Задачи когнитивного описания семантики производного слова.

⇐ ПредыдущаяСтр 9 из 16Следующая ⇒

Каждый знак осознается носителем языка в процессе его «семантической интерпретации» в рамках коммуникативного окружения [Бенвенист 1974]. Понимание того, что означает знак, еще не приводит к осознанию самого объекта действительности, тем более что «значение знака – это не указание на объект» [Кубрякова 1993: 18], а только его представление. За каждым знаком скрывается некое концептуальное (когнитивное) образование [там же], которое присуще ему в силу онтологических и функциональных свойств. То, какой квант информации будет выделен в определенной речевой ситуации, обусловлено ментальной деятельностью индивида. Исходя из этого, мы можем определить значение знака как «концепт, связанный знаком» [Кубрякова 1993: 21] (см. также [Никитин 1974]) и шире – как «базовое пространство», которое включает структуры знаний, организующих все концептуальное содержание знака [Жаботинская 2002].

Когнитивная семантика знаков, развивающих в своей языковой форме идеи категоризации, или, по определению Э. Бенвениста, «вос-произведения действительности», основывается на тех характерных для сознания структурах, которые отвечают за процесс познания мира. Эти структуры интерпретируются как модели отражения речемыслительной деятельности человека, имеющие форму психических процессов и отвечающие за формирование языковой картины мира. И в первую очередь (если следовать логике освоения когнитивных идей в современном языкознании) к таким структурам памяти следует отнести ономасиологические структуры знака и связанные с ними проблемы знаковой категоризации – подведения некоторого объема информации о мире под «крышу» семиотических категорий, которые к тому же обладают своими принципами организации этой информации. В частности, проблема полисемии в ономасиологически ориентированных исследованиях занимает ключевые позиции именно потому, что этот способ организации концептуального пространства в языке призван выявить некоторые принципы языковой категоризации, отвечающие в системных связях формы и содержания знака за его семантическую мотивированность. Отсюда проистекает важность не только постановки проблемы семантически многомерных знаковых систем, но и решения вопросов о моделируемом характере их когнитивного содержания.

Несомненным достоинством когнитивной парадигмы лингвистических исследований является ее принципиальная непротивопоставленность всем предыдущим версиям изучения языка, учет существующих достижений и стремление объяснить и преодолеть возможные заблуждения предшествующих этапов изучения языка. Кроме того, что особенно важно, характер когнитивной науки таков, что она может вбирать в себя и перерабатывать в требуемом ключе, давать направленную на решение собственных задач интерпретацию множеству самых разнообразных концепций языка / речи, ибо все они так или иначе позволяют приблизиться к сущностным механизмам изучаемого объекта. Поэтому концепции и методология структурного, системного, функционального направлений лингвистики, психолингвистики находятся в отношениях дополнительности с когнитивно ориентированными описаниями языка. Основные положения когнитивной теории, конечно же, не являются в большинстве своем абсолютно новыми (ибо и сами решаемые проблемы не новы), но сам характер постановки проблем, их ранжирование, ракурсы рассмотрения, приводящие к радикальному изменению традиционных приоритетов в изучении языка, поистине позволяют приписывать когнитивизму революционные черты. И этот особенно «потрясающий» научный характер просматривается в методологии данного направления.

Для того, чтобы установить постулаты когнитивной семантики, необходимо кратко представить предпосылки их формулирования. Будучи феноменом эпохи, когда наука приобретает глобальный характер, когнитивная наука оформилась как комплекс междисциплинарных исследований (основные — физика, математика, кибернетика, нейронауки, психология, лингвистика, философия, логика) в области изучения комплекса деятельностей, объединяемых в рамках познания, cognition (не абсолютные синонимы) с возможным машинным моделированием подобных процессов (широко известные машина Тьюринга и тест Тьюринга). Особое место в этом комплексе деятельностей отводится планированию действий и решению задач как специфических «человеческих» сложных видов деятельности, являющихся настолько многофакторными, что для того, чтобы их смоделировать, оказывается необходимым смоделировать и все другие виды когнитивной активности. Особенно важным в этой связи оказывается решение проблем обыденных знаний, здравого смысла и, главное, сути творческого. Кроме того, актуальной для когнитивно ориентированных исследований стала проблема интенциональности любого вида деятельности человека. Данная философская проблема получила определение и описание в трудах Э. Гуссерля (см. анализ данной теории применительно к психологии [Алмаев 1997], применительно к когнитивной науке — [Панина 2001]), который представляет интенцию как направленность сознания на объекты мира (ноэмы) и переживания субъекта. Признание принципиальной интенциональности любых актов сознания ставит вопрос и о самом объекте интенции как носителе всех возможных приписываемых ему сознанием определений — «определимом иксе». Это в первую очередь выводит на передний план осуществление сознанием категоризации явлений и субъективной его основе (наличия субъекта категоризации и точки зрения на объект). Дальнейшее действие интенции осуществляется в процессе концептуализации находящегося в поле зрения объекта (предложение определений для «определимого икса»). Интенциональные состояния сознания описываются когнитивной наукой с точки зрения заинтересованной направленности на объект, а потому подобные состояния выступают как чисто человеческие, немоделируемые машинным способом, и составляют еще одну важную особенность действия когнитивного аппарата. Проблема объектов интенционального отношения формулируется также и в терминах пропозициональных установок [Perry 1999]. В результате акцент когнитивных исследований делается на выявление внутренних ненаблюдаемых процессов, осуществляемых сознанием человека, происходящих между «исходной ситуацией», получением входной информации, стимула и результирующим выходом, реакцией — определенным поведением человека. Особая роль при этом, безусловно, принадлежит языку как универсальной кодирующей системе, позволяющей и вводить информацию, и кодировать результаты на выходе.

Первая важная проблема, которую поставила перед собой когнитивная наука, есть проблема архитектуры когниции и связанная с ней версия способов обработки информации. Одна из ранних версий устройства человеческой когниции — так называемая «компьютерная метафора» и соответствующая ей модулярная модель действия когнитивных механизмов. Согласно этой модели человеческая ментальная деятельность состоит из ряда относительно автономных модулей, каждый из которых обладает собственной функцией (специализацией) и определенной локализацией, модули эти генетически заданны. Соответственно, данная модель предполагала версию последовательной обработки информации, согласно которой информация становится доступной следующему модулю только после ее обработки предыдущим. При этом сам процесс обработки информации рассматривался первоначально как операции с физическими символами подобно операциям, производимым компьютером, что, безусловно, ограничивало данную версию. Иную картину предлагали коннекционистские модели архитектуры когниции. Согласно этим моделям интеллект представляется как определенная система связей в мозге человека, в которой когнитивная деятельность осуществляется за счет ассоциаций, возникающих при активации некоторых узлов этих связей. Коннекционистские модели поддерживали идею параллельной обработки информации, отсутствия изолированности модулей.

Второй важной проблемой, стоящей перед когнитивной наукой, является проблема определения способов репрезентации знаний, источниками формулирования которой можно считать труды Платона, концепцию врожденных идей Декарта [Панина 2001: 39]. Представление этой проблемы предполагает учет субстанционального и структурного компонентов репрезентаций. Со стороны субстанции определяется содержание репрезентации, т.е. то, к чему относится представленная информация, со стороны структуры выясняется формат хранения этой информации в памяти, т.е. способ кодирования содержания. На данный момент вопрос о формате репрезентации остается одним из самых дискуссионных в когнитивной науке. Как известно, в качестве основных вариантов структур репрезентаций предлагаются пропозиции, фреймы, схемы, планы, сценарии. Вопрос о формате репрезентаций тесно связан также с обсуждением вопроса о репрезентационном коде для информации — вербальном или невербальном. В настоящий момент наиболее распространенной считается точка зрения А. Пейвио [Paivio 1971] о двойном кодировании информации — образном и вербальном.

Аксиомой когнитивной науки явилось также положение о единстве всех когнитивных процессов: мышления, сознания, восприятия, памяти, воображения и языковой способности, признание чего ведет к необходимости изучения любого вида когнитивной активности (в том числе и изучения языковой / речевой деятельности) как неизолированного, вписанного в систему других взаимосвязанных видов (ср., например, когнитивную концепцию активного восприятия [Солсо 2002]). Положение об интенциональности человеческого сознания позволяет описать специфику его деятельности, что является задачей всех наук, объединяемых в русле когнитивистики.

Важнейшими чертами когнитивной семантики, по Е.С. Кубряковой [Кубрякова 1999], являются следующие:

1) новый подход к интерпретации значения и связывание его с сознанием;

2) опора в первую очередь на вещный, или же телесный опыт общения человека с миром; попытка установить значимость и конкретный характер простейшей категоризации того, что получает человек при непосредственном восприятии и как происходит его структурация в простейших типах человеческой деятельности;

3) выдвижение в когнитивной семантике целой серии понятий, отвечающих на вопрос о приемах или же способах этой структурации; все эти понятия так или иначе помогают ответить на вопрос о том, как думает человек и чем ему здесь помогает язык;

4) стремление выйти через детальный анализ языковых форм со всей спецификой «упаковки» в них человеческих знаний к пониманию того, как работает человеческий разум.

Принципы когнитивной семантики и ее приоритетные направления дополняют, углубляют и исправляют существующие сегодня версии лингвистической семантики, будь то концепция референциальной семантики, концептуальная теория или коммуникативная семантика (см. анализ этих и др. семантических теорий в [Ирисханова 1996]). Когнитивная семантика претендует на глобальность охвата семантических ипостасей.

Лингвистическая семантика (и ý же — лексическая) основывается на таких основных положениях, согласно которым различаются смысл и значение языковой единицы. Значение, таким образом, выступает как устойчивое, социальное, конвенциальное содержание, а смысл — как индивидуальное, изменчивое, подлежащее актуализации содержание. Исходя из этого, семантика может рассматриваться как изучающая только значения или описывать и значения, и актуализируемые ими смыслы. В когнитивной лингвистике данная типология значений, выделяемых по степени обобщенности, приобретает значительно более глубокое осмысление с позиций динамики ментальных репрезентаций и репрезентаций языковых. Одним из важных последствий углубленного изучения данной проблемы является переработка взглядов на один из самых широко закрепившихся тезисов Ф. де Соссюра (даже среди тех, кто считает себя «постструктуралистом») о жесткой дихотомии языка и речи. Как следует из теории семантики, языковое значение (обобщенное, конвенциальное) до своей конкретизации, реализации в конкретном контексте, существует как виртуальное в совокупности множества смыслов, множества возможных применений. Т.е. до осуществления референции интенсионал задает предельно широкий экстенсионал — т.н. «растянутость» виртуального значения [Кобозева 2000: 54], его неопределенность. Виртуальное значение, таким образом, социально и абстрактно. В процессе употребления языковой единицы, осуществления референции, виртуальное значение сужается до актуального, максимально конкретизованного, передает нужный говорящему смысл, базирующийся в свою очередь на виртуальном значении. На пути преобразования виртуального значения в актуальное при передаче смысла естественным образом выделяются два рода смыслов — наиболее часто актуализуемые в связи с этим значением в однородных употреблениях и единично, «нетривиально» актуализуемые для данного значения. Соответственно, данные случаи употреблений составляют узуальные и окказиональные значения. Процесс актуализации (в нашем изложении представляемый, конечно, довольно схематично) — важная проблема и для когнитивной теории, которая значительно расширяет понятие семантической актуализации как таковой и соотносит последнюю в первую очередь с областью концептуального, ментального.

Обсуждение антиномий дихотомии языка / речи, актуализованного / потенциального, ментального / языкового, содержащееся в системных лингвистических концепциях Г. Гийома и Г. П. Мельникова, позволяют, на наш взгляд, представить более широкий охват данной проблематики и служат прочным общетеоретическим мостом (именно мостом, а не мостиком) для представления когнитивной по преимуществу интерпретации аспектов феномена актуализации. Так, Г. Гийом, в основе учения которого лежит постулат о системности языка, его существовании как системы систем [Гийом 1994: 7], в качестве одного из базовых своих «открытий» в результате размышлений над сутью языкового устройства называет следующее: «под любой реализацией лежит потенция», любой языковой факт «имеется в возможности (в потенции, en puissance) в сознании говорящего перед тем, как появиться в нем в действительности (в реализации, en effet)» [там же: 8]. Этот по сути банальный факт, лежащий в основе дихотомии языка / речи (ее последовательно придерживается Г. Гийом) и перехода языка в речь, позволяет представлять язык исключительно как ментальный феномен, изучение которого должно проводиться, по мнению Г. Гийома, такой областью лингвистики, как психосистематика языка. Язык, таким образом, существует как идеальная система мозга человека и, являясь независимым от мышления, служит его целям, а именно — с помощью языкового механизма мышление осуществляет «самоперехват». Для его осуществления используются средства систематизации и организации, ограниченные по своему количеству, и язык в своей структуре дает их отображение. Поэтому то, «что внимательный наблюдатель открывает в самом языке, в собственно языковом плане, — это и есть механизмы перехвата, остановки, которые действуют в мышлении» [там же: 54]. Средства, которые имеет мышление для перехвата собственной деятельности носят механический характер, отсюда истолкование языковых механизмов и механизмов переходов языка-мысли в речь как психомеханизмов, «конструктивный принцип которых заключается в поисках удобства перехвата, а также в поиске высшей экономии, обеспечивающей удобство в системе с установившимся, сформировавшимся перехватом» [там же].

Основная часть исследований Г. Гийома сконцентрирована именно на явлении перехода при производстве речи из языка, т.е. на механизмах актуализации (конечно, здесь понятие актуализации выступает в более широком и глобальном смысле). Сам Г. Гийом утверждает, что «слово «актуализация» было мной предложено и постоянно употреблялось задолго до его использования Ш. Балли. И нигде больше актуализация языка, необходимая для производства речи, не была лучше объяснена и показана, как в моей работе по артиклю» [там же: 9].

Таким образом, актуализация есть некий набор механизмов перехода языка в речь, осуществляемого в процессе речевой деятельности, т.е. эквиполентных процессов интериоризации и экстериоризации (ср. когнитивные термины разделения I-языка и E-языка). Это означает, что «языку, экстериоризирующемуся в виде физических знаков, точно соответствует такой же язык, интериоризирующийся ментальными средствами» и «любой шаг, сделанный в сторону интериоризации, вызывает точно такой же шаг в сторону экстериоризации языка, показывает нам, какими были ментальные средства интериоризации» [там же: 74]. Соответственно, речевая деятельность обнаруживает в себе два направления реализации: она реализуется как язык, «когда процесс становления направлен в сторону потенции и одновременно разрывается связь с условиями конкретного момента», и как речь, «когда, направляясь в сторону актуализации, предстает не устоявшейся и связанной, а подчиненной условиям момента» [там же: 129].

Г. П. Мельников подробно раскрывает механизм перехода от мыслимого через языковое к непосредственно выраженному [Мельников 1977]. Этот переход осуществляется от существующего в голове человека конкретного образа, впечатления от предмета, явления и т.п. через формирующийся в процессе «опознания», осмысления абстрактный образ к осуществляющемуся преобразованию данного образа в ментальных процессах категоризации в определенный смысл (концепт). Этот смысл для своего выражения нуждается в ассоциировании со значением языкового знака. Между тем «вопрос, каким образом «стыкуются» единицы субстанции плана содержания с единицами формы плана содержания в психике говорящего» есть основная семиотическая проблема лингвистики. На этот вопрос Г.П. Мельников отвечает следующим образом: «факт образности как конкретных, так и абстрактных психических единиц, а значит, и образности значений и смыслов, делает очевидной возможность вступления значений в связь со смыслами на основе ассоциаций по сходству» [там же: 74]. При этом ассоциация абстрактного смысла со значением может быть одноступенчатой (обозначение в прямом смысле), а может иметь промежуточные ступени (обозначение в переносном смысле).

В акте говорения в сознании говорящего возбуждается конкретный кусок психического содержания (отражающий конкретный воспринимаемый и осмысляемый фрагмент мира), нуждающийся в языковом обозначении, т.е. исходный смысл знаков, которые говорящий использует для этого языкового обозначения. Совокупность всех возможных замыслов, т.е. актуальных смыслов, которые могут быть обозначены с помощью данного знака, представляет собой поле потенциальных смыслов или потенциальную семантику этого знака [там же: 79]. Поле потенциальных смыслов как правило бывает довольно обширным и не все потенциальные смыслы могут быть обнаружены и зафиксированы для знака на том или ином этапе существования языка. Ряд смыслов постоянно воспроизводится носителями языка, ряд смыслов воспринимается как ранее встречавшийся, наконец, ряд смыслов воспринимается как с большой долей вероятности возможный в определенного рода естественных обстоятельствах, контекстах. Такие смыслы предложено называть виртуальными. Следовательно, те из виртуальных смыслов языковых знаков, которые особенно часто используются для актуализации замысла с использованием данного знака, т.е. воспроизводимы (а не актуализуются в результате поиска ассоциации с данным знаком), входят в поле узуальных смыслов данного знака. Эти смыслы социальны, их ассоциация со значением используемого знака также воспроизводима. В качестве нуждающегося в актуализации замысла могут выступать, таким образом, как узуальные, так и окказиональные смыслы, которые, соответственно, могут выражаться множеством способов как тривиальных, так и достаточно нетривиальных. И задача лингвиста заключается в том, чтобы «восстановить все звенья перехода от значения к замыслу, если даже схема переходов такова, что неспециалист эти звенья не осознает, а опирается на них лишь подсознательно» [там же: 78].

Нетрудно заметить, что в предложенной динамической версии языкового выражения, налицо целый ряд активно развиваемых современной когнитивной семантикой принципов организации и взаимодействия концептуального и языкового уровней. Ср.: «когнитивная семантика определяется сегодня нередко как учение о динамике значений, о реальном их варьировании в живой речи, а ее задачи связываются с анализом того, как проявляется подобное варьирование и чем оно может быть обусловлено» [Кубрякова 2002: 23]. Предложенная Г.П. Мельниковым модель 1) предлагает дискурсивное, динамическое прочтение семантики — поиск выражения актуального замысла в дискурсе с целью быть адекватно понятым, т.е. направленностью на слушающего; 2) особую роль отводит вариативности языкового способа воплощения мыслимого, творческий аспект выражения говорящим; 3) представляет динамическую модель собственно языкового знака, описывает этапы переходов в структуре его уровней и механизм «стыковки» разнокачественных и разноуровневых субстанций и способов ее оформления; 4) содержит описание динамики семантических процессов «скрытой деривации» и «семообразования» с опорой на представление языковых механизмов организации концептуального; 5) не смешивая концептуальный и собственно языковой уровни, демонстрирует их неразрывную взаимосвязь. Одним их главных плюсов данной динамической модели знака является полностью подтверждаемая современными когнитивными семантическими концепциями интерпретация значения как отражающего фрагмент мира и содержащегося и формирующегося в психике человека, проходящего ряд специфических стадий до своего языкового выражения. При этом важно, что поле смыслов (по сути, концептуальное поле) довольно обширно и определяется опытом и знаниями человека. Актуализация этого поля смысла предполагает непроизвольный выбор языкового знака для ассоциирования с его значением, и мотивы этого выбора заданы не только замыслом говорящего, его произволом, но в первую зависят от знания говорящим законов языковой системы, которая задает параметры возможного выбора. Эта двоякая направленность — со стороны актуального замысла говорящего и со стороны языковой системы и должна интерпретироваться для любого языкового выражения. Здесь мы видим тесную связь идей Г.П. Мельникова и Г. Гийома. Именно в этом ключе рассматривается и проблема идиоматичности и мотивированности языкового знака. Цель рассмотрения идиоматичности должна заключаться в установлении параметров двоякой заданности языковых выражений (ибо формирование и функционирование любого языкового выражения, в том числе и слова, есть первоначальное выражение актуального смысла оптимальными средствами, избранными из числа возможных — это особенно ярко демонстрируют анализируемые концепции): каким образом выражается актуальный смысл? что входит в данный актуальный смысл? с какими языковыми значимыми формами оказался связан выражаемый смысл? какова возможная «глубина» данной формы — какие смыслы она может вбирать и выражать? и т.д.

Задача лингвиста, таким образом, состоит в том, чтобы с опорой на уже существующую языковую форму и ее значение восстановить все звенья перехода от этого значения до замысла, т.е. восстановить сам актуальный смысл (замысел) — представить мотивированность выбора его языкового воплощения. Соответственно, «только в тех случаях, когда объективно может быть доказано, что таких звеньев не существует и в подсознании, лингвист имеет право говорить об идиоматичности сложного языкового знака или о немотивированности простого» [там же: 79].

Язык — формирующий организм, форма, поэтому уровень собственно языкового представлен формой субстанции содержания — значением и формой субстанции плана выражения — означающим языкового знака. Значение как форма социально и устойчиво, а сам языковой знак устроен так, что может выражать гораздо большее количество смыслов, подводимых под это значение. «Схематичность» языкового знака, необходимая для выполнения функции языка выражать бесконечно многое ограниченным количеством средств (соответственно, при неограниченном количестве их сочетаний) реализуется как его динамический характер и делает возможным его новое и новое применение к возможному покрываемому им концептуальному пространству. Поэтому существовавшая традиция, ограничивающая себя рассмотрением только собственно языкового плана (значением и означающим языковых единиц соответственно) не может дать и не дает ответов на многие вопросы языкового устройства. Вопрос, откуда берутся дополнительные смыслы, как происходит «расширение / сужение значения», как объяснить сочетаемость единиц, т.к. именно в ней реализуются потенциальные семы, не формулирующиеся собственно в значении (ибо оно — форма! и организовано соответствующим образом) и тому подобные вопросы не могли найти адекватного ответа. Ибо ответ этот искался в ограниченном пространстве только системного — и это закончилось признанием того, что значение и выражающая его форма находятся в сложных асимметричных отношениях, значение подчас невыводимо, слово обладает множеством невыводимых и непредсказуемых смыслов, пути их появления практически непрослеживаемы, а потому значительная часть языкового немотивированна, либо слабо мотивирована и т.д. Между тем подход от выражаемого с учетом того, что это выражаемое разнообразно и довольно велико, дает нам право искать правил, регулярности и предсказуемости только и в первую очередь тогда и там, где в действие вступает языковое. Выбор этого языкового объясним, ибо язык, как мы знаем, — система систем. Когда концептуальное начинает оформляться для своего выражения, когда оно вступает в ассоциацию с языковым значением и что самое важное приобретает означающее, внешнюю языковую форму, тогда вступают в действие все лингвистические теоретические построения, правила и т.п. Поэтому компонентный анализ так ограничен и предлагает оставить вне поля рассмотрения «несистемные» факты — они ближе к концептуальному, к полю смыслов, в большей степени индивидуализированы, а потому дальше от сети системных отношений лексических единиц, описываемых набором оппозиций. Поэтому так сложно систематизировать и «предсказать» то, в каком конкретном (т.е. актуализованном) смысле будет употреблена, может быть употреблена та или иная единица, какой смысл она может приобрести, для выражения какого нового смысла может употребиться. Отсюда подчас доходящее до абсурда оппозиционирование языка и речи с любовью к объяснимому «языковому» и ужасом перед разнообразием (которое, естественно, нужно упорядочить) «речевого» [ср. Торопцев 1980] и утверждение наличия немотивированного, случайного в языке. Таким образом, только динамическая версия устройства собственно языкового и тем более его взаимодействия с концептуальным позволяет объяснить все те проблемы, перед которыми пасовала традиционная лингвистическая парадигма. В динамической версии учитывается и роль неязыкового — действительности и сознания в их влиянии на языковое выражение, и прагматика (отдельная многопроблемная область для традиционной лингвистики) — наличие индивидуальных субъективных смыслов — результатов восприятия и осмысления фрагментов мира (внешнего или внутреннего), т.е. точка зрения, интенциональность, заинтересованная направленность на объект, отношение к осмысляемому и выражаемому, а также дискурсивная зависимость выражения смысла в языковых значениях. Только динамическая версия устройства языкового знака позволяет адекватно рассмотреть функции и роль языковой формы в организации концептуального, не множа при этом утверждений непредсказуемого, немотивированного и т.п.

Отсюда вскрывается и корень неудовлетворительности традиционного прочтения идиоматичного и намечаются пути и способы его плодотворного исследования. Само рассмотрение динамики концептуального и собственно языкового, как оно описано выше, позволяет констатировать мотивированность, неидиоматичность любого языкового выражения на пути от содержания к форме и его идиоматичность на пути от формы к содержанию. Ибо именно форма — стихия языкового — обладает всеми теми характеристиками, которые традиционно привлекали внимание лингвистов в связи с проблемой идиоматичности. Поэтому дальнейшее изложение в работе (особенно касающееся системной мотивированности идиоматичности) посвящено рассмотрению традиционно выделяемых закономерностей устройства языковой формы. При этом еще один недопустимый просчет, который может возникнуть при исследовании сложных взаимоотношений языковой формы и содержания, — отказ от их интерпретации с точки зрения постулатов системной мотивированности, ибо в этом случае мы лишаем языковую форму ее собственной стихии — существования в системе, где каждое свойство языковых форм мотивировано. В результате мы можем получить лишь набор, констатацию необъяснимых явлений, немотивированных, непредсказуемых и ничего не дающих для объяснения сути языкового устройства, кроме умножения недоумений и признания чрезвычайной сложности и запутанности языка. Поэтому главной задачей при описании именно идиоматичности будет служить объяснение специфики оформления содержания, вскрытие языковых закономерностей формального воплощения концептуального с позиций системной мотивированности. Ибо «удивление» по поводу концептуального разнообразия и невозможности его строго упорядочить, свести к строгой системе правил преодолено когнитивной лингвистикой. Ею указаны пути изучения семантики, предложены модели устройства ментальных репрезентаций, описаны пути переходов от ментального к языковому и находят объяснение многие языковые явления, с точки зрения традиционной лингвистики не объясняемые. Когнитивная лингвистика дает семантические обоснования тем формальным закономерностям и / или отступлением от них, которые были выявлены и описаны лингвистикой традиционной.

Подход «от выражаемого» к воплощению концептуального пропагандирует приоритетность исследования важнейшей функции языка — быть формой мысли, т.е. его когнитивной функции (конечно же, учитывая и функцию коммуникативную). Этот подход предполагает привлечение знаний об устройстве и функционировании ментального аппарата человека, его когнитивных способностей, т.к. языковая способность является одной из них и работает по схожим законам и во взаимодействии с остальными когнитивными способностями. Признание того, что в языке воплощается, на языке выражается знание человека о мире (внутреннем и внешнем), язык оформляет и подчиняет своим законам выражаемое содержание, используя собственные средства, дает возможность описывать эти средства в связи с данной функцией. Актуализация как «осовременивание» информации, извлечения ее из памяти с целью сделать актуальной для сознания, с психологической точки зрения описывается «в понятиях разных видов ассоциаций, и в понятии фрейма, с этим феноменом имеют дело при рассмотрении процессов узнавания и категоризации» [Алмаев 1997: 10]. Смежным с понятием актуализации может служить понятие активации, хотя последнее обозначает скорее начальный этап процесса актуализации, механизм ее запуска. Активация определяется как «возбуждение определенных участков мозга в актах мыслительной и речевой деятельности под влиянием тех или иных поступающих сигналов или стимулов, приведение в готовность для дальнейшего использования ментальных репрезентаций концептуальной системы» [Кубрякова и др. 1996: 11]. Сами процессы, приводящие в действие ментальные репрезентации, и, что особенно важно, участвующие в переводе концептуального содержания в языковое выражение, имеют ассоциативную природу. В процессе актуализации, таким образом, актуальный для сознания смысл ищет свое выражение, которое может осуществляться разными способами: с помощью узуальных знаков, либо с использованием разного количества ступеней ассоциативных переходов при выражении окказиональным способом. Именно в процессе актуализации новый смысл формируется в сознании как совмещение ассоциируемых в этой связи ментальных пространств — блендинга. Для нас важным представляется, что это формирование в процессе актуализации, этот новый смысл, оказывается направленным на языковое выражение, т.е. для него ищется адекватная форма, которая может уже существовать в языке, либо может производиться специально для выражения этого смысла. Представляется, что построенный на ассоциативной основе бленд не существует в абсолютном отрыве от своего языкового выражения, потому что направлен на это выражение, т.к. до него еще не может считаться окончательно сформировавшимся, а это значит, что он не просто выражается с помощью знаков языка, а испытывает обратное влияния со стороны языка. И в этом случае вступает в силу языковая семантика, языковая форма, языковая система в объяснении своеобразия оформившегося бленда.

Теория концептуальной интеграции, таким образом, описывает глубинные основания ряда свойств языковой семантики, традиционно обсуждаемых в связи с идиоматичностью, — неаддитивности смыслов, инегративный, синтетический характер сложных единиц. Тем самым данная теория пересматривает основания композиционной семантики: «современное когнитивное понимание композиционности не отвергает комбинаторности семантики сложных языковых единиц, но ставит акцент на креативном характере построения значения в дискурсе»; при этом « композиционность будет своего рода гарантией некоторой предсказуемости структурных и смысловых свойств языковых единиц, а интегративность — залогом эвристичности, то есть творческого характера и интуитивности речевой деятельности» [Ирисханова 2002: 340].

Полученные еще в традиционном и ономасиологическом словообразовании выводы относительно того, что «понимание семантики комплексных знаков как складывающейся из семантики его составляющих и отношений между ними, не удовлетворительно» [Кубрякова 2002: 15] и мотивированность как ведущее свойство производных знаков «не тождественно представлениям о полной мотивированности и полной выводимости значений комплексного знака из значений его составляющих» [там же] послужили подтверждением давно существующего описания языкового знака как определенного рода схемы, способной, по А.А. Потебне, варьироваться и наполнятся новыми смыслами, т.е. условной (в смысле — до конца не определенной) структуры. Поэтому как правило языковые знаки устроены таким образом, что необходимо додумать их реальное значение, догадаться о нем. Отсюда «вопрос о том, что можно извлечь из семантики комплексного знака и какие стратегии применяются при этом самими говорящими, остается по-прежнему в числе важнейших проблем теории словообразования» [там же]. Когнитивная лингвистика, стремящаяся решить вопросы того, как реально формируется семантика языковых выражений и как она интерпретируется, поставила эти вопросы в число приоритетных и предложила ряд моделей этих процессов.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒