Уголовная политика в области борьбы с коррупцией в России и КНР (сравнительный анализ)

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 21Следующая ⇒

Коррупция – поистине универсальное явление! Сегодня она стала одной из приоритетных тем обсуждения во всех странах мира. Какую страну ни возьми, борьба с коррупцией непременно является одним из пунктов политической программы практически каждой партии. Более того, коррупция неизменно на повестке дня заседаний правительств, парламентов, она постоянно обсуждается в средствах массовой информации, о ней много говорят политики, ученые, предприниматели и общественные деятели. Даже само упоминание о готовности побороть в стране коррупцию мигом поднимает рейтинг любого политика.

Несмотря на предпринимаемые меры, коррупция, являясь неизбежным следствием избыточного администрирования со стороны государства, по-прежнему серьёзно затрудняет нормальное функционирование всех общественных механизмов, препятствует проведению социальных преобразований и повышению эффективности национальной экономики, вызывает в российском обществе серьёзную тревогу и недоверие к государственным институтам, создаёт негативный имидж России на международной арене и правомерно рассматривается как одна из угроз безопасности Российской Федерации.

В настоящее время Россия уже ратифицировала Конвенцию ООН против коррупции и Конвенцию Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию, а также стала участницей объединения государств против коррупции. Д.А. Медведев буквально с первых дней своего президентства объявил о национальном плане по противодействию коррупции в нашей стране, назвав коррупцию одной из самых острых проблем, главной угрозой для существования государства, поскольку «она разлагает деловую среду, снижает дееспособность страны, отражается на ее имидже, подрывает доверие граждан к власти». По мнению главы государства, к решению проблемы коррупции необходимо подходить системно. Антикоррупционный план включает в себя целый ряд системных мер. Во-первых, это юридические меры. То есть подготовка ряда специальных законов, в том числе и отдельного закона о противодействии коррупции. Во-вторых, это экономические институты, которые должны блокировать коррупционные проявления, это создание экономической мотивации у должностных лиц к тому, чтобы не совершать коррупционных преступлений. И, наконец, третье – это правосознание, выработка у людей так называемой антикоррупционной модели поведения, то есть стереотипа к правильному, законопослушному поведению.

Масштабная антикоррупционная кампания в России только запущена, в то время как уровень коррупции в нашей стране остается крайне высоким. В 2007 г., по официальной статистике, расследовано более 10, 5 тыс. дел в этой сфере, однако эти показатели, как отметил президент России Д.А. Медведев, являются лишь «вершиной айсберга»³.

И этому есть объяснение. Ведь, существуют тысячи причин, влекущих за собой взяточничество и продажность должностных лиц: зависимость и неэффективность судебной системы, непрозрачность финансовых институтов, безнаказанность коррумпированных государственных чиновников, и, конечно, излюбленный и зачастую предвзятый односторонний подход западных аналитиков к объяснению коррупции как результату недемократичности государственной системы. Например, всемирная коалиция по противодействию коррупции «Трансперенси интернешнл» подчеркивает, что наименее подвержены коррупции индустриально развитые демократичные страны Северной Европы и Северной Америки, а развивающиеся страны коррумпированы в большей степени. Во многих из них политическое устройство на Западе считают крайне авторитарным³.

Но есть и другая точка зрения. «Архитектор китайских реформ» Дэн Сяопин еще в 1982 г., прогнозируя будущее развитие страны, отмечал, что «Китай переживает процесс, когда требуется сосредоточить все внимание на экономическом развитии. Если мы бросимся в погоню за формальной стороной демократии, то в результате не только не осуществим реальную демократию, но не добьемся и экономического подъема. Это приведет лишь к беспорядкам в стране и деморализует людей». Также трудно не согласиться с французским просветителем Ш.Л. Монтескье, утверждавшим, что как «известно уже по опыту веков, всякий человек, обладающий властью, склонен злоупотреблять ею». Действительно, весь исторический опыт подтверждает, что причины коррупции кроются в большей степени не в изъянах политических систем, а прежде всего в человеческой природе. Поэтому главный упор в борьбе с коррупцией должен быть направлен на формирование человека с высокими моральными и нравственными критериями. В ином случае критика коррупции в бедных странах со стороны богатых государств будет оставаться малоубедительной до тех пор, пока их финансовые институты не прекратят пользоваться богатствами, украденными у беднейших народов планеты, а мировые финансовые центры предоставлять коррумпированным чиновникам возможность переводить, скрывать и инвестировать свои богатства, нажитые незаконным путем¹.

Общеизвестно, что коррупция является тормозом развития, своего рода «бездонной дырой», поглощающей ресурсы и богатства страны. Но вместе с тем необходимо попытаться найти ответ на волнующий всех вопрос: существует ли универсальный рецепт борьбы с коррупцией? И почему, казалось бы, простые и понятные меры приносят ощутимый результат в одних странах, но ни к чему не приводят в других?

И здесь уместен пример Китая – одного из наиболее динамично развивающихся государств мира, которое, несмотря на наличие коррупции, сумело достигнуть столь впечатляющего экономического прогресса. Это означает, что в Китае методы борьбы с коррупцией в целом эффективны и результативны. При этом речь идет о государстве, где проживает одна пятая человечества, где наряду с бурным экономическим ростом, экономические потери, вызванные коррупцией, по оценкам разных иностранных источников, достигают нескольких миллиардов долларов США.

В чем же специфика данных методов в стране, которая и на словах и на деле показала себя самым решительным противником коррупции? В Китае не отрицают, что взяточничество существовало веками, однако это явление носило циклический характер. Именно коррупция способствовала угасанию и смене династий. И каждый новый этап в историческом развитии общества был ознаменован приходом нового правителя, способного объединить людей вокруг новой идеи, гарантировав тем самым поступательное развитие государства. Как правило, подобный период совпадал с усилением борьбы с коррупцией и последующим ослаблением ее влияния на общество. Действенность используемых Китаем методов в настоящее время обусловлена именно видением китайского руководства причин роста коррупции в стране, как результата капитализации социалистической экономики, внедрения рыночных механизмов, а также влияния западного образа жизни на менталитет китайцев. Это оригинальное видение позволяет сместить акценты на внешние причины, превращая человека не в виновника, а в жертву коррупции. Таким образом, освобождается психика китайского народа от груза неизбежности в случае определения коррупции как характерной черты человеческой натуры, и создаются необходимые условия для исправления.

Налицо и конкретные результаты. Китай стал одной из немногих стран, которым досталась «похвала» «Трансперенси интернешнл» (ТИ). Согласно Индексу коррумпированности, который опубликовала данная организация, в 2007 г. оценка Китая, занявшего 72-е место из 180 стран, принявших участие в исследовании, составила 3, 5 по шкале от 1 до 10 (где 10 означает наименьшую коррумпированность).

Что же этому способствовало? Именно с приходом председателя КНР Ху Цзиньтао антикоррупционная кампания приобрела неслыханный размах и стала приносить существенные результаты. В своих многочисленных выступлениях Ху Цзиньтао неизменно уделяет большое внимание борьбе с коррупцией и мерам по ее предотвращению, указывая на то, что «необходимо искоренить почву, порождающую коррупцию, и решительно наказывать коррупционеров в соответствии с законом». Руководством страны сделан глубокий анализ состояния и причин, порождающих коррупцию в Китае. В китайских источниках официально указывается на то, что коррупция превратилась в серьезную угрозу в результате глубоких социально-экономических изменений, модернизации и реформ, проводимых в стране на протяжении последних десятилетий, а также сверхбыстрого экономического роста. Так, Дэн Сяопин еще четверть века назад указывал на то, что с момента начала модернизации страны некоторые чиновники погрязли в коррупции. «Кража государственной собственности, растраты и взяточничество сказываются на материальных и финансовых ресурсах страны. Если мы хотим положить этому конец, мы должны принять быстрые, жесткие и суровые меры».

В этой связи Китайской академией наук был проведен сравнительный анализ основных характеристик коррупции среди госчиновников КНР в 1980-х и 1990-х, опубликованный в 2002 г. В частности, в 1990 гг. многие из чиновников, уличенные во взяточничестве однажды, спустя какое-то время были снова замешаны в коррупции. Кроме того, с момента их первой «осечки» они успели подняться по карьерной лестнице. Это ясно свидетельствует о том, что в Китае имели место серьезные просчеты при подборе и расстановке кадров.

Сложившееся положение дел в вопросе борьбы с коррупцией и необходимость принятия еще более действенных мер по ее пресечению побудили руководство КНР к созданию в декабре 2007 г. национального всекитайского органа - Государственного управления по предупреждению коррупции, главой которого была назначена министр контроля Ма Вэнь. Данное ведомство наделено широчайшими полномочиями не только по выявлению коррупции, но и разработке целого комплекса антикоррупционных мер. Примечательно, что решение о создании данного органа разрабатывалось на протяжении последних четырех лет. Столь выверенный шаг не может не рассматриваться как серьезный прогресс на пути к построению «чистой» и неподкупной системы власти в стране.

Примечательно, что в 2007 г. Центральная комиссия по проверке дисциплины при ЦК КПК выпустила указ, который предусматривал «снисходительность» в отношении тех чиновников, которые добровольно сознаются в коррупции. Результат превзошел все ожидания: всего за один месяц 1790 человек пришли с повинной, вернув государству 10, 2 млн. долл. США. Всего же, по данным китайских источников, за последние 5 лет 140 660 государственных чиновников в КНР добровольно вернули государству полученные взятки в размере 89, 18 млн. долл. США.

Китайские эксперты признают тот факт, что главные причины коррупции имеют структурный характер и вырастают из искажений во время происходящей сейчас трансформации роли государства в обществе и в экономике. Проблемы могут возникать в том числе из-за несовпадения интересов центральной и местной власти, из-за наличия у местных властей возможностей для того, чтобы обходить законы и скрывать свои преступления.

В связи с этим правительство и Компартия Китая приняли и реализуют целый ряд мер, направленных на повышение ответственности политической и юридической систем, усовершенствованию механизмов сдерживания и противовесов в обществе. В последнее время руководство Китая особо активно проводит специализированную кампанию по исправлению стиля и методов работы. Отчасти ее целью является борьба с коррупцией, и в то же время – с общим «моральным разложением». Выступая на очередном заседании Центральной комиссии по проверке дисциплины ЦК КПК Ху Цзиньтао особо отметил, что антикоррупционные меры по значимости не уступают задачам по дальнейшей модернизации и реформированию страны. Председатель КНР подчеркнул тот факт, что «использование власти без ограничений или контроля неизбежно приводит к злоупотреблениям и коррупции».

Одним из способов борьбы с коррупцией, на практике подтвердившим свою эффективность, является ротация кадров во всех органах власти. Так, по итогам ХVII съезда КПК в высшие органы партии вошло значительное число новых лиц. Завершена также масштабная перегруппировка руководящего состава на местах, вплоть до провинциального звена, укрепившая кадровую основу для проведения политики нынешнего руководства. В результате Центральный комитет и Политбюро обновлены на 51, 5% и 36% соответственно в основном за счет молодых и перспективных руководителей министерского и провинциального уровня – кадрового резерва для формирования следующего поколения руководителей КНР. Состав Центральной комиссии по проверке дисциплины при ЦК КПК обновлен на 79, 5%.

Также в рамках активизированной кампании по борьбе с коррупцией был усилен контроль за провинциальным звеном партийного и государственного аппарата, ограничена излишняя самостоятельность и политический вес провинциальных элит, которые были поставлены в более жесткие условия необходимости следовать линии центра. Особо следует подчеркнуть, что была произведена смена руководителей комиссий по проверке дисциплины в провинциях, которые ранее возглавлялись, в большинстве случаев ставленниками секретарей провинциальных и городских комитетов партии. Теперь во главе местных комиссий поставлены члены Центральной комиссии по проверки дисциплины ЦК КПК из Пекина, которые не имеют в этих провинциях ни родственных, ни служебных, ни каких-либо иных связей.

Результативности борьбы с коррупцией также способствуют непрекращающиеся усилия государства по совершенствованию руководящих функций партии, которые направлены на повышение эффективности механизмов работы ее органов и системы принятия решений. В частности, уточнены функции парторганов всех уровней, что концентрирует их на решении главных политических и социально-экономических задач, сократив текущее администрирование.

Ощутимые результаты в борьбе с коррупцией также приносит проводимая социальная политика, которая позволила сократить разрыв между богатыми и бедными частями населения КНР. Реальные доходы городских жителей за 9 месяцев 2007 г. увеличились на 13, 2% до 1379 долл. США, сельских – на 14, 8% до 443 долл. США. В том числе продолжен динамичный процесс укрепления среднего класса, насчитывающего, по разным оценкам, от 50 до 80 млн. человек. Это создало объективные предпосылки для использования внутреннего потребительского спроса в качестве более важного фактора экономического роста, чем ранее. Более того, десятки миллионов человек без опасений вложили свои средства в рынок акций, который в Китае в настоящее время как раз и переживает своего рода бум.

Универсальных методов борьбы с коррупцией в мире пока не найдено. Каждая страна предпочитает идти своим путем, исходя из своих внутренних реалий. Однако положительный опыт по разработке наиболее действенных антикоррупционных мер можно и нужно изучать. Так, решительные действия китайского руководства позволили ощутимо переломить ситуацию по противодействию коррупции к лучшему. Упор сделан одновременно на две ветви власти – законодательную и судебную. По мудрому определению Дэн Сяопина, «мягкой рукой с преступностью не повоюешь и социальные уродства не выведешь». Уместно отметить, что сами китайцы часто объясняют необходимость принятия жестких мер в отношении коррупционеров, ссылаясь на известную притчу «резать курицу, чтобы устрашить обезьяну». Поскольку даже, казалось бы, незначительные финансовые преступления чиновников могут повлечь за собой существенные лишения для миллионов людей.

В первую очередь, помимо существующих ведомств по борьбе с коррупцией, а именно Центральной комиссии по проверке дисциплины ЦК КПК и Министерства контроля, создан новый орган – Государственное управление по противодействию коррупции. Таким образом, создание антикоррупционной системы в Китае началось с образования централизованной структуры по борьбе с коррупцией.

Далее, во всех органах власти КНР проводится ротация кадров, которая не дает возможности чиновникам использовать уже сложившиеся служебные, родственные, дружеские и иные связи для незаконных действий.

И, наконец, особое значение в Китае уделяется формированию у государственных служащих моральных и нравственных принципов, а также повышению чувства долга и ответственности. На сегодняшний день разработанный Ху Цзиньтао «моральный кодекс из восьми принципов» поведения для граждан Китая находит все большее распространение и признание².

Подводя итог проанализированной ситуации, связанной с антикоррупционными мерами китайского руководства, необходимо отметить, что в целом проведенные в Китае за последние несколько лет весьма эффективные реформы в административной, судебной, финансовой системах и в органах юстиции не только дали ощутимый результат, но и нашли большой отклик в обществе, повысили доверие граждан к государственной власти, партии и общественным институтам.

В Китае традиционно считают, что общество должно управляться не только властью закона, но и нормами, правилами поведения, нравственными убеждениями, силой примера.

Во всем мире в той или иной мере предпринимаются попытки борьбы и противодействия коррупции. Но все же вопрос об эффективных правовых, технических, организационных методах предупреждения и борьбы с коррупцией, как в рамках отдельных государств, так и в мире в целом по-прежнему остается открытым и актуальным.

Считаю необходимым отметить, что положительный опыт такой борьбы Китайской народной республики обязательно должен быть испытан в России.

Список литературы:

1. Ахметшин Н.Х История уголовного права КНР / Н.Х. Ахметшин. - Москва.: 2005.

2. Политическая система и право КНР в процессе реформ (1978—2005) / Коллективная монография, руководитель авторского коллектива Л. М. Гудошников. - Москва:. 2007

Электронные ресурсы:

1. http: //www.iile.ru/scientific_centre.html

2. http: //russian.people.com.cn/

3. http: //www.china.org.cn/

Арутюнян В.С.

Россия, г. Ставрополь

Калмыцкое право в исследованиях отечественных историков и правоведов (к проблеме классификации памятников калмыцкого права)

Статья посвящена историографии калмыцкого права. Рассматриваются основные направления в отечественной правовой мысли в изучении монголо-ойратского Уложения 1640 г. Анализируются правовые памятники монгольских племен. Делается вывод о значении монгольского права для становления калмыцкого права. Поднимаются проблемы правового наследия Калмыкии.

The Article is dedicated to historiographies of the kalmyk right. The main trends are Considered in domestic legal thought in study mongolian of the Code of law 1640 are Analysed legal monuments mongolian племен. The conclusion is Done about importance of the mongolian right for formation of the kalmyk right. Rise the problems of the legal heritage Kalmykii.

Калмыцкое право всегда привлекало к себе внимание исследователей. Вобрав в себя наиболее важные нормы монгольского права, оно стало основным правовым регулятором жизни калмыцкого народа, просуществовав, практически в неизменном виде, вплоть до середины XIX века. К «Цааджин Бичик» («Монголо-ойратские законы 1640 г.», «Степное уложение», «Великое уложение», «Их цааз») обращались как дореволюционные, так и современные исследователи – специалисты по монгольскому праву, праву бурят, алтайцев и других монголоидных народов. История изучения калмыцко-монгольского права насчитывает более двух столетий. Первый перевод на русский язык «Великого уложения 1640г.» был выполнен В.М. Бакуниным [2]. С тех пор были предприняты неоднократные публикации текстов крупнейших законодательных актов средневековой Монголии и Калмыкии, их переводов и исследований. Существуют и работы, посвященные истории изучению права Монголии в целом [7; 8; 27; 28; 29].

К наиболее крупным юридическим памятникам монголов исследователи относят Ясу Чингисхана, утвержденную на курултае в 1206 году; «Восемнадцать степных законов» 1620 г.; «Великое уложение» или монголо-ойратские законы 1640 г.; «Цааджин бичиг» - кодекс маньчжурских законов для монголов на 1627-1694 гг.; сборник законов «Халха Джирум», крупнейший из которых был составлен в 1709 г.; «Уложение Китайской палаты внешних сношений» и сборник «Улан хацарт» [5, 9].

О существовании и применении Ясы Чингисхана исследователи узнали из «Секретной миссии монголов» и из «Сборника летописей Рашид-ад-Дина» [19]. Сохранившиеся в летописи фрагменты Ясы содержат нормы административного, уголовного, гражданского права и др.

Один из исследователей калмыцкого права Я.И. Гурлянд, характеризуя основные правовые институты Ясы Чингисхана, отмечал, что основной политической целью Великой Ясы Чингисхана было урегулирование междусоюзных отношений между различными племенами, для чего она «должна была содействовать их объединению под единой властью великого хана» [8, 32-33]. Кроме того, Я. И. Гурлянд, анализируя монголо-ойратские законы 1640 года, указывал: «…у ойратов до 1640 года существовали законы, самостоятельно выработавшиеся от Ясы Чингис-хана и основанные на обычном праве» [8, 52-53].

Среди других работ, посвященных Ясе, нужно отметить исследование П.С. Попова «Яса Чингис-хана и Уложение Монгольской династии Юань» [15]. С правовой точки зрения Ясу рассматривал известный монголовед, профессор В.А. Рязановский [20; 21; 22]. Общим содержанием его работ было исследование не только Ясы Чингис-хана, но и монгольского законодательства в целом. Отдельная глава работы В.А. Рязановского «Монгольское право, преимущественно обычное» посвящена Цааджин Бичиг и монголо-ойратским законам 1640 года. Анализируя сущность этого правового памятника, автор особое внимание уделяет калмыцкому праву, сравнивая его с правом собственно монголов и бурят. В.А. Рязановский указывал, что основным писаным источником калмыцкого права являлся ойратский устав 1640 года, нашедший широкое применение у этого народа. Кроме того, им детально проанализированы законы, составленные калмыцким ханом Дондук-Даши для волжских калмыков, представлявшие собой исправления, замену или дополнения соответствующих норм монголо-ойратских законов 1640 г., вызванные новыми социально-экономическими условиями жизни калмыцкого народа.

Другие правовые памятники монгольских племен: «Восемнадцать степных законов», «Великое уложение 1640 г.», «Цааджин-Бичиг», «Халха Джирум» сохранились полностью и являются наиболее крупными из известных монгольских юридических памятников. Они стали той правовой основой, на которой был построен калмыцкий «Устав взысканий» или «Цааджин-Бичиг» (в литературе он еще проходит под названиями «Их цааз», «Великое Уложение»).

Подлинный текст Устава на монгольском языке до нашего времени не дошел. В настоящее время науке известно лишь пять ойратских копий памятника, а также несколько переводов «Великого Уложения» на русский язык, а также два издания немецкого перевода П. Палласа. Так, П. Паллас отмечал, что у калмыков и монголов в древние времена совместной их кочевой жизни на зюнгарских равнинах и плоскогорьях существовали не только устные народные обычаи, но и действовал особый уголовный устав, известный под титулом Цааджин Бичиг [14, 88].

Как известно, законодателем калмыцкого народа считается Батор-хан-Тайша – калмыцкий хан XVII столетия. Именно он составил для калмыков особое " Уложение", в которое вошли все постановления местного обычного права. На созванном им в своей резиденции съезде монгольских, ойратских и калмыцких князей в 1640 году был составлен особый сборник законов, который и действовал некоторое время у разных монгольских племен, в том числе у калмыков на Волге. Этот законодательный памятник был предназначен для руководства по всем делам военным, гражданским и уголовным и рассматривает все случаи кочевой жизни этого народа.

К.Ф. Голстунский считал, что «поводом к съезду князей на сейм было не столько утверждение заранее составленных законов, сколько выработка на самом сейме такого акта» [7, 7]. К.Ф. Голстунский утверждал, что ни Яса Чингис-хана, ни каноническое буддийское право не могли быть источниками для законов 1640 года. Исходя из материалов, которые были в его распоряжении, он сделал следующий вывод: «Мы находим более основательным признать, что монголо-ойратские законы 1640 года составлялись самостоятельно и имели своими источниками: во 1-х, устное обычно право, т.е. собрание народных обычаев, во 2-х, обстоятельства политического и социального положения монголо-ойратов в период времени, предшествующие сейму, и в 3-х, может быть религиозное движение вследствие распространения желтошапочной секты Зункавы» [7, 12].

М.И. Гольман также проделал большую работу по сравнительному анализу известных русских переводов и списков закона 1640 г. Критикуя М. Голстунского, он писал: «Более близкий к тексту, однако, менее конкретный и ясный перевод Голстунского выделяется значительными отклонениями от всех остальных переводов и по объему, и по цифровым данным, и по смыслу отдельных статей» [6, 162].

Квалифицированное научное изучение проблемы права калмыков предпринял Ф.И. Леонтович. Он в 1879 году отмечал, что калмыцкий устав представляет поучительную историческую окаменелость, навсегда застывшую в тех первичных формах, какие он принял при первом возникновении, из которых за тем ни на минуту не выходил в течение всей последующей жизни [13, 30]. В качестве примера ученый охарактеризовал правовой сознание монгольских народов следующим образом: «правовые обычаи и законы их являлись» в виде заповедей, переходивших «в народное сознание, как веления племенных вождей – родовых глав и жрецов.., освящавших своим авторитетом, силу и действие тех обычных норм, которые вырабатывались путем самой жизни народа… у них между обычаем и законом собственно не могло быть большой разницы, так как тот и другой квалифицировались одними и теми же началами… родового быта – началами, которые по замечанию исследователей быта калмыков, лежат доселе в основе всего их общественного устройства» [13, 16]. Все это дает основание полагать, что в основе возникновения законов Чингисхана, калмыцкого закона лежит племенное обычное право, и что это «древнее кодифицированное обычное право монгольского племени, вошедшее в течение многих веков в плоть и кровь отдельных кочевых народцев, и орд, рядом с правовыми обычаями, жившими в народе в виде стародавних местных верований и преданий» [13, 17-18]. Таким путем исследователь пришел к мысли о том, что обычное право калмыков связано с обычаями народа, с его семейно-религиозным и традиционным кочевым бытом, который был «строго консервативен» и последующими поколениями воспринимался «как неприкосновенная святыня» [13, 18].

Мотивы издания устава 1640 г. и характер его содержания также в целом были исследованы Ф. Бюллером, который в своем обширном исследовании о калмыках писал: «Поводом к составлению этого уложения были, как само содержание показывает, намерение утвердить на прочном основании ослабевший тогда политический союз ойратства (и прибавим от себя – утвердить начинавшийся, но не успевший упрочиться союз целого монгольства), сознание настоятельной потребности действовать заодно как в деле нападения, так и в случае собственной обороны, необходимость оградить частные имущества, приобретенные военной добычей, водворить безопасность в улусах и постановить взыскания за всякое преступление, его нарушающее» [3, 7].

До настоящего времени ведутся дискуссии по названным работам, которые связаны с тем, что исследователи прошлого рассматривали калмыцкое кочевое общество как основанное на патриархально-родовых началах, не знающее иной формы собственности на землю, кроме общинной, не знающее также классов, сохраняющее военно-дружинный принцип своей организации. Но несомненной заслугой этих ученых явилось то, что они положили начало изданию и изучению ойратских и калмыцких правовых памятников.

В советский период выходит ряд работ, также в той или иной мере рассматривающие правовые памятники калмыцкого народа. Среди авторов, активно разрабатывающих эти вопросы, следует отметить П.С. Преображенскую [16; 17; 18] и М.Л. Кичикова [10; 11]. Работы отмечают богатым пластом исследуемых авторами архивных материалов, практически до этого времени недоступных читателю. Так, в частности П.С. Преображенской были исследованы фонды Посольского приказа Русского государства и Астраханской приказной палаты. Однако правовой анализ «Цааджин Бичиг», его полный перевод и комментарии ими сделаны не были.

Несмотря на это, следует отметить, что исследования по калмыцкому праву все же велись. Исследование С.М. Сагаева [23] посвящено анализу правовых отношений в феодальной Калмыкии, которые он рассматривает в связи с монголо-ойратскими законами 1640 г., как главного источника права калмыков в XVII веке. Им сделан достаточно детальный анализ статей закона, даны комментарии по основным отраслям права.

В.С. Сергеев в 1960-1970-е гг. выпустил две статьи, посвященные анализу памятника [24; 25]. Особое внимание он уделяет уголовному законодательству и судопроизводству в Калмыкии по этому источнику. В 1999 году им, совместно с Б.В. Сергеевым была опубликована монография [26], в которой рассматриваются не только уголовно-правовые отношения и гражданское право калмыков в XVII-XIX вв., но и дано довольно развернутое описание памятника, приведены тексты «Цааджин Бичиг», других нормативных актов, регулирующих правовые отношения калмыцкого народа. Однако эти источники приведены по текстам (переводам) К.Ф. Голстунского, которые страдают многими недочетами и неточностями в переводе.

Современный перевод «Великого уложения» был осуществлен С.Д. Дылыковым. Его книга «Их цааз. Великое уложение» содержит транслитерацию сводного ойратского текста, реконструированный монгольский текст, перевод и комментарий законов. Этот же автор делает попытку разрешить спор об источниках законов 1640 года. По его мнению, ими являлись «в основном письменные законодательные памятники – монгольские уложения, принятые на съездах монгольских феодалов во второй половине XVI и начала XVII века, а также некоторые обычаи, бытовавшие в монгольском народе» [9, 7].

Следует отметить, что изучение памятников калмыцкого права было бы неполным, если не обращаться к монгольским памятникам права. Это – «Восемнадцать степных законов», перевод которых был осуществлен А.Д. Насиловым, и которые вошли исследуемые нами нормы «Великого уложения 1640 г.». К правовым памятникам монголов относится и «Халха Джирум», перевод которого сделан Ц. Жамцарано и, впоследствии, С.Д. Дылыковым - свод установлений, которые регулировали внутреннюю жизнь трех северных халхаских хошунов.

К правовым памятникам, которые косвенно, но все же относятся к нашей теме, следует указать «Уложение китайской палаты Внешних сношений», которая содержит интересные данные, отражающие общественные отношения в Монголии не только в маньчжурский период, но и в более раннее время. На русский язык Уложение было переведено С. Липовцевым [27]. Но, по мнению Б.Я. Владимирцова, требует к себе очень осторожного отношения и сверки с подлинником [4, 20-21].

Некоторые вопросы действия «Цааджин Бичик» рассмотрены в диссертации Е.А. Команджаева [12]. Однако тема его затрагивает XVIII-XIX вв., время, когда действие монголо-ойратского устава взысканий уже начало сходить на нет. Кроме того, несмотря на обширный фактический материал, представленный в этой работе, сам правовой памятник не анализируется. В исследовании И.Ч. Аксенова [1] действию норм «Цааджин Бичиг» уделено гораздо большее внимание, рассмотрены источники калмыцкого права, в том числе обычного, Ясы Чингис-хана и другие. Но комплексного анализа памятника также нет.

Таким образом, несмотря на успехи отечественного монголоведения и калмыковедения, проблема правового наследия Калмыкии остается разрешенной не до конца. Авторы исследований, в основном, опираются на работы Ф.И. Леонтовича, К.Ф. Голстунского, в которых имеется много неясностей, неточностей. В частности, некорректности переводов текстов законов. Переводы, выполненные в последнее время, дают новые источники для изучения калмыцкого права, его источников, его значения для жизни калмыцкого народа в период феодализма.

Литература:

1.Аксенов И.Ч. Становление и развитие калмыцкой государственности и права в XVII-XIX вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата юридических наук. – Ставрополь, 2004.

2.Бакунин В.М. Перевод с права мунгальских и калмыцких народов. – М., 1776.

3.Бюллер Ф. Калмыки.// «Отечественные записки». 1846. № 11.

4.Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов: Монгольский кочевой феодализм. – М.; Л., 1934.

5.Восемнадцать степных законов. Памятник монгольского права XVI-XVII вв. / Перевод с монгольского, комментарии и исследование А.Д. Насилова. – СПб., 2002.

6.Гольман М.Л. Русские переводы и списки монголо-ойратских законов 1640 г. // Экономика, история, археология. – М., 1955.

7.Голстунский К.Ф. Монголо-ойратские законы 1640 года, дополнительные указы Галдан-хунтайджи и законы, составленные для волжских калмыков при калмыцком хане Дондук-даши. – СПб., 1880

8.Гурлянд Я.И. Степное законодательство с древнейших времен по XVII столетие. – Казань, 1904.

9.Их цааз: Памятник монгольского феодального права XVII в. / ойратский текст, транслитерация сводного ойратского текста, реконструированный монгольский текс и его транслитерация, перевод, введение и комментарии С.Д. Дылыкова. – М., 1981.

10.Кичиков М.Л. К истории образования Калмыцкого ханства в составе России. // Записки Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып.2. – Элиста, 1962.

11.Кичиков М.Л. Исторические корни дружбы русского и калмыцкого народов. Образование калмыцкого государства в составе России. – Элиста, 1966.

12.Команджаев Е.А. Государственные учреждения и законодательство Калмыкии XVIII-XIX вв. Диссертация на соискание ученой степени кандидата юридических наук. – Ставрополь, 2000.

13.Леонтович Ф.И. К истории права русских инородцев. Древний монголо-калмыцкий или ойратский устав взысканий. – Одесса, 1879.

14.Паллас П. Путешествие по разным провинциям Российской империи. Ч. 1-5. СПб. 1773.

15.Попов П.С. Яса Чингис-хана и уложение монгольской династии Юань чао-дянь-джан // ЗВОРАО. – Т.17. – Вып.4. – СПб., 1907.

16.Преображенская П.С. Из истории русско-калмыцких отношений 50-60-х гг. XVII в.// Записки Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып.1. – Элиста, 1960.

17.Преображенская П.С. Калмыки в первой половине XVII в. - М., 1963.

18.Преображенская П.С. К вопросу о социально-экономических отношениях калмыков. // История СССР. - 1963. - № 5.

19.Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. Т.III. – М.-Л.: АН СССР, 1946; он же. Сборник летописей. Т.II. – М.-Л.: АН СССР, 1960.

20.Рязановский В.А. Монгольское право, преимущественно обычное. – Харбин, 1931

21.Рязановский В.А. Является ли монгольское право правом обычным? – Харбин, 1932.

22.Рязановский В.А. Великая Яса Чингис-хана. – Харбин, 1933.

23.Сагаев С.М. Право феодальной Калмыкии, вторая половина XVII века. // Вестник Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып.3. – Элиста, 1968.

24.Сергеев В.С. «Ики цааджин бичик» - памятник калмыцкого права // Вестник Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып.3. – Элиста, 1968.

25.Сергеев В.С.. Ики цааджин 1640 г. – основной юридический источник уголовного права Калмыкии XVII-XVIII вв. // Вестник Калмыцкого НИИЯЛИ. Вып.6. – Элиста, 1972.

26.Сергеев В.С., Сергеев Б.С. Уголовное и гражданское право калмыков XVII-XIX вв. Историко-правовые очерки. – Элиста, 1998.

27.Уложение Китайской палаты внешних сношений //Пер. С. Липовцева. – СПб., 1828

28.Халха Джирум: Памятник монгольского феодального права XVIII в.// Сводный текст и перевод Ц.Ж. Жамцарано. – М., 1965

29.Цааджин бичиг. Цинское законодательство для монголов 1627-1694 гг. // Перевод и комментарии С.Д. Дылыкова. – М., 1998.

Асрян К. С.

Россия, г. Ставрополь

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒