Раздел 9. ЭВОЛЮЦИЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ШКОЛ И НАПРАВЛЕНИЙ

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 8

Анализ путей развития основных психологических школ говорит об общей тенденции — обогащении категориальной основы каждой из них теоретическими ориентациями других школ.

Формула бихевиоризма была четкой и однозначной: стимул— реакция (S→ R). Вопрос о тех процессах, которые происходят в организме, о его психическом устройстве между стимулом и реакцией снимался с повестки дня. Такая позиция следовала из философии позитивизма: убеждения в том, что научный факт должен быть непосредственно наблюдаем. Как внешний стимул, так и реакция (ответное движение) открыты для наблюдения каждому, независимо от его теоретической позиции. Поэтому связка «стимул — реакция» служит, согласно радикальному бихевиоризму, незыблемой опорой психологии как точной науки.

Между тем, в кругу бихевиористов появились выдающиеся психологи, поставившие этот постулат под сомнение. Первым из них был американец Эдвард Толмен (1886—1959), согласно которому формула поведения должна состоять не из двух, а из трех членов, и выглядеть следующим образом: стимул (независимая переменная) — промежуточные переменные — зависимая переменная (реакция) (S→ O→ R). Среднее звено (промежуточные переменные) есть не что иное как недоступные прямому наблюдению психические моменты: ожидания, установки, знания.

Следуя бихевиористской традиции, Толмен ставил опыты над крысами, ищущими выход из лабиринта. Главный вывод из этих опытов сводился к следующему: опираясь на строго контролируемое и объективно наблюдаемое экспериментатором поведение животных, можно достоверно установить, что поведением управляют не те стимулы, которые действуют на подопытных в данный момент, а особые внутренние регуляторы. Поведение предваряют своего рода ожидания, гипотезы, познавательные (когнитивные) «карты». Эти карты животное само строит, по ним ориентируется в лабиринте, узнает, «что ведет к чему».

Положение о том, что психические образы служат регулятором действия, было обосновано гештальттеорией. Учтя ее уроки, Толмен разработал собственную теорию когнитивного бихевиоризма.

Другой вариант необихевиоризма связан с школой Кварка Халла (1884—1952). Он ввел в формулу «стимул — реакция» другое среднее звено, а именно потребность организма (пищевую, сексуальную, во сне и др.), придающую поведению энергию и создающую незримый потенциал реакции. Этот потенциал разряжается при подкреплении (понятие, которое Халл заимствовал у И. П. Павлова), и тогда реакция закрепляется, а организм чему-то научается. Из всех факторов решающее влияние на силу навыка оказывает редукция потребности. Чем чаще потребность удовлетворяется (редуцируется), тем больше сила навыка.

В защиту ортодоксального бихевиоризма с его игнорированием любых внутренних факторов выступил Бурхус Скиннер (1904—1990). Условный рефлекс он назвал оперантной реакцией. Если у Павлова новая реакция вырабатывалась в ответ на условный сигнал при егоподкреплении (например, когда перед кормлением раздавался стук метронома и т. п.), то у Скиннера организм сначала производит движение, затем получает (или не получает) подкрепление.

Скиннер сконструировал экспериментальный ящик, в котором белая крыса (голубь) могла нажимать на рычажок (кнопку). Перед подопытным животным была кормушка и набор раздражителей, из которых Скиннер составлял множество различных «планов подкрепления» (например, перед крысой закреплялись два рычага, и она оказывалась в ситуации выбора; или крыса получала пищу только при загорании лампочки после нажатия на рычаг; или пища выдавалась только при нажиме с определенной силой, частотой и т. д.). Последователи Скиннера применяли технику выработки оперантных реакций при обучении и воспитании детей, при лечении невротиков.

Во время второй мировой войны Скиннер работал над проектом использования голубей для управления стрельбой по самолетам. Позже, посетив как-то урок арифметики в школе, где занималась его дочь, Скиннер был поражен, увидев, сколь мало используются данные психологии. Для улучшения преподавания он изобрел серию обучающих машин и концепцию программированного обучения. Он надеялся, опираясь на теорию оперантных реакций, создать программу «изготовления» людей для нового общества.

Работы Скиннера, как и других бихевиористов, обогатили знание об общих правилах выработки навыков, о роли подкрепления (которое служит непременным мотивом этих навыков), о динамике перехода от одних форм поведения к другим и т. п.

Однако интересы бихевиористов не ограничивались проблемой научения у животных. Открыть общие, научно выверенные объективные законы построения любого поведения, в том числе человека, — такова была сверхзадача всего бихевиористского движения. «Человек или робот? » — этот вопрос задавали бихевиористам их противники, справедливо указывая, что, устранив внутреннюю психическую жизнь человека из сферы точного причинного анализа, бихевиоризм трактует личность как машинообразно работающее устройство. Строгость объективного анализа реакций организма достигалась дорогой ценой: сознание переставало быть внутренним регулятором поведения.

Бихевиористы полагали, что, опираясь на формулу «стимул — реакция», удастся вывести новую породу людей. Утопичность этого плана явно прослеживается вконцепциях типа скиннеровской. Даже применительно к животным Скиннер, как заметили его друзья, имел дело с «пустым организмом», не имевшим ничего, кроме спирантных реакций. Ни для деятельности нервной системы, ни для психических функций в скиннеровской модели места не оставалось. Проблема развития также снималась с повестки дня, будучи подменена описанием того, как из одних навыков возникают другие. Огромные пласты высших проявлений психической жизни, открытых и изученных многими школами, выпадали из предметной области бихевиористской психологии.

Создателем наиболее глубокой и влиятельной теории развития интеллекта стал швейцарецЖан Пиаже (1896—1980).Он преобразовал основные понятия других школ: бихевиоризма (взамен понятия реакции он выдвинул понятие операции), гештальтизма (гештальт уступил место понятию структуры) и Жане (переняв у него принцип интериоризации восходящий к Сеченову).

Свои новые теоретические представления Пиаже строил на прочном эмпирическом фундаменте —на материале развития мышления и речи у ребенка. В работах начала 20-х годов «Речь и мышление ребенка» «Суждение и умозаключение у ребенка» и др. Пиаже на основе примененного им метода беседы (детям задавались вопросы, например, отчего движутся облака, вода, ветер? Откуда происходят сны? Почему плавает лодка? и т. п.), сделал любопытный вывод: если взрослый размышляет социально (мысленно обращаясь к другим людям) даже наедине с самим собой, то ребенок размышляет или говорит эгоцентрично ни к кому не обращаясь, и в присутствии других людей.

Принцип эгоцентризма (от лат. «эго» — я и «центрум» — центр круга) царит над мыслью дошкольника, который сосредоточен на своей позиции (интересах, влечениях) и не способен стать на место другого («де-центрироваться»), критически оценить свои суждения со стороны. Его суждениями правит «логика мечты», уносящая от реальности.

Эти выводы Пиаже, в которых ребенок выглядел игнорирующим реальность мечтателем, подверг критике Выготский, давший свое толкование эгоцентрической речи ребенка (см. ниже). В то же время он чрезвычайно высоко оценил труды Пиаже, который предпочитает говорить не о том, чего ребенку не хватает сравнительно с взрослым (меньше знает, проще мыслит и т. п.), а о том, что у ребенка есть, какова его внутренняя психическая организация.

Пиаже выделил несколько стадий в эволюции детской мысли: например, своеобразную магию, когда ребенок надеется с помощью слова или жеста изменить внешний предмет; или же своеобразный анимизм, когда предмет наделяется волей или жизнью («солнце движется, потому что оно живое»). Будучи неспособен мыслить абстрактными понятиями, соотносить их, ребенок опираемся в своих объяснениях на конкретные случаи.

В дальнейшем Пиаже свел все эти стадии к четырем возрастным периодам:

1) Первоначально (до двух лет) детская мысль содержится в предметных действиях;

20 затем (от двух до семи лет) они интериоризируются (переходят из внешних во внутренние), становятся пред операциями (действиями) ума;

3) на третьей стадии (от 7 до11 лет) возникают конкретные операции;

4) на четвертой (от 11 до 15 лет) —формальные операции, когда мысль ребенка способна строить логически обоснованные гипотезы, из которых делаются дедуктивные (от общего к частному) умозаключения.

Операции не совершаются изолированно: будучи взаимосвязаны, они создают устойчивые и в то же время подвижные структуры. Стабильность структур возможна только благодаря активности организма, его напряженной борьбе с разрушающими ее силами.

Стадийное развитие системы психических действий — такой представил Пиаже картину сознания. При этом вначале Пиаже испытал влияние Фрейда, считая, что человеческое дитя, появляясь на свет, движимо одним мотивом — стремлением к удовольствию, — и не желает ничего знать о реальности, с которой вынуждено считаться только из-за требований окружающих. Позже он признал исходным моментом в развитии детской психики реальные внешние действия ребенка (сенсомоторный, интеллект, т. е. элементы мысли, данные в движениях, которые регулируются чувственными впечатлениями).

Новым направлением, представители которого, усвоив основные схемы и ориентации ортодоксального психоанализа, пересмотрели базовую для него категорию мотивации, стал неофрейдизм.При этом решающая роль придавалась влиянию социокультурной среды. В свое время Адлер стремился объяснить бессознательные комплексы личности социальными факторами, (см. выше). Намеченный им подход был развит группой исследователей, которых принято называть неофрейдистами. То, что Фрейд относил за счет биологии организма, заложенных в нем влечении, неофрейдисты объясняли адаптацией индивида к исторически сложившейся культуре. Эти выводы базировались на большом антропологическом материале, собранном при изучении нравов и обычаев племен, далеких от западной цивилизации.

Одним из лидеров неофрейдизма была Карен Хорни (1885—1953). В своей теории, на которую она опиралась в психоаналитической практике, Хорни доказывала, что все конфликты, возникающие в детстве, порождаются отношениями ребенка с родителями. Именно из-за характера этих отношений у него возникает базальное чувство тревоги, отражающее беспомощность ребенка в потенциально враждебном мире. Невроз есть не что иное как реакция на тревожность, описанные же Фрейдом извращения и агрессивные тенденции являются не причиной невроза, а его результатом. Невротическая мотивация приобретает три направления:

- движение к людям как потребность в любви,

- движение от людей как потребность в независимости,

- движение против людей как потребность во власти (порождающая ненависть, протест и агрессию).

Объясняя генезис и механизмы развития неврозов конкретным социальным контекстом, неофрейдисты, главным образом Э. Фромм (1900-1980), подвергали критике капиталистическое общество как источник отчуждения личности (в смысле, приданном этому термину Марксом), утраты ею своей идентичности, забвения своего Я и т. п.

В середине XX века появились особые машины — компьютеры. Во всей предшествующей истории человечества машины являлись устройствами, которые перерабатывают либо материал (вещество), либо энергию. Компьютеры же стали носителями и преобразователями информации (от лат. «информацио» — разъясняю), иначе говоря — импульсов, передающих сообщения о чем-либо. Процесс передачи информации, управляющей поведением живых систем, происходит в различных формах с момента появления этих систем на Земле. Генетическая информация, определяющая характер наследственности, течет от одного организма к другому; животные общаются со средой и между собой посредством первой сигнальной системы (по И. П. Павлову); в человеческом обществе возникают и развиваются язык и другие знаковые системы.

Научно-технический прогресс привел к изобретению информационных машин. Тогда и сложилась наука кибернетика (от греч. «кибернетике» — искусство управления; ее «отцом» принято считать американского математика Н. Винера), которая стала рассматривать все формы сигнальной регуляции с единой точки зрения — как средства связи и управления в любых системах технических, органических, психологических, социальных. Разработанные кибернетикой специальные методы позволили не только понимать и перерабатывать информацию, но и обмениваться ею. Это привело к настоящей революции в общественном производстве, как материальном, так и духовном.

Появление информационных машин, способных с огромной быстротой и точностью выполнять операции, считавшиеся уникальным атрибутом человеческого мозга, оказало существенное влияние на психологию. Возникли дискуссии по поводу того, не является ли работа компьютера подобием работы человеческого мозга, а, тем самым, и его умственной организации: ведь информация, перерабатываемая компьютером, может рассматриваться как знание, в запечатлении, хранении и преобразовании которого как раз и состоит важнейшая особенность психической активности. Образ компьютера («компьютерная метафора») изменил научное видение этой активности, результатом чего стали коренные изменения в американской психологии, где десятилетиями господствовал бихевиоризм.

Как отмечалось, бихевиоризм притязал на строгую объективность своих теорий и методов. Его последователи полагали, что психология может быть точной наукой, подобно физике, лишь пока она ограничивается объективно наблюдаемым внешним поведением организма. Отвергалось любое обращение к тому, что, по словам И. М. Сеченова, «нашептывает обманчивый голос самосознания» (интроспекции), любые показания субъекта о своих переживаниях. Научными признавались только те факты, которые можно измерить в сантиметрах, граммах и секундах.

Предмет, достойный имени научной психологии, сводился бихевиористами к отношению «стимул — реакция». В то же время в необихевиоризме сложилось представление о том, что в промежутке между этими двумя главными переменными действуют и другие — «промежуточные» — переменные. Одна из них была названа «когнитивной картой», создавая и, используя которую организм ориентируется в проблемной ситуации.

Это подрывало главный постулат бихевиоризма. Сокрушительный удар по нему нанесло возникшее в середине XX века под впечатлением компьютерной революции новое направление, названное когнитивной психологией (от лат. слова «когито» — знание, познание). Во главу угла было поставлено изучение зависимости поведения субъекта от внутренних, познавательных (информационных) процессов и структур (схем, «сценариев», сквозь призму которых он воспринимает свое жизненное пространство и действует в нем). То, в чем классический бихевиоризм отказывал человеку (восприятие, запоминание, внутреннее преобразование информации), оказалось делом объективно, независимо от человека, работающего компьютера.

Представление о том, что незримые извне познавательные (когнитивные) процессы недоступны объективному, строго научному исследованию, было разрушено. Возникли различные теории организации и преобразования знания — от мгновенно воспринимаемых и сохраняемых чувственных образов до сложной многоуровневой семантической (смысловой) структуры человеческого сознания (У. Найссер (1928-2012).

Направлением, решительно отвергнувшим бихевиоризм за игнорирование коренных человеческих проблем и своеобразия психической организации человека, стала гуманистическая психология.Гуманизм (от лат. humaniis — человечный), в виде общей ориентации на отношение к человеку, его правам и свободе как высшей ценности, присущ многим философско-психологическим течениям и теориям. Смысл же гуманистической концепции в психологии и ее название могут быть поняты только в конкретном историко-психологическом контексте.

Гуманистическая концепция возникла в середине столетия, когда общий облик американской психологии (в русле которой и приобрело авторитет указанное движение) определялся всевластием двух направлений, или «двух сил», — различных вариантов бихевиоризма и психоанализа. Будучи общепсихологическими, они внедрялись также н в различные сферы практики, в особенности психотерапевтической. Именно среде психотерапевтов и раздались громкие голоса протеста против «двух сил», которым не без основания инкриминировались дегуманизация человека, представление о нем либо как о роботе (в более современном виде — как о маленьком компьютере), либо как о невротике, «бедное Я» которого разрывают различные комплексы — сексуальные, агрессивные, комплекс неполноценности и др. Ни то, ни другое, по мнению инициаторов создания гуманистической психологии, не позволяет раскрыть позитивное, конструктивное начало целостной человеческой личности, ее неистребимое стремление к творчеству и самостоятельному принятию решений, выбору своей судьбы. Гуманистическая психология, выступив против бихевиоризма и психоанализа, провозгласила себя «третьей силой».

В центре исследовательских интересов психологов-гуманистов стояли проблемы переживания человеком его конкретного опыта, не сводимого к общим рассудочным схемам и представлениям. Речь шла о восстановлении аутентичности (подлинности) личности, соответствия экзистенции (существования) ее истинной природе. При этом предполагалось (под влиянием философии экзистенциализма), что эта истинная природа открывается в так называемой пограничной ситуации, когда человек оказывается на границе бытия и небытия. Именнов этих условиях он освобождается от сковывающих его условностей и постигает свою экзистенцию.

Если во всех предшествующих психологических теориях решающая роль придавалась зависимости психики от прошлого и настоящего, то гуманистическое направление переместило вектор времени в будущее. Свобода выбора и открытость будущему — таковы признаки, на которые должны ориентироваться концепции личности. Только в этом случае человек сможет избавиться от чувства «заброшенности в мире» и обрести смысл своего бытия.

Понять любую теорию можно не только исходя из знания о том, что она утверждает, но и о том, что она отвергает. Гуманистическая психология отвергла конформизм как приспособление к существующему порядку вещей, «уравновешивание со средой» и детерминизм, как уверенность в причинной обусловленности поведения внешними биологическими и (или) социальными факторами. Конформизму были противопоставлены самостоятельность и ответственность субъекта, детерминизму же —самодетерминация. Именно они отличают человека от остальных живых существ и являются качествами, которые не приобретаются, а заложены в его биологии (сопротивление равновесию, потребность поддержать неравновесное состояние, определенный уровень напряжения).

Развитие «третьей силы» имело социальную подоплеку. Оно выражало протест против деформации человека в современной западной культуре, лишающей его собственной «личности», навязывающей представление о регулируемом — либо бессознательными влечениями, либо хорошо слаженной работой «социальной машины» — поведении. Применительно к практике психотерапии было сформулировано новое кредо — в пациенте следует видеть личность, способную самостоятельно вырабатывать ценностные ориентации и реализовывать самостоятельно сконструированный жизненный план.

Главная установка психотерапии, согласно точке зрения одного из лидеров гуманистической психологии, американского психолога К. Роджерса (1902—3990), должна быть сосредоточена не на отдельных симптомах пациента, а на нем самом как уникальной персоне. «Терапия, центрированная на клиенте» (1951) — так называлась книга Роджерса, где утверждалось, что психотерапевт должен общаться с обратившимся к нему человеком не как с пациентом, а как с клиентом, пришедшим за советом. Психолог призван сосредоточиться не па проблеме, беспокоящей клиента, а на его личности с тем, чтобы пробудить в нем первичную потребность в самоактуализации. При этом важно представлять, каким видится субъекту, его «феноменальное поле», осознаваемый им внутренний план собственного поведения (прежняя интроспективная психология в своих экспериментальных лабораториях искусственно расщепила это целостное «поле» на изолированные элементы сознания).

Для этого нужна «теплая эмоциональная атмосфера», в которой индивид (впоследствии Роджерс перенес акцент на группу индивидов, т. е. на групповую психотерапию) реинтегрирует свою творческую личность, как целое, и тогда избавляется от тревоги, психологических стрессов и пр. Главная задача —это не решение отдельной проблемы, которой озабочен пациент (клиент), а преобразование его личности, благодаря чему он перестраивает свой феноменальный мир исистему потребностей, и прежде всего — потребность всамоактуализации.

Интересные. концепции, разработанные в русле гуманистической психологии, связаны с именами А. Маслоу (1908-1970) и В. Франкла (1905-1997). Первый из них разработал целостно-динамическую теорию мотивации. В своей книге «Мотивация и личность» (1954) Маслоу утверждает, что в каждом человеке заложена в виде особого инстинкта потребность в самоактуализации, высшим выражением которой служит особое переживание, подобное мистическому откровению, экстазу. Подавление этой витальной потребности (а не сексуальные травмы, как учил Фрейд), ведет к возникновению неврозов, душевных расстройств. Соответственно, превращение ущербной личности в полноценную должно рассматриваться с точки зрения восстановления и развития высших форм мотивации, заложенных в природе человека.

В Европе к сторонникам гуманистической психологии, но в особом, отличном от американского, варианте, близок Франкл, назвавший свою концепцию логотерапией (от греч. «логос» — смысл). В отличие от Маслоу, Франкл считает, что человек обладает свободой по отношению к своим потребностям и способен «выйти за пределы самого себя» в поисках смысла. Не принцип удовольствия (Фрейд) но и воля власти (Адлер), а воля к смыслу — таково, согласно Франклу, истинно человеческое начало поведения. При утрате смысла возникают различные формы неврозов. Действительность такова, что человек вынужден не столько достигать «равновесия» со средой, сколько постоянно отвечать на вызов жизни, противостоять ее тяготам. Это создает напряженность, с которой индивид может справиться только благодаря свободе воли, позволяющей придать смысл самым безвыходным и критическим ситуациям. Свобода — это способность изменить смысл ситуации «даже тогда, когда дальше идти некуда».

В отличие от других адептов гуманистической психологии, Франкл трактовал самоактуализацию не как самоцель, а как средство осуществления смысла. Поэтому и рекомендованную Роджерсом, Маслоу и другими установку на самовыражение личностью аутентичных ее внутренней природе мотиваций (независимо от других, людей, либо в интенсивном общении с ними) Франкл считал недостаточной для ответа на вопрос «зачем жить? ». Быть человеком — значит быть направленным на нечто иное, чем он сам, быть открытым миру смыслов (Логосу). Это означает не самоактуализацию, а самотрансценденцию (от лат. transcendens — преступающий, выходящий за пределы). Именно благодаря ей, найдя смысл жизни, в подвиге, страдании, любви, совершая реальные деяния, сопряженные с открытыми ценностями, личность развивается.

Франкл разработал специальную технику психотерапии (иногда ее называют третьей — после Фрейда и Адлера — венской школой психоанализа), ориентированную, на избавление личности от негативных состояний (тревоги, вины, гнева и т. п.), возникающих при столкновении с психологически трудной (или даже, ощущаемой как непреодолимая) преградой. Если личность в подобных случаях утрачивает волю к смыслу, у нее возникает состояние «экзистенциального вакуума», проявляющееся в виде чувства тоски, апатии, опустошенности.

Различные ветви гуманистической психологии развивались в попытках преодолеть ограниченность теорий, оставивших без внимания своеобразие психического строя человека как целостной личности, способной к самосозиданию, к реализации своего уникального потенциала.

Раздел 10. РАЗВИТИЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В РОССИИ

Своеобразие русской психологической мысли определили социокультурные условия ее развития. После отмены крепостного права (1861) центром общественных интересов становятся проблемы переустройства жизни человека, его духовного мира. На их решении сосредоточились как великая русская литература, так и психологическая наука. Особую роль в ее развитии сыграло направление (ему принадлежит приоритет и в мировой психологии), предметом которого стало поведение животных и человека, а главной задачей — выявление объективных законов человеческого поведения с тем, чтобы на этой основе формировать новую личность.

Одно из первых открытий в этой области принадлежало, как уже говорилось, И. М. Сеченову (1829–1905). Не согласившись с мнением своего учителя, знаменитого немецкого физиолога Карла Людвига (1816—1895), считавшего, что изучать мозг путем его раздражения (стимуляции) — все равно, что изучать механизм часов, стреляя в них из ружья, Сеченов отважился на такую «стрельбу» и открыл в одном из отделов головного мозга (таламусе) центры, которые способны задерживать реакции мышц на внешние стимулы. Вскоре немецкие физиологи выяснили, что, раздражая электрическим током отдельные участки коры головного мозга собаки, можно наблюдать непроизвольное движение ее конечностей.

Следует обратить внимание на принципиальное различие между этими двумя рядами фактов. Русский физиолог и его немецкие коллеги исходили из разных посылок. Немецким физиологам важно было выяснить, имеются ли в мозгу отдельные участки, которые «заведуют» изменениями в теле. За исходное они принимали прямое раздражение высших нервных центров, а за конечный эффект этого раздражения —двигательную реакцию. Связь, которую они исследовали, можно выразить отношением «мозг —реакция мышц». Такое отношение действительно существует и, на первый взгляд, именно его изучал Сеченов. Однако он включил указанное отношение в широкий контекст, а именно в целостное отношение «организм — среда», изменив тем самым и всю перспективу исследования. Исходным пунктом оказывался не мозг, а внешняя среда, объекты которой посредством органов чувств действуют на мозг. Конечным же пунктом стали не сами по себе сокращения мышц, а их направленность на среду с целью приспособления к ней всего организма, решающего жизненные, задачи.

Благодаря этому физиология выходила за пределы привычной области: ей приходилось сообразовываться со свойствами не только живого тела, но и с условиями его реальной деятельности во внешнем мире. А это неизбежно побуждало ученых присоединить к физиологическому объяснению психологическое — особенно, когда предметом этого объяснения становился организм человека и его жизнедеятельность. Именно на этот путь вышел, в отличие от своих западных коллег, Сеченов. Он опирался на прежние достижения в научном (причинном, детерминистском) объяснении поведения, в частности, на восходящее к Декарту понятие о рефлексе.

Ценность понятия о рефлексе определялась тем, что оно базировалось на принципе детерминизма, на строгой причинной зависимости работы живого тела от его устройства и внешних стимулов. Правда, с этим сочеталось представление о том, что присущее человеку сознание не является рефлекторным и потому лишено той причинности, которая присуща телесному миру. Чтобы справиться с дуализмом рефлекса и сознания, но не на пути понимания человека как машины (в чем его сразу же обвинили противники), а сохраняя за человеком и его психическим миром качественное своеобразие, Сеченов радикально преобразовал понятие о рефлексе. Это в свою очередь предполагало радикально новый взгляд на проблему детерминизма, па причины, которые способны объяснить развитие психики.

Напомним, что рефлекс — это целостный акт, включающий:

а) восприятие внешнего воздействия,

б) его переработку в головном мозгу,

в) и ответную реакцию организма в виде работы исполнительных органов (в -частности — мышечной системы).

До Сеченова считалось, что по закону рефлекса работает только спинной мозг. Сеченов не только доказал, что все поведение целиком рефлекторно, но и коренным образом изменил прежнюю схему «рефлекторной дуги», «замкнув» ее в «кольцо» (см. выше) и предложив формулу: «мысль это две трети рефлекса».

Многие выводы Сеченова получили неверное толкование; в частности, его обвиняли в отрицании связи между мыслью и реальным действием, в том, что мысль у него начинается там, где действие обрывается. Между тем Сеченов полагал, что задержанное благодаря торможению действие, не исчезает, а как бы «уходит внутрь мозга», запечатлеваясь и сохраняясь в нервных, клетках. В то же время, прежде чем «уйти вовнутрь», реальное действие организма становится «умным». Эта «мысль в действии» выражена в том, что, общаясь посредством мышечной работы с внешней средой, организм приобретает знание об ее объектах.

Хорошей иллюстрацией может служить деятельность глаз, снабженных мышечными придатками. Мышцы глаза все время незримо работают, постоянно «бегают» по предметам, определяют расстояние между ними, сравнивают их между собой, отделяют один от другого (анализ), объединяют в группу (синтез). А ведь, как известно, сравнение, анализ и синтез — это основные умственные операции, на которых основана человеческая мысль.

Таким образом, за фактом сеченовского торможения стояла идея, имевшая, как он сам подчеркивал, прямое отношение к двум основным проблемам, которыми веками занималась психология — проблемам сознания и воли. Только прежняя психология принимала сознание и волю за первичные процессы, которые совершаются внутри субъекта, и соотносила их с нервными процессами, которые совершаются в организме; Сеченов же перенес научное объяснение в новую, необычную для прежней психологии плоскость, приняв за исходное не сознание субъекта и не мозг сам по себе, а общение организма со средой. Мозг и сознание включены в этот процесс, служат непременными посредниками между жизнью целостного организма и внешним миром.

Итак, Сеченов стал пионером в разработке учения о поведении. Понятие поведения не было ни исключительно физиологическим (включая понятия о сознании и воле), ни чисто психологическим (включая понятия о нервных центрах, мышечной системе). Оно стало междисциплинарным и получило дальнейшее развитие в нескольких крупных научных школах, которые сложились на русской почве. Каждая из школ базировалась на своем особом учении, хотя общим для всех стержнем оставалась категория рефлекса.

Иван Петрович Павлов (1859—1936), удостоенный на Международном физиологическом конгрессе (1904) уникального звания «старейшины физиологов мира» и Нобелевский премии (он — ее первый русский лауреат), начинал с изучения работы пищеварительных желез. Сталкиваясь с реакциями подопытных животных на пищу, он обратил внимание на то, что пищеварительные железы начинают работать не только тогда, когда пища раздражает полость рта, но и в других случаях, не имеющих прямой связи с этим раздражением — например, при звуке шагов служителя, который приносил в лабораторию пищу для подопытной собаки. Воспринимаемый мозгом звук изменял ход процессов внутри организма и так же эффективно стимулировал работу пищеварительного аппарата, как и сама пища.

Подобную функцию мог принимать на себя любой раздражитель, предварявший поступление пищи. Из нейтрального, безразличного для организма агента он становился сигналом, который управляет поведением. На этом основании рефлексы были разделены на безусловные (подобные реакции зрачка на свет, отдергиванию руки от горячего предмета, выделению слюны при соприкосновении с едой и т. п.) и условные. Последние служат, согласно Павлову, основными элементами высшей нервной деятельности. Высшей — потому что они образуются при участии высших отделов центральной нервной системы, прежде всего коры головного мозга. Именно сюда поступают световые, звуковые и другие сигналы из внешней среды, позволяющие организму ориентироваться в ней, реагировать на нее, притом раньше, чем ее объекты придут в прямое соприкосновение с организмом. Полезные для жизнедеятельности объекты организм может заранее выделить в окружающей среде и устремиться к ним, вредных же будет избегать еще до того, как они нанесут ему ущерб.

Воспринимаемые органами чувств сигналы вызывают в организме не только нервные, физиологические процессы; полезное или вредное выступает и в виде психических образов предметов (ощущений, восприятий). Поэтому сигнальная функция придает условному рефлексу двойственный характер. Он, подчеркивал Павлов, является столько же физиологическим, сколько психическим явлением.

Павлов ставил свои эксперименты над животными, сначала собаками, затем — обезьянами. Главная же его надежда, как заявил ученый в первом же своем сообщении об условных рефлексах, заключалась в том, чтобы наука пролила свет на «муки сознания». Это заставило Павлова заняться нервнопсихическими больными. Переход от изучения животных к исследованию организма человека привел его к выводу, что следует разграничивать два разряда сигналов, управляющих поведением. Если поведение животных регулируется первой сигнальной системой (эквивалентами которой являются чувственные образы), то у людей в процессе общения формируется вторая сигнальная система, в которой в качестве сигналов выступают элементы речевой деятельности (слова, из которых она строится). Именно благодаря им в результате анализа и синтеза чувственных образов возникают обобщенные умственные образы (понятия).

Если сигнал ведет к успеху (или, говоря языком Павлова, подкрепляется, то есть удовлетворяет потребность организма), то между ним и реакцией на него организма устанавливается связь. Она прокладывается в том главном центре, который соединяет воспринимающие органы (рецепторы) с исполнительными (эффекторными) органами — мышцами, железами. Этот центр — кора больших полушарий головного мозга. Связи при повторении становятся все более прочными, хотя и остаются временными. Если в дальнейшем они не подтверждаются полезным для организма результатом (не подкрепляются), то прежние условные рефлексы задерживаются, тормозятся. Организм постоянно учится различать сигналы, отграничивать полезные и вредные от бесполезных. Этот процесс называется дифференцировкой.

Варьируя на протяжении 35 лет бессчетное число раз вместе с многочисленными учениками условия образования, преобразования, сочетания рефлексов, Павлов открыл законы высшей нервной деятельности. За каждым, на первый взгляд, несложным опытом стояла целая сеть разработанных павловской школой понятий (о сигнале, временной связи, подкреплении, торможении, дифференцировке, управлении и др.), позволяющая причинно объяснять, предсказывать и модифицировать поведение.

В сходном направлении развивались теоретические воззрения другого выдающегося русского ученого Владимира Михайловича Бехтерева (1857—1927). Будучи врачом-невропатологом, он под влиянием сеченовски

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 78