ЯПОНСКИЕ УСПЕХИ И АМЕРИКАНСКИЕ ОГРАНИЧЕНИЯ – ПЕРВЫЙ РАУНД

⇐ ПредыдущаяСтр 16 из 53Следующая ⇒

Все больше опасаясь прекращения поставок нефти и других видов сырья из Соединенных Штатов, Токио начал бороться за самообеспечение промышленности и делать попытки избавиться от экономической зависимости от заокеанских поставщиков. Японскому обществу, даже школьникам, настойчиво внушалась мысль, что такие державы, как США, Великобритания, Китай и Нидерланды участвуют в заговоре с целью отрезать империю от источников сырья и тем самым задушить ее. Но с началом войны в Европе, особенно после майско-июньской кампании 1940 года, когда немецкая армия прошла по Бельгии, Нидерландам и Франции, сметая все на всем пути, положение Японии заметно упрочилось. Японские войска продолжали наступательные действия в Китае. И с крушением крупнейших, за исключением Великобритании, колониальных держав Западной Европы вся Восточная Азия оказалась действительно беззащитной перед лицом японской угрозы. Как бы подчеркивая эту угрозу, японцы внезапно потребовали резкого увеличения объемов поставок нефти из Ост-Индии, теперь подчинявшейся голландскому эмигрантскому правительству Нидерландов в Лондоне. Опасаясь того, что осажденная Великобритания выведет свои силы из Восточной Азии, Вашингтон принял роковое решение: он передислоцировал свой флот с баз на юге Калифорнии в Перл-Харбор на один из Гавайских островов – Оаху. В тот момент флот находился в районе Гавайских островов на маневрах и операцию провели без лишнего шума. Предполагалось, что этот шаг повысит решимость британцев и устрашит японцев.

Лето 1940 года стало поворотным пунктом в отношениях Японии и США. В июне в качестве основного направления дальнейшей экспансии Япония выбрала южное. Она запросила согласия нового коллаборационистского правительства Франции на то, чтобы направить свою военную миссию во французский Индокитай; потребовала от Ост-Индии гарантии поставок сырья военного значения; а также пригрозила войной Великобритании, если та не выведет свои войска из Шанхая и не перекроет маршрут поставок в Китай через Бирму. В этом же месяце Рузвельт ввел в свой кабинет в качестве военного министра Генри Стимсона. Стимсон был давно известен тем, что критиковал американский экспорт в Японию – по его мнению, американской внешней политике недоставало решительности. 2 июля 1940 года Рузвельт подписал „Акт о национальной обороне“, спешно принятый после нацистского вторжения в Западную Европу. Раздел VI этого документа предоставлял президенту полномочия контролировать экспорт; это должно было послужить рычагом регулирования поставок в Японию.

В Токио в свою очередь политики, желавшие избежать столкновения с западными державами, стремительно теряли почву под ногами. Одно из подразделений тайной полиции организовало заговор с целью убийства тех, кого считали сторонниками соглашения с Великобританией и Соединенными Штатами. В число жертв входил и премьер-министр. В июле заговор потерпел неудачу, но политическая тенденция сохранилась. В том же месяце был реорганизован японский кабинет, новым премьер-министром стал принц Ко-ноэ, военным министром – воинственный генерал Хидэки Тодзио по прозвищу „камисори“, т.е. „бритва“. Ранее он занимал пост начальника штаба Квантунс-кой армии в Маньчжурии, ответственной за провокацию на Южно-Маньчжурской железной дороге в 1931 году.

События, произошедшие в Токио и Вашингтоне фактически одновременно, во второй половине июля 1940 года еще более приблизили Японию и Соединенные Штаты к столкновению. Яблоком раздора снова стала нефть. Японцы усилили свое проникновение в Юго-Восточную Азию, что, по их мнению, должно было облегчить им достижение победы в войне с Китаем. Для поддержания поставок сырья на надлежащем уровне Японии необходимо было любым путем добиться получения дополнительных объемов нефти из Нидерландской Ост-Индии. Кроме того, она попыталась обеспечить ввоз из Соединенных Штатов авиационного бензина в объемах, значительно превышающих обычные, что встревожило Вашингтон. Рузвельт провел встречу со своими главными советниками 19 июля 1940 года. Указав на карту, висевшую во всю ширину комнаты, президент пояснил, что день за днем изучал ее и наконец пришел к „выводу, что единственный путь преодолеть мировые трудности“ состоит в прекращении поставок топлива странам-агрессорам, „в особенности запасов топлива, необходимых для ведения войны“. Входе последовавшего за тем обсуждения о необходимости подобного шага применительно к агрессорам в Европе разногласий не возникло. Однако вопрос о Японии вызвал резкий обмен мнениями о том, улучшит ли этот шаг обстановку или только ухудшит ее. Согласия достичь не удалось.

На следующий день Рузвельт подписал закон о создании флота на двух океанах с тем, чтобы Соединенные Штаты могли противостоять японской угрозе на Тихом океане, не отдавая Атлантику Германии. Так почему же, задавались вопросом некоторые, следует продолжать поставки топлива для японского флота? Министр финансов Генри Моргентау и министр обороны Стимсон выступали за принятие декларации, которая означала бы полное эмбарго на экспорт нефти в Японию. Но государственному департаменту, все еще опасавшемуся спровоцировать разрыв с этой страной, удалось добиться того, что документ приняли в такой редакции, согласно которой запрещение на экспорт касалось только авиационного бензина с октановым числом 87 и выше, а также некоторых видов железной руды и стального лома. Это не отразилось на запасах горючего для американской военной машины, так как для самолетов США использовался лишь бензин с октановым числом 100. Но запрет не повредил и японцам, поскольку их самолеты могли заправляться бензином с октановым числом ниже 87. И в случае необходимости уже в Японии можно было повысить октановое число топлива за счет „под-бавления“ к нему небольшого количества тетраэтилсвинца. Как выяснилось, за пять месяцев до принятия в июле 1940 года этой декларации Япония закупила в Соединенных Штатах бензина с октановым числом 86 на 550 процентов больше, чем обычно. И в силу вступило не эмбарго, а система лицензирования. Тем не менее Токио получил предупреждение об ожидавшей его в будущем опасности.

Расстановка сил была теперь ясна. 26 сентября 1940 года в ответ на японские действия в Индокитае и как бы предваряя близящееся заключение пакта Японии с Германией и Италией, Вашингтон ввел запрет на экспорт в Японию любого железного и стального лома, но не нефти. На следующий день Япония официально подписала тройственный пакт с Гитлером и Муссолини, еще крепче связав себя со странами Оси. „Военные действия в Европе, Африке и Азии являются частями единого мирового конфликта“, – заявил Рузвельт. Но для него война в Европе, угрожавшая самому существованию Великобритании, имела первостепенное значение, и поэтому он оставался приверженцем концепции „Европа в первую очередь“. Это означало экономию всех возможных ресурсов ради нужд Европы. У Рузвельта была еще одна причина для осторожности: до президентских выборов оставался лишь месяц, он выставил свою кандидатуру на третий срок, чего до него не делал никто, и не хотел в оставшиеся недели бросать вызов кому бы то ни было. Руководство армии и флота Соединенных Штатов, старавшееся избежать конфронтации с Японией, поскольку процесс расширения и переоснащения вооруженных сил был еще не завершен, также присоединилось к тем, кто выступал против введения нефтяного эмбарго. Тем временем японцы стремились скупить все запасы нефти, какие могли, а также буровое оборудование, резервуары-хранилища в разобранном виде и др. Британцы опасались, что, создав большие запасы этих материалов, Япония станет относительно невосприимчивой к любым экономическим санкциям, и пытались прекратить поток нефти в Японию. Однако Рузвельт и Халл сопротивлялись этим попыткам.

ТИХИЕ БЕСЕДЫ

Возможно ли было найти способ урегулирования, некое средство, которое позволило бы избежать войны и в то же время не оставлять Азию беззащитной перед угрозой со стороны Японии? Чем можно было бы пренебречь? Государственный секретарь Халл задавал себе этот вопрос снова и снова. В поисках ответа он начал в 1941 году неофициальные переговоры с новым японским послом – адмиралом Китисабуро Номура, бывшим министром иностранных дел. Встречи двух дипломатов происходили обычно по ночам в номере Халла в отеле „Уордман-Парк“ в присутствии лишь пары доверенных помощников. Каждый дипломат был воплощением своего общества.

Высокий седовласый Корделл Халл за свою долгую жизнь прошел путь от простого паренька из глухого местечка в штате Теннесси до государственного деятеля. Он был судьей в федеральном окружном суде, затем добровольцем участвовал в испано-американской войне, его избирали конгрессменом и сенатором. Осторожный, аккуратный, „склонный до мельчайших деталей тщательно анализировать рассматриваемые споры“ и по-своему непримиримый, он, заняв пост государственного секретаря в 1933 году, посвятил себя достижению одной главной цели: разрушению системы торговых ограничений, которое послужит созданию свободного мирового экономического порядка и укреплению мира во всем мире. И вот – все его труды идут прахом. Но Халл не собирался сдаваться. Он был готов снова и снова терпеливо исследовать каждую трещинку в американо-японских взаимоотношениях, чтобы найти какую-либо альтернативу полному разрыву. Он старался выиграть время.

Адмирал Номура пользовался большим уважением в японских политических и военных кругах. Умеренный политик, он разделял стремление Халла предотвратить конфликт. Во время Первой мировой войны Номура служил военно-морским атташе в Вашингтоне, где познакомился с заместителем министра военно-морского флота Франклином Рузвельтом. Когда они снова встретились в феврале 1941 года после прибытия японца в Вашингтон в качестве посла, Рузвельт приветствовал его как друга и настоял на том, что, обращаясь к нему, будет называть его „адмиралом“, а не „послом“. Номуре нравились Соединенные Штаты, здесь у него было много друзей, и он не хотел войны, но „его уста и сердце расходились во мнениях“. Он был лишь послом, а решения принимали другие. Несколько лет спустя, стараясь описать свои чувства в те напряженные дни, Номура сказал просто: „Когда рушится большое здание, одна колонна не может этому помешать“.

Начиная с марта 1941 года, Халл и Номура провели вместе множество вечеров, сорок или пятьдесят, анализируя возможные меры, которые предотвратили бы столкновение; вновь и вновь пытаясь найти точки соприкосновения, хотя внешнеполитическая ситуация совсем к тому не располагала. Во время переговоров Халл обладал несомненным преимуществом. Благодаря удачно проведенной операции, носившей кодовое название „Мэджик“, Соединенным Штатам и Великобритании удалось расшифровать сверхсекретный японский дипломатический код, известный как „Пурпур“. Таким образом, Халл имел возможность перед встречей с Номурой прочитывать инструкции токийскому послу, а после встречи – его отчеты. Американец никогда даже намеком не дал понять, что знает больше, чемему полагалось бы. В начале мая немцы информировали японцев, что Соединенные Штаты расшифровали их коды. Но Токио не принял известие во внимание, просто не поверив, что американцы способны на это.

Несмотря на успех „Мэджик“, Халл и его коллеги в Вашингтоне о многом не знали. Например, об обеспокоенности командования японского военно-морского флота тем, что в ходе вторжения в Ост-Индию и на Сингапур американский флот на Гавайских островах сможет нанести удар во фланг. В результате командование японского флота приступило к разработке плана дерзкой и крайне рискованной акции – внезапного нападения на Перл-Харбор.

ИГРА ЯМАМОТО – „БЕЗ СОМНЕНИЯ, МНЕ СУЖДЕНО ПОГИБНУТЬ“

Еще весной 1940 года командующий Объединенным флотом Японии адмирал Исороку Ямамото начал вчерне готовить план этой дикой, почти абсурдной авантюры. Он был наиболее дерзким, оригинальным и противоречивым из всех японских адмиралов; его уважали за храбрость и талант командира, хотя некоторые обижались на него за резкость. Он был низок ростом и широк в кости; весь его внешний облик и манера поведения свидетельствовали о недюжинной силе воли и решительности. Из всего личного состава Объединенного флота, состоявшего накануне Второй мировой войны на действительной службе, он единственный имел опыт участия в боевых действиях – во время Русско-Японской войны. В ходе цусимского сражения в 1905 году, когда японский флот одержал величайшую победу, он потерял два пальца на левой руке.

Ничто так не соответствовало духу стратегической концепции Ямамото -или его склонности к авантюрам, – как план атаки Перл-Харбор. В свое время он провел в Соединенных Штатах четыре года сначала как студент Гарвардского университета, затем как военно-морской представитель и атташе в Вашингтоне. Он прочел четыре или пять биографий Авраама Линкольна, регулярно выписывал журнал „Лайф“. Ямамото много путешествовал по Соединенным Штатам, знал страну и гордился тем, что понимал американцев. Он отлично сознавал, что Соединенные Штаты гораздо богаче природными ресурсами, и что по своим производственным возможностям Америка значительно превосходит его страну.

В самом деле, даже в ходе разработки плана нападения на Перл-Харбор Ямамото продолжал противоречить всей идее войны с Соединенными Штатами. Подобная война в лучшем случае будет делом очень рискованным, а вероятнее всего, проигрышным. Он принадлежал к тем офицерам флота, которые предпочли бы некий компромисс с Америкой и Великобританией. Он едко критиковал гражданских лидеров и армейское командование Японии и считал их частично ответственными за напряженность в отношениях с Соединенными Штатами. „Жалобы на экономическое давление со стороны Америки, – говорил он в декабре 1940 года, – напоминают мне бесцельные действия школьника, который стремится лишь к удовлетворению своих ближайших потребностей или даже минутных прихотей“. Он высмеивал ультранационалистов и шовинистов, увлеченных „кабинетными рассуждениями о войне“ и мистическими фантазия ми, но имевших весьма смутное представление о реальных затратах и жертвах, которых требует война.

Кроме того, значительное влияние на мнение Ямамото оказал его взгляд на нефтяной фактор. Ямамото уделял особое внимание топливным проблемам Японии в целом и флота в частности, он основательно их изучил. Он вырос в префектуре Ниигата, одном из районов нефтедобычи (хотя и в небольших масштабах) на территории Японии, и в его родном городе Нагаока были сотни крошечных предприятий, вырабатывавших масло для светильников. В Америке Ямамото убедился, что промышленный мир переходит с угля на нефть и что будущее – за авиацией, даже для военно-морских сил. Остро ощущая уязвимость Японии в вопросе с нефтяными поставками, как командующий Объединенным флотом (третьим по численности в мире), он настоял, чтобы корабли проводили учения только в прибрежных водах Японии. Причина – экономия топлива. Ямамото был настолько озабочен нефтяной проблемой, стоявшей перед страной, что даже субсидировал, к раздражению своих сослуживцев, эксперименты по получению нефти из воды.

Однако, какие бы сомнения адмирал ни испытывал, он оставался пламенным патриотом, до глубины души преданным императору и своей стране. Он верил в избранность японцев и в их особую миссию в Азии, был готов выполнить свой долг. „Воевать с Соединенными Штатами – все равно, что воевать со всем миром, – восклицал Ямамото. – Но решение принято. Поэтому я сделаю все, от меня зависящее. Без сомнения, мне суждено погибнуть“.

Если уж Япония вступит в войну, считал Ямамото, то необходимо сделать это“решающим ударом“, постараться выбить Соединенные Штаты из состояния равновесия, вывести их из строя, обезопасив себя в Юго-Восточной Азии. Отсюда внезапное нападение на Перл-Харбор. „Когда я изучал русско-японскую войну, наиболее глубокое впечатление на меня произвел тот факт, что в самом начале наш флот осуществил ночную атаку на Порт-Артур, – заявил он в начале 1941 года. – Это была самая замечательная стратегическая инициатива из когда-либо рассматривавшихся в ходе войны“. „Наиболее прискорбным, -добавил он, – было то, что, осуществляя атаку, мы не шли напролом“. Его собственный план атаки Перл-Харбора – „в самом начале войны нанести смертельный удар флоту противника“ – был выработан в конце 1940 – начале 1941 года. Целью было не только „решить судьбу войны в самый первый день“, разгромив флот США на Тихом океане, но и подорвать дух американского народа.

Для успеха операции „Гавайи“ – такое название она получила – было необходимо многое: соблюдение секретности, первоклассная разведка, великолепная координация, высокие технические возможности, внедрение разнообразных технических новшеств, в том числе создание новых авиационных торпед и новых методов дозаправки в море, самозабвенная преданность делу, а также подходящие погодные условия. Однако уже в начале 1941 года, несмотря на секретность, дипломатический представитель Перу сообщил послу США Грю о циркулировавших в Токио слухах о том, что Япония готовит нападение на Перл-Харбор. Грю передал об этом в Вашингтон, но его предупреждение проигнорировали. Американские чиновники просто не могли поверить, что такое дерзкое нападение вообще возможно. Более того, чиновники военно-морского министерства и государственного департамента были изумлены тем, что такой опытный посол, как Грю, мог серьезно воспринять подобную ерунду.

ЭМБАРГО

С апреля по июнь 1941 года в правительстве США продолжались жаркие споры о прекращении экспорта нефти в Японию и замораживании японских фондов в Соединенных Штатах, большинство которых использовалось для закупки нефти. Державы Оси и Америка явно шли к конфронтации. 27 мая 1941 года президент Рузвельт объявил о введении в стране „неограниченного чрезвычайного положения“. Его целью, пользуясь словами одного из советников, было „напустить на всех страху“, показать, что стремление стран Оси к мировому господству представляет реальную опасность. Непосредственно после этого Гарольд Иксе, только что назначенный координатором нефтяной промышленности своей собственной властью, запретил вывоз нефти в Японию. Ее поставки в восточные районы Соединенных Штатов сокращались вследствие проблем с транспортировкой, и поэтому экспорт, в особенности в Японию, все больше раздражал общественное мнение. Однако действие этого распоряжения не распространялось на побережье Мексиканского залива и западное побережье.

Разгневанный президент отменил распоряжение Икеса, что привело к взаимным обвинениям. „Такого удобного момента для того, чтобы прекратить поставки нефти в Японию, как сейчас, больше не представится, – защищался Иксе. – Япония настолько поглощена тем, что происходит в России, и как это может отразиться на Сибири, что неспособна на какие-либо враждебные действия в отношении Нидерландской Ост-Индии. Такой шаг, как введение эмбарго на вывоз нефти в Японию, будет самым популярным из всех, какие вы можете предпринять, причем во всех регионах страны“.

„С меня достаточно и вашего шага, предпринятого 23 июня, когда вы рекомендовали немедленное прекращение отгрузки нефти в Японию, – саркастически отвечал Рузвельт. – Дайте мне знать, если это, конечно, останется в вашем ведении, как этот шаг повлияет на чувствительность весов, с помощью которых японцы будут решать, куда нанести первый удар – по России или по Нидерландской Ост-Индии“. Заодно он преподал Икесу небольшой урок из области конституционного права, заявив, что вопрос экспорта в Японию „определяется не необходимостью сохранения запасов нефти, а является проблемой внешней политики и, как таковой, находится в компетенции президента и действующего под его руководством государственного секретаря“.

Обиженный недружелюбным тоном писем, полученных от президента, Икес заявил о своей отставке, однако – лишь с поста координатора нефтяной промышленности, но не министра внутренних дел. Но Рузвельт, как уже часто делал в прошлом, отказался ее принять. „Вы опять за свое! – укоряет президент в письме от 1 июля. -…я не проявлял к вам никакого недружелюбия и полагаю, что лишь жаркая погода заставила вас воспринять мой тон как недружелюбный! “ Далее он пишет, что „среди япошек наблюдается самая настоящая потасовка… они пытаются выбрать, куда бы им прыгнуть“. И добавляет: „Как вы знаете, для нас чрезвычайно важно поддерживать мир на Тихом океане чтобы контролировать Атлантику. У меня просто не хватит флота на оба океана, и любая маленькая заварушка на Тихом океане означает, что для Атлантики останется меньше кораблей“.

„Потасовка“, о которой упоминает Рузвельт, была вызвана внезапным нападением Германии на Советский Союз, что активизировало обсуждение в Япо нии важного стратегического решения: продолжать ли экспансию в южном направлении или, воспользовавшись успехами Гитлера, напасть на Россию с востока и обеспечить себе „кусок“ Сибири. С 25 июня по 2 июля высокопоставленные чиновники в Токио яростно спорили, какому варианту отдать предпочтение. Наконец судьбоносное решение было принято: отложить какие-либо действия в отношении Советского Союза и сконцентрировать все усилия на южном направлении; попытаться обеспечить контроль над всем Индокитаем, что необходимо для дальнейших операций в Ост-Индии. Японцы сознавали, что оккупация Южного Индокитая наверняка спровоцирует американцев на введение полного нефтяного эмбарго, а это согласно заявлению генерального штаба военно-морского флота – „вопрос жизни и смерти для империи“. Но даже угроза войны с Великобританией и Соединенными Штатами не остановила бы Японию в ее стремлении к поставленной цели.

Имея расшифровки японской корреспонденции, в Вашингтоне знали о важных дебатах и до некоторой степени об их результатах. „После оккупации Французского Индокитая, – говорилось в одном из перехваченных сообщений, -следующей в нашем списке идет… Нидерландская Ост-Индия“. На заседании кабинета 18 июля 1941 года. Рузвельту сообщали, что, по всей вероятности, через несколько дней японцы нападут на Южный Индокитай.

„Я бы хотел задать вопрос, на который вам, хотите вы того или нет, придется дать ответ, – сказал президенту министр финансов Моргентау, – что вы собираетесь предпринять на экономическом фронте против Японии в том случае, если она пойдет на этот шаг? “

„Если мы прекратим все поставки нефти, – ответил Рузвельт, – то тем самым мы вынудим японцев напасть на Нидерландскую Ост-Индию, а это будет означать войну на Тихом океане“.

Но он не упомянул, что, если бы Япония пошла на этот шаг, то он бы поддержал иную форму экономических санкций – замораживание японских финансовых активов в Соединенных Штатах, что существенно ограничило бы возможности Японии по приобретению нефти. Даже Халл, совершенно больной и в полном упадке сил, позвонил с курорта, чтобы присоединить свой голос к сторонникам усиления контроля над экспортом – без ввязывания в войну с Японией.

Великобритания выразила свою озабоченность тем, что тотальное эмбарго может способствовать ускорению подготовки Японии к наступлению на южном направлении, а британцы были далеко не уверены, что Вашингтон готов к возможным последствиям, в том числе и к войне. Но в Вашингтоне введению новых ограничений сопротивлялись только командования армии и флота, которые готовились к операциям в Атлантике и Европе и старались выиграть как можно больше времени для подготовки и развертывания.

24 июля 1941 года по радио сообщили, что японские военные корабли вошли в бухту Камрань и что с контролируемого ими острова Хайнань на юг отплыла дюжина военных транспортов с целью оккупации Южного Индокитая. В тот же день Рузвельт, принимая посла Номуру, предложил объявить Индокитай нейтральным. Он заявил, что до сих пор, несмотря на „ожесточенную критику“, предотвращал все попытки прекратить экспорт нефти в Японию только для того, чтобы не дать японцам повод для нападения на Ост-Индию. Это привело бы, указал он, в конечном счете к прямому конфликту с Соединенными Штатами. И ясно дал понять, что „после этого нового шага, предпринятого Японией в Индокитае“, он уже вряд ли сможет противостоять внутреннему давлению относительно ограничения экспорта нефти в Японию.

Нужное средство было уже под рукой. Рузвельт не хотел введения полного эмбарго. Он хотел закрутить гайки, но не насовсем, а лишь, как он сам выразился, „на день, на два“, пользуясь гибким экономическим инструментом применительно к конкретным обстоятельствам. Его целью было держать Японию в состоянии максимальной неопределенности, но не подталкивать ее к пропасти. Президент считал, что сможет использовать нефть как инструмент дипломатии, а не как спусковой крючок, нажав на который можно развязать войну. Он не хотел, как заявил британскому послу, вести две войны одновременно. Программу, которая соответствовала президентской цели, предложил заместитель государственного секретаря Самнер Уэллес. Согласно ей поставка нефти сохранялась на уровне 1935-1936 годов, но запрещался экспорт любых ее сортов или нефтепродуктов, на основе которых может быть произведен авиационный бензин. Экспортные лицензии вводились бы на все виды экспорта нефти. Вечером 25 июля правительство США объявило о замораживании всех японских финансовых активов в Соединенных Штатах. Для любых операций с замороженными фондами, включая покупку нефти, требовались лицензии, т.е. правительственные разрешения. 28 июля Япония начала давно ожидавшееся вторжение в Южный Индокитай, т.е. сделала еще один шаг к войне.

Новая американская политика не предполагала полного прекращения вывоза нефти, по крайней мере открыто, но в результате предпринятых мер получилось фактически полное эмбарго. Основную роль в этом сыграл помощник государственного секретаря по экономическим вопросам Дин Ачесон, один из немногих высших чиновников государственного департамента, выступавших за тотальное эмбарго. После консультации с министерством финансов он превратил указ от 25 июля в полный запрет на высвобождение замороженных фондов, необходимых японцам для покупки нефти. „Была ли у нас политика или нет, у нас было состояние дел, – заявил Ачесон позднее. – Впредь до дальнейших распоряжений так и будет продолжаться“. С начала августа из Соединенных Штатов в Японию нефть больше не поставлялась.

„Мы должны действовать так же решительно, как и США, – заявил британский министр иностранных дел Энтони Идеи. И британское, и голландское эмигрантские правительства были совершенно сбиты с толку американской политикой. Великобритания все же ввела замораживание и эмбарго, прекратив поставки с Борнео. Так же поступила Нидерландская Ост-Индия.

К концу июля 1941 года Япония завершила оккупацию Южного Индокитая. „Сегодня по их помрачневшим лицам я понял, что они всерьез взялись за дело, – сообщил посол Номура в министерство иностранных дел в Токио после очередной встречи с американскими чиновниками, состоявшейся 31 июля. – Следует ли мне указать вам, господа, что, по моему мнению, необходимо безотлагательно принять какие-либо примирительные меры“. Министр иностранных дел в резкой форме отверг озабоченность посла. После японской агрессии в Индокитае и последовавшим за этим замораживанием японских фондов в Америке – что на практике означало нефтяное эмбарго – начался обратный от счет времени. Как Номура позднее сказал Халлу, „японское вторжение в Южный Индокитай в конце июля… повлекло за собой… меры по замораживанию, что в свою очередь означало фактическое эмбарго и вызвало в Японии ответную реакцию и, следовательно, дальнейший рост напряженности“.

Но эмбарго само по себе не означало неминуемой конфронтации. По существу, для США, а также для Великобритании и Нидерландов это пока был единственный способ выразить свое отношение к японской агрессии в Юго-Восточной Азии и нацистскому вторжению в Советский Союз. Соединенные Штаты оказались перед перспективой стать единственной свободной территорией между Европой и Азией, находящимися под контролем стран Оси. Вот почему Рузвельт пытался использовать свой нефтяной рычаг. Для японцев, однако, это было последнее звено в цепи „окружения“ враждебными державами. Токио отказывался признать, что он изрекает пророчества, которые сам же и выполняет. Эмбарго было результатом четырех лет японской военной агрессии в Азии. Япония сама себя загнала в угол: единственная нефть, доступ к которой был для ее безопасен, находилась в ее собственных недрах. Никаких иных источников пополнения запасов нефти в случае прекращения поставок из Америки и Ост-Индии у Токио не было. Чтобы продолжать войну, необходимо было начинать войну.

„МЫ НЕ В СОСТОЯНИИ ВЫДЕРЖАТЬ ЭТО“

Поначалу командование японского военно-морского флота проявляло по отношению к конфронтации с Соединенными Штатами значительно большую осторожность, чем армейское командование. Но после объявления эмбарго положение стало иным. Позднее один японский адмирал заявил: „В отсутствие поставок нефти линейные корабли и все прочие боевые суда были бы не чем иным, как пугалами“. Начальник генерального штаба военно-морского флота адмирал Осами Нагано в своем докладе императору подчеркнул, что нефтяных резервов Японии, если их не пополнять, хватит не более чем на два года.

Паническое настроение, царившее в японских внешнеполитических кругах, хорошо отразилось в секретных сообщениях, направленных новым японским министром Тейдзиро Тойода послам Японии в Берлине и Вашингтоне: „Торговые и экономические отношения Японии с третьими странами, подчиняющимися Англии и Соединенным Штатам, постепенно становятся все более напряженными, и мы больше не в состоянии этого выдержать, – писал он 31 июля 1941 года. – Поэтому наша империя в целях сохранения самого ее существования должна принять меры по обеспечению поставок сырья из южных морей. Наша империя должна немедленно разбить все укрепляющуюся цепь окружения, которая куется под руководством и при участии Англии и Соединенных Штатов, действующих как коварный дракон, претворяющийся спящим“.

Совершенно иначе события виделись Корделлу Халлу. Больной и уставший, Халл находился на лечении в Уайт-Салфер-Спрингс. „Японцы стремятся к военному господству практически над половиной мира… Ничто не в состоянии остановить их, кроме силы“, – сказал он по телефону заместителю государственного секретаря Уэллсу. Однако Халл стремился отсрочить то, что казалось неизбежным: „Вопрос в том, как долго мы сможем маневрировать в данной ситуации, ожидая пока военные действия в Европе не завершатся“. В Токио посол Грю видел ситуацию слишком ясно. „Порочный круг ответных мер на ответные меры, – писал он в своем дневнике. – Facilis descensus averno est [Легок путь в преисподнюю (лат.)]. Трудно сказать, как предотвратить это движение по наклонной плоскости, или как далеко все это зайдет пока в мире не произойдет что-то неожиданное, что в корне изменит ситуацию. Очевиден вывод о неизбежности войны“. К этому времени мощные экскаваторы уже рыли бомбоубежища по периметру вокруг императорского дворца в Токио.

В последнюю минуту обе стороны предприняли дипломатические усилия по предотвращению конфронтации. Заручившись поддержкой некоторых кругов командования военно-морского флота, премьер-министр принц Коноэ поднял вопрос о своей вероятной встрече с Рузвельтом. Возможно, он мог напрямую обратиться к американскому президенту. Коноэ даже был готов отвергнуть союз с Гитлером в рамках Оси ради достижения соглашения с американцами. Обеспокоенные придворные круги поддержали идею Коноэ. „Весь комплекс стоящих перед Японией проблем сведен к одному очень простому вопросу, а именно – нефти, – заявил премьеру в частной беседе лорд-хранитель печати Коити Кидо. -Возможно, что Япония не сможет победить в войне с Соединенными Штатами“.

Сам император благословил миссию Коноэ. „Я получил от командования военно-морского флота разведывательные данные о полном эмбарго на экспорт нефти, введенного Америкой против Японии, – сообщил император принцу Коноэ. – Ввиду вышеизложенного встреча с президентом должна состояться как можно быстрее“. Коноэ предложил провести свою встречу с Рузвельтом не где-нибудь, а в Гонолулу. Сначала президент заинтересовался предложением и даже ответил, что вместо Гонолулу встречу лучше провести в Джуно на Аляске. Но Халл и государственный департамент энергично воспротивились такому нарушению дипломатической процедуры. Американцы не понимали, что это последняя ставка Коноэ в надежде избежать столкновения, они больше не доверяли японцам и не верили, что Коноэ может предложить нечто новое. Кроме того, Рузвельт не желал выглядеть сторонником компромисса с агрессором; он не хотел, чтобы „Джуно“ вошло в словари наравне с „Мюнхеном“. Никакой пользы от встречи с Коноэ без предварительного соглашения не было. Полученные с помощью „Мэджик“ перехваты подтверждали, что японцы намерены продолжать экспансию. Поэтому он с присущим ему талантом двусмысленности не дал ни согласия, ни полного отказа на проведение данной встречи.

„ЗАПАСЫ ИСТОЩАЮТСЯ ДЕНЬ ОТО ДНЯ“

В Токио 5-6 сентября 1941 года на совещании у императора крупнейшие японские сановники формально попросили дозволения открыть военные действия, хотя все еще обсуждались возможности разрешения конфликта дипломатическим путем. И снова главной движущей силой стала проблема нефти. „На данный момент нефтяной вопрос является слабейшим звеном оборонной мощи империи, – указывалось в материалах, подготовленных для совещания. – С течением времени наши возможности ведения войны будут уменьшаться, а наша империя будет становиться все более беспомощной в военном отношении“. Время уходит, твердили императору высокопоставленные военные. „Важнейшие военные запасы, включая нефть, -заявил начальник штаба военно-морского флота, – истощаются день ото дня“.

„Как долго будут продолжаться военные действия в случае японо-американской войны? “ – спросил император начальника штаба армии. „Операции в Южно-Тихоокеанском бассейне могут быть завершены примерно через три месяца“, – ответил тот. „Вы, генерал, были военным министром, когда начался китайский инцидент, и… тогда вы информировали трон, что инцидент завершится примерно через месяц, – резко возразил император. – Несмотря на ваши уверения, генерал, инцидент не завершен и сейчас, спустя четыре долгих года боев“. Генерал пытался оправдаться тем, что „обширные тыловые области Китая не позволили завершить операции согласно заранее составленному плану“. „Если китайский тыл настолько обширен, – парировал император, повышая голос, – то Тихий океан бескраен“. Как может генерал „быть уверен, что кампания завершится через три месяца? “ Начальник штаба, понурив голову, ничего не ответил. Начальник штаба флота адмирал Нагано выступил в защиту генерала. „Япония – пациент, страдающий серьезной болезнью, – сказал он. – Необходимо быстро принять то или иное решение“. Но император так и не получил ясного ответа, выступают ли его советники за дипломатическое или за военное решение проблемы.

На следующий день, когда встал тот же вопрос, начальники штабов армии и флота снова хранили молчание. Император выразил сожаление, что они не готовы отвечать. Затем он извлек из своего одеяния листок бумаги и прочел вслух стихотворение своего деда императора Мейдзи:

„Ведь все в этом мире братья,

Отчего же в нем постоянный беспорядок? “

В зале воцарилась тишина – все благоговейно молчали. Затем поднялся адмирал Нагано и со словами, что к военной силе прибегнут лишь тогда, когда с помощью иных средств эту задачу решить не удастся. Совещание закрылось „в атмосфере беспрецедентной напряженности“.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒