Границы долга повиноваться закону

Каковы пределы обязанности соблюдать законы? Должны ли мы всегда, в любых обстоятельствах повиноваться любо­му закону (даже если этот закон явно глуп или крайне неспра­ведлив)?

В философии права существуют различные точки зрения на эту проблему. Сторонники правового абсолютизма полагают, что всеобщий долг повиноваться закону является всеобщим, в смысле «не допускающим исключений». Эта позиция пред-

ставлена в диалоге Платона «Критон», где Сократ, будучи не­справедливо приговорен к смерти, отказывается бежать из тюрь­мы, утверждая, что гражданин имеет право критиковать законы и убеждать государство изменить их, но никогда не имеет права на неповиновение. Сходная точка зрения была высказана и Ав­раамом Линкольном в его речи «О сохранении наших политиче­ских институтов», где он призывал к абсолютному повинове­нию до тех пор, пока несправедливый закон не отменен.

Другой крайностью является позиция философского анар­хизма, о котором уже говорилось выше. Согласно этой точке зрения, веления совести всегда важнее обязанности повиновать­ся законам, следовательно, повиноваться закону или нет — это дело личного нравственного решения. По сути, эта точка зрения означает отрицание обязанности повиноваться законам как та­ковой, так как в случае, когда закон справедлив, вполне доста­точно нравственной обязанности, продиктованной совестью.

Активным защитником этой точки зрения был Генри Дэвид Торо (1817-1862), который писал: «Должен ли гражданин хотя бы на мгновение или в самой малой степени передавать свою совесть законодателю? Зачем тогда у каждого человека есть совесть? Я думаю, что мы должны быть в первую очередь лю­дьми и лишь затем подданными. Нежелательно культивиро­вать уважение к закону, а также к праву. Единственная обязан­ность, которую я имею право принять, ^- это делать то, что я в любое время считаю правильным»*.

Привлекательность этого утверждения в том, что оно кажет­ся просвещенной, критической позицией мыслящего и нравст­венного человека, вдумчиво подходящего к закону и готового сопротивляться несправедливости. Однако при более вниматель­ном чтении позиция Г. Д. Торо окажется равнозначна глубоко­му индивидуализму в вопросах нравственности и даже анархиз­му. По аналогии с правовым абсолютизмом такой подход мож­но назвать абсолютизмом индивидуальной совести.

Разумно предположить, что истина находится где-то посре­дине этих двух крайних точек зрения. Большинство людей, ви­димо, согласятся с тем, что они не обязаны в любой ситуации

* Thoreau H. D. Walden and Civil Disobedience. — New York and London:

Penguin Publishers, 1983. — P. 387.

6 Философия права-2

 

подчиняться любому закону. Но помимо того, что мы не обяза­ны всегда подчиняться несправедливому закону, мы не обяза­ны всегда подчиняться даже справедливым законам.

Иногда в интересах общего блага даже следует нарушить справедливый закон. Если необходимо пойти на небольшое нарушение правил дорожного движения, чтобы спасти жизни людей, — только нравственный идиот не сделает этого.

Помимо законности и справедливости, в мире есть и другие ценности, которые иногда перевешивают. Бывают случаи, ког­да нарушение закона является меньшим злом (но это не отме­няет долга повиноваться законам, так же как ситуации, в кото­рых приходится лгать (для спасения жизни) или убивать (что­бы предотвратить гибель многих людей), не отменяют нравст­венного запрета на ложь и убийство).

Но когда именно, в каких условиях позволительно не пови­новаться законам, и в чем может выражаться это неповинове­ние? Между правовым абсолютизмом и философским анархиз­мом есть много промежуточных теорий, которые определяют эти условия по-разному. Неповиновение закону может быть как насильственным (в виде бунтов или революции), так и не­насильственным. Сторонники самых различных взглядов (кон-фуцианцы, Фомы Аквинского, якобинцы, современные либе­ралы) полагали, что в определенных условиях (тирания, край­няя несправедливость законов) у народа есть право на воору­женное восстание против существующего государства.

В недемократических обществах у народа не было мирных средств изменить несправедливые законы. Сейчас, когда такие возможности есть, вопрос об условиях и границах неповинове­ния закону обсуждается, в основном, в русле дискуссий по проблеме гражданского неповиновения.

Проблема гражданского неповиновения

Гражданское неповиновение можно определить как созна­тельное, принципиальное нарушение закона в знак протеста против его несправедливости. Гражданское неповиновение но­сит мирный, ненасильственный характер.

Само понятие «гражданское неповиновение» было, види­мо, впервые употреблено Генри Дэвидом Торо в 1849 г., в ра-

боте «Гражданское неповиновение», где он обосновывал свой отказ платить налоги нежеланием финансировать несправед­ливую войну США против Мексики. В России к гражданскому неповиновению, в том числе неуплате налогов, призывали де­путаты II Государственной Думы, после ее роспуска в 1906 г. Наиболее известными примерами гражданского неповинове­ния являются также знаменитая кампания Махатмы Ганди (1869-1948) против британского владычества в Индии и дви­жение за гражданские права в Соединенных Штатах Америки в 1950-1960-е гг. во главе с Мартином Лютером Кингом (1929-1968).

Стратегия гражданского неповиновения является довольно спорной. В частности, во время движения за гражданские пра­ва (прежде всего против расовой дискриминации чернокожего населения) в Америке многие прогрессивно настроенные лю­ди, симпатизировавшие целям движения, тем не менее не одо­бряли его методы.

Известный правовед Луис Волдмэн писал по этому поводу:

«Те, кто утверждают, что они имеют права согласно Конститу­ции и законам на ее основе, должны соблюдать эту Конститу­цию и законы, чтобы эта Конституция сохранилась. Они не дол­жны быть разборчивыми: они не могут сказать, что будут под­чиняться тем законам, которые они считают справедливыми, и отказываться подчиняться тем законам, которые считают не­справедливыми <...> Я утверждаю, что подобная доктрина не только противозаконна и уже по одной этой причине должна быть отброшена, но что она также аморальна, разрушительна для принципов демократии и угрожает тем самым гражданским правам, которые доктор Кинг стремится защищать»*.

Волдмэн прав в /том смысле, что неповиновение закону, особенно когда правовая система в целом справедлива, подры­вает уважение к тем ценностям, которые защищает законода­тельство и к которым призывают сторонники гражданского неповиновения. Гражданское неповиновение возможно только в странах с достаточно «мягким» политическим режимом. Ес­ли бы Индия была колонией не либеральной Англии, а, допус-

* Цит. по: Rachels J. The Elements of Moral Philosophy. — New York:

McGrawHill, 1993. —P. 153.

тим, фашистской Германии, Ганди и его сторонники были бы просто мгновенно уничтожены.

В условиях же конституционной демократии народ может добиваться изменений в законодательстве законным путем (участвуя в выборах, демонстрациях, СМИ и т. д.) Некоторые противники идеи гражданского неповиновения утверждают, что в условиях демократии обязанность повиноваться закону безусловна. Сторонники гражданского неповиновения, по мне­нию критиков, выражают свою приверженность идеалам демо­кратии, конституционализма и законности, но, не повинуясь отдельным законам, сами же их подрывают.

Сам М. Л. Кинг в ответ на подобные возражения указывал, что зло, против которого направлено его движение, настолько серьезно и распространено, что не поддается обычным демо­кратическим методам борьбы, и поэтому гражданское непови­новение оправдано как «последнее средство», когда все ле­гальные способы изменить законодательство исчерпаны. Те, кто участвует в таких кампаниях, должны быть готовы постра­дать за правое дело: не уклоняться от тюремного заключения и других наказаний.

Возможны и более философские обоснования права на гражданское неповиновение. М. Л. Кинг также апеллировал к теории естественного права. Он писал: «Могут спросить:

„Как вы можете призывать нарушать одни законы и повино­ваться другим? ". Ответ состоит в том, что есть два типа зако­нов: справедливые и несправедливые. Я буду первым призы­вать к повиновению справедливым законам. Есть не только правовая, но и нравственная обязанность повиноваться спра­ведливым законам. Соответственно, имеется нравственная обя­занность не повиноваться несправедливым законам. Я согла­сен со св. Августином, что „несправедливый закон — это во­обще не закон". Но в чем разница между ними? Как опреде­лить, справедлив закон или нет? Справедливый закон — это принятое людьми установление, соответствующее закону нрав­ственности или закону Бога. Несправедливый закон — это установление, не гармонирующее с законом нравственности. Говоря словами Фомы Аквинского, несправедливый закон — это человеческий закон, не укорененный в вечном законе или естественном праве. Любой закон, который возвышает челове-

ческую личность, справедлив. Любой закон, который унижает человеческую личность, несправедлив. Все законы о расовой сегрегации несправедливы, потому что сегрегация уродует душу и вредит личности»*.

Некоторые сторонники гражданского неповиновения при­бегают к аргументации в ее пользу на основе теории обще­ственного договора или «принципа честности» (не всегда чет­ко разграничивая их).

Например, Джеймс Рейчелс пишет: «Почему мы вообще имеем обязанность повиноваться закону? Согласно теории об­щественного договора, потому что каждый из нас участвует в сложном соглашении, в котором мы получаем некоторые блага в обмен на некоторые тяготы. Блага — это блага общест­венной жизни: мы спасаемся от естественного состояния и жи­вем в обществе, в котором находимся в безопасности и имеем основные права в рамках закона. Для того, чтобы получить эти блага, мы соглашаемся со своей стороны поддерживать те ин­ституты, которые делают их возможными. Это означает, что мы должны повиноваться закону, платить налоги и так да­лее — это то бремя, которое мы принимаем на себя.

Но что если дела устроены так, что одна группа людей в об­ществе не получает прав, которыми пользуются другие? <...> Если лишение этих прав достаточно распространено и до­статочно систематично, нам приходится сделать вывод, что условия общественного договора не соблюдаются. Значит, если мы будем продолжать требовать, чтобы обездоленная группа соблюдала закон и уважала общественные институты, мы будем требовать, чтобы они принимали на себя бремя социального устройства, несмотря на то, что они лишены его благ»**.

Эти доводы позволяют Дж. Рейчелсу сделать радикальный вывод: «...гражданское неповиновение является не нежелате­льным „последним средством" для обездоленных групп, а са­мым естественным и разумным способом выражения протеста. Ибо, когда их лишают их доли благ общественной жизни, ли­шенные прав по сути освобождаются от условий договора, ко-

* King М. L. Letter From a Birmingham Jail // Р. R. Struhl, K. J. Struhl. Phi­losophy Now. An Introductory. — New York: Random House, 1972. — P. 565. ** Rachels J. Op. cit., p. 154.

торый в ином случае требовал бы от них поддерживать ту сис­тему, которая делает эти блага возможными»*.

Джон Ролз также исходит из договорной теории обяза­тельств, но занимает менее радикальную позицию. Он считает, что, если государство нарушает свои обязательства по гипоте­тическому договору, обязанность повиноваться такому госу­дарству исчезает. Тогда, в особо оговоренных обстоятельст­вах, гражданское неповиновение будет оправдано. Ибо сторо­ны в «начальной позиции» не согласились бы лишить одну из социальных групп базовых свобод и равенства возможностей, так как они сами могут оказаться членами этой группы, когда «занавес неведения» будет поднят.

Как мы уже видели, Ролз полагает, что существует не толь­ко естественный долг подчиняться справедливым законам, но и (в некоторых пределах) долг повиноваться законам неспра­ведливым. В обществе, которое «хорошо организовано и поч­ти справедливо», мы должны мириться с некоторым количест­вом несправедливости. Только когда несправедливости стано­вится достаточно много, гражданское неповиновение оправда­но. В любом большом обществе будут обиды (обоснованные и нет) по поводу распределения богатства, незаслуженных при­вилегий, несправедливости или беззакония. Некоторые из этих несправедливостей будут сравнительно незначительньми, не­которые достаточно серьезными. Тем не менее большинство данных проблем может решаться в рамках законного демокра­тического процесса.

Первым условием, оправдывающим гражданское неповино­вение, должно быть наличие «серьезной и явной несправедли­вости»**. Таким образом, гражданское неповиновение должно заключаться только лишь в протесте против серьезных нару­шений двух принципов, принятых в «начальной позиции»:

первого принципа («принципа свободы» — максимум основ­ных свобод для каждого) и второй части второго принципа (то есть честного равенства возможностей).

Социально-экономические несправедливости не являются основанием для гражданского неповиновения, так как сущест-

* Ibid.

•* RawlsJ. A Theory of Justice, p. 372.

вует настолько большой разброс мнений относительно того, когда социально-экономическое неравенство перерастает в не­справедливость, что невозможно определить, в каком случае неповиновение будет обосновано. Поэтому, допустим, протес­товать против явно несправедливых налогов надо демократи­ческим законным путем (если только эти налоги не покушают­ся на основные свободы, например, налог на религиозную группу или национальное меньшинство).

Во-вторых, по мнению Ролза, для того, чтобы гражданское неповиновение было оправдано, необходимо, чтобы все закон­ные меры воздействия были уже безуспешно использованы.

Что касается сторонников утилитаризма, то, отвергая тео­рии общественного договора, они обосновывают право на граж­данское неповиновение, сопоставляя последствия неповинове­ния с последствиями повиновения. Если позитивные последст­вия неподчинения законам перевешивают положительные сто­роны подчинения, мы освобождаемся от долга повиновения закону.

В современной философии права связь между идеей закона и долгом повиновения закону еще очень неясна, хотя дискус­сии последних десятилетий позволили более четко представить данную проблему. Единственное, в чем намечается консенсус, это в том, что есть пределы власти закона и обязанность пови­новения ему не является безусловной.

Тема IV. ПРЕДЕЛЫ ПРАВА

Свобода, толерантность и право на частную жизнь. Доклад комиссии Волфендена

Все, кроме анархистов, понимают, что абсолютная свобода невозможна, и регулировать поведение людей с помощью за­конов необходимо. Но каковы должны быть основания для ограничения свободы людей? И каковы пределы вмешательст­ва государства в жизнь граждан? Например, можно ли исполь­зовать закон для укрепления морали в обществе? Может ли го­сударство определять, что следует считает морально допусти­мым? Являются ли индивиды лучшими судьями, когда дело касается их собственных интересов. Может ли государство с помощью закона препятствовать такому поведению индиви­да, которое угрожает ему самому? Имеет ли государство право применять силу закона во имя блага индивидов, даже если они сами этого не хотят? Все это очень важные и глубокие вопро­сы, которые будут рассмотрены в данной главе.

До 1950-х гг. во всем мире гомосексуализм, проституцию, порнографию и аборты считали уголовными преступлениями. В Великобритании дебаты по этому поводу начались в 1957 г., когда так называемая комиссия Волфендена обратилась к пра­вительству с рекомендациями о том, что частная проституция должна быть разрешена, но публичное зазывание клиентов за­прещено и должны быть легализованы гомосексуальные отно­шения между взрослыми людьми (старше 21 года), совершаю­щиеся наедине и по взаимному согласию.

В докладе комиссии был изложен следующий взгляд на це­ли уголовного права: «Задачей уголовного права, как мы ее ви-

дим, является сохранение общественного порядка и приличий, защита гражданина от того, что является оскорбительным или вредным, и обеспечение гарантий против эксплуатации или развращения со стороны других <...> особенно — защита тех, кто наиболее уязвим, молодых, слабых и неопытных <...> С нашей точки зрения, задачей права не является вмешательст­во в частную жизнь граждан или стремление навязать (enforce) какие-то конкретные способы поведения <...> Должна остава­ться сфера частной морали, в которую, коротко и грубо говоря, закон не должен совать свой нос»*.

Оценивая рекомендации комиссии, М. Теббит пишет: «Вол-фенден стал глашатаем нового духа терпимости. Любая част­ная индивидуальная деятельность, которая не представляет уг­розы другим гражданам или поддержанию общественного по­рядка и приличий, должна оставаться вне досягаемости уго­ловного права. На первый взгляд все это выглядит как доволь­но прямолинейная история о победе разумности и терпимости над устаревшими репрессивными и морализаторскими подхо­дами. <...> Однако на самом деле вопрос о соотношении уго­ловного права и частной морали далеко не прост. Что, напри­мер, означает в этом смысле „частный"? „Не выставляемый публично" или „являющийся делом только самого индивида"? Можно ли на самом деле разделить частную и общественную сферы? Что означает „вред" или „оскорбление"? <...> »**.

к

Идея свободы Дж. Ст. Милля

Решения комиссии Волфендена основаны на классическом эссе Дж. Ст. Милля (1806-1873), одного из основоположников либерализма, «О свободе»***. В эссе говорится о том, что «<...> единственная цель, которая оправдывает вмешательство человечества (индивидуальное или коллективное) в свободу действий любого из людей — это самозащита. Единственная

* Wolfenden Committee. Report of the Committee on Homosexual Offen­ces and Prostitution.—London, 1957.

** Tebbit М. Philosophy of Law. An Introduction. — London and New York: Routledge, 2000. — P. 114.

*** Mill J. St. On Liberty. — London: Everyman, 1972. Идеи Милля изла­гаются в основном по: Tebbit М. Ор. cit., p. 114-116.

цель, ради которой сила может быть применена к одному из членов цивилизованного общества против его воли, — это пре­дотвращение вреда другим. Его собственное благо, физическое или моральное, не является достаточным оправданием»*.

Идея Дж. Ст. Милля известна под названием «принцип вре­да» или, точнее, «принцип непричинения вреда». Согласно этому принципу, использовать закон («коллективное вмеша­тельство человечества») против граждан можно только для предотвращения нанесения вреда другим гражданам. Закон — самозащита общества, обоснованно применяющаяся, если дей­ствия индивида каким-либо образом угрожают обществу.

Другое утверждение, которое делает Дж. Ст. Милль в своем эссе, — это утверждение о том, что закон должен использовать­ся для защиты людей от других людей, но не для защиты чело­века от самого себя. Важно различать эти два утверждения. Согласно первому из них, если нет угрозы другим — нет осно­ваний для вмешательства закона. Согласно второму, если дей­ствие угрожает только тому, кто его предпринимает — тоже нет оснований для вмешательства закона.

Первое утверждение — это аргумент против юридического морализма, то есть против внедрения моральных норм с помо­щью законодательства (независимо от того, есть ли угроза для общества). Второе — аргумент против юридического патерна­лизма, то есть вмешательства в свободу действий индивида «для его же блага».

«Принцип вреда» имеет одно очень важное исключение. Он не применяется к детям и к людям с серьезными психическими расстройствами, то есть к тем, кто не способен брать ответст­венность за свою жизнь. Для этих людей вмешательство закона (во имя их блага) Милль считает правомерным. Частная жизнь остальных людей, взрослых и в здравом уме, какой бы опасной или саморазрушительной она не была, — их частное дело.

Нам трудно себе представить, насколько смелым «принцип вреда» был для викторианской Англии. Согласно господство­вавшим тогда (и на протяжении многих веков до того) пред­ставлениям, целью права, наряду с заботой об обществе, был также контроль за моральным и физическим обликом граждан,

* Ibid. P. 78.

прежде всего путем поддержания христианского нравственно­го порядка.

Миллевский «принцип непричинения вреда» (как в своем антиморалистическом, так и в антипатерналистском аспекте) бросал вызов представлению о том, что закон должен регули­ровать нравственность как общественную, так и частную. Бо­лее того, если кто считает, что для современного мира этот принцип — банальность, пусть подумает о последствиях пол­ного и последовательного проведения «принципа вреда». Оно, например, потребовало бы свободной продажи и употребления наркотиков взрослыми людьми.

Милля можно назвать пламенным защитником свободы со­вести, права человека на самовыражение и собственный стиль жизни. В эссе «О свободе» он писал о том, что наибольшей опасностью для жизни индивида в современном обществе яв­ляется «моральная тирания» большинства, угрожающая пол­ностью уничтожить свободу морального выбора. «Нетрудно показать с помощью многочисленных примеров, что то, что может быть названо „моральной полицией", покушающейся на несомненно законную свободу индивида, является одной из основных человеческих склонностей»*. Милль верил, что эта склонность только увеличивается с развитием демократии как принципа власти большинства.

«Моральная полиция» подавляет самобытность, эксцентрич­ность, оригинальность людей, их экспериментирование со сти­лями жизни. Тем самым она уничтожает всякое новаторство и возможность развития, что ведет общество к застою и гибели.

Главная идея Милля заключается в том, что есть частная сфера жизни, где индивид свободен вести себя как угодно, так как это касается только его. Отклонения от социальных норм, допускаемые людьми в их частной жизни, могут быть мораль­но предосудительны, например, азартные игры, пьянство, раз­врат, нечистоплотность. Но пока частная жизнь другого не представляет угрозы или вреда для других — не дело обще­ства в нее вмешиваться с помощью закона.

Если человек живет один, не имеет родственников и тихо у себя дома употребляет наркотики, никому из нас не мешая, мы можем сожалеть об этом человеке, мы можем уговаривать

* Ibid. Р. 216.

его прекратить вести такой образ жизни, но мы не имеем права применять против него силу государства.

Милль предвидел некоторые проблемы, связанные с разгра­ничением частной и общественной морали. Наиболее распро­страненное возражение против идеи частной морали состоит в том, что «ни один человек не живет на необитаемом острове», ТО есть нет такого саморазрушительного поведения, которое не оказывало бы влияния на других: на семью, друзей и т. д.

Милль признает отсутствие абсолютно частного в этом смысле, но он указывает, что вмешательство закона оправдано, только если саморазрушительное поведение ведет к какому-ли­бо нарушению обязанностей, например, неуплате долгов.

Еще одно возражение в адрес частной морали состоит в том, что плохое поведение, хотя и прямо не приносит вреда другим, вредно «в силу примера» — оно развращает и дезориентирует других. Милль отвечает на это тем, что проводит различие меж­ду только возможным или опосредованным вредом и прямым ущербом для индивида или общества. Если нет прямого, явного вреда или реальной угрозы, «общество может терпеть неудобст­ва во имя большего блага свободы человека»*.

Другая, тесно связанная с этим, но все же особая группа проблем разделения частной и общественной морали касается вида вреда или ущерба. Согласно принципу непричинения вре­да, вмешательство закона оправдано только в случае нанесения вреда другим. Но о каком вреде мы говорим? Только о явном, ощутимом ущербе, который может быть измерен, или оскорбле­ние и причинение психологического дискомфорта тоже являет­ся вредом? Милль отвечает на эти вопросы туманно и невнятно. Они (как мы это вскоре увидим) станут одними из самых важ­ных в современных дебатах об юридическом морализме.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. Базовый рынок и его границы. Макросегментирование и микросегментационный анализ. Стратегии выбора целевых сегментов.
2. Возмещение расходов, вызванных смертью наследодателя. Ответственность наследников по долгам наследодателя.
3. Возрастные границы зон спортивных достижений в различных видах спорта
4. Восемь очередей наследования по закону
5. Второй отдел. Наследство по закону
6. Вызов из заграницы или провокация НКВД?
7. Где границы нормы и как уберечь ребенка?
8. Географическое положение, территория, границы.
9. Глава 20. НАСЛЕДОВАНИЕ ПО ЗАКОНУ
10. Глава 27. НАСЛЕДОВАНИЕ ПО ЗАКОНУ
11. Глава вторая. Порядок наследования по русскому закону
12. Государственное регулирование экономики: необходимость, цели, методы и инструменты, границы.