Беседа во Вторник Светлой Седмицы

Христос воскресе! (Лк. 24; 13-35).

В ныне чтенном Евангелии, братие, вы слышали одну из трогательных повестей во всем Священном Писании; и я немало думал, излагать ли вам ее снова в настоящем собеседовании: ибо всякое изложение ее всегда останется ниже трогательной простоты евангельской. Между тем, некоторые стороны события еммаусского явно требуют пояснения; притом не всякий из нас удобно может приложить его к себе и своему состоянию. Посему и решился я кратко повторить с вами повесть Евангельскую, стараясь, сколько возможно, не удаляться от ее духа и силы. О, если бы мы ощутили при сем в сердцах наших хотя некую часть того пренебесного огня, коим горели сердца учеников, шедших в Еммаус! Но это, братие, зависит не от слов и усилий человеческих, а от всемогущей благости Духа Божия: посему, если желаете быть не хладными слушателями повествуемого, то отверзите слух и сердца ваши к вещаниям сего Духа, Который, без сомнения, не остается безмолвным в то время, когда мы, служители слова, возвещаем вам пути живота вечного.

Прежде всего должно заметить, братие, что явление Господа двум ученикам на пути в Еммаус произошло не ныне, а в первый день воскресения, под вечер; в настоящий же день Евангелие о сем читается в церкви, вероятно, потому, чтобы на сем событии остановить особенно наше внимание: ибо в первый день воскресения произошло много событий, и там между ними настоящее событие не было бы так заметно. Не тем ли паче, братие, должны мы усугубить внимание к тому, что произошло в Еммаусе?

Посему, чтобы точнее и лучше понять событие еммаусское, начнем повествование наше с того, что ему непосредственно предшествовало. В прошедших собеседованиях наших мы видели, как Господь в самый день Своего Воскресения, поутру, явился двукратно женам-мироносицам. Вследствие повеления от Него и от Ангелов, жены немедленно известили о Воскресении Его всех апостолов и прочих ближайших последователей Его. Но предубеждение, страх и печаль были так велики у всех, что радостнейшая весть показалась для многих плодом воображения. Яви-шася, - говорит евангелист, -...яко лжа глаголы их (Лк. 24; 11). Между тем, в уме и сердце всякого из почитателей Иисусовых, по необходимости, возбудилось при сем множество разных мыслей и чувствований. Никто не верил твердо известию жен, но всякий хотел верить; многие отдали бы самую жизнь свою за истину Воскресения Учителя, как и отдали после.

В таком смущенном и скорбном состоянии духа, под конец дня шли двое из учеников в недалеко отстоящую от Иерусалима весь, называемую Еммаус. Одного из них евангелист Лука именует Клеопой; название другого умолчано; посему еще в древности составилось мнение, что это был он сам. Удаление сих учеников в такой день из Иерусалима - места Воскресения Господа Иисуса, где скорее можно было надеяться верного известия о нем, могло бы навести сомнение на их приверженность к Распятому: если бы повеление, данное через жен самим Воскресшим, чтобы ученики шли в Галилею (Еммаус лежит на пути к ней), не служило к оправданию настоящего путешествия. И не веря твердо в сказание святых жен о воскресении, ученики могли поспешить туда, где, по словам их, надлежало ожидать явления Воскресшего. Но собственные лица и слова путешественников суть лучшие свидетели их любви к распятому Учителю. На пути, несмотря на светлость праздничных дней, они представлялись совершенно мрачными от печали, и беседовали между собой не о другом чем, как о том, что наполняло их душу и сердце - о судьбе Иисуса Назарянина. Восхитительный теперь для нас предмет сей представлял в то время тьму недоумений; посему беседа происходила не без взаимных совопрошений и споров, кои, по недостатку ясного разрешения, все оканчивались увеличением туги сердечной.

В таком положении учеников, неприметно приблизился к ним один путешественник, и начал идти с ними. То был Сам Воскресший Иисус; но идущие, сверх чаяния, нисколько не узнали Его. - Поникшим от печали и углубленным в самих себя было не до подробного соглядатайства чужих лиц. Притом Сам Господь благоволил явиться теперь, по замечанию евангелиста Марка, инем образом (Мк. 16; 12), то есть, отличным от того, в каком видали Его прежде. Это было новое некое преображение смирения, подобное тому, которое последовало, как мы видели, в вертограде для Магдалины, подумавшей, что она видит перед собой вертоградаря. Как там пощажена слабость жены, не способной вынесть радости внезапного явления, так здесь сделано снисхождение к душевному состоянию учеников, и дан случай воспрянуть вере их постепенно, через собственное размышление о согласии смерти и Воскресения Христова с учением пророков. " Господь, - по глубокомысленному замечанию одного отца Церкви (Григорий Великий, беседа 23), - явился для телесных очей учеников в том самом виде, в каком Он был пред их очами душевными: они в душе своей и любили Его, и сомневались о Нем; и Он теперь и был пред ними, и оставался неизвестным; присутствовал с теми, кои беседовали о Нем, не являл Себя тем, кои сомневались о Нем: беседовал, упрекал, изъяснял Писание; но поелику сердца учеников были еще далеко от живой веры, то и Он - творяшеся далечайше ити".

Что суть словеса сия, о нихже стязаетася к себе идуще, и еста дряхла? - так начал чудный Странник беседу, входя в состояние учеников, и как бы не зная ничего из современных событий. - Но такое неведение было новой тяжестью для сердец печальных. " Как! Не знать того, от чего страдает душа их и столь многих тысяч людей? " Ты ли един пришлец еси во Иерусалим, - отвечал Клеопа, - и не уведел еси бывших в нем во дни сия? То есть, - хотело сказать печальное сердце, - мы занимаемся тем, что должно занимать теперь всех и каждого, следовательно, и тебя, если у тебя есть сердце, и о чем нет посему и нужды ни спрашивать, ни отвечать. Божественный Странник, однако же, нисколько не тронулся упреком и продолжал показывать неведение и любопытствовать. И рече има: киих? - После сего уже явно было, что прежний вопрос предложен Им не для того, чтобы спрашивать, а по нужде, посему ученики, помогая один другому, рассказали подробно, как Иисус Назарянин был муж пророк, силен делом и словом пред Богом и всеми людьми; Како предаша Его архиереи и князи на осуждение смерти, и распяша Его. Мы же, — прибавили повествующие, - надеяхомся, яко сей есть хотя избавити Израиля: но и над всеми сими третий сей день есть днесь, отнелиже сия быша. Но и жены некия от нас ужасиша ны, бывшия рано у гроба: и не обретша телесе Его, приидоша, глаголющя, яко и явление Ангел видеша, иже глаголют Его жива. И идоша нецыи от нас ко гробу, и обретоша тако, якоже и жены реша: Самого же не видеша.

^Такой язык, обнаруживая сердечное расположение к Распятому, не показывал веры в Воскресшего и в то же время свидетельствовал сам против себя. Ибо, если не одна, а многие жены говорили о воскресении и явлении им Воскресшего и Ангелов; то почему не верить такому числу свидетельниц? Если притом и нецыи от нас идоша ко гробу, и обретоша тако, якоже и жены реша: то зачем предаваться такой печали? - Зачем, по крайней мере, спешить вон из Иерусалима, из сообщества прочих учеников, и уходить, так сказать, от истины? Почему притом, среди темноты обстоятельств и мыслей, не обратиться к светильнику, возженному Самим Богом - писаниям Моисея и пророков? - Все это видимо отзывалось маловерием и малодушием, стоющим строгого обличения, - и оно тотчас последовало. " О несмысленная и косная сердцем еже веровати о всех, яже глаголаша пророцы! — воскликнул Странник, — как бы не могши продолжать прежнего равнодушия. Не сия ли подобаше, - продолжал Он, показывая в себе человека, сведущего в Писании, - пострадати Христу, и внити в славу свою?

^Но сие: подобаше - было превыше понятия учеников, мало знакомых с духом писаний пророческих. Гораздо легче, по-видимому, было теперь им уразуметь лицо, с ними говорившее; ибо упрек в неразумии и вопрос о пророках показывали, что вопрошавшему известно гораздо более о всех происшедших событиях, нежели самим ученикам, что он вовсе не так чужд делу, как прежде казался; самый тон обличения легко мог возбудить мысль о достоинстве Обличающего. Но, очи учеников, - по выражению евангелиста, - держастеся, да Его не познаста. Чувствовали справедливость упрека, видели в Обличающем нечто необыкновенное, хотели бы оправдать перед Ним свои сомнения; но печаль смущала ум и связывала язык, - чувствовали, недоумевали, стыдились и - молчали.

Между тем, строгий Путник, в доказательство слов Своих, начал пространную беседу о тех местах Ветхого Завета, в коих предсказаны страдания Мессии. Каждое значительное место у каждого пророка было им указано, изъяснено и приложено к событиям, недавно случившимся. Можно представить, как ясны после сего казались и пророчества и самые события! Слушая Божественного Толкователя, ученики невольно убеждались, что так, точно так подобаше пострадати Христу, как пострадал Учитель их; душа была полна от умиления; сердце горело от каждого слова; сознавались внутренно, что говоривший таким образом не простой странник, что Сам Воскресший говорил бы не иначе, и, однако же, -не узнали Его! Ибо очи их еще держастеся, да Его не познаста.

Среди такой сладкой беседы, с огнем в сердце, недолго было идти до Еммауса. От полноты чувства и углубления в самих себя, ученики забыли даже и спросить, Кто такой сладкоглаголивый Странник. Занялись Им не прежде, как приблизившись к Еммаусу, когда вместо того, чтобы оставаться с ними на ночлеге, Он - творяшеся далечайше ити. Тут обнаружилась вся приверженность к Тому, кто умел успокоить расстроенное воображение и сердце: готовы были употребить даже дружеское писание, только бы иметь удовольствие провести с Ним еще несколько времени. И нуждаста Его, глаголюще: облязи с наша, яко к вечеру есть, и преклонился есть день. Если говорившие таким образом были сами, как вероятно, жители Еммауса; то приглашение их имело тем более силы. Но Воскресший не для того и явился, чтобы отойти неузнанным. И вниде с нима облещи.

В доме, по обычаю, предложена была вечерняя трапеза, долженствовавшая еще отзываться безквасием Пасхи ветхозаветной. Чудный Странник сел за трапезу, но только для того, чтобы показанием Себя в Своем виде окончательно обрадовать сердца скорбные. Старшему надлежало, по обычаю, благословить и раздать хлеб. Странник благословил - тем благословением, для коего нет слов в языке человеческом, - и трапеза приняла другой вид! Сходство ли сего благословения с тем, как обыкновенно благословлял хлеб Иисус; или ближайшее воззрение за трапезой на благословлявшего и особенно на Его прободенные руки; или сверхъестественное просветление взора учеников телесного и духовного, или все сие вместе: только, едва преломив хлеб, даяше има, онема отверзостеся очи, и познаста Его. Но, к довершению изумления, - познанный невидим бысть има!

После сего было не до чувственного вкушения снедей. Оставив трапезу, еммаусские путники, несмотря на совершенно преклонившийся день, поспешили немедленно в Иерусалим, напитать вестию о воскресении прочих учеников. И теперь беседовали между собой на пути, но уже не состязаяся, а удивляясь единодушно тому, как они могли быть невнимательны к Божественному Страннику, что не узнали Его прежде. Не сердце ли, припоминали, наше горя бе в нас, егда глаголаше нама на пути, и егда сказоваше нама писания? Между тем, в Иерусалиме, вследствие явления Господа, среди дня, Петру, печаль также у многих переменилась на радость; еммаусские благовестники сами встречены были от многих вестью: яко воистинну воста Господь, иявися Симону. Но это не воспрепятствовало им сообщить, а прочим услышать, как Господь, не узнанный на пути, познался им в преломлении хлеба. Как бы в доказательство их слов, еще им глаголющим, сам Иисус ста посреде их: то есть в сие время последовало новое явление Господа всем апостолам, о коем мы беседовали в прошедший день недельный, среди вечернего богослужения.

Теперь, братие, обратим внимание на дух события еммаусского, и посмотрим, не бывает ли чего-нибудь подобного и с нами.

Чудно поучительное зрелище представляет событие сие с первого взгляда. - Господь приближается к ученикам, идет с ними довольно долго, - и Его не узнают! - Он предлагает им вопрос, делает даже строгий упрек, - и Его не узнают! - Излагает писание, доказывает из всех пророков, что тако подобаше пострадати Христу, и внити в славу свою, - и Его не узнают! - От слов Иисуса горит сердце, но Его не узнают! Когда Он, наконец, творится далечайше ити, Его принуждают остаться и облещи, - и, однако же, не узнают! Боже мой, что это за чудное неузнание? - Явно, братие, что оно устроено, или допущено с премудрым намерением: но каким? - Для большего ли вразумления учеников еммаусских, и вообще первых учеников Евангелия? - Но еммаусские странники не преминули бы возвратиться с вестью в Иерусалим и тогда, если бы Воскресший прямо предстал за их вечерней трапезой, как предстал потом в иерусалимской горнице апостолам. - Или, может быть, сердце их имело особенную нужду в святом горении от слов Иисусовых на пути? - Но в таком случае наши хладные сердца тем паче имеют нужду в божественном пламени; и мы должны разделить его с учениками еммаусскими.

Подлинно, братие, если в каком случае, то в настоящем мы не войдем в не принадлежащую нам часть, если не вступим на путь, ведущий в Еммаус. - Но нужно ли и вступать, когда мы все уже давно на сем пути, хотя многие и не ведают того? Ибо не все ли мы идем в тот неземной Еммаус, из коего уже нет возврата в земной Иерусалим, где ожидает каждого или вечеря нескончаемая, или глад вечный? - Для некоторых, может быть, уже преклонился есть и день жизни, и волей или неволей, но им остается одно - облещи в утробе земли до всеобщего утра и пробуждения. Возможно ли же, чтобы мы шли сим великим путем одни, чтобы с нами не было нашего Спасителя, когда Он Сам сказал, что будет пребывать с верующими в Него до скончания века! (Мф. 28; 20). Нет, как бы мало ни думали о Нем, но Он с нами, всегда с нами на пути нашей жизни, с каждым из нас: и если мы не ощущаем Его присутствия, не познаем Его; то это несомненный знак, что и наши очи держатся, как у учеников еммаусских, да Его не познаем. И у кого же они совершенно отверсты?

Многие ли могут сказать, что они познали Господа на пути своей жизни? - При всем невнимании нашем, мы замечаем иногда, что кто-то как бы невидимо находится с нами и действует на нас во благо, входит тайным влиянием в наши мысли и чувства, разделяет справедливые радости и праведные печали, дает себя по временам сильно ощущать; но мысль, что это Спаситель наш, всего менее приходит при сем на ум: " очи наши держатся, да Его не познаем". При грехопадениях, слышим нередко внезапные, сильные упреки, то в уме и совести - извнутри, то совне - в событиях; некоторые из них отзываются явно гласом свыше и напоминают собой упрек еммаусский; но мысль, что таким образом нас обличает Спаситель наш, нам не приходит на ум: очи наши держатся, да Его не познаем. Святые предметы веры, наипаче же страдания и смерть Спасителя, непрестанно изъясняются нам пастырями Церкви; мы сами всегда, когда захотим, можем читать пророков и апостолов; при слышании и чтении сердце нередко приходит в сильное чувство, внутри нас возгорается небесный огонь, мы делаемся легки и готовы парить духом к небесам; но мысль, что этот огонь из уст нашего Спасителя, беседующего с нашим сердцем, не приходит на ум; очи держатся, да Его не познаем. Наконец, увлеченные сладостью пребывания в области веры и любви христианской, стараемся иногда с усилием продлить благие мысли и чувства в душе, готовы за сие на самые жертвы, на борьбу с миром и его соблазнами, словом: емлимся на некоторое время за вечную жизнь (1 Тим. 6; 12); но мысль, что все это есть следствие близости к нам нашего Спасителя, Его тайных вещаний, Его Божественного одушевления - не приходит на ум: очи держатся, да Его не познаем. Вообще, святая мысль о присутствии нам нашего Господа, которая бы должна была непрестанно занимать нас, управлять нашими поступками и воодушевлять нас, - сия благотворная мысль чужда нам; самые добрые, по-видимому, христиане не почитают за нужное иметь ее всегда в уме. Сделают ли какое особенно доброе дело? - Вся честь их уму и сердцу. Постигнет ли какой внезапный, важный случай? - Виной люди или обстоятельства, или тот же случай. При изъяснении приключений своей жизни, скорее обратятся ко всякой другой причине, нежели - к своему Спасителю и Его действию; - не будут вовсе в состоянии сказать что-либо в изъяснение, но скажите им, что это тайное действие Спасителя, ищущего быть познанным, - и, вместо благодарности, вы сделаетесь предметом изумления, даже упрека, или сожаления. Хотим быть одни на пути жизни, действовать одни, страдать и радоваться одни; и точно бываем одни, не видим и не чувствуем Того, Кто с нами, всегда с нами, ибо мы токмо можем нарушить слово, Ему данное, а Он - никогда; сказал: буду с вами всегда, - и точно с нами всегда. Что же приобретаем мы от нашего печального одиночества, от нашей несчастной самостоятельности? - Приобретаем то, что нет ничего слабее нас ни в счастии, ни в несчастии. Встретится сомнение? И вера тотчас падает. Случится обида от ближнего? И вся любовь исчезла. Ищем непрестанно покоя сердцу, и нигде не находим; что бы долженствовало веселить, то самое огорчает нас. Между тем, так ли бы было, когда бы мы шли по пути жизни и действовали в присутствии нашего Спасителя? -Каких горестей не усладил бы Он нам своим благословением? Особенно с каким дерзновением вступали бы мы во врата смерти, на кои теперь и взглянуть не смеем без страха? - Поспешим же, братие, сорвать роковую повязку с очей наших и познать Господа своего, доколе мы еще на пути, и доколе не объял нас мрак той безконечной ночи, в которую и для зрящих не будет видно ничего, кроме ужасов тьмы.

Что же, спросите, должно употребить нам, дабы познать Господа, нам присущего? - То же самое, братие, что употреблено учениками еммаусскими: они нуждаста Его облещи; должно и нам употребить это святое принуждение - не над Господом: ибо Он всегда с нами, - а над своим сердцем; надобно принудить самих себя облещи с Господом, то есть, как можно чаще заниматься мыслью о Нем, представлять Его присущим себе, обращать к Нему взор и слух сердца, воздыхать к Нему из глубины души, слушаться Его внушений, и вызывать Его к действию в нас усердным расположением состоять под сим действием. Такое сближение с Господом, сначала в мыслях и чувствах, а потом в делах и жизни, не может оставаться праздным и недействительным: Господь, видя нашу близость к Нему, верность и усердие, не умедлит исполнять, когда нужно, ум наш светом, а усердие теплотой небесной, посылать к нам от себя прямо радости и печали; а по возбуждении в нас духовного глада, по очищении вкуса, преломить и для нас хлеб жизни, причастить нас той манны сокровенныя (Откр. 2; 17), которая может быть получаема только из Его рук, и получаемая всегда обнаруживает собой Дающего. Впрочем, любовь Его давно приготовила для всех нас и чувственную, постоянную вечерю, на коей Спаситель наш, еси не Сам видимо преломляет, то Сам видимо преломляется. Это - Таинство Евхаристии, в коем Господь не познается токмо, но и вкушается. Кто здесь не познает Его, хотя отчасти, тот совершенно ослеплен врагом спасения.

Не оставим, наконец, братие, без замечания и того обстоятельства в событии с учениками еммаусскими, что Господь, по узнании Его, тотчас невидим бысть има. История святых Божиих человеков показывает, что и сие обстоятельство повторяется над истинными последователями Христовыми. Минуты полных откровений Божественных, по признанию их, кратки; Господь дает Себя познавать и таинственно видеть по временам любящим Его, для ободрения их, но ненадолго; и это потому, что мы здесь должны ходить верою... а не видением (2 Кор. 5; 7); потому что сумрак веры необходим для слабых очей наших, доколе они не исцелеют, и доколе мы не придем туда, где всегда невечерний день.

Памятуя сие, братие, будем искать Господа; будем искать лица Его выну (Пс. 104; 4), но не будем требовать, чтобы Он всегда подлежал чувствам нашим, не будем скучать, если Он бывает невидим и сокрывается от нас, - в твердой уверенности, что Он всегда с нами благодатью, коль скоро мы с ним любовью. Аминь.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒