Тема отгороженности от жизни

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 9Следующая ⇒

Большинство молодых людей, употребляющих наркотики, росли в дисфункциональных семьях, многие из них сталкивались в детстве с травматическими событиями: с физическим, сексуальным и эмоциональным насилием в семье. Негативный эмоциональный опыт и ощущение перегруженности сильными запутанными эмоциями могут привести к желанию отгородиться от них, чтобы сохранить спокойствие и равновесие в душе. Наркотик соблазняет своеобразным эффектом «аварийного выхода», быстрого бегства от чувств. Таким образом, отчаявшиеся молодые люди вовсе утрачивают связь с глубинными потребностями. Будучи детьми, они чувствовали, что их никто не слышит, и, как следствие этого, они перестали слышать самих себя и теперь больше уже не нуждаются в этом.

Кирилл

Когда в мой кабинет вошел Кирилл, тихий молодой человек 30 лет, он произвел на меня впечатление неэмоционального, даже больше – потухшего или окаменевшего человека. На мой вопрос, что его привело, он стал рассказывать о своей жизни. Из его слов я узнала, что он живет один, поскольку жена с ним развелась из-за того, что он ВИЧ-инфицированный, что в последнее время наркотики он не употребляет и изредка встречается со своим сыном-школьником. Также я поняла, что его беседы с сыном крайне лаконичны: они сводятся к вопросу о том, как дела в школе, и ответу – нормально, а также к наставлению: «Делай вовремя уроки, учись хорошо».

Кирилл заинтересовался песочницей и сделал единственную композицию, она представлена на рис. 2.17. О песочной картине он ничего не сказал. Продолжая сидеть перед построенной композицией, он стал вспоминать свое детство.

Рис. 2.17. Кирилл. Поднос № 1

По словам Кирилла, его родители постоянно ругались и кричали друг на друга, часто жестоко дрались. «Вечером я пытался делать уроки и не мог сосредоточиться, я переживал и боялся за маму, ненавидел отца, жалел их обоих, очень хотел, чтобы они услышали, как мне плохо, и перестали кричать, но чувствовал себя бессильным что-либо изменить. Когда я в первый раз попробовал траву, пришел домой и сел за уроки, мне было все равно, кричат они или нет, я чувствовал себя хорошо, и мне понравилось это ощущение спокойствия и пустоты».

Мог ли ребенок чувствовать необходимую безопасность во время яростных ссор родителей? Нет, ее не было. Напротив, постоянное волнение и страх владели им, а это означает чрезвычайную ненадежность и незащищенность.

По его воспоминаниям, когда ругань начинала переходить в драку, мать отправляла его к соседке. Там он сидел на стуле и смотрел на рыбок в аквариуме. Вот, думал он, глядя на рыб, как спокойно они плавают, и даже когда открывают рот, то ни одного звука не слышно. Ведь можно же так тихо жить.

В этом месте его рассказ прервался, он стал пристально вглядываться в свою композицию. Мы погрузились в тишину, и в эти минуты во мне отзывались болезненные чувства, которые он переживал, видя глубинное отражение правды своей жизни в песочной картине. Мне казалось, к нам обоим приходило понимание простой истины. Неужели желание тишины привело его к полной отгороженности? Как и этот водолаз в композиции, находящийся внутри аквариума с молчаливыми рыбами, он оказался в замкнутой стеклянной коробке, изолированным от самой жизни, но это не смогло уберечь его от гнетущего, угрожающего прошлого и страхов перед будущим. Огромная рыбина, находящаяся за спиной, способна заглотить водолаза вместе с его защитой, и водолаз не может ни уплыть, ни сразиться с ней, потому что его море – это всего лишь видимость моря, в таком состоянии он бессилен. Паук и скорпион находятся в позе готовности к смертельной схватке, а три обезьяны прижались друг к другу, как бы говоря: «Ничего не хочу видеть и слышать, буду молчать». Разве может исчезнуть пугающее и горькое, если просто закрыть глаза и не видеть его? Но в будущем есть и сила, которая разрушает эту призрачную иллюзию спокойствия, – танцующий Шива в огненном кольце.

Это послание бессознательного ранило его, то, на что он не хотел смотреть, предстало в ясном свете. Его лицо омрачилось, он произнес: «Что-то мне не по себе», – и слезы навернулись на глаза.

Создание песочной композиции помогает клиенту придать смысл происходящему с ним. Как отмечает Д. Аттертон, «многие из символических предметов имеют всеобщие, мифологические значения и могут показать клиенту универсальные истины и прояснить его личный миф. И даже если миф трагичен и увиденная правда ужасна, само построение композиции на подносе приносит облегчение и примирение.

Иногда для терапии достаточно просто позволить невидимому стать видимым. Тогда ночные страхи и привидения испаряются, выйдя на свет при работе с песком».

Клиенты с пограничными проявлениями

Зоя. Страна льдов

Прежде чем представить данный случай, важно отметить, что он основан на работе с несколькими клиентками 32–35 лет. Поскольку проблемы и трудности, с которыми они столкнулись в жизни, имеют определенное сходство, их описание сведено к собирательному образу одного человека – Зои. Детали историй и диалоги, представленные здесь, изменены и обобщены.

Итак, Зоя, клиентка 35 лет, образованный и одаренный человек, которого ценят коллеги и друзья. Когда она вошла в кабинет, ее лицо с правильными чертами напомнило мне мраморные античные статуи, оно казалось застывшим. Такое окаменевшее, суровое выражение лицу придавали, пожалуй, усталый тяжелый взгляд и плотно сжатые губы. Нельзя сказать, что она совсем не улыбалась, но ее улыбка не озаряла лица. Ее приход в терапию был связан с ощущением бессмысленности своего существования. Она чувствовала себя исчерпанной и не знала, как радоваться жизни. Вот ее слова: «Куда ни пойду – там тупик. Что бы ни делала, все не получается. Цели не вижу никакой. Там попробовала, там побывала. И все не то. Внутри стержня не вижу. Я много делаю для близких людей, но мне нечего им дать, тепла нет. Они хотят получить его, а я дать не могу». Помимо этого, ее пугало, что при общении с дочерью она заметила за собой проявление неприятных черт, свойственных ее матери.

Она родилась на Севере, где и провела детские годы. Она помнила себя с шести лет. Зоя помнила, что в школьном возрасте не доставляла никаких хлопот родителям, она хорошо училась, помогала по хозяйству, тем не менее родители не относились к ней так же хорошо, как к старшему брату. Зоя знала от матери, что родители больше не хотели иметь детей, так что она была нежеланным ребенком. В детстве Зоя чувствовала себя лишней и в то же время ей казалось, что она выполняла роль некоего буфера в семейной системе, роль «козла отпущения». Родители хорошо ладили между собой, но за счет того, что все негативное видели в ней.

Отец, по словам Зои, был мужественным, деятельным человеком. Он служил на Северном флоте на рыболовецком траулере, много работал и часто надолго уходил в море. Он мог выдерживать тяжелые физические условия, терпеть боль. Зоя помнит, что когда отец приезжал домой, то занимался ее воспитанием. Каждое утро заставлял бегать вместе с ним невзирая на мороз или дождь, и если она не поспевала за ним, называл «тюфяком». О какой-либо эмоциональной теплоте, отзывчивости, похвале не было и речи. Когда она получала хорошие оценки в школе, отец считал, что это не ее заслуга, а следствие низких требований в школе. Он говорил так: «Если ты получила пять по математике, это не значит, что ты ее знаешь, ты не можешь знать математику в принципе».

Родители не принимали в расчет ее желания и интересы, считая, что они лучше знают, что ей надо. Зоя помнит, как будучи ребенком она просила отца в магазине игрушек купить ей красивую куклу, но он отказался, буркнув: «Что за ерунда! », – а на Новый год подарил ей железную дорогу и не понимал ее расстроенного вида: «Как может не понравиться железная дорога? »

Отец часто повторял: «Пока я тебя кормлю, ты должна делать то, что я говорю». Возражать не имело смысла, мать была солидарна с отцом: «Как ты смеешь обсуждать! »

Мать Зои работала завучем в школе и к своей работе относилась со всей серьезностью. Уже в годы юности, когда Зоя встречала девушек, бывших учениц этой школы, они тепло и с любовью отзывались о матери. С посторонними людьми и сослуживцами мать всегда проявляла себя как приятная в общении женщина. И это оставалось загадкой для Зои, потому что в ее представлении мать всегда была очень молчаливым и замкнутым человеком, до которого невозможно достучаться, понять, чем она живет. Зоя училась в той же школе и помнила, что, когда подходила к маме на работе, та обычно говорила: «Что тебе надо? Иди в класс». А еще для матери было характерным молчать, поджав губы. Когда Зоя пыталась выяснить, что случилось, она раздраженно отворачивалась, и Зоя оставалась в неведении и тревоге: что же произошло? серьезное что-то или пустяк? Однажды, в возрасте восьми лет, Зоя упала с велосипеда и сломала руку. Когда она пришла домой, мать долго и надсадно кричала на нее. Зоя не помнит, чтобы родители хоть когда-нибудь проявляли сочувствие к ней, только безразличие, только критиковали или обвиняли. В детстве Зоя боялась оставаться дома одна, за закрытыми дверями. Когда такое случалось, она отворяла дверь настежь, поскольку опасность для нее исходила не снаружи, а изнутри дома. На одной из сессий Зоя как-то сказала, что у нее не было ощущения, что мама живой человек.

Из приведенной истории жизни можно понять, что в раннем детстве у Зои не было такого заботящегося близкого человека, который был бы доступным, теплым и отзывчивым на ее физические и эмоциональные потребности. В отсутствие должного отзеркаливания и контейнирования, т. е. безопасного пространства, Самость не имеет возможности манифестироваться. Если на ранних этапах взаимодействия мать смотрит на младенца отсутствующим взглядом, то ребенок не видит себя в глазах матери, а точнее, видит, что он как бы отсутствует. Это приводит к ощущению внутренней пустоты в сердцевине Самости. В дальнейшем Зоя была вынуждена не только иметь дело с собственными тревогами, но и быть «контейнером» для тревог, фрустраций, раздражений самих родителей. Ей приходилось быть внимательной к эмоциональному состоянию и потребностям матери и отца, но это не помогло ей заслужить любовь родителей. Она чувствовала себя потерпевшей поражение в этой роли, поскольку ее родители были слишком противоречивыми и недоступными фигурами, чтобы она могла их отзеркаливать. Они остались для нее загадочными людьми, поведение и чувства которых невозможно понять и придать им смысл. У нее практически нет ранних воспоминаний, они начинаются с возраста, когда она уже была «разумным» ребенком, хорошо функционирующим маленьким взрослым. Несмотря на сложные отношения в детстве, ей удалось достичь успехов в школе и в дальнейшем получить два высших образования, стать хорошим специалистом в своей профессии. Зоя имеет обширные знания из разных областей науки, культуры и искусства, у нее есть друзья и семья. Так же как и ее родители, она ценит труд, социальные ценности и достойное положение в обществе. Однако развитие сильной Персоны без доступа к Самости приводит к хорошей адаптации при субъективном переживании внутренней пустоты.

Подобный паттерн психической жизни, проистекающий из неудачи в ранних отношениях с матерью, описан как пограничная личность.

Термин «пограничный» подразумевает широкую разнородную группу пациентов, и нет убедительных свидетельств того, что у таких разных пациентов есть общие специфические черты. Применительно к данному случаю можно предположить такой вариант пограничной личности, при котором хорошая внешняя адаптация сочетается с внутренней мертвенностью.

Хестер Соломон, опираясь на случаи из практики, описала данный паттерн, назвав его «как бы» личность. «Он встречается у людей, которые, несмотря на пренебрежение или жестокое обращение с ними в детстве, являются преуспевающими и творческими. Высокие достижения, значительный вклад в своей профессиональной области потребовал от них мобилизации значительных внутренних ресурсов, которые тем не менее были ограниченными по своей природе, поскольку внутренний мир этих людей не был населен эмоционально питающими объектами. Таким образом, в определенный момент жизни ими овладевало непреодолимое чувство, что внутренние ресурсы, которые они находили для поддержки своего пути развития, казались израсходованными. И в результате им все-таки пришлось столкнуться с длительно подавляемой, но смутно улавливаемой базовой внутренней реальностью, навязчивым подспудным чувством проживания в огромной пустоте, неучастием в собственной жизни. Они оказались лишенными тех ресурсов, которые, как выяснилось, лишь формально питали и поддерживали их. Чувство, что в жизни больше нет той основы, на которой они стояли до сих пор, часто сопровождается реальной физической болезнью и даже может поставить под вопрос фактическое выживание» (Solomon H. M., 2007, p. 192).

Зоя говорила, что она воспринимала свою жизнь как обычную, а родителей – хорошими, и только с рождением дочери и кончиной отца почувствовала внутреннюю опустошенность. В последний год жизни отец часто говорил, что у него закончился жизненный ресурс. После его смерти она тоже почувствовала свой ресурс жизнеспособности исчерпанным. Хотя на внешнем уровне в ее социальной адаптации ничего не ухудшилось, она отмечала: «Даже какие-то радостные события не вызывают у меня чувства жизни, сама живой не становлюсь. Я только внешне функционирую нормально – и все». Подобное чувство невключенности в жизнь она переживала и раньше, но не осознавала этого в полной мере. Она говорила так: «До смерти отца я старалась наладить свою жизнь, а после смерти отца все опустело.

Могу сидеть и не замечать, сколько времени прошло. У меня застой и оцепенение, как будто я тоже умерла, психически».

«Пограничная личность страдает оттого, что в своей внутренней душевной жизни ощущает себя омертвевшей и в то же время связанной с трансцендентным уровнем Самости» (Шварц-Салант Н., 2010, с. 11).

За время встреч Зоя сделала несколько песочных композиций, часть которых представлена здесь. При их описании я буду часто обращаться к книге Н. Шварц-Саланта «Пограничная личность», поскольку она служила мне путеводной нитью при осмыслении появлявшихся на песчаных картинах образов, так похожих на представленные в его книге.

Поднос № 3 (рис. 2.18). «Зима»

Волк полярный, воющий. Яблоко замороженное. На озере лед, стрекоза примерзла к нему лапками. Вороненок думает, как бы ей помочь. Дельфины понравились, но они не вяжутся с общей картиной. Корова находится отдельно, она наблюдает со стороны. Ящерица из сказки Бажова «Хозяйка медной горы», она может превращаться.

Этот Мерлин – старичок из моего старого сна. Во сне он ждал, чтобы я спросила, но я не знала, что и как спросить. Пещера тоже из сна. Я спустилась в пещеру, а там мама смотрит на меня и молчит. Черная богоматерь. Горло сдавливает, когда смотрю на нее. Тоже из сна – красивая средневековая женщина, оказавшаяся ведьмой. Я прохожу мимо, а она в спину мне говорит: «Ты никогда не будешь счастлива». Меня возмутило: с какой стати? Она захохотала и устроила солнечное затмение. Такая женщина – святая, и что-то «черное».

В этой композиции явлена глубина внутреннего мира, о чем говорит и раскопанный до синего дна центр подноса, и то, что многие персонажи связаны со снами. Зима, холод пронизывает картину, как будто внутренний мир скован стужей и застыл. Замороженное яблоко – как замороженная радость жизни, полноты бытия. В верхней части подноса рядом находятся две богоматери. Одна из них, Черная богоматерь, воспринимается Зоей как обманчивая фигура. Согласно рассказу, под наружностью мадонны скрывается ведьма, несущая проклятие вместо принятия и милосердия. Фигурок людей в композиции нет. Можно предположить, что Зоя близка к миру архетипических образов, и идеализированный образ Матери представлен божественными фигурами. При этом материнский архетип расщеплен на позитивную и негативную части. Хотя речь идет о ведьме, для композиции выбрана фигурка мадонны, и это говорит о смешанности идеализированных светлых и темных сторон. Эта тема перекликается с противоречивыми рассказами Зои о матери, которая была недоступной и непонятной фигурой, воспринимаемой то как отсутствующая, то как яростная.

Рис. 2.18. Зоя. Поднос № 1 «Зима»

К Черной мадонне обращен полярный воющий волк: он передает чувство отчаяния и бессилия. Н. Шварц-Салант пишет: «Большинство пограничных пациентов живут так, чтобы избежать сильной психической боли вследствие покинутости, и для этого они используют такие психотические механизмы, как защитная идеализация, расщепление, отрицание и обсессивно-компульсивная активность, или, напротив, становятся инертными. Эти психические механизмы заменяют им нормально функционирующую Самость, которая является основным организатором психической жизни» (Шварц-Салант Н., 2010, с. 19–20).

Мудрые старцы молчат, и непонятно, как и что спросить у них. Пытается ли Зоя услышать голос внутренней мудрости или понять что-то недосказанное отцом? Возможно, в глубине души она чувствует в себе магические силы или ищет волшебного спасения. Мерлин и ящерица – сказочные мифические персонажи; обладая властью, они могут творить чудеса, но в них кроется и опасность. Хозяйка медной горы в сказке Бажова удерживала Данилу-мастера, лишив его собственной творческой силы.

Невозможность достучаться до матери, заставить ее услышать потребности и отозваться вызывает у ребенка чувство отчаяния и бессильной ярости. И еще ужаснее для ребенка – столкнуться со скрытой покровом «белых одежд» ненавистью матери. Защитой от непереносимой боли может стать замораживание чувств и отстраненность от самой ситуации. Спокойная, безразличная ко всему корова, поставленная на бортик подноса… Не она ли – образ той части Зои, которая возвышается над всем и безучастно наблюдает со стороны за внутренними, скованными льдом силами?

«Пограничный пациент подавил способность видеть эмоциональную истину намного сильнее, чем большинство людей, поскольку на раннем этапе формирования его личности эта способность видеть была расценена им как чрезвычайно опасная. Как правило, пациент бессознательно вступал в тайный сговор с родителем, чтобы не видеть его ненависть и психотические качества. Молчаливое „соглашение“ вести себя так, будто все нормально, создало внутреннюю „пятую колонну“, темную тень ненависти и гнева, сопряженную с требованием быть слепым и к собственным деструктивным качествам, и к таковым в других людях» (Шварц-Салант Н., 2010, с. 42–43).

В самом центре подноса на спиле синего камня находится стрекоза. Примерзшая лапками ко льду, она может умереть, что наводит на мысль о ситуации замороженной Самости. Н. Шварц-Салант отмечает: «Очевидно, Самость не может быть мертвой или полностью отсутствовать, но у пограничной личности она кажется таковой. Есть способы, при помощи которых мы можем обнаружить глубоко бессознательное функционирование Самости: например, она проявляется в сновидениях, изображающих мучения пограничного пациента и в то же время – пути исцеления» (Шварц-Салант Н., 2010, с. 21–22).

Вороненок: детские теневые инстинкты пытаются помочь ей выжить. В будущем есть и глубинные силы спасения – ныряющие дельфины. Вероятно, к ним невозможно пока обратиться, поскольку ей кажется, что дельфины не вписываются в общую картину.

Поднос № 4 (рис. 2.19). «Течение»

Взломан лед, он темный от осевшей на него грязи. Холодная быстрая река с сильным течением разливается и сносит все, что плохо укреплено. Стрекоза примерзла ко льду, так ее и снесло. Вороненок не смог ей помочь, она уже умерла. Он сидит, смотрит на эту реку и каркает.

Камни, перья, кору, вырванный корень мощного дерева – все сносит, брошенную старую игрушку-клоуна тоже. Это неприятно, когда под маской скрывают что-то. Женщина надела не свою одежду и хочет, чтобы ей поклонялись. Святое ей не принадлежит, она не должна это надевать, поэтому ее тоже унесло потоком как разоблаченную.

Осел очень упрямый, сейчас орет. Варан находится в другом пространстве, он бесстрастно наблюдает. Древнее животное, уже столько всего повидало. Зеркало – не зеркало, а лед, из которого Кай у Снежной королевы собирал слово, а здесь кусок льда целый. Часы старинные, может быть, кто-то найдет, вытащит их, ценная находка. Они не утонут. А остальное – не знаю. Дерево не утонет, оно высохшее. Залила бы все водой.

В данной композиции предыдущие темы находят свое развитие. После зимы приходит весна, принесет ли она обновление? Лед взломан, но поток слишком бурный, и сильным течением вместе с грязью сносит все, что попадается на пути. Ледяная защита холода, которая сковывала, уступила место разрушительной ярости. Баобаб – мощное дерево – вырван с корнем, он находится рядом со стрекозой, которая здесь уже мертва. Фигурки Черной мадонны и клоуна (мужская и женская) тоже сносит течением, они могут символизировать архетипическую родительскую пару. Здесь они более ясно определены, чем в предыдущей композиции. Они неприятны, потому что за внешней маской святости и веселья скрывали свою сущность, то, какие они есть на самом деле, и теперь их, разоблаченных, сносит потоком ярости. Часы не ходят, как будто время остановилось или Зоя обращается к тому периоду жизни, когда оно было остановлено. Здесь, как и в предыдущей композиции, слышится отчаяние. Теперь оно звучит не в протяжном вое полярного волка, а в громком пронзительном крике упрямого осла и карканье вороны, которая сидит так, как вороны обычно сидят на остове после пожарищ или сражений.

Рис. 2.19. Зоя. Поднос № 4 «Течение»

На сознательном уровне в настоящем находится стекло, похожее на надгробие. Зоя сказала, что это не зеркало, а лед, и связала его с историей о Кае и Снежной королеве. Снежная королева удерживала Кая от весны, любви и самой жизни. И если бы ему удалось собрать слово «вечность» из осколков льда, то он навсегда остался бы в чертогах мерзлоты героем, поглощенным холодной мертвенной Матерью. Здесь стекло целое и может символизировать вечный покой. И как раз напротив него, в глубине подноса, размещен черный варан. Как и корова в предыдущем подносе, он бесстрастный наблюдатель, который многое повидал и ничему не удивляется, холоднокровное животное. Как будто время остановлено в момент затопления, а возможность находиться в другом пространстве защищает от переживания непереносимых захватывающих чувств. О соприкосновении с психической травмой и болью говорит и то, что Зоя хотела залить поднос водой, а то, что она не сделала этого, – о трудности воссоединения со своими чувствами.

В композиции на этом подносе усилен образ мертвенной Самости, она представлена мертвыми баобабом и стрекозой. И в то же время Самость не может быть мертвой. Баобаб не утонет, но в таком положении он выглядит мертвым, утратившим связь с питающей его землей. Упорядочивающая сила Самости оказалась подавленной деструктивными импульсами.

Большинство фигур на подносе лежат или наклонены. На сдерживание ярости и гнева в «берегах» уходит так много сил, что их не остается для созидания, для чего-либо нового в жизни. Несмотря на столь бурный поток водной стихии, энергии, поднос вызывает чувство бессилия, одиночества и печали, потому что этот поток разрушает, увлекает за собой объекты.

Наверху находится маленькая церковь, о которой ничего не было сказано, – это островок спасения.

Поднос № 7 (рис. 2.20). «Жертва»

Бабочка трепещет, как живая. Жалко ее, совершенно невозможно вырваться. Пауки – они и есть пауки. Такова природа их, никакого отношения у меня к ним нет. Воспринимаю их такими, как они есть. Конечно, бабочке не хочется быть пойманной. Череп не пугает. Чувствую себя связанной по рукам и ногам, причем сама собой. Никто не говорит, что делать, не оценивает. Это все только во мне. Что мне мешает двигаться?

Рис. 2.20. Зоя. Поднос № 7 «Жертва»

Данная картина раскрывает важную центральную тему. Зоя постепенно приближалась к ней, а ее разные грани высвечивались в предыдущих композициях. В самом центре подноса под сетью двух пауков находится бабочка. В предыдущих композициях была примерзшая ко льду стрекоза, которая не могла взлететь, теперь бабочка оказалась пойманной в паутину, и «ей совершенно невозможно вырваться», что опять же возвращает нас к идее о мертвенной Самости. Зоя связала это ощущение безысходности со связанностью по рукам и ногам, причем она связала себя сама. В данной композиции в виде пожирающих пауков отражены также находящиеся внутри темные разрушительные свойства психики, то, что ее съедает и мешает двигаться вперед. Жертвенность и агрессивность, темное и светлое создают единый образ.

Если посмотреть на композицию в целом, то рисунок ландшафта и мокрого песка определенно напомнит ту же бабочку. Итак, в этой многогранной композиции можно увидеть двух пауков и двух бабочек. Одна бабочка расположена внизу по центру, сверху над ней – два паука, в свою очередь являющиеся телом другой бабочки с крыльями, контурно обозначенными предметами. Выполнение картины в форме мандалы характерно для манифестации Самости – центрального архетипа целостности.

Прежде чем продолжить размышления, остановимся еще раз на важных для данного конкретного случая юнгианских представлениях о Самости, высказанных ранее.

Внутренние взаимоотношения Эго и Самости отражают то, что происходило у человека в период младенчества между ним и матерью. В случае неблагоприятного раннего опыта Эго закрывает дорогу к Самости, потому что содержание бессознательного переживается как угрожающее, и, следовательно, Эго теряет связь с бессознательным. Такое разобщение происходит, если мать не обеспечивала достаточной безопасности и свободы; родители были не в состоянии принять все аспекты личности ребенка. В результате ось Эго-Самость не развивается. В ситуации нарциссических расстройств отделение от матери не проживается удачно, поскольку опыт всемогущества не был достаточным, и Эго застревает на этой стадии.

В данном же случае сама Самость является в картинах в поврежденном виде, ее символ – замороженная стрекоза или связанная бабочка. Будучи в таком состоянии, они не могут нормально функционировать, не могут расправить крылья и взлететь.

Таким образом, если учесть, что Самость представлена бабочкой – наиболее ярким символом трансформации, то мы увидим, что она поглощена негативными силами, и это не дает произойти развитию.

Символ паука имеет несколько значений, рассмотрим некоторые из них применительно к данному случаю.

С представлением о жестокости, жадности и коварстве паука связан разрушительный аспект в его символике. Он ждет, пока жертва, трепыхаясь, окончательно запутается в паутине, или же убивает ядом, а затем выпивает из нее все соки. Если нечем питаться, пауки пожирают друг друга. Однако как прядущий радиальную паутину из выделяемой железами шелковой нити он является символом созидания, творцом космического порядка. Даруя и отнимая жизнь, паук выступает воплощением Великой матери в ее ужасной ипостаси, является символом поглощающего материнства. Фрейд упоминал случай, когда паук оказывался репрезентацией данного аспекта матери, а именно гневной матери, которой ребенок боялся. К. Абрахам, анализируя символ паука в сновидениях клиента, отмечал связь этого образа с фиксацией на матери, что выражалось в излишней зависимости от ее воли и ее взглядов.

Здесь мы имеем дело с двумя пауками, что может отражать усиление поглощающего аспекта Матери или преследующую пару, восприятие материнской и отцовской фигур как поглощающих, а отношения с ними – как зависимые от негативных сторон обоих родителей. Исходя из такого понимания, можно ожидать внутренней борьбы за освобождение бабочки – собственно Самости – от пут негативного материнского аспекта.

Однако можно посмотреть на всю центральную часть композиции как манифестацию Самости, т. е. что оба эти аспекта (паук и бабочка) представляют Самость.

«Связь между Самостью как позитивной силой и темными разрушительными свойствами психики порождает важный вопрос. Если Самость инкапсулирована внутрь темных аспектов бытия или захвачена ими, должны ли мы считать эти более темные аспекты частью Самости? Ответ: важно подходить к этому именно так (Jung, 1953a, par. 25), поскольку сознательная установка терапевта по отношению к Самости является решающей для ее потенциального возрождения в позитивной форме. Если мы недооцениваем психотические механизмы пограничного пациента и рассматриваем их как то, что должно быть подавлено или изменено, вместо того чтобы признать и активно исследовать это вопреки множеству защит, отрицающих боль, то мы потеряем Самость и, в лучшем случае, получим Эго с развитой способностью к вытеснению» (Шварц-Салант Н., 2010, с. 22).

Итак, в дальнейших композициях можно было ожидать появление мертвой Самости и торжество пауков. Но смерть – это этап развития, предшествующий возрождению.

Вернемся к символизму пауков. В ходе своего бесконечного ткачества пауки не просто прядут паутину, но и разбирают ее, если она порвана ветром или дождем, некоторые пауки делают это на ночь, а затем снова используют этот материал, чтобы соткать новую паутину. Это обстоятельство определяет символическую двойственность паука как образа чередования сил созидания и разрушения, эволюционных и инволюционных циклов спирали развития, обеспечивающих стабильность мира. На чередование двух сил указывает и то, что композиционно пауки являются телом изображенной большой бабочки. Как связаны эти два аспекта – жертва и агрессор? Возможно, преобладает то один, то другой.

Можно отметить еще одно противопоставление, связанное с природным поведением паука и бабочки. Паук, занятый извечной работой, неустанный прядильщик, символизирует трудолюбие. Бабочка же – легкое, беззаботно порхающее существо, живущее одним днем. В рассказе о себе Зоя как-то сказала, что больше всего ее «раздражают люди, которые не делают дело, а сваливают его на других, порхают и получают удовольствие от жизни». Ее родители тоже были деятельными людьми. В детстве ее любимой басней была «Стрекоза и муравей», и она осуждала беспутную и бесполезную стрекозу. Каково же было удивление и возмущение Зои, когда, прочитав эту басню своей дочери, она услышала в ответ: «Муравей – вредный и жестокий, а стрекоза – бедная и хорошая».

Труд и отдых, ответственность и беззаботность, свобода и неволя, жертва и агрессор, жизнь и смерть… Какими бы ни были противоположности, символизируемые для Зои пауком и бабочкой, они находились в поглощающих отношениях садомазохистской пары, в слитности, но не в союзе. Самость как организатор целостности часто предстает в виде союза противоположностей, но в данном случае трудно назвать эти взаимоотношения союзом, поскольку такая связь разрушительна для бабочки, ее светлой стороны. По всей видимости, здесь обнаруживается комплекс слияния, который лежит в основе пограничной личности.

Как пишет Н. Шварц-Салант, чтобы понять пограничное расстройство, необходимо различать состояния слияния (fusion) и состояния союза (union). Латинский термин для обозначения состояния союза – coniunctio – выражает его архетипическую природу. Coniunctio предполагает соединение противоположностей: слияние и дистанцирование в совершенной гармонии, в то время как «комплекс слияния – это такие условия, в которых человек чувствует себя притянутым к объекту очень мучительным способом, когда близость ощущается хаотичной и ни в коей мере не является позитивным союзом или состоянием взаиморастворенности. Напротив, здесь имеет место самоуничижительная „прилипчивая“ близость, магнетически притягательная, но существующая в условиях полной несвязанности. Эти противоположности являются карикатурой на здоровое слияние и межличностное дистанцирование, которые сосуществуют одновременно. При этом создаются условия, невыносимые для рационального мышления – быть связанным с кем-то запутанным и вязким образом и в то же время ощущать отсутствие связи (логически при этом состоянии А = – А). Мало того, при отделении от такого состояния слияния происходит очень резкое усиление тревоги, как будто человек оказывается на грани падения в бездну или близок к психозу» (Шварц-Салант Н., 2010, с. 10).

«Опыт союза значительно отличается от переживания слияния. Слово „союз“ описывает взаимодействие между двумя людьми, в котором оба переживают частичные изменения энергии, текущей между ними, особым образом распознавая это как родство (Jung, 1946, par. 445)» (Шварц-Салант Н., 2010, с. 75).

Союз предполагает, что между двумя аспектами существует некое пространство, в котором может течь энергия. В состоянии слияния между двумя аспектами нет области третьего. Два аспекта поочередно поглощают друг друга: то один, то другой.

По двум сторонам от центральной композиции находятся хрустальный череп и орел. Они напоминают наблюдателей предыдущих подносов. Этими символами подчеркивается интеллектуальная сторона, способность Зои обдумывать ситуацию.

На следующей встрече Зоя сказала, что в эти дни испытывала сильную злость оттого, что поняла: она чувствует себя жертвой, у нее всегда было ощущение, будто она поймана и сидит в клетке. Она вспомнила, что в возрасте пяти лет ее любимой книгой была поэма Лермонтова «Мцыри». С неимоверными усилиями Мцыри бежал из плена, но сбился с пути, и его снова поймали. А в школьные годы она повесила над кроватью репродукцию картины Врубеля «Демон», написанную художником под впечатлением от одноименной поэмы Лермонтова. Оба героя олицетворяют стесненный героический дух, а для Зои – возникающее чувство безысходности, тщетность попыток обрести союз укорененности и легкости.

Поднос № 9 (рис. 2.21). «Болото»

Это все – стоячее болото. Кругом мох и мухи. Пустынное опасное место. Камни кажутся устойчивыми, но только успеешь обрадоваться, а они оказываются обманом, на самом деле они уходят под воду.

Хотела принести с собой из дома фигурку грязного ребенка, этот чистенький, но он совершенно брошенный. Девочка наивная, думает, как подобраться к ребенку, помочь.

Меч показывает, что кто-то похоронен или утонул. Волк агрессивный, но он защищается. Пойманный в клетку зверь. Ему отступать некуда, может и убить. Его жалко, хотя животное здоровое, хищное, за себя умеет постоять. Яйцо очень старое, в нем какая-то древняя тайна. Мерлин присутствует, но понять его очень сложно. Волку хочется помочь. Этот волк напоминает мне меня.

Рис. 2.21. Зоя. Поднос № 9 «Болото»

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 Следующая ⇒