В землянку, вместе с волной сырого воздуха, вошла медсестра Таня. Ее появление моментально всколыхнуло тишину в землянке: Таня «по совместительству» разносила письма и газеты.

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 26Следующая ⇒

— Писем пока еще нет! — с порога заявила медсестра, зная, с каким нетерпением ждут ее летчики. — Но зато я принесла вам газеты. Многие из вас там найдут для себя приятные понести.

Лукаво оглядев молодых летчиков, Таня вытащила из сумки пачку газет, разложила их на столе. Амет-хан взял ближайшую. На первой полосе главное сообщение Совинформбюро: бои на Западном фронте... Гитлеровские танковые колонны рвутся к Москве...

— А ты, Амет, ниже, ниже посмотри, — улыбнулась медсестра. — Тем для тебя сюрприз!

В конце полосы — Указ Призидиума Верховного Совета СССР о награждении за боевые заслуги группы летчиков Южного фронта орденами и медалями. В колонке награжденных орденом Красного Знамени Амет-хан увидел и свое имя. Это было для него полной неожиданностью, Каждый перелет на другой, более восточный аэродром Амет-хан переживал как личную вину перед Родиной. А свои каждодневные боевые вылеты на разведку вражеских войск, хотя и были они изнурительны и опасны, он не считал достойными высоких поощрений. Однако награждение боевым орденом свидетельствовало, что на войне не бывает второстепенных дел. Значит, то, чем занимался он все эти месяцы, тоже необходимо для победы над врагом.

Потом, за четыре года войны, Амет-хан получит еще четырнадцать боевых наград, в том числе две Золотые Звезды Героя Советского Союза, три ордена Ленина, орден Александра Невского, два ордена Красного Знамени, орден Отечественной войны I степени, 4 медали. Однако этот скромный, по сравнению с другими высокими наградами, первый орден остался самым дорогим для него. Быть может, потому, что получил его осенью 1941 года, в самые тяжелые для страны дни.

В тот холодный декабрьский день полеты начались сразу, как только рассеялся поздний предрассветный сумрак. В разных концах аэродрома тишину разорвали моторы самолетов. Накануне вражеские войска начали наступление, местами прорвали фронт. Амет-хан и его боевые товарищи непрерывно вылетали на эти опасные участки, штурмовали гитлеровские танковые и мотомеханизированные колонны войск. Для этого к истребителям подвешивали бомбы — сбросить их на цель было не так просто, однако летчики уже хорошо освоили это необычное для истребителей дело.

Передышка наступила к концу дня. Фашистское наступление, судя по всему, выдохлось. Амет-хан возвращался с последнего боевого вылета в составе своей эскадрильи. Куцые, тупоносые И-16 шли легко и ровно, освобожденные от своего смертоносного груза. Отполыхали дымящими факелами подожженные их очередями вражеские машины, и Амет-хан с удовлетворением констатировал, теперь уже после убедительных доказательств, что новый истребитель и скорость имеет хорошую, и вооружен более мощно — можно вполне состязаться с гитлеровцами.

Впереди показалось заснеженное поле аэродрома. Амет-хан встряхнул головой, отсекая отвлекающие мысли. Прошлой ночью вызвездило, ударил мороз, и теперь при посадке следовало быть предельно собранным: взлетная полоса покрыта ледяной коркой и чуть не рассчитаешь скорость — вылетишь за ее пределы, разобьешь машину.

Амет-хан четко посадил машину, подрулил на свою стоянку и удивленно огляделся. Обычно возвращения истребителей с боевого задания здесь всегда с нетерпением ждали механики и оружейники, еще издали, на подлете, начиная считать, сколько возвращается машин. Однако в этот раз стоянка была пустынна.

Амет-хан отстегнул ремни, гадая, что бы это значило. Вылез из кабины, стал на крыло истребителя. И тут только увидел плотную толпу людей у штабной землянки. Ясно, что только что-то чрезвычайное увело их со стоянки самолетов. Сердце Амет-хана тревожно забилось. В последнее время день на аэродроме начинался и заканчивался с прослушивания сообщений Советского Информбюро о битве под Москвой. Там, в заснеженных просторах Подмосковья, шли жестокие бои за столицу, каждую весть оттуда слушали с замиранием сердца.

Спрыгнув, Амет-хан поспешил к штабу, у которого на столбе был прикреплен громкоговоритель. Еще издали Амет-хан заметил, что все собравшиеся у штабной землянки напряженно застыли близ черного рупора.

— Сейчас какое-то важное сообщение передадут, — шепнул Амет-хану один из оружейников. — Уже несколько раз по радию предупреждали об этом...

В громкоговорителе щелкнуло, зашуршало. Раздался знакомый голос Левитана. Амет-хан замер вместе со всеми — в голосе диктора явственно ощущалось волнение.

— Передаем сообщение Советского Информбюро, — звучало между тем в рупоре — С 6 декабря войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери! Освобождены города Наро-Фоминск, Угодский Завод, Алексин, Таруса, Щекино, Одоев, Черепеть, Перемышль, Лихвин, Козельск и сотни поселков и деревень. Наступление наших войск продолжается!

— Ура-а! — мощно, единым вздохом взорвался аэродром, как только Левитан ликующим голосом закончил последнюю фразу. Летчики, механики, оружейники, зенитчики, охранявшие аэродром, все, кто был в этот момент возле КП, кинулись обниматься, что-то восторженно говорили друг другу, кружились на снегу. Некоторые, не стесняясь, вытирали слезы радости — уж очень долго пришлось ждать этой первой вести о победе над врагом!

На следующий день 4-й истребительный авиаполк, в состав которого входило звено лейтенанта Амет-хана Султана, был отведен в тыл — на отдых и переформирование. А в канун нового, 1942 года Амет-хана, в числе других летчиков, направили в Кинешму: им предстояло освоить новый английский истребитель «харрикейн», поступивший на вооружение нашей авиации.

— Стой! Приехали!

Полуторка завизжала тормозами, резко остановилась. Амет-хан перемахнул через борт, поблагодарил шофера. Пыльное облачко взметнулось над дорогой. Машина скрылась за лесным поворотом.

Вечерело. Нежная майская листва сочно зеленела в лучах предзакатного солнца. Амет-хан одернул гимнастерку, поправил на боку кобуру с пистолетом. По пути сорвал ветку, стал сбивать серый налет пыли с сапог.

Тропа вела в глубь леса. Под кронами высоких деревьев расположились подразделения батальона аэродромного обслуживания. А вот и летное поле. На другом коннице лесного массива скрывались истребители противовоздушной обороны города Ярославля.

Второй месяц находился Амет-хан под Ярославлем — из Кинешмы получил направление в авиацию ПВО. Этот крупный промышленный центр привлекал внимание гитлеровского командования, оно старалось вывести из строя его заводы и фабрики, выпускавшие так необходимое фронту оружие. Излюбленная тактика фашистской авиации — массированные налеты крупными группами бомбардировщиков. Но здесь, под Ярославлем, вражеские летчики натолкнулись на стойкость защитников воздушных рубежей города. Наши истребители перехватывали «юнкерсы» на дальних подступах к Ярославлю, атаковывали их, не пропуская к городу.

Тогда немцы изменили свою тактику — стали посылать к городу одиночные «юнкерсы» с разных сторон, в надежде, что кто-то из летчиков прорвется сквозь заслон противовоздушной обороны. Одновременно близ Ярославля появилось и значительное количество немецких истребителей. Они стали группами неожиданно нападать на наши истребители, барражировавшие над городом. «Мессеры» старались связать их боем, отвлекая от бомбардировщиков, и тогда вражеские самолеты прорывались к городу и сбрасывали на него смертоносный груз, причем чаще всего — на мирные жилые дома.

Амет-хан, отдежурив утром, возвращался из города, где навестил в госпитале раненого летчика из своей эскадрильи. Веселый, неунывающий одессит Яков был его соседом по землянке. С первого дня службы в ПВО Амет-хан подружился с ним: сближали любовь к морю — оба родились и выросли на берегу Черного моря, оба, оказалось, любили шахматные блицкриги. Редкие свободные часы они проводили за шахматной доской, вспоминая как что-то далекое, сказочное безмятежные довоенные годы.

Самолет Якова поджег немецкий «мессер». В тот день, закончив дежурство в небе на подступах к Ярославлю, Яков подлетел к аэродрому, пошел на посадку. В это время откуда-то сбоку появился вражеский истребитель и спокойно, как на учении, резанул очередью по беспомощному в этот момент «харрикейну» — Яков уже погасил скорость, выпустил шасси, а главное, не ожидал нападения в этой ситуации.

Каким-то чудом Яков смог посадить горящий истребитель. Амет-хан и другие находившиеся на летном поле летчики в последний момент вытащили из кабины обгоревшего товарища. Дежурный врач в госпитале не смог обнадежить Амет-хана: обширный ожог сковал тело молодого летчика...

Амет-хан свернул на знакомую тропку к жилым землянкам. То, что увидел и услышал сегодня в госпитале, так тяжело подействовало на него, что он решил не идти на ужин. В столовой вечером собирались летчики всех эскадрилий, а молодость и на войне брала свое — звучал смех, слышались шутки. А перед глазами Амет-хана еще стояли искаженные болью лица раненых в госпитале, по-детски скорбные лица ребят, которых привезли в госпиталь из разбомбленной фашистскими самолетами городской школы. Дети молча лежали на носилках. И их глаза показались Амет-хану полными немого укора им, взрослым, не сумевшим уберечь от такой беды...

Амет-хан пригнулся перед входом в землянику, открыл дощатую дверь. В землянке никого не было, он снял летную куртку, лет на свои нары. В глаза невольно бросилась пустая постель Яши. У изголовья еще виднелся плакатик, который совсем недавно прикрепили к его нарам: отмечали день рождения Якова и Амет-хан решил скаламбурить, написал на куске картона «Яша сим бизин Яша! », что по-татарски означало «Пусть здравствует наш Яша! ».

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒