Часть I . Антропология как социальная наука

Глава 1.

Исторические предпосылки формирования теоретической антропологии

Антропология как наука приобрела современные познавательные формы, предметную область, направленность на понимание не только чужих культур, но и своей собственной, в последней четверти XIX в. Однако значительно раньше осознание культурного многообразия и обусловленных им теоретических и практических проблем способство­вало утверждению самоценности специального изучения совместного существования людей. Уже в конце XVIII в. стала заметной конверген­ция между социально-философским знанием, с одной стороны, и этно­графическими данными — с другой. В этот период интерес к человече­ской природе сопровождается попытками найти организационные и институциональные способы для осуществления антропологических исследований и кумуляции эмпирической и теоретической информации.

Так, в Париже в конце 1799 г. было создано первое настоящее антро­пологическое общество Societe des Observateurs de Г Homme¹, которое просуществовало недолго и не имело серьезных организационных и научных последствий. Но примечательно, что его существование совпало с попыткой Н. Бодена организовать научную экспедицию в Австралию, одной из целей которой был систематизированный сбор антропо­логических данных. Она оказалась неудачной. Тем не менее Ж.М. Дежерандо тщательно описал ее². Несмотря на неэффективность этих первых шагов по пути институционализации антропологии в совокупности они означали возникновение организованной этнографии в XIX и ее продол­жение в XX в. Становление этой традиции осуществлялось в русле реше­ния центральной задачи — систематического сбора данных, органи­зованного в соответствии с предварительно выделенными наборами категорий, охватывающих физические, интеллектуальные, моральные характеристики человека. В таком контексте разрабатывались исследо­вательские программы и опросники, задавшие рамки для накопления и сравнения данных, полученных в разных регионах мира. Дополнитель-

1 Slotkin J.S. Reading in Early Anthropology. N.Y. 1965. P. 15-21.

² Cm. Degerando J.M. The Observation of Savage Peoples. Berkeley, 1969; Moravia S. La
scienza dell'uomo nel Settecento. Bari. 1970. P. 223-238, 365-396; Slotkin J.S. Reading in Early
Anthropology. N. Y., 1965. P. 15-28.

ным фактором, который стимулировал развитие систематизированных наблюдений и их институционализацию, стало нарастающее понимание того, что объекты изучения — примитивные культуры — начинают исчезать под влиянием ускоренной европейской экспансии.

В 80-х гг. XIX в. были обозначены области антропологических иссле­дований, предопределившие дифференциальную направленность науч­ных поисков. Об этом писал де Мортийе в 1884 г. в своем предисловии к первому номеру журнала «Человек»: «Цель антропологических наук — полное понимание человека. Эти науки, образующие вместе согласо­ванную сферу знаний, включают:

— Собственно антропологию, или естественную историю человека, включая эмбриологию, биологию, психофизиологию, анатомию.

— Палеоэтнологию, или предысторию: происхождение человека и его существование в глубокой древности.

— Этнологию: распределение людей на Земле, изучение их обычаев и поведения.

— Социологию: взаимоотношения людей между собой и их связи с животным миром.

— Лингвистику: образование языка, связей или родства языков, ле­генд, мифов и фольклора.

— Мифологию: формирование, развитие, историю и взаимовлияние религий.

— Медицинскую географию: воздействие климата и атмосферных явлений на человека; географические и этнические патологии;

— Демографию: статистические данные о человечестве³.

Из этого перечня видно, что антропология с самого начала опреде­лялась как многосоставная область познания. Об этом же свидетель­ствует отчет, представленный О.Т. Мэйсоном для Смитсоновского ин­ститута (США) также в 1884 г. В качестве ее компонент назывались изучение происхождения человека, археология, физическая антропо­логия, психология, этнология, сравнительная филология, мифология и фольклор, технологическое развитие, социология. Наконец, в том же году президент Королевского антропологического института У. Флауэр в своей речи подчеркнул, что «одной из самых больших трудностей, связанных с выделением антропологии как специфичной предметной области изучения... является разнообразие отраслей знания, объеди­няемых этим названием»⁴. Вплоть до настоящего времени не прекраща­ется критика ее разнородности, и когда она исходит от самих антропо­логов, внутренние конфронтации и споры по частным поводам часто заслоняют общее поле исследований и определяющие его основные темы. И в то же время с момента возникновения и до сих пор антропо­логия определяется ее адептами как наука о человеке в целом, в рамках которой изучаются и вопросы о его происхождении и связях с окруже­нием, и созданный им искусственный мир, и организация взаимодей-

³ J.Gruber. Forerunners // In.: R. Naroll and F. Naroll, eds. Main Currents in Cultural
Anthropology. Meredith Corp. N. Y., 1973. P. 26.

⁴ Flower W.H. Essays in Museums and Others Things Connected with Natural History.
London, 1898. P. 25-251.

ствия и коммуникации людей. Все эти аспекты человеческого существо­вания сохраняют актуальность и сегодня, поскольку изменение его условий, структурных и содержательных характеристик порождает новые вопросы в отношении тех же самых тем, которые с самого нача­ла конституировали антропологию как науку.

И хотя до XIX в. она в таком качестве не существовала, это не озна­чает, что люди не проявляли специального интереса к самим себе и созданному ими миру. Письменные источники прошлого содержат множество описаний быта, нравов, образа жизни, культурных ценно­стей, святых мест, экзотических обычаев разных народов. Речь идет главным образом о дневниках, письмах путешественников, паломников, торговцев, размышлениях философов и литераторов о природе челове­чества. Содержанием таких текстов были общие идеи такого рода, пе­ремежающиеся результатами личных наблюдений, порой весьма точ­ных и проницательных.

Концепции антропогенеза

Зарождение западных антропологических идей прослеживается в рамках рационалистической традиции, проявившейся после 600-х гг. до н. э. и установившейся в естественной философии Аристотеля спустя три столетия. Представления до-сократических греков о происхожде­нии человека и самом раннем его образе жизни порождались смешени­ем мифологической и рационально-философской ориентации, а также записями путешественников. Античные мыслители в этом вопросе не отличались приверженностью к какой-то одной позиции и не пытались построить ортодоксальное учение. И так продолжалось вплоть до нача­ла христианской эры.

Нескольким мифологическим концепциям порождения космоса, приписываемым древним грекам и получившим развитие во времена Античности (гомерические, орфические, олимпийские, Гесиодовы, Овидиевы повествования), соответствовали свои представления о про­исхождении человека. При отсутствии общепринятой идеи творения задача упорядочить их во времени не ставилась. Древние авторы спори­ли, был ли процесс движения человечества от золотого до железного века непрерывным, или человек заново появлялся в каждую эпоху. Мнения расходились и относительно образа жизни людей во времена золотого века. Одни считали, что это было безмятежное существова­ние; другие связывали его с тяжким трудом.

Принято считать, что примерно к середине V в. до н. э. в естествен­ной философии возобладал рационалистический взгляд на происхож­дение человека, мифологические образы использовались лишь в мета­форическом смысле, и было признано, что первобытный человек отличался от современного. Но мнения до сих пор расходятся относи­тельно того, как появился первый человек и каково было его движение по пути к цивилизации.

Для греческой натурфилософии характерна трактовка процесса за­рождения жизни как выделения разных субстанций из единой «прото-

массы». Так, Анаксимандр (611 —547 гг. до н. э.) утверждал водное про­исхождение жизни, в том числе человека, который со временем полно­стью адаптировался к существованию на суше. Эмпедокл (V в. до н. э.) выделил четыре фазы происхождения животных. На начальной стадии по отдельности появлялись формы живого в виде голов, туловищ, ног, глаз и т. п. На второй стадии эти части, объединяясь в случайные соче­тания, порождали разнообразные живые целостности, отличавшиеся разной степенью взаимного соответствия. Из них выживали только те, у которых комбинация частей оказывалась гармоничной. На последних двух стадиях они вышли из земли и вод, определились в отношении пола, с чего и началось воспроизведение различных видов живого, в том числе человека, который удачно приспособился к окружению и, согласно Анаксагору (500? — 428 гг. до н. э.) превосходит их только умом и спо­собностями к обучению и использованию орудий.

Эти особенности рассматривались как своего рода предпосылки динамики ранней первобытности. Так, римский поэт Лукреций (96? — 55 гг. до н. э.) выделил в ней четыре последовательные стадии:

— первобытный человек произошел из земли одновременно с други­ми животными и подобно им вел трудную и суровую жизнь;

— постепенно человек научился поддерживать огонь, обрабатывать землю, применять орудия труда, строить жилище; он начал культи­вировать растения и одомашнивать животных; к этому же времени относилось формирование семьи и устойчивых социальных связей;

— с появлением собственности, богатства, особенно в виде золота, стали распространяться зависть, воровство и в конечном итоге вой­ны, ставшие источником постоянных распрей и беспорядков;

— чтобы взять под контроль этот хаос, были установлены государство и закон, сделавшие возможным политическое упорядочение соци­альных отношений.

В отличие от Лукреция Порфирий (232? — 304? гг.) считал, что пер­вобытный человек находился в гармонии с природой, и потому был свободен от жизненных тягот. Однако за этой начальной стадией по­следовали пастушество, а затем земледелие, которые стали источника­ми таких зол, как алчность и войны, порождаемые собственностью⁵.

Важным аспектом античной интерпретации человеческого разнооб­разия, следовательно, можно считать идею природной и культурной его детерминации. Отсюда выводились различения в цвете кожи, волос и глаз людей, в фактуре волос, росте и телосложении. Так, Гиппократ (460? — 344? гг. до н. э.) приписывал физические и умственные особен­ности людей воздействию специфичных географических и климатиче­ских условий. Он полагал также, что однажды приобретенная физиче­ская особенность со временем может наследоваться из поколения в поколение.

Следует отметить, что хотя различия между людьми признавались, ни греки, ни римляне не построили их классификации по основаниям либо физических особенностей, либо языков, либо обычаев. За исклю-

⁵ Guthrie W.K.C. In the Beginning: Some Greek Views on the Origins of Life and the Early State of Man. Ithaca, 1957. P. 75.

чением неизвестных племен, селившихся за пределами освоенных гео­графических пространств, греки и не-греки, граждане и не-граждане Римской империи безоговорочно считались принадлежащими к чело­веческому роду.

В античной интерпретации разнообразие человечества определялось не только обстоятельствами места и природы его происхождения. Уже отдельные до-сократики пытались объяснить различия между народа­ми в терминах времени. Ему приписывалась циклическая форма, кото­рая соответствовала представлению об универсуме как совершенном и полностью законченном, упорядоченном силой космического разума. Эти идеи греки приписывали египетским жрецам Гесиоду и Гераклиту (VI —Vbb. до н. э.). Они были распространены в Средней Азии, Индии, на Дальнем Востоке, в Сибири.

Классическая трактовка изменений, связанных с человеческим су­ществованием, вписывалась в концепцию циклического времени, пред­полагающую повторяемость всех событий и явлений. Мифологические Пять Веков Человеческой Истории — Золотой, Серебряный, Бронзовый, век Героев, Железный — считались стадиями всего лишь одного из эпи­зодов космического цикла, описанными Гесиодом, а позже Платоном (427 — 347 гг. до н. э.). Пифагор (IV в. до н. э.) утверждал, что события каждого цикла повторяются бесконечно во всех деталях. Его точку зре­ния воспроизвел Марк Аврелий (121 — 180 гг.). Считалось, что на первой стадии каждого цикла — Золотой Век — мир полностью подчинен боже­ственной воле. Постепенно она ослабевает, и в заключительной фазе — Железный Век — наступает хаос, который преодолевается новым боже­ственным вмешательством. Так цикл замыкается. Каждый новый начи­нался для человека с состояния первобытной «невинности», продолжа­ется его постепенной деградацией и заканчивается полным вырождением.

Идея циклического времени соседствовала с другой основополага­ющей концепцией — цепи бытия, — утверждающей совершенство и полноту универсума. Наиболее известную форму ей придал Платон. В схематичном виде она может быть представлена так. Создатель как олицетворение Блага сотворил универсум, который является полным воплощением мира идей. Этот мир был создан лишь однажды, и его компоненты нельзя изменить или уничтожить: постоянство и завер­шенность являются имманентными свойствами божественной при­роды. Свойство изменчивости он приписывал миру форм, последо­вательность движения которых мыслилась как циклическая. Эта идея получила название «принципа полноты»⁶.

Аристотель добавил к концепту цепи бытия два других принципа: «непрерывность» и «линейная градация». Согласно первому, если явле­ния, в частности живые существа, упорядочиваются по одному специ­фичному признаку, то получаются линейные ряды. Они, однако, со­стоят не из четко разграниченных, но из пересекающихся классов свойств. Области взаимных наложений образуют «сумеречные» зоны, где одна и та же характеристика может быть приписана сразу обеим

⁶ Lovejoy А. О. The Great Chain of Being: a Study of the History of an Idea. Cambridge; Mass., 1936.

составляющим. Однако в этом случае качественные различия между упорядочиваемыми единицами оставались за пределами внимания, и си­стемы классификации, в том числе в мире живого, могли осуществлять­ся по любому признаку, т. е. их могло быть множество.

Концепцию цепи бытия Аристотель основывал на «принципе линей­ной последовательности», который назвал «натуральной шкалой» (Scala naturae). Считая классификацию искусственной процедурой, он тем не менее предполагал, что для животных можно построить последователь­ные ряды по «степени совершенства». Она определяется естественными критериями, таким как наличие крови или чего-то подобного, размеры тела, продолжительность жизни и т. п., и зависит от меры присутствия каждого из них. Получилась шкала из одиннадцати ступеней с человече­ством на верхнем полюсе и «зоофитами» на нижнем. В Средние века к «лестнице жизни» Аристотеля были добавлены другие ступени.

Объединение принципов полноты, непрерывности и линейной по­следовательности породило концепцию универсальной цепи бытия, со­ставленной из переходящих одно в другое звеньев и имеющей иерар­хическую форму. Каждое звено отличается от предшествующего и последующего в самой малой степени. Начиная с Аристотеля, это была общая концепция природного порядка, разделяемая греческими фило­софами. Она не содержала представлений ни о филогенетическом род­стве, ни о темпоральности в мире живого.

Тема происхождения человека и разнообразия человеческих сооб­ществ не переставала обсуждаться и в эпоху Средних веков. Соответ­ствующая информация извлекалась главным образом из двух типов источников, к которым средневековые авторы относились как к непре­рекаемо авторитетным. Во-первых, переписывались — зачастую неточ­но и фрагментарно — классические тексты; во-вторых, мировоззрен­ческие основания черпались из Священного Писания.

Средневековые энциклопедии не содержали оригинальных этноло­гических идей. Это были обрывки античных текстов, искаженных ошибочными пересказами и вымыслами, с названиями, перепутанны­ми настолько, что их стало невозможно соотнести с сообществами, к которым они первоначально относились. Сюда включались также не­точности, преувеличения и фантазии из сохранившихся трудов Пли­ния Старшего, Помпониуса Мэла и других римских авторов. А записи этнографического характера, сделанные торговцами, пилигримами, легионерами, были столь незначительными, что в то время не оказали особого влияния на трактовку человеческого разнообразия.

Средневековые авторы не уделяли особого внимания физическим особенностям и обычаям не-христиан, проживающих в пределах осво­енных территорий и на их границах. Их больше занимали племена, в особенности из отдаленных ареалов земного шара, описанные в клас­сических трудах. Следует отметить, что «История» Геродота — наибо­лее точный из ранних образцов описания человеческого многообра­зия — в этот период в Западной Европе была неизвестна (за исключением немногочисленных отрывков): ее латинский перевод появился в Вене­ции лишь в 1474 г. Данте Алигьери (1265 — 1321), который считается эталоном образованности и мастерства эпохи Средневековья, в своем

мировоззрении не выходил за пределы того, что содержалось в антич­ных и библейских текстах. Популярные в то время описания Марко Поло (1254? —1324) своих путешествий не содержали значимых этно­графических даннвдх. Такова была связь средневековых представлений о человеке с классическими источниками.

Известно, что христианское толкование происхождения человека и первобытного образа жизни можно найти в первых одиннадцати час­тях Бытия, первой из книг Пятикнижия в Ветхом Завете. Хотя исполь­зование фрагментов из них привело к ряду противоречий в этом во­просе, общей осталась идея о сотворении Адама после событий, которые произошли в первые шесть дней сотворения мира и о первоначальной жизни его и Евы в Эдеме, где они пребывали в состоянии невинности и гармонии с окружением.

Придерживаясь этой догмы, Отцы Церкви в то же время не отрица­ли и возможности самозарождения жизни. Так, Августин, епископ Хиппо (354 — 430) полагал, что помимо семени, позволяющего живот­ным воспроизводить потомство, существуют особые элементы, кото­рые при определенных условиях активизируются и порождают жизнь. И только первочеловек — Адам появился в результате однократного акта божественного творения, и от него произошли все люди.

Человеческое многообразие приписывается в Книге Бытия несколь­ким событиям, начинающимся с изгнания из Эдема. С этого времени первородная пара утратила гармонию с природой и вынуждена была тяжким трудом обустраивать свое существование в новых условиях.

Сыновья Адама и Евы продолжили человеческий род. Каин после убийства брата Авеля ушел в землю Нод и в полигамном браке стал прародителем собственной линии, отличавшейся культурным многооб­разием. Семя Адама сохранилось через их третьего сына Сета, поро­дившего долгую линию, потомком которой был Ной. Другим стимулом повышения меры человеческого многообразия стали события, которые последовали за Всемирным потопом, когда смерть Ноя завершила Ада­мову культуру, а каждый из трех его сыновей стал основателем своей группы народов.

Разнообразие возросло еще больше вследствие третьего демографи­ческого события: разделения божественным вмешательством общего языка, которым пользовались участники строительства Вавилонской башни, на множество отдельных и несходных между собой. После это­го человечество окончательно утвердилось в различиях обычаев и язы­ков и более не могло вернуться к единой традиции. Вероятно, с этого времени разным народам начали приписываться и физические откло­нения от идеальной формы Адама.

Культурная неоднородность людей, соотносимая с уходом Каина из родительского дома, разрастанием народов, прародителями которых были сыновья Ноя, и вавилонским разделением языков, рассматрива­лась в рамках христианского мировоззрения как существенный при­знак деградации человечества. Свидетельством этого же считались и все проявления цивилизации. Античные представления о человеческом вырождении, сопровождавшие концепции пяти веков истории и цикли­ческого времени, полностью соответствовали библейским взглядам на

грехопадение Адама. Обе мировоззренческие позиции подкрепляли друг друга и были приняты первыми Отцами Церкви в качестве основ хри­стианской антропологии.

Мыслители Средневековья не связывали человеческое многообра­зие с параметром времени, и соответственно представления о нем были внеисторичными. Отцы Церкви ограничивали расселение всех потом­ков Адама пределами известной в то время зоны распространения че­ловечества, что подкреплялось и мнением средневековых географов о пригодности для жизни именно этой территории. Предполагалось так­же, что племена варваров и монстров продолжали проживать в местах, отведенных им античными авторами. В этих мировоззренческих рам­ках ересью считалось любое сомнение в том, что все люди произошли от Адама и жили только в адамовой области.

Как уже отмечалось, христианские авторы признавали человеческое многообразие, но не его божественное происхождение: Адам является единственным сотворенным Всевышним прародителем человеческого рода, который в дальнейшем разнообразился в соответствии с уже упо­мянутыми библейскими событиями. Эта догма приобрела название ги­потезы «моногенеза». Следует отметить, что в противовес ей существо­вала концепция «полигенеза», предполагавшая, что у человечества был не один, а несколько центров зарождения. Христианские мыслители, на­пример, Августин, резко критиковали эту позицию и, следуя Священно­му Писанию, обосновывали ее принципиальную неправомерность.

Хотя первопричиной человеческого многообразия считались библей­ские события, классические представления о его обусловленности фак­торами окружения также принимались во внимание. Так, Исидор, епис­коп Севильи (560? —636), объяснял культурные и физические различия между человеческими сообществами отношениями между семьюдесятью тремя народами, порожденными сыновьями Ноя. Его работы цитирова­лись в качестве главных источников вплоть до конца эпохи Ренессанса.

В энциклопедии Бартоломео Ангеликуса (известен с 1230 по 1250 гг.), английского францисканца, человеческие сообщества располагались следующим образом: по мере удаления от географического центра ада­митов им приписывались все более невероятные черты, приближающие их к античным монстрам. В объяснении описываемых различий между людьми он ограничивается самой общей ссылкой на их обусловленность спецификой местного окружения.

Сказанное свидетельствует о том, что античное представление о цепи бытия не противоречило христианскому объяснению неравен­ства, существующего в универсуме. Эта концепция позволяла опреде­лить место в природе всех разновидностей людей — от адамитов до существ, которые считались либо выродившимися людьми, либо не­людями, находясь, таким образом, в цепи бытия ниже сыновей Адама. И здесь средневековым мыслителям пришлось внести коррективы в классические представления о мироустройстве. Для них события, свя­занные с происхождением и последующей деградацией человека, обу­словившие современное им разнообразие человеческих сообществ, были уникальными. Столь же неповторимыми, как искупление Хри­стом человеческих грехов и обещанный Судный День. Следовательно,

идея циклического времени оказалась несовместимой с библейским видением, обусловившим его осевой характер. Августин, например, разрешил это противоречие, толкуя упоминания о циклах в Священ­ном Писании применительно к движению небесных тел и воспроиз­ведению жизни и природных явлений. В то же время нет никаких свидетельств, что концепция цепи бытия в Средние века подразумева­ла иерархическую и динамическую упорядоченность событий. Клас­сификация популяций обосновывалась не эмпирическими, но умо­зрительными религиозными критериями.

Ситуация начала меняться в эпоху Возрождения, которая признана в Западной истории периодом, «когда человек открыл человечество». Дальнейшая политическая и торговая экспансия европейцев обуслови­ла признание как данного многочисленных физических и культурных вариаций жителей вновь открытых частей земного шара. Попытки объяснить это многообразие в рамках моногенетической концепции происхождения человека и с точки зрения библейского отсчета време­ни потерпели неудачу, в частности при столкновении с американскими индейцами. Эти народы не были описаны ни в Библии, ни в трудах античных авторов.

Сторонники моногенетизма пытались сохранить тезис о едином происхождении человечества неизменным. Для этого следовало искать сходство между индейцами и потомками Адама в Старом Свете. Пред­принимались попытки установить культурные и физические параллели между индейцами и Десятью потерянными родами Израиля, греками, римлянами, карфагенянами, финикийцами. Чтобы оправдать ортодок­сальную моногенетическую концепцию единства человечества, папа Юлий II (1443—1513) издал в 1512 г. указ, относящий американских индейцев, как и других людей, к потомкам Адама.

Тем не менее сохранялось и представление о происхождении наро­дов в разных географических зонах и, возможно, даже в разные време­на. Его сторонники полагали, что каждый народ имел своего прароди­теля, откуда и проистекают их физические и культурные особенности. Наиболее известным защитником полигенетизма был Исаак де ла Пейрер, который в своих работах «Praeadamitae» и «Systema theologicum ex Praeadamitarum hypothesi» (1655) пересмотрел ряд ортодоксальных пози­ций, относящихся к человеческой истории. Его сторонники и последо­ватели, например, переинтерпретировали в предложенном им ключе происхождение американских индейцев. Идея полигенезиса никогда не была санкционирована церковью. Тем не менее она оставалась одним из оснований, позволяющим объяснять человеческое многообразие, и ставила под сомнение ту его меру, которая была зафиксирована в Биб­лии и у античных авторов.

В связи с этим возник вопрос о критериях и пределах расширения границ человечества: следует ли помимо многочисленных прародите­лей приписывать к нему какие-то из околочеловеческих существ. Для ряда европейских первооткрывателей XVI и XVII вв. этот вопрос был актуальным, когда речь шла о том, относить дикарей и приматов к людям или животным. Вообще в этот период начиная с 1625 г. описания чело­векообразных обезьян оказывали влияние более на социальную фило-

софию, чем на биологию, поскольку многие путешественники были склонны приписывать человеческие качества приматам, а качества животных — туземцам. В свои записи они также добавляли классиче­ские описания мифологических чудищ.

Следует подчеркнуть, однако, что все это многообразие было вписа­но в концепцию цепи бытия с ее принципами изначальной множествен­ности и однолинейной последовательности каждой из ее составляющих. Она позволяла разместить в природе как цивилизованные народы, так и дикие племена. Представление же Аристотеля о «сумеречных зонах» пропущенных звеньев, составлявшее интегральную часть, обеспечива­ло возможность включать в эту цепь и ранее неизвестные человеческие сообщества, и даже человекообразных обезьян и вымышленных су­ществ.

Как отмечает К. Кеннеди, к середине XVIII в. объяснение физиче­ского и культурного многообразия человечества можно свести к четы­рем основным гипотезам⁷:

— Деградационизм. Исходя из этой идеи, существование «дикарей», а так­же приматов, объяснялось вырождением людей и считалось низшей его ступенью после грехопадения Адама. Движение от нее к высшим животным по цепи бытия подразумевало «сумеречную зону», т. е. пересечение неопределенного множества пропущенных звеньев.

— Обусловленность окружением. Эта гипотеза повторяла представле­ния Гиппократа о связи многообразия человеческих сообществ с различиями в географических и климатических условиях их про­живания.

— Полигенез. В этом случае предполагалось, что различия между на­родами объясняются их автохтонным происхождением. Вырожде­ние и особенности окружения также признавались, но считались источником вторичных модификаций человеческих сообществ.

— Прогресс. Эта идея предполагала интерпретацию истории человече­ства как движения по пути совершенствования. Она представляла собой окончательное для эпохи Ренессанса решение спора о превос­ходстве между «Античностью и современностью» в пользу последней. Считалось, что прогресс достигается за счет человеческого разума и накопления знаний. С этого времени философы прогрессивистского направления стали меньше внимания уделять вопросам происхожде­ния человека и его месту среди других живых существ. Они скон­центрировались на стремлении понять, каким образом человечество могло бы ускорить совершенствование себя и условий своего суще­ствования за счет углубления соответствующих знаний.

С начала XVII в. с развитием геологических и биологических иссле­дований темы происхождения, разнообразия механизмов изменения и места в природе человека из разряда философских спекуляций начали перемещаться в область науки. Их изучение все в большей степени связывалось с анализом и оценкой фактического материала, с постро­ением эмпирических обобщений.

¹ Kennedy K.A.R. Race and culture //In: Naroll R., Naroll F., eds. Main Currents in Cultural Anthropology. Meredith Corp., 1973. P. 136-137.

Если в период с 1790 по 1830 г. представители ряда геологических школ пытались идентифицировать данные своих полевых исследований в со­ответствии с библейскими догматами, то к середине XIX в. стало понят­но, что это невозможно. Во-первых, оказалось, что многие изменения на Земле происходили задолго до возникновения жизни. Во-вторых, благо­даря многочисленным находкам палеонтологов пришлось признать, что древность человеческого вида превосходит догматически установленные временные пределы. В-третьих, из областей ботаники, зоологии, микро­биологии была заимствована схема для классификации человеческих популяций на основе их физических различий, породившей понятие расы. В эпоху Ренессанса и в первой половине XVIII столетия этот тер­мин относился только к разнообразию животных и к человечеству не применялся. Он начал использоваться в рамках палеонтологии человека со времени открытия в Германии ископаемого гоминида в 1856 г.

В течение длительного времени представления о возникновении Земли и человека определялись классической концепцией истории. И пока количество древних останков людей было небольшим, попытки связать их с современными человеческими сообществами по несколь­ким анатомическим признакам оказывались относительно успешными. Однако по мере накопления результатов палеонтологических раскопок мнения относительно места и времени человеческого происхождения менялись. Вначале большинство данных было получено в Европе, и в период с 1856 по 1890 г. ее и считали этим местом. Но когда сообщения об ископаемых гоминидах стали приходить с Явы, из Китая, из Пале­стины, его предполагаемая география сместилась на Восток, а затем в Африку, где, начиная с 1924 г. результаты раскопок оказались более древними, чем прежние европейские и азиатские.

Такие открытия трактовались в поддержку концепции полигенеза, предполагавшей многочисленность центров происхождения человека. Данные прямо не подтверждали, но и не опровергали эту гипотезу. Соот­ветственно ее сторонники могли утверждать не только множественность центров зарождения человечества, но и низший уровень развития поздней­ших популяций по сравнению с теми, чье происхождение определялось как более древнее. Подобные идеи породили как расовую проблематику, так и полемику вокруг нее — вначале идеологическую, а затем научную.

Сходства и различия человеческих сообществ

Выше в схематичном виде были представлены донаучные предпо­сылки появления того течения в антропологии, в рамках которого со­циальные и культурные формы существования человечества соотноси­лись с его происхождением. Однако можно проследить и другую крупномасштабную тенденцию. Речь идет о многочисленных описани­ях поведения, нравов, обычаев, наблюдаемых античными, а позже за­падноевропейскими авторами при их контактах с чужими народами. В дальнейшем такие данные обобщались и служили основой для выво­дов о социальных и культурных характеристиках как отдельных этни­ческих образований, так и человечества в целом.

Интерес людей к самим себе и созданному ими искусственному окру­жению, к сходствам и различиям между человеческими сообществами в синхронном и диахронном планах, к причинам и последствиям из­менений на вещественном, социальном, символическом уровнях взаи­модействий и коммуникаций со всей определенностью можно считать универсальной характеристикой культуры. Об этом свидетельствуют су­ществующие с незапамятных времен археологические артефакты, иконические изображения, архитектурные сооружения, а с появлением письменности — многочисленные религиозные и философские тракта­ты, описания, сделанные путешественниками, записи мифов и фолькло­ра, литературные произведения. За множество столетий информация, зафиксированная в источниках такого рода, накапливалась, комменти­ровалась, пересматривалась, отвергалась, а затем снова становилась цен­тром внимания. Содержащиеся в них сведения представляют собой смесь реальных наблюдений, плодов глубокомысленных размышлений, слухов, фантазий, официальных сообщений. По мере накопления они много­кратно использовались в разных наборах, пересматривались, перетолко­вывались и до сих пор используются как эмпирические свидетельства прошлого.

Возникновение этой антропологической традиции принято связы­вать с именем Геродота (484 — 424 гг. до н. э.), и не только по причине его умелого отбора и упорядочения описываемых им событий, — отмечает Д. Грубер⁸, — но и потому, что его труды хорошо сохранились в каче­стве источника информации о прошлом. Геродот стал родоначальни­ком парадигмы, которая на многие века определила характер истори­ческих трудов: отношения между государствами и политическими лидерами как их олицетворением, что было созвучно фигуре мифоло­гического героя. Только в XIX в. эта идея утрачивает актуальность и появляется «социальная история», которая также обеспечила предпо­сылки для формирования антропологии как науки.

В то же время в трудах Геродота, несмотря на то что он писал поли­тическую историк, прослеживаются детальные описания поведения людей, их обычаев, подробностей отношений родства. Согласно Майерсу⁹ у него прослеживаются начала концепции культурной целостно­сти и относительности: «Если бы всем народам было предложено вы­брать самые лучшие из обычаев, каждый поставил бы на первое место свои собственные; но им хорошо бы также убедиться и в их несовер­шенстве»¹⁰. В качестве новой и основополагающей она начала осозна­ваться только в XVII в.

Геродот много путешествовал и описал около пятидесяти племен, стараясь отделить результаты своих непосредственных наблюдений от вымыслов, мифологем и стандартных для греческой культуры априор­ных оценок. Он не уделял специального внимания вопросам происхож-

⁸ Gruber J. Forerunners // In: Naroll R., Naroll F., eds. Main Currents of Cultural Anthropology. Meredith Corp., 1973. P. 29.

^ Myres J.I. Herodotus and anthropology // In: Marrett R.R. ed. Anthropology and the Classics. Oxford, 1908. P. 122-167.

¹⁰ Godley A.D., transl. Herodotus' Histories. Joeb Classical Library. Mass., 1969. P. 51.

дения человека. В его этнографических записях преобладали описания языков, религиозных обрядов, одежды, практики строительства, сис­тем родства, брачных обычаев. Для него физические критерии не были достаточным основанием для суждения о различиях человеческих со­обществ: когда люди с одинаковым цветом кожи, волос и глаз прожи­вали в разных географических зонах, их языки и ремесла оказывались несходными.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: