увлекая ее за собой, в результате чего она заваливается на меня. Упав, мы некоторое время лежим лицом к лицу, и у меня снова появляется неприятное ощущение, что я знаю Амалию, но не понимай откуда. Может быть, она актриса или что‑то в этом роде?

Очень быстро нас окружают лыжники. Никто вам этого не расскажет о горнолыжном спорте, но, если вы упадете, через несколько секунд вам на помощь придет множество людей, готовых дать самые разные советы. А еще через некоторое время появляется горнолыжный патруль с носилками.

«Со мной все в порядке, – пытаюсь я сказать несколько раз. – Это пустяки».

Амалия уже на ногах и может спуститься своим ходом, в конце концов, она просто опрокинулась, а вот со мной все не так хорошо. Я напугана одной только мыслью о том, что мне предстоит еще один безудержный полет вниз по спуску. Но мне говорят, что одна из моих лыж уже находится внизу. Она уехала туда сама по себе, врезалась в дерево, и теперь на ней образовалась трещина. Нельзя сказать, чтобы я была этим расстроена.

– Лучше уж лыжа, чем твоя голова, – повторяет Джордж снова и снова. В общем, опять изображать аэросани имени Кэрри Брэдшоу мне не придется.

 

К сожалению, оказывается, что иначе чем на носилках спуститься вниз я не могу. Это страшно, стыдно и чрезвычайно драматично.

Лежа на носилках, я поднимаю руку в варежке и печально машу Джорджу и Амалии. Они опускают очки, втыкают в снег палки и стремглав уносятся в бездну.

– Часто катаетесь? – спрашивает парень из патруля, затягивая ремень поперек моей груди.

– Не очень.

– Вам нужно кататься на склоне средней сложности, – распекает он меня. – Мы здесь придаем большое значение безопасности. Катающиеся должны выбирать склоны согласно своим возможностям.

– Главная причина травм – переоценка своих возможностей, – подхватывает второй парень. – На этот раз вам повезло. Попробуете еще раз – и принесете неприятности не только себе, но и другим лыжникам.

– Ну, прости‑и‑и‑и‑ите меня.

Теперь я чувствую себя полным ничтожеством.

Старина Джордж, добрый и преданный друг, ждет меня у подножия.

– С тобой правда все в порядке? – спрашивает он, наклоняясь над носилками.

– Все хорошо. Пострадало в основном мое эго. Тело, кажется, осталось неповрежденным.

И, по всей вероятности, готово к новым унижениям, думаю я про себя.

– Отлично, – отвечает Джордж и берет меня за руку. – Я сказал Амалии, что мы встретимся на базе за чашкой ирландского кофе. Она мой старый друг из Брауна. Не волнуйся, – добавляет он, неверно истолковав мое выражение лица. – Она тебе не соперница. Да она и на пару лет старше.

Мы вваливаемся на базу, где стоит пар и толпятся люди. Все очень довольны и громко хвастаются своими спортивными успехами. Амалия сидит возле камина, она уже сняла куртку, и теперь на ней облегающий серебристый топик. Она успела причесаться, подкрасила губы помадой и выглядит, как девушка из рекламы лака для волос.

– Амалия, это Кэрри, – говорит Джордж. – Кажется, у меня еще не было возможности представить вас друг другу как полагается.

– Да, верно, – отвечает Амалия, дружески пожимая мою руку. – Так или иначе, ты в этом сам виноват. Ему не стоило брать вас с собой на этот спуск. Такой уж Джордж человек, быть с ним рядом опасно.

– Да? – спрашиваю я, усаживаясь в кресло.

– Помнишь, как мы переправлялись через пороги на лодках? – обращается Амалия к Джорджу, а затем поясняет для меня, словно я понимаю, о чем речь: – В Колорадо.

– Тебе же не было страшно, – возражает Джордж.

– Еще как. До костей проняло.

– Теперь точно понятно, что ты шутишь.

Джордж показывает пальцем на Амалию, чтобы показать, что он, достаточно проницателен, чтобы судить о том, кто шутит, а кто – нет. Другой рукой он нежно поглаживает мою руку.

– Амалия ничего не боится.

– Это неправда. Я боюсь не пройти на юридический факультет.

Ух ты. Эта Амалия не только красива, но и умна.

– Откуда ты, Кэрри? – спрашивает она, чтобы как‑то вовлечь меня в разговор.

– Из Каслбери. Наверное, ты никогда о таком не слышала. Небольшой такой фермерский городишко у реки…

– О, да я все знаю о Каслбери, – прерывает меня Амалия с благожелательной улыбкой. – Я там выросла.

Меня неожиданно начинает мутить.

– Прости, не запомнила твою фамилию? – спрашивает Амалия с интересом.

– Брэдшоу, – отвечает за меня Джордж, подзывая официантку.

Брови Амалии ползут вверх, сигнализируя о том, что моя фамилия ей знакома.

– Меня зовут Амалия Кидд. А ты, насколько я понимаю, встречаешься с моим братом.

Мое лицо становится красным.

– А? – спрашивает Джордж, переводя взгляд с Амалии на меня.

– С Себастьяном? – каркаю я, как ворона. Помнится, Себастьян упоминал о старшей сестре и о том, какая она необыкновенная. Но по его словам выходило, что она учится в колледже в Калифорнии.

– Он о тебе все время рассказывает.

– О, правда? – бормочу я.

Украдкой бросив взгляд на Джорджа, я обнаруживаю, что его лицо сильно побледнело и только на щеках горят два красных пятна. Он определенно меня игнорирует.

– Расскажи мне подробно, чем ты занималась с тех пор, как мы виделись в последний раз, – просит он Амалию.

Я покрываюсь потом, жалея о том, что не сломала‑таки ногу.

Большую часть пути домой мы проделываем в молчании.

Да, следовало рассказать Джорджу, что у меня есть парень. Надо, было все ему объяснить еще в тот вечер, когда мы впервые вместе ужинали. Но тогда арестовали Доррит, и на разговоры времени просто не было. Я могла, рассказать по телефону, но, если быть честной, он помогал мне со статьей, и я не хотела все испортить. А сегодня я бы рассказала ему, но мы столкнулись с Амалией, которая оказалась сестрой Себастьяна. Возможно, не вся вина лежит на мне, так как Джордж никогда не спрашивал, есть ли у меня парень. Может быть, и не стоит спрашивать, есть ли у девушки кто‑нибудь еще, если она соглашается встретиться с тобой однажды и не прерывает отношений впоследствии. Вероятно, отношения между людьми регулируются моральным кодексом: если ты помолвлена с кем‑то, немедленно рассказать об этом тому, кто хочет встречаться с тобой, – дело чести.

Проблема в том, что люди не всегда этот кодекс соблюдают.

Как мне объяснить это Джорджу? И как быть с Себастьяном? Половину времени я трачу на переживания, как бы Себастьян меня не обманул, хотя следовало бы в первую очередь думать о себе.

Я смотрю на Джорджа. Он так внимательно хмуро смотрит на дорогу, словно для него это вопрос жизни и смерти.

– Джордж, – говорю я печально. – Я очень сожалею, честное слово. Я хотела рассказать тебе…

– На самом деле, я тоже встречаюсь с другими девушками, – отвечает он холодно.

– Замечательно.

– И мне не нравится, когда меня ставят в ситуацию, в которой я выгляжу идиотом.

– Ты не идиот. И ты мне очень, очень нравишься…

– Но Себастьян Кидд нравится тебе больше, – прерывает меня Джордж. – Не беспокойся, я понял тебя.

Мы поворачиваем в проезд, ведущий к моему дому.

– Можем мы хотя бы остаться друзьями? – умоляю я, делая последнюю отчаянную попытку исправить ситуацию. Джордж смотрит вперед, не отрываясь.

– Да, конечно, Кэрри Брэдшоу. Я вот что тебе скажу. Ты мне позвони, когда у тебя с Себастьяном все будет кончено. Ваши отношения с ним долго не продлятся, можешь мне поверить.

На какое‑то время я замираю от неожиданности, потом отвечаю:

– Хорошо, если хочешь закончить на такой ноте, ради бога, но я не хотела тебя обидеть. Я же сказала, что мне жаль.

Я собираюсь выйти из машины, но Джордж хватает меня за руку.

– Прости, Кэрри, – говорит он с неожиданным раскаянием в голосе. – Я не хотел грубить. Но ты же знаешь, за что Себастьяна выгнали из школы, так?

– За продажу наркотиков? – говорю я холодно.

– Ох, Кэрри, – отвечает Джордж со вздохом. – У Себастьяна кишка тонка стать драгдилером. Его выгнали за обман.

Я ничего не отвечаю. Потом неожиданно испытываю приступ гнева.

– Спасибо, Джордж, – говорю я, выходя из машины. – Благодарю за прекрасный день.

Я стою в проезде и смотрю, как он уезжает. Полагаю, я не поеду в Нью‑Йорк, чтобы навестить Джорджа. И определенно никогда не познакомлюсь с писательницей, сестрой его бабушки. Как бы ее ни звали.

Из дома выходит Доррит и присоединяется ко мне.

– Куда это Джордж уехал? – спрашивает она печально. – Почему он в гости не зашел?

– Думаю, мы больше не увидим Джорджа, – говорю я тоном, полным фатализма и одновременно, облегчения.

Когда я ухожу. Доррит стоит в проезде с крайне расстроенным видом.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Стена

 

Судьи подняли таблички с оценками. Четыре, точка, один. Три, точка, девять. Трибуны ответили единодушным ревом. Теперь я на предпоследнем месте.

Я беру полотенце, накидываю на голову и вытираю мокрые волосы. Нипси, мой тренер, стоит на краю бассейна, скрестив руки, и изучает табло с результатами. «Сконцентрируйся, Брэдшоу», – кидает Он мне.

Я возвращаюсь на трибуну и сажусь рядом с Лали.

– Не повезло, – говорит она.

Лали на этот раз сопутствует удача. Она выиграла заплыв на свою любимую дистанцию – двести метров вольным стилем.

– У тебя осталась еще одна попытка, – сообщает она, стараясь подбодрить меня.

Я киваю, шаря глазами по противоположной трибуне в поисках Себастьяна. Он в третьем ряду, рядом с Мэгги и Уолтом.

– У тебя месячные? – спрашивает Лали.

Возможно, потому, что мы так много времени проводим вместе, циклы у нас совпадают. Я бы и рада была списать неуспех на гормональный фон, но это не так. Я проводила слишком много времени с Себастьяном, и это сказывается.

– Нет, – отвечаю я мрачно. – А у тебя?

– На прошлой неделе были, – отвечает Лали. Она смотрит на противоположную трибуну, находит Себастьяна и машет ему. Он машет в ответ.

– Себастьян смотрит, – говорит Лали. – Не упусти последний шанс.

Я вздыхаю. Взбираясь по лестнице, стараюсь сконцентрироваться. Я стою на краю вышки, руки плотно прижаты к телу, ладони обращены назад. Вдруг мне в голову приходит тревожная, но вполне определенная мысль: я не хочу больше заниматься прыжками.

Я пробегаю четыре шага по доске и отталкиваюсь. Тело выбрасывает вверх, но, вместо того чтобы взлететь, я неожиданно падаю. На долю секунды я представила себе, что упала со скалы, и думаю о том, что будет, когда падение закончится. Очнусь я или умру?

Я вхожу в воду с согнутыми коленями, слышится громкий, неспортивный плеск. Я проиграла. Бреду в раздевалку, стягиваю костюм, и направляюсь в душ. Всегда знала, что однажды оставлю спорт.

Я никогда не думала, что свяжу с ним все будущее, понимала, что всегда буду слишком плохо прыгать для того, чтобы войти в команду колледжа. Но для меня прелесть занятий спортом никогда не заключалась, собственно, в самих прыжках. Мне нравились шумные автобусные поездки в другие: школы, бесконечная игра в триктрак в перерывах между соревнованиями, возбуждение, которое испытываешь, когда знаешь, что можешь выиграть, и удовлетворение, которое получаешь, когда тебе это удается. Конечно, бывали и тяжелые дни, когда прыжки мне не удавались. Я ругала себя, давала себе обещания собраться, больше тренироваться и улучшать результаты. Но сегодня я чувствую, что отвратительно выполненные прыжки нельзя отнести на счет неудачного дня. Сегодня я ощущаю поражение, как нечто неизбежное, словно я достигла потолка возможностей и дальше мне уже не двинуться.

Со мной покончено.

Я выхожу из душа и оборачиваюсь полотенцем. Вытерев запотевшее зеркало, вглядываюсь в свое лицо. Выгляжу я как обычно, но чувствую себя другой.

Это не я. Встряхнув головой, я расправляю волосы и подгибаю кончики, стараясь понять, как бы я выглядела, если бы постриглась короче. Лали укоротила волосы, теперь на макушке у нее хохолок, который она ставит при помощи лака, хранящегося у нее в ящике. Раньше Лали не сильно заботило, как выглядят ее волосы, но, когда я ей об этом сказала, она ответила: «Мы в таком возрасте, когда стоит начать думать о том, как мы выглядим перед парнями». Я решила тогда, что она пошутила.

– Какими парнями? – спросила я.

– Перед всеми, – ответила Лали, оглядела меня с ног до головы и улыбнулась.

Имела ли она в виду Себастьяна?

Если я уйду из команды по прыжкам, то смогу проводить с ним больше времени.

С того момента, когда я упала, катаясь на лыжах с Джорджем, Прошло две недели. Несколько дней я боялась, как бы Амалия, сестра Себастьяна, не рассказала ему, как встретила меня в компании Джорджа, но пока он об этом не упоминал. Это может означать, что либо она не рассказала, либо рассказала, но ему все равно. Я даже решила спровоцировать его на разговор, спросив его о сестре, но он сказал только, что она «очень классная» и что, может быть, он «меня однажды с ней познакомит».

Потом я спросила его, почему он оставил частную среднюю школу и приехал учиться в Каслбери. Я не хотела верить в то, что Джордж сказал мне правду о Себастьяне. Действительно, зачем нужно было кого‑то обманывать, если Себастьян такой умный, что ходит на курсы по математическому анализу? Однако Себастьян в ответ на мой вопрос лишь рассмеялся и сказал: «Мне нужно было сменить обстановку».

Я решила, что Джордж просто ревновал.

Поскольку со стороны Джорджа попытки завязать отношения прекратились, мне ничего другого не оставалось, как сблизиться с Себастьяном. К сожалению, ценой этому стало то, что большую часть своих повседневных дел мне пришлось принести в жертву этим отношениям. Например, прыжки с вышки. Почти каждый день Себастьян подбивал меня не ходить на тренировку и заняться чем‑нибудь другим.

– Пойдем в «Таинственный аквариум» и посмотрим на китов‑убийц.

– У меня тренировка в бассейне, а потом нужно заниматься.

– Аквариум очень занимателен.

– Не думаю, что наблюдение за китами‑убийцами поможет мне в колледже.

– Ты такая зануда, – говорил он, чтобы дать понять, что, раз я не хочу с ним гулять, найдется другая девчонка, которая захочет.

– Пропусти тренировку, сходим в кино на «Инопланетянина», – сказал он однажды. – В кинотеатре можно целоваться.

Я согласилась на это предложение. Погода была плохая, и сидеть в холодном бассейне мне хотелось меньше всего на: свете. Однако в кино я не могла избавиться от чувства вины, и Себастьян достал меня тем, что постоянно перекладывал мою руку себе на джинсы, чтобы я сжала его член. В смысле секса Себастьян был куда более продвинутым, чем я, – он постоянно как бы случайно намекал на неких «подруг», с которыми он встречался, когда учился, в частной школе. Но похоже, отношения с «подругами» никогда больше нескольких недель не продолжались.

– Что с ними происходило? – спрашивала я.

– Они сходили с ума, – отвечал Себастьян таким тоном, словно всем должно быть ясно, что встречаться с ним и не сойти с ума – невозможно.

Я резко открываю дверцу своего шкафчика, и мне приходит в голову, что, похоже, меня поразил тот же недуг.

Мой шкафчик пуст.

Я захлопываю дверцу и проверяю, не ошиблась ли номером. Это мой шкафчик, нет никакого сомнения. Снова открываю дверцу, надеясь, что меня подвело зрение, но внутри по‑прежнему пусто. Я проверяю шкафчики слева и справа. В них тоже ничего нет. Обернув талию полотенцем, я присаживаюсь на банкетку. Где, черт возьми, мои вещи? И вдруг меня осеняет: Донна ЛаДонна и две Джен.

Я вспоминаю, что видела их перед соревнованием. Они сидели на трибуне и хихикали, но я не придала этому особого значения. Я заподозрила, что они затевают какую‑то пакость, но и представить себе не могла, как далеко они могут зайти, учитывая, что мне известно о том, что Донна встречается с новым парнем, тем самым, которого я видела у ее дома. Две Джен усердно распространяли слухи по их поводу. Всякий, кому было интересно, мог узнать, что парень старше Донны, что он – известный манекенщик, что он снимался для рекламы Пако Рабанна. Вскоре на двери шкафчика Донны появилась приклеенная скотчем страница, вырванная из журнала. На фотографии был парень с пузырьком лосьона после бритья в руке. Картинка провисела несколько дней, потом Лали не выдержала и нарисовала возле головы модели кружок с надписью «я дурак».

Донна наверняка подумала, что это сделала я, и решила отомстить таким вот образом. Я распахиваю дверь, ведущую в бассейн, и собираюсь выйти, но мне приходит в голову, что соревнования в самом разгаре и Лали как раз участвует в очередном заплыве. Я не могу выйти на всеобщее обозрение в решающий момент соревнований, когда на мне нет ничего, кроме полотенца. Заглядываю за дверь, ведущую на трибуны. Донна ЛаДонна и две Джен исчезли. Себастьян поглощен соревнованиями, он болеет за Лали и поднимает вверх кулак, когда она делает кувырок и резко отталкивается от стенки бассейна, переходя на очередную дистанцию. Теперь она плывет первой. Уолт оглядывается, похоже, он планирует бегство. Мэгги сидит рядом с ним и пронзительно кричит.

Мэгги. Нужно добраться до Мэгги. Я бегу в противоположный конец раздевалки, открываю дверь, несусь по коридору, затем стремглав пересекаю холл, распахиваю дверь и оказываюсь на улице. Холодно, Ноги у меня голые, зато никто меня пока не заметил. Я торопливо обегаю здание, оказываюсь у задней стены и проскальзываю в дверь, ведущую и помещение под трибуной, на которой находятся ребята. Я крадусь мимо целого леса ног и хватаю Мэгги за лодыжку. Она вскакивает и озирается.

– Мэгз, – шепчу я.

– Кэрри? – спрашивает она, вглядываясь между планками, из которых сделана трибуна. – Что ты там делаешь? И где твоя одежда?

– Дай мне пальто, – требую я.

– Зачем?

– Мэгги, пожалуйста, – говорю я и тяну за край ее пальто, лежащего на трибуне рядом с ней. – Не спрашивай. Встретимся в раздевалке, я все объясню.

Заполучив пальто, я бегу назад в раздевалку. Через несколько минут Мэгги присоединяется ко мне.

– Кэрри? – Ее голос отдается эхом в пустом помещении.

– Я здесь, – отзываюсь я, копаясь в корзине с грязными полотенцами, думая, что, возможно, Донна спрятала мою одежду туда. Я нахожу гимнастические трусы огромного размера, грязный носок и желтый головной платок.

– Донна ЛаДонна украла мои вещи, – поясняю я, когда мне надоедает рыться в корзине.

Глаза Мэгги сужаются:

– Откуда ты знаешь?

– Да что тут сложного, Мэгз, – говорю я, кутаясь в ее пальто. После пробежки по улице мне все еще холодно. – Кто еще мог это сделать?

Она плюхается на банкетку рядом со мной.

– Это надо прекратить.

– Расскажи как.

– Нет, Кэрри, серьезно. Надо это прекратить.

– И что я должна сделать?

– Тебе и не нужно ничего делать. Пусть Себастьян что‑нибудь сделает. Заставь Себастьяна прекратить это.

– Да он же не виноват.

– На самом деле именно он и виноват. Ты что, не помнишь, что он гулял с Донной ЛаДонной, а потом бросил ее ради, тебя?

– Он ей сказал, что между ними не было ничего серьезного. Что он только что вернулся в город и хотел бы встречаться и с другими людьми.

– Ну, допустим. В конце концов, он получил то, что хотел.

– Правильно, – говорю я.

Я чувствую, что моя ненависть к Донне ЛаДонне стала физическим объектом, круглым и твердым, и лежит где‑то на дне желудка.

– Он должен защитить тебя от нее.

– А если нет?

– Тогда нужно порвать с ним отношения.

– Но я не хочу с ним расставаться.

– Я вот знаю, что Питер меня бы точно защитил, – отвечает Мэгги.

Она в ярости. Интересно, она намеренно подталкивает меня к решению порвать с Себастьяном? Может быть, вокруг меня созрел заговор, о котором я не знаю?

– Прибегать к защите мужчины так старомодно, – говорю я резко. – Мы что, сами за себя постоять не можем?

– Мне нужен парень, который способен постоять за меня, – упрямо заявляет Мэгги. – Это как с друзьями, ты бы стала дружить с человеком, который не встал бы на твою сторону?

– Нет, – неохотно соглашаюсь я.

– Ну то‑то же.

Дверь распахивается, и в раздевалку врывается Лали в сопровождении других членов ее команды. Они обмениваются рукопожатиями в честь победы и шутливо хлопают друг друга мокрыми полотенцами по спинам.

– Ты где была? – спрашивает Лали, стягивая костюм. – Я выиграла.

– Я была уверена, что так и будет, – отвечаю я и в знак поздравления хлопаю по протянутой мне ладони.

– Нет, серьезно. Ты исчезла. Ты не расстроена, нет? По поводу неудачных прыжков?

– Нет, все хорошо.

В данный момент у меня есть много других поводов для расстройства.

– У тебя есть запасная пара обуви?

 

– Мне кажется, это просто умора, – говорит Лали. – Я так хохотала, что чуть в штаны не написала.

– Угу, – отвечаю я со злобным сарказмом в голосе.

– До сих пор смешно.

– Нет, ну признайся, это очень забавно, – присоединяется Себастьян.

– Я ничего не обязана признавать, – заявляю я, скрестив руки на груди.

Мы поворачиваем в проезд, ведущий к моему дому. Меня вдруг охватывает бешенство:

– Я думаю, в этом нет ничего смешного.

Выйдя на улицу из автомобиля, я со всей силы захлопываю за собой дверь и бегу к дому, представляя себе, как Себастьян и Лали сидят в машине огорошенные. А потом смотрят друг на друга и начинают смеяться.

Надо мной.

Я бегу по ступенькам, ведущим к двери моей комнаты.

– Что случилось? – спрашивает Мисси, когда поднятый мной вихрь достигает ее.

– Ничего!

– Я думала, ты на танцы пойдешь.

– Я иду! – кричу я, захлопывая дверь спальни.

– Боже, – отзывается Доррит с другой стороны.

Меня все достало. Довольно. Хватит. Открыв шкаф, я начинаю разбрасывать по комнате туфли.

– Кэрри? – спрашивает Мисси, стучась в дверь спальни. – Можно войти?

– Да, если не боишься получить ботинком в глаз!

– Что случилось? – кричит Мисси, входя в спальню.

– Меня тошнит от того, что когда я собираюсь выйти куда‑то со своим парнем, моя лучшая подруга всегда болтается где‑то рядом. Тошнит от того, что они надо мной смеются. И меня просто выворачивает от маленьких злобных идиоток, – здесь я практически срываюсь на визг, кричу так громко, как только могу, – которые преследуют меня и превращают мою жизнь в кромешный ад!

Я так сильно размахиваю бабушкиной туфлей с тонким длинным каблуком, что, заехав им по книге, пробиваю обложку насквозь.

Мисси невозмутима. Она садится на кровать, кладет ногу на ногу и задумчиво кивает.

– Я рада, что ты об этом заговорила. Я уже некоторое время и сама хочу с тобой поговорить. Мне кажется, Лали делает подкоп под ваши с Себастьяном отношения.

– И не говори, – ворчу я, откидывая занавеску, чтобы посмотреть в окно. Себастьян и Лали не уехали. Они сидят в машине и смеются. Но что я могу сделать? Если я выйду и устрою скандал, я буду выглядеть человеком, который ни в чем не уверен. Если я ничего не скажу, все так и будет продолжаться.

Мисси складывает руки и опирается на них подбородком.

– Знаешь, в чем проблема? Мама никогда не учила нас женским хитростям.

– А что, должна была?

– Думаю, да. Потому что мы ничего не знаем о парнях. Ни как найти друга, ни как его сохранить.

– Это все потому, что, когда мама встретила пану, они тут же полюбили друг друга, а вскоре папа предложил ей выйти замуж, – говорю я грустно. – Ей даже и делать ничего не пришлось, не говоря уже о том, чтобы выдумывать какие‑то схемы. И с Лали ей иметь дело гоже не пришлось. Или с Донной ЛаДонной. Или с этими двумя Джен. Она, вероятно, думала, что с нами будет так же, как с ней. Просто появятся ребята, и тут же немедленно случится любовь, так что нам не о чем будет беспокоиться.

– Мне кажется, что когда речь идет о мужчинах, мы обречены, – заключает Мисси.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Танцующие дураки

 

– Ну и что ты думаешь? – спрашивает Мышь застенчиво, засовывая палец в пузырек с блеском и накладывая его на губы.

– Он чудесный, Мышь. Достоин восхищения.

Мышь наконец выполнила свое обещание познакомить нас со своим таинственным вашингтонским поклонником по имени Дэнни Чан и привела его на танцы. Это высокий, утонченный юноша с черными волосами, в очках и с приятными манерами. Он нашел место для наших пальто и принес нам два бокала пунша, в которые предусмотрительно добавил водки из фляжки, спрятанной в кармане куртки. Я никогда еще не видела Мышь в состоянии такой неуверенности в себе. Она постоянно тянет меня в дамскую комнату, где проверяет, хорошо, ли лежат волосы и красиво ли заправлена рубашка в джинсы.

– Я также восхищена тем, что ты решилась воспользоваться блеском для губ, – поддразниваю ее я.

– Слишком много? – спрашивает она тревожно.

– Нет. Прекрасно выглядит. Я просто хотела сказать, что ни разу прежде не видела блеска у тебя на губах.

Мышь смотрит в зеркало, оценивая, как выглядит блеск.

– Может, стоит его стереть. Я бы не хотела, робы он подумал, что я слишком сильно стараюсь ради него.

– Мышь, он не подумает, что ты слишком сильно стараешься. Он подумает, что ты красивая.

– Кэрри, – Мышь шепчет, как ребенок, когда хочет поведать секрет, – мне кажется, он мне очень, очень нравится, Я думаю, это точно мой парень.

– Это прекрасно, – говорю я и обнимаю подругу. – Ты заслуживаешь человека, которым можно восхищаться.

– Как и ты, Брэдли.

Мышь секунду колеблется, потом, как бы невзначай, продолжает:

– А что с Себастьяном?

Я пожимаю плечами и притворяюсь, будто что‑то потеряла в сумочке. Как я могу ей объяснить? Я с ума схожу по Себастьяну, и это кажется одновременно забавным, пугающим, невыносимым и даже нездоровым. Когда я начала встречаться с Себастьяном, все вокруг было как в волшебном сне, а теперь я все больше ощущаю себя измотанной. Настроение меняется каждую минуту, мне то хорошо, то плохо, иногда я понять не могу, правильно ли то, что ж говорю и делаю. Даже нет уверенности, что у меня все в порядке с головой.

– Брэдли?

– Не знаю, – отвечаю я, вспоминая, как Лали и Себастьян смеялись над тем, как Донна ЛаДонна и две Джен украли мою одежду. – Иногда я думаю…

– Что? – нетерпеливо спрашивает Мышь.

Я качаю головой. Нет, я не могу сделать это.

Не могу сказать Мыши, что иногда мне кажется, что Себастьяну моя лучшая подруга нравится даже больше, чем я. Это прозвучало бы жалко и чересчур отдавало бы паранойей.

– Я думаю, Лали нужен парень, – говорит Мышь. – У Себастьяна нет друга, с которым ее можно было бы познакомить?

Вот оно – решение. Если бы у Лали был молодой человек, она была бы слишком занята для того, чтобы болтаться рядом со мной и Себастьяном. Не то чтобы я была против того, чтобы она водила с нами компанию. Я даже чувствую себя немного виноватой в том, что у меня есть парень, а у нее нет, и не хотела бы, чтобы она чувствовала себя брошенной. Не хотела бы стать одной из тех девочек, кто забывает своих подруг, как только в поле зрения появляется молодой человек.

– Надо поработать над этим. – Внезапно я ощущаю, как ко мне возвращается часть моей былой уверенности в себе.

Но стоит мне открыть дверь в спортзал, как меня немедленно постигает сокрушительный удар. В зале из динамиков разносится оглушительная танцевальная музыка, и я вижу за головами танцующих макушку Себастьяна, которая подпрыгивает и покачивается под аплодисменты и улюлюканье тех, кто его окружает. Он танцует хастл, но с кем? У меня перехватывает горло. Я решаю, что он танцует с Лали, но тут возникает рядом со мной и хватает меня за руку:

– Я думаю тебе нужно выпить.

– Да у меня уже есть выпивка, – говорю я, оказывая бокал с пуншем, смешанным с водкой.

– Тогда тебе стоит выпить еще.

Я продвигаюсь вперед к тому месту, где танцует Себастьян.

– Брэдли! Тебе не нужно этого, видеть, – в голосе Лали звучат панические нотки, а я пробираюсь ближе к центру.

Себастьян танцует с Донной ЛаДонной.

Первым импульсом, который я ощущаю, становится желание наброситься на него и выплеснуть содержимое бокала ему в лицо. Прекрасно представляю себе, как моя рука летит вперед и липкая сладкая жидкость заливает бледное лицо, как он сначала стоит в шоке, потом делает жалкие попытки утереться. Но Лали останавливает меня:

– Не надо, Брэдли. Не тешь их самолюбие.

Она быстро убегает и находит Дэнни с Мышью. Мышь что‑то сердито шепчет в ухо приятелю, по всей видимости, объясняет всю неприятность положения.

– Прости, пожалуйста, – говорит Лали, встревая между ними. – Не возражаешь, если мы одолжим твоего кавалера?

И прежде чем бедный Дэнни успевает возразить, Лали берет его за руку и ведет на танцпол, другой рукой увлекая за собой меня. Дэнни зажат между нами, мы заставляем его вдвигать руками и ногами, крутим его в разные стороны, и в результате этой неразберихи его очки падают на пол. Бедный Дэнни. К сожалению, я не в состоянии всерьез за него переживать, так как слишком занята собой и тем, чтобы старательно игнорировать Себастьяна и Донну ЛаДонну. Наше кривляние привлекает внимание толпы, мы с Лали танцуем, расходясь и сходясь, Дэнни посередине. Донна ЛаДонна ретируется ближе к краю танцпола, на лице ее непроницаемая улыбка. Позади неожиданно оказывается. Себастьян и обнимает меня за талию. Я разворачиваюсь, прижимаюсь губами к его уху и шепчу:

– Пошел ты.

– А? – поражается Себастьян. Потом он улыбается, не веря в то, что я могу говорить серьезно.

– Ты слышал. Пошел ты.

Не могу поверить, что я это сказала. В течение какого‑то времени я упиваюсь своим гневом, гудение в голове гасит все посторонние звуки. Затем понимание того, что я сказала, проникает в мое сознание, как яд после укуса змеи, мне становится страшно и стыдно. Я не помню, чтобы когда‑нибудь кому‑либо говорила эти слова раньше, разве что случайно и малознакомым людям, да и то вполголоса, чтобы они не слышали. Но чтобы так, прямо в лицо… Теперь эти два слова воздвиглись между нами, словно две огромные, уродливые скалы, и как их обойти, я не знаю.

Говорить «извини» слишком поздно. Да я и не хочу, потому что виноватой себя не чувствую. Он танцевал с Донной ЛаДонной. На глазах у всех.

Это непростительно, не так ли?

Лицо Себастьяна становятся суровым, глаза прищурены. Он похож на ребенка, которого достали за чем‑то запретным, и его первый импульс – отрицать все и обвинять того, кто его застал.

– Да как ты посмел? – спрашиваю я. Голос звучит пронзительней, чем я ожидала, и достаточно громко, чтобы небольшая группа людей, окружающая нас, могла слышать.

– Да ты с ума сошла, – говорит он и отступает на шаг назад.

Внезапно я замечаю, как шевелится толпа вокруг. Все придвигаются ближе, головы кивают, на лицах улыбки любопытства. Я замираю, не зная, что делать дальше. Если я сделаю шаг к Себастьяну, он может меня оттолкнуть. Если развернусь и уйду – это, скорей всего, будет означать конец наших отношений.

– Себастьян…

– Что?

– Забудь об этом.

И прежде чем Себастьян нашелся что ответить, я убегаю.

Меня тут же окружают друзья.

– Что случилось?

– Что он сказал?

– Почему он танцевал с Донной ЛаДонной?

– Да я из него дурь выбью, – это Лали.

– Нет, не нужно. Все и так плохо.

– Теперь, я надеюсь, с ним покончено? – спрашивает Мэгги.

– А у нее есть выбор? – говорит Лали.

Я молчу, потом поворачиваюсь к Мыши:

– Я правильно поступила?

– Абсолютно. Он ведет себя как свинья.

– Что мне делать?

– Не подходи к нему ни при каких условиях, – говорит Дэнни, присоединяясь к разговору. – Игнорируй его. Если ты не сделаешь этого, будешь выглядеть жертвой.

Этот Дэнни – умный малый. Несмотря на его слова, я не могу не искать глазами Себастьяна. Его нет. В сердце закрадывается холод.

– Мне, наверное, стоит поехать домой, – говорю я неуверенно. Мышь и Дэнни обмениваются взглядами.

– Мы тебя отвезем, – говорит Мышь твердо.

– Лали? – спрашиваю я.

– Да, лучше тебе поехать домой, – соглашается она. – У тебя сегодня был поганый день.

– Да уж. Если Себастьян…

– Я о нем позабочусь, – говорит Лали и бьет кулаком одной руки по ладони другой.

Я позволяю Мыши и Дэнни увести себя. Машина Себастьяна все еще на стоянке, на том же месте, где мы оставили ее час назад, когда были еще счастливой влюбленной парой. Как это возможно? Как могут отношения, длившиеся три месяца, закончится за какие‑то пятнадцать минут? Но мир имеет свойство меняться в считанные секунды. Бывают автомобильные катастрофы, которые происходят внезапно, и люди в результате умирают. Говорят, что хорошо, если знаешь, что скоро умрешь. По крайней мере, есть возможность попрощаться.

У меня подгибаются колени. Я спотыкаюсь о бордюр и окончательно теряю самообладание.

– Кэрри, что с тобой?

Я с несчастным видом киваю в знак того, то все нормально.

– Может быть, мне не стоит уезжать. Возможно, следует остаться и поговорить.

Мышь и Дэнни переглядываются словно между ними налажена тайная экстрасенсорная связь.

– Не уверен, что это хорошая мысль, – говорит Дэнни успокаивающим голосом. – Вероятно, он пьян. И ты немного выпила. Не стоит общаться с ним, пока он пьян.

– Почему? – спрашиваю я, с удивлением думая о том, где Мышь умудрилась найти такого парня.

– Потому что пока мужчина пьян, он думает только о том, как победить и не потерять лицо.

– Уолт, – говорю я. – Нужно найти Уолта. По идее, Уолт должен быть на работе в закусочной.

– Ты точно сама доберешься? – спрашивает Мышь.

– Да, все нормально, говорю я беззаботным голосом, потому что знаю, что Мыши хочется остаться с Дэнни наедине.

Дэнни провожает меня до выхода. Когда он прощается, я вижу в его глазах глубокое понимание и симпатию и завидую Мыши. С парнем вроде Дэнни можно чувствовать себя спокойной. Ей не придется волноваться по поводу того, что он начнет флиртовать с лучшей подругой или танцевать со злейшим врагом! Хотела бы я знать, будет ли у меня когда‑нибудь такой парень. И если будет, хватит ли у меня ума удержать его.

– Эй, – говорит Уолт, когда я медленно подхожу к стойке. На часах около девяти тридцати, закусочную пора закрывать, и Уолт занят уборкой. Оп складывает нарезанный лук и перец в герметичный пластиковый контейнер для хранения продуктов.

– Надеюсь, ты не за едой пришла.

– Я пришла повидать тебя, – говорю я, а потом внезапно понимаю, что умираю, с голоду. – Хотя от чизбургера не отказалась бы.

Уолт смотрит на часы:

– Мне уже пора уходить…

– Уолт, ну пожалуйста.

Он смотрит на меня со странным выражением, но разворачивает гамбургер и кладет его на гриль.

– Где твой парень? – говорит он таким тоном, словно произносить слово «парень» ему неприятно.

– У нас с ним все кончено.

– Отлично, – произносит Уолт. – Похоже, у тебя была неделя не лучше, чем у меня.

– А у тебя что? – спрашиваю я, вытягивая из металлического ящичка несколько салфеток. – Тоже с кем‑нибудь все кончено?

Уолт резко оборачивается:

– Ты это о чем?

– Да нет, ни о чем, – отвечаю я, имитируя невинность. – Да что с тобой, Уолт? Мы же были друзьями. Рассказывали друг другу все.

– Не все, Кэрри.

– Ну не все, но многое.

– Так было, пока ты не перестала общаться со мной из‑за Мэгги, – замечает он саркастически, затем быстро добавляет: – Не расстраивайся. Я же не расстраиваюсь. Когда мы с Мэгги разошлись, я ожидал, что каждый займет чью‑то сторону. Но Мэгги получила всех наших друзей.

Я смеюсь:

– Мне тебя не хватало.

– Да, можно сказать, мне тебя тоже не хватало.

Уолт переворачивает гамбургер, накрывает его сложенным пополам ломтиком сыра, распаковывает булочку, отделяет верхнюю половинку от нижней и кладет возле гриля.

– Положить тебе перец и лук?

– Конечно.

Я хожу вокруг, держа в руках бутылочки с перцем и горчицей. В конце концов, совесть начинает меня мучить так, что я больше не выдерживаю:

– Уолт, я должна тебе кое‑что рассказать. Это ужасно, и тебе наверняка захочется убить меня, но я тебя прошу, не надо, ладно?

Уолт кладет гамбургер на нижнюю половинку булочки.

– Дай‑ка я догадаюсь. Мэгги беременна?

– Что, правда, что ли? – спрашиваю я. Эта новость шокирует меня.

– Откуда мне знать? – говорит Уолт, перезакладывая чизбургер на пластиковую тарелку и пододвигая ее мне.

Я, не отрываясь, смотрю вниз на чизбургер.

– Уолт, я знаю.

– Значит, она беременна, – говорит он с некоторым облегчением, словно для него этот факт всегда был, более или менее очевидным.

– Не о Мэгги, – разуверяю его я, откусывая кусочек от чизбургера. – О тебе.

Уолт вытирает тряпкой стойку:

– Могу тебя заверить, я не в положении.

– Перестань, Уолт.

Я замешкалась, не зная, как продолжить. Чизбургер я держу в руках перед собой, как щит. Я должна рассказать ему, немедленно.

– Не бесись только, пожалуйста. Ты так странно себя вел. Я думала, у тебя неприятности. А потом еще Себастьян…

– Что Себастьян? – спрашивает он сурово.

– Сказал, что видел тебя в этом месте. А потом Мышь и я, в общем, мы проследили за тобой.

Ну вот, я сказала это. А про то, что с нами была Мэгги, не расскажу. Может быть, потом. После того как он переварит то, что я уже рассказала.

Уолта разбирает нервный смех:

– И что же вы видели?

Мне так приятно видеть, что он не разозлился. Я откусываю еще кусочек от чизбургера.

– Тебя, – говорю я с полным ртом. – И Рэнди Сэндлера.

Он застывает, потом резко, через голову снимает фартук.

– Прекрасно, – говорит Уолт с горечью. – И кто еще, кроме вас, знает об этом?

– Никто, – заверяю я. – Мы никому ничего не рассказывали. И не будем, потому что это твое личное дело.

Уолт швыряет фартук в раковину и убегает через дверь в задней части кухни.

Я вздыхаю. Может ли сегодня приключиться что‑то еще более гадкое?

Хватаю пальто и бегу за ним. Он стоит у задней стены ресторана и пытается прикурить сигарету.

– Уолт, прости.

Он качает головой, делая глубокую затяжку, потом долго держит дым в легких и медленно выпускает.

– Все равно все бы всплыло, – говорит он, делая еще одну затяжку. – Хотя я хотел сохранить это в тайне, пока не уеду в колледж и от отца.

– А зачем? Что он тебе сделает?

– Закопает. Или отправит к одному из тех врачей, в чьи задачи входит вправлять людям мозги. А может быть, к священнику, который станет рассказывать, какой я грешник. Забавно, да?

– Я чувствую себя отвратительно.

– Да почему ты себя должна чувствовать плохо? Ты же не лесбиянка, – говорит Уолт, снова глубоко затягивается и смотрит в небо.

– В принципе, это не будет для него таким сюрпризом. Он и так зовет меня гомиком и педиком, а еще за спиной он меня любит называть неженкой.

– Твой отец?

– Да, Кэрри, мой отец, – отвечает Уолт, давя окурок ногой. – Да пошел он, – внезапно продолжает он. – Он все равно не заслуживает уважения с моей стороны. Если ему будет стыдно, это его проблемы.

Уолт смотрит на часы и говорит:

– Я так понимаю, на дискотеку ты возвращаться не собираешься.

– Я не могу туда пойти.

– Рэнди скоро за мной заедет. Мы с ним кое‑куда собираемся. Хочешь с нами?

Через несколько минут появляется Рэнди на своем тюнингованном «Мустанге». Оли о чем‑то переговариваются приглушенными головами, потом Уолт машет мне, чтобы я залезала в машину.

Через десять минут мы уже на шоссе 91, я сижу, с трудом умещаясь на маленьком заднем сиденье. Играет громкая музыка, и у меня никак не укладывается в голове, что я еду на прогулку с Рэнди Сэндлером, настоящим мужчиной и бывшим защитником школьной футбольной команды, и Уолтом, моим другом и его парнем. Мне казалось, я достаточно знаю о людях, но, выходит, это не совсем так, Мне еще нужно многому научиться, и меня радует такая перспектива.

Куда мы едем? – спрашиваю я, стараясь перекричать музыку.

– В город «Н».

– Провинстаун?

– Да, приходится ехать в соседний штат, чтобы проводить время вместе, – отвечает Рэнди. – Вот фигня, правда?

Да уж. Провинстаун находится в самом конце полуострова Кейп‑Код, от нас не менее часа езды. Наверное, мне не стоило с ними ехать. Будут проблемы. Но я вспоминаю о Себастьяне и Донне ЛаДонне и о других обстоятельствах своей жалкой жизни и думаю – какого черта? Я всегда стараюсь поступать правильно, и куда меня привело это стремление?

Никуда.

– Тебя устраивает Провинстаун?

– Да, меня все что угодно устраивает.

– Значит, этот Себастьян Кидд танцевал с твоим злейшим врагом? – кричит Рэнди, заглушая музыку.

– Да, – в ответ мне приходится в буквальном смысле орать, чтобы он меня слышал.

– Он, кстати, видел нас у Чаки, – сообщает Уолт Рэнди.

– Может, он тоже гей? – кричу я.

– О, я, кажется, знаю этого парня, – заявляет Рэнди, кивая Уолту. – Такой высокий, волосы светлые. Выглядит как мальчик из рекламы Ральфа Лорена?

– Точно, он! – подтверждаю я.

– Он прикольный, говорит Рэнди. – Но не гей. Я видел, как он брал в прокате порнофильм. «Сиськи» или что‑то в этом роде.

Порнофильм? «Сиськи»? Да кто же такой этот Себастьян?

– Отлично! – кричу я.

– Забудь этого ублюдка! – орет Рэнди. – Скоро увидишь две сотни парней, которые будут тебя просто обожать.

 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться: