Свободный человек в Париже

 

Двадцатое июня

 

Я сижу и пишу. Прижав костяшки пальцев к губам, смотрю в окно.

 

Поезд Национальной компании железнодорожных пассажирских сообщений. Папа, Мисси и Доррит подвезли меня до станции и готовятся прощаться. Я просила Мисси и Доррит не ехать на вокзал. Пыталась объяснить, что в моей поездке нет ничего особенного. Я просто еду на лето. Но когда пришла пора выходить из дома, все засуетились и занервничали, схватили мои вещи и забегали с ними, натыкаясь друг на друга. На дворе не 1893 год, я отправляюсь не в далекий Китай и вообще не происходит ничего сверхъестественного. Но все вели себя так, словно мы расстаемся надолго.

 

И вот мы стоим на старенькой расшатанной платформе и пытаемся поддерживать непринужденную беседу.

– Ты знаешь адрес? – спрашивает папа уже в бог знает какой раз.

– Да, пап. Адрес записан в блокноте.

Чтобы успокоить его, я вынимаю блокнот из сумочки и читаю адрес вслух.

– Восточная сорок седьмая улица, дом двести сорок два.

– А деньги, деньги у тебя есть?

– Двести долларов.

– Это на случай непредвиденных обстоятельств. Ты не потратишь их все сразу?

– Нет.

– И ты позвонишь, когда доберешься до места?

– Я постараюсь.

Последняя фраза тонет в долгом печальном гудке приближающегося поезда. Одновременно оживает система оповещения пассажиров.

– Поезд номер одиннадцать ноль три до станции Пенн, Нью‑Йорк Сити, далее до Вашингтона, округ Колумбия, прибывает через одну минуту.

– До свидания, до свидания.

Все вокруг прощаются, обнимают друг друга. Папа берет мой чемодан и заносит его вверх по ступенькам в вагон. Я снимаю шляпку, чтобы попрощаться.

– До свидания, до свидания.

 

Поезд вздрагивает и трогается, и сердце уходит в пятки.

– До свидания, до свидания.

Все, поехали. Я иду по проходу между креслами, покачиваясь, как пьяный матрос. «Нью‑Йорк», – думаю я, опускаясь на сиденье, покрытое потрескавшейся красной кожей, и доставая журнал.

Вчера я попрощалась с друзьями. С Мэгги, Уолтом, Мышью. Мы встретились в закусочной, чтобы съесть напоследок по гамбургеру с луком и перцем. Уолт там больше не работает. Он теперь отвечает на звонки в юридической конторе. Отец сказал ему, что, несмотря на то что он не может простить ему его сексуальной ориентации, он тем не менее считает себя обязанным проследить за тем, чтобы у Уолта жизнь сложилась должным образом. Мышь едет в государственный лагерь, а Мэгги проведет лето в Хилтон Хеде, ее брат с женой сняли там коттедж. Мэгги будет помогать им приглядывать за детьми, попутно, естественно, не забывая крутить романы со спасателями. Я слышала, что Лали будет учиться в Хартфордском университете, на факультете бухгалтерии. Оставался единственный человек, с которым мне хотелось увидеться, хотя я понимала, что делать этого не стоило, но не могла удержаться.

Меня одолевало любопытство. Или, возможно, я хотела убедиться, что все кончено. Я должна была удостовериться, что он меня не любит и никогда не любил.

Утром в субботу я подъехала к его дому, не ожидая, впрочем, застать его там. Предварительно я решила, что оставлю ему записку, в которой сообщу, что отправляюсь в Нью‑Йорк, и пожелаю ему хорошего лета. Я убедила себя в том, что это – жест вежливости, который к тому же позволит мне почувствовать себя великодушным человеком.

Его машина оказалась на месте. Я пообещала себе, что не буду стучаться в дом. Просто оставлю ему записку под дворником на лобовом стекле. Потом я услышала доносящуюся из дома музыку. Дверь была открыта, и проход преграждала только сетка от насекомых, и я вдруг почувствовала, что не могу уехать, не увидев его еще один, последний раз.

Я постучала.

– Да? – Его голос, в котором сквозило легкое раздражение, донесся откуда‑то из глубины гостиной.

Я снова постучала:

– Да кто там? – услышала я.

На этот раз в его голосе отчетливо слышалось раздражение.

– Себастьян? – позвала я.

И вот он уже стоит у двери и смотрит на меня сквозь сетку от насекомых.

Я бы хотела сказать, что его вид не произвел на меня впечатления, что я была разочарована. Но это было бы неправдой. Я чувствовала, что меня тянет к нему так же, как в тот день, когда я впервые увидела его на уроке математики.

Себастьян выглядел удивленным.

– В чем дело?

– Я приехала попрощаться.

– А, – сказал он, открывая дверь и выходя на улицу. – Куда ты едешь?

– В Нью‑Йорк. Меня приняли на курсы писательского мастерства, – сказала я быстро. – Я написала тебе записку. Хотела оставить ее под дворником на лобовом стекле, но…

Я достала свернутый в трубочку листок и передала ему. Он бегло просмотрел записку.

– Ну, – произнес Себастьян с глуповатой улыбкой. – Желаю удачи.

Он скомкал записку и вернул ее мне.

– Что будешь делать? В смысле летом, – быстро спросила я, опасаясь, что он вот‑вот уйдет, и желая задержать его хоть на мгновение.

– Франция, – ответил он. – Поеду во Францию. Хочешь со мной? – внезапно ухмыльнувшись, спросил он.

У меня есть теория: если кто‑то тебя однажды обидел, второй раз ему уже этого не сделать.

 

Поезд подрагивает на ходу. Мы проезжаем мимо выселенных зданий, сплошь покрытых граффити, щитов с рекламой зубной пасты и крема от геморроя. Изображенная на одном из щитов девушка одета, как русалка. Она указывает на слова «Позвони мне!», написанные крупными заглавными буквами. Потом пейзаж за окном исчезает – мы заехали в туннель.

– Нью‑Йорк Сити, – возвещает кондуктор. – Станция Пенн.

Я закрываю журнал и залезаю в недра чемодана. Лампы освещения вагона мигают, затем отключаются. И, подобно новорожденному, я иду в новый мир сквозь тьму.

Эскалатор. Бесконечная лента, которая движется вечно. Я попадаю в огромное помещение, пол которого покрыт плиткой, как в ванной. В нем стоит резкий запах мочи и горячего пота. Станция Пенн. Везде люди.

Останавливаюсь, чтобы поправить шляпку. Она из гардероба бабушки, с длинным плюмажем и коротенькой вуалью. По какой‑то причине я подумала, что ее нужно надеть. Мне хотелось прибыть в Нью‑Йорк в шляпке.

Такая фантазия пришла мне в голову.

– Смотри, куда идешь!

– С дороги!

– Ты вообще видишь, куда идешь?

Я вижу даму средних лет в черном костюме, взгляд ее еще мрачнее, чем ткань одежды.

– Выход? Такси? – спрашиваю я.

– Туда, – отвечает она, указывая на другой эскалатор, конца которого не видно. Такое впечатление, что ступени, ведут в никуда. Я вступаю на него, стараясь не уронить чемодан. За мной на лестнице оказывается человек в полосатых брюках и забавной кепке. Он размахивает руками. Глаза его скрыты за зелеными стеклами очков в золотой оправе.

– Эй, малышка, ты, кажется, потерялась.

– Нет, – отвечаю я.

– Точно? – спрашивает он. – А то у меня есть отличное местечко, где ты могла бы остановиться. Очень хорошее местечко. Горячий душ, свежие простыни. Давай помогу тебе с чемоданом, дорогая, он, похоже, очень тяжелый…

– У меня есть где остановиться. Спасибо.

Он пожимает плечами и уходит куда‑то сквозь раздвижные двери.

– Эй, эй! – кричит кто‑то нетерпеливо. – Тебе такси нужно или как? Я не буду стоять тут весь день…

– Да, конечно, – отвечаю я покорно и тащу чемодан через улицу к желтому такси. Дойдя до тротуара, я обессиленно опускаю чемодан на бордюр и ставлю на него сумочку, подхожу к открытому окну машины.

– Сколько? – спрашиваю я.

– Куда ехать?

Я оборачиваюсь, чтобы взять сумочку, достать блокнот и сказать таксисту адрес.

– Что?

– Минутку, сэр…

– В чем дело?

– Ни в чем.

Я заглядываю за чемодан в поисках сумочки. Наверное, она упала. Сердце екает, и я краснею от ужаса и стыда.

Сумки нет.

– Куда ехать? – отрывисто повторяет таксист.

– Вы едете на этом такси или нет? – спрашивает мужчина в сером костюме.

– Я… Нет…

Человек протискивается мимо меня, садится в машину и захлопывает за собой дверь.

Меня ограбили.

Я смотрю в открытое жерло станции Пенн. Нет. Назад я не поеду. Ни за что.

Но денег у меня больше нет. И даже нет адреса того места, где я должна остановиться. Я могла бы позвонить Джорджу, но теперь у меня нет и его телефона.

Мимо проходят двое. У одного в руках огромный бумбокс. Из динамиков грохочет музыка диско. Композиция называется «Мачо».

Поднимаю чемодан. Поток людей несет, меня через Седьмую авеню. Я оказываюсь напротив блока телефонных будок.

– Простите, – обращаюсь я к прохожим. – У вас не найдется мелочи позвонить?

В Каслбери я бы никогда не позволила себе попрошайничать. Но мне совершенно ясно, что я уже не в Каслбери. Мною овладевает отчаяние.

– Дам тебе пятьдесят центов за шляпку, – обращается ко мне веселый молодой человек.

– За шляпку?

– Да, – говорит он. – Это перо. Слишком уж длинное.

– Она принадлежала моей бабушке.

– Ну, понятно. Пятьдесят центов. Бери, если хочешь.

– Хорошо.

Молодой человек кладет мне в руку пять даймов.

Я закладываю в щелку первую монету.

– Оператор.

– У вас есть номер Джорджа Картера?

– У меня в списке пятнадцать Джорджей Картеров. Какой адрес?

– Пятая авеню?

– На Пятой авеню, угол Семьдесят второй, живет Уильям Картер. Дать вам номер?

– Да.

Она диктует номер, я повторяю его снова и снова и закладываю в щелку автомата вторую монетку.

Трубку берет женщина.

– Алло? – говорит она с сильным немецким акцентом.

– Здесь живет Джордж Картер?

– Мистер Картер? Да, здесь.

Слава богу.

– Могу я с ним поговорить?

– Его нет.

– Нет?

– Да, его нет дома. Я не знаю, когда он вернется. Он никогда мне не сообщает.

– Но…

– Хотите оставить для него сообщение?

– Да, – отвечаю я в отчаянии. – Пожалуйста, сообщите ему, что звонила Кэрри Брэдшоу.

Кладу трубку и закрываю лицо рукой. Что теперь делать? Внезапно я чувствую себя усталой и расстроенной. В крови бурлит адреналин. Беру чемодан и собираюсь уходить. Пройдя один квартал, приходится сделать остановку. Сажусь на чемодан, чтобы отдохнуть. Вот черт. У меня в кармане всего тридцать центов, в чемодане только одежда и журнал. Внезапно я вскакиваю, открываю чемодан и вынимаю журнал. Неужели мне повезло? Тогда в доме Донны ЛаДонны он был при мне.

Быстро листаю страницы, проскакиваю записи, сделанные для статьи о пчеле‑королеве, о принце‑ботанике и о Лали с Себастьяном, и наконец нахожу нужную мне запись. Она на странице – единственная. Сделана безумным витиеватым почерком Донны и трижды обведена. Телефонный номер и имя под ним.

Тащу чемодан к углу дома, где расположен еще один блок телефонных будок. Трясущейся рукой закладываю в щель третью монету. Набираю номер. Слушаю долгие гудки. Семь. Девять, Десять. После двенадцатого гудка кто‑то берет трубку.

– Наверное, ты по мне уже сильно соскучился.

Голос томный, сексуальный. Стою, стараюсь дышать ровно, не знаю, что сказать.

– Алло? Чарли, это ты? – И далее, дразня: – Если ты не хочешь со мной разговаривать…

– Подождите, – пищу я в трубку.

– Да? – В голосе появляется оттенок подозрительности.

Перевожу дыхание.

– Саманта Джонс? – спрашиваю я наконец.

 

[1] Школьная организация в США, созданная для объединения учеников с хорошей успеваемостью.

 

[2] Справочник по диагностике и статистике психических расстройств, выпускаемый американской психиатрической ассоциацией.

 

[3] Мэри Гордон Ховард – вымышленная писательница, автор ряда феминистских произведений.

 

[4] Американская молодежь разделяет свидания на три базы, заимствуя термин из бейсбола. На первой базе можно целоваться, на второй – обниматься в одежде, на третьей – без одежды и только потом можно переходить к сексу.

 

[5] Герой американских комиксов «Пинатс», впервые опубликованных в 1950 году. Великая Тыква – это волшебный персонаж вроде Санта‑Клауса, который появляется один раз в году на Хэллоуин.

 

[6] Популярные в США направления простых танцев, которым учат в школе.

 

[7] Университет Дьюка находится в Северной Каролине, США, считается одним из лучших высших учебных заведений США.

 

[8] Общая спальня для учащихся в закрытых учебных заведениях.

 

[9] Традиционный французский десерт на основе бисквитного теста и шоколадного крема.

 

[10] «Пейтон‑Плейс» – роман‑бестселлер Грейс Металиус 1956 года о жизни провинциального американского городка, где за фасадами респектабельности и скуки скрываются жестокость и насилие.

 

[11] Таунхаусы и браунстоуны – характерные для Нью‑Йорка постройки конца XIX – начала XX века. Это плотно примыкающие друг к другу дома от 3 до 5 этажей с парадным входом с главной улицы для одной семьи. Браунстоуны отличаются тем, что строились из коричневого песчаника, отсюда название – «дома из коричневого камня». Сегодня в них все чаще живет по несколько семей.

 

[12] Бобы в горшочке.

 

[13] Барбара Уолтерс – американская телеведущая, журналистка и писательница, первая женщина – ведущая вечерней программы новостей на телевидении.

 

[14] Герой фильма «Как Гринч украл Рождество», который ненавидел Рождество и решил украсть у людей этот праздник, чтобы больше не чувствовать себя несчастным в этот день.

 

[15] Пенн Стейт, университет штата Пенсильвания.

 

[16] Тюрьма для особо опасных преступников, расположенная на острове в заливе Сан‑Франциско.

 

[17] Слово, образованное от слияния фамилии Брэдшоу и названия тюрьмы Алькатрас.

 

⇐ Предыдущая1234567

Поделиться: