Имре Лакатос: логико-нормативная модель роста знания

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 16Следующая ⇒

Имре Лакатос (1922–1974) – венгерско-британский философ и методолог науки, ученик Поппера. Родом из Венгрии, участник антифашисткого сопротивления. В 1956 эмигрировал в Австрию, затем переехал в Англию, где и прошла вся его философско-методологическая деятельность. Преподавал в Кембридже, с 1960 – в Лондонской Школе экономики. Основные работы: «Доказательства и опровержения» (1964), «Фальсификация и методология научно-исследовательских программ» (1970), «История науки и ее рациональные реконструкции» (1972).

Деятельность и взгляды Лакатоса необходимо понимать в контексте интеллектуальной ситуации, сложившейся в методологии науки. Возникает новое направление, которое обозначают термином «постпозитивизм». Новая ситуация характеризовалась сменой основных проблемных узлов, подходов и концепций. Проблема логического обоснования научного знания радикально трансформируется и в конечном счете «снимается» благодаря выдвижению на передний план фальсификационистской точки зрения, проблематики исторической динамики и механизмов развития науки.

Лакатос включается в эту ситуацию на этапе, когда «критический рационализм» Поппера уже вытеснил неопозитивистов с ведущих позиций и в свою очередь сам выступил объектом про-блематизации и критики. Критика, обозначившая слабые и уязвимые места в позиции попперианцев, потребовала не только пересмотра ряда исходных положений, но и выдвижения качественно новых идей в развитие подхода. Именно Лакатос принадлежит здесь наиболее значительная роль. Дискуссии между сторонниками Поппера, наиболее ярким представителем которых и был Лакатос, и их оппонентами (Кун, Фейерабенд) стали центральным моментом в методологии науки на рубеже 1960–1970-х.

Свою научную деятельность Лакатос начал как методолог математики. Широкую известность получила его книга «Доказательства и опровержения», в которой Лакатос предложил собственную модель формирования и развития понятий в «содержательной» математике XVII–XVIII вв. Он создает метод «рациональной реконструкции». Рациональная реконструкция у Лакатоса изначально отлична от реальной истории и создается специально в целях рационального объяснения развития научного знания. «Доказательства и опровержения» остаются одним из наиболее ярких образцов подобной работы. «Доказательства и опровержения» были написаны целиком в русле попперовской концепции. Сама идея рациональных реконструкций призвана была примирить методологический фальсификационизм Поппера с требованиями исторического объяснения и соответствия реальной истории.

Выход «Структуры научных революций» Куна и вызванные этой работой дискуссии заставили Лакатоса пересмотреть и уточнить ряд положений фальсификационизма. Новая позиция была обозначена Лакатосом как «утонченный фальсификационизм». Новым здесь было то, что необходимость опровержения и отбрасывания теории на основании одних лишь отрицательных результатов эмпирических проверок отрицалась. Простое соотнесение теории и опыта признавалось недостаточным. Достаточным основанием становится наличие лучшей теории, способной не только объяснить полученные контрпримеры, но и предсказать новые факты. В отсутствие лучшей перспективы теория не должна отбрасываться. Таким образом для принятия обоснованного методологического решения необходимо сопоставление различных конкурирующих теорий, оценка их эвристического потенциала и перспектив развития.

Ведущей становится идея, согласно которой движущим механизмом развития научного знания выступает конкуренция различных концептуальных точек зрения и их постоянный сдвиг под влиянием аномальных опытных фактов. Понятие «прогрессивного сдвига» фиксирует такую трансформацию теории – путем ее переинтерпретации или добавления вспомогательных гипотез – которая не только устраняет «аномалии», но и увеличивает эмпирическое содержание, часть которого находит опытное подкрепление.

Если Поппер делал основной акцент на негативных процедурах опровержения и выбраковки ложных теорий, то Лакатос смещает акцент скорее на позитивные процедуры ассимиляции новых идей в рамках исходных гипотез, позволяющие наращивать объяснительный и прогностический потенциал теорий. Однако одного лишь уточнения позиций и смещения акцентов было недостаточно. Необходимо было выдвинуть концепцию соизмеримую с куновской концепцией «парадигм», но, в отличие от последней, позволяющую сохранить рациональную точку зрения на процесс развития науки. И Лакатос делает следующий шаг, вводя понятие «научно-исследовательской программы» и формулируя подход, названный им «методологией научно-исследовательских программ». По существу он отказывается от «научной теории» как базовой эпистемологической конструкции, констатируя ее дефициентность как относительно критериев «научности» (проблема «демаркации»), так и относительно проблемы развития знания.

Основной единицей анализа становятся не отдельные теории, а ряды генетически связанных теорий, рациональное единство которых определено онтологическими и методологическими принципами, управляющими их развертыванием. Исследовательские программы складываются из таких принципов и правил. Структурно-морфологически в «программе» выделяется «твердое ядро», содержащее основные метафизические постулаты (онтологический каркас программы), и динамичный «защитный пояс» теорий и вспомогательных конструкций. «Отрицательную эвристику» программы образуют, по Лакатосу, правила-запреты, указывающие на то, каких путей исследования следует избегать. «Положительную эвристику» – правила, определяющие выбор проблем, последовательность и пути их разрешения. Отрицательная эвристика запрещает направлять на утверждения, входящие в «ядро» программы. Этим обеспечивается устойчивость программы относительно множественных аномалий и контрпримеров. Подобная стратегия – действовать вопреки фактам и не обращать внимания на критику, оказывается особенно продуктивной на начальных этапах формирования программы, когда «защитный пояс» еще не выстроен.

Защитный пояс развертывается в ходе реализации имманентных целей программы, диктуемых положительной эвристикой и в дальнейшем компенсирует аномалии и критику, направленную против «ядра». Прогресс программы определяется прежде всего ее способностью предвосхищать новые факты. Рост «защитного пояса» в этом случае образует «прогрессивный сдвиг». Если рост «защитного пояса» не приносит добавочного эмпирического содержания, а происходит только за счет компенсации аномалий, то можно говорить о регрессе программы.

Если различные программы могут быть сопоставлены по своим объяснительным возможностям и прогностическому потенциалу, то можно говорить о конкуренции программ. Исследовательская программа объясняющая большее число аномалий, чем ее соперница, имеющая большее добавочное эмпирическое содержание, получившее к тому же хотя бы частичное подкрепление, вытесняет свою конкурентку. Последняя в этом случае элиминируется вместе со своим «ядром».

В отличие от куновских «парадигм», концепция «научно-исследовательских программ» Лакатоса объясняет процесс развития научного знания исключительно с точки зрения внутренних интеллектуальных критериев, не прибегая к внешним социальным или психологическим аргументам. Это придает ей выраженный нормативный характер, но конечно делает дефициентной в отношении многих исторических фактов. Тем не менее Лакатос привел целый ряд удачных примеров из истории науки, допускающих рациональную реконструкцию в терминах «программ».

Полная картина исторического развития науки естественно далека от рациональности, она складывается под воздействием как «внутренних», так и «внешних» факторов. Однако рациональная реконструкция оказывает обратное влияние на нас самих, она дает возможность занять нормативную и критическую позицию по отношению к истории науки, влияя тем самым на ее настоящее и будущее.

Проблемы, возникающие в процессе исследования формирования научных исследовательских программ можно рассмотреть на примере генезиса двух теорий – специальной теории относительности А. Эйнштейна и квантовой теории Н. Бора.

В настоящее время среди историков науки общепринято считать, что основное содержание специальной теории относительности полностью содержится в оригинальных работах Эйнштейна, причем ее экспериментальные основания первоначально не отличаются от соответствующих оснований подправленнойг. Лоренцом теории эфира. Поэтому с исторической точки зрения научная исследовательская программа Эйнштейна возникает и формируется в течение весьма короткого промежутка времени, и ее «жесткое ядро» может быть зафиксировано с самого начала без особого труда. Напротив, история становления квантовой теории представляется значительно более сложным и длительным процессом. Ее возникновение на первых порах вообще было связано не с каким-либо исследованием в области строения атомов и атомных структур, а скорее с попытками дать полное описание излучения абсолютно черного тела.

Лишь впоследствии, после открытия явления радиоактивности А. Беккерелем в 1896г., носившего в значительной мере случайный характер, и работ супругов Мари и Пьера Кюри, Э. Резерфорда, Ф. Содди, Ж. Перрена и других в области исследования свойств атомов, Бор в ряде статей, опубликованных с 1913 по 1915г., изложил в общих чертах научную исследовательскую программу, которая может рассматриваться как первая квантовая теория строения атомов. До выдвижения этой теории, в особенности это касается периода изучения явления радиоактивного распада, как справедливо отмечает американский историк науки Д. Тригг, «исследователи шли ощупью, проверяя все, что, как казалось, могло дать новую информацию. В опубликованных работах заметно ощущается этот подход... Дело в том, что исследователи в данном случае понятия не имели о том, что они ищут, и даже не подозревали, какой могут получить результат».

Именно поэтому кажется достаточно ясным, что первоначальный этап развития квантовой теории не может быть представлен как линейный и в значительной мере предопределенный процесс, обусловленный положительной эвристикой чьей-либо исследовательской программы.

Разумеется, нет никаких оснований считать, что Лакатос не осознавал тех проблем, которые возникают при попытках отобразить все многообразие реальных процессов становления и развития научно-теоретического знания с помощью жестких логико-методологических идеализаций. Только так можно интерпретировать его стремление увеличить объяснительные возможности своей теории за счет введения новых допущений. Так, в частности, он был вынужден предположить, что «некоторые из наиболее важных исследовательских программ в истории науки были «привиты» к более старым программам, которым они явно противоречили. Например, астрономия Коперника была «привита» к аристотелевской физике, программа Бора – к программе Максвелла».

Это тем не менее не означает, что Лакатосу действительно удалось объяснить процесс «симбиоза» научных исследовательских программ и возникновение новых программ. Ведь конкретный механизм этого процесса так и не был реконструирован.

В развитии любой научной исследовательской программы, согласно Лакатосу, можно выделить две основные стадии – прогрессивную и вырожденную. Для прогрессивной стадии характерна активная, стимулирующая роль положительной эвристики, которая должна «подстегивать» выдвижение расширяющих теоретическое и эмпирическое содержание гипотез. Однако, дойдя до своего «пункта насыщения», исследовательская программа, как правило, резко замедляет свой бег. Ее положительная эвристика все в большей степени теряет свою направляющую роль, и в итоге расширяющие эмпирическое содержание гипотезы уступают место уловкам, цель которых состоит лишь в приспособлении теории к фактам.

Здесь, однако, возникает законный вопрос: что представляет собой критерий, на основании которого можно было бы судить, на вырожденной или прогрессивной стадии находится та или иная научная исследовательская программа?

По мнению И. Лакатоса, этот критерий сводится к демаркации между прогрессивными и вырожденными сдвигами проблем. Сдвиг проблем прогрессивен теоретически, если каждая новая теория в серии имеет некоторое дополнительное теоретическое содержание, т.е. предсказывает что-то новое по сравнению с предшествующими или конкурирующими с ней теориями. С другой стороны, сдвиг проблем прогрессивен эмпирически только в том случае, когда нечто из дополнительного теоретического содержания каждой новой теории подтверждается экспериментально.

Однако этот критерий демаркации далеко не однозначно фиксирует границу роста научных исследовательских программ, поскольку добавление вспомогательных гипотез, обеспечивающих прогрессивный сдвиг, с одновременной коррекцией исходных предположений теоретически может продолжаться до бесконечности.

Поэтому Лакатос был вынужден допустить наличие более тесной, чем простая конъюнкция, связи между теориями научной исследовательской программы, которая внешним образом гарантировала бы непрерывность в развитии знания. Соответственно в этом случае возникает необходимость в положительной эвристике, поскольку в конечном итоге только эта эвристика обеспечивает непрерывность серии теорий, входящих в научную исследовательскую программу.

Однако введение понятия положительной эвристики, позволяя снять ряд проблем, связанных с появлением «парадокса присоединения», как это часто бывает, приводит к другого рода затруднениям. Так, согласно точке зрения Лакатоса, положительную эвристику следует рассматривать как своего рода план развития исследовательской программы, который сжато можно сформулировать в виде набора некоторых метафизических принципов. Но тогда рост знания, пусть даже и в ограниченном масштабе, оказывается по сути дела предопределенным процессом. В этом случае можно было бы говорить о наличии заранее предсказуемого естественного «пункта насыщения» в развитии любой научной исследовательской программы, без апелляции к каким-либо внешним по отношению к рассматриваемой программе факторам.

Лакатос первоначально был вынужден задать некоторую достаточно законченную систему знания, которая реализуется у него в понятии научной исследовательской программы. Это допущение позволяет формулировать строго определенную норму, критерий развития. Не будь этого организующего целого, научная исследовательская программа распалась бы на конгломерат ничем не связанных теорий.

Однако история науки дает немало примеров, когда развитие той или иной научной исследовательской программы занимало десятки лет, а то и столетия. За столь длительные периоды истории нередко менялись не только исходные предположения исследовательских программ, но и существенно обновлялся математический аппарат, что, в свою очередь, позволяло ученым дать принципиально иное изложение основным принципам развиваемой исследовательской программы. Характерный пример в этом отношении – последовательное развитие ньютоновской механики Л. Эйлером, Ж. Лагранжем ив. Гамильтоном. Разумеется, такого рода изменения не могут быть заранее спланированы даже весьма смелой положительной эвристикой.

По-видимому, под влиянием подобного типа соображений Лакатос позднее пришел к выводу, что безотносительно к внешним факторам нет и не может быть никакой естественной границы роста у научных исследовательских программ. Как он признает, «нет никакого естественного «пункта насыщения»...теперь я использую это выражение иронически. Не существует никаких предсказанных или установленных ограничений человеческому воображению в изобретении новых увеличивающих содержание теорий или «искусству разума» в награде их некоторым эмпирическим успехом, даже если они ложны или даже если эта новая теория менее правдоподобна – в смысле Поппера, – чем ее предшественница».

В результате жесткость стандартов, первоначально накладываемых на положительную эвристику программ, была в значительной мере ослаблена. Тем самым допускалась ее гораздо большая гибкость, особенно в тот критический период, когда научная исследовательская программа вступает в вырожденную фазу своего развития. Тогда, по словам И. Лакатоса, «маленькая революция или творческий сдвиг в ее положительной эвристике может подтолкнуть ее опять вперед».

Однако ясно, что развитие знания не прекращается с реализацией какой-либо конкретной научной исследовательской программы. Каким же образом тогда осуществляется переход к новой исследовательской программе? Ведь ее формирование лежит вне поля приложения положительной эвристики старой программы?

Действительно, если, как считает Лакатос, граница роста научной исследовательской программы эвристически не может быть предсказана – она с успехом может стимулировать выдвижение своих собственных, заранее непредвидимых «вспомогательных гипотез и теорий, – то оказывается, что, оставаясь в рамках одной исследовательской программы, методологически просматривая ее как бы «изнутри» невозможно выявить механизм перехода этой программы на вырожденную стадию развития и закономерности смены научных исследовательских программ вообще, что, кстати говоря, является отличительной чертой прогресса в науке.

Конечно, существуют симптомы, косвенно подсказывающие ученым, что научная исследовательская программа вступила – или вступает – в вырожденную стадию развития. Такими симптомами могут быть, например, все увеличивающееся число гипотез, размножение несовместимых фактов, появление парадоксов и т. д. Однако наличие такого рода симптомов еще не может служить объективным и надежным основанием для отбрасывания научной исследовательской программы. По-видимому, такое объективное основание появляется только с момента возникновения соперничащей исследовательской программы, которая объясняла бы предыдущий эмпирический успех своей предшественницы и вытесняла бы ее способностью теоретически предсказывать неизвестные ранее факты в период своего роста.

Таким образом, только появление на научном горизонте равноценной замены как внешнего по отношению к рассматриваемой научной исследовательской программе феномена в конечном итоге дает объективное основание для методологического выбора теоретика и соответственно ставит на повестку дня вопрос о естественной границе роста этой программы.

В свете вышеизложенного представляется очевидным, что, например, вопрос о границе роста подправленной Лоренцем теории эфира не может быть корректно поставлен с методологической точки зрения без ссылки на возникновение специальной теории относительности.

Далеко не сразу и не всегда имеется непосредственная возможность убедиться, предсказывает новая теория ранее неизвестные факты или нет. Имеют место случаи, когда эта новизна может быть выявлена лишь после того, как пройдет сравнительно длительный период развития науки. При этом новая научная исследовательская программа первоначально может только объяснить уже известные факты каким-то новым способом. Так, например, в 1905г. и некоторое время спустя еще не было никаких специальных экспериментальных данных в пользу теории относительности по сравнению с подправленной теорией эфира, поскольку последняя также допускала чисто математический, дедуктивный вывод преобразований Лоренца, как и теория Эйнштейна. С другой стороны, кинетическая теория теплоты, по-видимому, даже значительно отставала от результатов, полученных в рамках феноменологической теории, вплоть до появления работ А. Эйнштейна и М. Смолуховского в 1905г.

Все это говорит о важности своего рода методологической терпимости при анализе конкурирующих научных исследовательских программ. Как справедливо замечает Лакатос, «нам не следует отбрасывать в зародыше исследовательскую программу просто потому, что она до сих пор не догнала мощную соперницу».

С другой стороны, методологически не оправдан также поспешный отказ от развития испытанной научно-исследовательской программы перед лицом первых успехов ее новой соперницы. Нередко на первых порах обе соревнующиеся исследовательские программы могут иметь дело с различными аспектами какой-либо области знания. Так, например, первый вариант корпускулярной теории Ньютона описывал явление рефракции света, а первая модель волновой оптики Гюйгенса – явление интерференции. Однако по мере своего прогрессирующею роста соперничающие исследовательские программы будут неминуемо вторгаться в область приложения друг друга. Именно в этот период резко возрастает роль четко спланированного эксперимента, в результате которого может временно победить одна из конкурирующих интерпретаций.

Но, разумеется, борьба между этими исследовательскими программами может продолжаться и далее. «Любой исследовательской программе, – считает Лакатос, – разрешается несколько таких поражений. Для ее возвращения нужно, чтобы она давала п или п + 1 увеличивающую содержание версию и верификацию некоторого своего нового содержания».

Наряду с отмеченными выше недостатками методологической теории Лакатоса, наиболее важным из которых, бесспорно, является ее отказ от попыток реконструировать генезис научных исследовательских программ, нельзя не отметить ряд несомненных достоинств, выгодно отличающих эту теорию как от концепции развития, разработанной в рамках стандартной гипотетико-дедуктивной модели, так и от ранней концепции роста знания Поппера. В этой связи хотелось бы обратить внимание на ту важную роль, которая отводится в методологии Лакатоса исследованию истории науки для создания теории развития знания и для методологического анализа науки вообще. Этот методологический анализ, проводимый в целях выяснения научности той или иной исследовательской программы, распадается, по мнению И. Лакатоса, на следующие этапы: выдвижение рациональной реконструкции; сравнение этой рациональной реконструкции с действительной историей соответствующей науки, а также критика рациональной реконструкции за отсутствие историчности и действительной истории за отсутствие рациональности.

В одной из последних работ «История науки и ее рациональные реконструкции» Лакатос делает ставку на решающую роль логико-методологических идеализаций для исследования реальных процессов развития научно-теоретического знания. Именно это обстоятельство дало повод Куну назвать логико-методологическую реконструкцию Лакатоса не столько историей науки, сколько «фабрикующей» примеры философией.

Собственная позиция Т. Куна относительно роли теоретического весьма двойственна и непоследовательна, поскольку он, с одной стороны, не отрицает теоретической «нагруженности» фактов науки, но в то же время отказывает в этом фактам истории науки.

Хотя Т. Кун и признает, что «всякий историк вынужден отбирать и интерпретировать свои данные», это, по его словам, не означает, что «принятая историком философия задает все множество критериев, согласно которым он действует», поскольку в противном случае «совершенно непонятно, каким образом выбранные и интерпретированные данные могли бы оказывать обратное влияние на методологическую позицию историка и изменять ее». Другими словами, отсутствие механизма обратной связи, позволяющего корректировать исходные допущения логико-методологических идеализации, полностью исключает, согласно Куну, возможность применения таких идеализаций для анализа развития наука.

Но действительная эволюция методологического подхода Лакатоса свидетельствует как раз об обратном – о том, что, наполняя свою схему развития конкретным историческим содержанием, он был вынужден пойти на существенное ослабление жесткости первоначально предложенных им стандартов научности. Это, в свою очередь, привело к отказу от ряда нормативных правил в его концепции развития знания.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒