Жилище и одежда николаевской эпохи

⇐ ПредыдущаяСтр 65 из 76Следующая ⇒

Царское жилище, стиль жизни Николая и его семьи становились образцами для состоятельного дворянства. Наряду с сельским помещичьим домом, типичным жильем дворянства XIX века становится городской особняк. Они были самые разные – одни небольшие, деревянные, другие не уступали в роскоши дворцам знати. Но общее для них было то, что все они служили жилищем одной семьи. Особняками застраивались целые улицы и кварталы Петербурга, Москвы, губернских городов. Внутреннее устройство их было примерно одинаковым. Второй этаж (бельэтаж) занимали парадные апартаменты, расположенные анфиладой (от фр. en fil – по ниточке). Через все помещения – гостиную, столовую, будуар, библиотеку, «танцевальную залу» – можно было пройти насквозь. В середине XIX века происходит отступление от прямолинейности анфилады, появляются уютные уголки, выгороженные мягкой мебелью, ширмами.

Символом достатка хозяев были парадные гостиные, парадные спальни, бильярдные, картинные. В моде была мебель красного дерева, длинные кушетки, диваны с высокими спинками, алебастровые вазы, курительные столики в гостиных, застекленные с трех сторон шкафчики для посуды. В обиходе была фаянсовая и фарфоровая посуда. Камины, модные в богатых домах из‑ за суровых зим, так и не смогли вытеснить полностью русскую печь. Обязательной принадлежностью богатого дома был комфортабельный туалет. В моде были большие зеркала, часы (стенные, каминные, напольные). Дом без музыкальных инструментов – клавесина, фортепиано, механические органа – представить было невозможно.

И. А. Гох. Салон в доме барона Штиглица на Каменном острове в Петербурге.

Такие дома бывали часто полны народу. По утрам в праздники тут происходили детские утренники, «детские балы», здесь принимали гостей, музицировали, танцевали, обедали, играли в карты – словом, проводили время. Вдоль границ участка, занимаемого особняком, стояли служебные постройки. Здесь, подальше от барских покоев, чадила плитами кухня, тут же были баня, погреба, ледники, кладовки, конюшни, позже превращенные в гаражи. В жилых постройках во дворе – флигелях – жили слуги.

Изменения коснулись и одежды людей. Фрак продолжал свою жизнь в гардеробе мужчины, становился универсальным гражданским платьем, пригодным как для улицы, так и для салонов, как для господ, так и для лакеев. Конечно, мода меняла его вид и цвет. В XIX веке все‑ таки пестрых фраков не было. Фрак стал одноцветным и даже выдержанно‑ строгим, как вечерняя одежда для торжеств и официальных приемов. Он стоил довольно дорого, и зачастую люди, обязанные явиться во фраках, брали их напрокат.

Фрак был первейшим, но не единственным видом типичного костюма мужчины XIX века. Его носили с жилетом – полосатым или в крапинку. Панталоны под фрак подбирались разные, но обычно короткие – до колен и в обтяжку. Их надевали либо с сапогами (для улицы, езды верхом), имевшими отвороты, либо с чулками и туфлями – для балов. Непременной принадлежностью мужского туалета с фраком «во главе» были цилиндр, белый, а потом цветной «галстух» – первоначально вариант шейного платка, повязанного вычурным узлом. Позже появился черный галстук с бриллиантовой булавкой. Наряд завершала трость, мода на которую также часто менялась в течение XVIII–XIX веков.

Следующая важнейшая после появления фрака перемена в мужском костюме произошла в 1820‑ е годы. Короткие панталоны в обтяжку, а также длинные чулки и башмаки с пряжками сменила мода на длинные широкие панталоны – прямые предшественники современных брюк. Точнее, короткие панталоны по‑ прежнему надевали на балы, но на улицах, по бульвару гуляли уже в брюках. В первой половине XIX века появились брюки со штрипками, которые носили поверх обуви. Это, в свою очередь, привело к моде на короткие сапожки, точнее, полусапожки. Снова стали модными башмаки, но они уже были иными, чем в XVIII веке, похожими на современные полуботинки.

От фрака ведет свою «родословную» сюртук. Это некоторое возвращение к кафтану, но с сохранением многих особенностей кроя фрака (в талию). Отличие же сюртука от фрака состояло в отсутствии выреза внизу спереди и значительном увеличении числа пуговиц. Сюртук был с двубортным кроем, обязательно имел отложной воротник, на сюртук нашивали петли и кисти. Он воспринимался как верхнее платье, шился из сукна, но в нем могли находиться и в помещении. В отличие от фрака сюртук был достаточно «демократичен», в нем ходили люди разных сословий.

Другим «потомком» от фрака стал пиджак, который шили без привычных длинных фалд. Сначала пиджак носили дома, но потом, уже во второй половине XIX века, он «вышел» на улицу. Как воспоминание о древней свободной одежде типа зипуна, в гардеробе русского человека сохранился архилук, или шлафрок (или, попросту говоря, халат), – нарядный, из шелка или бархата, подбитый и утепленный ватой и иногда мехом, с шалевым воротником, удобными карманами, кушаком. Обшлага у шлафрока обычно были другого цвета.

Верхняя одежда также все это время менялась. Вечными в употреблении оставались шубы, епанчи. Но в XIX веке утепленный сюртук с пелериной стал весьма распространенным видом верхнего одеяния. Очень близка к нему была и шинель, появившаяся в армии при Павле I. Она нашла место в одежде чиновников (вспомним знаменитую повесть Гоголя под этим же названием), да и вообще мужчин и отчасти женщин. Разновидностью старинной епанчи был так называемый «велингтон» – черный, длинный, без рукавов суконный плащ. Из головных уборов мужчин сохраняла свое значение треуголка, появившаяся у военных и гражданских чинов вместе с петровскими реформами, хотя и она претерпевала изменения и стала совсем непохожа на первоначальную треуголку – фетровую шляпу с загнутыми краями. А к 1811 году в армии (от нее – при дворе) ее окончательно сменила фуражка, мало в чем изменившаяся с тех пор и постепенно ставшая частью униформы не только военного, но и других, гражданских ведомств, а также студенчества, учеников гимназий и разных училищ. В 1820‑ е годы у мужчин становится модной шляпа с широкими полями – боливар (по имени освободителя Латинской Америки от испанского ига). Но, самое главное, XIX век вошел в историю как век цилиндра, который, как и многие другие предметы одежды, менял длину, ширину, форму, то его поля загибались вверх, то опускались вниз.

Женская мода поразительно быстро откликалась на требования времени. Обострившийся польский вопрос ввел в Россию моду на распашную юбку «полонез», а грандиозные европейские события конца XVIII – начала XIX века меняли моду несколько раз. Под влиянием революционной, а потом наполеоновской Франции начала XIX века в моде стали преобладать мотивы античности, воцарился стиль ампир. Огромные юбки и фижмы стали уделом «старого режима» во Франции, хотя новую моду приняли и в России и тех странах, где режим оставался старым. Появляются разного рода туники – легкие, полупрозрачные платья с высокой, под грудью, талией, с открытой шеей и грудью, которую прикрывали легким шарфом или косынкой. Мода на дородных, пышных красавиц проходит, на виду у всех бледные, романтичные Лизы, Амалии. Голову такой красавицы стали украшать не чепцы и шляпки, а диадемы, венки из искусственных цветов, колосьев и даже живых цветов (как у «аркадской пастушки»). После похода Наполеона в Египет вошли в моду тюрбаны из роскошных восточных тканей, бархатные береты с перьями. Тогда же становятся модными шали. Особенно ценились шали из Индии – одноцветные, с ярким бордюром и бахромой. В 1830–1840‑ е годы женщины носят разнообразные шляпки и чепцы, украшают их бесчисленными лентами. Подражая военным, модницы носят шляпки в виде киверов, фуражек с небольшими козырьками. На балу у многих на головах можно было видеть тюрбаны, украшенные бусами, перьями. Дома носили кокетливые чепчики из тюля и кисеи с рюшами и цветами. В ушах были модны длинные драгоценные серьги, ценились и массивные браслеты, броши, а в волосах можно было увидеть драгоценный гребень из кости или сандалового дерева.

Начало XIX века было временем ампира и в моде на мужские прически. Стали модными прически в «античном» стиле, то есть такие, как у римских императоров. Их прически были хорошо видны на скульптурных портретах, копии которых украшали дворцы и дома знати. (Кстати, свои названия прически получали по имени императора – «титус», «каракалла».) Стали модными волосы естественного цвета, пудра вышла из моды. Появились бакенбарды («фавориты»), а также небольшие усы, что раньше было недопустимо.

У женщин вся «сила» прически была в локонах, изящно обрамлявших личики. Локоны были трубчатые, ленточные, спиралеобразные, «стружечные». В прическе использовался и шиньон. Новое направление в прическах способствовало развитию парикмахерского искусства, состоявшего теперь не в изготовлении париков, а в умении стричь, завивать и укладывать волосы. В 1820–1840‑ е годы на женские прически оказывает воздействие популярный тогда романтизм. Женские прически перегружены накладными косами, локонами, пучками на висках. Прически как бы приподнимаются вверх благодаря сочетанию «петель» и «бантов» из волос, при этом затылок остается открытым. Постепенно букли и пучки на висках сменяются мелкими, взбитыми локонами, которые получают название «навеянный снег», «взбитые сливки».

К середине XIX века пошла мода на «английские локоны». Они уже не лежат, как прежде, пышным облаком, а ниспадают до плеч («плакучая ива»). Кроме того, волосы украшают множеством лент, перьев, искусственных и живых цветов. Конец XVIII – начало XIX века – время увлечения всем античным. Поэтому украшения подражают античным образцам, используются живые и искусственные цветы. Духи и помада в моде, но косметикой пользуются умеренно. Зато женщины света красят волосы в модный каштановый цвет. К середине XIX века женщина прекращает раскрашивать косметикой лицо, а лишь подчеркивает естественные черты, что‑ то оттеняя, а что‑ то приглушая в облике. Как и в одежде, лучшей считается французская косметика – тончайшие белила, краски для бровей и ресниц. Возникает и усиливается направление в косметологии, согласно которому волосы красивы сами по себе, нужно за ними ухаживать и холить их. Чистота их становится новинкой моды – гигиена, частое мытье волос, как и ванны для тела, начинают считать обязательными для женщин. Появляется и усиливается культ чистого тела.

Приоритет на изготовление духов прочно захватывают французы, которые строго хранят свои секреты изготовления эфиров и эссенций. Впервые духи разделяются на мужские и женские. Во Франции появляются кремы, вытеснившие старые грубые притирания. Парфюмеры Франции наладили изготовление лосьонов, порошков, которыми натирали ногти, и они от этого сверкали, будто покрытые лаком.

Появление ресторанов

В XIX веке в дворянской и вообще в городской среде распространяется завтрак, более похожий на смесь французского (кофе со сдобой) и английского (ростбиф, яичница с ветчиной, сосиски, очень крепкий чай со сливками). В русский завтрак входят обязательно кофе со сливками и сахаром или чай, булочки, бисквиты, гренки, ревельский тминный хлеб, а также разнообразные холодные закуски – ветчина, холодное мясо. В бедных семьях на завтрак шло разогретое вчерашнее кушанье. Завтракают теперь за изящно накрытом столом с белой накрахмаленной скатертью (чистейшая скатерть с вензелем хозяина и салфетки становятся непременным атрибутом застолья), фарфоровой или серебряной посудой – кофейником, чайником, сахарницей, щипчиками для сахара‑ рафинада, ситечком, ложечками разного предназначения. Если кофе приносят из кухни или буфетной, то чай заваривают прямо за столом. Во время Наполеоновских войн, затруднивших подвоз кофе и удороживших его, в кофе стали добавлять цикорий, что делало его менее крепким, но более вкусным и здоровым. Впрочем, соприкосновение с Востоком в войнах с Турцией способствовало распространению турецкого кофе. Наконец, люди стали обращать внимание на свежесть продуктов, чистоту и аккуратность поваров в белых колпаках, опрятность на кухне. Если раньше кухня отвратительно пахла и появляться на ее пороге непривычному к этой вони и чаду человеку было невозможно (а ведь он ел то, что отсюда несли к его столу! ), то теперь все изменилось.

Посетитель ресторана при желании мог видеть, как готовится заказанная им утка или рыба и что для него наливают в буфете. В начале XIX века среди петербургского бомонда был распространен обычай «ездить на биржу отведать устриц». Именно туда, на стрелку Васильевского острова, в порт прибывали корабли из Голландии с устрицами. Попробовать этот деликатес тут же, на улице, было модно. Наряду с однообразными котлами и сковородами на кухне появилось немало новых приборов: терок, форм для печенья, метелочек для взбивания яиц и т. д.

Ресторан в гостинице.

Кулинария XIX века стала уделять огромное внимание исходному продукту. Было осознано, что рыба лучше всего свежая, только что выловленная из чистой реки, что вкус мяса поразительно меняется, если домашнюю птицу перед забоем долго выкармливать качественным зерном, а телят поить сливками.

Становится модным искать сочетания несочетаемых, казалось бы, продуктов. Увеличился подготовительный этап приготовления пищи: что‑ то лучше долго вымачивать в воде или молоке, что‑ то следует подержать на пару или на льду. Первые французские рестораны («ресторации») в России появились в начале XIX века в Петербурге и Москве. Почти одновременно с ними появились английские клубы (клобы) – закрытые для посторонних рестораны, в которые члены клуба собирались к определенному часу, в определенный день к обеду или к завтраку. Западная (французская с вкраплениями итальянской, английской, немецкой) кухня окончательно вытесняет традиционную русскую. При этом русские люди начинают вносить в новую кухню свои изменения, которые потом прижились, стали привычными и даже пополнили европейскую кухню.

Так, беззубый екатерининский вельможа граф А. С. Строганов стал изобретателем (возможно, невольным) всемирно известного блюда «бефстроганов», то есть «мясо по‑ строгановски». При Александре I своими паштетами и манной кашей, приготовленной на сливочных пенках с добавлением изюма и грецких орехов, прославился министр финансов Д. А. Гурьев. Стала известна и повариха из Торжка Дарья Пожарская, придумавшая котлеты из курицы, которые мы до сих пор называем «пожарские».

Чай в России заваривали (а не варили какое‑ то время, как англичане) и пили с сахаром «вприкуску», а в состоятельных семьях и в «накладку». Появление во второй половине XVIII века самовара сделало питье чая своеобразным национальным времяпрепровождением. Самовар позволял долго поддерживать воду очень горячей, и чай пили часами и десятками стаканов (женщины обычно пили из чашек), «с расстановкой», с наслаждением, с полотенцем на шее, ведя неторопливые беседы, закусывая чай кренделями, баранками, пирогами. А возможно ли русское чаепитие без варенья, которое варили в огромных медных тазах с ручкой? Когда появился заварочный чайник, установить трудно. Сохранился металлический походный самовар Екатерины II, разделенный на две части с краником в каждой: в одной было заварочное отделение, в другой – кипяток.

Благодаря русской кухне во Франции распространилась культура zakuski – «еды до еды», которая вместе с винами и водками стояла в «буфете», специальной комнате, где толпились перед обедом званые гости. Выпить перед обедом в буфете «для аппетиту» стопочку водки, закусить ее «салфетошной» рыбой (плотно закрученная в салфетку соленая красная рыба, которая резалась, как сыр) или икоркой, копченой семгой и лососиной, сигом – обряд для русского застолья почти ритуальный. Из традиционной русской кухни сохранилось то, что отвечало новым тенденциям кулинарии, или то, что было любимо русским гурманом. Никто не мог отказаться от настоек, наливок, пирогов, блинов, каши. (Справедливости ради отметим, что уже тогда кашу стала теснить китайская лапша и итальянские макароны.) Но в традиционных блюдах появились усовершенствования. Кашу стали заправлять маслом («Кашу маслом не испортишь»), а в блины начали класть разные начинки из мяса, грибов. Появились и новые пироги – расстегаи. Начинкой в них были семга, лососина, а через отверстия в верхней части пирога в начинку подливали соус, что делало пирог необыкновенно вкусным.

Экономика застоя

От мануфактуры к фабрикам – именно таким был наиболее перспективный путь развития экономики, когда на смену ручному труду в мануфактурах приходил машинный труд фабрик. Символом фабрики стал паровой двигатель, паровая машина, которая была мощнее примитивного водяного двигателя. И хотя паровая машина была страшно капризна в эксплуатации и недолговечна, сжирала целые горы дров, за ней было будущее – инженеры постоянно ее совершенствовали. Паровые машины привозили в Россию преимущественно из Англии. Если в 1830‑ е годы в Россию ввезли 4 тыс. машин, то в 1840‑ е – уже 11, 7 тысяч, а в 1850‑ е – 48 тысяч. В результате часть предприятий становилась фабриками, машины активно вытесняли ручной труд как в легкой промышленности (например, в обработке хлопка), так и в металлургии.

В легкой промышленности происходит переориентация с льняного и парусинового производства на бумагопрядильное. Это было связано с тем, что использование пара на флотах западных стран снизило потребность в русской парусине. Кроме того, бумажная материя обходилась покупателям дешевле льняной ткани. В бумагопрядильной промышленности, получавшей пряжу из Англии, быстрее внедрялось машинное производство, а следовательно, нарастала ее конкурентоспособность.

Тяжелая промышленность тоже не оставалась в стороне от технического прогресса. В металлургии, в которой Россия серьезно отстала от европейских стран, происходят важные сдвиги. С помощью паровых машин внедряется «английский способ выделки железа» – прокат металла, что давало огромную экономию в материалах и рабочей силе. Начинают использовать и горячее дутье, которое позволяло выплавлять чугун быстрее и качественнее. Начали применять в металлургии и каменный уголь взамен традиционного древесного. Растет непрерывно численность рабочих. Только в обрабатывающей промышленности с 1825 по 1860 год число рабочих возросло с 211 тыс. до 565 тыс., то есть более чем в два раза. Причем характерно, что постоянно повышалась доля вольнонаемного труда – крепостные и на машинах работали плохо. Машины же позволили вместо мужчин использовать на многих операциях женщин и детей. Труд их обходился дешевле, чем труд мужчин.

Вслед за европейскими странами в России начинается железнодорожное строительство. Первая железная дорога была открыта между Петербургом и Царским Селом в 1837 году, а в 1851 году открылось регулярное движение между Петербургом и Москвой (Николаевская железная дорога). Затем появилась дорога Петербург – Варшава. Железные дороги были примитивны, перевозили мало грузов, а пассажирский поезд шел со скоростью 15 верст в час. Но при всем заметном росте производства, механизации, увеличении числа рабочих страна хронически отставала от передовых европейских стран. Вначале это отставание не было так заметно, но потом все чаще русские люди убеждались в явных недостатках экономики своей страны, в том, что русских промышленных товаров мало, что они плохо сделаны, что техническое отставание влияет и на условия жизни людей, боеспособность армии и флота. Развитие внутреннего рынка всегда является показателем успеха экономики. В николаевское время этот процесс продолжался. Установились четкие границы экономических районов страны. Промышленными стали связанные с Москвой Центрально‑ Нечерноземный, а также Северо‑ Западный (ориентированный на Санкт‑ Петербург). ЦентральноЧерноземный и Юго‑ Западный районы были по преимуществу сельскохозяйственными, так как здесь черноземные почвы давали большой урожай. Средне‑ Волжский специализировался на земледелии и торгово‑ промышленной деятельности. В целом возникал единый хозяйственный организм, всероссийский рынок, в котором каждый район играл свою хозяйственную роль. Быстро возрастают и обороты торговли. Обилие промышленных товаров можно было видеть на крупных ярмарках – таких как Макарьевская в Поволжье, Ирбитская в Сибири, на базарах, маленьких торжках в уезде, в селах.

Увеличивается и сеть постоянной торговли – в лавках, магазинах. Все больше товаров дает на рынок и сельское хозяйство. За 30 лет (с 1831 по 1860 год) ежегодный вывоз зерна за границу вырос с 18 до 69 млн пудов. Это огромный рост, а соответственно доход стране и ее гражданам. Сбор зерна и картофеля – важнейших продуктов, хотя и медленно, но возрастает. Все реже разные районы страны поражает голод – бич Средневековья. То, что на рынке стало больше сельскохозяйственных продуктов, зависело от расширения посевных площадей, от подъема нетронутой целины, запашки пустошей и лугов. Но в центральных районах это помогало мало – слишком там истощена почва, слишком неласков для сельского хозяйства климат.

В сельское хозяйство приходят машины, которые облегчают труд, хотя до применения пара здесь еще далеко. Помещики, которые хотят получать доходы со своей земли, усердно занимаются агрономией, начинают разводить новые, непривычные для России культуры. На просторах Украины прижилась сахарная свекла. Вырастала она крупной, сахаристой, а на сахарных заводах можно было из нее выделать сахарные «головы», постепенно вытеснявшие из обихода мед и патоку. На юге стали сажать и подсолнечник – масло из него получалось отменное и чистое. Многие хозяйства специализировались на выращивании чего‑ то одного, нужного соседнему городу (например, овощи, фрукты), или на разведении породистого скота. Золотым дном для помещика было разведение лошадей – без них вся экономика сразу бы встала. Но передовые, доходные хозяйства были только островками в море примитивных поместий, где жили помещики, с недоверием смотревшие на «новомодные» приемы сельского хозяйства и полагавшиеся больше на дедовские методы ведения хозяйства. Не мечтали об увеличении доходов с земли и крестьяне. За всем этим стояла серьезнейшая проблема, не решив которую страна не могла двигаться дальше.

Крестьянский вопрос

Как в начале царствования, так и в конце его не было более важной проблемы, чем крепостное право. Во время VIII ревизии населения (1833) было зафиксировано 11, 5 млн душ крепостных крестьян мужского пола. Это составляло 44, 9% всего населения страны и 53% всех крестьян. И хотя ко времени IX ревизии (1850) число крепостных понизилось до 11, 3 млн душ, в процентном отношении их было еще очень много – 49% от общего числа крестьян. Крепостная экономика оказывала самое серьезное воздействие на экономику страны в целом – ведь половина населения принадлежала к числу рабов. Именно в сторону рабства в николаевскую эпоху двигалось крепостничество. Многие государственные деятели были обеспокоены ростом числа дворовых. В начале 1840‑ х годов их было не менее 2 млн человек, то есть каждый шестой деревенский житель. Это означало обезземеливание крестьян, которые лишались земли из‑ за ее нехватки либо сгонялись с нее помещиками. Широкое распространение получила так называемая «месячина», когда крестьяне лишались собственного хозяйства и раз в месяц получали с помещичьего двора продукты. Все это стало напоминать рабские плантации Алабамы или Вирджинии в США.

Как и в XVIII веке, в помещичьих усадьбах процветали жестокость и произвол. Насилие, «право первой ночи», целые гаремы крепостных девок были нормой, как и то, что на конюшнях до смерти засекали кнутом провинившихся «хамов» и «хамок». Молодой Пушкин писал:

Увы! Куда ни брошу взор –

Везде бичи, везде железы,

Законов гибельный позор,

Неволи немощные слезы…

Огромная власть одного человека над другим, которую давала система крепостного права, не могла не развращать людей – как помещиков, так и крепостных. Крепостные почти всегда были не заинтересованы в труде на своего помещика и придумывали массу уловок, чтобы увильнуть от работы, уменьшить ее нагрузку, сделать дело хуже, чем положено. Напротив, помещики и их приказчики стремились усилить контроль за крепостными, ужесточить наказания, придумать новые способы наблюдения и учета труда крепостных. Порка была неотъемлемой частью жизни крепостного. Его наказывали за лень, неповиновение, воровство. Но телесные наказания давно перестали быть эффективными средствами управления, они воспринимались как необходимое зло, которое нужно сносить, как непогоду. Неудивительно, что в этих условиях благородная цель труда, как единственного достойного способа существования и совершенствования своей жизни, исчезала. Обмануть, украсть, навредить, сделать свое дело плохо для крепостного было не постыдным, а, наоборот, похвальным делом, которым можно было кичиться перед людьми.

Неверно думать, что крепостные крестьяне, не знавшие свободы, не хотели ее. Стремление к ней заложено в человеке изначально, с самого его рождения.

Мечта о воле порождала фантастические слухи о «Беловодье» – волшебной стране, где можно укрыться от всяческого гнета и стать счастливыми. В условиях бесправия миллионов людей свобода не понималась ими как ответственность за себя, свою семью, свою деревню, страну. Крестьяне воспринимали свободу как полное освобождение от всяческих обязанностей перед обществом. Жить на свободе – значило для крепостных вообще не зависеть от кого бы то ни было, не выполнять обязанностей, которые налагает общество на своих членов, будь то налоги на общие нужды, или содержание мостов и дорог в своей деревне. Путь от рабства к свободе для русских людей еще только виднелся впереди, а идти по нему предстояло долгие десятилетия.

Возникали и серьезные экономические проблемы. Барщинное хозяйство уже стало невыгодно экономически и не могло дать нужной помещику прибыли. Обработка почвы крепостными была плохой, применение новых достижений агрикультуры и использование новой техники было редкостью. В итоге урожаи оставались низкими. Не приносили прибыли и крепостные предприятия – вотчинные фабрики, на которых за ткацкими и другими станками работали крестьяне и дворовые. Примитивное вотчинное производство не могло конкурировать с купеческими мануфактурами, где работали вольнонаемные на дорогих западных станках. Помещик же был не в состоянии купить новый станок, да и работа раба на нем не могла быть хорошей, поэтому к середине XIX века такие мануфактуры начинают закрывать. Между тем потребности помещика росли. Он уже не мог удовлетвориться тем, что ели, пили, во что одевались его деды. Соответственно вырастали долги помещиков. Многие из них оказывались без средств, проматывая свои грядущие доходы или пускались, подобно герою «Мертвых душ» Гоголя, на авантюры. Как известно, Чичиков, пользуясь тем, что от ревизии до ревизии проходило 15 лет, скупал по дешевке «мертвые души», а потом их, как свои «живые», закладывал в банке и получал под них деньги. Заклад имений стал самым распространенным способом избежать полного краха. Государство, выдавая ссуды под заклад имения, помогало помещикам, и таких должников становилось все больше и больше. В 1843 году более половины всех имений было заложено.

Напряженной оставалась и социальная обстановка в деревне. Крестьяне питались слухами о грядущем освобождении, волновались, бунтовали почти непрерывно. За время царствования Николая I учтено 556 бунтов, и около половины из них пришлось усмирять с помощью войск – столь серьезными и массовыми были эти выступления и жесткими требования восставших. Можно без преувеличения сказать, что миллионы крестьян жили слухами о грядущей свободе. Вот один из типичных примеров. Весной 1847 года власти Витебской и Псковской губерний были обеспокоены странным явлением. Крестьяне целых деревень, уездов поспешно и дешево продавали скот, инвентарь, дома и огромными толпами двигались на восток. Попытки остановить это неуклонное движение не удались. Оказывается, как пишет современник, среди крестьян распространился слух, что «рабочим на строившейся тогда Николаевской железной дороге даруют особые льготы, что помещичьи крестьяне, проработавшие на этой дороге три года, освобождены будут с семействами от крепостной зависимости». Крестьяне спешили. Говорили, что если на дорогу не поспеть к 15 мая, то свободы не видать. С большим трудом, с помощью солдат и насилия, удалось воспрепятствовать этому буквальному движению тысяч людей к свободе.

Естественно, что отношения помещиков и крестьян оставались во многих уездах очень напряженными. Мысль о необходимости как‑ то развязать роковой узел противоречий путем реформы приходила в голову многим умным и просвещенным помещикам. В 1842 году прогремело так называемое Муринское дело, когда владелец села Мурина граф Воронцов заключил со своими крепостными договор, по которому они получали полную свободу вступать в брак по своему усмотрению, приобретать на свое имя собственность, переходить на другие земли. Это был немыслимый поступок помещика, который встретил осуждение его сообщества. Но все больше помещиков в 1840–1850‑ е годы думали, как Воронцов, их к этому толкала экономика, необходимость – особенно в плодородных районах – организовать товарное, прибыльное хозяйство. Коренным вопросом отмены крепостного права оставалось даже не юридическое освобождение крестьян. Ведь то, что отпустить раба на волю придется, понимали многие. Главной была проблема земли. Цена ее постоянно возрастала, а только она могла дать в будущем стабильный доход и помещику, и крестьянину. И хотя Николай I и повторял, что помещичья собственность священна и «никто к ней прикасаться не должен», в правительственных верхах все же понимали, что оставить всю землю у помещика нельзя – бунт станет всеобщим. Поэтому власти постоянно выискивали такие решения, которые при неизбежной отмене крепостного права сохраняли бы за помещиками большую часть земли, но оставляли и крестьянам минимальный клочок для пропитания. Правительство опробовало несколько моделей, переходных от крепостничества к свободе. В 1842 году было принято «Положение об обязанных крестьянах». Так назывались крестьяне, обязавшиеся по договору с отпустившим их с землей помещиком платить ему оброк или отрабатывать на его поле. Помещик уже не мог разорвать договор, изменить оброк или отнять данную землю. Закон был хорош, но вступал он в силу только по желанию помещика. Никто не имел право заставить его подписать с крепостными такой договор.

Великая княгиня Елена Павловна.

Действующие лица

⇐ Предыдущая 60 61 62 63 646566 67 68 69 Следующая ⇒