СОЮЗ ЦЕЗАРИАНЦЕВ И КРИЗИС РАБОВЛАДЕНИЯ

⇐ ПредыдущаяСтр 12 из 32Следующая ⇒

Опасения рабовладельцев в Риме летом 43 г. оказались напрасными: солдаты и ветераны Октавиана проявили себя достаточно дисциплинированными1, и имущие слои населения Рима не понесли на этот раз никакого ущерба. Солдаты выступали с двумя основными требованиям: наказание убийц Цезаря и примирение цезарианских вождей. Примирения последних требовало также положение дел в провинциях. Если [с. 177] Запад, кроме Африки, находился в руках цезарианцев, то на Востоке Долабелла потерпел поражение, и всеми восточными провинциями распоряжались Брут и Кассий, у которых было достаточно вооруженных сил, чтобы разбить цезарианцев, если бы силы тех оставались раздробленными. Таким образом, главными причинами примирения цезарианских вождей были требования легионов и опасность вооруженного наступления республиканцев. Примирение это подготовлялось в сентябре и октябре 43 г. и произошло в ноябре того же года. Октавиан, Антоний и Лепид встретились около Бононии. В палатке, разбитой на маленьком островке реки Лавиния2, на виду у войск было положено начало тому соглашению, которое получило название второго триумвирата. Соглашение имело целью борьбу против заговорщиков и господство над провинциями. Было установлено, что к Антонию отходят обе Галлии. Октавиан должен был получить Африку, Нумидию и острова, а Лепид — управление Нарбонской Галлией и двумя испанскими провинциями3.

Наряду с этим было решено, что Октавиан сложит свои консульские полномочия и все трое получат особую власть, особую чрезвычайную магистратуру под названием «tres uiri rei publicae constituendae». Для борьбы с политическими противниками, остававшимися в Риме и Италии, решено было прибегнуть к той мере, к какой прибегал в свое время Сулла, — к проскрипциям. При помощи проскрипций триумвиры надеялись покончить со своими врагами и вместе с тем собрать средства для борьбы с Брутом и Кассием.

Первоначальный проскрипционный список состоял из 12 или 17 человек и был направлен в Рим консулу Педию. Появление этого списка произвело тяжелое впечатление в Риме. Квинт Педий пытался успокоить население, говоря, что этим проскрипции и закончатся, но он был неправ. После скоропостижной смерти Педия подавленное настроение охватило в Риме и сенаторов и близких к ним людей. Наконец, въехали в Рим триумвиры, и одним из первых их мероприятий было юридическое оформление их власти.

Власть триумвиров была утверждена особым законом (lex Titia), проект которого не был предварительно опубликован. Триумвиры получали неограниченную власть на пять лет — до 1 января 38 г. От них зависело назначение магистратов и сенаторов, издание законов, установление налогов в Италии и провинциях; им принадлежала верховная юрисдикция без [с. 178] права апелляции. Они чеканили монеты со своими изображениями (табл. I, II). Однако было бы ошибкой искать точные юридические основания власти триумвиров (как это делали, например, Моммзен и Кромайер). Не следует забывать, что это была узурпация власти.

Название «tres uiri rei publicae constituendae» подчеркивало, что цезарианские вожди брали в качестве примера не Цезаря, а Суллу. Это же было подчеркнуто в их манифесте о проскрипциях4. Таким образом, фактически восстанавливалась диктатура в такой форме, в какой она существовала во времена Суллы, но теперь власть принадлежала не одному, а трем военным вождям. Это был союз могущественных людей, «potentiae societas», как называет его Веллей Патеркул5. Моммзен считает, что историческим прецедентом для второго триумвирата была комиссия децемвиров, избранная в 451 г. для записи законов6. Но подобного указания мы не находим ни в одном историческом источнике. Поэтому мы вправе считать прецедентом даже не диктатуру Цезаря, а именно сулланскую диктатуру. Лозунгом Цезаря была clementia; формально он никогда не назывался dictator rei publicae constituendae.

Триумвират Антония, Октавиана и Лепида был дальнейшим развитием системы экстраординарных магистратур, появившейся еще во II в.

Второй триумвират был скреплен династическим браком: Октавиан женился на падчерице Антония Клодии, дочери Фульвии и демагога Клодия, убитого в 52 г.7 Преобладающее значение в первые годы второго триумвирата принадлежало, несомненно, Антонию.

Одним из первых актов триумвиров было их объявление о проскрипциях. Объявление было выражено в особом манифесте, текст которого приводится Аппианом8. Аппиан указывает, что он дает перевод с латинского: «Таково было объявление триумвиров, если перевести его с латинского языка на греческий» (ὧ δ ε μ ὲ ν ε ἶ χ ε ν ἡ π ρ ο γ ρ α φ ὴ τ ῶ ν τ ρ ι ῶ ν ἀ ν δ ρ ῶ ν, ὅ σ ο ν ἐ ς [с. 179] Ἑ λ λ ά δ α γ λ ῶ σ σ α ν ἀ π ὸ Λ α τ ί ν η ς μ ε τ α β α λ ε ῖ ν )9. Несмотря на это замечание автора, мы должны сказать, что это во всяком случае не точный перевод. Октавиан называется в объявлении проскрипций Октавием Цезарем10, что является необычным в официальном документе. Мы встречаем у Аппиана выражение ἀ γ α θ ῇ τ ύ χ ῃ 11, принятое в греческих документах и не имеющее соответствующего эквивалента в латинском языке. Вознаграждения за головы осужденных даны в аттических драхмах12. Все это частности, бросающиеся прежде всего в глаза. Самый стиль объявления не похож на официальные римские документы того времени, сухие, отличающиеся многословием, казуистичностыо. Вместо этого у Аппиана на первом плане общие положения, а изложение подчинено правилам риторики. Многое в объявлении, приводимом Аппианом, напоминает, а иногда и почти дословно воспроизводит то, что автор говорит о Цезаре в соответствующих местах. Укажем хотя бы на два мотива, содержащиеся во вступительной части документов и в последних главах второй книги: 1) заговорщики убили своего благодетеля13; 2) Цезарь был непобедим на суше и на море14.

Итак, перед нами не точный перевод документа, а, скорее, свободное его изложение, но источник этот был в распоряжении Аппиана, и он заимствовал из него некоторые аргументы. По-видимому, близко к первоисточнику то место, где проскрипции триумвиров сравниваются с проскрипциями Суллы. Веллей Патеркул, который, как уже приходилось отмечать, близок в своих выражениях к первоисточникам, также указывает, что Антоний и Лепид, бывшие, по его мнению, зачинщиками проскрипций, действовали по примеру Суллы15.

Таким образом, мы не можем использовать все выражения манифеста триумвиров, приводимого Аппианом, как слова подлинного источника, а можем только базироваться на общих его положениях, восходящих, несомненно, к подлиннику.

В объявлении говорится, что заговорщики наказываются за убийство Цезаря и за те злодеяния, которые были совершены ими после его смерти. Против них организуется поход, и необходимо поэтому обезопасить тыл. Триумвиры [с. 180] предусматривают, что во время борьбы пострадают и те, кто занимает среднюю позицию (ἐ ν μ έ σ ῳ ) между враждующими сторонами, но вместе с тем они заверяют, что демократические слои населения, большинство (τ ὸ π λ ῆ θ ο ς ), не испытают вреда от их действий; не будут считаться врагами и те, кто злоумышлял прежде против триумвиров или враждовал с ними; не угрожает опасность и тем, кто выделяется своим богатством или достоинством.

Заслуживает особого внимания упоминание об армии: «Необходимо, чтобы и войску нашему, оскорбленному и раздраженному, объявленному нашими общими противниками враждебным, дано было утешение»16. Объявление проскрипционного списка было мотивировано тем, что триумвиры не желают гибели невинных, чтобы рассерженные солдаты не учинили расправы над людьми, не ответственными за преступления других17. Объявление заканчивается обращением к рабам, которые за голову внесенного в списки получали 10 тыс. драхм (т. е 40 тыс. сестерциев), свободу и гражданские права18.

То, что говорилось в объявлении триумвиров о войске и солдатах, представляет значительную важность. Прескрипции должны были дать удовлетворение солдатам. Месть за смерть Цезаря на основании закона Педия не могла их удовлетворить. Триумвиры действительно должны были дать «утешение» и «облегчение» (π α ρ α μ ύ θ ι ο ν ) солдатам, среди которых господствовали антиаристократические и антиплутократические тенденции. Солдаты получали возможность расправиться с теми, кто по своему богатству и знатности стоял на верху социальной лестницы.

Триумвиры предлагали рабам доносить на своих господ и убивать их. То, что прежде влекло за собою неслыханные наказания, теперь поощрялось и даже вознаграждалось. Обращение к рабам в период борьбы различных групп рабовладельцев имело место еще в Греции, к нему прибегал Митридат, в Риме впервые обратился к этому средству в борьбе с противниками Гай Гракх, его примеру последовали Марий и Цинна; к помощи рабов обращался и Сулла. При подготовке заговора против Цезаря республиканцы, как мы видели, тоже воспользовались рабами. Так же поступал Антоний. Так действовали и противники триумвиров. Захватив Родос, Кассий предложил частным лицам сдать свои ценности. Укрывавшим угрожала смертная казнь, доносчики же получали десятую часть, а рабы за донос, кроме такого вознаграждения, получали еще [с. 181] свободу19. Исключение составлял, может быть, Марк Юний Брут, отвергший доносы рабов во время осады и после взятия Патр20. В обращении триумвиров к рабам не было, таким образом, ничего принципиально нового, но последствия этого обращения были иные, более значительные, чем это было прежде, даже во времена Суллы.

Изучение истории проскрипций имеет большое значение для характеристики кризиса рабовладения. Наиболее подробно история проскрипций изложена у Аппиана. Свой рассказ Аппиан подчиняет следующему положению: «Это было время, когда обнаруживались самые противоречивые неожиданности» (ο ὕ τ ο ς ὁ κ α ι ρ ὸ ς ἦ ν ἐ κ ε ῖ ν ο ς ἐ π ί δ ε ι ξ ι ς π α ρ α δ ο ξ ο λ ο γ ί α ς )21. Аппиан считает достойным изложения то, что, будучи невероятным, может поразить читателя и заставить поверить написанному22. Внезапно вскрылось все то испорченное, что до сих пор было скрыто внутри. Не меньше, чем убийц, одни боялись жен и детей, другие — рабов и вольноотпущенников, третьи — должников и соседей по имениям, жаждавших захвата рядом лежащих владений23. Аналогичны замечания и Диона Кассия, обращающего главное внимание на то, что многие стремились использовать это положение для борьбы со своими личными врагами, но отношения в это время были настолько запутаны, что вместе с врагами они предавали своих друзей24. У него, как и у Аппиана, говорится о превратности судьбы: многих выдавали друзья и спасали враги. Одни получали за спасение награды, других за это наказывали25. Те же морализующие положения находим мы у Веллея Патеркула, который говорит, что больше всего проявили свою верность жены, среднее место заняли вольноотпущенники, известную привязанность проявили рабы и самыми неверными оказались сыновья («id tamen notandum est, fuisse in proscriptos uxorum fidem summam, libertorum mediam, seruorum aliquam, filiorum nullam»)26.

Проскрипции оставили после себя память на долгие годы. Аппиан говорит, что «римляне написали об этом во многих книгах, каждый по-своему» (π ο λ λ ο ὶ Ῥ ω μ α ί ω ν ἐ ν π ο λ λ α ῖ ς β ί β λ ο ι ς α ὐ τ ὰ σ υ ν έ γ ρ α ψ α ν ἐ φ ᾿ ἑ α υ τ ῶ ν )27.

[с. 182] Память о проскрипциях была жива еще в конце I в. н. э., и Марциал использовал один из эпизодов, относящихся к проскрипциям, в одной из своих эпиграмм.

Сопротивление триумвирам было невозможно, поэтому многие стремились найти спасение в бегстве. Бежали в Африку — к Корнифицию, в Сицилию — к утвердившемуся там Сексту Помпею, на Восток — к Бруту и Кассию. Бегство было необычайно затруднено, так как повсюду ходили отряды, разыскивавшие опальных, наконец, не только чужие, но нередко и свои — жены, дети, вольноотпущенники, рабы — выдавали осужденных. Рассказы о проскрипциях содержат самые разнообразные случаи гибели и спасения осужденных. Больше всего сохранилось их у Аппиана. Среди этих рассказов есть некоторые, поражающие своей анекдотичностью. Некий Марк и какой-то Барбула испытали одинаковую судьбу: оба они прикидывались рабами, их продавали, они спасали друг друга, а потом оба они были одновременно консулами28. Попытки найти обоих потерпевших в консульских списках оказались безуспешными. Вероятнее всего поэтому предположение Гардтгаузена, который считает несостоятельными приведенные выше мнения и находит, что рассказ о Марке и Барбуле взят из какого-нибудь сборника по риторике и должен был иллюстрировать «общую судьбу» (σ υ ν τ υ χ ί α τ ῶ ν ὁ μ ο ί ω ν )29.

Большое значение для изучения отношений к проскрибированным и к близким имеет надпись, помещенная в VI томе CIL под № 152730; ссылку на нее можно встретить в любой специальной работе по истории Римской республики, но, по нашему мнению, не все данные этой надписи использованы при изучении истории проскрипций.

По форме надпись представляет собой надгробную речь (laudatio), произнесенную мужем над прахом умершей супруги. Хотя уцелела значительная часть надписи (свыше 125 строк), имени умершей не сохранилось, и неизвестно, кто был ее мужем. В своей речи овдовевший супруг говорит о молодости покойной и рассказывает о времени проскрипций. Он был проскрибирован и бежал из Рима, но за изгнанника [с. 183] хлопотала его жена, ее сестра и муж сестры Г. Клувий. Из текста надписи следует, что еще до того, как было получено прощение, муж вернулся тайно в Рим и нашел пристанище в своем доме. Наконец, удалось выхлопотать прощение у Октавиана (речь была произнесена незадолго до нашей эры, и Октавиан называется всюду Цезарем Августом), которого в то время не было, по-видимому, в Италии. Жена проскрибированного обратилась к М. Лепиду, остававшемуся в Италии, но тот отказался исполнить распоряжение своего коллеги по триумвирату. Она валялась у Лепида в ногах, но ее не только не подняли, но подобно рабыне (servilem modo) избивали и всячески издевались над ней. Но несчастная женщина с прежней настойчивостью добивалась прощения мужа. Вероятно, вскоре же после возвращения Октавиана ее просьба была удовлетворена.

Филипп делла Торе, а за ним и Моммзен сопоставили данные этой надписи со следующим случаем, приводимым Аппианом. Лукреций скитался с двумя рабами, и так как он испытывал недостаток в пище, он направился в Рим. У городских ворот, в том месте, где был захвачен во время сулланских проскрипций его отец, он заметил отряд солдат и, считая это за дурное предзнаменование, бросился бежать и укрылся со своими рабами в могильном склепе. Ночью появились воры, и один из рабов позволил себя обобрать. Лукреций подождал его у ворот, дал ему часть своей одежды; когда он прибыл домой, жена спрятала его под крышей, где он находился до тех пор, пока его близким не удалось выхлопотать прощение у триумвиров. Впоследствии Лукреций стал консулом. Валерий Максим рассказывает об этом же следующее: «Квинту Лукрецию, укрытому от грозившей ему гибели между сводами и крышей его спальни, служила с большой для себя опасностью его жена Турия вместе с одной рабыней»31. Сопоставление данных Аппиана и Валерия Максима с надписью CIL VI, 1527 привело Филиппа делла Торе к заключению, что умершую звали Турией, а муж ее был Лукреций Веспилон, консул 19 г. до н. э.

Но в 1898 г. Вальери в «Noticie degli scavi» опубликовал новый фрагмент надписи, давший новые данные: из фрагмента стало известно, что для спасения мужа супруга не пожалела всего своего золота и жемчуга. В его отсутствие она вела хозяйство и сумела даже приумножить доходы. Между тем, как мы видим, Лукреций, о котором рассказывает Аппиан, скитался в окрестностях Рима и через несколько дней вернулся в Рим. Мнение Вальери поддержал Гиршфельд, высказавший предположение, что в надписи может идти речь об Ацилии (или Аквилии), о котором Аппиан упоминает в 39-й главе IV книги. [с. 184] Он тайно бежал из города, но раб выдал его солдатам. Ацилий пообещал им большую сумму денег и отправился к жене. Та предложила солдатам все свои украшения (τ ὸ ν κ ό σ μ ο ν α ὑ τ ῆ ς ἅ π α ν τ α ) и убедила их нанять для него судно. Общее в этом рассказе с надписью лишь то, что здесь говорится о продаже украшений, а там — о золоте и жемчуге. Некоторые исследователи выражают сомнение, что фрагмент Вальери относится к CIL 1527, и считают по-прежнему, что надпись представляет собой laudatio Thuriae32. Вопросы просопографические, связанные с надписью, остаются, таким образом, неразрешенными. Приходится примириться с тем, что и осиротевший супруг и покинувшая его навсегда жена останутся для нас неизвестными. Но от этого не уменьшается ценность надписи. Отдельные эпизоды, изложенные в ней и относящиеся ко времени проскрипций, повторяются в тех рассказах, какие сохранили нам отдельные авторы. Это свидетельствует о том, что эти рассказы, за некоторыми, может быть, исключениями, основаны на реальных фактах. Кроме того, по своей идее эпизод, рассказанный в надписи, соответствует тому направлению, какое характерно для рассказов о проскрипциях: в надписи прославляются fides и pietas умершей супруги, т. е. она как бы иллюстрирует общее положение, которое мы находим у Веллея Патеркула.

Таким образом, надпись помогла нам признать рассказы о проскрипциях, несмотря на всю кажущуюся фантастичность, в основе своей восходящими к реальной действительности и базирующимися на документах, современных событиям. Лишь отдельные рассказы сочинены для доказательства тех или иных положений, служивших темами для риторических упражнений, но таких рассказов, по-видимому, мало.

Поэтому-то мы и можем воспользоваться данными о проскрипциях как историческим памятником не столько для истории тех или иных проскрибированных, сколько для освещения некоторых общих вопросов.

Аппиан почерпнул сведения о проскрипциях из многих произведений, написанных римлянами. Проскрипции интересовали высшие круги римского общества в течение нескольких десятилетий. Вполне возможно, что писать о них стали не сразу же после того, как прекратилось преследование занесенных в проскрипционные списки, а через некоторое время, когда зажили первые раны. У поэтов времен гражданских войн и эпохи Августа мы не найдем прямых свидетельств о проскрипциях. Даже в сатирах Горация, где характеризуются различные общественные типы, нет упоминаний о людях, проявивших свои пороки во время проскрипций. А сатирик имел здесь [с. 185] исключительно богатый материал. Может быть, писать об этом было опасно. Но ведь в рассказах о проскрипциях больше говорится не о тех, кто объявлял проскрипции, а о том, как вели себя проскрибированные и их близкие. Неизвестный нам сенатор рассказывал о проскрипциях и в то же самое время выразил в речи, произнесенной над гробом жены, свое благожелательное отношение к Августу. Вернее другое: память о проскрипциях была свежа, и общество не хотело вспоминать то, что тяготело как кошмар.

Мы уже упоминали слова Веллея Патеркула о том, что больше всего верности проявили жены, среднее место по верности заняли вольноотпущенники, некоторая доля верности проявлена была и со стороны рабов и никакой верности не проявили сыновья. Для нас важно не то, в какой степени верна эта градация, а другое: здесь упомянуты связи, составляющие характерную основу патриархальных отношений римского общества. Вспомним, что еще в эпоху развитого рабовладения продолжали существовать римские роды, превратившиеся в сословные корпорации33.

Pater familias стоял над своими детьми и над рабами, над ними ему дано было право жизни и смерти (ius vitae ac necis). Вместе с тем каждая более или менее значительная семья имела клиентов, число которых определялось знатностью и состоянием семьи. Государство до тех пор редко вторгалось в эти общепризнанные отношения, освященные религией и составлявшие основные устои римского общества.

Иное произошло в 43 г., когда государство в лице триумвиров как бы призвало всех находившихся in potestate нарушать верность отцам, мужьям и рабовладельцам. Это не было общей эмансипацией, освобождением от старых традиционных связей. Государство лишь апеллировало к отдельным лицам, обещая им личные выгоды. И многие откликнулись на этот призыв. Аппиан рассказывает о нарушении вековой власти отца — patria potestas. Претор Анналис нашел приют у своего клиента, но был выдан сыном, получившим имущество отца и назначение в эдилы34. Тураний, бывший претор, просил отсрочить ему казнь, пока сын не упросит Антония. Пришедшие за ним центурионы со смехом ответили: «Упросил, но наоборот». Тогда отец снова стал просить об отсрочке, ибо хотел предупредить дочь, чтобы та не вступала в отцовское наследство и не навлекала на себя зависть брата35. Особая часть посвящена Аппианом примерам «недостойного поведения испорченных [с. 186] женщин» (γ υ ν α ι κ ῶ ν π ο ν η ρ ῶ ν ὑ π ο δ ε ί γ μ α τ α ). Некий Салас убежал из Рима, но из-за жажды вернулся домой. Дом его был уже продан. Его укрыл привратник, оповестивший жену. Та обещала придти утром. На другой день Салас увидел, что жена ведет к нему убийц, и бросился с крыши. Некий Фульвий убежал к бывшей своей рабыне и любовнице, отпущенной на свободу и награжденной приданым. Но из ревности к жене та его выдала36.

Особенно много рассказов, где фигурируют рабы. Может быть, в это время сложилась или во всяком случае особенно оправдалась римская пословица, которую приводит Сенека: сколько рабов, столько врагов37. Аппиан рассказывает, что во время проскрипций два брата Лигария скрывались под печкой, пока рабы не выдали их38. В другом случае один из двух братьев бросился в воду, и раб в течение пяти дней искал его труп, чтобы отрезать голову и получить награду. Второй брат, скрывавшийся в клоаке, был выдан другим рабом39. Немало находим мы примеров того, как осужденные выдавались вольноотпущенниками40.

Господам приходилось менять свое отношение к рабам. Они со слезами бросались в ноги к собственным рабам и называли слугу «спасителем и господином» (σ ω τ ῆ ρ α κ α ὶ κ ύ ρ ι ο ν )41.

Некий Вергиний вступил со своими рабами в соглашение. Он обещал им деньги и добрую славу, и рабы бежали вместе с ним42.

Дошедшие до нас рассказы о проскрипциях свидетельствуют не только о случаях неверности тех, кто находился in potestate. В этих рассказах преобладает иной сюжет: спасение жизни после полных опасностей приключений при помощи своих верных близких. Особенной популярностью пользовались рассказы о верном рабе. Верные рабы фигурировали во многих рассказах Аппиана и Диона Кассия43. Рабы жертвуют собой для спасения господина.

К Аппию ворвались солдаты. Раб его надел на себя одежду своего господина, лег на его постель и был убит. В другом случае раб занимает место своего господина в носилках и тоже погибает44. Один раб скрыл своего господина в пещере, но другой раб его выдал, тогда первый переоделся в одежду господина, пошел навстречу солдатам и был убит45. Особенной [с. 187] известностью пользовался рассказ о клейменом рабе, спасшем своего господина. Аппиан и Макробий называют господина Рестионом. За ним следовал домашний раб (ο ἰ κ έ τ η ς ), ранее им воспитанный, видевший много добра, а потом заклейменный. При встрече с ним Рестион испугался, но раб успокоил его, сказав, что помнит только доброе. Он укрыл Рестиона в пещере и доставлял ему пищу. Когда солдаты направлялись к пещере, раб убил встретившегося по дороге старика, отрубил ему голову и, когда был задержан солдатами как убийца, ответил, что он отомстил за клеймо своему господину. Солдаты отняли у раба голову и направились в Рим, раб же помог своему господину добраться до Сицилии. С некоторыми вариантами этот рассказ повторяется у Валерия Максима, Диона Кассия и Макробия46. Марциал использовал этот сюжет для эпиграммы: Proscriptum famulus seruauit fronte notatus

Non fuit haec domini vita, sed inuidia

(Раб с заклейменным челом укрыл обреченного в ссылку.

Он не жизнь своего спас господина, а стыд)47.

О верности членов семей, рабов, вольноотпущенников говорится больше, чем о том, как близкие были причиной смерти осужденных. Объясняется это тем, что в традиции, которая стала складываться, когда началась реакция против того, что происходило в 43 г., сохранились главным образом те примеры, которые говорили о верности (fides) как об одном из устоев общества. Данные источников говорят о том, что обращение триумвиров нашло отклик среди тех, кто был in potestate осужденных.

Таким образом, одним из важных следствий проскрипций явился подрыв власти отца — нарушение одного из устоев римского рабовладельческого общества. С соизволения правительства рабы выходили из подчинения своих господ. Это должно было коснуться не только проскрибированных, но распространилось и на другие семьи. Неустойчивость семейных отношений, наблюдавшаяся в тот период, сказалась особенно во время проскрипций. То, о чем говорили при Цезаре Саллюстий и Цицерон, находило свое подтверждение.

Манифест триумвиров определял, против кого направлены проскрипции. Но общие мотивы в скором времени остались в стороне, так как инициаторы проскрипций, близкие к ним люди, а также исполнители преследовали прежде всего личные выгоды. Вначале дело коснулось политических врагов. За ними следовали близкие родственники, с которыми враждовали [с. 188] триумвиры и их сторонники. Аппиан говорит, что «первым, кто приговаривал к смерти, был Лепид, а первым из приговоренных — брат Лепида, Павел. Вторым из приговаривавших к смерти был Антоний, а вторым из приговоренных к смерти — дядя Антония, Луций: и Павел и Луций первые высказались за объявление Лепида и Антония врагами отечества»48.

Но в конце концов оказалось, что и Павел Лепид и Луций Антоний сохранили жизнь: первого пощадили центурионы как брата триумвира; второго скрывала его сестра, мать Антония, заслужившая упрек сына, что она была хорошей сестрой, но недоброй матерью. Тем не менее Антоний поручил Мунацию Планку внести предложение о возвращении Луция из изгнания49. Сайм правильно считает, что Антоний и Лепид внесли своих родственников в проскрипции, преследуя демагогические цели: триумвиры совсем не желали их смерти, и им было известно, где они скрываются, но солдаты должны были убедиться, что триумвиры не щадят даже родственников, если те принадлежали к противной политической партии50. Так же как Антоний и Лепид, поступили и близкие к ним полководцы — Мунаций Планк и Азиний Поллион: в проскрипции были внесены брат Планка и тесть Поллиона51. Но если это в какой-то степени импонировало солдатам, то в глазах свободного гражданского населения все нарушающие свои семейные связи и поступающие вопреки советам римского благочестия были людьми низко павшими. О Планке и Лепиде, которые получили на 42 г. консульство и справляли триумф в честь галльских побед, распевали песенку, в которой говорилось, что консулы справляют триумф не над галлами, а над своими старшими братьями: «De germanis non de Gallis duo triumphant consules»52.

Анонимный сочинитель воспользовался тем, что слово germanus может означать и германец и старший брат.

Большинство политических противников триумвиров находилось за пределами Италии. Но Цицерон, главный противник Антония, организатор Мутинской войны, находился в Италии. Антоний потребовал, чтобы Цицерон был внесен в проскрипции. И Октавиан, этот divinus adulescens, как называл его Цицерон, согласился с Антонием, хотя, как утверждает Плутарх, вначале возражал ему53. За выдачу Цицерона была назначена награда в 250 тысяч денариев.

[с. 189] Цицерон пытался бежать, но не перенес морской качки и должен был высадиться на берег, где его выдал один сапожник, клиент Клодия, находившийся в свое время в дружине этого противника Цицерона. Тот указал местопребывание Цицерона отряду, во главе которого стоял центурион Попилий Ленат, некогда выигравший процесс благодаря Цицерону. Цицерон был извлечен из носилок, убит, и голова его была доставлена Антонию. По словам Аппиана, Антоний поставил эту голову на стол, и она находилась у него до тех пор, «пока он не насладился этим отвратительным зрелищем». По свидетельству Диона Кассия, жена Антония Фульвия пронзила булавкой язык Цицерона. Голова его была поставлена около ростр, с которых он произносил речи в течение двух десятилетий.

Оценка Цицерона была различна в разное время и зависела очень часто от политических позиций биографов и толкователей Цицерона54.

[с. 190] По своему происхождению Цицерон был homo novus; у него не было личных, родственных или родовых связей среди аристократических кругов. Он не был военным, не был полководцем, за которого могли бы постоять легионы. Цицерон — один из тех немногих в Риме людей, которые добились успеха главным образом благодаря своему образованию и личным качествам. Это был широко образованный человек, но не глубокий мыслитель. В начале своей политической карьеры Цицерон был близок к популярам, но главной его целью было проникнуть в среду аристократии; основным политическим credo Цицерона было concordia ordinum — согласие сословий (под этим Цицерон разумел прежде всего примирение сенатской аристократии и всаднического сословия). Этот лозунг Цицерон неоднократно проводит и в своих сочинениях и в своей практической деятельности.

Нет сомнений в том, что Цицерон никогда не был не только революционером, но даже и реформатором55. В пору своего расцвета ему не чужды были уравнительные и демократические тенденции, навеянные стоической философией. Но к концу жизни он все теснее сближался с консервативными кругами и в последние два года проповедовал взгляды, восходящие к римским староверам типа Катона Старшего.

Цицерон сыграл, несомненно, большую роль в римской истории, но он сам эту роль преувеличивал, будучи убежден, что именно он в 63 г. спас республику. Казалось, что после того как утвердилась власть Цезаря, политическая карьера Цицерона кончилась. Но мартовские иды позволили ему вновь приобрести первенствующее положение в государстве. В конце 44 и в начале 43 г. Цицерон играл большую роль, чем в 63 г. Ему казалось, что он второй раз спасает государство. Ради спасения республики, т. е. для восстановления господства оптиматов, Цицерон готов был идти на всякие компромиссы. Несомненно, таким компромиссом, неудачным и даже трагическим для Цицерона, было соглашение с юным Октавианом в 44 и 43 гг.

Отношение Цицерона к политическому строю последнего периода его жизни было двойственным. С одной стороны, он призывал к борьбе против тирании Антония, попиравшего римскую свободу, а с другой — в письме к Планку, например, он писал: «Ipse tibi sis senatus» («ты сам для себя сенат»)56, как бы указывая, что Планк может сам определять свое положение в ходе событий.

Политическая деятельность Цицерона — это целая полоса в политической жизни Рима, его время — самый бурный период [с. 191] во всей римской истории. Цицерону, выступавшему когда-то против сулланцев, перешедшему потом на сторону оптиматов и неоднократно менявшему свою политическую линию, суждено было погибнуть за республику. Это была расплата за смелые речи против Антония, которые свидетельствуют, может быть, о политической близорукости одного из первых в мировой истории профессионалов-политиков.

Это была расплата за то «единовластие демагога» (δ η μ α γ ω γ ο ῦ μ ο ν α ρ χ ί α )57, какое, по словам Аппиана, было у Цицерона во время Мутинской войны. Подводя итоги его деятельности, мы должны сказать, что несмотря на извилистый путь, характерный для политической карьеры Цицерона, он погиб за свои убеждения в борьбе против узурпации и неприкрытого господства военщины. Его «пестрая, морально смутная жизнь украсилась и преобразовалась силой трагического конца»58.

Вначале в проскрипции попадали в первую очередь политические противники триумвиров, за ними следовали люди, выделявшиеся своим богатством. Конфискация их имущества должна была дать средства для организации борьбы против Брута и Кассия. По мере того как круг лиц, осужденных триумвирами, расширялся, люди вносились в списки опальных только потому, что триумвиры завидовали им как обладателям тех или иных ценностей. Сенатор Ноний, например, пострадал из-за того, что имел прекрасный опал59. Погиб и давний противник Цицерона Веррес, после знаменитого процесса стоявший вдали от политики. Принадлежавшая ему бронзовая посуда понравилась Антонию, и Веррес был внесен в прескрипции60.

Светоний рассказывал про Октавиана, что он внес нескольких лиц в проскрипционные списки, добиваясь принадлежащих им коринфских ваз61. Некий Руф имел прекрасный дом по соседству с женой Антония Фульвией. До этого Руф не хотел продавать дом, теперь же он сам принес его в дар, что, однако, не спасло его от проскрипций62.

Солдаты бесчинствовали безнаказанно. Но это вело в конце концов к деморализации. Мы узнаем, что солдаты спасали осужденных, когда им платили больше, чем было обещано в манифесте триумвиров63.

[с. 192] Организованное преследование скоро перестало удовлетворять солдат. Они требовали себе дома, земли и виллы осужденных, они требовали, чтобы их усыновляли знатные люди, наконец, убивали тех, кто не был занесен в список и грабили дома граждан, не упомянутых в проскрипционных списках64. Своеволие солдат дошло до того, что один из них потребовал у Октавиана имущество умершей в то время его матери Атии65.

Поведение солдат заставило триумвиров подумать о восстановлении дисциплины. Они поручили консулу наказать нарушителей порядка, но тот, боясь затронуть солдат, захватил и распял нескольких рабов, которые, переодетые солдатами, вместе с ними совершали преступления66.

Активные деятели сенаторской партии бежали от проскрипций, но тем не менее погибло много сенаторов и всадников. Число первых определяется различно: Аппиан называет цифру — 300, Флор — 140, Орозий — 132, Ливий — 130; Плутарх в биографии Антония называет 300, а в биографиях Цицерона и Брута — 200. Всадников, по Аппиану, было убито 2 тыс.67 Цифры эти далеко не точные. Может быть, осторожнее, чем другие авторы, поступил Дион Кассий, который говорит по этому поводу следующее: «Я не привожу ни числа проскрибированных, ни числа убитых, равно как и числа избежавших смерти, ибо многие из тех, кто был первоначально вписан, были вычеркнуты, многие были вписаны вместо них позднее, из них немало спаслось, наконец, погибло много других (не внесенных в список)»68. Суть заключалась не в количестве убитых, а в том, что богатые и знатные были деморализованы и дезорганизованы проскрипциями. В Риме и Италии они не могли уже оказать организованное сопротивление цезарианцам, поэтому те силы, которые Брут и Кассий собирали на Востоке, а Секст Помпей в Сицилии, не могли найти никакой поддержки в Италии. Все это способствовало тому, что после битвы при Филиппах сенаторская оппозиция даже не пыталась серьезно сопротивляться цезарианцам.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒