Семинары и трансперсональные структуры

⇐ ПредыдущаяСтр 19 из 26Следующая ⇒

Современная психотерапия ввела в практику различные формы групповой работы. Отчасти это вызвано тем, что, вопреки мнению непрофессионалов, наведение группового транса достигается легче, чем при индивидуальной работе. Однако эта работа максимально генерализована. Поэтому структурная психосоматика с ее принципиальной ориентацией на конкретное человеческое существо, в целом, выступает против всевозможных массовых «оздоровительных сеансов», «групп психотренинга», «групповой психокоррекции» и т. д.

Вместе с тем, учебные и учебно-практические семинары стали основной формой обучения и пропаганды для всех новых медицинских, психологических и родственных школ и направлений. Так происходило и происходит с НЛП и различными телесно-ориентированными методиками. Так происходило и происходит и со структурной психосоматикой, начиная еще с того времени, когда только закладывались ее базовые положения, а самого названия не существовало.

В ходе таких семинаров обычно проводились показательные сеансы терапии, и было отмечено, что часто достигаются очень хорошие результаты. Разумеется, такие показательные сеансы всегда были сугубо индивидуальной работой, которая проводилась публично, однако воздействие их и на других участников семинара было несомненным. Одновременно было замечено, что разъяснение пациентам базовых положений концепции и метода структурной психосоматики благоприятно влияет на результаты работы.

Учебные и учебно-практические семинары всегда проводились в достаточно узком кругу; при десяти-пятнадцати участниках, однако их снижение до четырех-шести человек позволило придать им совершенно новое качество - групповой терапевтической работы, которая при этом сохранила все преимущества работы индивидуальной. Выяснилось, что при таком количественном составе, когда, кроме того, терапевт знакомится с проблемами и статусом участников до начала семинара, а во время него при необходимости проводит дополнительную индивидуальную терапию, именно коллективная работа в значительной степени способствует усилиям терапевта: она усиливает корректирующее воздействие, формирует благоприятную атмосферу, обеспечивает необходимую мотивацию. Более того, оказалось, что в рамках такого семинара часто нет необходимости использовать специальные техники: работу со знаковыми системами, телесными метафорам, сведение логических уровней и т. д., такой семинар представляет собой самостоятельную технику работы.

Он строится как учебно-практическое мероприятие. Семинарским занятиям предшествуют индивидуальные собеседования будущих участников с терапевтом, в ходе которых выясняются важные для дальнейшей работы обстоятельства: проводится первичная калибровка, выясняются проблемы пациента, его мотивация и желательные (ожидаемые) «правила игры»[70], его образовательный уровень, определяются и четко обозначаются рамки взаимоотношений в ходе семинарских занятий.

Последнее очень важно: семинар не только выглядит как «нормальное обучение», но действительно является таковым; одна из целей терапевта - раскрыть суть концепции и метода структурной психосоматики, передать участникам новые для них методы мышления и тем самым способствовать их «личной эволюции». Эта цель ставится явно и ясно. Другая цель: коррекция, терапия как таковая - подразумевается. Разумеется, она понятна и пациентам, но присутствует как бы незримо. Это «дополнительная выгода» для них. На самом деле пациент часто с самого начала стремится получить именно терапевтическую помощь - в первую очередь, и лишь во вторую очередь - знания, однако он чувствует себя комфортнее в рамках сценария «ученик-учитель», чем в рамках сценария «больной-врач». Снятие запретов, внутренних ограничений, противодействия, продиктованных социальными и культуральными стереотипами, очень важно, и в этом случае достигается как бы само собой. С другой стороны, именно при такой работе мы ясно видим, что задачи и конечные цели обучения и коррекции очень близки между собой, они едва ли не тождественны в том случае, когда речь идет о создании (педагогике) и воссоздании (терапии) полноценной человеческой личности, т. е. о «личной эволюции». Терапия или коррекция переходит в педагогику, а последняя из директивной указующей дисциплины превращается в наставничество (в истинном смысле этого слова), продуктивное и свободное обеспечение предпосылок личностного развития, которое происходит не внешней силой, а волей и трудом самого человека. Мы имеем в виду отношения, в чем-то схожие с традиционной системой «гуру-шишья парампара». Эти отношения во многом неформальны и более свободны, чем «школьные», но при этом обладают собственной внутренней дисциплиной, собственной - и очень определенной - строгостью. Самое важное, что ведущий семинара ни в коем случае не чиновник (подобно школьному учителю) и не гипнотизер; «укротитель» он - помощник или, лучше сказать, проводник, так сказать, профессиональный егерь, помогающий профану «выследить зверя». Конечно, отношения внутри такого семинара в общем случае не достигают уровня «гуру-шишья парампары», в том смысле, что ведущий не берет на себя ответственность учителя (гуру) по отношению к ученику (парампара), а ученик, в свою очередь, не перепоручает всецело свою волю учителю. Такие взаимоотношения тоже могут возникнуть, но они вовсе не обязательны и не являются видовым признаком данной техники.

В условиях малого семинара (когда «лечение» = «обучение»), явственно проявляется важнейшая терапевтическая установка структурной психосоматики: терапевт не может заменить своей волей волю пациента и не может подчинить своей работой его собственную корректирующую работу в процессе пересоздания структуры личности. Структурная психосоматика категорически возражает против традиционного сценария манипулирования, когда пациент рассматривается как абсолютно пассивная вещь, подлежащая ремонту. В ее представлениях терапевт - не манипулятор, не «часовщик», а проводник, учитель, даже «зеркало»... - его роль «только» в том, чтобы раскрыть перед пациентом его проблемы, указать путь их решения и помочь на этом пути, взять за руку и повести, но не насильно переставлять ноги. Таким образом мы и приходим к заявленному тождеству «лечение=обучение». Разумеется, «лечение» и «обучение» представляют собой разные виды деятельности (наряду с такими видами, как «игра», «труд» и т. д.), и все же они очень близки, а в идеологии всех видов альтернативной медицины и педагогики почти тождественны. Действительно, здесь «лечение», «исцеление» - это, прежде всего, «обучение искусству быть здоровым», а «обучение» - это «излечение», «исцеление» отношений от жесткой заданности. И в случае болезни, и в случае «незнания» или, точнее, «невежества» (т. е. «неоформленности», «неотесанности», «загрязненности сознания» и т. д.) состояние «инь», являющееся отклонением от природной предрасположенности, врожденных качеств, должно быть переведено в состояние «юань», а уже затем - личными усилиями - в состояние «ян». Для перехода от «инь» к «юань» необходим «целитель», «учитель», «наставник». Для перехода от «юань» к «ян» необходимы уже только собственные усилия - здесь никто не может помочь, возможно лишь указание направления движения.

В традиции все это понималось очень четко. Определение в Православии духовника как «лекаря человеческих душ» не случайно. Очень любопытно описание начального периода жизни Парсифаля в романах Кретьена де Труа и Вольфрама фон Эшенбаха (связь между легендами о Граале и эзотерической традицией не подлежит сомнению). Парсифаль растет в «дикости» в полном смысле этого слова: мать, которая боится потерять его, искусственно изолирует сына от всего, что могло бы привести его на путь рыцарских подвигов, который предначертан ему по крови. Однако Парсифаль, встретив в глухом лесу, где «воспитывается», рыцаря, отправляется в странствие, почувствовав глубочайшую внутреннюю тягу к этому. Но он, в полном смысле слова, «невежественен» (в куртуазном лексиконе рыцарского романа это определяется как «лишенный вежества»), что приводит его к ряду тяжелейших ошибок, чуть не ставших роковыми. В ходе странствий он должен сперва образовать самого себя, и только после этого сможет проникнуть в волшебный замок св. Грааля - Мунсельвеш. Этот замок и его хозяин, таинственный Король-рыболов, недостижимы не потому, что далеки (в первый раз Парсифаль встречает Короля-рыболова в самом начале своих странствий, но он просто неспособен осознать значение такой встречи), а потому, что соискатель должен быть готов к достижению. Аналогичным образом в буддизме махаяны сансара (профанический плен бытия) тождествен нирване (истинный его плен), и лишь «загрязненность» сознания не позволяет человеку переживать нирваничность окружающей жизни, он оказывается погружен в сансару, т. е. в страдание.

Таким образом, «дикость», «невежественность» не могут рассматриваться как «естественность» - они должны быть «образованы» или «исцелены», «инь» должно перейти в «юань». Телесный недуг, душевная «детренированность» (невладение элементарными приемами самоконтроля и психотренинга), духовная невоспитанность - все это явления одного плана, которые должны быть преодолены путем «лечения=обучения». Здесь «лечение» - дальнейшее развитие принципа гигиены (от гигиены «внешней» к гигиене внутренних органов и систем организма и самого образа жизни), а «обучение» - та же гигиена психического и духовного уровней организации.

Итак, учебно-практический семинар оказывается одной из терапевтических техник. Содержание занятий сводится к изложению различных аспектов структурной психосоматики во всех ее преломлениях; оно примерно соответствует содержанию этой книги. Форма предельно свободная, но при этом ведущий не должен ни на минуту выпускать происходящее из-под контроля. Обычно каждое занятие начинается с краткого повторения к предыдущих тем, когда необходимо установить, во-первых, степень погружения участников в материал, т. е. насколько они поняли уже пройденное и - что главное -насколько владеют им в практическом смысле (иногда следует отказаться от дальнейшего изложения, осветив пройденную, но не понятую и не воспринятую в виде навыка тему с другой стороны - лучше добиться хоть малого, но истинного успеха, чем удовлетвориться обилием информации, облетающей с умов слушателей, как шелуха, буквально через несколько часов после ее предъявления), а во-вторых, выяснить, какой отклик в их собственной структуре возник в связи с этим. Это очень важная фаза. Иногда несколько слов, сказанных кем-либо из участников, меняют планы терапевта - теперь он ориентируется на высказавшего их человека и целенаправленно воздействует на него, уловив, что для этого наступил подходящий момент. Вслед за вступительной фазой наступает фаза изложения нового материала. Здесь очень важно уметь преподнести каждую мысль с разных точек зрения и разных позиций, учитывая особенности всех участников: их модальность, жизненный опыт, структуру, склонности, образовательный ценз и т. д. Кто-то лучше воспринимает сказанное через формально-математическое представление (так было с И.), кто-то - через графическое (например, Р. О.), кто-то - через своеобразные формулы-афоризмы, через игру слов и т. д. Очень хорошо работают примеры из области культурального опыта человечества, из литературы, истории, биографические примеры, и передача традиционных представлений с расширением их подобия друг другу и психосоматическим идеям. Приходится по нескольку раз излагать одно и то же, но в разных видах - именно так мы строили и эту книгу. Скажем, излагая концепцию логических уровней сознания, необходимо ввести их, исходя из всех возможных предпосылок: через когнитивные вопросы, через физиологию и признаки транса, через графические представления, через модель Глобального взаимодействия, через феномены времени и скорости прохождения ощущений, через понятия центра осознания и вектора внимания, через традиционное представление о чакрах и «телах» человеческого существа и т. д.; наконец, через собственные ощущения участников - их необходимо «провести» по логическим уровням настолько глубоко, насколько это возможно в каждом конкретном случае. В этом, последнем, т. е. в приобретении собственного опыта, и заключается видовая особенность учебно-практического семинара, его коренное отличие от лекции. Эта особенность и делает его не только учебным, но и терапевтическим мероприятием.

Действительно, чего мы добиваемся и в ходе реализации других терапевтических методик? Во-первых, погружения человеческого существа на глубинные уровни, к истокам самого себя, к незамутненным и неискаженным волениям ядра. Это само по себе способно привести к обновлению структуры на сущностных основах, к ее пересозданию. Если же и глубинные уровни (даже уровень самоидентификации) содержат обширные зоны искажений, то мы, во-вторых, добиваемся исправления дефекта, заполнения пробела, т. е. проводим соответствующую коррекцию.

Это же самое происходит и на семинаре. Прежде всего, мы достигаем устойчивого раппорта, основанного на взаимодействии по сценарию «ученик-учитель», на совместном постижении нового. Во-вторых, мы погружаем участников семинара в состояние глубокого транса состояние, даже когда речь не идет собственно о логических уровнях сознания; наконец, мы обучаем новым методам мышления, даем представления о структуре, структурных феноменах, «личной истории», «личной эволюции», о дефектах и принципах их коррекции. Все это, в целом, уже корректирует личность, даже без специальной работы, направленной на каждого конкретного человека.

Здесь имеет смысл подчеркнуть, что понятие «логические уровни сознания» является центральным во всем концептуальном корпусе структурной психосоматики и, соответственно, важнейшей практической целью семинаров в их «учебной ипостаси». Является научение участников погружаться на глубинные логические уровни и устойчиво пребывать на них, оперируя сознательно соответствующими категориями и приемами мышления. Уже это можно считать предпосылкой коррекции, и в ряде случаев, собственно коррекцией, однако условия работы в малых семинарах позволяют на фоне глубокого транса и готовности к терапевтическому воздействию (она формируется как результат практически закрепленного знания основ структурной психосоматики) провести индивидуальную работу, четко ориентированную на конкретные проблемы и особенности структуры данного человека.

Такая работа, как мы видим, может начинаться уже на стадии предварительного обсуждения пройденного, она может вестись во время изложения нового материала, и ей, по большей части, посвящена третья, заключительная фаза семинарского занятия - свободное обсуждение темы занятия. В ходе такого обсуждения участники излагают свои мысли относительно услышанного, задают вопросы, приводят примеры, предъявляют проблемы и т. д. Общение предельно свободно по форме, но оно должно быть, тем не менее, предельно управляемо терапевтом по содержанию, общему направлению и канве своего развития.

Обычно терапевт еще перед занятием планирует корректирующее воздействие; он знает, кто из участников будет объектом индивидуальной работы, в чей адрес он направляет все вербальные и невербальные воздействия. Семинар приобретает следующую структуру: терапевт-пациент (участник семинара, в отношении которого проводится целенаправленная индивидуальная работа) - аудитория (другие ученики; их роль не пассивна: они своим присутствием и своими реакциями усиливают воздействие терапевта, выступают как своеобразные редакторы). Однако реальные условия терапии, конкретика человеческих обстоятельств и развитие процессов пересоздания структуры часто вносят изменения в планы терапевта - он должен, ориентируясь на реакции участников, выбирать момент воздействия и его форму оптимальным образом и работать с тем пациентом, кто наиболее готов к корректирующему воздействию. Такое воздействие может осуществляться с применением элементов других техник: техники разделения травматической склейки, работы с телесными метафорами или со знаковыми системами - или через предъявление неожиданных примеров, новых мыслительных схем, разбор конкретных случаев, традиционных систем, культуральных реалий и т. д. В данном случае само обучение, оставаясь таковым для других участников семинара, для адресата корректирующего воздействия становится терапией. Часто терапия не ограничивается рамками собственно семинара - для завершения коррекции проводятся специальные индивидуальные сеансы, но и они не выпадают из общего контекста, из ткани семинарской работы и сохраняют черты сценария «ученик-учитель».

Итак, семинар позволяет: а) провести подробнейшую калибровку пациента, детальный анализ его структуры в самых разных контекстуальных зонах; б) постепенно приучить его к операциям в состоянии транса, подготовить к техникам структурной психосоматики, ввести в круг ее идей, представлений и методов, научить ориентироваться в ее терминологии. Он обеспечивает благоприятную атмосферу взаимного доверия, а мотивация пациента поддерживается благожелательным отношением других участников. Все это позволяет работать в сложных случаях с высокой эффективностью. Однако, техника семинара, как и любая другая, вовсе не универсальна. Она предъявляет определенные требования к пациенту (это - в первую очередь, способность работать в условиях учебно-практического мероприятия, определенный образовательный ценз, соответствующие мотивации и т. д.) и, разумеется, к терапевту. Обратимся к конкретным примерам.

В случае С. Н. погружение в область структурного дефекта - первичной травматической склейки - произошло во время семинара, на втором занятии цикла. Терапевт планировал на этот день индивидуальную работу именно с этим участником группы, но его реакции были неожиданными. Речь шла о знаковых системах, о содержании этого понятия[71], в качестве примера терапевт описал и продемонстрировал приемы работы с рисунками, с произвольным прямоугольником и точкой (как в случае А.).

Внезапно С. Н. заметил, что вспомнил или, точнее, начал вспоминать обстоятельства своей детской психотравмы. Но он находился в это время в глубоком трансовом состоянии - на пятом логическом уровне.

Высказывания С. Н., казалось бы, не имели никакого отношения к теме занятия, но были вполне понятны терапевту и содержательно, и структурно. Этот пациент обращался за помощью в связи со своими телесными проблемами. В ходе первого ознакомительного сеанса были выявлены характерные зажимы в области низа живота и определен круг характерных личностных проблем: напряженные отношения с матерью, связанные с детским воспоминанием, которое все время ускользало от С. Н., аномальная агрессивность, подкрепленная соответствующими убежденческими схемами, которые декларировались даже с некоторым вызовом, наркомания. Одновременно выяснилось, что С. Н. интересуется вопросами психологии и традиционными психотехниками. Ему было предложено участвовать в семинаре - таким образом _он и оказался в группе.

Итак, С. Н. заявил, что начинает вспоминать обстоятельства психотравмы: он вспомнил, как капризничал, как мать пыталась утихомирить его, а затем оставила одного среди незнакомых людей, вспомнил свой страх (позже он заметил, что подобные по силе эмоции не переживал больше никогда в своей жизни), затем следовал провал, и он помнил себя уже вместе с матерью, которая пыталась успокоить его. Это было через несколько часов. Эти часы все еще оставались вне зоны осознания и, вместе с тем, одна только мысль о них повергла С. Н. в панический ужас, в крайне нересурсное состояние.

В этой ситуации терапевту пришлось менять свои планы. Он предполагал работать с С. Н., но в рамках знаковых систем, а теперь переключился на иную технику. Во-первых, было необходимо вывести С. Н. из нересурсного состояния, обратить его к конструктивной работе. Это было сделано очень быстро, когда терапевт отметил, что проникновение С. Н. в «темную зону» собственными усилиями - это большая удача, свидетельствующая, кроме всего прочего, о силе его характера и присущей ему жизненной активности; теперь необходимо идти дальше и выяснить все до конца. После этого С. Н. заявил, что он чувствует связь «темной зоны» с зажимом в области живота и своими частыми ангинами, хотя это и кажется ему странным и нелогичным. Здесь терапевту пришлось изменить тему занятия и перейти к травматическим склейкам. Дальнейшая работа велась в этой технике - зона первичной психотравмы была полностью вскрыта и проработана.

На этом этапе терапевт сосредоточился на детском травматическом опыте С. Н., его структурных последствиях: первичной травматической склейке и телесном выражении последней - зажиме в области Манипуры. Работа со вторичными патологическими стратегиями: повышенной агрессивностью С. Н. и несущностной зоной уровня убеждений, сформировавшейся вокруг них, - проводилась на другом занятии. Оно было специально спланировано вокруг подробного и широкого обзора культуральных, социальных и исторических примеров, связанных с вопросами социального поведения, с проблемой «общество-личность». Упрощенно говоря, рассматривался вопрос, может ли быть успешной и эффективной позиция агрессивного одиночки, действует ли на практике принцип «человек человеку - волк», достигает ли цели поведение, основанное на «праве сильного». Эти рассуждения велись в рамках общей темы занятия: «Несущностные имплантированные карты и социальные стереотипы»; причем формой занятия был открытый обмен мнениями. Работа продолжалась несколько часов, но своей цели терапевт достиг. Между прочим, в завершение сеанса С. Н. отметил, что «на самом деле» никогда до конца и не верил в правильность своих взглядов, но придерживался их по принципу: «Пусть это ошибка, но это - моя ошибка; я так поступаю, и будь что будет». Теперь он понимал, что его агрессия была защитной реакцией, не позволявшей развиваться первичной патологической стратегии, приводившей к тяжелому телесному страданию. Подобная реакция достаточно характерна. Сколь бы обширным ни был структурный дефект (даже если он приобретает характер «ложного центра», «ложного Я»), воления ядра всегда ощущаются личностью наподобие некой «точки отсчета», «истинного горизонта». Все же подобная интроспекция не должна вводить нас в заблуждение - если пациент заявляет, что «всегда знал» о неистинности собственных убеждений, то это происходит лишь потому, что к моменту такого заявления терапия продемонстрировала ему чуждость этой зоны его структуры. Что же касается позиции «Я так поступаю, и будь что будет», то она говорит о наличии в этой контекстуальной зоне пробела - человек не умеет пока поступать иначе, у него нет истинных карт, и, хотя ложность прежних очевидна, этому еще нечего противопоставить.

В ходе сеанса терапевт специально спланировал и спровоцировал межличностную конфликтную ситуацию, подобную тем, которые разрешались С. Н. раньше в русле встречной агрессии. Контекст семинара и отношения «учитель-ученик», а также готовность терапевта к возможной реакции пациента и отзеркаливание малейших изменений в его поведении не позволили развиться агрессивному ответу — тем не менее, никаких болезненных ощущений не возникло. В этот момент терапевт резко прервал ход дискуссии и обратил внимание С. Н. на это обстоятельство. Было подчеркнуто, что, поскольку первичная травматическая склейка разрушена и вся патологическая стратегия, связанная с болезненным спазмом в области живота «вычищена» из его структуры, С. Н. лишен необходимости прибегать к каким-либо аномальным поведенческим ходам и должен теперь научиться жить нормальной социальной жизнью.

Здесь С. Н. и высказал свое давнее сомнение в справедливости собственных убеждений, добавив, что это сомнение побуждало искать его другой выход - и таким выходом были наркотики. Вопросу наркотиков было посвящено еще одно занятие, но в данном случае мы не можем утверждать, что был достигнут устойчивый успех, - для этого у нас было слишком мало материала[72].

К моменту семинара С. Н. уже около девяти месяцев не употреблял никаких наркотических средств. Подобные ремиссии бывали у него и прежде, а общий «опыт» наркотической зависимости в данном случае составлял более десяти лет. Данное пристрастие обставлялось в сознании С. Н. целым рядом убежденческих схем. Можно сказать, что он исповедовал «культурную наркоманию», как некоторые исповедуют «культурное пьянство»: следил за своим состоянием, за качеством потребляемых препаратов, время от времени ложился в частную клинику для гемосорбции и восстановительной терапии. Само потребление наркотиков обставлялось определенным ритуалом, причем С. Н. предпочитал считать себя не просто наркоманом (к таковым он относился отрицательно), а своеобразным исследователем «глубин психики». Отметим, что это характерно для большой группы наркоманов, так сказать, «интеллектуального типа». Другой пациент, С. Г., говорил, что его привлекает не сам «кайф», а процесс приготовления «зелья», - по его утверждению, это «подлинная алхимия». На этом основывалось утверждение «да, я наркоман, но не такой, как большинство» и пренебрежительное отношение к потребителям готового героина. Истинный смысл любой эстетизации, героизации или интеллектуализации очевиден - это все те же имплантированные несущностные убежденческие схемы, обосновывающие для личности присутствие в ее структуре соответствующего дефекта - наркомании - и соответствующей патологической стратегии - наркотической зависимости. Все люди этой группы, известные авторам, пробовали самые разнообразные наркотические и психотропные средства, но предпочтение отдавали опиатам кустарного изготовления, неоднократно лечились и даже попадали в тюрьму в связи с «наркоманскими» статьями, но возвращались к наркотикам, оправдывая себя аргументами убежденческого характера.

Употребление опиатов представлялось им «благородным кайфом», «аристократическим занятием» и т. д. В последнее время стали предъявляться и аргументы, основанные на книгах Карлоса Кастанеды. Здесь мы ненадолго отойдем от основной темы и сделаем небольшое отступление.

Сторонники наркотиков и в особенности психотропных веществ, галлюциногенов читают Кастанеду только в этом контексте. Для них крайне привлекательной представляется концепция, проповедующая возможность «личной эволюции» путем применения микселина, дурмана и других подобных средств, хотя «учение дона Хуана» вовсе не сводится к этому.

Вместе с тем, мы должны констатировать, рискуя вызвать неудовольствие большого количества кастанедианцев, что учение их кумира вовсе не безопасно и в достаточной степени сомнительно в самых различных своих элементах. Его неустранимый недостаток - вырванность из общего контекста индейской культуры, механическое перенесение ее реалий в совершенно иные реалии - индустриального общества конца XX века. С точки зрения структурной психосоматики, это та же имплантация, но не на уровне личности, а на уровне культуры современного западного общества.

Вот что пишет в своей статье о Карлосе Кастанеде известный современный философ-эзотерик Рам Тамм: «Основным качеством работ Кастанеды, повсеместно признанных бестселлерами уже со времени выхода в свет его первой книги, является их большая суггестивность. Его книги буквально приковывают внимание читателя: взывая к самым естественным сантиментам, они в то же время предлагают как бы жемчужину эзотерической мудрости, по которой так тоскует множество людей во всем мире. Более того, многие принимают работы Кастанеды как книги наставлений для использования этой мудрости на практике, надеясь с помощью чудотворной магии яки разрешить все жгучие проблемы человеческого существования. И венец всего - это то, что историю рассказывает не какой-нибудь индийский или китайский мудрец из забытого прошлого, а их современник, ученый, специализирующийся в антропологии. Он задает дону Хуану те же вопросы, которые хотел бы задать читатель, пытается критически анализировать свои переживания; он не верит, он рационалист и скептик; он все желает проверить на опыте, чтобы узнать действительную ценность того, через что ему приходится проходить. Однако со временем подобные попытки оканчиваются неудачей, и в конце концов мы видим, как прежде важничающий, позитивистски настроенный западный человек медленно превращается в колдуна яки, в «человека знания», для которого нет разницы между реальностью и сном... натурфилософские взгляды которого основываются, в первую очередь, на магической практике и силе суггестивного воображения. Это как раз та метаморфоза, которую хотели бы пережить многие западные люди, чтобы вернуться к гармоническому «золотому веку» ранней цивилизации, оставив позади все невзгоды и разочарования современного существования. Это то, чего многие в этом мире пытаются достичь с помощью религии, наркотиков, искусства, философии, различных социальных движений и даже насилия. И вдруг появляется живой пример (который, между прочим, так основательно «стер свою личную историю», что жизнь его уже стала мифом), и люди любой ценой стремятся поверить ему, как если бы это было их единственным «кубическим сантиметром шанса». В целом, книги Кастанеды оказались захватывающими, инакоборческими боевиками по отношению к западному позитивному стилю мышления, они в значительной мере помогли заполнить вакуум практического мистицизма, который в самом деле стал проблемой в западном мире».

Сказанное очень легко разобрать в терминах структурной психосоматики. Наличие в культуральной структуре западного общества существенного пробела (мы можем назвать это традиционным образом - «кризисом духовности») приводит к легкой имплантации в эту науку всевозможных несущностных конгломератов - социально-политических, поведенческих, псевдомистических и т. д. С точки зрения механизма такой имплантации, содержательная сторона этих имплантантов не имеет значения; это может быть псевдоязыческая идеология нацизма, «культурная наркомания» или учение Кастанеды, причем, если некоторые из этих имплантантов в любых условиях несомненно несущностны, то другие, в другой социальной структуре в ряде своих элементов, могут оказаться вполне истинными.

Для индейца, живущего в условиях родового строя, поиски духа-помощника (сопряженные с огромными трудностями - постом, отшельничеством и т. д.), вполне естественны. Так же естественно для обитателя мексиканской сьерры, например, современного индейца-уиголя, живущего по обычаям и укладу предков, совершать переходы до 500 км в поисках галлюциногенного кактуса пейотля, терпеть голод и жажду. Кактус нужен ему не для экспериментов над собой, не для заполнения душевной пустоты. Он используется один раз в году на священном ритуале в церемониальном центре племени (Тунике), куда за сотни километров стекаются все уиголи. Здесь они становятся участниками сверхъестественной мистерии, цель которой - воссоздать, как они верят, обстановку, необходимую для обновления жизни на земле, дать новую жизнь богам и творимому - в который уже раз - их миру.

Согласитесь, что есть огромная разница между юношей-индейцем, который, истощенный многодневным постом, претерпевающий все трудности и опасности одиночества, всеми силами стремится обрести «тайного помощника», без чего не может стать «человеком», полноправным членом собственного народа, между паломником-уиголем, претерпевающим голод и жажду в пустыне в поисках «духовного сердца « не ради самореализации, но для того, чтобы его племя могло в очередной раз восстановить связь с Нашими Предками, в мистическом ритуале обновить дряхлеющую Вселенную, и западным человеком, участником семинара по «магии древней Мексики». Он заплатил свои пятьсот долларов, принял ванну в гостиничном номере и только что съел гамбургер - теперь он вправе ожидать, что его научат, как «двигать точку сборки» и «стирать личную историю»... Он может позволить себе быть фанатиком.

Рам Тамм резюмирует: «Само учение профильтровано в книгах Кастанеды через традиционную привычку позитивного «описания мира», и драматизм в большей степени возникает за счет эмоций и воображения автора. Поэтому этим писаниям нельзя доверять, как источнику оригинального учения или как практическому руководству по магии яки. Однако многие читатели (особенно в Восточной Европе, где вакуум мистицизма ощущается особенно остро) склонны принимать книги Кастанеды как Евангелие и - что еще хуже - подвергаются соблазну потреблять наркотики в надежде на развитие магических сил. Из-за упомянутых выше причин результаты, как правило, бывают очень грустными, потому что максимум, чего западный человек сможет достичь такой практикой, - это открыть себя всевозможным видам социального психоза и встать на путь духовной деградации».

Здесь следует отметить очень важный момент, свойственный имплантации на любом уровне - на уровне личности или общества, безразлично: имплантант по сравнению с исходной формой, сущностной для какой-то иной структуры, всегда профанирован, искажен. Это вполне естественно - ведь он вырван из структуры, лишен многочисленных связей с ней, а для лучшего «приживления» снабжен чуждыми себе элементами, которые могут помочь ему укорениться на новом месте. Он везде маскируется подо что-то, чем на самом деле не является, он как кукушкино яйцо, подброшенное в чужое гнездо. Случаи излечения здесь единичны и весьма показательны - они связаны с «личной эволюцией» личности, с «внезапно» возникающим ощущением «мне это больше просто не надо». Пациент Л. именно так и описывал свои переживания: «Однажды утром я понял, что это мне больше просто не надо». Он неоднократно и безуспешно лечился, а после самостоятельно принятого решения не употребляет наркотики уже двадцать лет. Похожее переживание испытал и А. И., который отказался от наркотиков под воздействием личных мотивов (любовь и женитьба) и воздерживается от них уже пятнадцать лет. В обоих случаях «внезапное решение» явилось конечным результатом большой внутренней работы, повлекшей за собой качественный скачок. В терминах структурной психосоматики мы можем определить это как «личную эволюцию» и «структурную пересборку».

Как минимум, личности здесь необходимо заполнить пробел структуры, который прежде заполнялся наркоманией, - заполнить сущностными убежденческими схемами. Разумеется, это редко можно сделать только путем личных усилий и никогда - только под внешним воздействием, без собственной внутренней работы.

В случае С. Н. терапевт постарался разрушить именно убежденческие схемы, сформированные вокруг наркотической зависимости и представляющие ее в качестве некоего «духовного деления», «странствия», «занятия для избранных». Работа велась, опять-таки, с привлечением обширного культорологического и исторического материала. Разбирались традиционные взгляды на проблему наркотиков и массовые стереотипы, существующие по поводу этих взглядов. Темой занятия было «Чакровая система и измененные состояния сознания». Центральным тезисом был известный тезис авторитетов йоги: «Наркотики действительно «раскрывают» те или иные чакры и открывают путь к другим планам существования, но это суррогатное средство, не сравнимое с путем духовного совершенствования и к тому же очень опасное»[73].

В ходе занятия, которое также строилось как свободная дискуссия, С. Н. признал: «Да, действительно. Наркотики - это замена, паллиатив истинного развития, нет и не может существовать «культурной наркомании»». Тогда он высказал следующее утверждение: «Я понимаю теперь, что просто обманывал себя, приукрашивая собственную слабость, но мне нравится наркотическое состояние, и поэтому я возвращаюсь к наркотикам вновь и вновь».

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒