Россия - это Запад или Восток? (П.Я. Чаадаев, славянофилы и западники)

⇐ ПредыдущаяСтр 32 из 35Следующая ⇒

Появление самостоятельной и оригинальной философской мысли в России приходится на 30-ые годы XIX века - мрачную эпоху реакционного правления Николая I-го . Это царствование было ознаменовано расправой над декабристами, господством в обществе жандармов и чиновников, гонениями на вольную мысль (так, в это время даже было запрещено преподавание философии в русских университетах, поскольку, по словам царского министра просвещения, " польза от философии не доказана, а вред от нее возможен" ). Эта эпоха - время страшной коррупции и зверского крепостнического произвола, эпоха расцвета казенного патриотизма , когда повсеместно пропагандировалась известная теория " официальной народности", теория национальной исключительности и имперского превосходства России. Наиболее концентрированно этот, как его называли, " квасной" патриотизм, выразил не кто иной, как шеф жандармов А.Х. Бенкендорф , в следующих выразительных словах: " Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно лучше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение".

Однако 30-ые годы - это, по выражению А.И. Герцена , " время наружного рабства и внутреннего освобождения", время, когда в маленьких дружеских кружках, в студенческих аудиториях и в нескольких московских салонах кипела интенсивная духовная жизнь, неприглаженно ставились вопросы о смысле русской истории и о реальном вкладе России в мировую культуру. На широкое публичное обсуждение эти вопросы решился вынести Петр Яковлевич Чаадаев , своеобразный и глубокий мыслитель, друг декабристов и Пушкина . Именно ему поэт посвятил ряд стихотворений, в одном из которых так восторженно охарактеризовал Чаадаева:

" Он вышней волею небес

Рожден в оковах службы царской

Он в Риме был бы Брут, в Афинах - Периклес,

А здесь он - офицер гусарский."

В 1830-ые годы, впрочем, Чаадаев уже давно оставил " оковы службы царской". Еще раньше, в начале 1820-ых годов именно он, вероятно, послужил прототипом образа Чацкого в комедии Грибоедова " Горе от ума". В 1836 году Чаадаев опубликовал в журнале " Телескоп" первую статью под названием «Философическое письмо» (всего этих " писем" было восемь, однако семь последующих так и не увидели тогда своего читателя), в которой остро и резко поставил вопросы о том, что такое Россия и что такое подлинная любовь к родине.

Выход в свет чаадаевской статьи А.И. Герцен назвал " выстрелом пушки в ночи", а ее написание - " подвигом честного человека". Публикация первого " Философического письма" имела вполне предсказуемые в николаевскую эпоху последствия: журнал " Телескоп" был закрыт, его издатель отправлен в ссылку, а Чаадаева по приказу царя… объявили сумасшедшим. (Так судьбу Чацкого неожиданно повторил тот, кто, возможно, был его прототипом - театральная драма повторилась в реальной жизни). На Петра Яковлевича сразу же обрушился шквал клеветы, угроз и обвинений. Что же произвело столь сильное впечатление? Какие мысли Чаадаева вызвали такое раздражение у царских властей и повергли в шок всю читающую публику?

Вот что пишет Чаадаев о России: " прошлое России - пусто, настоящее - невыносимо, а будущего у нее - нет". " Мы - пробел в нравственном миропорядке", " враждебный всякому истинному прогрессу" и, раз уж Бог создал Россию, то как пример того, чего не должно быть - " чтобы преподать миру какой-нибудь важный урок". " Присмотритесь хорошенько, и вы увидите, что каждый важный факт нашей истории был нам навязан, каждая новая идея почти всегда была заимствована". Если на католическом Западе Чаадаев находит динамизм и единство исторического процесса, то для России, усвоившей православный вариант христианства из Византии, а потому оказавшейся на задворках христианского мира, и надолго очутившейся под монгольским игом, по мнению мыслителя, характерны замкнутость, невежество, пассивность, рабство. Чаадаев выступил за сближение России с Европой на почве универсальной идеи христианства.

Как уже было сказано, " Философическое письмо" Чаадаева вызвало бешеное озлобление среди читающей публики. По словам современника, все говорили про " чаадаевскую статью" и " чаадаевскую историю" - чиновники, барыни, священники - " все соединились в одном общем вопле проклятия и презрения человеку, дерзнувшему оскорбить Россию". По поводу этих негодующих отзывов весьма верно и точно выразился выдающийся литературный критик В.Г. Белинский : " Что за обидчивость такая! Палками бьют - не обижаемся, в Сибирь посылают - не обижаемся, а тут Чаадаев, видите, задел народную честь - не смей: говорить речь - дерзость, лакей никогда не должен говорить! "

Петр Яковлевич, которому запретили выходить из дому, что-либо публиковать, и, публично объявив " помешанным", начали насильственно " лечить" (как известно, в ХХ веке в СССР инакомыслящих также неоднократно объявляли безумными и принудительно сажали не в тюрьму, а в психиатрические больницы), с мужественным достоинством выносил свое одиночество. Вскоре он, объясняя свою позицию, написал работу под названием " Апология сумасшедшего", в которой официальному патриотизму - слепому и самодовольному восхищению государством, противопоставил новое понимание любви к Родине - честное, горькое, самокритичное. В своей " Апологии" Чаадаев писал: " Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной". " Прекрасная вещь - любовь к Отечеству, но есть еще нечто более прекрасное - это любовь к Истине… Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами".

" Философическое письмо" Чаадаева стало прологом великого спора о прошлом, настоящем и будущем России, о ее месте в семье европейских народов, о русском народе и его роли в мировой истории, об истинной и ложной любви к родине. Чаадаев прочно зафиксировал в национальном самосознании факт экономической, социальной, политической и культурной отсталости России - и от этого факта нельзя было просто так отмахнуться. (Можно сравнить его с мальчиком из сказки Андерсена , решившегося сказать принародно шокирующую истину: " А король-то голый! " ). Однако парадоксальным образом произведение, прозвучавшее как надгробное слово России и русской культуре, одновременно явилось началом пробуждения русского самосознания. Поставленные Чаадаевым вопросы требовали ответа. Выступление мыслителя, вызвавшего на себя " огонь" правительственных репрессий и общественного негодования, стимулировало философскую дискуссию, в которой оформились две крайние позиции, сторонники которых вошли в историю под именами " славянофилов" и " западников". С ними, конечно же, вы встречались на уроках истории и обществознания (как и с Чаадаевым - на уроках литературы), но в этой книге вас ожидает не просто повторение хорошо известной информации: речь пойдет именно о философских взглядах славянофилов и западников. Читая эту лекцию, попытайтесь про себя отметить, с какими из их идей вы знакомы, а с какими - сталкиваетесь впервые. (А может быть хорошо известные идеи предстанут перед вами с какой-нибудь новой, неожиданной стороны? ). То же самое необходимо сказать и о некоторых последующих пунктах этой темы, где вы вновь встретитесь с Герценым и народниками, Достоевским и Толстым. К тому же русская философия немыслима без данных имен: ведь именно эти мыслители являются наиболее яркими и выдающимися ее представителями. Так же неудивительно и то, что речь пойдет об их социальных, исторических, религиозных и моральных воззрениях: вспомним - в начале этой главы мы говорили о том, что повышенный интерес к подобным темам представляет собой одну из главных особенностей русской философии.

Славянофилами стали называть группу мыслителей, литераторов и публицистов, наиболее яркими фигурами, среди которых были А.С. Хомяков , братья П.В. и И.В. Киреевские и братья И.С. и К.С. Аксаковы. Вопреки Чаадаеву, славянофилы утверждали, что нет какого-то единого, универсального, общечеловеческого пути развития, а каждый народ живет своей особой жизнью, имеет свой особый " народный дух". Выступая против казенного патриотизма, против крепостного права, самодержавной бюрократии, в защиту достоинства личности, славянофилы, тем не менее, говорили о чувстве национальной гордости за Россию. Они остро осознавали разрыв интеллигенции с народом и стремились вернуться к " почве", отказаться от слепого подражания Западу. И все это не было только декларациями - славянофилы внесли огромный вклад в изучение самобытной народной русской культуры: братья Аксаковы занимались основательным изучением статистики, Хомяков стал первым русским светским богословом, славянофил Афанасьев собрал и издал собрание русских народных сказок и исследовал древнерусское язычество, П.В. Киреевский также собрал и опубликовал русские народные песни, а близкий к славянофилам В.И. Даль стал автором известного и доселе непревзойденного толкового словаря " живого великорусского языка".

В чем же усматривали славянофилы своеобразие и преимущество России? За что критиковали западную цивилизацию?

Подобно Чаадаеву, славянофилы считали, что религия формирует народную культуру и определяет историю. Однако, если, по Чаадаеву, католическая церковь создала условия для вызревания " социальной идеи" христианства, а русское православие - замкнуто, консервативно, реакционно, пассивно и не влияет на общество, то, по убеждению славянофилов, напротив, католическая церковь извратила христианство, превратив его из источника любви и свободы в мертвый институт власти и принуждения, тогда как православная церковь сохранила истину христианства в первоначальном, неискаженном виде. На современном Западе, по мнению славянофилов, господствует расщепленность, расколотость - как сознания отдельного человека, так и между людьми, правят бал одиночество и конкуренция. По выражению Константина Аксакова, " на Западе душа убывает". Иван Киреевский обвиняет западную культуру в отрыве просвещения умственного от просвещения нравственного, приводящем к тому, что достижения человеческого ума обращаются против самого человека.

Всему этому славянофилы противопоставили идею целостного знания (истина познается не только рассудком, но и " духом в его живой цельности" ) и важнейший спасительный принцип соборности , лежащий, по их мнению, в основе православной веры и всей русской жизни. Соборность они определяли как " единство во множестве", как " хоровое начало", сочетающее ценность личного и общего, добровольный союз людей для совместного действия. Неразрывное единство веры и разума, мысли и чувства, единичного и всеобщего, христианства и светской культуры - таков высший идеал славянофилов. Говоря о православии, как соборной религии, они имели в виду не казенную церковь, ставшую после реформ Петра I всего лишь частью государственной машины, но - живое единство верующих. " Церковь знает братство - по словам А.С. Хомякова - но не знает подданства… В делах веры принужденное единство есть ложь, а принужденное послушание есть смерть". По мнению славянофилов, в католицизме единство доминирует над свободой личности, в протестантизме свобода - над единством, и лишь православие представляет собой синтез единства и свободы, то есть основано на соборности. Таким образом, церковь не есть внешний авторитет, но есть выражение внутренней истины, принимаемой человеком свободно и осознанно.

Свое социально-экономическое воплощение соборность, по мнению славянофилов, нашла в русской общине, в которой люди коллективно (" всем миром" ) решают вопросы совместной жизни и труда. В то время, как на Западе община давно погибла и восторжествовал дух конкуренции и эгоизма, в России общинность является, по мнению славянофилов, залогом ее великого будущего. Идеализируя Древнюю Русь, славянофилы вместе с тем ясно видели пороки современной им Российской Империи. Хомякову принадлежат знаменитые поэтические строки о России, исполненные, пожалуй, не меньшей горечи и боли, чем " Философическое письмо" Чаадаева:

" В судах полна неправдой черной,

И игом рабства клеймена,

Безбожной лести, лжи тлетворной

И лени мертвой и позорной

И всякой мерзости полна! "

Спасение России славянофилы видели в ликвидации крепостного права, в освобождении церкви из-под ига государства, в уничтожении " немецкой" бюрократии, в развитии самоуправления и возвращении к общинным началам русской жизни. Отрицая капитализм, парламентаризм, конституционализм, как " западные" выдумки, славянофилы стремились вернуться к (во многом выдуманной ими же) эпохе XVII века - времени допетровской Руси.

Славянофилам противостояла - в московских салонах и на страницах изданий - другая группа мыслителей (в основном состоявшая из ученых и профессоров - историков, юристов и т.д.), получившая название «западников» . Наиболее ярким представителем этой группы был Т.Н. Грановский . Западники были убеждены в общности исторического пути всех народов и считали, что Россия должна двигаться по пути Европы, преодолевая свою отсталость. По их мнению, подлинная история России началась лишь с эпохи Петра I, направившего страну на путь европейского просвещения. " Запад" ассоциировался для этих мыслителей с понятиями " прогресс, гуманность, свобода" - со всем тем, чего так не хватало в России. В отличие от славянофилов и Чаадаева, западники мыслили секуляризировано, в рамках светской культуры, исходили из идеалов космополитизма (от греч. " космос" - мир + " политэс" - гражданин, т.е. гражданин мира) и абсолютной автономии (независимости) личности.

При всех очевидных различиях, противоположность между воззрениями западников и славянофилов не стоит считать абсолютной. Примыкавший в те годы к западникам А.И. Герцен подчеркивал: " наше сердце билось одно, но головы, как у двуликого Януса, смотрели в разные стороны" (Янус - римский бог входа и выхода, изображался с двумя смотрящими в разные стороны лицами). Западники по-своему любили Россию, хотя и ненавидели ее недостатки, а славянофилы с большим уважением относились к Западу (так, Хомяков называл Европу " страной святых чудес" ) и лишь подчеркивали самобытность русской, православной культуры, способной, однако, воспринять и лучшие начала европейской цивилизации.

Славянофилы - люди, более всех несогласные с Чаадаевым по принципиальным вопросам, одновременно более других симпатизировали ему, как человеку. Поэт Федор Тютчев , близкий по взглядам к славянофилам, говорил о Чаадаеве: " Человек, с которым я больше всех спорю, это человек, которого я больше всего люблю". И западники и славянофилы относились к одной духовной среде, встречались в одних дружеских компаниях и одинаково глубоко ненавидели рабство и унижение человеческого достоинства со стороны николаевского режима. И те и другие бились над решением одного и того же вопроса - как преодолеть отсталость и несвободу русской жизни, но ответы давали разные: идти общим путем с Европой, догоняя ее (западники) или же найти в самобытности, непроявленности сил русского народа залог будущего величия России (славянофилы). И славянофилы, и западники создали себе своего рода " утопии", только " утопия" славянофилов находилась в русской истории (Московское царство XVII века ), а " утопия" западников - на современном им Западе. При этом славянофилы, по словам философа Владимира Соловьева, сравнивали идеалы Древней Руси с фактическими грехами Запада. Преимущество, конечно, оставалось на стороне русских идеалов. Напротив, западники, критикуя Россию, сравнивали западные идеалы гуманности с грешной русской действительностью, причем преимущество оставалось, конечно, на стороне гуманного Запада.

Спор западников и славянофилов, начавшись во второй четверти XIX века, длится и по сей день. Несколько меняются аргументы и суждения спорящих сторон, но суть спора остается прежней, так же волнуя умы и являясь одним из вечных " нервов" всей нашей общественной и философской мысли, поляризируя и будоража мыслящее общество.

«Вопрос об отношении лица к обществу и общества к лицу» (А.И. Герцен)

Многие идеи славянофилов и западников были творчески соединены в народничестве - наиболее влиятельном и мощном направлении русской мысли и духовной жизни XIX - начала ХХ вв. Основателем народничества стал Александр Иванович Герцен . В 1826 году, когда на трон вступил палач декабристов Николай I , юный Герцен дал клятву, которой он остался верен всю свою жизнь. Он " клялся отомстить за казненных и обрекал себя на борьбу с этим троном, с этим алтарем, с этими пушками". Казнь декабристов, писал Герцен, " окончательно разбудила ребяческий сон моей души… Мало понимая или очень смутно, в чем дело, я чувствовал, что я не с той стороны, с которой картечь и победы, тюрьмы и цепи". Неудивительно, что жизнь Герцена сложилась трагически: ссылки, эмиграция, разлука с Россией, смерть горячо любимой жены и троих детей, разочарование в западной цивилизации… (Герцен оказался за границей, во Франции, в то самое время, когда буржуазия, пришедшая к власти под лозунгами свободы, равенства и братства, потопила в крови восстание парижских рабочих в июне 1848 года ).

Выдающийся писатель, замечательный мыслитель, публицист и общественный деятель, пронзительно тонкий психолог, Герцен был знаком со многими выдающимися представителями европейского общества, став крупной фигурой в мировой культуре. В России Герцен примыкал к " западникам". На формирование его взглядов повлияли немецкие романтики Шиллер и Гете , французские социалистические авторы, а также Гегель и Фейербах . Однако он создал собственное оригинальное философское учение, в центре которого стоит проблема личности и ее взаимосвязи с обществом.

Герцен не верил ни в Бога, ни в бессмертие души, ни в неизбежность исторического прогресса - мировоззрение его во многом было трагично. И тем важнее для него было опереться на личность, противопоставить человеческую свободу и творчество бессмыслице окружающего мира. Личность возвышается над слепым потоком природного бытия и над слепым потоком истории. Выступая против фаталистической " железной необходимости", будто бы неумолимо господствующей в истории (эту идею проповедовали последователи Гегеля и Маркса ), Герцен подчеркивает категорию возможности, в которой, по его мнению, выражается свобода личности и альтернативность исторического процесса: " Пути вовсе не неизменимы. Напротив, они-то и изменяются с обстоятельствами, с пониманием, с личной энергией. Личность создается средой и событиями, но и события осуществляются личностями и носят на себе их печать…". Для Герцена человеческая личность - неповторимая, живая и конкретная - высшая ценность. Она не может быть принесена в жертву чему бы то ни было, будь то кумиры " религии", " морали", " государства", " разума", " прогресса" или " экономического и научного развития". По убеждению мыслителя, " подчинение личности обществу, народу, человечеству, идее есть продолжение человеческих жертвоприношений". Личность - не средство, но цель всякого исторического прогресса.

Величайшим разочарованием в жизни " западника" Герцена было его разочарование в Европе, когда он приехал туда из России. Герцен писал: " Тяжко, душно жить в России - это правда… и тем тяжелее было для нас, что мы думали, что в других странах легко и хорошо жить. Теперь мы знаем, что и там тяжело. Оттого, что и там не разрешен вопрос, около которого сосредоточилась теперь вся человеческая деятельность, вопрос об отношении лица к обществу и общества к лицу". Что же ужаснуло Герцена в европейской жизни? Диагноз, поставленный мыслителем современной европейской культуре, таков: " Мещанство - окончательная форма западной цивилизации, ее совершеннолетие". Что же стоит за понятием мещанства? По Герцену - это политическое и экономическое господство буржуазии, подмена духовных ценностей коммерческими, стирание и обмельчание личности, наступление " внутреннего варвара", торжество пошлости, заурядности, развитие капиталистической индустрии, разрушающей как отдельную личность, так и солидарность между людьми и порождающей конкуренцию, повсеместное лицемерие и мелочный эгоизм (до Герцена слово " мещанство" понималось как сословная, а после него - как духовная характеристика). " Под влиянием мещанства - говорит Герцен - все переменилось в Европе. Рыцарская честь заменилась бухгалтерской честностью, гуманные нравы - нравами чинными, вежливость - чопорностью, гордость - обидчивостью, парки - огородами, дворцы - гостиницами, открытыми для всех, то есть для всех, имеющих деньги". Сравнивая средневекового рыцаря с современным торгашом, оказавшимся наследником европейской цивилизации, Герцен горько замечает: " Как рыцарь был первообраз мира феодального, так купец стал первообразом нового мира; господа заменились хозяевами. Купец сам по себе лицо стертое, промежуточное, посредник между одним, который производит, и другим, который потребляет, он представляет нечто вроде дороги, повозки, средства. Рыцарь был больше он сам, больше лицо, и берег, как понимал, свое достоинство, оттого-то он, в сущности, и не зависел ни от богатства, ни от места; его личность была главное; в мещанине личность прячется или не выступает, потому что не она главное: главное - товар, дело, вещь, главное - собственность".

Итак, в России - самодержавие и крепостничество, на Западе - господство буржуазности и мещанства, констатирует Герцен. Где же выход? Выход, по мнению мыслителя, в синтезе того лучшего, что выработали западная и российская цивилизации: европейской культуры, просвещения, идеи свободы личности и - российской общинности, солидарности, коллективизма . Эта идея стала краеугольным камнем русского народничества. " В современной Европе нет юности и юношей" - отмечает Герцен, тогда как русские люди еще способны к юношескому энтузиазму, идеальным порывам, живой, страстной вере и жертве (вспомним, к примеру, перекликающиеся с этой мыслью, слова Достоевского о " русских мальчиках", безоглядно и бескомпромиссно ищущих истину). На смену вере Герцена в Запад приходит вера в Россию, в русскую крестьянскую общину. На чем она основывается? Во-первых, русский народ, мало затронутый буржуазностью, учтя опыт Запада, может не повторить ошибок Европы (" хорошие ученики часто переводятся через класс" ). И, самое главное - давно погибшая на Западе, но сохранившаяся в России община, представляет собой зародыш того самого общества, о котором говорят, к которому стремятся теоретики западного социализма. Общинное самоуправление, коллективистская психология, общинное землепользование, убеждение крестьян в том, что земля, подобно воздуху - " ничья и Божья" и обрабатывать ее могут все, а владеть ею никто - вот предпосылки " русского социализма" Герцена.

Западное мещанство основано на " безусловном самодержавии собственности". В России - крестьянской стране с общинным землевладением - этого " самодержавия собственности" еще нет и, следовательно, есть возможность избежать буржуазного пути развития и связанных с ним страданий народа, распада коллективизма и торжества мещанства. Итак, сочетать западный идеал свободы личности и российское начало общинного коллективизма, разрушить самодержавно-крепостническое государство - в этом Герцен видел надежду и спасение России, могущей пройти между Сциллой буржуазного мещанства и Харибдой царского деспотизма (Сцилла и Харибда - в греческой мифологии - два морских чудовища, подстерегавших мореплавателей с двух сторон: кому удавалось избежать Сциллы, тот попадал к Харибде и наоборот). " Прошлое русского народа темно, его настоящее ужасно, но у него есть право на будущее" - эта позиция Герцена, как нетрудно заметить, отличалась и от взглядов Чаадаева, и, тем более, от теории " официальной народности", синтезируя и объединяя лучшие идеи западников и славянофилов.

Будущее общество - это грядущий социализм , который Герцен сравнивает с ранним христианством, проповедовавшим всеобщее равенство и братство, и одновременно похоронившим античный мир и создавшим новое - средневековое общество. Социализм для Герцена призван сочетать личную свободу с социальной справедливостью, политическое освобождение с экономическим равенством и уничтожить власть и эксплуатацию. Эти идеи, провозглашенные Герценым, были развиты следующими поколениями русских народников.

Вопросы для самопроверки

⇐ Предыдущая 26 27 28 29 30 313233 34 35 Следующая ⇒