Он говорил неправду. Вот уже полгода, как он ездил с

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 45Следующая ⇒

Торриани; но поскольку Хольман не читал больше спортивной

Хроники, ему можно было спокойно солгать.

-- Мы все ждем тебя, -- добавил он.

-- В самом деле? Вы меня еще не забыли?

-- Не будь дураком.

Хольман сиял.

-- Как было в Монте-Карло?

-- Никак. Поршни заклинило. Я выбыл.

-- С жузеппе?

-- Нет, с его младшим братом.

-- жузеппе тебе отомстил.

Хольман засмеялся; лучшим лекарством для него было сообщение

О том, что Клерфэ не победил с его преемником. Он хотел

Продолжать расспросы -- в один миг к нему вернулась прежняя

Восторженность, -- но Клерфэ поднял руку.

-- У вас тут два табу, прибавим к ним еще одно -- гонки: не

Будем говорить о них.

-- Но... Клерфэ! Это совершенно невозможно. Почему?

-- Я устал. Я приехал сюда отдохнуть и хоть несколько дней

не слышать об этом безобразии, будь оно проклято! Не хочу

Ничего слышать о сверхбыстроходных машинах, на которых людей

заставляют мчаться с бешеной скоростью...

Хольман внимательно посмотрел на него.

-- Что-нибудь случилось?

-- Нет, просто я суеверен. Мой контракт истекает и еще не

Возобновлен. Вот и все.

-- Клерфэ, -- сказал Хольман спокойно, -- кто разбился?

-- Сильва.

-- Умер?

-- Еще нет. Если ему повезет, отделается ампутацией ноги. Но

Та, сумасшедшая, которая с ним повсюду разъезжала, самозванная

Баронесса, отказывается видеть его. Сидит в казино и ревет. Ей

не нужен калека... А теперь пошли, и дай мне джину.

Они сели за столик у окна. Отпив немного апельсинового соку,

Клерфэ под столом долил в свой стакан джину.

-- Как на школьной экскурсии. Последний раз я делал это

Тогда. Пятьсот лет назад.

Хольман забрал у него плоскую бутылку.

-- Гостям дают спиртное. Но так проще.

Клерфэ огляделся.

-- Здесь все больные?

-- Нет. Есть и гости.

-- Те, что с бледными лицами, -- это больные?

-- Нет, это здоровые. Они такие бледные потому, что только

Сейчас поднялись а горы. Сколько ты сможешь у нас пробыть?

-- Два-три дня. Где тут можно остановиться?

-- В алас-отеле. Там хороший бар.

X x x

Клерфэ увидел в окно санки и лошадей, которые испугались

Машины. Они подъехали к входу. Овчарка, лежавшая в холле,

Бросилась через открытую дверь к мужчине в меховой шапке и

Прыгнула ему на грудь.

-- Кто это? -- спросил Клерфэ.

-- Женщина?

-- Нет, мужчина.

-- Русский. Борис Волков.

-- Советский?

-- Нет, белоэмигрант. В. виде исключения, этот не бедный и

Не из бывших великих князей. Его отец своевременно, до того как

Его расстреляли, открыл текущий счет в Лондоне; мать явилась

Сюда с горстью изумрудов, каждый величиной с вишневую косточку,

Она их не то проглотила, не то зашила в корсет. В то время еще

Носили корсеты.

Клерфэ улыбнулся.

-- Откуда ты это знаешь?

-- Здесь быстро узнаTшь все друг о друге, стоит только

Побыть подольше, -- ответил Хольман с легкой горечью. -- Через

Две недели, когда кончится спортивный сезон, мы опять до конца

Года окажемся всего-навсего в маленькой деревушке.

Несколько человек невысокого роста, одетые, в черное, прошли

Почти вплотную к Клерфэ и Хольману. Протискиваясь к своему

Столику, они оживленно разговаривали поиспански.

-- Для маленькой деревушки вы тут слишком интернациональны,

-- заметил Клерфэ.

-- Это правда. Смерть все еще не стала шовинисткой.

-- В этом я не так уж уверен.

Клерфэ смотрел, как женщина выходила из санок. Потом

Взглянул на Хольмана.

-- Что с тобой? -- спросил он. -- Мировая скорбь?

Хольман покачал головой.

-- Нет, ничего. Но иногда вдруг кажется, что это заведение

-- просто большая тюрьма. Пусть солнечная и комфортабельная, но

Все же тюрьма.

Клерфэ ничего не ответил. Он знал другие тюрьмы. Но он знал

Также, почему Хольман об этом подумал. Все дело было в машине.

Его взволновал жузеппе. Клерфэ вновь посмотрел в окно. Солнце

Стояло очень низко, окрашивая снег в мрачный красноватый цвет.

Русский и женщина, переговариваясь, стояли у входа.

-- Это его жена? -- спросил Клерфэ.

-- Нет.

-- Так я и думал. Она больна?

-- Да. И он тоже.

-- По ним этого не скажешь.

-- Так оно всегда бывает. При этой болезни некоторое время

Выглядишь цветущим, как сама жизнь. И чувствуешь себя

Соответственно. До тех пор, пока вдруг перестаешь так

Выглядеть; но тогда на тебя уже почти никто не глядит.

Те двое вошли. Клерфэ показалось, что они в ссоре. Они

Остановились; русский что-то тихо и настойчиво говорил женщине.

Постояв немного, она покачала головой и быстро пошла к лифту.

Ее спутник сделал движение, словно хотел последовать за ней, а

Затем снова вышел на улицу и сел в санки.

-- Он живет не здесь? -- спросил Клерфэ.

-- Нет. У него тут поблизости дом.

Допив свой стакан, Клерфэ встал.

-- Поеду в гостиницу, хочу умыться. Где бы нам поесть

Вместе?

-- Здесь. Мне можно будет посидеть с тобой -- у меня уже

Целую неделю нормальная температура. Запрещено выходить только

После захода солнца. Кормят у нас неплохо. На больничную еду не

Похоже. Гостям дают даже легкое вино.

-- Ладно. А когда?

-- Когда захочешь. В девять мы ложимся. Совсем как дети?

Правда?

-- Нет, как солдаты. Отбой -- и крышка! Перед серьезной

Гонкой ведь тоже ложишься рано.

Лицо Хольмана просветлело.

-- Конечно, это можно рассматривать и так.

X x x

Женщина опять появилась в холле. Она направилась было к

Выходу, но ее остановила седая дама, которая чтото энергично

Сказала ей. В ответ та горячо произнесла несколько слов, круто

Повернулась и, увидев Хольмана, подошла к нему.

-- Крокодилица не хочет меня выпускать, -- сердито

Прошептала она. -- Утверждает, что вчера у меня была

Температура. И что я не должна была кататься на санках. Она

Говорит, что ей придется сообщить обо всем Далай-Ламе, если я

еще раз...

Только теперь она заметила Клерфэ и замолчала.

-- Это Клерфэ, Лилиан, -- сказал Хольман. -- Я вам про него

Рассказывал. Он приехал неожиданно.

Прозрачные глаза женщины остановились на Клерфэ; казалось,

Она смотрит сквозь него.

-- Откуда вы приехали?

-- С Ривьеры.

Клерфэ не понимал, зачем ей это надо знать.

Она опять повернулась к Хольману.

-- Крокодилица хочет уложить меня в постель, -- сказала она

взволнованно. -- И Борис тоже. А как вы? Вы не ляжете?

-- До девяти -- нет.

-- Я тоже приду. После вечернего обхода. Я не дам себя

запереть! Особенно сегодня ночью.

Рассеянно кивнув Клерфэ, она вышла из холла.

-- Тебе, наверно, все это кажется китайской грамотой.

Далай-Лама -- это, разумеется, наш профессор. Крокодилица --

старшая сестра...

-- А кто эта женщина?

-- Ее зовут Лилиан Дюнкерк. Разве я тебе не говорил? Она

Бельгийка, ее мать была француженкой. Родители у нее умерли.

-- Красивая женщина. Почему она так волнуется из-за

Пустяков?

Хольман на минуту замялся.

-- Так всегда бывает в санатории, когда кто-нибудь умирает,

-- сказал он смущенно. -- Ведь мертвый уносит частицу тебя

Самого. Какую-то долю надежды. Умерла ее подруга.

X x x

Верхние этажи санатория отнюдь не походили на отель; то была

Больница. Лилиан Дюнкерк остановилась перед комнатой, в которой

Умерла Агнес Сомервилл. Услышав голоса и шум, она открыла

Дверь.

Гроб уже вынесли. Окна были открыты, и две здоровенные

Уборщицы мыли пол. Плескалась вода, пахло лизолом и мылом,

Мебель была сдвинута, и резкий электрический свет освещал все

Углы.

Лилиан остановилась в дверях. На минуту ей показалось, что

Она не туда попала. Но потом она увидела маленького плюшевого

Медвежонка, заброшенного на шкаф; это был талисман покойной.

-- Ее уже увезли? -- спросила она.

Одна из уборщиц выпрямилась.

-- Из восемнадцатого номера? Нет, ее перенесли в седьмой.

Оттуда ее увезут сегодня вечером. Мы здесь убираем. Завтра

Приедет новенькая.

-- Спасибо.

Лилиан закрыла дверь и пошла по коридору. Она знала комнату

Номер семь. Это была маленькая комнатушка, и находилась она

Рядом с грузовым лифтом. В нее переносили покойников -- оттуда

Их удобнее было спускать на лифте. овсем как чемоданы, --

Подумала Лилиан Дюнкерк. А потом все кругом вымывали мылом и

Лизолом, чтобы от мертвых не осталось ни малейшего следа.

Лилиан Дюнкерк снова оказалась у себя в комнате. В

Трубах центрального отопления что-то гудело. Все лампы были

Зажжены.

Схожу с ума, -- подумала она. -- Я боюсь ночи. Боюсь самой

Себя. Что делать? Можно принять снотворное и не гасить свет.

Можно позвонить Борису и поговорить с ним.

Она протянула руку к телефону, но не сняла трубки. Она

Знала, что он ей скажет. Она знала также, что он будет прав; но

Какая в том польза, даже если знаешь, что другой прав? Разум

Дан человеку, чтобы он понял: жить одним разумом нельзя. Люди

Живут чувствами, а. для чувств безразлично, кто прав.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒