ГЛАВА 1. ГЕНЕЗИС И РАЗВИТИЕ КРЕДИТНО-ДЕНЕЖНОЙ ПОЛИТИКИ

Представления о денежно-кредитном регулировании экономики различными экономическими школами

Предшественники XVIII века

Исследователи английского меркантилизма со времен Юма ломали голову над и способностью меркантилистов понять, что их цели противоречили сами себе. Томас Ман мог писать, что «все согласны с тем, что обилие денег в Империи приводит удорожанию отечественных товаров» и что «как только обилие денег приводит удорожанию товаров, тогда уменьшается использование и потребление последних, хотя без колебаний отстаивал неограниченное накопление «твердых» денег. Невольно напрашивается утверждение, что Ман не уяснил до конца смысла количественно теории денег. Но в таком случае как получилось, что идеи меркантилизма уцелели в XVIII в., после того, как Локк продемонстрировал обратную пропорциональности ценности денег и их количества? Загадка усугубляется, когда выясняется, что очень немногие из меркантилистов делали ошибку, отстаивая активный торговый баланс как ценовой метод инфляции. Хекшер обнаружил в научной литературе больше свидетельств в пользу инфляционных настроений, чем Вайнер, однако факт остается фактом — даже в XVIII в. апологеты бумажных денег и эмиссионных банков в действительности не хотели повышения цен.[1]

Меркантилистская дилемма и количественная теория денег

Разрешение дилеммы лежит в характерной для меркантилистов доктрине о том, что деньги «ускоряют» торговлю, увеличивая скорость обращения товаров. Согласно знаменитому уравнению обмена, MV s РТ_У количество денег (М), умноженное иа количество раз, когда они сменяют хозяина за определенный промежуток времени (V), тождественно равно совокупному объему товарной массы (Т), умноженному на средние цены этих товаров (Р). Это тождество, соотнося переменные определенным образом, становится теорией. Количественная теория денег — это доктрина, связывающая М и Р при том, что Т каким-либо образом определяется естественными факторами, а V задается особенностями осуществления платежей и финансовыми институтами экономики. Мы не стремимся отдать должное сложности количественной теории денег XIX в. с помощью этой формулировки, но она достаточна для целей настоящего анализа. Суть в том, что эффект, оказываемый М на Т, меркантилисты выделяли в большей степени, чем эффект, оказываемый М на Р. В центре количественной теории XVII—XVIII вв. лежало утверждение, что «деньги стимулируют торговлю»: увеличение предложения денег сопровождается ростом спроса на них и, следовательно, именно объем торговли, а отнюдь не цены, подвергается непосредственному воздействию приток золота. Меркантилисты не принимали во внимание саморегулирующийся механизм Юма, так как они иначе интерпретировали количественную теорию.

В первоначальной формулировке Локка, количественная «теория» просто утверждает, что уровень цен всегда пропорционален количеству денег, понимаемому с учетом «скорости их обращения». Коэффициент пропорциональности в каждом случае, конечно, зависит от объема торговли. Это скорее трюизм, нежели теория, но этот трюизм может быть полезен, так как он подчеркивает функцию денег как средства обращения. Сравниваются два потока: общее количество денег в обращении заданный промежуток времени и совокупный объем торговли за это же время, и таким образом демонстрируется, что абсолютное количество денежных средств не имеет никакого значения с точки зрения богатства нации. Деньги специфичны тем, что, выступая исключительно в роль средства обращения, они не обладают никакой «внутренней» (intrinsic) ценностью. Этот довод явно разрушителен для меркантилистских принципов, но Локк тем не менее оставался меркантилистом, ибо он считал, что любой стране выгодно иметь в запасе денег больше, чем имеют другие страны.

Давид Юм, ие признававший, что количественная «теория» в постановке Локка предполагает рассмотрение при прочих равных условиях различных объемов денежной массы, т. е. когда предложение денег изменяется скачкообразно, а не последовательно, предложил идею причинной связи М и Р. Он сформулировал следующую общепринятую теперь версию: когда T и V нечувствительны к денежным изменениям, М и Р будут изменяться взаимно пропорционально. Пока деньги — не более чем мера ценности и средство обращения, даже это теоретическое утверждение — всего лишь тавтология. Но как только мы признаем спрос на деньги как на меру сохранения ценности, — а это ключ почти ко всем дискуссиям в области денежной теории, — М и Р не обязательно будут изменяться пропорционально друг другу: Р изменяется соответственно М, когда сравниваемые начальное и конечное состояния системы равновесны. Это современная, в терминах сравнительной статики, формулировка количественной теории денег (о которой подробнее ниже). Трудно сказать, было ли у Локка такое понимание. В любом случае Юм интерпретировал выводы Локка в динамике, и так же в XVIII в. поступали все остальные. Количественная «теория», в смысле определенной и абсолютно жесткой связи между М и Р, в то время понималась как могущее быть доказанным и действительно очевидное утверждение, относящееся к реальному миру. «Ценовая революция» XVI в. — ни больше, ни меньше — воспринималась как неопровержимое свидетельство причинной взаимосвязи между изменениями М и Р. С этой путаницей между сравнительной статикой и динамикой мы будем вновь и вновь сталкиваться в истории экономического анализа.[2]

Денежный анализ

После всего сказанного можно признать, что денежная теория XVIIIв. представляла собой достаточно грубый анализ динамического процесса. Горизонт анализа постоянно расширялся с целью включения макроэкономической теории общего уровня экономической активности. Настойчиво доказывая, что увеличение предложения денег создает дополнительную покупательную способность, стимулирующую выпуск продукции, инфляционисты XVIII в. в конце концов, выдвинули теоретическое обоснование идеи, согласно которой накопление золота и серебра — есть путь к достижению богатства и мощи. Эту мысль «жевали» на протяжении более чем двух столетий без всяких объяснений того, что она на самом деле означает.

Признавая замечательные достижения в денежной теории XVIII в., вполне можно усомниться тем не менее, было ли убеждение в преимуществах ползучей инфляции оправданно даже и в то время. В сочинениях Лоу и Беркли недостаточно учитывались реальные проблемы преимущественно аграрной экономики, которые не могли быть решены просто с помощью запуска денежного насоса. Адам Смит и Рикардо делали, вероятно, слишком сильный акцент на бережливости и предприимчивости, но их скептицизм по отношению к денежным панацеям был вполне уместен в условиях экономики, страдавшей от недостатка капитала и хронической структурной безработицы.

Постепенное развитие реального анализа в XVIII в. и его победа над денежным анализом ранних меркантилистов как нельзя лучше отражены в развитии теории процента. Под «денежным» мы понимаем анализ, в котором с самого начала в рассмотрение вводится денежный фактор и отрицается возможность получить существенные характеристики экономической жизни с помощью модели бартера. «Реальным» мы называем анализ экономической деятельности единственно в форме решений, принимаемых по поводу товаров и услуг и связей между этими решениями; деньги здесь представляют собой «вуаль», ибо хорошо функционирующая денежная экономика позволяет анализировать обмен так, как если бы он был бартерным. Имея в виду эти различия, мы можем быстро разделаться с так называемой денежной теорией процента у меркантилистов.

Идею обратно пропорциональной зависимости между величиной денежной массы и процентной ставкой можно найти, среди прочих, у Локка, Петти и Лоу. Она опирается на вполне здравую мысль: если процент есть цена, уплачиваемая за заем денежных средств, то он тем ниже, чем денег больше, точно так же, как снижается цена товара при уменьшении его нехватки. Адам Смит ставил в пику Локку и Лоу то, что они считали, будто с увеличением количества денег н ростом цен процентная ставка должна упасть, поскольку любая сумма денег теперь обеспечит заемщику покупку меньшего количества товаров; иными словами, спрос на деньги упадет из-за снижения ценности денег относительно товаров. Смит указывал, что эта ошибка была «полностью разоблачена мистером Юмом»: если предположить, что эффект возросшего предложения денег заключается только в повышении уровня цен, то очевидно, что ставка процента не будет затронута, так как она есть лишь отношение между двумя денежными суммами. Однако не похоже, чтобы вышеупомянутые авторы придерживались позиции, критиковавшейся Адамом Смитом. Скорее, как отмечал Кантильон, это «банальность, общепринятая среди всех, кто писал о торговле, будто возросшее количество денег в государстве снижает в нем ставку процента, так как когда деньги в избытке, их легче занять». Важно помнить, что соотношение между количеством денег и процентной ставкой никогда не рассматривалось в отрыве от нормального экономического развития. Увеличение М ведет к снижению нормы процента потому, что обычно сопровождается увеличением реального национального богатства. Для подтверждения этого вывода, достаточно простого эмпиризма: широко известно, что общий уровень рыночной ставки процента — по первичным коммерческим ссудам — в XVII в. имел тенденцию к снижению, и также не секрет, что процент в бедных странах, таких, как Испания, Шотландия и Ирландия, был почти вдвое выше, чем в богатых Голландии и Англии.

Это все, что можно сказать по поводу меркантилистской теории процента, и поистине странно, что Кейнс видел положительные стороны в ней или, если на то пошло, в любой чисто денежной теории процента. Часто упускается из виду, что не в последнюю очередь самим Кейнсом, что процентная ставка в полной кейнсианской системе определяется не просто количеством денег и уровнем предпочтения ликвидности, но также «реальными» факторами, выраженными графиком спроса на инвестиции и функцией потребления. Короче говоря, классики могли ошибаться, отрицая воздействие денежных факторов на ставку процента, но реальный аналитический прогресс был достигнут, когда они отвергли зависимость процентной ставки исключительно от количества денег.

Неоклассическая школа

Экономисты классической (неоклассической) школы последней трети XIX — начала XX в. свято верили в эффективную саморегулирующуюся и саморазвивающуюся рыночную экономику, отрицали необходимость широкомасштабного государственного вмешательства в экономические процессы, а деньги рассматривали лишь как оболочку для номинального выражения реальных величин, таких, как выпуск продукции, доходы, инвестиции и пр.

Они считали, что реальный объем производства определяется имеющимися у общества основными факторами производства: трудовыми ресурсами, производственными мощностями, природными ресурсами, т. е. факторами, изменяющимися лишь в долгосрочном периоде. В частности, многие экономисты этой школы полагали, что объем производства и скорость обращения денег имеют тенденцию стремиться к естественному уровню и не зависят от воздействия денег и денежной политики. Изменение количества денег в экономике способно оказать влияние лишь на уровень внутренних цен.

Неоклассики доказывали, что пропорциональное изменение номинального количества денег вызовет лишь пропорциональное изменение абсолютного уровня цен. Поэтому они делали вывод о неэффективности денежной политики и призывали правительство заботится прежде всего о сбалансированном государственном бюджете, не допуская его дефицита.

Мировой экономический кризис 1929-—1933 гг. поставил под сомнение основные положения неоклассической теории, которая фактически исключала возможность затяжных кризисов и вынужденной безработицы в рыночной экономике. Он обнаружил также, что классическая количественная теория денег и цен, оперирующая на долгосрочных временных интервалах, оказалась неспособной разрешить проблемы, вызванные кризисом. Для борьбы с безработицей правительства США. Великобритании и других развитых государств стали использовать меры государственного регулирования, не вписывающиеся в ортодоксальную неоклассическую доктрину.

12 3 4