Народные песни и баллады XVI века

Народные песни и баллады XVI века

В Германии народные баллады создавались в позднем средневековье. Складывали их в XV—XVII веках и исполняли под волынку бродячие люди — певцы и фигляры, странствующие ремесленники, беглые монахи, школяры, крестьяне, познавшие на горьком опыте все невзгоды неустроенной жизни. В стране, разоренной междоусобными войнами, рыцарскими разбоями, охваченной заревом крестьянских восстаний, безвестные творцы баллад недвусмысленно выражали свое понимание добра и зла, враждебное отношение к жадным богатеям, лукавым попам, грабителям-феодалам. Во многих балладах слышатся отзвуки событий великой Крестьянской войны (1525), но, в отличие от английских, немецкие баллады не приурочены к определенным историческим фактам и не объединяются в циклы вокруг одного или нескольких героев.

В 1524 г. в Германии началась Крестьянская война — одно из крупнейших событий немецкой истории. Признанным вождем и идеологом крестьянских масс был Томас Мюнцер (Thomas Muntzer, ок. 1490—1525). Однако в своей; общественно-политической программе он ушел дальше требований крестьянской демократии. Мюнцер резко критикует Лютера за то, что тот, лишив человека свободной воли, права определять свою судьбу, тем самым поставил религию на службу угнетателям. В 1524 г. он публикует «Твердо обоснованную защитительную речь и отповедь, обращенные против изнеженной, бездушной плоти из Виттенберга». Она направлена против Лютера, который своим учением лишал народ возможности бороться за свое освобождение, делал его жертвой произвола крепостников.

Крестьянская война началась в июне 1524 г. и на следующий год охватила огромные районы Германии. Восставшие крестьяне сражались героически. Мюнцер находился в г. Мюльгаузене, где повстанцы в марте 1525 г. захватили власть и создали под его руководством коммуну. Однако силы были неравные. В решающей битве при Франкенхаузене отряды Мюнцера потерпели поражение, сам он был схвачен, подвергнут пыткам и обезглавлен в мае 1525 г.

Грандиозные события Крестьянской войны, потрясшие феодальный строй, породили большую литературу. Из революционного лагеря выходило множество листовок, которые переходили из рук в руки, распространялись странствующими проповедниками. Вся эта агитационная литература была написана на живом разговорном немецком языке, разила врага оружием насмешки и поэтому была доступна самым широким народным

Наиболее массовым средством революционного воздействия была песня. Она вдохновляла на борьбу, звала в бой. К сожалению, песенное творчество революционного народа не сохранилось. Оно было уничтожено после поражения восставших победителями, стремившимися искоренить всякое воспоминание о народной революции. Уцелело очень немногое. Так, до нашего времени дошла песня крестьян, сложенная как ответ на песню рыцарей-разбойников из вольницы Шенкенбаха. В ней высокородные грабители похвалялись быстро расправиться с мужичьем, мечтающим их «взнуздать» и «забрать в силки». Крестьяне в своей песне выражают уверенность в своих силах. Они нисколько не боятся угроз рыцарской банды:

Хвалились вы заране

Ухлопать дичь в упор.

Эх, господа-дворяне,

Не крепок ваш дозор.

Не медлим мы с расправой,

Сведем свой счет кровавый.

(Пер. Н. Вильмонта)

Сохранились две песни, связанные с событиями в Мюльгаузене, вдохновителем которых был Т. Мюнцер. В одной из них поется об усмирении восставших, о зверствах карателей:

Господь, теснителей казни!

Пусть черти в хворостины

Их примут в час кончины.

(Пер. Н. Вильмонта)

Поэзия немецкого барокко. Мистическая поэзия А. Силезиуса.

Ангелус Силезиус Известен рифмованными нравоучениями и духовными стихотворениями; многие из них, несмотря на его переход в католичество, до сих пор входят в собрание религиозных протестантских песнопений. «Cherubinischer Wandersmann» А. С. (Херувимский странник) проникнут мистицизмом. О неразрывной связи Бога и человека, о познании как о мистическом погружении в первооснову Бытия, обретающего свое рождение в человеческой душе, размышляет А. С., облекая свои мысли в максимально лаконичную стихотворную форму. Стиль его отличается изысканностью и богатством оборотов, сравнений и большой долей аффектации.

В России поэтические соч. А. С. были особенно популярны в кон. XVIII — нач. XIX вв. В основном они имели хождение в рукописях, но А. Новиков и Н. Лопухин выпустили и неск. изданий рус. переводов. Изданный анонимно сборник стихов А. С. " Райские цветы" был конфискован в моск. книжных лавках в 1787 по указу имп. Екатерины II о запрещении печатания в частных типографиях книг, «до святости касающихся».

А. также издал более 50 богосл. сочинений, полемически направленных против лютеранского вероучения. Он критикует протестантизм прежде всего за его рационализм и отрицание Церкви как обители Св. Духа.

С 1667 г. занимался только писательским трудом. А. С. вел активную богословскую полемику с протестантами; 39 из 55 его полемических трактатов изданы в сб. «Учение о Церкви». На богословские воззрения А. С. повлияли сочинения И. Экхарта, Я. ван Рейсбрука, И. Таулера, В. Вайгеля (1533-1588), а также Я. Бёме через А. Франкенберга (1593-1652) и Кв. Кульмана. Книга А. С. «Святая страсть души, или Духовные пасторали влюбленной в своего Иисуса Психеи» (Heilige Seelenlust, oder Geistliche Hirtenlieder der in ihren Jesum verliebten Psyche. 1657; 16682) была задумана как сборник положенных на музыку католических духовных песен в противовес популярным протестантским гимнам. Впоследствии многие из песен А. С. вошли в различные Гимнарии обеих конфессий, но уже, как правило, с другими мелодиями. Наибольшую известность получил сборник А. С. «Остроумные речения и вирши» (Geistreiche Sinn- und Schlussreime. 1657), во 2-м, расширенном, издании названный «Херувимский странник» (Der Cherubinische Wandersmann. 1675; 16763). Это мифопоэтическое произведение, завершающее средневек. традицию богословской мистики, оказало влияние на деятелей пиетизма (Г. Арнольд, Г. Терстеген), гернгутеров (Н. Л. Цинцендорф), нем. романтиков (Ф. Шлегель, Ф. Рюккерт, А. Шопенгауэр), а также на творчество Р. М. Рильке («Часослов»).

Наследник великой традиции Экхарта, Таулера, а также Якоба Бёме, Ангелус Силезиус становится ее выразителем в поэтической форме. Он смело выходит за рамки определений, свойственных тому или иному вероисповеданию, поскольку для него Бог есть нечто неопределимое: Всё и Ничто, Сущее и Несуществующее одновременно. Человек ничтожен пред лицом своего Творца, однако в нем и только в нем, созданном по образу и подобию Его, Бог может лицезреть самого себя. Поэтому человек должен отрешиться от себя самого, отречься от своего «я», чтобы стать тем, что он есть на самом деле — вечным отражением Божества. Столь радикальная точка зрения, близкая по своему духу неоплатонизму и квиетизму, в течение долгого времени осуждалась официальной церковью. В свою очередь вдохновенная, яркая лирика Ангелуса Силезиуса явилась образцом для пиетизма. Паломник оказал сильное влияние на многих немецких поэтов, а также на Шопенгауэра, и был впоследствии признан одним из самых замечательных проявлений свободного от каких бы то ни было условностей мистицизма.

В. Пуришев 353

прошло и предано забвению Теперь трудовой люд согнут

в бараний рог. Над ним измываются власть имущие.

И снится Симплицию диковинный сон. Кажется ему,

что все деревья вокруг его дома преображаются и выглядят

совсем иначе. «На каждой верхушке восседал кавалер,

а на сучьях вместо листьев красовались всякого рода

молодцы. У одних были в руках длинные копья, у других

мушкеты, разное рукопашное оружие, протазаны, прапоры,

а также барабаны и рожки... Корень же дерева

состоял из всяких смердов, как то: мастеровых, поденщиков,

а по большей части из мужиков и им подобных,

которые давали дереву силу и снова добавляли ее, когда

оно временами ее теряло; да вдобавок заменяли они

опавшие листья собственными, к еще большему для себя

ущербу. При этом они испускали вздохи, досадуя, и не

без основания, на тех, кто сидел на ветвях, так как вся

тяжесть дерева ложилась на них и так их давила, что

выжимала у них все деньги из кошельков, будь они хоть

за семью замками; а когда деньги переставали вытекать,

то комиссары скребли смердов батогами, что называлось

военной экзекуцией, отчего у них стоны лились из

сердца, слезы из глаз, кровь из-под ногтей и.мозг из

костей» (I, 15). Не слишком завидным было также положение

ландскнехтов, красовавшихся на ветвях. Все они

стремились подняться, как можно выше, но только очень

немногим это удавалось и то лишь на склоне лет. Ибо

дворянство тщательно следило за тем, чтобы простолюдины

всегда пребывали в состоянии подчиненном. Между

тем, по словам одного фельдфебеля, поседевшего в боях,

выходцы из низов часто обладает гораздо большими достоинствами,

чем сиятельные кавалеры, которые «закрывают

перед ними двери» к чинам и почестям. Ведь «подобно

тому, как среди крестьян погибают многие достойные

таланты, ибо из-за недостатка средств они не смогли

своевременно получить образование, так до старости

остается мушкетером иной доблестный солдат», который

бы со славой мог командовать полком (I, 17).

Таким образом, Гриммельсгаузен ясно видит, что

иерархия современных общественных отношений покоится

на социальной несправедливости. Наиболее полезные

члены общества низводятся власть имущими до

положения рабочего скота. Перед простолюдином закрыты

все пути к ответственным должностям, будь то в

гражданской или военной сфере. Его удел — это непосильный

труд, бедность и унижения. Но чем же так кичатся

дворяне, презирающие смердов и в то же время

живущие их трудом? Свое право на господство они пытаются

оправдать тем, что благородство якобы присуще

дворянину от рождения (Адельхольд в споре с фельдфебелем,

I, 17). Гриммельсгаузен находит, что сказать в

ответ. Во-первых, < $н вкладывает в уста простодушного

Симплиция аргумент, к которому с давних пор прибегали

идеологи антифеодальных народных движений. Увидев

титулярную книгу, содержавшую перечень различных

громких титулов, как то: светлейший, сиятельный, неодолимый,

Симплиций заявляет, что, как известно, все

люди произошли от Адама и обязаны своим возникновением

земному праху, поэтому нелепы и ничем не оправданы

существующие иерархические различия между

людьми (I, 27). Вслед за этим Гриммельсгаузен выдвигает

другой аргумент, взятый из арсенала гуманистов

эпохи Возрождения, который он также вкладывает в уста

своего излюбленного героя. Однажды Симплицию пришлось

услышать, что среди потомков Адама были люди,

которые «посредством редких достоинств, как, например,

мудрость, героические деяния и изобретение благородных

искусств, в такой мере облагородили себя и свое потомство

», что были вознесены превыше звезд и даже причислены

к лику богов. «Скажи мне, — вопрошает своего собеседника

Симплиций, — какие же это были совершены

великолепные деяния и созданы достойные искусства,

коих вполне достаточно для того, чтобы облагородить

целый род из поколения в поколение после кончины героев

и художников? /Разве доблесть героев и мудрость

художников не умерли вместе с ними? » По мнению

Симплиция, дети не вправе претендовать на громкие титулы

своих родителей, поскольку личные достоинства

родителей далеко не всегда передаются по наследству

потомству. «Я хвалю тех, — говорит Симплиций, — которые

сами себя делают благородными достойными своими

делами» (II, 10).

Переводя благородство из категории сословной в категорию

нравственную, Гриммельсгаузен тем самым посягает

на основы феодального правопорядка; покоившегося

на идее сословно-фамильных привилегий. Вдобавок

он выносит суровый приговор современному дворянству,

23* 355

погрязшему во всевозможных пороках и, следовательно,

далекому от истинного благородства. Он с большой силой

рисует моральное одичание феодальных кругов, бесчинствующих

среди военных бедствий. Даже лучшие

представители привилегированных верхов обнаруживают

в романе все признаки глубокой моральной деградации.

Чего стоит, например, хотя бы один губернатор, который

сперва приютил и обласкал одинокого Симплиция,

а затем, в угоду своим варварским прихотям, чуть было

не лишил его рассудка! (II, 5—6). Поэтому так убийственно

звучат слова разбойника Оливьера, который в

оправдание своего преступного ремесла ссылается на

пример власть имущих. По его мнению, разбой является

в современных условиях самым благородным, самым

дворянским занятием. Ведь сколько королевств и княжеств

захвачено или сколочено самым разбойничьим образом!

А кто из монархов когда-либо стыдился своих

доходов, лишь потому, что они некогда были преступно

узурпированы их предками? Да и законы поражали,

как известно, только мелкую сошку, оставляя безнаказанными

крупных преступников. Где и когда правосудие

карало больших господ за то, что они разоряли своих

подданных. Если бы Оливьеру удалось путем разбоя

основать монархию, никто уже не посмел бы читать ему

никаких нотаций (IV, 15).

В словах головореза Оливьера и простодушного Симплиция

звучала горькая правда. Во времена Гриммельс-

гаузена вопрос о княжеском деспотизме стоял особенно

остро, поскольку Вестфальский мир, окончательно закрепивший

политическую и национальную раздробленность

Германии, сделал ее жертвой самого необузданного княжеского

своеволия. Гриммельсгаузен хорошо видел

страдания своей отчизны. Он видел, как расшатывались

общественные нравы, как произвол глумился над правом,

как феодальный партикуляризм превращал Германию

в глухие задворки Европы.

Сама жизнь ставила перед писателем трагический

вопрос: что же дальше? Какой должна стать обновленная

Германия? А то, что немецкие порядки нуждались в

решительном обновлении, это было, конечно, совершенно

ясно.

И Гриммельсгаузен делает попытку ответить на этот

вопрос. Только он облекает свой ответ в диковинную

фантастическую форму. Однажды в руки бравому Сим-

плицию, промышлявшему с отрядом солдат на большой

дороге, попал странный безумец, вообразивший себя всемогущим

богом Юпитером. Этого мнимого Юпитера неотступно

преследовала мысль о справедливом наказании

злых и сохранении достойных. Ради этого он торжественно

обещал Симплицию пробудить ото сна Немецкого

Витязя (Teutschen Held), который без помощи войск, не

разжигая губительной войны, силой своего волшебного

меча утвердит на земле справедливые порядки. Сильнейшие

крепости падут при его приближении, самые могущественные

монархи должны будут признать его власть,

и воцарится повсюду новая жизнь на радость богам и

людям. Без всякой помощи истребит сказочный Витязь

всех волшебников и волшебниц, убийц, ростовщиков,

воров, пройдох, распутников, блудниц и негодяев. Он соберет

со всех концов Германии отменно умных и нелицеприятных

мужей, из которых будет составлен немецкий

парламент. Он навсегда соединит воедино все немецкие

города и области, упразднит крепостное право,

вкупе со всеми таможенными пошлинами, налогами и

сборами. При новых порядках забудут люди о барщине,

о всякого рода тяжелых и разорительных повинностях,

о ростовщичестве и о войнах, и станет их жизнь более

блаженной, чем на Елисейских полях. И сойдут тогда

на немецкую землю все древние боги, проводить свою

жизнь в мире среди виноградников и плодовых садов.

И любезная поэтам гора Геликон 'водрузится посреди

Германии и будут, как прежде, обитать на ней музы, и

три грации осыплют немцев множеством удовольствий.

И великое изобилие воцарится в Германии. И отринет

тогда Юпитер греческий язык и будет он говорить только

на языке немецком. Что же касается до князей и

вельмож, которые привыкли помыкать народом и считать

себя солью земли, то Немецкий Витязь не будет с ними

особенно церемониться. Самых испорченных и недостойных

решительно покарает ом вместе с другими преступниками,

остальным же предоставит сделать выбор: тот,

кто любит свою отчизну и согласится жить жизнью

обычных граждан, сможет остаться в Германии, тех же,

кто отравлен ядом самодержавия, Немецкий Витязь

удалит из Германии вместе с их воинственными клевретами;

пусть они повелевают другими народами, оставив

в покое немцев, освобожденных от уз деспотизма и милитаризма.

Засим Немецкий Витязь обуздает турок, восстановит

Римскую империю и повелит в центре Германии

построить обширный город. В этой столице немецкого

государства он воздвигнет великолепный храм, украшенный

со всей возможной роскошью. Здесь же будет сооружена

грандиозная кунсткамера, наполненная всевозможными

редкостями, собранными со всех концов земли.

И будет каждый немец любить свою отчизну, будет он

образцом честности и добродетели, наподобие римлянина

Фабриция. И на всем земном шаре утвердится всеобщий

мир, не омрачаемый кровопролитными войнами

(III, 4) и религиозными разногласиями, ибо Немецкий

Витязь из множества враждующих между собой культов

создаст единую христианскую веру, основанную на заветах

древнего христианства. И тот, кто посмеет посягнуть

на религиозное единство народов, будет подвергнут суровым

карам, как опасный еретик и враг всеобщего мира

(Ш, 5).

Пламенным патриотизмом пронизаны политические

мечтания Гриммельсгаузена. В период глубочайшего политического

и социального упадка Германии, отражая

чаяния наиболее передовых демократических кругов,

Гриммельсгаузен грезит о национальном и государственном

единстве своей страны, об отмене крепостного права,

об упразднении деспотической власти князей, о всенародном

парламенте, о мире во всем мире, о гражданском

равенстве, о плодотворном труде под сенью справедливых

законов, о возрождении искусств, о преодолении церковного

фанатизма и религиозного антагонизма, который

такую мрачную роль сыграл в общественной жизни

Германии XVII века. По многим животрепещущим

вопросам своего времени Гриммельсгаузен обнаруживает

замечательную глубину и силу политической

мысли, необычную для немецкой литературы XVII века.

Правда, подчас Гриммельсгаузен вступает на ложный путь.

Он носится с обветшавшей идеей всемирной Римской

империи, давно уже осужденной всем ходом

исторических событий, надеясь в ней обрести залог

всеобщего мира.

Но в основе своей политические мечтания автора

«Симплициссимуса» безусловно соответствовали коренным

интересам демократических кругов тогдашней Гер-

мании и требованиям исторического прогресса. Любые слова о единой,

процветающей, миролюбивой, народной Германии

в тогдашних трагических условиях звучали как бред безумца,

одержимого диковинными фантазиями. По той же

причине место народа-преобразователя в утопии Грим-

мельсгаузена занимает сказочный Немецкий Витязь, который

все общественные проблемы решает с помощью

своего волшебного меча, выкованного для него божественным

кузнецом Вулканом. Но, может быть, если не в Германии, то где-нибудь в

другом месте живут все-таки люди, которые, несмотря на

царящее повсеместно зло, сделали попытку создать более

справедливые и достойные человека порядки? Грим-

мельсгаузен с радостью называет таких людей. Это —

анабаптисты, с которыми проворный Симплиций соприкоснулся

однажды в Венгрии. Не нашел Симплиций у анабаптистов ни гнева, ни зависти,

ни мстительности, ни вражды, ни высокомерия, ни

алчности, ни склонности к азартным играм или пляскам.

Все было здесь гармонично, и казалось, что людьми владела

только забота о достойном продолжении рода человеческого.

Все звали друг друга братьями и сестрами, и

с таким почтительным доверием относились один к другому,

что не было там поводов для разврата и супружеских

измен. Не случайно анабаптистская община попадает в поле

зрения Гриммельсгаузена. Когда-то во времена Т. Мюн-

цера движение анабаптистов представляло собой яркое

выражение крестьянско-плебейской оппозиции феодальным

порядкам. Эта оппозиция «требовала восстановления

ранне-христианского равенства в отношениях между

членами религиозной общины, а также признания этого

равенства в качестве нормы и для светского мира. Из

«равенства сынов божьих» она выводила гражданское

равенство и уже тогда отчасти даже равенство имуществ.

Народные песни и баллады XVI века

Хвалились вы заране

Ухлопать дичь в упор.

Эх, господа-дворяне,

Не крепок ваш дозор.

Не медлим мы с расправой,

Сведем свой счет кровавый.

(Пер. Н. Вильмонта)

Господь, теснителей казни!

Пусть черти в хворостины

Их примут в час кончины.

(Пер. Н. Вильмонта)

12 3 4 5 Следующая ⇒