Катены и катенарный подход как отражение геотопологической дифференциации на склонах

⇐ ПредыдущаяСтр 14 из 25Следующая ⇒

В геоморфологии для объяснения ощутимых различий, наблюдающихся в пределах одного и того же склона при движении от вершины до подножья некоей положительной формы рельефа, было предложено понятие «катены». Строго говоря, термин был введен для отражения соответствия определенной последовательности почвенных разностей склонам определенной формы и литологии. Автор термина Дж. Мильн определили катену как «удобную для картирования единицу... группировку почв, которые хотя и отстоят друг от друга в естественной системе классификации вследствие коренных и морфологических различий, все же объединены в залегании условиями рельефа и повторяются в тех же соотношениях друг с другом всякий раз, как только такие условия имеют место». Английский геоморфолог А. Дж. Джеррард [7], в свою очередь, подчеркивал, что «ключом к выделению катены

и причиной, почему понятие катены так важно для изучения почвы и формы рельефа, является именно взаимодействие почв и форм рельефа и, следовательно, почвенных и геоморфологических процессов».

Основными процессами катенарной дифференциации — разделения приповерхностной толщи грунта на отдельные почвенные тела — являются плоскостная эрозия, оползание почвы и быстрое движение масс, причем дифференцирующий «вклад» тех или иных процессов контролируется крутизной конкретного участка и его положением на продольном профиле склона от вершины до подножья. С этих позиций любая местность с определенным рельефом состоит из зон выноса, переноса и аккумуляции, границы которых меняются в зависимости от целого ряда факторов (рис. 6.1). Выделяются статические и динамические причины катенарной дифференциации; в первые включаются крутизна склона и уровень грунтовых вод, а во вторые — местоположение участка на склоне. Однако очевидно, что на большинстве склонов имеет место взаимодействие между этими двумя группами процессов. Так, водопроницаемые пески вершины параболической дюны препятствуют перемещению материала вниз по склону — в этих условиях развитие катены контролируется в основном статическими причинами. Напротив, на крутых суглинистых склонах моренного холма определяющая роль переходит к процессам плоскостного смыва и образования делювиального шлейфа.

Существующие упрощенные взгляды на дифференциацию склонов перестали удовлетворять исследователей. Пристальное внимание к склонам на равнинах, сложенных рыхлыми отложениями и имеющих относительно мягкий рельеф (в том числе переживших четвертичное оледенение), привело к разработке новых подходов к классификации склонов и вычленению катен на их поверхности. Выяснилось, что склоны, как и их отдельные фрагменты могут быть классифицированы с использованием нескольких признаков в качестве оснований деления. Кроме привычных: длина склона и его крутизна — были добавлены следующие: форма склона в плане и форма склона в профиль. Форма склона в плане определяется характером плановых деформаций горизонталей — изолиний высот. С известным упрощением можно предположить существование:

• почти прямых склонов (фасов), характерных для отдельных
фрагментов речных долин или протяженных возвышенных гряд
типа озов;

• круговых склонов, свойственных округлым в плане морен
ным холмам и дюнам;

• дугообразных склонов, присущих любым вытянутым по од
ной из длинных осей холмам и грядам;

• косых топографических склонов, у которых угол крутизны
вдоль склона меняется и весь склон как бы «закручен» наподобие
лопасти пропеллера.

По форме склона в профиль выделились склоны:

• почти прямые (с неизменным уклоном от верхней части склона
до подножья), свойственные редким природным и многим искус
ственным или смоделированным человеком склонам (откосы на
бережных, насыпи дороги);

• вогнутые склоны, крутые в верхней части и выполажива-
ющиеся к подножью, характерные для некоторых отрезков реч
ных долин или коренных берегов озерных котловин;

• выпуклые склоны, пологие в верхней части и крутые в ниж
ней.

Кроме того, оказалось принципиально важным для классифицирования склонов обстоятельство принадлежности к положительной или отрицательной форме рельефа, поскольку очевидно, что склоны положительных форм рассеивают вещество и энергию'(точнее — литодинамические потоки), а склоны отрицательных форм их собирают, концентрируют.

Конкретные типы склонов укладываются в пересечения соответствующей классификационной матрицы (табл. 6.1), причем как это всегда бывает, выделяется группа «мыслимых», но не получивших развития в природе типов. Например, невозможно найти реальное соответствие концентрирующему выпуклому склону -независимо от его плановой формы (круговой или дугообразной) ровно как и рассеивающий вогнутый склон круговой формы может принадлежать разве что хорошо сохранившемуся стратовул-кану, но никак не моренному холму.

Выяснилось также, что в природе преобладают склоны сложной формы, в том числе комбинированные, т.е. состоящие из набора нескольких типов.

Так, скат крупной дюны, «надутой» на поверхности речной террасы, может быть выпуклым в верхней половине склона и вогнутым — в нижней половине склона. Скрупулезные исследования характера растекания и инфильтрации влаги (как атмосферных осадков, так и талых вод), а также изучение экзогенной геодинамики склонов (в частности, оползней, осыпей, эрозии) позволили получить более четкое представление о преобладании тех или иных процессов, важных для эволюции рельефа и формировании почвенного покрова.

Таким образом, «катенарный» подход позволил подтвердить интуитивно понимаемое своеобразие «места на склоне» через достаточно строгие представления о направлениях господствующих процессов, влияющих и на сам склон как арену развития ландшафтов, и на толщу слагающих его отложений как субстрат для почвообразования.

В самом начале XX в. Г. Н. Высоцкий предложил различать четыре типичных местоположения схематического профиля рельефа в равнинных условиях:

• водоразделы и склоны с глубоким уровнем залегания грунто
вых вод (плакоры);

• ложбины на водораздельной поверхности («нагорные ложби
ны»);

• нижние части склонов с близким уровнем грунтовых вод;

• понижения с выходами грунтовых вод.

Позднее, в 1938 г., Л. Г. Раменский разработал более подробную классификацию, в рамках которой все множество местоположений подразделялось на два главных типа: материковые и пойменные. Материковые, в свою очередь, подразделялись на верховые (с пятью подразделениями) и низинные (с четырьмя подразделениями) в зависимости от условий и характера увлажнения (атмосферное, грунтовое, натечное), а также потенциальных возможностей развития делювиальных процессов.

Впоследствии Б. Б. Полынов, развивая идеи геохимии ландшафта, подошел к классификации элементарных ландшафтов исходя из оценки условий миграции химических элементов и предложил различать три большие группы элементарных ландшафтов: элювиальные, супераквальные и субаквальные. В основе его классификации также лежит идея сопряженности фаций в закономерном ряду местоположений, причем в качестве главного фактора, как и у Л. Г. Раменского, выступает водное питание и сток. Однако его последователям стало очевидно, что между тремя основными типами существуют четко различимые переходы, поэтому М.А. Глазовская преложила более подробную схему, в которой подход Б. Б.Полынова был объединен с идеями Л. Г. Раменского. В итоге возникла схема, которая удовлетворяла интересам практики ландшафтно-геохимических исследований и потому со временем стала общепризнанной.

Более полное понимание причин и следствий различия мест на склонах привело к формированию в почвоведении и геохимии ландшафтов представлений о трех принципиально различных зонах продольного профиля склона: автономной, транзитной и аккумулятивной (рис. 6.2). Предполагалось, что с автономными зонами связаны привершинные субгоризонтальные элювиальные местоположения, развивающиеся независимо (автономно), что называется in situ (буквально — «на месте»). Для экосистем, развивающихся в транзитных местоположениях, определяющими являются процессы переноса вещества, в том числе влаги, и энергии с вышележащих поверхностей и склонов.

Наконец, аккумулятивные местоположения характеризовались исключительным поступлением вещества с вышележащих склонов и отложением их в пределах местообитаний зоны. Разработка

этих представлений оказалась чрезвычайно продуктивной, поскольку позволяла дифференцировать экотопы с разнонаправленными экзогенно-динамическими процессами (в разной степени эродированные почвы) и геохимическими процессами (элювиальные, транзитные, трансаккумулятивные и аккумулятивные геохимические ландшафты) (табл. 6.2).

Параллельно, как мы уже могли убедиться, биогеографами и геоботаниками развивались представления об факторально-эко-логических рядах как о последовательностях различных физиото-пов, закономерно сменяющих друг друга по профилю гомогенной поверхности рельефа. Так, в лесоведении на протяжении десятилетий разрабатывалась и уточнялась типология местообитаний в зависимости от мезорельефа, плодородия (трофности) субстрата, характера и степени увлажнения. Трофность и плодородие субстрата оценивались по богатству почв, почвообразующих пород и почвенно-грунтовых вод, учет всех этих факторов в совокупности позволял дифференцировать местообитания как «тро-фотопы». В рамках рассматриваемого трофогенного ряда удавалось объяснить различия между, на первый взгляд, схожими местообитаниями, поскольку плодородие в одних случаях может определяться характером четвертичных отложений (наличием карбонатных лессовидных суглинков, например), в других — притоком богатых по минеральному составу грунтовых воды, в третьих — подстиланием бедного субстрата более богатым, подходящим к

• относительно богатые (С);

• наиболее богатые трофотопы (D).

В рамках гигрогенного ряда выделяются местообитания, различающиеся по условиям увлажнения; в классическом варианте (по П. С. Погребняку) их выделяли следующим образом:

• крайне сухие местообитания (0);

• сухие местообитания (1);

• свежие местообитания (2);

• влажные местообитания (3);

• сырые местообитания (4);

• лесные болота (5).

Итоговая классификация местообитаний (экотопов) выстраивалась на пересечении двух осей катенарной дифференциации (тро-фогенной и гигрогенной), таким образом, получали фактораль-но-экологическую матрицу местообитаний.

Аналогичная концепция дифференциации местообитаний на катене была подробно разработана и в почвоведении, что вылилось в соответствующую матрицу катенарной дифференциации почв (рис. 6.3).

Итак, различные отрасли наук о земле постепенно разработали свои представления о первоэлементах пространственной дифференциации соответствующих сред: геологической, геоморфологической, геоботанической, геохимической, экологической. Эти представления довольно длительное время существовали автономно в рамках отдельных научных направлений и определяли расхождение терминологической базы многих дисциплин, отражавших одну реальность, каковой является ландшафтная оболочка — живая «пленка» земной поверхности. На наш взгляд, «параллельность» существования больше объяснялось отраслевой организацией науки и узкой специализацией теоретиков (в каждой из отраслей), чем принципиально невозможностью разработки единого терминологического поля. Так и «конкурировали» между собой долгие годы ценозы и биогеоценозы, ландшафты и природно-террито-риальные комплексы, фации и ассоциации, геокомплексы и геосистемы, культурные ландшафты и социогеоэкосистемы — до тех пор, пока становление конструктивной экологии (и ландшафтного планирования) не потребовало осмысления реально существовавшей (и признаваемой всеми) внутренней топологической структуры природного ландшафта.

6.1.2. «Зернистость среды» — определение единиц дифференциации ландшафтов

Во второй половине XX в. ландшафтоведами с разных методологических позиций были предприняты попытки обобщения отраслевых данных о дифференциации живой природы в рамках гео-

графической оболочки в виде учения о морфологии ландшафта. Эти попытки теперь представляются чем-то вроде «смутного времени» в физической географии, поскольку они вызвали «разброд и шатание» в стане ландшафтоведов и возбудили уже много лет не прекращающиеся научные дискуссии о размерности и статусе элементарных членений ландшафта, необходимости использования типологических (обобщающих) или индивидуализирующих (разделяющих) подходов для их классифицирования, способе выстраивания «единственно верной» иерархии размерных структур.

Возникшие разногласия, с одной стороны, провоцировали потребность в дальнейших теоретических изысканиях, с другой — определили на целые десятилетия отлучение результатов российского ландшафтоведения от практики природопользования, так как отраслевые специалисты попросту не рисковали пользоваться прикладными аспектами дисциплины со столь сложно устроенным теоретическим ядром.

В настоящее время по прошествии нескольких десятилетий можно констатировать, что разработка представлений о морфологии ландшафта не могла не привести к параллельному оформлению нескольких трактовок, познавательных моделей, созданных с разными целями и различающихся по содержанию отобранных признаков, но, тем не менее, истинных — каждая в своих условиях. Очевидно, что всякая модель отображает не сам по себе объект-оригинал, а то, что нас в нем интересует, т.е. то, что соответствует поставленной цели. Исследуя природные объекты, мы создаем познавательные модели, и именно цель моделирования диктует:

• какие стороны оригинала должны быть отражены в модели:
типологические или индивидуальные;

• какие признаки должным быть избраны в качестве оснований
для деления объема множества на каждой из ступеней классифи
кации;

• каким образом будет выстроена последовательность вложен
ных «первоэлементов» ландшафта для создания идеальной иерар
хии соподчиненных подструктур.

Таким образом, сложности на пути оформления морфологического ландшафтоведения отчасти имели субъективный характер, поскольку были связаны с разными представлениями исследователей об элементарности, во-первых, целевым характером конкретных моделей, во-вторых, и следовательно, с относительностью и условностью выделения частей модели состава ландшафта, в-третьих.

Объективные сложности становления концепции морфологии ландшафтов определялись культурным (или, во всяком случае, антропогенно-измененным) характером окружающих нас экосистем и тем обстоятельством, что их природная морфология

давно и основательно трансформирована человеческой деятельностью.

Но последнее обстоятельство только увеличивает дифференцирующее и индикационное значение рельефа, поскольку рельеф — не просто каркасный, но и наиболее консервативный элемент ландшафта. В культурном ландшафте рельеф играет роль пространственного вместилища и операционной единицы человеческой деятельности. Крестьянин распахивал поле от бровки до бровки, т.е. от одной характеристической линии рельефа до другой, зодчий выстраивал квартал от подножья холма до уступа террасы, а речники прокладывали фарватер от одного плеса до другого, углубляя плесовую лощину.

Следовательно, рельефу принадлежит особая роль: он хранит для нас параметры первичного местообитания, определившего тренд развития почвенно-растительного покрова в дикой природе. Даже будучи измененным, рельеф сохраняет «память» о своем прошлом состоянии, и этот компонент всегда старше почв и растительности на нем расположенных. Поэтому и в трансформированных человеком антропогенных экосистемах формы мезорельефа являются элементами «модели состава» культурного ландшафта. Освоение природы во многом было связано с первоначальной декомпозицией ландшафта именно по формам рельефа (в качестве зримых реперов узнавания-освоения), с последующим агрегированием этих элементов в рамках более крупной целостной системы — культурного ландшафта.

Наконец, особая и очень непростая проблема была связана с установлением идеальной размерности ландшафтных «первоэлементов» — частей модели состава различного иерархического уровня.

Разделение ландшафта на части до уровня, ниже которого разделение признается невозможным, породило череду споров о том, какой ландшафтный выдел можно считать первоэлементом и в какие элементы более высокого иерархического уровня эти элементы следует «укладывать». Проблема и в самом деле непроста: можно делить ландшафт моренной равнины на экосистемы холмов и понижений между ними, экосистемы холмов затем дифференцируются на экосистемы вершин, склонов и подножий, в свою очередь, экосистемы вершин можно расчленить на относительно ровные участки, небольшие своды и депрессии между ними, далее относительно ровные участки подразделяются на куртины (в зависимости от характера ассоциаций хвойно-широколиственно-го леса), наконец, эти куртины можно поделить на приствольные повышения и понижения между деревьями и т.д.; очевидно, что в рамках такой формальной логики легко дойти до отдельной кротовины или кочки. Однако в подобном поиске «атомарной элементарности» важно не потерять сущность ландшафта как физио-

номически однородной местности с характерным сочетанием рельефа, почвообразующих пород, почв и растительности. Ведь кротовина — это просто насыпной холмик, возникший в том месте, где кроту «заблагорассудилось» вылезти на дневную поверхность, а любая кочка — это либо заросший моренный валун, либо превращенный муравьями в рухляк и заросший травой и мхами пень. Где, на каком уровне «заканчивается» парцелла ландшафта и начинается муравейник? Ведь и самый элементарный уровень членения ландшафтной оболочки должен тем не менее оставаться ландшафтом, будь то фация или парцелла.

В этом смысле мы должны признать, что ландшафт — это промежуточная по критерию размерности и целостности система, которая, с одной стороны, не может быть однозначно разложена на составляющие ее систему части, с другой — не является отдельно взятым целым.

В конечном итоге осмысление этих положений привело к становлению концепции морфологического ландшафтоведения. Эта концепция включает в себя представления:

• о ландшафтном первоэлементе как элементе ландшафтной
структуры, не разложимом далее, во всяком случае, в рамках при
нятой модели ландшафта;

• о вложенности пространственных структур и процессов, и
иерархических уровнях ландшафтной дифференциации;

• о ведущих факторах ландшафтной дифференциации;

• об отношениях вложенных структур и смене факторов диф
ференциации на различных иерархических уровнях.

Исследования экологии ландшафта последних лет, в которых тщательные полевые наблюдения на стационарах сочетались с анализом дистанционных материалов (космоснимков), убедительно продемонстрировали, что определенные процессы имеют тенденцию доминировать в некотором отличительном, характерном масштабе времени и пространства. Это вынуждает нас признать, что понятие «зернистости» ландшафтной оболочки — более сложно, чем предполагалось ранее. Ландшафт как сложный природный объект может быть исследован в различных масштабах, т.е. с различной детальностью, при этом характер пространственной структуры ландшафта оказывается зависимым от территориального охвата исследований и предельного порога «различимости», который определяется спецификой применяемых методов. В случае с космическими дистанционными материалами — это разрешающая способность «оптики».

Любой участок на земной поверхности представляет собой поле с различной мозаичностью элементов ландшафтной оболочки, что отображается на космоснимках в их спектральной яркости. Причем, чем крупнее масштаб изображения, тем подробнее проявляется свойственная природным ландшафтам многоконтурность эле-

ментов рельефа. На снимках болота в холмисто-моренном ландшафте в масштабе 1: 1000, можно выделить кочки на грядах, мелкие понижения и другие элементы той же размерности. При уменьшении масштаба съемки минимальными видимыми деталями изображения становятся более крупные объекты, например гряды, или объекты, обладающие высокой яркостью. Главным преимуществом дистанционных съемок является отображение в прямом виде закономерностей взаиморасположения элементов ландшафта одного и того же уровня пространственного обобщения, создающегося оптической генерализацией снимаемой территории. Но следует учитывать, что при любой съемке элементы земной поверхности получают разномасштабное изображение на плоскости в пределах одного кадра: на возвышенных частях или вершинных поверхностях масштаб оказывается крупнее, а в долинных или на низменных равнинных — мельче (рис. 6.4). Соответственно на снимке или

карте контур одного или того размера отображает разную фактическую площадь его на земной поверхности: на вершинах меньше, в долинах крупнее, а на склонах — искаженную по форме и естественно в размерах, т.е. генерализованность ландшафтной покрова на вершинных поверхностях и в долинах разная [1].

Таким образом, характер пространственной структуры ландшафта оказался тесно связанным с субъективными факторами — масштабом исследований и разрешающей способностью метода. Эта проблема, названная проблемой «плавающего масштаба и изменяющейся зернистости среды», тем не менее не опровергает возможностей ландшафтного картографирования.

В этой связи следует понимать, что при составлении обычных, как правило типологических, ландшафтных карт на каждом конкретном иерархическом уровне размеры элементарной территориальной единицы должны сопоставимы с «зернистостью структур» этого уровня.

В классическом ландшафтоведении так называемой солнцевской школы (названной так по имени ее родоначальника — географа Московского государственного университета Н.А.Солнцева) еще в 1950-х годах сложились «канонические» представления об уровнях ландшафтной дифференциации, тогда же и были предложены (хотя и признаются не всеми) соответствующие классификационные единицы.

Для низшего (начального уровня) ландшафтной дифференциации были предложены термины: микроландшафт (С. П.Смелов, Н.А.Гвоздецкий), фация (Л.С.Берг, Н.А.Солнцев), биогеоценоз (В.Н.Сукачев), элементарный ландшафт (Б.Б. Полынов). В классической московской школе утвердилось понятие фации в значении элементарного ландшафта, хотя научные дискуссии по этому поводу исчисляются многими сотнями страниц. В настоящее время уже очевидно, что каждый из участвовавших в спорах исследователей имел свой личный опыт изучения ландшафтов в разных регионах страны с явно различной зернистостью (дисперсностью) ландшафтной оболочки.

Итак, фация (от лат. fades — «лицо», «облик») в ландшафтоведении — структурная часть урочища; элементарная морфологическая единица географического ландшафта; простейший природный территориальный комплекс, на всем протяжении которого сохраняются один литологический состав, характер рельефа и увлажнения, микроклимата, почв. Фация служит первичной функциональной ячейкой ландшафта, поскольку именно в ней происходят основные процессы круговорота вещества и трансформации энергии в геосистемах. На фациальном уровне реализуются все вертикальные межкомпонентные связи в ландшафте. Именно к фациям относится, как правило, первичная географическая информация, «добываемая» исследователями в полевых условиях.

Фациями можно считать разнотравно-злаковый луг пойменной гривы небольшой реки или лишайниковый бор на вершине параболической дюны. Таким образом, фация включает один или серию близких биоценозов — геоботанических ассоциаций. Говорить о размерности фаций в связи с вышеизложенными замечаниями довольно рискованно, но, в общем случае, фации занимают ареалы площадью от нескольких десятков до первых сотен квадратных метров. По всей вероятности, фациям соответствуют микроструктуры (элементарные почвенные структуры), обусловленные сменой или разной интенсивностью почвенных процессов: подзолистого, глеевого, торфообразования, почвенной эрозии, гумусовой аккумуляции. Микрорельеф — наиболее распространенный фактор образования микрокомбинаций, хотя могут работать и другие «тренды» дифференциации почвенного покрова (неоднородность и разная мощность почвообразующих пород).

А. Г. Исаченко подчеркивает динамичность и недолговечность фаций как свойство, вытекающее из незамкнутости фации и ее зависимости от потоков вещества и энергии поступающих из смежных местоположений и в них уходящих. В рамках фации воздействие биоты на косную часть ландшафта проявляется значительно ощутимее, чем в масштабах целого ландшафта: конкурентные взаимоотношения сообществ (например, лесных и болотных), их сукцессионные и возрастные смены приводят к трансформации всего облика фации, но не ландшафта в целом. Абиотическим компонентам фации также присуща собственная динамика (рост оврагов, наращивание аллювия на вершине пойменной гривы, заиление старицы, плоскостной смыв на склоне), однако происходящая при этом трансформация не меняет характера ландшафта в целом.

Саморазвитие биоты зачастую определяет некоторую внутреннюю неоднородность фации: куртинное расположение деревьев и кустарников, щеток елового подроста, случайное размещение ветровальных окон, «пятнистость» подушек мохово-лишайникового покрова. Возникающие подобным образом отдельные участки внутренней мозаики биогеоценозов именуются парцеллами.

Экологический ряд биогеоценозов южной тайги, с которого мы начали рассмотрение внутренней структуры ландшафта, является одним из примеров факторально-динамического ряда, т.е. ряда закономерно (в соответствии с изменением ведущего фактора дифференциации) сменяющихся пространственных местоположений: физиотопов, экотопов, геотопов. В зависимости от того, какой фактор является ведущим фактором дифференциации, в разных условиях могут получать реализацию различные специфические факторально-динамические ряды. Так, фации, формирующиеся в условиях преимущественного воздействия субстрата, образуют сублитоморфный ряд, при усиливающемся влиянии увлаж-

нения — субгидроморфный, при воздействии многолетней мерзлоты — субкриоморфный и т.д.

Принцип факторально-динамических рядов в пределах одного ландшафта разрабатывали В. Б.Сочава [44] и А.А. Крауклис [25]. При этом они исходили из представлении о наличии в каждом ландшафте некоторой фоновой «нормы», т.е. эталонной, типичной для данных условий фации. Как правило, таким эталоном оказывается коренная плакорная фация, расположенная в пределах хорошо дренированного водораздельного местоположения с суглинистыми грунтами. Опыт полевых исследований и крупномасштабного картирования фаций показал, что в подавляющем большинстве ландшафтов наиболее универсальным является фак-торально-экологический ряд, в котором местоположение как элемент орографического профиля «контролирует» все остальные свойства биогеоценоза или, иными словами, наибольшее распространение в любых ландшафтах имеют геотопологические экологические ряды.

Закономерное сочетание фаций образует урочище. Этимология этого древнерусского слова неоднозначна, но очень вероятно, что оно возникло в результате взаимодействия человека с ландшафтом. Согласно Владимиру Далю, «урочить — срочная задача ученику или рабочим... Урочище... — всякий природный знак, мера, естественный межевой признак, как: речка, гора, овраг гривка, лес и пр. Встарь принимали за урочище и одиночное дерево, и пень, отчего выходила большая путаница по межам...». «Путаница» перешла и в ландшафтоведение, поскольку согласно определению энциклопедического словаря урочище — «низшая единица физико-географического районирования: морфологическая часть географического ландшафта: моренный холм, солончаковая впадина и др.; сопряженная система фаций с достаточно однородными увлажнением и почвенно-растительным покровом». Здесь процедура районирования некорректно отождествлена с процедурой типологической классификации ландшафтных единиц низшего иерархического уровня. Это различие принципиально для практики: картографические результаты физико-географического ландшафтного районирования выглядят как индивидуальные ландшафты, выделенные дедуктивным путем (район делится на различные индивидуальные ландшафты, ландшафты на индивидуальные урочища, урочища на фации), причем контур каждого выдела укладывается в единый ареал. Напротив, при типологическом картографировании ареал типа урочища может быть кластерным, т.е. разорванным. Так, однотипное урочище пойменных грив на дне речной долины будет показано одним знаком (цветом, штриховкой) для всех подходящих под этот тип пойменных грив.

При внешней схожести представлений о иерархической структуре ландшафта (фации, урочища, местности, ландшафты) опе-

рации типологического картографирования и физико-географического ландшафтного районирования принципиально различны. Подчеркнем также, что для применения на практике в границах сколько-нибудь обширных территориях (скажем, при ландшафтном планировании в масштабе национального парка, сельского района или крупного города) процедура типологического картографирования является единственно приемлемой и конструктивной, так как не представляется возможным выработать правовые регламентации (режимы использования) для бесконечного числа индивидуальных ландшафтов.

Итак, урочище — это сопряженный набор фаций, объединяемых общей направленностью физико-географических процессов и приуроченных к одной мезоформе рельефа на однородном субстрате (под сопряженностью в данном случае понимается закономерная согласованность взаиморасположения).

А. Г. Исаченко [15] подчеркивает, что урочища наиболее отчетливо выражены в условиях расчлененного рельефа с чередованием выпуклых (положительных») и вогнутых («отрицательных») форм мезорельефа: грив и межгривных понижений пойм, дюн и междюнных западин террас, моренных холмов и депрессий между ними, оврагов и межовражных плакоров. В пределах положительных интенсивно дренируемых форм происходит вынос вещества, стекание холодного воздуха, формируются фации элювиального типа, в то время как в отрицательных — супераквальные фации. На обширных плоских междуречьях, где нет контрастных форм мезорельефа, формирование урочищ определяется различиями в свойствах подстилающих материнских пород (их механическим составом, мощностью) и удаленностью от тальвегов естественного дренажа. В переходных условиях, когда разные растительные сообщества оказываются в одинаковой экологической обстановке, решающую роль в дифференциации урочищ могут сыграть конкурентные взаимоотношения между сообществами.

Урочищам соответствует определенный уровень организации почвенного покрова — его так называемые сочетания (формирующиеся на мезоформах рельефа), компонентами которых могут быть и элементарные почвенные ареалы, и микроструктуры.

Урочище — важная промежуточная ступень в геосистемной иерархии между фацией и ландшафтом. Именно урочище служит обычно объектом полевой ландшафтной съемки, а также ландшафтного дешифрирования аэрофотоснимков. Обычно при выделении ландшафтов «снизу», т.е. на основе их морфологического строения, географы опираются в основном на изучение урочищ и их характерных пространственных комбинаций. В прикладных ландшафтных исследованиях: при учете и оценке земель, ландшафтном планировании — роль территориальной единицы также играет урочище.

Практикой картографирования принято деление урочищ на доминантные урочища, наиболее распространенные в ландшафте, и подчиненные урочища, второстепенные по занимаемой площади. Деление это имеет смысл только в применении к конкретному ландшафту, так как роль однотипных урочищ в разных ландшафтах может оказаться неодинаковой: доминантные урочища одного ландшафта могут перейти на подчиненное положение в другом. Но часто для морфологии ландшафта характерно сочетание двух сопряженных типов урочищ, например грядовых и ложбинных, которые можно рассматривать как содоминантные.

Другие географы предлагают использовать на данном иерархическом уровне ландшафтной дифференциации понятие простых и сложных урочищ (А.Г.Исаченко, [15]), или надурочищ (Д.Л.Арманд, [2]). Если простые урочища связаны с четко обособленной формой мезорельефа или участком водораздельной равнины на однородным субстрате с однородными условиями дренажа, то сложные урочища формируются при следующих условиях:

• крупная мезоформа рельефа с наложенными или врезанны
ми мезоформами второго порядка (балка с дном, гряда с лощи
нами, заболоченная котловина с озером);

• в пределах одной формы мезорельефа, неоднородной лито-
логически, например балка, вмещающая в себя верховье (полуза
дернованный овраг в покровных суглинках, подстилаемых море
ной), среднюю часть (сырая балка с оползневыми склонами,
вскрывающая юрские глины), низовье (сухая балка, вскрываю
щая известняки);

• доминантное водораздельное урочище с мелкими фрагмента
ми второстепенных урочищ или отдельными чуждыми фациями
(болотными западинными, карстовыми);

• двойные, тройные урочища (например, система слившихся
верховых болотных массивов, каждый из которых представляет
собой самостоятельное урочище (А.Г.Исаченко, [15]).

Следующая единица ландшафтной структуры — местность — также признается не всеми географами. Двойственность этого термина заключена уже в его этимологии, ведь как известно, «ландшафт» в буквальном переводе и есть «местность с характерным обликом». Тем не менее категория местность, как и урочище, перешла из практики районирования в практику типологического картографирования.

Местность в региональном смысле — наиболее крупная морфологическая часть географического ландшафта: группа урочищ, образующих отдельные крупные формы рельефа (долины, водораздельные поверхности, горные цирки и др.). Однако при типологическом картографировании семантическая нагрузка этой структурной единицы меняется, местность — это участки ландшафта с

определенным площадным соотношением одних и тех же типов урочищ (комплекс урочищ).

Причины обособления местностей и их внутреннее строение очень разнообразны, но наиболее типичными можно считать следующие варианты:

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒