Историография эпохи Просвещения (XVIII в.)

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 11Следующая ⇒

К началу XVIII в. эрудитская школа зашла в тупик. Отражением этого может быть работа французского учёного Пьера Бейля (1647-1706) «Исторический и критический словарь» (с 1695). Бейль отличался исключительной эрудицией и необычайной начитанностью. Он знал множество источников, массу сведений относительно каждого исторического события или исторического деятеля, но полагал, что эти сведения слишком противоречивы, слишком мало связаны друг с другом, чтобы на их основании можно было бы сделать какой-нибудь окончательный вывод. Постоянные противоречия в источниках, по мнению Бейля, позволяли сделать только один вывод, что почти ни об одном лице, ни об одном факте нельзя сказать ничего достоверного, даже после самого тщательного изучения источников.

Даже самой маленькой, занимавшей только несколько слов, статье в своём словаре Бейль давал огромное примечание, представляющее собой собрание противоречивых сведений, служащих предметом для скептицизма и иронии. То есть у него наблюдалось неумение объединить критический, научный подход к истории и овладение той массой фактического материала, которая нахлынула на историка и в которой он не может разобраться.

В конце XVII –XVIII вв. количество такого рода скептических работ увеличилось. Так Луи Бофор (ум. 1795) написал «Диссертацию о недостоверности пяти первых веков римской истории» (1738), где подверг критике Тита Ливия. Бофор считал, что никаких достоверных источников от этого времени остаться не могло, так как Рим был взят галлами и все источники должны были погибнуть. А Тит Ливий ориентировался на греческие легенды, надгробные речи, старые песни, смысл которых был частично утерян, толкование фамильных прозвищ, преданий и традиций. Но Бофор не пробовал сам разобраться в этом материале и не ставил вопрос, что этот материал всё же мог бы быть использован для воссоздания эпохи Древнего Рима. Поскольку эти данные он считал недостоверными, то и история первых пяти веков вообще не может быть восстановлена.

Историкам эпохи Просвещения история была необходима прежде всего для идейного разгрома абсолютизма и дворянства. Поэтому к монахам-эрудитам они относились обычно отрицательно или пренебрежительно, видя в их работах только педантичное стремление к фиксированию точных дат и генеалогических таблиц правящих домов Европы. Отсталые, часто в клерикальном духе представления о ходе исторического процесса, также отталкивали просветителей от эрудитов. Тем не менее, тот же Вольтер писал об эрудитах: «Это обширный склад, где вы можете взять всё, что вам понадобится».

На историографии XVIII в. сильно сказалось влияние великих географических открытий. Накопление географических и этнографических знаний позволило учёным ближе познакомиться с народами, стоящими на неодинаковых с европейцами различных ступенях общественного развития, имеющими верования, быт, культуру резко отличные от европейских. Благодаря этому расширился не только географический, но и исторический горизонт писателей XVIII в.; историческая мысль вышла из того узкого, замкнутого круга чисто европейских интересов, в котором она до того времени вращалась. Т. о. в трудах просветителей не было того европоцентризма, который стал характерен для исторической науки XIX в. – учёные уделяли значительное внимание арабам, индийцам, китайцам, подчёркивая их вклад в общечеловеческую культуру. Само понятие общечеловеческой культуры, как результата творчества всех населяющих Землю народов, выросло именно на этой почве.

Вместе с тем историография XVIII в преодолела провинциализм и узкий национализм, свойственный большинству работ – обычно немецких – в XVI-XVII вв. Просветители, наоборот, всячески подчёркивали свой космополитизм, и называли себя «гражданами вселенной».

Также огромную роль в идейном обогащении историографии XVIII в. сыграли успехи естественно-математических наук. Благодаря популяризаторской деятельности просветителей исследования Коперника, Галилея, Кеплера, Ньютона сделались достоянием широких кругов и начали оказывать всё более заметное влияние на историческую мысль, прежде всего в плане отказа от теологического мировоззрения. Из сферы естественных наук проникло в историографию также представление о закономерности исторического развития.

Одним из учёных, проповедовавших данную идею, был Джамбаттиста Вико (1668-1744) в работе «Основания новой науки в связи с общей природой народов» (1725). Вико подверг критике эрудитско-филологический подход к истории, когда заботились, по его мнению, больше о собирании документов, чем о проникновении в их сущность. Эрудиты, на его взгляд, не стремились понять внутреннее развитие человеческого общества. В противоположность этому, Вико поставил своей задачей «соединить историю с философией» и изучить природу человеческого общества, как она проявляется в ходе исторического развития.

Вико выдвинул положение о едином для всех народов законе развития, которому подчинены явления в области права, литературы, языка, общественного и политического строя. Все эти явления он стремился понять не изолированно друг от друга, а в их совокупности и взаимной связи. Все общества проходят в своём развитии одинаковые стадии – от дикости и варварства к «веку человеческому» - законов и разума. Однако демократический строй этой эпохи сменился монархическим, вслед за чем произошёл упадок, распад общества и развитие началось снова – с варварства и теократии. Т. о. совершается круговорот истории, возвращение по окончании определённого цикла к исходному пункту. Эту цикличность развития Вико проследил на материале истории древнего мира и средних веков.

Обычно теорию цикличности противопоставляют теории прогресса. По отношению к Вико это не вполне справедливо. Его циклы совместимы с прогрессивностью развития, так как общественный строй в каждом последующем цикле воспроизводится на более высокой ступени, т. е. движение происходит не по замкнутому кругу, а по спирали. Но в этом отношении Вико оказал мало влияния на историографию Просвещения, которая почти вся проникнута идеей прямолинейного развития.

Историография эпохи Просвещения во многом складывалась под влиянием борьбы буржуазии с феодализмом. Наиболее отчётливо эти два борющихся класса были в XVIII в. противопоставлены во Франции и именно здесь появились исторические работы, несущие на себе печать этой борьбы.

В 1727 г. вышла работа графа Анри де Буленвильё (1658-1722) «История древнего правительства Франции», явившейся своего рода политическим манифестом феодальной аристократии. Главный тезис Буленвильё заключался в том, что в основе сословного деления Франции лежит факт завоевания Галлии франками и возникшее таким образом противоречие двух рас – завоевателей франков, т. е. аристократии, получившей по праву завоевания все земельные и иные богатства Франции и завоёванных галло-римлян, которые были обращены в сервов. Французские буржуа, притязающие на политическую власть, и являются, с точки зрения Буленвильё, потомками сервов, а дворяне – потомками завоевателей. Отсюда обосновывались права дворянства на те многочисленные привилегии, которыми оно располагало во Франции, отсюда обосновывалось и право дворянства на ограничение королевской власти, ибо она была создана теми же завоевателями-франками: Хлодвиг и его преемники были выбранными этой аристократией лицами.

Против этой феодально-аристократической концепции происхождения французской монархии выступил в качестве идеолога буржуазии аббат Жан Дюбо (1670-1742), секретарь французской Академии Наук. Его работа «Критическая история установления французской монархии в Галлии» (1734) являлась прямым ответом Буленвильё. Дюбо выдвинул совершенно противоположный тезис – об отсутствии самого факта завоевания Галлии франками. На его взгляд, франки вовсе не вторглись в Галлию, а были поселены в ней в качестве римских наёмников; франкские короли были не завоевателями, а «чиновниками империи»; франкская монархия возникла как прямое продолжение римской империи. Здесь уже дана в зародыше вся теория «непрерывного развития» от древности к средним векам, которую впоследствии обосновывали Фюстель де Куланж и А. Допш.

Что касается дворянских привилегий, то Дюбо относил их появление только к IX-X вв., когда крупные сеньоры узурпировали права королевской власти, пришедшей в упадок. Т. о. сеньориальные права французской аристократии не имеют никакого отношения к вторжению франков в Галлию. Сами эти аристократы, как доказывал Дюбо, вовсе не являлись прямыми потомками франков, т. к. французская нация образовалась постепенно, в результате длительного взаимодействия племён и культур. Т. е. Дюбо принадлежит та несомненная заслуга, что он впервые поставил проблему образования нации, до него даже не существовавшую для историков.

Спор Буленвильё и Дюбо был не только проявлением борьбы феодального дворянства с поднимающейся буржуазией, но и стал началом длительного научного спора романистов и германистов по вопросу о генезисе европейского феодализма. Буленвильё, связывавший феодализм с завоеванием Галлии германским племенем франков, является первым «германистом»; Дюбо, обосновывавший теорию постепенного перерождения римских институтов в средневековые, может быть рассматриваем как первый «романист».

Одним из историков XVIII в., подхватившим спор Буленвильё и Дюбо, но занявшим в нём совершенно самостоятельную позицию, стал аббат Габриель Мабли (1709-1785), особенно в работе «Наблюдения над историей Франции» (1788). Он гораздо решительнее, чем Дюбо выступил против дворянских привилегий и абсолютной монархии и выступал за установление полного суверенитета народа. В вопросе о генезисе феодализма и дворянских привилегий вместе с Буленвильё Мабли считал, что все франки были свободными и равными людьми, а король был только их выборным военачальником, но он соглашался с Дюбо, что обособление военной (феодальной) знати от народа и узурпация феодалами государственных функций уничтожила эту свободу. Наконец, в отличие от обоих, Мабли полагал, что этой свободой пользовались в франкской монархии не только франки, но и всё галло-римское население, спасённое франкским вторжением от деспотизма римских императоров и слившееся со своими освободителями в единую нацию.

Буржуазные мыслители XVIII в. ставили также перед исторической наукой воспитательные цели, что вполне соответствовало их представлениям о силе и значении разума в вопросах политики.

Мари-Франсуа Аруэ де Вольтер (1694-1778) написал несколько исторических сочинений «История Карла XII” (1731), “Век Людовика XIV» (1751) и «Опыт о нравах и духе народов» (1756). Основным содержанием исторического процесса для него, как и для его последователей являлось развитие разума, интеллекта. Так историю средних веков, Вольтер сводил к борьбе христианства с язычеством, затем ислама с христианством, наконец католичества с протестантизмом, пока не наступит такой момент, что разум не опрокинет все эти глупые суеверия. Вольтер враждебно относился не только к духовным. Но и к светским правителям средневековья – о Хлодвиге, описывая его убийства, он писал: «Менее виновный гражданин был бы немедленно казнён, Хлодвиг же основал монархию». Приказ Карла Великого казнить 4500 саксонских заложников, Вольтер комментирует: «Это действия бандита». Вообще история средневековья для него – это во многом история преступлений.

Давая общий обзор политических событий в средневековой Европе, Вольтер редко останавливался на деятельности того или иного короля. Главным он считал не описание войн и династических браков, а в изучении законов, обычаев, искусства и литературы, открытий и изобретений, т. е. во многом истории культуры. Т. о. Вольтер является первым историком культуры – прежде всего духовной. Значительное место уделял Вольтер и культуре неевропейских народов – арабов, индийцев, китайцев. Т. е. заслуга его в создании интереса к истории неевропейских народов несомненна.

Одним из учеников Вольтера был энциклопедист – академик Жан Антуан Кондорсе (1743-1794), который в работе «Очерк развития человеческого духа» (1794) дал развёрнутую программу всей просветительской историографии.

Его общее положение заключалось в утверждении о том, что развитие общества есть развитие человеческого интеллекта. Исходным пунктом этого развития является эклектизм, в области религии нашедший своё выражение в язычестве. Затем происходит упадок эклектизма, и человеческий дух затемняется христианством. Падение империи – это прежде всего политико-религиозный кризис, который разрешился в господстве единого бога. В V-X вв., по мнению Кондорсе, Европа погрузилась в глубокий мрак. В то же время борьба светской и духовной власти дала возможность подняться городам. Сущность следующего периода – XI-XV вв. – в постепенном возрастании числа чистых душ, смелых характеров, восстающих против лицемерия, коррупции, ханжества и суеверий.

Все основные события средневековья Кондорсе проработал под просветительским углом зрения. Так, альбигойскую ересь он рассматривал как проявление тяги к чистому христианству, к свободе и культуре, именно поэтому альбигойское движение и было задушено церковью. Св. Франциска он оценивал как предшественника философов XVIII в. и т. д. Религиозные и политические конфликты средневековья всё же двигали вперёд культуру. В конечном итоге нарастало стремление к гражданской свободе и к установлению власти, основанной на законе. Т. е. общий процесс исторического развития Кондорсе рассматривал как прямолинейно-прогрессивное: каждая новая эпоха приносила дальнейшее освобождение человеческого разума от гнёта церкви и освобождение человеческого общества от гнёта папского и королевского деспотизма.

Из английских учеников Вольтера выделялся Уильям Робертсон (1721-1793). Его основные труды – «История Шотландии» (1759), «История Америки» (1777), «История царствования императора Карла V» (1769). Робертсон уже стремился установить основные факторы, направляющие историческое развитие. Среди этих факторов на первый план выдвигались промышленность и торговля. Другой его важной заслугой стала более чёткая периодизация истории средних веков. Границей между двумя её этапами он видел крестовые походы, которым он придавал довольно большое значение, как событию, давшему толчок развитию торговли, а, следовательно, и городов. За верхнюю границу средних веков, Робертсон взял 1500 г., т. к. именно с этого времени возникает международная политика, политика европейского равновесия. Незначительная перемена в положении того или иного европейского государства приводит к нарушению системы равновесия и вызывает сложные конфликты.

Очень много внимания Робертсон уделял истории развития третьего сословия. Этот класс, на его взгляд, был наиболее способным проводником культуры, как бы созданным для того, чтобы сближать различные нации и творить единую европейскую цивилизацию. Это подчёркивание роли буржуазии, как самой крупной творческой силы в истории, и есть наиболее оригинальная черта во всём построении Робертсона.

Ещё одним представителем вольтеровской школы в Англии был Эдуард Гиббон (1737-1788), обширное произведение которого «Упадок и гибель Римской империи» считается самым выдающимся явлением во всей просветительской историографии. Из всех корифеев вольтеровской школы Гиббон – единственный профессиональный историк. Несмотря на несомненное влияние Вольтера и его школы Гиббон нередко полемизировал с Вольтером и называл его утверждения легковесными.

Гиббон привлёк огромный материал источников, которые он брал прежде всего по изданиям эрудитов XVII в., а материалами, опубликованными позднее не пользовался. Историк дал большое историческое полотно с помощью детального и плавного повествования, не отвлекаясь на философские и политические отступления, как Вольтер. В собственных оценках Гиббон был достаточно сдержан, поэтому основная идея его труда осталась замаскированной и в настоящее время существуют два противоположных взгляда на её сущность: либо труд Гиббона – это обвинительный акт против христианской церкви, как виновницы гибели Римской империи и всей античной культуры, либо он лишь излагал взгляды язычников IV в. на христианскую церковь.

Одним из центральных вопросов его труда является вопрос о причинах гибели Римской империи – тут он называет и длительный мир, и ассимиляцию с порабощёнными провинциалами, и роскошь, в которой погрязла знать, и обострение народной нищеты из-за неравномерного распределения налогов, и её неимоверное расширение. Но главной причиной он считал христианскую церковь, которая внушила наиболее активной части общества терпение и смирение как высшие добродетели, богатства привлекло на поддержание монастырей, а внимание правителей отвлекало на дискуссии церковных соборов. Т. е. работа Гиббона носит отчётливо выраженный антиклерикальный характер. Вся работа церковных соборов над догматами христианской религии, все религиозно-политические раздоры средневековья в глазах Гиббона являлись полной нелепостью. Резко выступал Гиббон и против папства, осуждал аскетизм монахов (вроде подвига св. Доминика, который за 6 дней сделал 300 000 поклонов и этим сэкономил 100 лет пребывания в чистилище и не только освободил себя, но и создал целый запас для освобождения от грехов большого количества других грешников). Проблески разума в тысячелетнем периоде засилья мрака и грубых суеверий, Гиббон видел в еретических движениях.

Гиббон описывал период с IV в. до 1453 г., времени гибели Византийской империи, которая в соответствии с представлениями итальянских гуманистов, была единственной преемницей Римской империи. Однако он не ограничивался Византией, а давал широкую картину средневековой жизни в Европе, Азии и Африке. Т. е. у него реализовалась идея универсальной истории, выдвинутая Вольтером.

Несмотря на множество идей в русле идеологии Просвещения, у труда Гиббона всё же сугубо академический характер, не типичный для исторических работ этой эпохи. Основная мысль и острые формулировки часто заслоняются многочисленными оговорками. Труд Гиббона – это классический образец буржуазной историографии, который часто называют вершиной историографии XVIII в., но следует признать, что у него нет ни одной крупной идеи, которая явилась бы его оригинальным вкладом в развитие исторической науки.

В Германии также ведущее место в историографии занимала вольтеровская школа. Здесь следует отметить прежде всего Людвига-Августа Шлёцера (1735-1809), известный и в русской историографии как исследователь летописи Нестора и автор «Анналов» древнерусской истории. Главный его труд – «Всемирная история» (1785-1789) содержит и весьма слабые места, например «первое грехопадение» он объясняет изменениями в нервной системе человека из-за применения опьяняющих напитков. Первобытный человек познакомился с их действием, стал злоупотреблять ими, что равносильно прежней утрате райского блаженства неведения.

Зато по отношению к истории средних веков Шлёцер высказал ряд плодотворных мыслей и наметил пути, которые оказали длительное влияние на историографию. Он полностью отказался от европоцетризма, причём гораздо последовательнее, чем Вольтер. Римская империя в масштабах Земли занимала лишь небольшой клочок, значит её удельный вес в истории человечества не может быть велик. Вслед за изложением гибели Римской империи у него идёт история восстановления империи в Китае примерно в тот же период. Шлёцер не просто писал об истории разных стран, он стремился обнаружить связи и взаимодействия самых на первый взгляд разобщённых культур.

Не менее важной его заслугой является включение во всемирно-историческую схему так называемых переходных периодов. Нельзя установить начало и конец каждого периода в развитии общества, как дату рождения и смерти человека. В истории рождению каждого периода предшествует длительный период перехода от старого состояния к новому. Между древностью и средневековьем это – развитие христианства, варварские вторжения и завоевания; между средними веками и новым временем – падение Константинополя, возрождение наук и искусств, Реформация и упадок папства, великие географические открытия. Эти переходные периоды, по мнению Шлёцера, носят революционный характер, т. е. сопровождаются глубокими общественными потрясениями.

Зависимость Шлёцера от историографии Просвещения заметнее всего на трактовке истории Византии, которую он изображал как некий чудовищный организм, вся история которого представляет собой медленное умирание из-за засилья церкви. Если Византия при таких условиях просуществовала целое тысячелетие, то это объясняется, с одной стороны, рядом счастливых для неё случайностей, а с другой – слабостью тех государств, с которыми она сталкивалась. Нужно отметить, что оценка Византии, данная Шлёцером, определила господствующие представления об этой стране на целое столетие.

Как противовес рационалистическому направлению просветителей можно назвать такое своеобразное явление, как Юстус Мёзер (1720-1794), автор " Истории Оснабрюка" (1778). Он идеализировал древнюю германскую общину как «золотую эпоху свободы», а феодализм рассматривал как переход к «позорному рабству подданных» в абсолютистском государстве. XIII-XIV вв. для него уже время упадка, т. к. именно тогда рост городов и развитие денежного хозяйства подготовили централизацию государственной власти. Он ненавидел буржуазию, а восхвалял мелкого помещика, «крепкого мужика», т. е. кулака, т. к. эта прослойка играла ведущую роль в внутри германской общины.

Т. о., в историографии, как и в других областях знания, передовая научная мысль XVIII в. оставила значительный след, выдвинув ряд глубоких идей, оказавших сильнейшее влияние на всё последующее развитие исторической науки. Достаточно сказать, что

- именно в эту эпоху возникает теория прогресса, рассматривающая всё историческое развитие как прохождение человеческим обществом определённых ступеней;

- зарождается история культуры, противопоставляемая чисто политической истории

- обосновывается мысль о влиянии на человека географической и общественной среды;

- пробуждается научный интерес к истории неевропейских народов;

- в связи с этим были сделаны первые шаги в применении сравнительно-исторического метода;

- систематическая научная критика распространяется уже не только на средневековую, но и на всю античную традицию;

- делаются первые попытки рассматривать нацию, как некую историческую индивидуальность, в связи с чем появляется понятие «духа нации», или «народного духа».

В конце XVIII в. произошла Французская революция. Следовательно:

1) Историкам открылся широкий доступ к государственным архивам.

Феодальные порядки были уничтожены. Те документы – титулы, грамоты – которыми регулировалась жизнь огромного количества феодальных поместий, утратили свою юридическую силу, следовательно, из монастырей, где они прежде находились документы были перемещены в центральные и местные архивы. К 1795 г. эти архивы открылись для учёных во Франции, а затем и в других странах.

2) Повышение интереса к жизни народов.

Вольтер: надо изучать не историю королей, а историю народов. Но внимание уделялось лишь истории законов, учреждений, культуры. На массу просветители смотрели сверху вниз, как на нечто, что надо непременно опекать, на неспособное к самостоятельным действиям.

3) Живой интерес к историческим знаниям.

Между дореволюционным и послереволюционным порядком – целая пропасть. Т. к. происходили перемены, история творится прямо на глазах, то интерес к ней.

Одни историки после революции продолжали идеи Просветителей, делали акцент на третьем сословии, его положении в каждом государстве, обрушивались на дворянские привилегии. Другие же были напуганы революцией, и поменяли свои взгляды на более консервативные, обвиняя во всех бедах просветителей. Т. о. был подготовлен новый этап буржуазной историографии, проходивший под знаком отрицания всего идейного наследия XVIII в. и известный под названием романтического направления.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒