Фатьяновцы и финно-угры в ландшафтах лесной зоны

В начале II тысячелетия до н.э. племена лесной зоны соверша­ют очень важный «скачок» в своем развитии: у них появляются основы производящего хозяйства. Если в более древние времена человек практически исключительно присваивал то, чем могла одарить его природа: корневища и плоды съедобных растений, мясо рыбы и птицы, мед диких пчел и т.п., то начиная с «неоли­тической революции» возникают и становятся все более изощ­ренными приемы производства различных «полезностей». Чело­век сам пытается выращивать необходимые ему растения, одо­машнивает и содержит около себя нужных ему животных.

Переход от простого потребления ко все более сложному про­изводству был настолько важным моментом в развитии человече­ства, что у историков это явление получило название неолитиче­ской революции.

Неолитической революции благоприятствовали и природные условия: начиналось медленное снижение уровней водоемов, на освобождающихся от воды пространствах долин формировались поемные ландшафты лесо-лугового типа. Они осваиваются фать-яновцами — представителями обширной этнической общности куль­тур боевых топоров и шнуровой керамики, ареал влияния которых захватывал огромную территорию от Западной Европы до Преду-ралья.

Каменные топоры являются материальным символом этой куль­туры и представляют образчик трудолюбия, помноженного на отменный художественный вкус. Сделанные из притащенных лед­ником обломков очень твердых пород, они имеют безупречную форму: острая рубящая часть чуть опущена по отношению к тупой

ЧПП

«бьющей», оба конца соединяет так называемый литой шов, не имеющий никакого функционального назначения и прорезанный по верху изделия исключительно для «дизайна», точно в центре массы топора — совершенно круглое сверленное отверстие под деревянное топорище (рукоятку).

Судя по археологическим данным, центр и север Русской рав­нины были широко освоены и заселены племенами фатьянов-ской культуры в поздненеолитическое время. Археологами на ос­нове многолетних полевых исследований были выделены четыре этапа в развитии фатьяновской культуры, причем каждый из них отличается не только особенностями предметно-материальных атрибутов быта, но и приуроченностью поселений к определен­ным местоположениям во вмещающем ландшафте. Памятники первого (Ивангородского) этапа располагались на уровне совре­менной поймы или еще ниже — на уровне подошвы современно­го пойменного аллювия. Значит, фатьяновцы проникли в наши края по речным долинам, устраивая свои стойбища вблизи русел рек. Могильники второго {Никулъцжского) этапа развития фать­яновской культуры «тянут» к хорошо дренированным водно-лед­никовым и моренным холмам вблизи небольших речек и ручьев. Следовательно, они осваивали водоразделы, отходя от русел сред­них рек и поднимаясь все выше по руслам совсем небольших при­токов. Третий (Волосовский) этап характеризуется дальнейшим продвижением могильников на водоразделы, вершины и своды высоких моренных гряд. Наконец, на четвертом (Бунъковском) этапе погребения курганного типа располагаются на всех топо­графических уровнях. Поводом к столь широкому расселению мог стать демографический скачок, связанный с появлением моло­чного хозяйства. Распространению фатьяновских стойбищ способ­ствовала и природная обстановка — просветленные после очеред­ного (суббореального) похолодания редкостойные широколиствен­ные и светлохвойные леса в долинах и на террасах рек с много­численными полянами.

Последовательность освоения территории фатьяновцами — дви­жение по долинам малых рек от низовий (часто — стрелок на Волге) к истокам с подъемом на водоразделы более высокого порядка — впоследствии повторили более поздние народы, в том числе и славяне. Долины крупных рек Волги, Оки, Камы были не вполне удобны для поселений в силу их высокой поемности (не­предсказуемых и разрушительных разливов), обилия староречий и болот, жесткого ветрового режима. Более выгодными во всех отношениях оказывались контактно-ландшафтные участки, так называемые экотоны — склоны невысоких холмов, отрывающие­ся в долины небольших водотоков, озерные побережья, сохра­нившие останцы широколиственных рощ с участием дуба, вяза, липы и лещиной в подлеске.

История освоения лесной зоны Европы — это, прежде все­го, история борьбы человека с лесом. Поросшие дремучими чащами водораздельные пространства были долгое время недо­ступными для человека, неслучайно у фатьяновцев, вооружен­ных каменными, а позднее — бронзовыми топорами, продви­жение по территории Волго-Окского междуречья заняло более шести веков. Непосредственная рубка леса не могла быть ос­новным способом расчистки территории от зрелых деревьев с мощными стволами и массивной кроной. Экспериментальная археология дает реальные доказательства того, что каменные, бронзовые и даже первые железные орудия были не слишком производительными.

В первой половине I тысячелетия до н. э. на территории центра и севера Русской равнины разворачивается деятельность финно-угорских племен, в основе хозяйства которых несмотря на значи­тельную роль охоты и рыболовства лежало земледелие с господ­ством подсеки.

В основе агротехники подсеки — естественное плодородие лес­ных почв, удобренных золой. Чаще всего подсеку устраивали на ровных, хорошо дренированных супесчаных или легкосуглини­стых участках — террасовых площадках малых и средних рек и смежных с ними склонах водоразделов. В финно-угорском вариан­те подсеки семена бросали в почву непосредственно после сжига­ния без какого-либо предварительного рыхления почвы, чтобы использовать свежую золу и еще сохранившееся после прожига тепло земли. Подготовленное таким образом примитивное поле эксплуатировалось три-четыре года, после чего неизбежно насту­пало вымывание минеральных веществ из корнеобитаемого слоя («выщелачивание») и общее падение плодородия участка. Забро­шенная подсека могла впоследствии использоваться для выпаса скота и тогда на участке получали развитие пастбищные расти­тельные сообщества.

Вообще, едва ли возможно точно определить рубеж оконча­тельного утверждения земледелия как основы производящего хо­зяйства. С одной стороны, земледелие на территории северной части Восточной Европы никогда не было гарантированным: с самого момента появления надежных письменных источников встречаем мы постоянные упоминания о необычайных холодах, жестоких «градах, побивших землю», бесконечных дождях, ливших «три года кряду», или длящейся столько же лет «великой» засухе. С другой стороны, ландшафты лесной зоны обладали способностью к быст­рому восстановлению своего первозданного состояния: раскорче­ванная с таким трудом земля, теряла плодородие через 10— 15 лет использования и после заброса сравнительно быстро возвраща­лась в «лоно природы». Выраставший на месте землянки с «польцом» вековой лес мог спрятать под своим пологом любые

 

признаки недолгого и непрочного хозяйствования человека. Все это и определило сохранение элементов присваивающего хозяй­ства (охоты, рыбной ловли и собирательства) вплоть до середины

II тысячелетия н.э.

Оценить масштабы воздействия подсечно-огневой техники на ландшафт весьма затруднительно, поскольку неизвестно, в каких пропорциях подсека сочеталась с пойменным земледелием и на­сколько широко она была вообще распространена. Тем не менее и такое хозяйствование, по-видимому, могло спровоцировать «ме­стный экологический кризис», который получал развитие на от­дельных участках речных долин. Распаханные склоны становились ареной активизации плоскостного смыва, шлейфы склоновых от­ложений спускались до речных русел, тем самым привнося в реки огромное количество постороннего материала. Этот дополнитель­ный аллювий укладывался в русловом ложе, создавая новые от­мели. Весной реки, разливаясь, выносили дополнительные пор­ции аллювия на дно долины, вызывая местное погребение куль­турного слоя. Поэтому унифицированные прослойки мощностью в несколько сантиметров можно нередко встретить на глубине 0, 5 — 0, 8 м в разрезах пойм Волги и ее притоков вблизи селищ финно-угорских племен.

7.3. Земледелие и зарождение культурного ландшафта Северо-Восточной Руси

В конце I тысячелетия н.э. на территории Восточной Европы появились славянские племена, которые осваивают территорию с опорой на уже затронутые в хозяйственном отношении фрагмен­ты ландшафтной мозаики.

Так же как и финно-угры, славяне широко прибегали к техни­ке подсеки, но уже более в совершенном и менее истощительном по отношению к природе варианте. На выбранном участке произ­водили «подчерчивание» деревьев (т.е. сдирали кору по кольцу), затем участок окапывался рвом (во избежание возгорания на смеж­ных территориях) и прожигался. Освобожденные таким образом от леса участки затем на протяжении пяти—десяти лет использо­валась под сенокос или выпас; за это время мощеные корневища перегнивали, что значительно облегчало тяжкий труд по раскор­чевке «огнища». Только после сжигания выкорчеванных и просу­шенных корней участок распахивали и засеивали зерновыми. В этом усовершенствованном виде, называемом перелог, подсека просу­ществовала не одно столетие, сопровождая уже утвердившееся пашенное земледелие и оставаясь единственным способом осво­ения целинных земель в таежной зоне [21]. История подсечного освоения отражена в десятках названий многочисленных селений:

г

Выгарь, Гарь, Жар, Горелово, Жары, Жарки, Огнивники, Ожи-гино, Опалево, Палы, Пенье, Дорок, Дорки.

Разработка завалуненных полей, только что освобожденных от леса, предъявляла особые требования к орудиям обработки, ко­торые поэтому должны были отличаться прочностью. Такими ору­диями были соха, рало и плуг. И рало, и ранний плуг в большей степени рыхлили почву, не переворачивая пласта, в отличие от сохи и позднейшего плуга. Таким образом, плоскостной смыв и линейная эрозия, приводящая к образованию промоин и впослед­ствии оврагов были минимальны.

Раздвоенные сошники асимметричной формы были найдены в самом центре Северо-Восточной Руси на территории бывшего Ярос­лавского уезда в слое, относимом к XI —XII вв. Самая ранняя на­ходка стального лезвия лемеха, обнаруженная на селище Золото-ручье близ г. Углича датируется также XI —XII вв., однако, по­скольку плуг требовал большей тягловой силы и вообще был более дорогим орудием, можно полагать, что наибольшее распростране­ние имела древнерусская соха.

Сама по себе техника вспашки сохой не вела к серьезной транс­формации почвенного покрова, однако рыхление почвы облегча­ло ее последующий смыв, поэтому следы древнего земледелия в виде окультуренных горизонтов практически не сохранились до нашего времени. Даже очень слабый смыв, длящийся десятилети­ями, постепенно уничтожает все следы былого использования, выводя на дневной свет почвообразующую породу. Наконец, сле­дует учитывать, что рост населенных пунктов приводил к наступ­лению селитьбы на близлежащие (наиболее древние) пашни и их поглощению застройкой.

Следы подсеки в почвах обнаруживаются довольно легко — это мелкие угли, а также прокрашенные гумусом слои почвен­ного профиля, как правило, находящиеся на глубине 30 — 40 см. Влияние подсеки на почвы оценивается неоднозначно. Есть мнение, что подсека — это коренная перестройка ландшафта, при которой катастрофически нарушается обмен веществ, по­скольку выгорает и минерализуется органическое вещество ра­стений и гумуса, усиливаются процессы вымывания. Это позво­ляет предположить, что процесс оподзоливания почв связан, т.е. спровоцирован или активизирован, подсечно-огневым зем­леделием.

Подсека — классический пример экстенсивного ведения сель­ского хозяйства, когда угодье, в первый год дававшее высокие урожай, через пару лет забрасывается и зарастает лесом. Как отме­чали В.В.Осипов и Н.К. Гаврилова [33], подсечное земледелие по своей сущности не могло совершенствоваться. Восстановление плодородия почвы первоначально достигалось путем применения пара — отдыха почвы, сочетавшегося с мероприятиями по ее об-

 

работке и удобрению. Прочная победа паровой зерновой системы земледелия в тайге могла быть обеспечена только при условии удобрения полей, между тем даже в источниках XV в. «гной», т.е. навоз, упоминается крайне редко.

Подсеки, как и перелоги, как бы воспроизводили самих себя в одних и тех же ландшафтах. Выжженная, обработанная и засеянная лесная площадь даже после однократного использования (один — четыре года) надолго приобретала черты, отличавшие ее от дев­ственного леса. Впоследствии под новую расчистку старались вы­бирать уже использованные участки в стадии лесовозобновитель-ной сукцессии — с лиственным или смешанным лесом, вырос­шим до размеров «в кол, жердь». Это, вероятно, было связано с тем обстоятельством, что самой трудоемкой операцией в подго­товке поля была «раскорчевка огнища» — выкапывание и вывора­чивание полусгоревших пней вековых деревьев. Мелколиственный «жердняк», поднявшийся на месте заброшенного поля, мог выго­рать практически полностью, а оставшиеся корни вынимались значительно легче. Периодичность подсек на одном и том же уча­стке составляла 15 — 30 лет, что совпадает с периодом хозяйствен­ной активности одного поколения, сохранявшего и передававше­го знания о ландшафте следующим поколениям.

С момента славянского расселения и начала повсеместного рас­пространения пашенного земледелия пространственная структу­ра ландшафта подвергается существенным изменениям. Диффе­ренцировались ландшафты с пашенными лесами (т.е. с чередова­нием подсек, перелогов и первых стадий лесовосстановительных ландшафтных смен — сукцессии) и дикими лесами. Мозаичный лес­ной покров с обилием мелколиственных пород (ольхи серой, ивы, осины) и разнотравья, образующийся в результате длительного ведения подсечного хозяйства в ландшафтах с преобладанием ель­ников (в раменях) исстари называли лядом. Термин «лядо», «ля­дина», входит в состав многих топонимов центра и севера Рус­ской равнины. Лядинные ландшафты отличались дробным фес­тончатым рисунком. Здесь всегда существовали участки, длитель­но зарастающие лесом, они использовались как источник древе­сины, для выпаса скота и покосов (поскольку после подсек на­почвенный покров обогащается разнотравьем), сбора грибов и ягод. В то же время такие лесные участки составляли земледель­ческий резерв и были объектом для расширения пахотных угодий в ходе новой волны освоения ландшафтов.

Уже в XII в. ряд областей Северо-Восточной Руси выделяется высоким уровнем пашенного земледелия и значительными пло­щадями распаханных земель. Самостоятельное значение как райо­ны полевого пашенного земледелия приобретают Углече Поле, окрестности озер Неро и Плещеева и в особенности ополья — обезлесенные равнины на лессовидных суглинках; именно в этих

очагах возникают древние русские поселения — Углич, Ростов, Переславль-Залесский, Владимир, Ярославль, Суздаль.

Единственным надежным доказательством происхождения из­менений в ландшафте на расстоянии в 1000 лет может служить споро-пыльцевой анализ, поскольку частицы пыльцы могут со­храняться в почве многие столетия. Именно со временем славян­ского расселения палеогеографы связывают появление в пыльце­вых спектрах почв пыльцы собственно злаков и сопутствующих им типичных сорных видов. Залужение обширных участков обна­руживается по возрастанию пыльцы лугового разнотравья. Широ­кое распространение селитебных мест, т. е. мест поселений, при­водит к возникновению свалок и сопутствующих им раститель­ных сообществ, включающих лопух большой, крапиву, лебеду и т.п., получивших название рудеральных комплексов.

Рисунок освоения начала II тысячелетия н.э. — соотношение в пространстве селитебных, пашенных, пастбищных территорий с естественным ландшафтом — определялся гнездовой системой расселения, при которой в центре округлого освоенного ареала располагалось село, а вокруг него семь-восемь малодворных кре­стьянских поселений.

Следующая волна освоения, распространившаяся на русский север, была связана с татаро-монгольским нашествием, когда население более южных районов хлынуло в лесную зону. На смену подсеке — экстенсивной форме освоения, сыгравшей свою роль на пионерных стадиях освоения, приходит паровая система зем­леделия. Переход осуществлялся постепенно за счет продления эксплуатации подсечных участков в результате более глубокой распашки усовершенствованной сохой, отвода участков под «роз­дых», когда поле оставляли незасеянным и неоднократно перепа­хивали его в течение всего лета. Почвы, таким образом, постепен­но меняли свою структуру, окультуривались, поэтому неудиви­тельно, что уже в XIV в. пустоши воспринимались земледельцами как практически готовые к освоению участки и ценились гораздо выше целинных земель. Окультуривание почв — одно из важней­ших последствий распашки таежных ландшафтов. В ходе земле­дельческого использования почти полностью трансформировалась верхняя часть почвенного профиля: формировался один (или два — пахотный и старопахотный) гумусово-аккумулятивный горизонт общей мощностью до 35 — 45 см. В зоне так называемой плужной подошвы развивалось уплотнение почвы. Вымывание из верхних горизонтов почвы органических и минеральных соединений сдер­живалось внесением удобрений.

Другим вариантом перехода к паровой системе земледелия была ситуация, когда после прекращения посевов проводилась чистка и устраивались сенокосы и пастбища, ибо уже в то время знали по опыту, что окультуренность почвы сохраняется дольше под

лугом, нежели под лесом. Это обстоятельство, а также потреб­ность в удобрении полей не могли не вызвать одновременного развития животноводства.

На территории России в XII —XIV вв. животноводство включа­ло в себя уже все современные отрасли и, естественно, нуждалось в кормовой базе — заготовка кормов велась на обширных сено­косных угодьях, из которых наиболее ценились «наволоки» и «по­жни», т. е. сенокосы речных пойм и озерных котловин. Поскольку благоприятные долинные луга можно было найти далеко не вез­де, потребность в кормовых угодьях удовлетворялась и за счет за-лужения водораздельных пространств. Место для покосов готови­лось как подсекой, так и путем вырубки и расчистки леса и кус­тарника. Такие участки отличались от расчищаемых под посевы зерновых хлебов «притеребов» и назывались роскосями.

Залужение больших по площади водораздельных пространств было серьезным вмешательством в естественную структуру ланд­шафтов. Именно в результате сведения лесов и олуговения об­ширных площадей возник считающийся ныне зональным дерно­во-подзолистый почвообразовательный процесс. Сам по себе ело­вый опад не дает того богатства органики, которое необходимо для образования гумусовой прослойки. Дерновый процесс полу­чил развитие на водоразделах только после осветления или пол­ного сведения лесов. Современные вторичные ельники с дерно­во-подзолистыми почвами возникали после зарастания лесом уча­стков, переживших несколько веков назад стадию подсеки, рас­пашки и (или) залужения.

Итак, культурный земледельческий ландшафт русского сред­невековья представлял собой уже довольно сложное образование. Основной единицей расселения и одновременно аграрной едини­цей к XIV в. стала деревня.

Прибрежные (на малых реках) поселения чаще всего наследо­вали древние славянские селища и имели линейную планировку. На надпойменных террасах дома выстраивались вдоль бровки тер­расы, выходя к реке фасадом; на пологих склонах долин дома часто «смотрели» наверх, а вниз к пойме спускались «зады» — деревенские огороды. Приозерные поселения получали кольце­вую планировку, жилая застройка выстраивалась подковой вдоль

береговой линии.

Водораздельных поселений до XV в. было сравнительно мало, приурочены они были к небольшим запрудам, ручьям и имели случайную планировку — кучную, звездообразную, продиктован­ную, как правило, пластикой рельефа и взаиморасположением транспортных путей. Так возникали «крестовые» планировки, когда застройка осуществлялась вдоль перекрещивающихся между со­бой дорог. Эти типы поселений чаще всего встречались на хорошо Дренированных холмистых моренных и водно-ледниковых равни-

нах (рис. 7.4). На слабодренированных равнинах основной море­ны, так же как и на заболоченных поверхностях водно-леднико­вых равнин, расселение было редким и населенные пункты рас­полагались вдоль крупных рек, возле придолинных склонов (рис. 7.5). На моренных равнинах селения «тяготели» к плосковершин-

ным супесчаным камам; на пространствах долинных зандров и пойм крупнейших рек активно заселялись сухие возвышенные гпялы получившие название вереи.

^Р йкружавший освоенные участки лес был источником многих благ ощутимым подспорьем в быту и нелегкой борьбе за суще­ствование Лес давал крестьянину добавку к скудному рациону Дикорастущие плоды и ягоды, грибы и травы), дрова для отопле­ния строительный материал для жилья. Дома, орудия труда, оча­ги печи, кузнечные горны существовали и действовали только благодаря дереву и древесному углю, который также получался из дерева углежогами в специальных ямах в лесу. В лиственных рощах Уготавливали дубовое корье для дубленья кож, липовую и иво­вую кору (лыко) для плетения обуви и предметов хозяйственного инвентаря и многое другое. В целом с учетом всех видов пользова­ния на каждого сельского жителя региона требовалось 1, 0- 1, 5 га

^Охотничьи угодья, располагаясь в лесу (на опушке, просеках) и служа как бы границей обитаемого пространства, также были частью культурного ландшафта и высоко ценились вместе с паш-нямП лугами Угодья простых крестьян - путиш - представля­ли собой лесные тропы с установленными на них «тенетами» (се­тями) капканами самострелами, западнями и другими орудия­ми самолова. Ближе к воде на заросших водными растениями по­бережьях озер или рек устанавливались переметные сети («пере­веси») для отлова взлетающий с зеркала воды дичи. Для княже­ской охоты, обставленной более роскошно: на лошадях, с соба­ками и загонщиками, - устраивали специальные «зверинцы» -просветленный специальными просеками леса близ княжеского жадьбища О существовании подобных угодий свидетельствует со­хранившееся до нашего времени название населенного пункта Зверинец расположенного в бывших княжеских землях недалеко

от Ростова Великого. Охотничьи угодья феодалов, сами усадьби-ща, плодовые сады при древних поселениях и окружающие их лесные угодья стали прямыми предшественниками позднейших культурных парковых ландшафтов.

С конца XIV в. и на всем протяжении XV в. территории русского центра и севера вовлекаются в процесс нового массового осво­ения земель, вызванный формированием русского централизо­ванного государства. Процесс этот в отечественной истории полу­чил название внутренней колонизации, под которой подразумева­ют распашку и заселение земель, обойденных при первичном за­селении края (вследствие нехватки сил и несовершенства техни­ческих средств).

Внутренняя колонизация сопровождалась усложнением мето­дов и совершенствованием средств хозяйствования. Окончательно утвердилась трехпольная система земледелия. Появляются разли­чные типы поселений, усложняется общая структура освоенных территорий. Дифференцируются уже все известные в более по­здние время типы населенных мест:

• починок, выставок или займище — зародышевое одно-двухд вор-
ное поселение, обладавшее предельно простой функцией — зем­
ледельческой или промысловой;

• деревня — более устойчивое поселение, хозяйственный ареал
которого, как правило, больше чем у починка, функция в основ­
ном та же;

• село или сельцо (отличались в основном размером, хотя в этом
согласны не все исследователи, видимо, существовали и регио­
нальные различия) — обычно центр феодального владения; к зоне
тяготения такого поселения относилась феодальная волостка,
включавшая в себя определенное количество деревень и почин­
ков, функция, а следовательно и структура села, усложнялась из-
за наличия церквей, лавок, владельческих усадьбищ;

• погост — центр тяготения довольно обширного района с не-
' сколькими феодальными волостками; имел ряд обслуживающих

функций: культовых, административных, фискальных. Отличитель­ной чертой погоста-селения было наличие церкви и дворов свя­щеннослужителей, в конце XV в. большинство погостов утратили свое значение и стали церковными приходами;

• город — выполнявший функции межпогостного или межво­
лостного уровня и подчинявший значительное число районов-по-
гостов, мог быть центром уезда и нести организационно-админи­
стративные функции.

В конце XIV в. на каждое село приходилось семь-восемь дере­вень, а к середине XV в. — уже более 20. Число дворов в деревнях изменилось соответственно с двух-трех до семи-восьми. Это об­стоятельство, а также захватное право крестьян, позволявшее вре­менно не платить подати со вновь обрабатываемого осваиваемого

участка, стимулировали активное образование новых поселений. Одно-двухдворное поселение «выставлялось» за рубеж обитаемо­го сельского мира для распашки новых участков среди леса; отсю­да и названия: выставки, починки, займище, новины.

Однако процесс вторичного освоения земель не мог продол­жаться бесконечно и в середине XVI в. достиг своего предела. Вы­ставление починков и заимок, ведение работ по расчистке леса и образование новых деревень привели к появлению абсолютно мак­симального за всю историю центра и севера числа населенных пунктов (например, в относительно небольшом ярославском уезде их было около тысячи). Сократились леса, разделявшие поля сосед­них владений, пахотная земля часто достигала самых границ владе­ния вотчины, что приводило к уничтожению межевых знаков и к столкновениям на меже. Межевые планы этого периода выглядят как мелкая россыпь деревушек, разделенных лоскутным одеялом полей, выгонов и сенокосов, между которыми кое-где сохрани­лись «барашки» кустарников и куртинки рощ и перелесков.

В эту же эпоху в российской провинции появляются новые и весьма влиятельные силы, изменившие сам характер освоения. Объединение земель вокруг Москвы и становление централизо­ванного государства вызвали к жизни появление нового класса «служивых» людей». Последовавшее за этим «испомещение» госу­даревых слуг, т.е. наделение их землями, положило конец как хо­зяйственной инициативе крестьян, так и свободному развитию сельских территорий. Помещики быстро закрепились в старых цен­трах землевладений, однако число таких центров оказалось недо­статочным, отсюда быстрое увеличение числа сел в первой поло­вине XVI в. В селе устраивалось господское усадьбище, куда свози­лись натуральные платежи, а прилегающие к селу угодья были местом выполнения крестьянского издолья. Следующим шагом помещика было устройство в селе церкви для обеспечения неза­висимости от погоста как культового центра.

Одновременно идет активное освоение территории силами монастырей, причем наибольшую роль монастыри играли в рай­онах со сложным геополитическим положением. Примером может служить территория древнего Угличского уезда, долгое время слу­жившая предметом распри между Дмитрием Донским и Миха­илом Тверским; здесь на землях Кадского, Улейминского и Уг­личского станов насчитывалось около дюжины монастырей. Мо­настыри сыграли значительную роль в становлении прогрессив­ных методов хозяйствования и часто служили центрами распрос­транения новых растений и даже форм культурного ландшафта. Есть все основания полагать, что первые широколиственные ал­леи, копанные пруды, капустники, аптекарские гряды, формы малой архитектуры получали «прописку» сначала за монастыр­скими стенами и уже оттуда попадали в «мир».

Вторичное освоение заметно увеличило воздействие человека на ландшафты. Сведение лесов и распространение пашни на цен­тральные сводовые части моренных возвышенностей и равнин привели к изменению плановой структуры ландшафта и транс­формации отдельных его компонентов (почв, рельефа, биоты). Дальнейшее распространение получил дерновый процесс, менялся рисунок почвенного покрова, активнее «заработали» процессы плоскостного смыва и линейной эрозии. Шлейфы смытых с верх­них частей склонов плодородных иловатых фунтов опустились к подножьям отдельных холмов, появились первые овраги.

Началась систематическая эксплуатация лесных ресурсов, выз­ванная резко увеличившимися потребностями в строевой древе­сине и дровах. В результате постепенно уничтожались наиболее яркие экземпляры древостоя, что положило началу медленному но неуклонному процессу перерождения лесных растительных сообществ: исчезновению коренных ельников, корабельных («маш-товых») сосновых лесов.

Возникли и закрепились местные различия в характере степе­ни освоенности земель. Конкретные природные свойства ланд­шафтов (механический состав, водный и воздушный режим почв) заметно влияли на рисунок освоения. Четкое различение земель, (главным образом по условиям рельефа и типам почв) выража­лось в нормах выделов, полагавшихся в «соху» (т.е. на одну кре­стьянскую семью): «доброй» земли — 800 четвертей, «средней» — 1000, «худой» — 1200, таким образом на каждой ступени «шкалы качества» размер угодий возрастал на 20%.

И, разумеется, могущество человека в те далекие времена было далеко не беспредельным. Конец XVI в. ознаменовался похолода­нием климата настолько резким, что он получил название «мало­го ледникового периода». В сочетании с жесточайшим политиче­ским и экономическим кризисом Русского государства (опрични­на и разорительные Ливонские войны Ивана III) это привело к массовому запустению земель.

Многие сотни деревень превратились в пустоши, десятки сел — в селища. Сравнение данных межевых книг середины и 90-х годов XVI в. свидетельствуют об увеличении площадей, покрытых ку­старником и лесом, появлении обширных болотных массивов; так единожды и с трудом освоенное пространство возвращалось в «ди­кое» состояние.

Характерно, что при ухудшении природных условий на терри­ториях центра и севера России (которые и поныне входят в зону «неустойчивого земледелия»), из пахотного клина прежде всего выпадали все слабодренированные участки с затрудненным отво­дом атмосферных осадков и избытком грунтового увлажнения. При существовавшей технике бороться с набиравшими силу процес­сами оглеения и заболачивания было практически невозможно.

 

 

Другой причиной забрасывания ранее окультуренных земель была трудность сохранения плодородия почв. Для поддержания высо­ких агрокультурных свойств пашни требовалось вносить около 1, 5 тыс. пудов навоза на десятину, тогда как подавляющее боль­шинство крестьянских хозяйств более 600 пудов вывести не могло. Подъем следующей волны освоения происходил уже в иных социальных и природных условиях, поэтому начавшееся возоб­новление захватывало иные урочища, а зарастающий лесом уча­сток пашни мог и вовсе не вернуться в хозяйственный оборот. Рост поместного и вотчинного землевладения, свертывание крес­тьянской инициативы, закрепощение крестьян уже не стимули­ровали прежних темпов расселения. Начиналась борьба феодалов за рабочие руки, получил распространение насильственный своз крестьян. Крестьянский двор становится многолюдным, а дерев­ня многодворной; во много раз возрастает расстояние между де­ревнями, достигая 8—12 верст.

Межевые планы, выполненные на одну и ту же территорию (Копринскую волость под Рыбинском) с разрывом чуть более в полстолетия (1590—1595 гг. и 1625—1660 гг.), показывают рази­тельные перемены: очевиден факт заболачивания и вторичного залесения многих участков, появление мельниц на водотоках, отмеченных в предыдущий период как «ручьи», общее уменьше­ние селений с 68 до 38 и соответственно увеличение пустошей с 71 до 124.

Следовательно, мозаика освоенных и неосвоенных земель раз­личных исторических эпох определялась сложным сочетанием как природных обстоятельств, так и социальных факторов; поэтому ландшафт хранит в своем облике черты не только естественной, но и социальной истории.

7.4. Реки и речные долины в культурном ландшафте России

7.4.1. Водяные мельницы и традиции регулирования

речного стока

Красивая речка возле вашей дачи, несущая свои воды среди ровно скошенных лугов, — это не «дикая природа», как может показаться приехавшему на воскресный пикник горожанину. Ма­лые реки и речные долины России — фрагмент культурного ланд­шафта страны, имеющий давнюю¹ и весьма интересную историю.

С момента славянского расселения в начале II тысячелетия сами реки и ландшафты речных долин подвергаются заметным измене­ниям. Исторически вся система славянского расселения была те­сно связана с реками: наиболее старыми и укорененными в лан-

дшафте были прибрежные поселения, наследовавшие древнесла-вянские либо финно-угорские селища (рис. 7.6).

Реки средневековой Руси не только обеспечивали человека чи­стой водой и (отчасти) пропитанием, но и связывали между собой разбросанные по широким просторам равнин поселения. По ско­ванным льдом рекам пролегали единственно надежные дороги («зим­ники»). По рекам же проходили и древнейшие водные пути, имев­шие не только местное, но и межрегиональное значение. Неболь­шие деревянные суда поднимались вверх по течению рек и пере­таскивались волоком из верховьев одной речной системы в истоки другой — откуда судно уже сплавлялось вниз по реке.

Усиливается и сельскохозяйственное воздействие человека на реки. В XIII — XIV вв. животноводство на территории России вклю­чало в себя уже все современные отрасли и, естественно, нужда­лось в кормовой базе. Заготовка кормов велась на обширных сен­ных угодьях, из которых «наволоки» и «пожни» речных пойм счи­тались наилучшими. Уже в XIV—XV вв. в долинах малых рек про­водились довольно сложные мелиоративные работы: спрямлялись излучины, с помощью дренажных канав сбрасывались излишки воды из притеррасья, осушались старицы и межгривные пониже­ния. Долинные луга наших рек и речек — итог многолетнего воз­действия двух мощных экологических и почвообразующих факто­ров: сенокошения и выпаса, «работавших» на фоне сознательного регулирования поемности (т.е. уровня и срока стояния вод на пой­ме) и аллювиальное™ (т.е. характера отложений) реки. Техниче­ским инструментом такого регулирования были плотины водяных

мельниц.

Если посмотреть на старые карты, то мы увидим, что извили­стые линии речных русел во многих местах испещрены попере­чными черточками — так топографы обозначали плотины. К со­жалению мельница считались настолько обыденным явлением сель­ской жизни, что ее не всегда помечали землемеры и топографы, переписчики населенных мест уездов и волостей. Однако специаль­но проведенная реконструкция позволяет утверждать, что еще в конце XVIII в. на территории современной Московской губернии существовало более 600 мельниц, в Тверской — около 1000 и даже в пределах относительно невеликой Ярославской — более 200.

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. Аттрактивность береговой зоны
2. Биогеоценозы подзоны хвойно-широколиственных лесов
3. В. Дорожно-климатические зоны и подзоны
4. Геополитика и талассократии. Аттрактивность береговой зоны. Как разделить неделимое?
5. Геофизические процессы в ландшафтах
6. Геохимические классы вод, встречающиеся в ландшафтах
7. ЗАРОЖДЕНИЕ КЛАССОВ И ГОСУДАРСТВА. ПЕРВЫЕ ПРОТОГОСУДАРСТВА И ГОСУДАРСТВА. ПЕРЕХОД К ПРОИЗВОДЯЩЕМУ ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКОМУ ХОЗЯЙСТВУ В ЛЕСНОЙ ЗОНЕ
8. Зоны санитарной охраны поверхностных источников водоснабжения и санитарные мероприятия на их территории
9. История развития учения о ландшафтах в зарубежной науке. Ландшафтная экология
10. Концептуально-методологические основы учения о природно-антропогенных ландшафтах
11. Ландшафтные районы подзоны подтайги
12. ЛАНДШАФТЫ ЛЕСНОЙ ЗОНЫ РУССКОЙ РАВНИНЫ