Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


ДВЕНАДЦАТЬ МИНУТ СЕДЬМОГО, ВРЕМЯ ИГРАТЬ УВЕРТЮРУ



Итак, 1882-й оказался, в общем и целом, годом вполне приличным. Брамс обнародовал сорокапятиминутный, способный вывихнуть чьи угодно пальцы концерт, господин и госпожа Стравинские произвели на свет крепкого, бойкого малыша, Игоря, — первыми словами которого была, вне всяких сомнений, острота насчет безобразного звучания его заводной музыкальной шкатулки, — а Гилберт и Салливен показали в Лондоне «Иоланту». А что, два очка из трех возможных, совсем неплохо[& #9835; ]. Не забудем также и о том, что именно в 1882-м румяный двадцатилетний Дебюсси создал одно из самых ранних своих произведений, более чем уместно названное «Весна».

Маленькое отступление: в 1882-м Дебюсси получил место учителя музыки при детях богатой дамы, обладавшей довольно устойчивым (равно как и усидчивым) положением в обществе. Должность эта требовала, чтобы он в четыре руки играл с детьми на пианино, преподавал им хорошие манеры и сопровождал в поездках на отдых — словом, исполнял обязанности «домашнего музыканта». Однако присутствовало в ней и кое-что еще.

 

 

КОЕ-ЧТО ЕЩЕ

Сейчас все как есть расскажу. Женщиной, о которой идет речь, женщиной, платившей Дебюсси порядочные деньги за то, что он по воскресеньям разучивал с ее отпрысками «Собачий вальс», была… Ею была не кто иная, как Надежда фон Мекк. И если это имя кажется вам знакомым, так, наверное, потому, что она же снабжала деньгами Чайковского, однако ни разу с ним не встретилась. Вообще-то, если подумать, она, скорее всего, как раз потому его к себе и не подпускала — смущалась, что у нее сидит во внутренних покоях старина Дебюсси, наяривающий с ее десятилетним сынишкой «Marche Militaire»[130]. Мог получиться неловкий, гнетущий разговор. «Выходит, вы… покровительствуете другому мужчине, не так ли? » — «Петр, я пыталась сказать вам это, посреди такта 13/8, но… но все как-то не получалось». Собственно, никто же не знает, если бы Чайковский открыл буфет, стоявший под лестницей, оттуда мог выпасть Григ или Бизе — и уж на сей счет объясняться за утренним чаем с викарием было бы и впрямь трудновато. И все-таки это лишь моя собственная теория, так что не будем выпускать ее за пределы наших четырех стен, сиречь страниц.

Однако вернемся в 1882-й. В широком, так сказать, мире образовался очень уютный Тройственный союз — Италия, Австрия, Германия; англичане заняли Каир, Эдисон открыл первую в мире гидроэлектростанцию. Главная книга года — «Остров сокровищ»; вы только представьте себе на минутку, что произошло бы, выйди она сейчас. То-то повеселились бы все эти ребята, которые «маркетинг» и «мерчандайзинг»: остров игрушек, интерактивные поиски сокровищ на игровых приставках, много всякого. Главная картина года — «Бар в Фоли-Бержер», а главная сделка года: королева Виктория отдает народу Эппинг-форест. Ах, как вы добры, мэм. Хотя, может, ей намекнули, что через этот лес скоро пройдет Центральная линия подземки. А с другой стороны, Лонгфелло, Троллоп, Россетти — все они умерли, да и Чарлз Дарвин тоже взял да и перестал эволюционировать. Что же касается музыки, — впрочем, тут будет правильнее говорить о пении, — Вагнер дирижирует второй редакцией «священного праздничного действа» «Парсифаль». Разумеется, если вы житель планеты Земля, вы, наверное, назовете его «оперой». И последнее — не по значению, разумеется, — у Чайковского тоже находится что предъявить почтеннейшей публике.

С вашего разрешения дальнейший разговор пойдет у нас в приглушенных тонах, поскольку небольшой музыкальный номер Чайковского предназначался для освящения московского храма Христа Спасителя — места благостного, навевающего значительные воспоминания, спокойного и даже тихого. Вот и вообразите первое исполнение этой музыки — в том, 1882 году. Толпа, собравшаяся в храме, стихает, она глубоко тронута — не первыми тактами музыки Чайковского, но общей атмосферой: свечи, полумрак, ладан, ну и конечно, тем, что в музыке слышится старый русский тропарь «Спаси, Господи, люди Твоя». Как мило. Одна морщинистая старушка, вся в черном, поворачивается к соседке — морщинистой старушке, которая тоже, конечно, вся как есть в черном, — и улыбается краем рта, в знак одобрения. Как мило. И храм, он такой благолепный, правда? Но именно в ту минуту, когда прихожанам удается разместиться в креслах со всяческим удобством, Чайковский и решает устроить… как бы это изъяснить? Короче говоря, он рисует музыкальную картину БИТВЫ ПРИ БОРОДИНЕ, ПРОПАДИ ОНА ПРОПАДОМ! Мало того, у него там еще и «Марсельеза» борется с «Боже, царя храни! » за звание «Самый привязчивый мотивчик во всей мировой музыке». То есть стоило двум старушкам уверовать в собственную безопасность, как Чайковский возьми да и пальни из всех пушек сразу, пропади они тоже пропадом! Ну вот объясните мне, о чем он только думал?

Нет, правда, помедлим немного, — можете вы, если честно, представить себе такое? Гаргантюанские звуки, рев орудий, и все это на первом исполнении в храме Христа Спасителя[& #9829; ]. Лично я, слушая эту музыку на CD, всякий раз норовлю запалить в надлежащий момент пучок бенгальских огней — чтобы отдать ей должное.

 

 

СТРАННЫЙ, ЧАРУЮЩИЙ ПРИВКУС РОЗОВОГО ЛИКЕРА СО СНЕГОМ

Название странноватое, ну да и ладно — я готов с ним смириться.

Итак, 1883 -й. Ну-с… что у нас, по призабытому уже выражению, «уходит в лучший мир»? Это я вам скажу. Небоскребы, вот что у нас «уходит в лучший мир». Хотя правильнее было бы сказать «в небо». В чикагское, если быть точным. Самый первый небоскреб. Не такой уж, по нынешним меркам, и высокий, но все-таки вот он, прошу любить, — и занимается именно тем, чем небоскребам заниматься положено… скребет небо. И хорошо. Отлично.

Кроме того, Поль Крюгер стал президентом Южной Африки; «Восточный экспресс» совершил первый свой рейс, Париж-Стамбул, — состав, правда, застрял ненадолго в Страсбурге по причине сезонной нехватки рабочих рук, но в общем дело пошло. Что еще дает нам 1883-й? Ну-с, Фридрих Ницше пишет «Так говорил Заратустра», несомненно снабжая девятнадцатилетнего пока что Рихарда Штрауса пищей для размышлений; Ренуар пишет «Зонтики», и, если честно, мы с вами потеряли целую команду тяжеловесов. Тургенева, Мане, Карла Маркса и, самое печальное, — всего через год после «Парсифаля» — Вагнера.

Минуту молчания, пожалуйста. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60.

Рискуя быть обвиненным в поспешном переходе от высокого к смешному, сообщу также, что в 1883-м скончался граф де Шамбор, — а теперь погодите немного! Это здорово. Сейчас. «И этим Бог доказал, что он, всесильный и всемогущий, бывает порой и немного невежливым, ибо он…»

…сейчас, сейчас…

«…ибо он ПРИБРАЛ ПОСЛЕДНЕГО ИЗ БУРБОНОВ! »

Ой, да ладно вам, совсем неплохо сказано.

 

КОЛЬЦЕВАЯ ПОРУКА

 

Итак, мир МИНУС Вагмейстер. Вот интересно, как это отразилось на рыночной цене яиц? Ладно, давайте попробуем всплыть на поверхность где-нибудь в 1883-м. Это год открытия в Нью-Йорке «Метрополитен-опера» и, что для нас, здесь и сейчас, более важно, год, в котором Лео Делиб обнаружил, что у него на руках объявился нежданный-негаданный шедевр.

Если не считать «Коппелии», Делиб кормился, более-менее, за счет единственного своего большого успеха — балетной музыки к «Сильвии».

Он был еще одним вундеркиндом, родившимся в 1836-м — в Сен-Жермен-дю-Валь, городке, стоящем на середине пути из Анжера в Ле-Ман. В консерваторию Делиб поступил в возрасте двенадцати лет — поздновато для вундеркинда (если помните, Бизе оказался в ней уже в девять), — и, чтобы добиться подлинного успеха, ему пришлось-таки попотеть. И вот, когда ему уже исполнилось тридцать, парижская Опера поставила его балет «Ручей», с чего и началась настоящая композиторская карьера Делиба. Вскоре за тем последовала «коптели», произведение, которое и сейчас нередко встречается в репертуаре балетных театров. Однако в том, что касается ОПЕК РФ, успехи его были далеко не такими значительными.

И вдруг, с бухты-барахты, всего за восемь лет до того, как откинуть пуанты, Делиб пишет музыку к опере с сюжетом столь душераздирающе умонелепым, что даже Барбара Картленд запихала бы его в самый долгий из ящиков своего комода. Да, как это часто случается, в том, что касается либретто, Делибу медведь на ухо наступил, — вот ему и приходилось, чтобы как-то затушевать сей недостаток, тужиться, рождая на свет партитуру получше. «лаке», одна из самых, можно сказать, излюбленных публикой всего мира опер, — да, конечно, ее упоительный «Цветочный дуэт» намертво прилип к рекламе «Британских авиалиний», но ведь от этого он хуже не стал, — дала Делибу еще пятнадцать минут славы и новые званые ужины, на которых он мог, поворачиваясь к соседке справа, начинать разговор привычной фразой: «Скажите, вы меня нигде раньше не встречали? »

Отнюдь не в миллионе миль от него, в Тролльхаугене, композитор Эдвард Григ также получает возможность наслаждаться жизнью несколько больше прежнего. Сейчас он трудится над подношением одному из основоположников датской литературы, некоему Людвигу Хольбергу. В 1883-м Григу исполнилось сорок лет, и норвежское правительство даровало ему пожизненную ренту, обеспечивающую приличный достаток. А стало быть, он может позволить себе немного расслабиться, чем, вероятно, и объясняется то обстоятельство, что почти все лучшие произведения Грига были созданы уже к тридцати трем годам. Тем не менее он старательно дописывает фортепианную сюиту, названную, что и неудивительно, «Хольберг-сюитой». Затем он, разумеется, варит себе кофе. Затем, может быть, несколько мгновений смотрит в окно. Не сойти ли вниз, во двор, не простоять ли вечерок у калитки? Он снова отхлебывает кофе. Может, посмотреть еще немного в окно? Или лучше заняться этим потом, после «калитки»? И Григ опускает взгляд на свою новую фортепианную сюиту.

«Вообще-то, я мог бы… что?.. переделать ее для струнных». И переделывает.

Именно об этом позднем сочинении ЭГ Дебюсси и сказал, что оно обладает «странным, чарующим привкусом розового ликера со снегом». Вот именно. Да. Не совсем понимаю, что он имел в виду, но все-таки. (Несу, хозяюшка, несу, уже почти готово! )

А теперь приглядимся на скорую руку к головокружительным двенадцати месяцам, которым нравилось называть себя 1884 -м, — впрочем, друзья именовали их просто Геком.

 

 

ЗА ГЕКА!

Совершенно верно. Геком. Замечательный год. Но что еще о нем можно сказать? Ну, можно сказать, что кой-какие удачливые мужички копали-копали землю в Трансваале и накопали себе вот та-акую кучу золота. В Лондоне тоже долго копали, но результат получился не столь роскошный — всего лишь линия Бейкерлоо. В Париже вышел первый номер «Ле Матин», и не исключено, что в нем содержалась статья о новом творении одного местного жителя по имени Огюст Роден, именуемом «Граждане Кале». Могла также присутствовать колонка редактора, посвященная непутевому пуантилизму Жоржа Сера, чье последнее полотно, «Une Baignade Asni& #232; res»[131], именно в этом году стоило многим растяжения шеи. В Британии Джордж Бернард Шоу вступил в небольшое, но отличающееся красотою форм Фабианское общество, а между тем в добрых старых Соединенных Штатах Марк Твен обзавелся бестселлером «Гекльберри Финн».

Вернувшись в Вену, мы обнаружим, что Брамс, окончательно махнув рукой на мысли о Бетховене, представил публике новую симфонию, которую многие считают величайшей из созданных им. Ну ладно, во всяком случае, ему казалось, будто он окончательно махнул рукой и так далее. Неприятно об этом говорить, но кое-кто из критиков немедля стал называть эту симфонию «его „Героической“». УУУуууу! Ну скажите, можно ли оставаться спокойным, когда такое случается? КРИТИКИ! Не могут они, увидев новую работу, не счесть себя обязанными указать на некоторое ее сходство с какими-то другими, сходство, которое и сами-то они с трудом улавливают. «О-о, разве это не напоминает отчасти первые такты „Хорошо бы посидеть у моря! “? Ведь верно, ведь правильно? Ну точно, напоминает! » — и на следующий день статья в газете: «Это, вне всяких сомнений, ЕГО „Хорошо бы посидеть у моря! “. Сто пудов! » УУУ чтоб вас!

Ладно. Я лучше на этом и остановлюсь. Довольно сказать, что Третья симфония Брамса — это Третья симфония Брамса и только Третья симфония Брамса. Она чудесна, и говорить тут больше не о чем.

 

 


Поделиться:



Популярное:

  1. IV. Остатки дивергенции в историческое время
  2. Бремя, вымя, время, знамя, имя, пламя, племя, семя, стремя, темя и путь.
  3. Были ли Вы в плену, находились ли на оккупированной территории во время войны?
  4. В ДВЕНАДЦАТЬ – ПРЕДПИНИМАТЕЛЬ,
  5. В каждой из позиций нащупайте точки, о которых здесь написано. А потом подпитайте Ваши точки по 1-2-3 минуты, держа внимание над головой.
  6. В настоящее время наиболее часто из встречающихся «фирменных знаков» античных ремесленников – это пометки различного рода на каменных плитах, из которых строились храмы.
  7. В то время как использование одного Laetrile во многих случаях оказывается эффективным, все же лучшие результаты обычно достигаются вместе с побочной терапией.
  8. В. Философия управления производством по принципу «Точно вовремя»
  9. ВЕЩЬ И ВРЕМЯ: УПРАВЛЯЕМЫЙ ЦИКЛ
  10. Включаются ли в стаж работы, дающий право на ежегодный основной оплачиваемый отпуск, непосредственно время ежегодного оплачиваемого отпуска?
  11. Внутренний мир» литературного произведения: пространство, время, событие.
  12. Во время Второй мировой войны


Последнее изменение этой страницы: 2016-03-17; Просмотров: 1036; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.023 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь