Предыстория военной психологии. Военно-психологические идеи в военном искусстве полководцев прошлого

Всякая область научного знания, претендующая на звание само­стоятельной науки, должна пройти своеобразный «тест», заклю­чающийся в том, чтобы проверить себя на соответствие ряду требований. К числу важнейших требований относятся: наличие собственного объекта, предмета, категориального аппарата, вы­явленных закономерностей. В какой мере военная психология отвечает этим требованиям? Что она изучает, посредством каких методов? Каково место военной психологии в системе современ­ного научного знания? Для того чтобы получить ответы на эти вопросы, следует вкратце остановиться на анализе пути, прой­денном отечественной военной психологией в своем становлении и развитии.

Военная психология — это наука, имеющая огромное прошлое и короткую историю. Она прошла сложный, противоречивый, полный драматизма и коллизий путь становления.

В процессе развития военно-психологического знания можно _выделить два периода: 1) период вызревания военно-психологиче-_ских идей в военном искусстве полководцев и 2) период развития роенной психологии в ранге науки. Мы рассмотрим их в данном и следующем подразделе этой главы. Начнем с первого периода.

Сегодня уже непросто поверить в то, что современная психо­логия с ее гуманистическими принципами, ориентацией на рас­крытие и реализацию глубинных возможностей человеческой лич­ности и общества, с ее самоотверженным поиском наиболее эф­фективных средств вспомоществования человеку в сохранении его психического и телесного здоровья, появилась и сформировалась во многом благодаря запросам боевой практики войск, потребно­стям войны.

Неосознаваемые попытки использовать «психологический фак­тор» в противоборстве с противником, по всей видимости, име­ли место еще в доисторические времена, когда первобытное об­щество стало распадаться на племена и появилась необходимость силовыми методами делить с неприятелем территорию, добычу, женщин и др. Основными психологическими средствами воздей­ствия доисторического человека на врага были инстинктивные реакции угрожающего поведения, доставшиеся ему от животных предков: устрашающая мимика, угрожающие крики, жестикуля­ция, движения и др.

В более поздние времена в ряде племен психологическое давле­ние на противника усиливается за счет нанесения боевой рас­краски на лица и тела воинов, использования в качестве элементов одежды шкур диких животных (тигров, леопардов и др.), перьев сильных и умных птиц, что должно было свидетельствовать об обладании качествами, схожими с качествами этих животных.

В последующие исторические периоды к устрашающей внеш­ней атрибутике добавились расцветка и форма доспехов (напри­мер, рога на шлеме), изображения грозных диких зверей, драко­нов на знаменах, щитах, доспехах и т.п.

Нередко для оказания психологического воздействия и введения противника в заблуждение использовались животные (слоны, тиг­ры, быки, козы и др.). Известны факты, свидетельствующие о том, что некоторые народы, учитывая определенные этнические и религиозные особенности древних египтян, успешно использо­вали против них кошек. Воины противоборствующей стороны при­вязывали животных к щитам или несли с собой в бою. А поскольку кошки у египтян почитались как священные животные, поддан­ные фараона не смели стрелять в их сторону, боясь нанести им вред.

В качестве средства психологического воздействия на неприя­теля практиковалось применение групповых гортанных криков и кличей, шумовых эффектов (удары оружием по щитам, бой бара-

 

 

банов, вой боевых труб) и использования огня. Например, есть сведения о том, что печенежские воины имели большие трубы в виде бычьих голов, в которые они трубили во время боя, и рев этих труб был ужасен. В войсках среднеазиатских правителей также применялись мощные духовые инструменты, вызывавшие страх у тех воинов, которые не были знакомы с источником звука.

В течение многих столетий огонь являлся наиболее сильным психотравмирующим средством. Свидетельства его широкого при­менения в ходе боевых действий имеются как в эпической лите­ратуре (например, в древнеиндийском героическом эпосе), так и в исторических источниках. Известно, что еще до нашей эры ки­тайцы использовали в целях поражения противника и слома его воли к сопротивлению огнесмеси на основе селитры. Нередко огонь применялся и как средство введения противника в заблуждение.

Стремясь усилить психологический эффект боевого примене­ния огня, наши предки создавали различные составы. Широкую известность получил так называемый «греческий огонь». Его при­менение не раз вызывало животный страх и паническое бегство противника с поля боя. Неслучайно киевский князь Святослав, готовясь к войне с Византией и стремясь предотвратить негатив­ные психические явления в своем войске, особо интересовался «огненными триерами» — судами с огнеметательными установками.

История приписывает создание этого мощного и до сих пор остающегося секретом оружия механику Каллиникосу. Истори­ком Феофаном описывается факт передачи рецепта этой зажига­тельной смеси византийскому императору для применения про­тив арабов, осаждавших Константинополь в 673 г. Первоначально огнесмесь помещалась в закрытый сосуд, который с помощью катапульты, баллисты (до 800 м) или вручную выбрасывался на войска противника. При соединении с воздухом после разруше­ния сосуда огнесмесь возгоралась, прилипала к телу, доспехам воинов, сооружению, кораблю и прожигала их. В некоторых свиде­тельствах сообщается, что потушить горящий предмет было крайне сложно, так как при соединении с водой горение лишь усиливалось. Византийцы придумали более совершенные средства метания «грече­ского огня»: специальные трубы, соединенные с мехами, сифо­нами, насосами. Здесь устрашающий эффект «живого» огня до­полнялся страшным грохотом, издаваемым метательной машиной.

Современники и очевидцы свидетельствуют, что одно лишь упоминание о «греческом огне» наводило на людей ужас и лиша­ло самообладания. Он в течение многих веков считался суперору­жием, готовился в тайных лабораториях и считался важнейшим государственным секретом Византии [76, с. 252 — 258].

В глубокой древности практиковалось применение психоло­гических средств, воздействующих на обонятельную систему и выводящих противника из строя без нанесения ему физических

_потерь. Так, в помещения, обороняемые неприятелем, забрасы­вались комки смрадно дымящегося войлока и других веществ, издающих при горении нестерпимый запах.

Уже в военных формированиях варваров, а еще в большей степени _в греческих и римских войсках последнего столетия до н. э. психо­логические знания не только стихийно, случайно, фрагментарно используются полководцами, они все теснее вплетаются в боевую практику, иногда выделяются в качестве самостоятельного сред­ства достижения победы над врагом, а в ряде случаев рассматри­ваются в качестве основного оружия. Задолго до наступления но­вой эры отдельные военные и государственные деятели видели в психологическом знании самое мощное, безотказное, эффектив­ное средство достижения военных целей.

Психологическим содержанием постепенно пронизывается древняя дипломатия, она становится все «более изощренной и изворотливой», доводится «до совершенства искусство правдопо­добной лжи», наполненное «медленно действующим ядом дружест­венных намерений, внешне бескорыстного корыстолюбия, ра­душных объятий», оборачивающихся вдруг смертельными тисками [85, с. 128].

В процессе совершенствования этих средств постепенно осу­ществлялся переход от обычной лжи, уловки, обмана — к военной хитрости как системе мероприятий по введению противника в заблуждение, от разовых обращений полководцев к воинам — к систематическому психологическому влиянию на подчиненных, от тренировки отдельных качеств воинов — к системе их боевой подготовки.

Система тотального управления стратегически важной инфор­мацией сложилась в Средние века в Византии. Вот как об этом образно пишут В.В.Карагалов и А.Н.Сахаров в книге «Полко­водцы Древней Руси»: «Сотни опытных чиновников, в том числе переводчиков со всех языков, плели паутину интриг, составляя хитроумные наказы послам. Многочисленные купцы и миссионе­ры неустанно следили за союзниками и врагами, искали болевые точки на теле страны, где их принимали радушно и миролюбиво». «•..Для приема иноземных послов был разработан сложный и тща­тельно продуманный ритуал». Их встречали на границе, везли по самой длинной и неудобной дороге, чтобы внушить мысль о труд­ности военного похода на Константинополь. Месяцами держали в специальных дворцах на правах то ли гостей, то ли пленников. Перед послами стройными рядами маршировали полки, казав­шиеся бесчисленными. На самом деле это были одни и те же вои­ны, периодически менявшие одежду и оружие. Страны и племе­на, находившиеся вокруг границ Византии, умело натравлива­лись друг на друга. Так, печенегов постоянно натравливали на рус­сов, для того чтобы последние не могли совершать дальние похо-

 

ды, боясь оставить тылы степнякам. Вероломство, изощренная ложь были возведены в ранг государственной политики. Обман против­ника почитался за доблесть, которой гордились и которую стави­ли в пример потомкам.

Многие из применяемых приемов трудно оценить с помощью современных нравственных критериев и, по-видимому, этого де­лать не следует. Потому что критерии, оторванные от конкретно­го исторического времени, лишь искажают картину событий.

На ранних этапах истории искусство управления психически­ми состояниями, мыслями и поступками людей совершенствова­лось и хранилось как тайное оружие жрецами, шаманами, поли­тическими и военными деятелями Шумера, Вавилона, Египта, Китая, Древней Греции, Рима, Руси и других государств. Затем оно постепенно «врастало» в военное искусство наиболее талант­ливых полководцев, в отдельных случаях складываясь в более или менее систематизированное знание. Военно-психологические зна­ния строились на фундаменте более широких философско-психо-логических представлений того времени о мире, человечестве, человеке, войне. Отсюда «хранители секретов военного дела и воин­ского искусства — выдающиеся полководцы, воины-мудрецы, мастера — становились одновременно носителями глубинных зна­ний о мире, высших ценностей и идеалов культуры» [257, с. 11].

В давней истории военно-психологического искусства разных народов содержится бесценный материал для сегодняшней бое­вой психологической практики.

Предысторией военной психологии явилась деятельность вы­дающихся полководцев, которые в конкретных исторических ус­ловиях занимались подготовкой войск к войне, руководили ими в бою и, следовательно, стояли перед необходимостью понять и учесть роль психики воина в бою. «Совокупность взглядов полко­водца о воинах, их качествах, реакциях, путях воздействия на них, взглядов, выработанных самостоятельно или усвоенных из опыта других, — это и была по существу эмпирическая военная психология, никем не обобщаемая, развивающаяся стихийно и передававшаяся от поколения к поколению в виде традиций об­щения с личным составом» [252, с. 7].

Многочисленные и интересные примеры практического при­менения психологических познаний в военном деле содержатся в эпических и историко-художественных произведениях, устных преданиях разных народов, исторических трактатах, относящихся к глубокой древности. Наиболее ранние описания их связаны с боевой практикой народов Древней Греции.

Так, в гомеровских «Илиаде» и «Одиссее» описываются факты психологической мобилизации воинов, внимательного изучения военачальниками психологических возможностей противника, запугивания неприятеля, применения военной хитрости и др.

Большую известность получила психологическая акция со зна­менитым «троянским» конем. Именно глубокое знание психологи­ческих особенностей троянцев, в частности их любви к лошадям, оружию, позволило Ахиллу предложить спрятать в деревянном коне, подаренном защитникам неприступной Трои, группы воинов, ко­торые ночью, выбравшись из «коня», открыли ворота города.

Александр Македонский говорил, что «изучение " Илиады" — хорошее средство для достижения военной доблести». Список «Илиады», исправленный Аристотелем и известный под названи­ем «Илиада из шкатулки», он всегда имел при себе, храня его под подушкой [178, с. 368].

Величайшим произведением классической военно-психологи­ческой литературы древнего Китая является труд китайского мыс­лителя и полководца Сунь Цзы «Искусство воевать», написанный около 500 лет до н.э.

Сунь Цзы (6 — 5 вв. до н.э.) исходит из базисного положения о том, что искусство воевать имеет жизненную важность для госу­дарства. Оно является вопросом жизни или смерти, дорогой к спасению или к гибели. Великий китайский мыслитель почти 2500 лет назад указывал, что в основе военного искусства, дости­жения победы над противником лежат тесно связанные между собой факторы как материального, так и духовного порядка.

По мнению Сунь Цзы, всякая война основана на обмане. Из этого следует, что «когда вы можете нападать, показывайте вид, что не в состоянии нападать; действуя, вы должны притворяться бездействующим; когда вы находитесь близко от противника, за­ставьте его думать, что вы далеко; когда вы от него далеко, вы должны заставить его думать, что вы близко. Показывайте при­манку, чтобы соблазнить противника. Сделайте вид, что у вас бес­порядок и сокрушите его» [233, с. 483]. По существу эта краткая формула составляет сердцевину современных представлений об искусстве введения противника в заблуждение.

Армию противника труднее взять в плен, чем уничтожить ее. Отсюда следует, что сражаться и уничтожать врага во всех сраже­ниях — не является высшим воинским мастерством; высшее мас­терство состоит в том, чтобы сломить сопротивление врага, не прибегая к сражению. «Искусный вождь покоряет неприятельские войска без боя; берет неприятельские города, не прибегая к оса-Де; побеждает королевства без длительных операций в поле». Как бы в назидание полководцам будущих эпох, Сунь Цзы заклинает: «Не повторяйте тактику, которая вам уже раз доставила победу, Но приспосабливайте свои методы к бесконечному разнообразию обстоятельств» [233, с. 70 — 72].

Красной нитью через весь труд проходит идея о том, что по­беждает в войне тот, кто: 1) знает, когда надлежит сражаться, а когда следует воздержаться от боя; 2) знает, как следует действо-

 

вать меньшими и превосходящими противника силами; 3) чья армия от солдата до командования воодушевлена одним и тем же духом; 4) кто, подготовившись сам, ждет, когда врага можно бу­дет захватить неподготовленным; 5) кто обладает военными спо­собностями и кому не мешает государь.

Автором трактата даются конкретные рекомендации по управ­лению психологическим состоянием и поведением личного со­става: «Тщательно изучайте состояние ваших людей и не переоце­нивайте его», «держите свою армию в постоянном движении», «ставьте своих солдат в положения, из которых нет выхода, и они предпочтут смерть бегству», «смотрите на ваших солдат как на своих детей и они пойдут за вами в огонь и в воду; смотрите на них как на своих любимых сыновей, и они будут стоять за вас насмерть», «запретите обращать внимание на предзнаменования и не предавайтесь суеверным сомнениям», «принцип, по которо­му управляют армией, состоит в том, чтобы показать образец храб­рости, которого все солдаты должны достигнуть».

В трактате содержатся указания на важность и необходимость психологического воздействия на противника, преследующего цели: «как забить клин между фронтом и тылом врага; как поме­шать взаимодействию между его крупными и мелкими подразде­лениями; как помешать хорошим войскам спасти плохие, а офи­церам соединиться со своими солдатами» [233, с. 100— 105].

Выдающимся психологом-практиком проявил себя легендар­ный полководец Александр Македонский (356 — 323 гг. до н.э.). В основе его таланта полководца-психолога лежат знания, полу­ченные от его персонального воспитателя Аристотеля. Отец Алек­сандра Филипп, пригласив великого философа и психолога в на­ставники своему сыну, выделил для их занятий специальную рощу около Миезы.

Плутарх считает, что Александр благодаря учителю усвоил не только учения о нравственности и государстве, но приобщался и к тайным, более глубоким учениям, которые философы называ­ли «устными» и «скрытыми» и не предавали широкой огласке. Александр живо интересовался медицинскими знаниями и даже практиковал оказание помощи своим друзьям.

Став во главе македонского войска, Александр проявил себя эвристически мыслящим, волевым, способным к неординарным решениям человеком. Так, на ропот подчиненных о том, что в Македонии существует закон не выступать в поход в месяц десия, он приказал назвать этот месяц вторым артемисием.

Когда прорицатель в последний день месяца предсказал ему, что он возьмет осажденный город Тир к концу месяца (а Алек­сандр не верил в такую возможность), он приказал считать этот день не тридцатым, а двадцать восьмым. Одновременно он так организовал сражение, что прорицание сбылось.

Его неординарность проявилась и в известной истории с Гор­диевым узлом¹.

Александр глубоко знал психологию солдата, пользовался не­пререкаемым авторитетом у своих подчиненных и делал многое, чтобы подкрепить этот авторитет, так как знал, что вера в полко­водца — важнейший фактор мотивации боевой активности вои­нов, механизм психического заражения их мужеством военачаль­ника. Он соревновался с солдатами в выполнении различных уп­ражнений, борьбе, его одежда и манера держаться мало отли­чались от простого человека, зато личное мужество и воинский дух не имели равных.

При взятии штурмом города Тира Александр дрался в рядах воинов на самом опасном участке. «Заметный по своим царским знакам и блестящему вооружению, он был главной мишенью для стрел. И он проявил доблесть, достойную для зрелища: многих защитников стен он сразил копьем, некоторых вблизи зарубил мечом, отбрасывал врагов, напирая на них щитом». В сражении за город Газу он был ранен стрелой в плечо, обильно хлынула кровь. Александр, «даже не побледнев, приказал остановить кровь и пере­вязать рану... Долго еще после этого он оставался впереди знамен, скрывая боль или преодолевая ее». В следующем бою, когда рана еще не зажила и к тому же царь поранил камнем ногу, он, «опи­раясь на копье, оставался в первых рядах сражающихся» [см. 209].

Однажды, преследуя Дария в течение одиннадцати дней, Алек­сандр и его войско были страшно изнурены, и прежде всего из-за отсутствия воды. Когда же лично ему предложили шлем с водой, он отказался: «Если я буду пить один, то они падут духом». Видя самообладание и великодушие царя, его воины воспряли духом и просили царя не колеблясь вести их за собой, ибо они не могут чувствовать усталости, не могут испытывать жажду и даже смерт­ными считать себя не могут, пока имеют такого царя [178, с. 405]. Александр считал, что владеть собой для царя важнее, чем даже умение побеждать врагов.

Перед сражением он обычно объезжал ряды воинов, обращал­ся к ним с разными речами, соответственно чувствам каждого. Обращаясь к македонцам, он напоминал им об их древней славе; грекам говорил о том, что войну против Греции начали персы, о разрушенных греческих храмах и городах, нарушенном укладе жизни; илларийцам и фракийцам, привыкшим жить грабежом, он приказывал смотреть на вражеское войско, сверкающее золо­том и пурпуром, как на несущее на себе добычу, а не оружие, и

¹ Гордиев узел — согласно древнегреческой легенде запутанный узел, которым фригийский царь Гордий привязал ярмо к дыш.у телеги. Предсказа­ние оракула гласило, что развязавший узел получит господство над миром. По преданию, Александр в 334 г. до н.э. в ответ на предложение распутать узел Разрубил его мечом.

 

предлагал отнять все это у женоподобных персов. В этом проявля­лось глубокое знание этнических особенностей воинов, их явных и скрытых мотивов боевой активности.

Поистине фантастическим было боевое чутье полководца, спо­собность предвидеть развитие событий, продумать сражение за противника, предусмотреть неожиданности. Такое чутье особенно проявлялось в умении выбирать место сражения с учетом боевых, физических и психологических возможностей противоборствующих сторон. Например, местом решающего сражения с Дарием он, по предложению Пармениона, избрал узкий проход у города Исса, так как действительно для македонян не было более удобного мес­та для сражения. Здесь силы сторон были равны, ибо проход не мог вместить большое число воинов и персы теряли свое численное превосходство. В другом случае возникала опасность, что македонцы могут быть окружены или «будут побеждены не силой врага, но из-за своей усталости, если они станут более свободным строем, то све­жие силы персов будут непрерывно наступать на них» [209, с. 513].

Как представляется, до сего дня не существует тщательной психологической характеристики способа боевого построения ма­кедонцев — фаланги. Таким построением достигались следующие психологические эффекты:

—психологическое заражение общим боевым настроем, обес­печивающее единство действий и воли воинов в бою;

—исключение явления «социальной лености» — возможности отдохнуть за счет других, делать как можно больше передышек (уставшим приходилось биться все с новыми и новыми врагами»);

—возникновение источников дополнительной мотивации для слабовольных воинов («ни слабые, ни трусы не могли уйти; они сражались плечом к плечу как в единоборстве, твердо стояли на одном месте и открывали себе путь только победой»¹);

—легкораненые, которые в обычных условиях могли покинуть поле боя, не подвергаясь обструкции, оставались в строю и про­должали сражаться («раненые не могли, как это всегда бывает, уйти с поля боя, так как спереди теснил их враг, сзади наседало свое же войско»);

—относительная легкость управления компактно построенным войском;

—устрашающий вид фаланги для противника, усиливающий­ся за счет «чеканного шага» воинов, ударов мечами о щиты, едино­гласных громких боевых кличей и др.

Александр дал блестящий пример тактики боевых действий в различных природно-географических, погодно-климатических, со­циально-политических условиях. Действуя в закрытой и горной

¹ В принципе в фаланге в скрытом виде присутствовал своеобразный «психо­логический» заградотряд.

местности, в узких проходах и ущельях, он внушал воинам, что они не просто входят в ущелье, а вступят там в бой. Полководец посылал легковооруженных воинов идти в голове отряда и осмат­ривать тропы, чтобы спрятавшийся враг не мог внезапно набро­ситься на основное войско. Отряд стрелков занимал проходы и держал луки наготове.

Квинт Курций Руф дает описание приемов, применявшихся Александром в борьбе со страхом своих воинов. Перед одним из сражений с персами греческое войско «было охвачено беспри­чинным страхом, все как безумные начинали трепетать, и какая-то робость закрадывалась всем в сердце». Александр, узнав о пани­ческом состоянии войска, «дает сигнал к остановке и солдатам велит положить перед собой оружие, а самим отдохнуть, объяс­няя при этом, что нет причины для внезапного страха и что враг далеко. Наконец, придя в себя, солдаты воспряли духом, снова взялись за оружие» [209, с. 560 — 561].

Почувствовав, что его солдаты испытывают ужас перед новым оружием персов — серпоносными колесницами, Александр сразу же внес изменения в боевой порядок войск, провел тренировки по пропуску колесниц сквозь ряды воинов в фаланге, установил специальные сигналы управления и тем самым снял острую пси­хологическую проблему страха. Неслучайно М. Кампеано подчер­кивает, что Александр знал все тайные принципы, управляющие армией — толпой.

Психологическое чутье и глубокие познания в области психо­логии людей, сформированные у него при участии Аристотеля, не подвели Александра и при решающей битве с Дарием при Ар-белах (Гавгамелах) (331 г. до н.э.). Учитывая, что греки испытыва­ют определенную неуверенность перед сражением с азиатами, опытный военачальник Парменион предложил Александру при­бегнуть к обману и «начать сражение ночью; когда еще пригото­вятся эти люди различных обычаев и языков к бою в ночной су­матохе, испуганные среди сна? А днем прежде всего увидишь бе­гущие на тебя страшные лица скифов и бактрийцев, их косматые бороды и нестриженые волосы, еще и огромный рост и мощные тела». По его мнению, солдаты больше предаются страху от не­основательных причин, чем от серьезных [209, с. 562]. Но Алек­сандр не принял эту, на первый взгляд, блестящую идею, так как хорошо понимал, что персов нельзя победить успехом в боях, но можно одолеть только их полным разгромом в решающем сраже­нии; только тогда они потеряют мужество и утратят надежду. По­этому он начал сражение днем и победил.

Александр умело применял в сражениях с противником воен­ную хитрость, приемы запугивания врага. Так, на поле боя и на месте стоянки его лагеря оставляли изготовленные по его приказу гигантское оружие, конские уздечки огромного размера и веса.

 

Благодаря этому широкое распространение у многих народов по­лучили легенды, что в войске царя сражались исполины.

Стремясь подавить и изжить навеки установки побежденных народов на сопротивление грекам, Македонский женился на пер­сиянке, приказал 10 000 своих воинов жениться на персидских женщинах, подобрал, обучил и включил в свое войско тысячи персидских юношей.

Пожалуй, самым тонким и глубоким из эмпирических психо­логов — знатоков человеческой души — по праву называют одно­го из величайших полководцев древнего мира Ганнибала (247 или 246— 183 гг. до н.э.). Имея малочисленную, по сравнению с рим­ской, армию, Ганнибал в течение долгого времени был главным противником Рима и одержал над римлянами ряд громких побед. Во многих случаях в основе этих побед лежало чутье полководца, тонкое знание им психологии противника, применение эффект­ных психологических приемов воздействия на него, умение все­лять надежду и мужество в своих воинов.

Например, когда в результате одного из блестящих маневров римлян карфагеняне оказались в окружении и понесли потери, воины пали духом, видя, что со всех сторон окружены противни­ком, которого невозможно выбить с занимаемых им господству­ющих высот, Ганнибал решил обмануть противника следующей военной хитростью. «Он приказал собрать около 2 000 отбитых от римлян быков, привязать каждому из них к рогам факел или связку сухих прутьев или же сучьев, затем ночью по данному сигналу зажечь их и гнать быков на высоты, где в узких проходах стояли неприятельские передовые посты. В то время, как исполнялись его приказания, он выступил со всеми войсками и медленно шел вперед уже в темноте. Пока огонь был не велик и горели одни сучья, быки спокойно шли к горам, куда их гнали... Но вот рога вспыхнули до самого корня; огонь дошел до мяса, и быки, мотая от боли головами, разбежались в разные стороны; каждый из них обдавал другого целым морем огня... в ужасе, обезумев от боли, понеслись они к горам, с горевшими хвостами и головами, при­чем зажгли почти весь кустарник, через который бежали... На рим­лян, охранявших проход, напал страх — огни походили на факе­лы, которые несли бегущие воины. Вне себя от страха и ужаса, они вообразили, что неприятели нападают на них с разных сто­рон, окружив их отовсюду, вследствие чего не решились оста­ваться на своем посту, бросили проход без защиты и отошли к главным силам». Это дало возможность пехоте Ганнибала быстро занять высоты и проходы и благополучно выйти из окружения¹.

¹ Подобный прием был применен султаном Кейкубадом при взятии крепос­ти Алании. Он приказал привязать свечи к рогам тысяч коз и ночью направил их по скалам к крепости. Защитники крепости, увидев наступление многочислен­ного войска, воины которого неестественно быстро скачут по горам, сдались.

Известен и такой пример военной хитрости, примененной Ган­нибалом. Заблокированный со своим войском в горах, он, учиты­вая, что противник ночью для охраны проходов оставляет немно­гочисленные посты, развел для отвода глаз в своем лагере как можно больше костров, а сам с небольшим отрядом самых сме­лых легковооруженных воинов напал на охрану и занял господ­ствующие высоты [141, с. 151].

Как истинный военный психолог предстает Ганнибал и в следу­ющем эпизоде. Учитывая, что тактика выжидания, применяемая фабием, вызывает у воинов и римского народа резкое неприя­тие, и авторитет римского полководца падает, Ганнибал, подой­дя к родовому имению Фабия, опустошил все имения в его окрест­ностях, но имения римского военачальника не тронул. Он даже выставил охрану вокруг его имения. Известие об этом вызвало в Риме ропот, протесты и обвинения против своего полководца.

Вообще игру на противоречиях (этнических, социальных, ре­лигиозных) можно считать своеобразным «коньком» Ганнибала. Он мастерски сеял раздоры между горожанами и сельскими жи­телями, между различными племенами и сам же выступал в ка­честве третейского судьи, а затем предлагал одной из сторон во­енную помощь.

Все тактические приемы Ганнибала, позволявшие ему дости­гать победы над римлянами, строятся на его представлениях о человеческой психике и поведении. Его войска в большинстве слу­чаев вступали в сражения более подготовленными в физическом и психологическом отношении (отдохнувшими, настроенными, находящимися в состоянии готовности).

Тит Ливии описывает такой тактико-психологический прием, использованный карфагенским полководцем. На рассвете, когда сон наиболее сладок и продуктивен, он посылает легкую нуми-бийскую конницу через реку Требию с задачей: подскакать к во­ротам неприятельского лагеря, забросать его дротиками, вызвать на бой, а затем, когда сражение разгорится, медленным отступ­лением заманить его на свою сторону реки. Римляне действитель­но ввязались в схватку, увлеклись ею и в холодное ненастное утро совершили тяжелое форсирование реки. Они вышли на берег к полудню — невыспавшиеся, измотанные, продрогшие, голодные, не в состоянии держать в руках оружие и встретились с хорошо отдохнувшими, успевшими позавтракать, все время согревавши­мися в палатках у костров воинами Ганнибала.

В ходе решающего сражения с римлянами под командованием Теренция Варрона вблизи Канн (216 г. до н.э.) Ганнибал в полной Мере учел психологические особенности поля боя. Это позволило ^ему применить каскад военных хитростей, позволивших победить вдвое превосходящего по численности противника. Во-первых, он изменил позицию и развернул свои войска спиной к ветру. Как

 

пишет Плутарх: «Сильный, как бы палящий ветер поднимал с пес­чаных равнин страшную пыль и нес целые столбы ее перед рядами карфагенян прямо в лицо римлянам, заставляя их отворачиваться в замешательстве. Во-вторых, при построении войск он наиболее сильных и храбрых воинов поставил на флангах, а худших оставил в центре. Это позволило в ходе боя окружить и уничтожить глубоко вклинившихся в боевые порядки карфагенян римлян» [178].

Ганнибала можно смело назвать мастером психологического влияния на людей. Он всегда впереди событий, предвосхищает настроения солдат, предупреждает развитие недовольства, не­уверенности, страха у подчиненных. Перед началом похода в Ита­лию он дал солдатам отпуск на всю зиму, который «возвратил им силы, бодрость духа и готовность сызнова испытать все невзгоды» [141, с. 139]. Обнаружив, что его солдаты, никогда не видавшие высоких гор, испытывают сильный страх перед Альпами, он про­водит терпеливую, настойчивую, психологически грамотную разъяснительную работу с ними [см. 141]. Это позволило ему пре­одолеть горы со своим огромным войском за 15 дней¹.

Известный французский военный теоретик и практик Ардан де Пик писал, что «...Ганнибал бесспорно величайший полково­дец древних времен, благодаря замечательному пониманию нрав­ственной стороны боя, нравственного духа солдата, как своего, так и неприятельского, и умению пользоваться им в различных перипетиях войны, кампании, боя... Он всегда остается победи­телем, потому что его средства прежде всего моральные... Он умеет, командуя армией, склонить какой-нибудь комбинацией нравствен­ный элемент в свою сторону» [цит. по: 193, с. 24 — 25].

Дополняя этот портрет полководца, М. Кампеано отмечает, что Ганнибал лепил из своих наемников, как из теста, все, что хотел.

Интересен и многообразен военно-психологический опыт, оставленный своим потомкам великим завоевателем Азии и Вос­точной Европы Чингисханом (ок. 1155— 1227). В исторической ли­тературе содержатся сведения о том, что Чингисхан был хорошо знаком и высоко ценил трактат Сунь Цзы «Искусство воевать». Судя по тактике действий его войск, он старался придерживаться изложенных в нем рекомендаций. Основной психологической стра­тегией его действий было устрашение и обман. При подготовке и проведении своих военных кампаний Чингисхан широко исполь­зовал агентурную сеть, посылал впереди своего войска полчища лазутчиков, распространявших слухи о неисчислимости, жесто-

¹ Ганнибалу при преодолении Альп пришлось бороться не только со страхом своих воинов и непогодой, но и с самими горами. Он был вынужден проделы­вать проходы, расширять тропы. Тит Ливии описывает способ крушения скал: на месте будущего прохода разводили костер, а когда он выгорал, раскаленный камень заливали уксусом, превращая тем самым в рыхлую массу; затем желез­ными орудиями ломали растрескавшуюся скалу.

«ости и мощи монгольского войска. Часто это приводило к пол­ной деморализации противника задолго до начала татаро-мон­гольского нашествия. Крепости, города и страны, лишенные воли « борьбе, порой сдавались без сопротивления.

В полевом уставе армии США «Психологические операции» описывается, как монгольские лазутчики, характеризуя татаро-монгольское войско обывателям и правителям стран — потенциаль­ных жертв, отмечали, что «все монгольские воины — истинные мужчины и выглядят как настоящие богатыри; все их помыслы связаны только с войной и кровью; они выражают такое громад­ное нетерпение к бою, что их полководцам трудно удается их сдер­живать; однако, несмотря на то, что они такие жестокие, они держат себя в рамках строгой покорности командованию и пол­ностью посвятили себя своему правителю; они довольствуются любой пищей и не очень разборчивы в выборе зверя или скотины для еды... едят не только свиное мясо, но могут питаться и мясом волка, медведя и собаки; ...что касается их численности, то войска Чингисхана, по-видимому, напоминают кузнечиков, сосчитать которых не представляется возможным».

В традиции монголо-татарской армии было брать как можно меньше пленных. При взятии городов часто уничтожалось все мир­ное население. Страх перед монгольской ордой был настолько ве­лик, что нередко потенциальные противники разбегались еще до встречи с ней на поле боя.

Вместе с тем позитивным было то, что Чингисхан объединял завоеванные земли в единую империю и, покорив очередной на­род, присоединял его к своей орде, способствовал развитию эко­номики, торговли, не препятствовал функционированию рели­гиозных учреждений.

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: