Аффекты и ранний субъективный опыт

Какие у нас есть доказательства, что проявление аффектов у младенца сопровождается субъективным переживанием боли или удовольствия? Имплицитно этот вопрос направлен против идеи ранней субъективности, раннего интрапсихичсского опыта до на­чала развития речи и ранней активации интрапсихичсских моти-вационных систем. Исследования состояний напряжения у младен­цев, которые возникают после предъявления активирующих аффекты стимулов (такие как, например, исследование частоты пульса), показывают, что напряжение изменяется — либо повы­шается, либо снижается в соответствии с когнитивными характе­ристиками стимулов. Другими слонами, мы начинаем находить доказательства повышения или понижения интрапсихического напря­жения до того, как станут заметны аффективные паттерны эксп­рессии и разрядки (Sroufe, 1979; Sroufe et al., 1974).

Существует также доказательство того, что диэнцефальные цен­тры, являющиеся медиаторами переживания отталкивающего или притягивающего характера восприятии, уже полностью созрели к моменту рождения, что подтверждает наше предположение ранней способности младенца к переживанию удовольствия и боли. В дополнение к этому, у младенца существует удивительно ранняя способность к когнитивной дифференцировкс, которая предпола­гает наличие потенциала и для дифференциации аффектов. Было бы обоснованным предположить, что трехмесячный младенец спо­собен переживать эмоции так же, как он способен к поведению, показывающему удовольствие, ярость или разочарование (Izard, 1978), это та идея, которую долго развивали Плучик и Келлерман (Plutchik and Kellerman, 1983).

Недавние результаты наблюдений за взаимодействием младенцев с матерями (Stein, 1977, 1985) указывают на то, что в течение первых недель жизни происходит активация способности к разли­чению особенностей, присущих матери, говорящая, что младенец изначально подготовлен к образованию особых схем самого себя и других людей. Когнитивный потенциал младенцев, другими сло­вами, гораздо сложнее, чем это традиционно предполагалось, и то же самое справедливо и для их аффективного поведения.

Аффективное поведение с самого рождения оказывает сильное воздействие на отношения младенца с матерью (Izard, 1978; Izard and Buechlei, 1979). Главная биологическая функция врожденных аффективных паттернов младенца — наряду с их поведенческими. коммуникативными и психофизиологическими проявлениями — состоит в том, чтобы сигнализировать окружению (лицу, выпол­няющему материнские функции) о его потребностях и иницииро­вать, таким образом, коммуникацию между младенцем и матерью, которая отмечает начало интрапсихической жизни (Emde et al., 1978). Недавние исследования удивляют нас описанием высокого уровня дифференциации, очень рано появляющейся в общении младенца и матери (Hoffman, 1978). Нейропсихологическая тео­рия предполагает, что аффективная память хранится в лимбичес-кой коре; эксперименты по прямой стимуляции мозга показыва­ют, что возможна реактивация не только когнитивных аспектов прошлого опыта, но и его аффективных аспектов, в частности, субъективной, аффективной окраски этого опыта (Arnold, 1970a). Я уже высказывал предположение, что аффекты, действующие как наиболее ранние мотивационные системы, тесно связаны с фик­сацией памяти об интернализованном мире объектных отношении (Kembeig, 1976).

Поскольку современная нейропсихологическая теория аффек­тов предполагает, что их субъективные качества в своей основе сводимые к удовольствию и боли — являются главной характерис­тикой, интегрирующей их психофизиологические, поведенческие и коммуникативные аспекты, и поскольку уже с первых недель жизни мы можем наблюдать эти высоко дифференцированные по­веденческие, коммуникативные и психофизиологические аспекты аффектов, то вполне обоснованно было бы сделать заключение, что и способность к переживанию удовольствия и боли также су­ществует у ребенка с самого начала жизни. Если мы примем за данное, что перфективные, а также перцептивные и моторные схе­мы действуют с самого рождения, то субъективные переживания удовольствия и боли (субъективность), как мы можем предполо­жить, образуют первую фазу развития сознания и, таким образом, становятся первой фазой в развитии "Я".

Утверждения Пиаже, что "не существует аффективных состоя­нии, не включающих в себя когнитивных элементов, так же как и не существует поведения, которое было бы полностью когнитив­ным" и что "аффективность играет роль источника энергии, от которого зависит функционирование, но не зависят структуры интеллекта" (Piaget, 1954), возможно, отражает общепринятые принципы психологического функционирования. Выше в этой главе я уже высказал предположение, что аффективная субъектив­ность, первоначальное переживание "Я", позволяет интегриро­вать — в форме аффективной памяти — перцептивный, поведен­ческий и межличностный опыт, так же как и сами аффективные схемы, особенно, в случае если ребенок находится в очень прият­ном или неприятном аффективном состоянии (пиковом аффектив­ном состоянии), максимально повышающем его готовность и вни­мание.

Было бы также обоснованным предположить, что подобная сборка структур памяти во время пиковых аффективных состояний \южет послужить стимулом ранней символической деятельности, при которой один из элементов такого пикового аффективного сочетания становится знаком всего этого сочетания. Зажигаемый в комнате свет, например, является знаком появления кормящей матери даже до того,, как ребенок начнет воспринимать ее саму. Можно спорить по поводу того, когда простые ассоциации и услов­ные рефлексы превращаются в символическое мышление — в том смысле, что один из элементов будет выступать знаком для всего сочетания возникающего опыта вне жесткой связи с условной ас­социацией — но в любом случае обоснованно предположить, что наиболее ранняя символическая функция, активная репрезентация всей последовательности одним из ее элементов, стоящим вне жесткой ассоциативной цели, возникает именно в таких условиях.

Пиковые аффективные состояния будут тогда создавать условия, при которых чисто аффективная субъективность трансформирует­ся в психическую деятельность, обладающую символическими функциями, которая в клинической ситуации предстает перед нами в виде аффективно зафяженных структур памяти о приятных отно­шениях младенца и матери, в которых Я- и объект-репрезентации (несмотря на наличие высокодифферснцированных врожденных когнитивных схем) еще не являются дифференцированными. Аффективные структуры памяти, возникающие из неприятных или болезненных пиковых аффективных состояний, в которых Я- и объект-репрезентации также не являются дифференцированными, строятся самостоятельно, отдельно от приятных.

Структуры памяти, возникающие во время пиковых аффектив­ных состояний, сильно отличаются от тех, которые возникают в состоянии покоя или при аффективных состояниях низкого напря­жения. Когда младенец пребывает в состоянии покоя, возникаю­щие структуры памяти имеют в основном когнитивную, диффе­ренцирующую природу и вносят непосредственный вклад в развитие Эго. Таким образом, обычное научение происходит в ситуациях, когда внимание сфокусировано на текущей ситуации и задачах, при небольшом искажении со стороны аффективного возбуждения и при отсутствии вмешательства со стороны защит­ных механизмов. Эти структуры памяти выступают, как мы мог­ли бы сказать, в роли ранних предвестников более специализиро­ванных и адаптивных функций Эго-структур раннего сознания, отвечающих за "первичную автономию", постепенно интегриру­ющихся в аффективные структуры памяти и вносящих вклад в бо­лее поздние стадии интеграции сознания в целом.

В отличие от них, пиковые аффективные состояния способству­ют интернализации примитивньк объектных отношений, организующихся по осям притягательных, абсолютно "хороших" и оттал­кивающих, абсолютно "плохих" объектен Переживание себя и объектов в ситуации экстремальной активации аффектов приобре­тает ту интенсивность, которая облегчает закладывание аффективно заряженных структур памяти. Эти аффективные структуры памя­ти, состоящие, по своей сути, из Я- и объект-репрезентаций в контексте специфического пикового аффективного переживания, представляют собой наиболее ранние интрапсихические структу­ры, относящиеся к симбиотической стадии развития (Mahlei and Fuiei, 1988). Они знаменуют собой начало интернализованных (внутренних) объектных отношений и организации либидинального и агрессивного влечений.

Таким образом, я предполагаю, что первая фаза развития со­знания характеризуется пиковыми аффективными состояниями и началом символизации. Эта ранняя фаза имеет существенные для ее характеристики черты субъективности и не может рассматривать­ся как эквивалент стадии, на которой проявляются ранние способ­ности к перекрестной дифференцировке моделей, которая, как подразумевается, соответствует врожденным способностям, опти­мально наблюдаемым в экспериментальных условиях слабого или модулированного аффекта. Субъективность подразумевает пережи вание, а переживание, естественно, является максимальным и условиях пикового аффекта. Субъективность также подразумевает мышление и поэтому требует, как минимум, способности мани­пулировать символами. Я предполагаю, что этот минимум подра­зумевает прорыв жесткой цепи условных ассоциации.

Возможно, особенно важным здесь является постепенное разви­тие двух параллельных рядов абсолютно хороших и абсолютно пло­хих фантазийных характеристик этого символического мира. удо­вольствия, связанного с присутствием "хорошей" кормящей мате­ри, находящегося в полной противоположности к боли, связанной с "плохой" матерью, в ситуации, когда ребенка фрустрируют, рас­страивают или злят. Аналогичным образом, преобразование болез­ненного опыта в символический образ недифференцированного "плохого Я — плохой матери" с очевидностью содержит в себе элемент фантазии, выходящей за рамки реалистического характе­ра "хороших" Я- и объект-репрезентации. Исходный материал фантазий, становящихся затем вытесненным бессознательным, может отражать преобладание агрессивных образов и аффектов.

Субъективные переживания при пиковых аффективных состоя-ниях могут инициировать построение внутреннего мира, который постепенно разделится на глубинный слой фантастических образов, связанных с интернализованными объектными отношениями, ко­торые приобретаются в периоды пиковых состояний, и на более поверхностный слой, пропитывающий более когнитивно реалис­тические восприятия внешней реальности, возникающие в обыч­ных состояниях слабого аффекта, когда младенец внимательно исследует окружающий мир. Со временем образование символов и аффективная организация реальности станут характерны и для этого поверхностного слоя восприятия, преобразуя врожденную организацию восприятия в информацию, которой можно манипу­лировать с помощью символов, таким образом, "сознательное мышление", источник вторичных процессов мышления, возникает на поверхности этого глубинного слоя.

Динамическое бессознательное первоначально включает в себя неприемлемые для человека состояния самосознания под влияни­ем агрессивно заряженных отношении с репрезентациями объек­тов, обычно воспринимаемых через призму примитивных защит­ных операций, в частности, проективной идентификации. Ранние пиковые аффективные состояния, вызванные фрустрациеи, акти­визируют примитивные фантазии о фрустрирующих "объектах", представленных сенсорно-перцептивными переживаниями, кото­рые также могут символизировать собой попытку "удалить" такие непереносимые объекты и яростные желания их разрушить, наря­ду с преобразованием переживания фрустрации в фантазии о том, что на младенца нападают и ему угрожают. Вытеснение пиковых аффективных переживаний, имеющих приятный характер — в осо­бенности состоянии сексуального возбуждения, связанных с не­приемлемыми фантазиями, включающими родительские объек­ты. — идет вслед за более ранними агрессивными желаниями и фантазиями динамического бессознательного. Бессознательные защиты, связанные с примитивными фантазиями, и последующие зашиты, которые становятся вторичным подкреплением для вытес­нения, приводят со временем к "инкапсуляции" наиболее глубо­кого, бессознательного уровня агрессивно и либидинально заря­женных объектных отношении — Ид.

Поскольку наиболее ранние приятные пиковые аффективные переживания недифференцированных Я- и объект-репрезентации в условиях абсолютно хороших объектных отношении могут рассматриваться в качестве ядра переживания самого себя, то осоз-нание себя и других оказывается тесно связанным с той областью переживания себя, которая впоследствии становится частью фун­кций и структуры Эго. Хотя афере ктивно модулированные псрежи вания могут ускорить разграничение областей дифференциации "Я" и объектов уже в самом раннем возрасте, ядро слитного или не­дифференцированного примитивного опыта уходит своими корня­ми в ранние Эго и Ид.

Пиковые аффективные переживания порождают, таким обра­зом, ядерную структуру интерсубъективности, как при наиболее ранней идентификации с объектом любви ("интроективнои иден­тификации"), так и при наиболее ранней идентификации с объек­том ненависти на "периферии" переживания себя ("проективной идентификации"), которая позже подвергается диссоциации, про­ецируется более эффективно и, в конце концов, вытесняется.

По этой причине интерсубъективность, независимо от того, включается ли она в переживание себя или отвергается посредством проективных механизмов, является неотъемлемой частью развития нормальной идентичности. Психоаналитик с помощью "конкор-дантнои идентификации" — т.е. эмпатии с центральным субъек­тивным переживанием пациента — и "комплементарной идентифи­кации" — т.е. эмпатии с тем, что пациент не может в себе выносить и активирует посредством проективной идентификации — узнает о мире интсрнализованных объектных отношении пациента, состав­ляющих часть идентичности его Эго.

Субъективное переживание себя, вместе с его частными аспек­тами, самосознанием и саморсфлексисй, ощущением структурного единства и непрерывности во времени, чувством ответственности за свои действия, представляет собой нечто большее, чем субъек­тивную фантазию. Оно образует интрапсихическую структуру. динамически обусловленную, внутренне согласованную, стабиль­ную схему организации психических переживании и контроля за поведением. Оно является началом для проявления различных психических функции, реализует себя в этих функциях и выступает в роли той части Эго, которая постепенно приобретает в Эго ру­ководящие функции. Оно представляет собой интрапсихическую структуру высшего порядка, природа которой подтверждается в поведении, выражается в формировании характера и в человечес­кой глубине и моральной определенности в отношениях с други­ми людьми.

Зашиты выталкивают динамическое бессознательное глубже и глубже в глубины психического аппарата, кульминацией этого процесса является установление барьеров вытеснения, которые одновременно выражают взаимное отталкивание и внутреннюю консолидацию Ид и Эго. Динамическое бессознательное невроти­ческого пациента и нормального человека — это конечный продукт долгого процесса эволюции психической деятельности, внутри которого качества, присущие сознанию и динамическому бессоз­нательному, переплетены гораздо теснее, чем это можно было бы предположить на основе наблюдения. Но прорыв динамического бессознательного в сознание не является отличительной особенно­стью пациентов с тяжелой патологией характера или психозом. Межличностное поведение в малых неструктурированных группах или, даже в большей степени, в больших неструктурированных группах, которые временно устраняют или размывают обычные социальные ролевые функции, может приводить к активации, иногда в пугающем обличье, примитивного содержания, вытеснен­ного в форме фантазий и поведения, разделяемых всей группой. Это приводит нас к вопросу о конечной природе мотивационных сил динамического бессознательного и к психоаналитической те­ории влечений.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: