Западноевропейское языкознание первой половины XIX века. Начало века

⇐ ПредыдущаяСтр 7 из 29Следующая ⇒

Как уже отмечалось в предыдущем разделе, к началу XIX в. в науке о языке сложилось несколько направлений исследовательской работы, которые, правда, часто переплетались между собой даже в деятельности одних и тех же ученых.

Во-первых, продолжалась разработка философско-грамматических проблем языка. В этой связи называют обычно имя А.Ф. Бернгарди (1769–1820), автора работ «Учение о языке» (1801–1803) и «Начальные основы языкознания» (1805). В них устанавливается тот состав науки о языке, который закрепился в последующие десятилетия (фонетика, этимология, словопроизводство, морфология, словосочетание и синтаксис). Выделяя в изучении языка два аспекта: исторический и философский, – Бернгарди отмечает, что в соответствии с первым язык развивается по обязательным законам, но совершенно бессознательно. Достигнув своего расцвета, языки вступают на путь регресса (идея, которая в той иной степени повторяется во многих лингвистических концепциях рассматриваемого периода). Философский же аспект, являющийся ведущим, имеет дело с языком как законченным продуктом. В нем различаются слова-основы, обладающие чистым, т. е. не выражающим отношения, значением, и слова-корни, состоящие из абсолютно простого слога (согласный + гласный). Их слияние дало существующие ныне типы слов. Части речи соотносятся с субъектом, предикатом и связкой (т. е. выделяются на логической основе) с добавлением частиц, подчиненных основным частям речи. Хотя сама концепция Бернгарди довольно быстро устарела, однако его работы оказали определенное влияние на таких крупнейших ученых второй половины XIX в., как Ф. Бопп и В. Гумбольдт.

Во-вторых, появляется ряд работ, анализирующих фонетику, грамматику и лексику санскрита, с одной стороны (работы Кольбрука, Уилкинса, Форестера, Кери), и указывающих на близость его к ряду европейских языков – с другой. Среди прочих упоминают и вышедшее в 1811 г. в Петербурге анонимное исследование «О сходстве санскритского языка с русским». Но особенно выделяется в этой связи опубликованный в 1808 г. труд одного из крупнейших представителей немецкого романтизма Фридриха фон Шлегеля (1772–1829) «О языке и мудрости индийцев».

В этой работе Ф. Шлегель отмечает родство с санскритом греческого, латинского, персидского и германских языков. В отличие от В. Джонса, немецкий романтик признавал санскрит тем источником (праязыком), от которого произошли все остальные «индогерманские» (этот введенный Шлегелем термин впоследствии широко применяли многие немецкие лингвисты) языки. Родственные отношения между ними он иллюстрировал не только лексическими, но и грамматическими примерами.

В-третьих, начало XIX в. ознаменовалось и стремлением, которое Гумбольдт уже в 1801 г. охарактеризовал следующим образом: «…Сравнивать на одних и тех же основаниях все языки, которые только удастся обнаружить» – с целью «сделать язык – и язык вообще, и отдельные языки – предметом самостоятельного, от всего постороннего свободного и систематического исследования, которое должно стать средством познания человека на разных ступенях его культурного развития». Это направление (в 40-х гг. XX в. выдающийся чешский языковед, основоположник Пражского лингвистического кружка В. Матезиус назвал его «аналитическим», противопоставив предыдущему – историко-генетическому) несколько позже нашло свое яркое воплощение в концепции самого В. Гумбольдта; однако в рассматриваемый период здесь опять приходится вспомнить упомянутую выше книгу Ф. Шлегеля.

Интерес последнего к названной проблематике (как, впрочем, и к вопросам родства языков и выявлению «праязыка») был тесно связан с общими принципами романтизма, которому была присуща идеализация прошлого и интерес к истории, сочетавшийся с обостренным вниманием к национальному своеобразию народа, отражающемуся больше всего в языке и фольклоре. Эта специфика и составляет «дух языка», проявляющейся прежде всего в его морфологическом типе.

Согласно Ф. Шлегелю, сопоставлявшему «индогерманские» языки с тюркскими, различаются два типа языка – флективные и аффиксальные. Это различие основывается на наличии или отсутствии изменения в корне. Первый тип воплощает «единство материи и духа», поэтому относящиеся сюда языки можно назвать «органическими». К ним принадлежат древние языки – латинский, греческий и особенно санскрит, по Шлегелю, их общий предок. Они представляют собой высший тип языка, в них «каждый корень является тем, что говорит его название, и подобен живому ростку; благодаря тому, что понятия отношений выражаются при помощи внутреннего изменения, дается свободное поприще для развития… Отсюда, с одной стороны, богатство, а с другой стороны – прочность и долговечность этих языков».

Что же касается второго типа, то в них «связь чисто механическая – путем внешнего присоединения… и эти языки, безразлично – дикие или культурные, всегда тяжелы, спутываемы и часто особенно выделяются своими своенравно-произвольным, субъективно-странным и порочным характером».

Хотя любой язык, согласно Ф. Шлегелю, рождается и остается в том же самом типе, однако именно древним языкам свойственно наивысшее совершенство: дальнейшая эволюция «индогерманских» языков есть не что иное, как разрушение первоначальной гармонии. Эта концепция о первоначальном «расцвете» и последующем «упадке» языков, отразившаяся и в классической немецкой философии конца XVIII – начала XIX в.^[26], в той или иной степени была присуща почти всем лингвистическим теориям первой половины века.

Поскольку классификация Ф. Шлегеля опиралась на крайне ограниченный языковой материал и в ней не находилось места для тех языков, которые не обладали в ярко выраженной форме ни флексией, ни аффиксацией, брат последнего Август Вильгельм Шлегель (1767–1845) в «Заметках о провансальском языке и литературе» (1818) добавил к флективному и аффиксальному третий тип, который он назвал «аморфным», отнеся к нему китайский язык. При этом А. Шлегель указывал, что во флективных языках эпохи «расцвета» преобладает синтетический строй, когда грамматическое значение выражается внутри слова, тогда как период «упадка» характеризуется усилением аналитизма, при котором оно выражается уже вне слова – при помощи служебных элементов. Именно эта трехчастная классификация с определенными терминологическими видоизменениями стала той отправной точкой, из которой исходило или от которой отталкивалось подавляющее большинство последующих типологических классификаций.

Таков был тот фон, на котором в середине десятых годов XIX в. возникает компаративистика – сравнительно-историческое языкознание, различные школы которого доминируют в науке о языке на протяжении всего XIX в. Историю этого направления принято подразделять на несколько этапов. Одна из наиболее распространенных классификаций, принадлежащая болгарскому лингвисту В. Георгиеву, делит развитие компаративистики на три периода: первый охватывает отрезок времени от зарождения сравнительно-исторического языкознания до формирования младограмматической школы (1816–1870), второй связан с младограмматическим этапом (1871–1916), третий включает в себя лингвистику XX в. Иногда второй этап подразделяют на два самостоятельных периода: время господства младограмматических воззрений (70—80-е гг. XIX в.) и период от младограмматиков до расшифровки хеттских памятников, появления «Курса общей лингвистики» Ф. де Соссюра в 1916 г. и начала распространения его идей (приблизительно первые два десятилетия XX в.).

Рождение компаративистики

Основоположником сравнительно-исторического языкознания традиционно признается Франц Бопп (1791–1867), опубликовавший в 1816 г. свою первую работу «О системе спряжения санскритского языка в сравнении с таковым греческого, латинского, персидского и германского языков». Позднее, в 1833–1852 гг. выходит в свет трехтомная «Сравнительная грамматика санскрита, зенда, армянского, греческого, латинского, литовского, старославянского, готского и немецкого языков» (второе переработанное издание появилось в 1856–1861 гг., третье – в 1868–1870 гг.).

Как это ни парадоксально, но большинство историков лингвистики, говоря о деятельности Боппа, отмечало, что сам он ставил перед собой несколько иную задачу – разработать теорию корня и выявить происхождение флексий. Опираясь на положение древнеиндийской грамматической традиции, сильно повлиявшей и на Ф. Шлегеля, Бопп считал, что в индоевропейской семье языков (этот термин также принадлежит Боппу) слова первоначально производились от односложных корней, подразделявшихся на глагольные и местоименные. Из первых возникли глаголы и имена, из вторых – местоимения и первичные служебные слова. Флексии же представляют собой результат соединения (агглютинации) полнозначного слова, восходящего к глагольному корню, со служебным, восходящим к местоименному. Конечная же задача исследователя, по Боппу, будет состоять в том, чтобы «вскрыть те процессы, посредством которых язык от своего предполагаемого прежнего состояния пришел к своему нынешнему». Среди них выделяются законы механические («равновесия»), согласно которым за сильной формой корня следует слабое окончание, и наоборот^[27], и физические (например, стремление к благозвучию).

В общем Бопп разделяет и идеи об особой «органичности» древних индоевропейских языков (прежде всего санскрита), и трехчастную схему языковых типов (с некоторой модификацией, связанной с рассмотренной выше теорией корня)^[28], хотя и отмечает, что в индоевропейских языках наблюдается тенденция к замене флексий механическими соединениями, вследствие чего создается впечатление образования нового языкового «организма». Относительно же источника индоевропейских языков его позиция осторожней взглядов Ф. Шлегеля: если вначале немецкий ученый говорил о языках, происходящих от санскрита или общего с ним «отца», то потом предпочитал пользоваться выражением о «братских отношениях» между ними.

Основной же вклад Боппа в науку заключается, во-первых, в том, что он продемонстрировал наличие в индоевропейских языках не только отдельных сходных явлений, но и общности грамматических систем путем сопоставления форм глагольной и именной флексии в сравниваемых языках^[29], а во-вторых, в методе, когда формы одного языка рассматриваются и объясняются через формы других. По образному выражению крупнейшего французского компаративиста А. Мейе, Бопп открыл сравнительную грамматику в поисках индоевропейского праязыка, подобно тому как Колумб открыл Америку в поисках пути в Индию.

Что касается самого состава индоевропейской семьи, то впоследствии немецкий лингвист попытался связать с ней также малайско-полинезийские и южнокавказские языки; однако эта попытка оказалась безуспешной.

В известной степени драматично сложилась научная судьба другого основоположника компаративистики – датского ученого Расмуса Кристиана Раска (1787–1832). Во-первых, его основной труд в этой области – «Исследование в области древнесеверного языка, или происхождение исландского языка», хотя и созданный в 1814 г., вышел в свет четырьмя годами позднее и, таким образом, стал известен уже после работы Боппа. Во-вторых, будучи написан на датском языке, мало известном за пределами Скандинавии, он оказался доступным лишь ограниченному числу читателей (частичный немецкий перевод появился лишь в 1822 г). В отличие от Боппа, он не использовал данные санскрита (хотя и совершил в 1816–1823 гг. поездку в Индию, посетив также Россию, Кавказ и Персию и опубликовав исследования о восточных языках). Не стремился он и к таким широким обобщениям, как его немецкий коллега. Раск прежде всего доказывал родство «готских», т. е. германских языков с греческим и латинским («фракийским»), а также славянским и балтийскими языками. Однако для последующего развития науки гораздо большее значение имела применявшаяся Раском методика исследования, основные положения которой сводятся к следующему:

– для установления языкового родства наиболее надежными являются не лексические сходства (поскольку при общении народов друг с другом слова очень легко заимствуются), а грамматические соответствия, «так как известно, что язык, который смешивается с другим, чрезвычайно редко, а вернее, никогда не перенимает форм склонения и спряжения у этого языка, но, наоборот, скорее теряет свои собственные» (как это произошло, например, с английским);

– чем богаче формами грамматика какого-либо языка, тем менее смешанным и более первичным он является, так как «грамматические формы склонения и спряжения изнашиваются по мере дальнейшего развития языка, но требуется очень долгое время и малая связь с другими народами, чтобы язык развился и организовался по-новому» (например, новогреческий и итальянский в грамматическом отношении проще древнегреческого и латыни, датский – исландского, современный английский – англосаксонского и т. п.);

– помимо наличия грамматических соответствий о родстве языков можно заключить только в тех случаях, когда «наиболее существенные, материальные, первичные и необходимые слова, составляющие основу языка, являются у них общими… напротив того, нельзя судить о первоначальном родстве языка по словам, которые возникают не естественным путем, т. е. по словам вежливости и торговли, или по той части языка, необходимость добавления которой к древнейшему запасу слов была вызвана взаимным общением народов, образованием и наукой»;

– если в словах подобного рода имеется такое количество соответствий, что могут быть выведены «правила относительно буквенных переходов из одного языка в «другой» (т. е. установлены закономерные звуковые соответствия типа греч. Е – лат. A: (feme – fama, meter – mater, pelos – pallus и т. п.), то можно сделать вывод, «что между этими языками имеются тесные родственные связи особенно если наблюдаются соответствия в формах и строении языка»;

– при сравнении необходимо последовательно переходить от более «ближних» языковых кругов к более дальним, в результате чего возможно установить степени родства между языками. Так, свою работу Раск начинал со сравнения исландского с территориально близкими ему «атлантическими» языками (гренландским, баскским, финским, кельтскими) и отметил, что между ними нет родства, поскольку сходство ограничивается лишь отдельными словами^[30]. Затем он сопоставил исландский (1-й круг) с ближайше родственным ему норвежским (2-й круг), затем с другими скандинавскими (3-й круг), с германскими (4-й круг), после чего германский круг Раск сопоставляет с другими (славянскими и балтийскими) языками, возводя их к древнефракийскому, древнейшими преемниками которого являются греческий и латинский, которые, таким образом, должны рассматриваться как «источник» исландского (сам термин «фракийский», как предполагают, был взят Раском под влиянием упоминавшегося в предыдущем разделе труда Аделунга и Фатера «Митридат, или общее языкознание» и обозначает древнейший вымерший язык Юго-Восточной Европы).

Третьим основоположником компаративистики называют Якоба Гримма (1785–1863) – одного из виднейших представителей немецкого романтизма, работавшего в теснейшем содружестве с братом Вильгельмом Гриммом (1786–1859). Много занимаясь фольклором (мировую известность получили собранные и опубликованные братьями народные сказки) и средневековой немецкой литературой, в историю науки о языке Я. Гримм вошел прежде всего как автор четырехтомной «Немецкой грамматики», представлявшей собой сравнение всех германских языков, начиная с первых письменных памятников. Первый том (1819 г., второе переработанное издание 1822 г.) в основном рассматривает вопросы фонетики, второй – морфологии, третий (1831) посвящен словообразованию, четвертый (1837) – синтаксису. Большое значение имел и начатый братьями «Немецкий словарь», первый том которого вышел в 1854 г., а последний – только в 1960 г.

Для лингвистического мировоззрения Я. Гримма характерно стремление отказаться от прямолинейного перенесения на язык логических категорий. «В грамматике, – писал он, – я чужд общелогических понятий. Они, как кажется, привносят с собой строгость и четкость в определениях, но они мешают наблюдению, которое я считаю душою языкового исследования. Кто не придает никакого значения наблюдениям, которые своей фактической определенностью первоначально подвергают сомнению все теории, тот никогда не приблизится к познанию непостижимого духа языка». При этом, согласно Гримму, язык есть «человеческое приобретение, сделанное совершенно естественным образом». С этой точки зрения, все языки представляют собой «уходящее в историю единство и… соединяют мир»; поэтому, изучая «индогерманский» язык», можно получить «самые исчерпывающие разъяснения относительно путей развития человеческого языка, может быть, и относительно его происхождения».

В развитии языка Гримм выделяет три ступени: первая – создание, рост и становление корней и слов; вторая – расцвет достигшей совершенства флексии; третья – стремление к ясности мысли, причем от флексии вследствие ее неудовлетворительности снова отказываются. Китайский язык, по Гримму, в известной мере застыл на первом периоде; древние индоевропейские языки (санскрит, зенд, древнегреческий) представляют второй период, а персидский, новогреческий, романские и в меньшей мере германские языки – третий.

«…И если в первый период связь слов и мысли происходила примитивно, если во второй период были достигнуты великолепные образцы этой связи, то в дальнейшем она, с прояснением разума, устанавливается еще более сознательно». При этом Гримм, с одной стороны, стремился наряду с книжным языком опереться на данные диалектов, а с другой – утверждал, «что ни у одного народа на земле нет языка, история которого могла бы сравниться с историей языка немцев».

В отличие от Боппа (деятельность которого он высоко ценил) Гримм уделял много внимания звуковым вопросам и в первую очередь явлению аблаута – чередования гласных в корне, который, по его мнению, представляет собой «форму проявления духа немецкого языка» и его движущую силу. С именем Гримма связана формулировка так называемых законов передвижения согласных: первого, устанавливавшего соотношение индоевропейских и германских согласных, и второго, отличающего верхненемецкие диалекты от нижненемецких и соответственно немецкий от других германских языков. В этом отношении работы Гримма в огромной степени способствовали установлению основного принципа сравнительно-исторического языкознания – наличию закономерных звуковых соответствий между родственными языками, хотя историки лингвистики и отмечают, что у Гримма здесь были предшественники: помимо уже упоминавшегося Р. Раска в этой связи называют и другого датского языковеда – Якоба Хорнемана Бредсдорфа (1790–1841), также рассматривавшего их в своей работе «О причинах языковых изменений» (1821) и отмечавшего роль, которую играет в развитии языка явление аналогии.

Отечественная научная традиция ставит рядом с именами Боппа, Раска и Гримма имя еще одного основоположника компаративистики – А.Х. Востокова, деятельность которого будет рассмотрена в разделе, посвященном русской науке о языке данного периода.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒