Целительные путешествия через пространство и время

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 11Следующая ⇒

Я снова здесь, снова здесь, снова здесь.

Я спустился с неба на падающей звезде,

Я проникал в нутро земли, кркрог дьявольского оленя

(маммута), когда он выкапывает себе ход в

отвесных берегах реки.

Я снова здесь...

Нуват, шаман чукчей западной Сибири, прошедший

Через внетелесное переживание (Богораз, 1956, 15)

Уста умершего

Когда Кнут Рамуссен спросил великого гренландского исследователя, эскимосского шамана Ауа, куда уходят люди после смерти, тот сделал ему набросок картины с изображением заклинания духов во всех драматических моментах происходящего, с присущим суггестивным настроением и всеобщим усердием перед лицом открывающейся тайны, и всё это в обрамлении бесконечного одиночества и стоического величия истерзанного жестокими условиями арктического ландшафта.

Великие заклинатели духов часто посещают «страну дня», потусторонний мир. Когда они решают предпринять такое путешествие, они устраиваются на задней части скамьи для спанья. Завеса из шкуры оленя скрывает их от людей, собирающихся в доме. Люди скрепляют руки на спине, а голова привязывается к коленям. Когда все приготовления заканчиваются, берут на кончике ножа раскаленного рыбьего жира из лампы, и все в доме закрывают глаза. Так сидят долго в глубоком молчании; через час начинают раздаваться незнакомые звуки. Слышится шипение, которое исходит откуда-то сверху, из воздуха и мурлыкающие звуки флейты. Внезапно вступает заклинатель духов, кричащий изо всей силы: «Халала, халалале, халала, халалале! » И тотчас же все в доме должны закричать: «Але, але, але! » Затем по заснеженной хижине проносится свист, и все по этому звуку узнают, что образовалось отверстие для прохода души заклинателя духов, отверстие узкое и круглое, как дыхательное отверстие тюленя. Через него душа заклинателя духов взлетает в небо, поддерживаемая всеми звездами, которые когда-то были людьми. Они взлетают и опускаются на пути души, как бы сохраняя его открытым для заклинателя духов. Одни летят вниз, другие вверх. Воздух заполняется вновь звуками флейты: фт, фт, фт. Это звезды, поющие на флейте для души заклинателя духов, и теперь люди в доме должны попытаться отгадать человеческие имена этих звезд, те имена, под которыми они жили ещё на земле. Если им это удается, то раздаются два коротких свистка: пфт, пфт и после этого тонкий сильный звук, который теряется в небесном пространстве. Это отклик звезд и их благодарность, что о них ещё вспоминают на земле.

Всегда царит великая радость, когда заклинатель духов отправляется в страну дня и в то же самое время души умерших покидают свои дома. Но у этих домов нет ни прихожих, ни входа и выхода, поэтому души выходят оттуда, откуда взбредет им в голову — через стену или крышу. Они быстро проходят сквозь стены дома, и хотя их можно увидеть, они являют собой ничто. Они нематериальны, и поэтому им не нужны какие-либо отверстия, через которые они могли бы входить и выходить. Они торопятся навстречу любому пришедшему, с радостью служат ему, счастливые тем, что могут его встретить, так как полагают, что он, как и они, является душой умершего человека. Лишь когда он скажет: «Я ещё из мяса и крови», они разочарованно отворачиваются. Если заклинатель какое-то время находился среди радостных усопших, он возвращается домой уставшим и задыхающимся. И спустя какое-то время рассказывает обо всем, что он пережил.

В страну узких граней попадают все люди, которые умерли дома или в палатке естественной смертью от какого-либо заболевания. Это большая страна, лежащая в открытом море, где проводится большая охота на все виды морских животных. И сюда может поехать заклинатель духов; но такие путешествия только развлечения. Путешествия, преследующие определенную цель, ведут вниз, к владычице моря, когда она, скупясь, караулит своих тюленей, заставляя людей испытывать нужду. Приготовления к такому путешествию вниз напоминают те, что предшествовали посещению страны дня. Все лампы в доме гасятся, и слышатся лишь стоны и вздохи людей, которые давно умерли. Эти вздохи слышатся так, словно духи, подобно тюленям, живут внизу, в воде, и слышится также плесканье и пыхтенье животных, которые переводят дыхание. Все в доме поют всего лишь одну волшебную песню, которая все время повторяется:

Мы простираем руки,

чтобы помочь тебе подняться наверх;

у нас нет пищи

и нет пойманных животных!

Мы простираем руки.

Перед великими заклинателями духов открывается путь, проходящий сквозь землю и ведущий, как труба, к морскому дну. Так они попадают в жилище владычицы моря, которое выглядит, как обычный человеческий дом. Но у него нет крыши, и всё открыто вверху так, чтобы морская хозяйка могла осматривать со своего места у лампы жилища людей. Всевозможные виды промысловых животных, обычные и бородатые тюлени, моржи и киты, собираются справа от её лампы в полынье, где лежа переводят дух. Перед узким проходом в дом лежит злой пес, который должен быть отогнан, чтобы в дом сумел войти чародей. Если последнему удается попасть внутрь, то может случиться, что Великая Хозяйка моря для выражения своего гнева садится спиной к лампе и ко всем животным, которых она тогда посылает к людям наверх. Её волосы не прибраны и взъерошены, и всем своим видом она наводит страх. Заклинатель духов должен тотчас же схватить её за плечо и повернуть лицом к лампе и животным. Затем он должен дружелюбно погладить её по волосам, пригладить их и сказать при этом: «Те, там, наверху, не могут больше ловить тюленей». На это дух моря отвечает: «Их собственные проступки преграждают им путь». Заклинатель духов должен применить все свое искусство, чтобы смягчить её гнев. Когда она вновь добреет, она берет зверей одного за другим и дает им упасть на пол. Это должно изображать то, что снаружи у входа в дом возникает водоворот, и звери исчезают в море. Это означает для людей большой улов и изобилие. Тогда для заклинателя наступает время возвращения назад в родные места, к своим, ожидающим его наверху. Они еще издалека слышат его возвращение. Они слышат свист, что сопровождает его при движении вверх на пути, открытом для него духами. Сопровождаемый мощным «плю-а-ж-ж! », он появляется на своем месте за занавеской и издает «плю-плю». И тотчас же под нажимом его могучих легких из глубины выбрасывается тюлень. Мгновенье всё тихо. Никто не должен прерывать эту тишину до того, как начнет говорить заклинатель: «Мне надо кое-что сказать». Все в доме отвечают: «Дай нам послушать, дай нам послушать». И заклинатель продолжает говорить, выражаясь приподнятым слогом духов: «Слово должно взойти». Тем самым дается знак, что всеми в доме признается снятие табу, которое было принято и которым они замолили гнев морского духа. «Это, верно, моя вина! Это моя вина! » — раздается вокруг наперебой. Женщины и мужчины кричат так из страха перед голодом и неудачным ловом. Называются имена тех, кто присутствует в доме: каждый должен признаться в своей вине. Так узнается многое из того, о чем никто не имел ни малейшего представления, так узнаются тайны других. Но несмотря на то, что произносится, может случиться так, что заклинатель не будет вполне доволен. Он представляется несчастным, не узнавшим всей правды, и то и дело разражается причитаниями и жалобами.

Может внезапно произойти так, что обнаруживается чей-то тайный грех, который должен был быть сокрыт, тогда заклинатель высказывает облегчение и кричит: «Вот оно! Вот оно! Вот оно! » Часто совсем юные девушки оказываются повинными в том, что несчастье постигло их местность. Если же женщины молоды и готовы к покаянию, то это всегда верный знак того, что это хорошие женщины. Как только они рассказывают о своей вине, то получают также прощение владычицы морских животных. Всех наполняет радость в связи с тем, что несчастье удалось отвести, и все твердо верят, что вода будет кишмя кишеть животными (1946, 39).

Чтобы представить себе напряженную атмосферу, сопровождающую церемонию заклинания духов, мы должны воспроизвести настроение публики. Здесь нет безучастных зрителей, играет каждый. Своими песнопениями, вопросами к духам, своими ожиданиями и надеждами на то, что их умершие родственники, как духи, будут стоять рядом с ними, они возводят шаманов в ранг посредников между разными мирами. Возгласы собравшихся разжигают его, вводят в транс. Взвинченность, напряженное ожидание всех присутствующих, их глубокая вера в духов, благоговение перед сверхъестественным (которое переходит из отдельно звучащих звуков и голосов животных в адское скопление таинственных звучаний, а ответы духов часто создают у участников приподнятое настроение) вызывают религиозный экстаз, что в нашем понимании является ни чем иным, как состоянием измененного сознания. Не только шаман, но и публика пребывает в состоянии духовного преображения и безотчетного восторга, благодаря атмосфере, чуждой критике и скепсису, не нуждающейся ни в каких экспериментально-эмпирических доказательствах. Шаман может совершенно открыться величию духовного мира и беспрепятственно отбросить все свои опасения и сомнения. Встреча с высшими силами, основанная на духовном, гармоничном и взаимном совпадении, помогает шаману в обретении почти сверхчеловеческой концентрации всех своих сил и позволяет погрузиться в мир чистого духа. Сеанс (если кто-то нуждается в объяснении этого понятия) означает освобождение от телесных оков и тем самым получение представления о том, как выглядит мир с точки зрения чистого сознания. Обострение чувств во время сеанса — боязнь, почтение и священное благоговение - наиболее общие условия наступления состояния измененного сознания. Отсутствие этих ощущений или появление хотя бы одного наблюдателя, который не приемлет мировоззренческих принципов такой встречи, могло бы расстроить всю церемонию и привести к неуспеху ритуального действа. Транс нуждается в положительном настрое, чтобы привычные модели переживаний в пределах трехмерного мира были бы отброшены в пользу многомерного, параллельного, трансгуманного. Принципиальная перестройка сознания вызывает страх, а потеря своего «Я» вызывает мгновенную смерть. Чтобы пойти на эту добровольную смерть, необходимо, действительно, всеобщее одобрение, коллективное согласие. Такой сеанс является коллективным делом всего племени или одной группы. Так как современная культура не признает состояний измененного сознания, это и является причиной их упадка и обрывом связи с миром духов.

Фон из песнопений сопровождает экстатическое совместное действо. Песни присутствующих не являются изысканными стихами, они приходят изнутри, дают выход силам человеческой психики, выражают клич древнего мирового единства. Это экстатическое совместное переживание способствует возникновению состояния транса у шамана, а направленность ощущений всех участников на общую цель производит нечто, охарактеризованное современной психологией как «переживание движения», как совместное качание в ритме коллективной психики. Сеансы и ночные заклинания охотно посещаются как обещающие совместный праздник с предшествующими ритуалами очищения и завершающими их пиршествами, это праздники соприкосновения с потусторонним, на которых на некоторое время отходят от привычного, получают доступ к некому совершенному миру и тем самым очищают себя глубоко и духовно.

Под этим углом зрения нам следует по-новому отнестись ко всем социальным событиям, праздникам, танцам и т.п. устремлениям общественного сознания к единению и совместному пребыванию. Праздник дает возможность для соединения в общем порыве, в гармонии с той насыщенностью ощущений, которая совершенно утрачена одномерной повседневностью. Праздник дает выход мощному потоку чувств, подогреваемому танцем, ритмом, общим воодушевлением, в особых случаях психоактивными наркотиками и устремлением к наивысшему пределу своего выражения. Часто в юные годы этот поиск оргиастических ощущений становится жизненной целью, а иногда поддерживается даже мировоззренческими установками. В западных культурах само возбуждение с помощью алкоголя является попыткой преодолеть навязываемое нашими механистическими установками поведение, последним порывом отвоевать вновь экстатические мистические ценности жизни и вернуть в пределы человеческого бытия. Хотя столь распространенное наслаждение алкоголем уводит в совершенно противоположное направление, оно, воплощая экстаз маленького человека, выражает тоску по высшему эмоциональному переживанию, сравнимому с охарактеризованным нами измененным состоянием сознания, которое по своей глубинной сути является состоянием вне времени и характеризуется слиянием с окружающим миром.

Во время наших весьма сдержанных праздников, музыкальных, танцевальных и певческих представлений остаются не реализованными готовность к трансу и надежды на экстатические созвучия со всем бытием.

Состояние удовлетворения, возникающее в результате участия в описанном сеансе, бывает, по замечанию этнографа Широкогорова (1935, 330), несравнимо сильнее тех, что сопровождают конвенциональное театрализованное представление западного мира. Участники сами способствуют удачному исходу заклинания духов и сами проникают в предтрансовое состояние шамана.

По утверждению многих западных зрителей, очень трудно отключиться от электризующего и заражающего приподнятого общего настроя и сохранить позицию интеллектуального практицизма. Присутствующие могут «соскользнуть» в одно из пограничных с массовым экстазом состояний — иное название которому, по-видимому, истерия, причем умаляющий привкус отношения к нему не допускает признания, что мы имеем здесь дело с механизмом коллективного целения, который так естественно используется родовыми обществами для самоочищения от обедняющих, сковывающих и ослепляющих условий существования, чтобы вновь стать открытым многообразию жизни, многообразию духовных форм воздействия и гармоническому ощущению единения, освобождающему от эгоцентристских импульсов. Сеанс высвобождает людей из плена возникающей в будничной жизни скованности и зажатости, помогает увидеть и понять земные барьеры, то сцепление отношений, в которые заключен человек. Духовное познание и высвобождение из плена эгоцентристских ощущений являются основой любого целения, они приводят нас к святому преображению жизни, и именно в этом заключается истинный смысл сеанса.

Я полагаю, что человек обладает врожденными импульсами, позволяющими ему освободиться от старых трафаретов поведения и мышления, чтобы так исцелиться. Не только отдельные люди, но и целые освободительные и религиозные движения, Cargo-Kult, возглавляемые харизматическими лидерами, искали счастья в мире гармоничных ощущений. Экстаз, транс, чувство святости, следует признать, являются исходными состояниями на пути к истинному здоровью и гармонии. Древние культуры признали это и поместили в центр своего святого или исцеляющего универсума.

Шаман должен не только достичь измененного состояния сознания, особое значение имеет его драматический талант. Если в его «представлении» отсутствует драматический элемент, если он недостаточно жизнен в изображении или пантомимически неловок, то ему не удается увлечь свою публику, и сеанс не находит отклика у присутствующих. Шаманский сеанс — это действо, сравнимое с нашими киносеансами и театральными представлениями. Во время сеанса смыкается круг, в котором оказываются земной и сверхъестественный миры. Сеанс не обязательно должен включать транс шамана и показывать установление связи с другими мирами. Он может быть просто мимически представленным путешествием в потусторонний мир. Именно таким описывается путешествие сибирского шамана к Эрлику, владыке подземного мира. Шаман сначала рассказывает, как он двигается по дороге, лежащей к югу, по приграничному с Китаем району, затем пересекающей границу, как на него действует тамошний ландшафт. Наконец, он попадает к Тенир Сайка, железной горе, вершина которой касается неба. Он изображает тяжелое восхождение, встречающиеся опасности, показывает на останки погибших шаманов на краю дороги и тяжело дышит, мимикой изображая восхождение. На своей лошади он скачет в пасть земли, в подземный мир. Там он приходит к озеру, над которым натянут тонкий волос. Этот опасный мост надо преодолеть. Он показывает воображаемые действия по обретению равновесия и указывает на сорвавшихся шаманов, чьи кости мерцают на дне озера, — этот смертельно опасный путь может преодолеть лишь чистая душа. Как только мост оказывается позади, он встречается с душами грешников, которые должны нести наказание соответственно своим деяниям. Наконец, он поднимается в жилище Эрлика, где должен преодолеть последнее препятствие — умилостивить подарками охранника Эрлика, Юртэ. Он встает перед троном Эрлика, кланяется и объясняет причину своего прихода. Кан же отвечает ему: «Имеющие крылья сюда не прилетают, имеющие кости сюда не приходят. Ты, черный, мерзко пахнущий жук, чего ты хочешь? » Его отпускают, и только с третьего захода он завоевывает доверие Эрлика и одаривает его вином, шкурами и одеждой. За это Эрлик Кан советует ему увеличить его стада оленей и сообщает, которая из кобыл принесет жеребенка. Назад шаман летит не на коне, а на гусе, крикам которого он учится подражать. Он трижды бьет по барабану, трет себе глаза и притворяется проснувшимся (Михайловский, 1895, 72).

Пережитые самими шаманами или пересказанные, мотивы путешествия в «пасть земли» оказываются похожими. Краеугольными камнями шаманского универсума являются вера в оживляющую человека, витальную тонкую духовную структуру, душу, а также вера в выживание тела благодаря душе, которая отделяется после смерти от тела, попадает в царство мертвых и продолжает там свою жизнь в качестве духа. Без глубокого понимания способа существования души, мир шаманов может показаться причудливым и чужеродным. Современные исследования предсмертных состояний указывают на ещё не изученную и позволяющую лишь обходным путем заглянуть в себя сущность, которая составляет материальную основу тела. И магический полет шаманов, над которым сегодня столь много, но со столь неверными предположениями рассуждают, мы должны рассматривать после эмпирических исследований внетелесных состояний как акт выхода из тела некой духовной сущности или сущности, порожденной сознанием. То, в качестве чего шаман движется дальше, является, по-видимому, энергетическим телом, которое подчиняется иным законам, чем те, что принадлежат трехмерной геометрии и каузальности. Для нас же не играет роли, какую теорию в данном случае стоит предпочесть. Факт остается фактом: вне темы о душе и потустороннем мире шаманское мировоззрение оказывается незавершенным, просто немыслимым. На некоторых примерах мы продемонстрируем эту позицию.

Духовная женщина Японии, «дитя бога», Кихийозе, «женщина, устами которой говорит божество или дух», подзывает души умерших из потустороннего мира. В этом случае говорят о Синикухи, «устах умерших». У душ умерших выспрашивают о предстоящем счастье или несчастье и молят их о раскрытии секретов целения. Души умерших родственников, супругов иди друзей называют целительные снадобья или оказывают, если нужно, местонахождение потерянных предметов. Обычно они описывают свои путешествия издалека назад в родную деревню, осведомляются о жизни оставшихся родственников, благодарят за принесенные жертвоприношения и молитвы и сообщают о будущем. Умершие выражают свои мысли устами медиума и узнаются по голосам, которые напоминают их прошлые земные голоса, что используется родственниками покойных в качестве идентифицирующего признака. Выспрашивания умерших проводятся во время поминок, при этом осуществляется ритуал «открытия умершим дороги». В Северной Японии выспрашивания мертвых проводятся весной и осенью во время равноденствия, поскольку они повсеместно являются общепринятыми празднествами морских легенд. В Амами-Ошима на цепи островов Риукию (Ryukyu) подготавливают у захоронения Татawase, «встречу с душой». В отдельных областях Японии (Aizu, Кawanuma-Distrikt) ежегодно встречаются окрестные шаманы на праздник Бон, буддистское празднество всех душ, или в день Jizo, бога подземного мира, для вызова душ умерших (Eder, 1958). Задачей шамана является не только предоставление душе умершего своих уст для высказываний, но он должен быть способен покидать свое тело и лететь в сторону царства мертвых.

Ноаиди, лапландский шаман, использует в путешествии к Ябмеайамо, подземному царству мертвых, различные символические целительные средства, например, saiva guelie, дух рыбы, на котором он скачет верхом; саива ледди, дух птицы, который ведет его; саива сарва, дух самца оленей, который, в случае необходимости, должен сражаться с духами враждебных волшебников. Психические силы шаманов показаны здесь через образно осмысленные мотивы. Они являются не только символическим целительным средством, за этим стоят реальные психические силы. Шаманский символ —это всегда истинный целенаправленный аспект паранормальной транспсихической силы.

Задачей шамана в подземном мире является возвращение пропавшей души пациента, так как причину всех болезней усматривают в потере души. Души могут быть похищены, могут оторваться от тела во время сновидения, охваченные страхом или находясь в состоянии шока или душевного смятения. Душа считается жизненно необходимой сущностью. Она может заблудиться в царстве мертвых, в ложной вере, найти там своё новое отечество. Душа шамана охотится позади и во время «заманивания» должна что-нибудь пожертвовать владычице подземного царства, Кавтэ Акка, чтобы выкупить на волю потерянную душу. Если души других существ противятся возвращению души, шаман должен проявить всю силу убеждения, чтобы суметь извлечь её из царства мертвых. Об обнаружении и поиске души рассказывается так, словно речь идет о действительно трехмерном царстве. Шаман пытается обнаружить в потустороннем ландшафте следы оставшейся души или же отрезает ей, отправившейся в страну душ, дорогу туда, как это происходит у индейцев племени Томпсон Британской Колумбии (Teit, 1900, 364). В этой стране шаманы должны оставаться лишь самое короткое время и должны торопиться с поиском души. Они либо силой захватывают душу и везут ее домой, либо просят жителей этой области выдать им душу. Существует также опасность, что предстоит бороться с тамошними душами за обладание сбежавшей душой. В этом случае шаманы демонстрируют своё оружие и в качестве доказательства этого столкновения налипшую кровь. Во время сеанса лапландский ноаиди лежит, как мертвый. К нему никто не должен прикасаться. Группа мужчин следит за тем, чтобы к нему никто не подошел близко, а несколько женщин поют в течение всего времени, чтобы напомнить ему о его задании в царстве мертвых и помочь отыскать дорогу к дому из трансового или внетелесного состояния (Baeckman, Hultkrantz, 1978). Условием возможности проведения сеанса является, как говорят эскимосы, способность шамана к Ilimarpoq, то есть, способность летать по воздуху. Он должен уметь устремляться в небесные высоты и к морским глубинам, снимать и надевать собственную кожу. Поэтому во многих культурах шаман связывается с обликом птицы или мухи. Племена сима-сима миттельцерамс называют шамана «манпетуа» («ману» — птица, «петуа» — летать). По этой же причине они снимают во время сеанса крышу с дома, чтобы душа шамана могла вылететь наружу, а души умерших с Вельтенберг, «горы мира», могли залететь назад. Способность покидать тело и отправлять душу в странствие — главный признак шаманства. Психология, подобная нашей, когда душа и психика приравнены друг другу, никогда не сможет по-настоящему проникнуть в духовный мир шамана. Мы должны различать душу, энергетическую матрицу, эзотерическое тело, которое составляет морфологическое или жизненное поле материального тела, и психику, продукт отношений, мышления, воспоминаний, ощущений и поведения.

Заклинатели духов в Арктике

Используя понятие «заклинание», мы сегодня мало что можем сказать. Примем во внимание следующее: речь идет не столько о взывании к духам, сколько о стимуляции собственной психики. Мы должны быть приведены к готовности к предтрансовому состоянию сознания. Заклинание означает не что иное, как приведение себя самого или целой группы в состояние повышенной ясности восприятия, особой осознанности и концентрации, чтобы с этого высокого уровня внутреннего видения постигать вещи или быть восприимчивее к явлениям, относящимся к шаманскому универсуму. Заклинание духов, или сеанс, — это высшее проявление архаической философии. Это искусственно примененная групповая терапия и групповой катарсис, отчасти имеющие отношение к гипнозу и суггестии. Целью шамана является приведение публики в состояние измененного сознания (правда, в завуалированной форме), что позволяет ей воспринимать другие уровни бытия и взаимосвязи, не подлежащие обычной каузальности. Теперь продолжим о заклинании:

«Один из таких дней проходил следующим образом. В воздухе ощущалось растущее беспокойство людей. Загдлорк был величайшим и старейшим заклинателем рода и он сообщил присутствующим, что собирается заклинать духов. Его жена заболела, и он хотел попытаться её исцелить. Дом был построен прямо у моря. Мужчины и женщины собрались поэтому почти на самом краю, на льду. Больная женщина сидела на санях внизу среди людей, а её сын стоял рядом с ней. Наверху, на крыше здания, у окна сидел заклинатель Калэ, который научился своему искусству у старого Загдлорка — поэтому он должен был находиться неподалеку от своего учителя; а сам Загдлорк находился один в доме. Всякие работы на площади прекратились, никто не мог шевелиться. Когда я подошел, мне было сказано остановиться. На лицах было серьезное благоговейное выражение.

Загдлорк был из старинного рода, внушающего всем страх. Его дядя и его племянник были убиты как представляющие опасность пираты, и Загдлорк был единственным ныне живущим, кто, по мнению его соотечественников, унаследовал мудрость отцов. Во всяком случае не было никакого другого заклинателя духов, который мог «вылезать» из своей собственной кожи и затем вновь надевать её. Он же владел этим умением. Каждый, кто увидел бы такого волшебника “обнаженным до мяса”, должен был умереть. Таков был Заглорк. Долгое время он не проводил никаких сеансов, так как был болен. В тот день его провезли на санях между домами, так как его ноги не двигались из-за подагры, но несмотря на это, он собирался проводить напряженный сеанс.

Подходя к его дому, я заглянул в окно — он сидел на скамье и бил в барабан. Когда он увидел моё лицо, он прекратил бить, засмеялся и сказал: «Настоящая шутовская проделка, глупый обман! Лживая история всё это! »...

Хорошим тоном считается, если перед началом сеанса шаман принижает свои собственные способности и представляется лгуном или дураком, но только для того, чтобы публика поддержала его и сеанс удался. Наконец в доме устанавливается мертвая тишина. Среди присутствующих нарастает напряжение. Вскоре старый Загдлорк берется вновь за барабан, и после нескольких первых ударов он кричит столь сильным голосом, словно тот выходит из легких нескольких молодых людей: «Perdlugssuark, tornarssugssuark, kravdlunasuit» (злая судьба — дух, вызывающий болезнь — белые люди) — слова выходят толчками, без всякой связи и начинают оказывать желаемое магическое воздействие.

Все ждали продолжения. Слова, однако, прервались протяжным жалующимся стоном. Кале хрипло прокричал заклинание; казалось, что Загдлорк принимал свои слова откуда-то издалека, словно перебрасываясь ими с невидимым существом. Затем раздалось протяжное завывание, и, когда напряжение достигло предела, Загдлорк выкрикнул всё предложение. Людям передался какой-то толчок, когда они услышали: «Белые люди принесли с собой злую судьбу, вызывающую болезни духа. Я сам его видел. В моих словах нет неправды, я не лгу, я не лжец. Я сам это видел». Габриэль, гренландец, побледнел при этих словах. «Он имеет в виду нас! — прошептал он при этих словах. — Он причинит нам горе». И все присутствующие посмотрели на нас. Загдлорк заявил нам, что мы якобы встретились со злой судьбой в облике некоего духа и что он раскрасил полосами сани Гаральда Мольтке, поэтому якобы тот и заболел. А у других были заражены собаки, и поэтому распространилась инфекция среди собак.

Трудно было понять его рассуждения, так как он часто использовал особый язык духов, и его речь часто прерывалась завыванием».

Шаманы всего мира разработали свой собственный сакральный язык, который они применяли только в состоянии ясного сознания. Мы попадаем здесь в область глоссолалии, нечленораздельного экстатического бормотания. Большинство тайных языков шаманов является ни чем иным, как болтовнёй, бормотанием, скоплением новообразований из отдельных слогов, перестановок, усечений или искажений. Часто используются слова близких языков или реликтовые языковые образования одного языка, которые когда-то были в ходу у племени. Сакральный язык подобен маске, за которой скрывается говорящий и за которой возможна идентификация с другой личностью. Маскируют себя и затем, чтобы показать, как непостижим язык духов. Во всяком случае, этот способ помогает шаману непринужденнее отдаться на волю своего вдохновения, — и тогда он уже не считает себя ответственным за свои слова. В тайном языке мы находим средство быстрого проникновения в собственное неосознанное или сверхсознательное — психологический художественный прием первого уровня, который мог бы найти применение в современной психотерапии:

«Me — Me — Me — nsch, nschen —

(лю — лю — лю — ди — ди —)

sie sagen, das Menschen —

(они говорят, что люди)

ku — ku — ki — ki —

ich kann nicht, kann nicht

(я не могу, не могу)

ich habe nicht Kraft genug, nicht Kraft genug

(у меня нет достаточно сил)

ist denn niemand da, der mir helfen moechte! »

(здесь нет никого, кто бы хотел мне помочь).

Здесь он, вероятно, прервал свои слова и закончил этот пугающий спектакль; всё зазвучало так, словно дом был наполнен людьми, боровшимися друг с другом и стонавшими под мощными ударами. Калэ просто сидел и повторял бормотанье своего учителя, он охрип от пения; Зоркрарк, старый охотник на медведя, был неутомим в своих выкриках: «Поторопись! Поторопись! » Когда напряжение, взвинченное стариком, вновь достигло высшего предела, он продолжил свои объяснения, медленно и с напряжением, словно срывал каждое отдельное слово с уст невидимого духа. Белые люди принесли с собой болезнь, но заболели не жители селения, а собаки. Поэтому ни один человек не должен теперь есть мясо собак. “Микизорк («малышка», это была его жена) ела собачье мясо? ” “Микизорк ела собачье мясо? ” — крикнул вниз Калэ. «Микизорк, ты ела собачье мясо? » — спросил её Зоркрарк. Слова передавались из уст в уста. Сын, Агпалигуарк, склонился над больной матерью, и та кивнула: «Да, совсем немного, мне так хотелось собачьего мяса! «Она отведала собачьего мяса», — повторил Калэ с крыши дома в сторону окна. Тогда из недр дома раздалось дикое завывание, и барабан снова забил. Звук завывания напомнил фырканье большого локомотива. Загдлорк находился в состоянии полного экстаза; старый, страдающий подагрой человек, прыгал, подобно раненому зверю. Он закрыл глаза и страшно вращал головой и туловищем в такт барабана. Затем старый заклинатель издал долгий вопль со своеобразными призвуками. Казалось, что к этому звуку подмешивается человеческий смех; затем все словно умерло в таком всхлипывании — его жену уже нельзя было спасти!

Тогда люди разошлись и вновь принялись за работу, и вскоре площадь наполнилась веселыми смеющимися людьми. Мысль, что приближалось лето, пробивалась сквозь все заботы, и кому хотелось внимать предостережениям старого заклинателя? Зоркрарк был единственным, кто озабоченно смотрел на всё. Он был близок к тому, чтобы уничтожить четырех тюленей, которых принесли его сыновья. “Загдлорк становится старым, — сказал он мне. — Загдлорк бессилен, а его жена должна умереть! ” Это был последний большой сеанс Загдлорка. Его жена умерла, когда пришло лето...» (Расмуссен, 1907, 18).

Хочу рассказать ещё об одном заклинании духов, в котором участвовал известный исследователь культуры эскимосов Кнуд Расмуссен. Еще до того, как маленькую экспедицию Расмуссена застиг снежный буран, она достигла аджиарминт-эскимосов. В третий вечер этого бурана они были приглашены на сеанс шамана Кигиуна, целью которого было успокоение бурана.

«Хозяин принадлежал к типу эскимосов-блондинов, с залысинами на висках, рыжеватой бородой и глазами, имеющими легкий отсвет синевы. Его звали Кигиуна («Клыкастый»).

Казалось, буря достигла своего предела. Нужно было идти по трое, чтобы держаться прямо и быть готовым к тому, чтобы суметь построить хижину из снега далеко от того места, где должен был проводиться праздник. Кигиуна взял меня за руку, а его партнер, с которым они должны были быть вместе ночью, взялся за мою другую руку. «Дитя Нарсук плачет, так как вихрь проносится сквозь его пеленки! » — сказал Кигиуна и рассказал мне старый миф о сыне великана, который тем отомстил людям, что поднялся к небу и сделался «буранным ребенком». И тогда решили в течение ночи выяснить причину гнева ребенка и попытаться усмирить бурю. Ветер с такой силой овладел нами, что мы временами стояли тихо, поддерживая друг друга, чтобы не упасть в громоздящийся вокруг нас лед. Мощные порывы ветра со стороны суши били по нам, как бичи. Лишь после 3—4 ударов мы могли вновь проделывать несколько шагов вперед, пока порывы ветра, направляемого криками «буранного мальчика» не понуждали нас опять останавливаться и силой тащили нас на лед. Как мы обрадовались, когда наконец увидели теплые лучи стеатитовой лампы в праздничной зале, где все места были уже заняты мужчинами и женщинами.

Дом, шириной четыре и длиной шесть метров, имел столь высокий потолок, что его зодчий должен был установить две балки из сплавного дерева в качестве опоры, которые в этом заснеженном зале производили впечатление великолепных колонн. На полу было так много места, что все находящиеся здесь дети могли бегать во время праздничных представлений вокруг колонн. Первую часть праздника составила трапеза, состоявшая из высушенного лосося, сала и замороженных неразделенных тюленей. Большие топоры мощными ударами врубались, в замороженное мясо. Пока домашнее тепло постепенно зарумянивало избитые буранным ветром и снегом лица, все глотали, не жалуясь на отсутствие аппетита, куски мяса, отогревая их дыханьем, чтобы не содрать кожу с губ и языка.

Вечером заклинателем духов был Хоркарнак («Китовая борода»), молодой человек с умными глазами и быстрыми движениями. В выражении его лица не было и следа чего-то фальшивого, может быть поэтому столь долго продолжалось его вхождение в транс. Едва он выступил вперед, как тотчас же рассказал мне, что у него немного духов- союзников. Одним из них был дух его умершего отца и дух-союзник его отца, легендарный тролль, один великан, со столь длинными когтями, что они могли прорезать тело человека, даже если слегка по нему царапали. И была ещё одна фигура, которую он сам вылепил из снега, образ, подобный человеческому, дух, который являлся, как только его вызывали. Все женщины этого жилища стали вокруг заклинателя и ободряли его, приговаривая что-то незначительное. «Ты прекрасно можешь, и ты сделаешь это легко, ведь ты так силен», — подыгрывали они ему. Однако он постоянно повторял: «Это так сложно, говорить правду. Это очень сложная вещь, взывать заклинанием к сокрытым силам». Долго «Китовая борода» хранил важность и подчеркнутую недоступность, но стоявшие вокруг женщины вновь и вновь подбадривали его, и тогда он, наконец, медленно вошел в состояние транса.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒