Раздел 8. ОСНОВНЫЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ШКОЛЫ

Чем успешнее шла в психологии экспериментальная работа, тем обширнее становилось поле изучаемых ею явлений, тем яснее проявлялась неудовлетворительность версии о том, что уникальным предметом этой пауки служит сознание, а методом— интроспекция.

Положение усугублялось успехами новой биологии. Она изменила взгляды на все жизненные функции организма, в том числе — психические. Восприятие и память, навыки и мышление, установка и чувства трактовались теперь как своего рода «инструменты», которые помогают человеку решить задачи, с которыми его» сталкивают жизненные ситуации. Рушилось представление о сознании как замкнутом в себе внутреннем мире. Под влиянием дарвиновской биологии психические процессы стали исследоваться с точки зрения развития.

На заре психологии главным источником сведений об этих процессах служил взрослый индивид, способный, следуя инструкции экспериментатора, сосредоточить свой «внутренний взор» на фактах «непосредственного опыта». Но стимулированное идеей развития расширение зоны познания ввело в психологию особые объекты, к которым нельзя было применить метод интроспективного анализа. Таковыми являлись факты поведения животных, детей, психически больных людей.

Новые объекты требовали и новых объективных методов, способных обнажить те уровни развития психики, которые предшествовали изучаемым в лабораториях процессам. Отныне уже невозможно было относить эти процессы к разряду первичных фактов сознания: за, ними стояло ветвистое древо сменяющих друг друга психических форм, пополнение научных сведений о которых позволило психологам перейти из универсальной лаборатории в детский сад, школу, психиатрическую клинику.

Практика реальной исследовательской работы до основания расшатала взгляд на психологию как науку о сознании. Созревало новое понимание ее предмета, отразившееся в многообразных теоретических воззрениях и системах.

В любой области знания имеются конкурирующие концепции и школы. Такое положение нормально для развития пауки. Однако, при всех разногласиях, эти направления связаны общими воззрениями на исследуемый предмет. В начале же XX столетия расхождение и столкновение позиций в психологии определялись тем, что каждая из школ отстаивала собственный предмет, отличный от других. Психологи, по свидетельству одного из них, почувствовали себя «в положении Приама на развалинах Трои».

Между тем, за видимым распадом шли процессы более углубленного, чем в прежние времена, освоения реальной психической жизни, различные стороны которой отразились в новых теоретических конструкциях. С их разработкой сопряжены революционные сдвиги по всему фронту психологических исследований.

В начале XX века прежний образ предмета психологии, каким он сложился в период ее самоутверждения в семье других наук, сильно потускнел. Хотя по-прежнему большинство психологов полагали, что изучают сознание и его явления, сами эти явления все теснее соотносились с жизнедеятельностью организма, с его двигательной активностью. Лишь очень немногие приверженцы так называемого структурализма, продолжали вслед за Вундтом считать, что они призваны заниматься поисками строительного «материала» непосредственного опыта и его структурами.

Этому подходу противостоял функционализм, сторонники которого, отвергая анализ внутреннего опыта и его структур, старались выяснить, как эти структуры работают, когда решают задачи, касающиеся актуальных нужд людей. Тем самым предметная область психологии расширялась, охватывая уже не только элементы, но и психические функции — внутренние операции, которые производятся не бестелесным субъектом, а организмом для удовлетворения его потребности в приспособлении к среде.

У истоков функционализма в США стоял Уильям Джемс (Джеймс) (1842—1910), известный также как лидер прагматизма (от греч. «прагма» — действие), философии, которая оценивает идеи и теории, исходя из того, какую практическую пользу они приносят индивиду.

В своих «Основах психологии» (1890) Джемс писал, что внутренний опыт человека — это не «цепочка элементов», а «поток сознания», отличающийся личностной (в смысле выражения интересов личности) избирательностью (способностью постоянно производить выбор).

Обсуждая проблему эмоций, Джемс (одновременно с датским врачом Карлом Ланге ) предложил парадоксальную, вызвавшую споры концепцию, согласно которой первичными являются изменения в мышечной и сосудистой системах организма, вторичными — вызванные ими эмоциональные состояния. «Мы опечалены, потому что плачем, приведены в ярость, потому что бьем другого».

Другим важным феноменом Джемс считал идеомоторный акт. По его мнению, любая мысль (идея) о движении переходит в движение мышц (моторику), когда этому не препятствует другая мысль. (На этом основано, в частности, «чтение мыслей», когда фокусник, взяв человека за руку, требует от него: «думайте, думайте! » Думая о движении — например, о том, чтобы достать какой-либо предмет, подойти к какому-нибудь месту и т. д. — человек незаметно для самого себя напрягает мышцы и посредством этих микродвижений подсказывает обладающему высокой чувствительностью к изменениям напряжения мышц фокуснику, какое именно движение было задумано).

Джемс занимался также проблемой самооценки — соотношения сознания со структурой личности, с тем как она сама себя оценивает. Он поставил чувство самоуважения в зависимость от уровня притязаний. Согласно его формуле, удовлетворенность или неудовлетворенность жизнью зависит от успеха, «деленного» на притязания. Степень самоуважения будет возрастать либо при действительном успехе, либо при отказе от стремления к нему.

Как видно, понимание Джемсом сознания решитель­но отличалось от вундтовского. Для Джемса главный вопрос — это вопрос о том, как сознание связано с реальным адаптивным поведением с одной стороны, и с интересами личности — с другой. За Джемсом последо­вали многие американские психологи, стремясь сблизить как можно теснее науку с жизнью, с практикой воздействия на людей, в том числе, с запросами экономики, обучения и лечения.

Хотя Джемс не создал ни целостной системы, ни школы, его взгляды на служебную роль сознания во взаимодействии организма со средой, взывающей к практическим решениям и действиям, прочно вошли в идейную ткань американской психологии. По блестяще написанной в конце прошлого века книге Джемса до сих пор учатся в американских колледжах.

Принципиально новый подход к определению предмета психологии сложился под влиянием работ Ивана Петровича Павлова (1859—1963) и Владимира Михай­ловича Бехтерева (1857—1927). Экспериментальная психология возникла из исследований органов чувств. Поэтому она и считала в те времена своим предметом продукты деятельности этих органов — ощущения. Павлов и Бехтерев обратились к высшим нервным цент­рам головного мозга — органам управления поведением целостного организма в окружающей среде. Вслед за Сеченовым они утверждали, что изучать нужно не изо­лированное сознание, а целостное поведение организма. Поскольку теперь взамен ощущения в качестве ис­ходного понятия выступил рефлекс, это направление приобрело известность под именем рефлексологии.

Рефлекс — это целостный акт. Он включает восприятие внешнего воздействия, затем — его переработку в головном мозгу и, наконец, третий, завершающим «блок» — ответную реакцию организма в виде работы исполнительных органов (в частности, мышечной сис­темы).

До Сеченова считалось, что по закону рефлекса работает только спинной мозг. Сеченов же доказал, что рефлекторно все поведение целиком. В то же время он радикально пересмотрел прежнюю схему рефлекторной дуги. Начинается рефлекс не чисто механическим толч­ком (таким, например, как удар врача молоточком по колену), а особым сигналом, который Сеченов называл чувствованием, а в психологии принято называть чувственным восприятием или же чувственным образом. Этот образ строится в головном мозгу, там же соединяется с другими образами и перерабатывается из чув­ственного в умственный образ (понятие). На основе воспринятого во внешнем мире строится третий «блок» — мышечная работа, начиная от ходьбы и кон­чая сложными действиями с предметами.

Сеченов, как уже говорилось, дополнил «трехчленную» рефлекторную дугу четвертым «членом», а именно сигналами, которые идут из мышц обратно в головной мозг, чтобы сообщить, успешно ли выполнено запланированное действие. Тем самым «дуга» была «замкнута» и превратилась в «кольцо». Изучив концепцию Сеченова, Павлов и Бехтерев независимо друг от друга разработали в противовес субъективному понятию о сознании объективное понятие о поведении.

И. П. Павлов обнародовал свою программу в 1903 году, назвав ее «Экспериментальная психология и пси­хопатология на животных». В дальнейшем от слова «психология» он отказался и даже брал со своих сотрудников штраф, когда они, обсуждая опыты над собаками, применяли психологические термины. Поводом послужила отягченность этих терминов родимыми пятнами субъективной психологии сознания, тогда как главным делом павловской школы было строго объективное изучение поведения.

Чтобы понять революционный смысл учения о поведении, следует иметь в виду, что Павлов называл его учением о высшей нервной деятельности. Речь шла не о замене одних слов другими, но о кардинальном преобразовании всей системы категорий, в которых объ­яснялась эта деятельность.

Если прежде под рефлексом имелась в виду жестко фиксированная, стереотипная реакция, то Павлов вводил в это понятие принцип условности. Отсюда и его главный термин — условный рефлекс. Это означало, что организм приобретает и изменяет программу своих действий в зависимости от условий — внешних и внутренних. Внешние раздражители становятся для него сигналами, ориентирующими в среде, а реакция закрепляется только в том случае, если ее санкционирует, подкрепляет внутренний фактор — потребность организма (например, в пище). Модельный опыт Павлова заключался в выработке реакции слюнной железы собаки на звук, свет и т. п.

На этой гениально простой модели, варьируя бессчетное число раз вместе с учениками (школу Павлова прошло около 300 исследователей) условия образования, преобразования, сочетания рефлексов, Павлов открыл законы высшей нервной деятельности. За каждым на первый взгляд несложным опытом скрывались разработанные павловской школой понятия (о сигнале, временной связи, подкреплении, торможении, дифференцировке, управлении и др.), позволяющие причинно объяснять, предсказывать и модифицировать поведение.

Сходные идеи развивал в книге «Объективная психология» (1907) Бехтерев, давший условным рефлексам другое имя — сочетательные.

Между воззрениями двух ученых имелись различия, но оба ориентировали психологов на коренную перестройку представлений о предмете психологии.

Под влиянием этих идей возникло мощное направление, утвердившее в качестве предмета психологии поведение как совокупность реакций организма, обус­ловленную общением со стимулами среды, к которой он адаптируется.

Кредо этого направления запечатлел термин поведение (англ. «бихевиор»), а само оно было названо бихевиоризмом. Его «отцом» принято считать Джона Уотсона (1878—1958), статья которого «Психология, каковой ее видит бихевиорист» (1913) стала манифес­том новой школы. Уотсон требовал «выбросить за борт» как пережиток алхимии и астрологии все понятия субъективной психологии сознания и перевести их на язык объективно наблюдаемых реакций живых существ на раздражители. Ни Павлов, ни Бехтерев, на концепции которых опирался Уотсон, не придерживались столь радикальной точки зрения. Они надеялись, что объективное изучение поведения в конце концов, как говорил Павлов, прольет свет па «муки сознания».

Бихевиоризм стали называть «психологией без психики». Этот оборот предполагал, что психика идентична сознанию. Между тем, требуя устранить сознание, бихевиористы вовсе не превращали организм в лишенное психических качеств устройство; они лишь изменяли представление об этих качествах. Реальный вклад, нового направления заключался в резком расширении изучаемой психологией области. Отныне она включала доступные внешнему объективному наблюдению, независимые от сознания «стимул-реактивные» отношения.

Изменились и психологические эксперименты. Они ставились преимущественно на животных — белых крысах. В качестве экспериментальных устройств, взамен прежних физиологических аппаратов, были изобретены различные типы лабиринтов и «проблемных ящиков»; Запускаемые в них животные научались находить из них выход.

Тема научения, приобретения навыков путем проб и ошибок стала центральной для этой школы, собравшей огромный экспериментальный материал о факторах, определяющих модификацию поведения. Материал подвергался дотошной статистической обработке. Ведь реакции животных носили не жестко предопределенный, а статистический характер. Изменялось воззрение на законы, правящие поведением живых существ, в том числе человека, представшего в этих опытах как «большая белая крыса», ищущая свой путь в «лабиринте жизни», где вероятность успеха не предопределена и царит Его Величество Случай.

Исключив сознание, бихевиоризм неизбежно ока­зался односторонним направлением. Вместе с тем он ввел в научный аппарат психологии категорию действия в качестве не только внутренней духовной (как в прежние времена), но и внешней, телесной реальности. Бихевиоризм изменил общий строй психологического познания, предмет которого охватывал отныне построение и изменение реальных телесных действий в ответ на широкий спектр внешних вызовов. Сторонники этого направления рассчитывали, опираясь на данные экспериментов, объяснить законами научения любые естественные формы поведения людей, такие, например, как строительство небоскреба или игру в теннис.

Одновременно с бихевиоризмом до основания подорвал психологию сознания психоанализ. За покровом сознания он обнажил мощные пласты неосознаваемых субъектом психических сил, процессов и механизмов. Мнение о том, что область психического простирается за пределами тех испытываемых субъектом явлений, о которых он способен дать отчет, высказывалось и до того, как психология приобрела статус опытной науки, но предметом психологии она стала благодаря психоанализу.

Так называл свое учение австрийский врач Зигмунд Фрейд (1856—1939). Как и многие другие классики современной психологии, он долгие годы занимался изучением центральной нервной системы и приобрел солидную репутацию специалиста в этой области.

Занимаясь лечением больных психическими расстройствами, Фрейд на первых порах пытался объяснить симптомы заболевания динамикой нервных процессов (используя, в частности, сеченовское понятие о торможении). Однако, чем больше он углублялся в эту область, тем острее испытывал неудовлетворенность. Ни в нейрофизиологии, ни в царившей тогда психологии сознания он не видел средств, позволяющих объяснить причины патологических изменений в психике пациентов. Только устранив эти причины, можно было надеяться на терапевтический эффект.

В поисках выхода ученый обратился от анализа сознания к изучению скрытых, глубинных слоев психической активности личности. До Фрейда они не были предметом психологии, теперь стали его неотъемлемой частью.

Первый импульс их изучению придало применение гипноза. Внушив загипнотизированному человеку какое-либо действие с тем, чтобы он его выполнил после про­буждения, можно наблюдать, как испытуемый, не зная истинной причины своего поступка (хотя и совершает его в полном сознании), начинает придумывать оправдательные мотивы. Истинные причины от сознания скрыты, но именно они управляют поведением. Анализом этих сил и занялись Фрейд и его последователи, используя психоанализ как одно из самых мощных и влиятельных направлений в современной науке о чело­веке.

Применяя различные методики толкования психических проявлений (свободный ассоциативный поток мыслей у пациентов, образы их сновидений, ошибки памяти, оговорки, перенос пациентом своих чувств на врача и др.), психоаналитики разработали разветвленную сеть понятий, с помощью которой уловили глубинные «вулканические» процессы, скрытые за явленными сознанию в «зеркале» самонаблюдения.

Главной среди этих процессов была признана имеющая сексуальную природу энергия влечения — либидо. С раннего детства в условиях семейной жизни она определяет мотивационный ресурс личности. Испытывая различные трансформации, она подавляется, вытесня­ется и, тем не менее, прорывается сквозь «цензуру» сознания по обходным путям, разряжаясь в различных симптомах, в том числе патологических (расстройства движений, восприятия, памяти и т. д.).

Этот взгляд привел к пересмотру прежней трактовки сознания. Его активная роль в поведении не отвергалась, но представлялась существенно иной, нежели в прежней психологии. Отношение сознания к бессознательной психике мыслилось неизбывно конфликтным. В то же время считалось, что только благодаря осознанию причин подавленных влечений и потаенных комплексов удается (с помощью техники психоанализа) избавиться от душевной травмы, которую они нанесли личности.

Открыв объективные пснходинамику и психоэнергетику мотивов поведения личности, скрытые «за кулисами» ее сознания, Фрейд преобразовал прежнее понимание предмета психологии. Проделанная им и множеством его последователей психотерапевтическая работа обнажила важнейшую роль мотивационных факторов как объективных и, стало быть, независимых от того, что нашептывает «голос самосознания», регуляторов поведения.

Фрейда окружало множество учеников. Наиболее самобытными из них были Карл Юнг (1875—1961) и Альфред Адлер (1870—1937), создавшие собственные направления. Первый назвал свою психологию аналитической, второй — индивидуальной. Их имена в психо­анализе были так тесно связаны, что, когда Юнг, представляясь хранителю Британского музея, назвал свою фамилию, тот переспросил: «Фрейд-Юнг-Адлер? », и услышал в ответ извинительное: «Нет, только Юнг».

Первым нововведением Юнга было понятие о «коллективном бессознательном». Если, по Фрейду, в бес­сознательную психику индивида могут войти явления, вытесненные из сознания, то Юнг считал ее насыщенной формами, которые ни в коем случае не могут быть индивидуально приобретенными, но являются даром далеких предков. Анализ позволяет «нащупать» этот дар, образуемый несколькими потаенными психическими-структурами, которые Юнг назвал архетипами (от греч. слов «архе» — начало и «типос» — образ).

Будучи скрытыми от сознания организаторами личного опыта, архетипы обнаруживаются в сновидениях, фантазиях, галлюцинациях, а также в творениях культуры. Большую популярность приобрело разделение Юнгом человеческих типов на экстравертный (обращенный вовне, социально активный) и интравертный (обращенный вовнутрь, сосредоточенный на собственных влечениях), которым он, вслед за Фрейдом, дал имя «либидо», считая, однако, неправомерным отождествлять их с сексуальным инстинктом.

Адлер, модифицируя исходную доктрину психоанализа, выделил в качестве фактора развития личности чувство неполноценности, порождаемое, в частности, телесными дефектами. Как реакция на это чувство - возникает стремление к его компенсации и сверхкомпенсации с тем, чтобы добиться превосходства над другими. В «комплексе неполноценности» скрыт источник неврозов.

Психоаналитическое движение широко распространилось в разных странах. Возникали новые варианты объяснения и лечения неврозов, неосознаваемых влечений, комплексов, психических травм.

Изменились и представления самого Фрейда на структуру и динамику личности. Ее организация вы­ступила в виде модели, компонентами которой являются Оно (слепые иррациональные влечения), Я (эго) и Сверх-Я или супер-эго (уровень моральных норм и за­претов, возникающих в силу того, что в первые же го­ды жизни ребенок идентифицирует себя с родителями). От напряжения, в котором оказывается Я из-за давления на него с одной стороны слепых влечений, с другой— моральных запретов, человека спасают защитные механизмы вытеснения (устранения мыслей и чувств в область бессознательного), сублимации (переключения сексуальной энергии на творчество) и т. п.

Одним из ответвлений психоанализа стала так называемая эго-психология. У Фрейда под Эго (Я) понималась одна из частей в структуре человеческой психики. Другая часть (Оно) —это подспудные врожденные, бессознательные влечения, среди них стремление к жизни, определяемое главным образом сексуальным влечением (Эрос) и агрессивное влечение к смерти, к уничтожению индивидом других или же самого себя (Танатос). Наконец, третья часть, па которой строится психическая организация личности, Сверх-Я, состоит из социальных правил и стереотипов, усвоенных индивидом в детстве благодаря подражанию взрослым или под тираническим воздействием семейного окружения. Сверх-Я развивается от принятия этих внешних норм поведения к формированию внутренних установок и идеалов; при этом оно находится в постоянном противоречии с бессознательными инстинктами, реализованными в Оно. Ареной этой борьбы и становится Я (эго), переживающее внутренний конфликт между угрызениями совести и неудовлетворенными инстинктами.

Итак, некое целое, обычно понимаемое под человеческим «Я», психоанализ расщепил на три части, оставив на долю собственно Я только некоторые психиче­ские процессы — память, мышление и др.

Дочь Фрейда, Анна Фрейд (3.12.1895 — 9.10.1982), подвергла критике этот взгляд, считая, что на долю самого Я (эго) здесь остается очень мало, что «бедное Я» оказывается зажатым между двумя мощными силами: Оно и Сверх-Я. По ее мнению, которое развили другие сторонники психоана­лиза и ее последователи (прежде всего Э. Эриксон ), Я имеет самостоятельное значение и способно активно противостоять влечениям (инстинктам) и тирании Сверх-Я. Особые механизмы защиты, присущие Я, спа­сают человека от чувства тревоги, ограждают его сознание от травмирующих переживаний; благодаря им человек, вовлеченный в конфликт, способен успешно разрешить его, добиться согласия с окружающими и самим собой.

Психоанализ строился па постулате, согласно кото­рому человек и социальный мир находятся в состоянии тайной, извечной вражды. Иное понимание отношений между индивидом и обществом утвердилось во фран­цузской психологии. Личность, ее действия и функции объяснялись социальным контекстом, взаимодействием людей. В этом тигле (от нем. Tiegel — горшок) выплавляется внутренний мир субъекта со всеми его уникальными признаками, кото­рые прежняя психология сознания принимала за изначально данное.

Наиболее последовательно эту линию, популярную среди французских исследователей, развивал Пьер Жане (1859—1947). Его первые работы по психиатрии касались болезней личности, возникающих при разрыве связей между идеями и стремлениями личности из-за падения «психического напряжения» (Жане предложил называть этот феномен « психастенией »). В результате ткань психической жизни расщепляется; в одном орга­низме начинают жить как бы несколько личностей.

В дальнейшем Жане принял в качестве ключевого объяснительного принципа человеческого поведения общение как сотрудничество. Именно в его глубинах рождаются различные психические функции: воля, память, мышление и др. В целостном процессе сотрудни­чества происходит разделение актов: один индивид вы­полняет первую часть действия, второй — другую его часть; один командует, другой подчиняется. Затем субъект совершает по отношению к самому себе действие, к которому прежде принуждал другого. Он научается сотрудничать с собой, подчиняться собственным командам, выступая как автор действия, как лицо, обладающее собственной волей.

Многие психологические концепции принимали волю за особую силу, коренящуюся в сознании субъекта. Теперь же доказывалась ее вторичность, ее производность от объективного процесса, в котором непременно представлен другой человек. Это же относится к памяти, изначально предназначенной для передачи поручений другим людям, тем, кто отсутствует. Что касается умственных операций, то и они с самого начала являются реальными телесными действиями (в частности, речевыми), которыми люди обмениваются, совместно решая свои жизненные задачи.

Главным же механизмом, работающим на возникновение внутрипсихических процессов, служит интериоризация. Социальные действия из внешних, объективно наблюдаемых становятся внутренними, незримыми для других. Именно в силу этого возникает иллюзия их бестелесности и порождаемости «чистым» Я, а не сетями межличностных связей.

Эта ветвь психологических исследований внесла свою лепту в изменения исходной трактовки предмета психологии. Сохраняя сознание в качестве его ядра, она принимала за его единицы не сенсорные (ощуще­ния, образы), интеллектуальные (идеи, мысли) или эмоционально-волевые элементы, а социальные действия (сперва внешние, а затем — внутренние). Прежние кон­цепции, исходным пунктом которых служил индивид как носитель психических актов и содержаний, искали пути его социализации, т. с. приобщения к принятым нормам и правилам жизни.

Вектор психологического изучения человека — по Жане — должен быть противоположным. Объяснению подлежит не социализация, а индивидуализация, т. е. причинный анализ того, как из социальных актов и от­ношений, в гуще которых изначально существует инди­вид, строится внутренний, личностный план его поведения. Таким образом, в психической жизни человека в качестве непременного «измерения» прорисовывалась ее изначальная социальность.

При всех преобразованиях, которые испытывала психология, понятие сознания сохраняло в основном преж­ние признаки.Изменялись лишь взгляды на его отно­шение к поведению, к неосознаваемым психическим явлениям, к социальным влияниям. Новые же пред­ставления о том, как организовано само это сознание, впервые сложились с появлением научной школы, кредо которой выразилось в понятии гештальта (динамической формы, структуры). В противовес трактовке сознания как «сооружения из кирпичей (ощущений) и цемента (ассоциаций)» утверждался приоритет целостной структуры, от общей организации которой зависят ее отдельные компоненты.

Сама по себе мысль о том, что целое не сводится к образующим его частям, известна давно. С ней можно было столкнуться также в работах некоторых психологов эксперименталистов, указывавших, в частности, что одна и та же мелодия, которую играют в различном ключе, воспринимается как та же самая (хотя ощуще­ния в этом случае совершенно различны), т. е. ее зву­ковой образ представляет собой особую целостность.

Важные факты, касающиеся целостности восприятия, его несводимости к ощущениям, стекались из различных лабораторий. Так, датский психолог Э. Рубин изучил интересный феномен «фигуры и фона». Фигура объекта воспринимается как замкнутое целое, а фон простирается позади. При так называемых «двойственных изображениях» в одном и том же рисунке различаются либо ваза, либо два профиля. Эти и множество аналогичных фактов говорили о целостности восприятия.

Идея о том, что здесь действует общая закономерность, требующая нового стиля психологического мышления, объединила группу молодых ученых, в которую вошли Макс Вертгеймер (Вертхаймер) (1880—1943), Вольфганг Кёлер (1887—1967) и Курт Коффка (1886— 1941) — лидеры направления, названного гештальтпсихологией. Они подвергли критике не только старую интроспективную психологию, занятую поиском исходных элементов сознания, но и молодой бихевиоризм. Критика последнего представляет особый интерес.

В опытах над животными гештальтисты показали, что, игнорируя психические образы — гештальты, нельзя объяснить двигательное поведение. Об этом говорил, например, феномен транспозиции. В ходе эксперимента с курами у последних вырабатывалась дифференцировка двух оттенков серого цвета. Сначала куры научились клевать зерна, разбросанные на сером квадрате, отличая его от находившегося рядом черного. В контрольном опыте тот квадрат, который первоначально служил положительным раздражителем, оказывался рядом с еще более светлым квадратом. Куры выбирали именно этот последний, а не тот, на котором они привыкли клевать — т. е. реагировали не на стимул, а на соотношение стимулов (на «более светлое»).

Критике гештальтистов подвергалась и бихевиористская формула «проб и ошибок». В противовес ей в опытах над человекообразными обезьянами выявилось, что они способны найти выход из проблемной ситуации не путем случайных проб, а мгновенно уловив отношения между вещами. Такое восприятие отношений было названо инсайтом (озарением). Он возникает благодаря построению нового гештальта, который не является результатом научения и не может быть выведен из прежнего опыта.

В частности, широкий интерес вызвала ставшая классической работа В. Келера «Исследование интел­лекта у антропоидов». Один из подопытных шимпанзе (Кёлер назвал его «Аристотелем среди обезьян») справлялся с задачей доставания приманки (банана) путем мгновенного улавливания отношений между разбросан­ными предметами (ящиками, палками), оперируя которыми, он достигал цели. У него наблюдалось нечто подобное человеческому «озарению» (великий Архимед выразил его возгласом «Эврика! » — «Нашел! »), названному одним психологом «ага-переживанием».

Изучая мышление человека, гештальтпеихологи доказывали, что умственные операции при решении твор­ческих задач подчинены особым принципам организа­ции гештальта («группировка», «центрирование» и др.)» а не правилам формальной логики. Сознание в их теории было представлено как целостность, создаваемая динамикой познавательных - (когнитивных) структур, которые преобразуются по психологическим законам.

Теорию, близкую к гештальтизму, но применительно к мотивам поведения, а не психическим образам (чувственным и умственным), развивал Курт Левин (1890— 1947). Он назвал ее «теорией поля», понятие о котором было заимствовано им, как и другими гештальтистами, в физике и использовалось в качестве аналога гештальта. Личность, по Левину, есть «система напряжений»; она перемещается в среде (жизненном пространстве), одни районы которой ее притягивают, другие — отталкивают. Следуя этой модели, Левин совместно с учениками провел множество экспериментов по изучению динамики мотивов.

Один из экспериментов проводила приехавшая с мужем из России Б. В. Зейгарник. Испытуемым пред­лагался ряд заданий. Одни задания они завершали, тогда как выполнение других под различными предлогами прерывалось. Затем испытуемых просили вспом­нить, что они делали во время опытов. Оказалось, что память на прерванное действие значительно лучше, чем на завершенное. Этот феномен, названный «эффектом Зейгарник», показывал, что энергия мотива, созданная заданием, не исчерпав себя (задание было прервано) сохранилась и перешла в память о нем.

Другим направлением стало изучение уровня притязаний. Это понятие обозначало степень сложности: цели, к которой стремится субъект. Испытуемому предъявлялась шкала заданий различной степени трудности. После того, как он выбрал и выполнил (или не выполнил) одно из них, у него спрашивали, задачу какой степени трудности он выберет следующей. Этот выбор после предшествующего успеха (или неуспеха) и фиксировал уровень притязаний. За ним скрывались многочисленные повседневные проблемы, с которыми сталкивается личность — переживаемые ею успех или неуспех, надежды, ожидания, конфликты, притязания и др.

За несколько десятилетий первые ростки новой дисциплины, выступившей под древним именем психоло­гии, развились в целую область научных знаний. По богатству теоретических идей и эмпирических методов, она заняла достойное место среди других наук. Как. далеко отстояли первые попытки найти в качестве уникального предмета психологии элементы сознания от широкой многокрасочной панорамы душевной жизни и поведения животных и человека, созданной энергией, многих школ и направлений!

Распад на школы, каждая из которых претендовала на роль истинной психологии, стал поводом для оценки столь необычной для науки ситуации как кризисной. Реальный же исторический смысл этого распада заклю­чался в том, что средоточием исследовательской программы каждой из школ стала разработка одного из блоков категориального аппарата психологии.

Каждая наука оперирует своими категориями, т. е. наиболее общими разрядами мысли, фундаментальными; понятиями, невыводимыми из других. Категории, возникшие в недрах философии (Аристотель первым выделил такие категории, как сущность, количество, качество, время и др; ), образуют внутренне связанную систему. Она выполняет в познавательном процессе рабочую функцию и потому может быть названа аппаратом, посредством которого анализируется исследуемая реальность, данная в количественных, качественных, временных и тому подобных характеристиках.

Наряду с названными глобальными, философскими категориями (и в тесной связи с ними) конкретная наука оперирует собственными категориями. В них представлен не мир в целом, а предметная область, «выкроенная» из этого мира с целью детального изучения ее особой, уникальной природы. Одной из таких областей является психика, или, говоря языком русского ученого Н. Н. Ланге, — психосфера .

Конечно, к психике тоже приложимы категории количества, качества, времени и др. Но, чтобы познать ее природу, законы, которым она подчинена, овладеть ею на практике, нужен специальный категориальный аппарат, отличающий психическую реальность от физической, биологической, социальной. Истории было угодно распорядиться так, чтобы этот аппарат формировался в психологии «поблочно».

Среди основных категориальных «блоков» психологии выделяются:

- психический образ,

- психическое действие,

- мотив,

- психосоциальное отношение,

- личность.

Любая мысль, вступая в общение с психической реальностью, охватывает ее не иначе, как в этих категориях. Разобщенность же психологических школ в начале XX века стала следствием того, что каждая из них прицельно сосредоточилась на одном из блоков.

Так, категория образа стала одной из первых в теоретических схемах экспериментальной психологии, поскольку она опиралась на физиологию органов чувств, продуктом деятельности которых служат элементарные психические образы — ощущения. Преодолевая «атомистический» структурный анализ вундтовской школы, гештальтпеихология экспериментально доказала, во-первых, целостность и предметность образа, во-вторых, зависимость от него поведения организма.

В противовес версии об элементах сознания функциональная психология сосредоточилась на его функциях , актах. Однако логика науки требовала перейти от внутрипсихического действия к объективному, соединяющему организм с его средой.

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. I. ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ: ЭПОХИ, ШКОЛЫ, НАПРАВЛЕНИЯ
2. I. ОСНОВНЫЕ ЗАДАЧИ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ
3. I. Основные параметры цунами
4. I. Основные теоретические сведения
5. I. Основные этапы становления и развития физической культуры в России и зарубежных странах
6. I. Рабочее тело и параметры его состояния. Основные законы идеального газа.
7. II. Основные положения по организации практики
8. II. Основные цели и задачи Совета
9. III. Основные функции и полномочия Управления
10. VI. МОСКОВСКАЯ И КАЗАНСКАЯ ШКОЛЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ
11. VШ. ОСНОВНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ ПЕРЕРАБОТКИ НЕФТИ
12. XX. Позиция школы ньяя-вайшешика