ГЛАВА 13. ВЛИЯНИЕ ПРАВОВОЙ ДОКТРИНЫ НА ФОРМИРОВАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО УСТРОЙСТВА II ПОЛЬСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

 

Развитие человечества представляет собой планомерный, последовательный процесс, предопределяющий появление народов и целых цивилизаций, их развитие и расцвет, на смену которым приходит упадок. Та же учесть постигает и государства, которые, будучи вершиной развития общественных отношений, следуют за судьбой человеческого рода. Наглядно и ёмко это отразил в своём высказывании великий древнеримский философ и политический деятель Марк Туллий Цицерона: «История – (…) учительница жизни»[464]. История играет в эволюционном процессе важную роль, ложась в основу на которой вырастает будущее государство. Однако возможны и иные сценарии развития кроме условно обозначенного «исторического».

Некогда Маргарет Тэтчер, после своего визита в США, на вопрос журналистов, что бы она предлагала импортировать из-за океана в Великобританию, ответила, что британцы строят своё будущее на истории, тогда как американцы – на философии, что представляется более рациональным[465]. Политические реалия Североамериканских Штатов, в сравнении с английскими, действительно складывались таким образом, что это позволило начать процесс государственного строительства, опираясь на осознанный выбор концепции, лежащей в основе политико-правовой системы страны. Данный пример наглядно отражает факт, что государство может зиждиться не только на собственной истории, но и в его основе может лежать целостная мировоззренческая идеология. Исторический опыт показывает, что за сравнительно небольшой период Соединённые Штаты смогли пройти путь от тринадцати взбунтовавшихся колоний до сверхдержавы, и по сегодняшний день остаются существенным игроком на геополитической карте мира. Следуя ходу размышлений одного из сторонников либертарианского подхода Ханса Германна Хоппе[466], история тем не менее не в состоянии дать нам ответ на вопрос о взаимосвязи прошлых событий и современного положения вещей. Поиск данного ответа возможен лишь при условии введения некой априорной теории, без которой невозможно однозначно определить благодаря или вопреки сделанному некогда выбору США смогли приобрести своё современное положение. Всё нагляднее мировые тенденции указывают на попытки переосмысления логики развития государств, которые вновь предстали перед выбором между историей и философией. Пример Российской Федерации, где всё большее значение уделяется юридическому урегулированию процессов стратегического планирования, свидетельствуют, если не о полной, то точно о частичной переориентации подхода к государственному строительству.

Однако далеко немногие страны на протяжении процесса своей эволюции имели первоначально возможность совершить осознанный выбор в пользу истории или философии. Более того, редкое государство с вековой традицией совершало подобное. Выбор в пользу истории или идеологии, как основы государственных устоев, совершался чаще автоматически, но все страны рано или поздно представали перед ним, или, по крайней мере, перед производным вопросом, в какой степени следует скорректировать уже сделанный выбор. Всё это наглядно демонстрирует, на сколько значимым для процесса государственного формирования может являться феномен философии-идеологии (и в первую очередь, её оперативной составляющей - правовой доктрины), идеи которой посредством воздействия на законодателя сублимируются в праве, но также оказывают влияние на правоприменительный и правоохранительный процессы[467], определяя общие контуры функционирования государства. В этом смысле доктрина предстаёт в качестве источника отраслевого формирования права[468] или источника толкования права[469].

Однако природа правовой доктрины носит двойственный характер. В том числе об этом и пишет Пузиков Р.В., утверждая, что правовая доктрина является и формой, и источником права[470]. Доктрина признаётся источником права, в смысле источника по отношению к тому, что делает право обязательным для исполнения, т.е. формой права. Доктрина, как форма права, имеет ограниченное значение для стран континентальной правовой семьи[471], однако, как указывает Морозова Л.А.[472], доктрина обладала нормативным (в современном понимании) характером, а, следовательно, выступала в качестве формы права, в эпоху Древнего Рима, в судебной практике Великобритании или в странах т.н. «мусульманского права». В Российской Федерации также можно обнаружить некоторые проявления данного подхода к доктрине, как источнику права. Как указывает Ордина О.Н.[473], в свете ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, где закреплён статус общепризнанных принципов и норм международного права в качестве составляющих российской правовой системы, к которому можно отнести, например, положение ст. 38 Статута Международного суда ООН, где устанавливается, что к источникам права, применяемым Судом, относятся доктрины наиболее квалифицированных специалистов в области публичного права.

Представители зарубежных правовых течений определяют доктрину как совокупность мнений и идей учёных и исследователей, выраженных в письменной форме посредством их научных трудов, касающихся вопросов изучения права[474]. Похожего мнения придерживается Абдулаев М.И.: «Доктрина, или юридическая наука, - это изложение правовых принципов, правил поведения в трактатах, трудах авторитетных представителей юридической науки и практики, которым придается общеобязательное значение»[475]. Как видно из приведённых дефиниций доктрины, для описания правового элемента, входящего в состав данного понятия, используется некоторый внеправовой методологический инструментарий. Так политолог Адам Веломски, обращая на это внимание, пишет, что доктрина является составной частью идеологии, отражая лишь представление о должном устройстве определённой сферы жизни среди целостного взгляда на мироустройство, которое представлено идеологией, опирающийся на некоторую систему ценностей[476]. Основной целью идеологии является поиск практического разрешения конфликтов и противоречий окружающей действительности[477]. Т.е. цель идеологии полностью совпадает с функцией, или даже сущностным элементом государства по поиску социальной гармонии. В то же время, демократические государства должны придерживаться, с одной стороны, идеологического нейтралитета, а с другой, обеспечить возможность свободной конкуренции между идеологиями на политической арене. Это влечёт за собой обязанность придерживаться определённого аксиологического стержня на метаидеологическом уровне[478], который служит базисом и обоснованием для принятия оперативных партикулярных решений, в основу которых ложится та или иная доктрина.

Внедрение новых философских принципов в механизм государственного устройства на определённом этапе развития также является частным проявлением более глобального процесса взаимного влияния идеологии и истории[479]. Исследование определённого периода идеологического развития политико-правовой мысли, по мнению ЯкубаСкомяла, требует обозначения временных рамок, что делает возможным вычленение доминирующего фактора в доктринах данного периода, а также социо-исторических реалий, в которых данные доктрины формировались[480]. В результате, изучение определённых идеологических концепций становиться возможным лишь в их тесной связи с окружающей действительностью, которая способствуют формированию определённых доктринальных течений.

Нагляднее всего процесс переориентации основы государственного планирования можно наблюдать в тех странах, которые на протяжении своей истории проходили этап утраты суверенитета, однако, сплочённость народа позволила им восстановить свою государственность. Одним из таких примеров является Польша, которая в конце XVIII в. лишается своей независимости, будучи разделённой между Пруссией, Австро-Венгерской Империей и Российской Империей, и смогла её восстановить лишь после окончания Первой мировой войны.

Поэтому период XIX в. в истории польской политико-правовой мысли является временем интенсификации, когда появляется определённое количество течений, отстаивающих собственные взгляды на государственное устройство, развитие которых зависело не только от политических обстоятельств утраты государственности, но также присущему польской культуре оксидентализму, с уклоном в сторону христианского мировоззрения[481]. В результате, как отмечают исследователи, польские доктринальные идеи данного периода не характеризовались абсолютной самобытностью, а лишь воспринимали и интерпретировали западные концепции.

К последним, получившим широкое распространение в особенности во второй половине XIX в, по мнению Дугина А.Г.[482],следует отнести такие политико-правовые доктрины, как: либерализм, консерватизм и социализм. Выдвижение на первый план именно этих течений связано с глобальными преобразованиями в общественно-политической жизни Западной Европы. С одной стороны, как указывается Нарсесянц В.С.[483],причиной тому стало развитие буржуазных, а, следовательно, капиталистических идей, начало которым положила Великая французская революция 1789 г., в основе которыхлежала либерализация экономического оборота. С другой стороны, как пишет Лейст О.Э.[484], либеральные идеи встретились с сильнейшей реакцией, что представляется закономерным, с учётом общественного осуждения методов якобинского террора, революционных практик и наполеоновских войн, что подпитывало низвергнутые дворянские и духовные в их борьбе с новыми веяниями. Одновременно, соперничество данных доктрин в политико-социальной сфере игнорировало факт появления значительной социальной прослойки рабочих, в контексте развития производственных мощностей, являвшегося следствием научно-технического прогресса.Нарастание социальных противоречий приводит к тому, что рабочие массыначинают осознавать себя единой политической силой. Следствием этого стало формирование социалистических концепций, которые предусматривали коренную трансформацию общества, с учётом переосмысления базовой экономической характеристики - стоимости производимых товаров, а, следовательно, распределения выгоды от реализации продукции с цельюисключения возможности эксплуатации наёмного труда. Важно, однако, подчеркнуть, что все эти концепции не являются целостными и не могут играть роли модели, пригодной для устройства государства, а лишь служить основой для проведения государственной политики по отдельным направлениям. На это же указывает Адам Веломски, рассматривая пример консерватизма[485], утверждая, что доктринальный характер данного течения, хотя и проецируется на социальную и экономические сферы деятельности общества, лишён разработанной систем ценностей, черпающих своё происхождение из христианской традиции, а равно ему не хватает всеобъемлющего влияния на внеполитическую сферу человеческой деятельности.

Все эти концепции, с учётом особенностей национального менталитета, нашли соответственно отражение в развитии польской политико-правовой и философской мысли, откуда органично перешлив систему правового устройства возрождающегося государства. Начиная с момента третьего раздела Польши, события политико-общественной жизни, среди которых наполеоновские войны, установление системы опеки над Королевством Польским, Краковской Республикой и Великим Познаньским Княжеством в соответствии с решением Венского Конгресса, ноябрьское восстание 1830 г., краковское восстание и крестьянский бунт в Галиции, а в конце январское восстание 1863 г. формировали определённую атмосферу для развития доктринальной мысли.

Как указывает Януш Юстыньски, данный этап характеризуется поиском ответа на вопрос: «быть или как быть»[486]. Фактически в зависимости от выбора ответа, политические концепции тех лет и разделялись на более консервативные или более либеральные. При этом географическое расположение польских земель упрощало проникновение западных веяний, которым противостояла устаревшая экономическая система, где польские дворяне оставались ярыми сторонниками закрепощения крестьянского сословия в пользу перехода к арендному использованию земель. Тем не менее прогресс был значительным: так если Польша вступила в XIX в. будучи феодальным государством, то уже спустя чуть более полувека она стала капиталистическим государством. В особенности это становится заметным после январского восстания 1863 г., когда начинают формироваться круги, заинтересованные в восстановлении польской государственной самобытности, осознающие необходимость привлечения как можно более широких народных масс, в первую очередь крестьян, которые не готовы были участвовать в данном процессе без наглядной демонстрации изменений в общественной жизни. С учётом слабости третьего сословья, реальной политической силой Польши того времени оставалось дворянство - шляхта, от внутреннего потенциала к трансформации которой зависел не только политический прогресс, но и существование страны. Многочисленные восстания, являвшиеся проявлением борьбы за независимость, укрепляли народ в чувстве единства, результатом чего стало формирование национального самосознания. С отменой крепостногоправа[487]и частичным решением аграрной проблемы происходят значительные изменения в структуре польского общества, где крестьяне начинают пополнять ряды рабочих, потребность в которых неуклонно возрастает с развитием промышленного производства. Появление фактически нового социального класса, а также рост численности населения к концу XIX в. приводят к концептуальным трансформациям политико-правовой мысли, где на первый план выдвигаются вопросы взаимного воздействия народа и государства, суверенности и её идейного наполнения, а также политико-общественного равновесия между старым и новым порядками, фактически покрывающихся с равновесием в экономической составляющей дихотомии либерализм-консерватизм, а следовательно феодализм-консерватизм. Поэтому говоря о доктринальных концепциях, в соответствии с ранее предложенным подходом к пониманию термина «доктрина», на которых базировалась реставрация польского государства, следует в первую очередь обратиться к учениям, сложившимся ещё в первой половине XIX в.

Прежде чем приступить к рассмотрению обозначенной триады политико-правовых концепций в истории Польши, следует оговориться, что в современной польской литературе присутствует некоторая терминологическая путаница. Если по вопросу консервативных и консервативно-реакционных направлений доктрины мнения исследователей схожи, то либеральные течения частично некоторыми учёными[488] разделены на две группы, одна часть которых включена в состав консервативной мысли, тогда как другая выделена в качестве самостоятельного демократического направления, которая впоследствии стала основой для польской идеи национал-демократии. Кроме того, такому положению вещей способствует личные взгляды некоторых выдающихся польских деятелей. Например, Адам Чарторыски (1770-1861), который после неудавшегося ноябрьского восстания, эмигрировал в Париж, где стал председателем неформальной группы «Отель Ламбер». Его позиция может быть охарактеризована в равной мере в качестве либеральной доктрины или консервативной[489]. Для большей наглядности представляется более рациональным рассмотреть доктрины данного периода с перспективы максимального разграничения между концепциями.

Как указывают КрыстынаХойницка и ХенрыкОльшевски[490], XIX в. в истории польского народа, будучи пропитаннымборьбой за реставрацию государственной независимости, главным образом характеризуетсяпоявлением концепция, предполагавшихнеобходимость реальных действий, а не переосмысление сложившейся ситуациив попытках бесплотного теоретизирования. Поэтому либеральные теории, хотя и присутствовали в истории развития польской доктрины, не получили широкой поддержки, уступая позиции наименее перспективных лишь консервативном взглядам.

Восприятие идеалов свободы существенно отличалось от западных воззрений на данный феномен, что являлось следствием развития демократических начал среди шляхты. Последние, будучи в своём большинстве сторонниками феодального порядка, противились процессам освобождения крестьянства, роль которого в условиях аграрной экономики была более чем значимой в оформлении совместно с ремесленниками и купцами т.н. «третьего сословья» - основного носителя либеральных ценностей. В совокупности это негативно сказывалось на развитии и либеральных идей как таковых. Немногочисленные апологеты свободомыслия появились уже в первые годы существования Царства Польского, представляя оппозиционный фланг в нижней палате парламента. Ведущим представителем данного течения был ВинцентыНемоевский (1784-1834), который вместе со своим братом БонавентуройНемоевским (1787-1835) возглавили легальную парламентскую оппозицию, названную калишской от представляемого воеводства. Основой их учение стало провозглашение права основой и единственно возможной гарантией существования свободы, которая в первую очередь, проявлялась в экономической сфере, где провозглашён был смитовский подход к экономической свободе при невмешательстве в рыночные отношения со стороны государства. Политическая составляющая течения была менее определённой, хотя либералам того периода в целом присуща была вера во всесильность демократических идеалов, в связи с чем парламентская трибуна представлялась им оптимальным инструментом для поиска последователей. В парламенте представители калишской оппозиции отстаивали принцип свободы слова, принцип ответственности министров перед нижней палатой законодательной власти, а также выступали за введение института присяжных в уголовном судопроизводстве.

Вдохновителем для польских либералов того периода выступал БенжаменКонстан, перевод трудов которого и комментарий к ним был составлен лидером движения. Развитие естественно-правовых концепций, из которых следовали фундаментальные права, как право собственности, свобода слова, совести, вероисповедания, а также свобода предпринимательской деятельности, должно было быть увенчано созданием такого государственного аппарата, который выступал бы единственно в роли сторожа, для которого защита этих ценностей была почти что единственной целью. Оптимальной формой государственного устройства для достижения данной цели может быть республика или конституционная монархия, при том сам ВинцентыНемоевский считал второй вариант более оправданным, поскольку он был ближе европейской традиционной культуре. Страх перед сильной государственной властью уравновешивался опасением перед диктатом большинства, где золотой серединой между противоположенными крайностями была система разделения властей с обязательным введением имущественного ценза, который в польских реалиях соответствовал сословному. Разделение властей либералы видели через призму концепции Шарля Монтескье, добавляя наряду с законодательной, исполнительной и судебной властью, также власть муниципальную. При конституционной монархии позиция короля сводилась бы к некоторой нейтральной власти, что напоминало юридическое положение российского самодержца по отношению к существующему Польскому Королевству.

Во второй половине XIX в. центром польского либерализма становиться Краков, а точнее общество, объединяющее авторов журнала «Реформа» (позднее «Новая реформа»), созданного Тадеушом Романовичем (1843-1904). Краковские либералы вступили в полемику с краковскими консерваторами, которым свойственно было проявлять лояльность по отношению к австрийским властям. Они придерживались точки зрения, что необходимо путём проведения реформ, добиваться максимально широкого признания личных прав и свобод человека, что непосредственно перекладывается на расширение автономии, которая являлась залогом национального возрождения. Поскольку последнее для них было всё же самоцелью,в отличии от консерваторов, краковские либералы не отвергали полностью идею восстаний. Кроме того, сторонники либеральных идей активно участвовали в реформе избирательного права, в результате которой предлагалось введение пятой курии, куда бы вошли представители народа, в том числе украинского меньшинства. Национальный вопрос в контексте стремления к автономии бел тесно связан с идеей самоопределения, а также её логичным развитием, в том числе, правом на собственный язык и религиозные взгляды. При этом, публицисты «Реформы» негативно относились к политической доктрине Ватикана, идущего на уступки Бисмарку.

Свобода слова и совести провозглашались ведущей ценностью и основой для личной свободы индивида. С точки зрения же государственного устройства предлагалось развивать идеи местного самоуправления на самом низком уровне, что стало бы возможностью для людей активно участвовать в управлении государством в духе своеобразного «гражданского общества», а с другой стороны, ограничивало бы органы центральной власти на местах. Элементом, соединяющим личную свободу и такое «гражданское общество», являлось образование, всеобщность которого была провозглашена сторонниками Романовича.

В начале XX в. идеи «реформистов» были подхвачены представителями Краковской экономической школы, среди которых выделяются Адам Кржижановски (1873-1963), а также Адам Гайдль и Фердинанд Цвейг – профессура Ягеллонского университета. В их трудах затронуты не только вопросы экономической составляющей либерализма, но также политического, основанного на индивидуализме, т.е. проявления доминирования индивида над обществом, и отрицание коллективизма. Ценность индивида проявлялась в возможность саморазвития и самосовершенствования посредством свободы, тогда как государство данную свободу ограничивает. Поэтому всякое проявление этатизма признавалось угрозой для личности, что означало необходимость защиты последнего перед государством, в качестве которой могло выступать право. Право должно было обеспечить парламентский режим, стоящий на страже гражданских свобод и противостоящий разрастанию компетенций бюрократического аппарата. Введение принципа всеобщего равенства, эгалитаризма,также представляет определённую угрозу частной собственности, обеспечивающей личную свободу. Этатизм и эгалитаризм в учении краковских профессоров, по мнению современных исследователей, следует рассматривать как предостережение перед появлением тоталитарных режимов, базисом для которых является отказ от привилегий отдельных лиц с передачей присущих человеку, как индивиду, прав в пользу государства.

Прослеживается также появление определённых зависимостей между либеральными течениями и позитивистскими воззрениями в польской доктрине второй половины XX в. Одним из первых представителей, разделявших данную концепцию, был Юзеф Супиньски (1804-1893). Он являлся последователем естественно-правовой теории прав личности, среди которых ведущее значение отыгрывали право собственности, право личной обороны, право являться свободным, а также право на труд. При этом подчёркивался производный характер права собственности по отношению к праву на труд (по аналогии с производным характером собственности по отношению к самому труду). Данный перечень прав выводился из догосударственных форм человеческого бытия, что отрицало возможность наделения личность данными правами со стороны государства.

Супиньски был сторонником релятивизма форм государственного устройства, что с учётом исторических и географических реалий, наводило его на мысль о подавляющей роли знати и маргинальном значении буржуазии в Польше. Стоя на позиции общественной солидарности, философ считал необходимым объединение всех слоёв общества для достижения общих целей. При этом автор доктрины был сторонником умеренного воздействия со стороны государства на экономику, допуская в частности налоговую интервенцию. Как сторонник конституционного парламентаризма Супиньски явственно замечал негативные черты деятельности политических партий, когда общее благо отходит на второй план, а приоритетным становится достижение собственных политических целей данной партии.

Ещё одним выдающимся польским либералом необходимо назвать Александра Свентоховского (1849-1938), который корень всех зол польского государства видел в привязанности к фальшивым традициям и мифологизации истории. Свобода совести и вероисповедания позволяют отказаться от традиции как таковой, что позволит личности развиваться без оглядки на прошлые неудачи. Индивидуалистическая этика и духовная автономия личности являются залогом её развития. Государственное устройство автор полагал должно основываться на личной свободе, социальной справедливости и национальном самостоятельном правлении. Такой подход роднит автора с социалистами, потому, некоторыми исследователями, он причислен к социальным либералам[491].Свентоховский выступал с конкретными программами по улучшению жизни людей, провозглашая необходимость всеобщего образования и политических прав для народа, как основы демократического строя. Стоя на таких позициях он являлся сторонником ограниченного вмешательства государства в рыночные отношения. Свентоховский сам себя не относил к социалистам, будучи убеждённым в том, что марксистские теории лишены реалистической составляющей и являются лишь теоретическими утопиями.

В то же время, находились сторонники принципиально иного подхода, который отвергал надобность в борьбе за возрождение польского государства, поэтому в современной литературе они объединены общим наименованием консерваторов, или реакционеров. Основополагающей чертой польских консерваторов начала XIX в. являлось сохранение statusquo, который устраивал аристократические круги, и в особенности крупнейших земельных магнатов. Представители данной доктрины отвергали какие-либо попытки борьбы за независимость, а любые проекты реформ воспринимали как бунт. Гарантией сохранения существующего положения реакционеры видели в проявлении лояльности по отношению к государствам, разделившим Польшу. Своеобразным апогеем данного периода являются слова КаэтанаКозьмяна, который писал: «Лучше нам теперь, нежели во времена Польши, в значительной части у нас есть то, что родина нам давала, но лишены мы тяжб и опасностей уманской резни, и, хотя без Польши, мы – в Польше, и мы - поляки»[492]. Именно по этой причине консервативные доктрины признаны получившими наименьшее общественное одобрени[493]е.

Особую позицию среди консерваторов приобрёл ХенрыкЖевуски (1791-1866), который открыл выступал за сохранением крепостного права, а освобождение крестьян от гнёта называл обычной кражей. Вслед за учением Жозефа де Местра, он полагал, что всякое вмешательство посредством законодательных инструментов и реформ в систему общественных отношений является попыткой уничтожения основ государства, зиждущегося на идеале божественного замысла, сотворившего народ, а, следовательно, направлены против Творца.

Жевуски являлся сторонником русификации, в все проявления которой, включая деятельность органов цензуры, в большей степени воспринимал как попытку объединения всех славян под правлением Российской Империи. Одновременно являясь сторонником политической деятельности церкви, он считал, что её власть на ряду с государственной являются основой для любого государства.

Ещё одним важным течением среди консерваторов-реакционеров была т.н. католическая реакция, среди представителей которой называют ФлорианаБохвицу, Элеонору Заменцкую, которые требовали исключения из общественной жизни всяческих проявлений реформаторских тенденций, выступая за патриархальное устройство, в основе которого лежал принцип привилегированности шляхты и их право распоряжаться крестьянским сословием.

На территории, вошедшей в состав Австро-Венгерской Империи, активными сторонниками консервативных идей были Казимир Красицки и Александр Голуховски. Так, например, ещё в 1842 г. во время заседания Галицких Штатов (являвшихся совещательным органом местного самоуправления, работавшего по принципу псевдо-парламента), Красицки выдвигал проект наделения крестьян правом «пользовательской собственности» в отношении их земельных наделов, при одновременном сохранении крепостного права и обязанности уплаты податей. Предполагалось, что данное предложение разрешило бы аграрный вопрос без необходимости нарушения сложившихся общественно-политических устоев, т.к. крестьянин, который не будет добросовестно исполнять свои обязанности по отношению к своему господину моет быть удалён со своей земли.

Среди прочих сторонников консервативной мысли выделяют Александра Велопольского, который полагал, что наибольшие перспективы образования польской автономии могут существовать лишь в рамках Российской Империи. Придерживаясь идеалов иерархического общества, он полагал, что лишь самодержавная власть, довлеющая над всеми прочими классами способно удержать государство в том виде, который обеспечит существование народа.

Развитие социалистических доктрин в Польше было ограничено в значительной степени из-за трёх принципиальных факторов: значительное отставание пол числу крупных промышленных центров, что ограничивало скорость роста численности рабочих; приверженность националистическим идеалам, которые противостояли интернациональным концептам сторонников левых теорий; а также значительная роль католической церкви, последователи которой отличались от православных россиян и протестантов-пруссаков и которая прямо запрещала участвовать в каких бы то ни было социалистических движениях. 

Тем не менее демографическая ситуация, развитие промышленности и другие факторы привели к образованию Польской Социалистической Партии, из которой вышло большинство теоретиков доктрины. Одним из её представителей являлся Болеслав Лимановски (1835-1935), который отрицал борьбу классов в принципе, исходя из недопустимости такого действия в силу основополагающего значения революционного лозунга о братстве. В его представлении невозможно игнорировать польское стремление к собственной государственности, как и национальный вопрос в принципе, и лишь после обретения независимости, можно говорить о социальной трансформации общества. Роль государства Лимановски видел в качестве надклассового общества с демократическим режимом, основанном на всеобщем избирательном праве. При этом автор воспринимал социализм как развитие демократической идеи[494].

Другим представителем данного направления был Казимир Келлес-Крауз (1872-1905), который был сторонником революционного переворота на пути к созданию бесклассового общества. Революция, по его мнению, могла независимо проходить на нескольких уровнях: на уровне базиса – это классовая революция, а на уровне надстройки (главным образом интеллектуальной) – революция в борьбе за независимость. Он считал, что только свободная Польша будет социалистической, поэтому столь большое значение имеет обретение государственного суверенитета для польских пролетариев.

Идеи Келлес-Краузе развивал также Станислав Бжозовски (1878-1911), который провозглашал примат свободного труда, неограниченного никакими наказами и преградами. Лишь свободный труд позволяет человеку обрести истинное достоинство, условием которого является национальное освобождение. Таким обраом ключевой остаётся категория народа, исторического значения от которого пролетариат не должен ни в коем случае отказываться. Одновременно именно пролетариат должен был подхватить узды правления в борьбе за независимость.

Ещё одним представителем социалистической доктрины, который объединял классовые и национальные стремления, был ИгнациДашински (1866-1936), ставший первым премьером Польши. Дашински являлся резким критиком идем восприятия народа в этническом смысле, разграничивая деятельность народа и государства. Будучи сторонником реформ и всеобщего избирательного права, не стоя на революционных позициях. В его трудах он концентрировался в первую очередь на разработке концепции улучшения экономического и политического положения рабочих и крестьян в условиях Польши.

Как видно из приведённых выше концепций, все они были направлены на поддержание определённого состояния, центральную роль в котором играла условно обозначаемая «полонийность». Иногда она проявлялась в борьбе за государственную независимость, иногда в сохранении традиционного польского общества, но во всех случаях, она апеллировала к польской культурной традиции.

Данная традиция сыграла важную роль в момент формирования государственного устройства после 11 ноября 1918 г., когда польские земли были объединены в государство. Многочисленные проблемы социо-экономического и юридического характера требовали от власти жёстких мер, в том числе обозначения направления государственного строительства, начиная с принятия конституции[495]. Первый польский основной закон был принят лишь в 1921 г., закрепляя парламентскую республику с кабинетным типом правления. Характерной чертой данного устройства является доминирующая роль парламент, созданного в результате демократических выборов. Конституционной новеллой 1926 г. были позднее расширены полномочия президента и правительства, а усиление тенденций к концентрации власти привело к принятию новой конституции 1935 г.

Изначально 14 ноября 1918 г. Юзеф Пилсудский поручает определение системы органов власти временному премьеру, которым стал ИгнацыДашински, придерживающийся умеренно-социалистических взглядов, однако, порученная ему цель не была достигнута в связи с отказом правых сил идти на сотрудничество. В результате 18 ноября 1918 г. Пилсудский становиться Временным Начальником Государства концентрируя в своих руках всю полноту власти, что было полностью приемлемо для консервативных кругов, а также спокойно воспринято либеральными и левыми силам благодаря личности самого Пилсудского. Одним из первых документов, изданных им на новой должности, являлся Декрет от 28 ноября 1918 г. об избирательном праве, которое предоставлялось всем, в том числе женщинам, лишённым подобного права в большинстве государств Европы. Локальные территориальные власти, действующие на бывших польских землях, входивших в состав соответственно Пруссии, Австро-Венгрии и России, где действовали сторонники разных идеологических течений признали центральную власть Пилсудского. Открывший своё заседание 10 февраля 1919 г. Законодательный Сейм в течение нескольких последующих лет принял первую конституцию 17 марта 1921 г., которая стала компромиссом[496] между всеми представленными в Сейме партиями, получившись чрезмерно демократичной[497], что и стало причиной потери последующей стабильности государственной власти в стране.

Как показывают исторически события первых лет существования возрождённого польского государства, политическая составляющая, которая непосредственно связана со своей идеологической ориентацией, определяла последующие действия государственных лидеров при формировании правового порядка в государстве. В зависимости от нахождения точки равновесия между консерваторами и либералами, принятие конституции откладывалось либо приближалось, а вслед за ней организация всей системы органов власти. Идеал независимости был реализован, что отвечало запросам всех прогрессивных доктринальных течений. Консерваторы довольствовались существованием позиции сильного лидера, стоящего во главе государственного аппарата, а также закреплением ведущей роли католической церкви в духовной жизни и сохранением традиционных семейных ценностей. Либералы и социалисты разделили государственные должности, а демократический характер первой конституции устраивал и первых, и вторых. Как видно, проявление стратегического планирования правовой политики соответствует современным стандартам, а роль правовой доктрины[498] в материальном смысле, на примере истории польского государства в XX в., является крайне существенной.

 

Бекмагамбетов Алимжан Бауржанович, кандидат юридических наук, заместитель директора Костанайского филиала ФГБОУ ВО «ЧелГУ» по науке, докторант Российского университета дружбы народов, (г.Костанай, Республика Казахстан)

 

ГЛАВА 14. ПРАВОВАЯ ПОЛИТИКА ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ ПРЕСТУПНОСТИ, СВЯЗАННОЙ С ТОРГОВЛЕЙ ЛЮДЬМИ: ПРЕДПОСЫЛКИ К ФОРМИРОВАНИЮ СПЕЦИАЛЬНОЙ ЮРИДИЧЕСКОЙ ДОКТРИНЫ

По мнению авторитетных специалистов, Республика Казахстан успешно прошла сложнейший отрезок своей многовековой истории: мягкий, без потрясений и человеческих жертв кардинальный демонтаж социализма и вхождение в будущее – становление и утверждение государственной независимости[499].

Как подчеркивает Назарбаев Н.А., «в целом утверждение в Казахстане правового государства – это наша конституционная задача, которая решается в рамках единого модернизационного процесса. Реализация обозначенных мер и подходов озволит повысить доверие к национальной судебной и правоохранительной системам со стороны граждан, а также зарубежных инвесторов и в целом улучшит бизнес-климат в нашей стране»[500]. В этом же документе подчеркивается важность реформ, заключающихся, в том, чтобы независимое правосудие и вся правоохранительная система были нацелены исключительно на обеспечение прав и свобод граждан, строгое исполнение законов и укрепление правопорядка.

Одним из важнейших условий для дальнейшего поступательного развития общества и государства является реализация правовой политики, в том числе в сфере обеспечения криминологической безопасности, имеющей доктринально-официальный базис. Как отмечается в специальном исследовании, «в зависимости от содержательной стороны доктрины…выделяются общеправовая доктрина в контексте доктрины позитивного права, отраслевая юридическая доктрина, формируемая в рамках отдельной отрасли права, а также доктрина отдельного правового института»[501].

Не утрачивают своей актуальности, сказанные еще в конце 80-х годов прошлого столетия слова, Жалинского А.Э. о том, что «меры борьбы с преступностью необходимы и даже неизбежны в современных условиях, это один из важнейших путей обеспечения свободного развития общества в целом и отдельных граждан, предпосылка и одновременно содержание процесса формирования и функционирования правового государства»[502].

Просто замечательным является высказывание Ю.В.Голика в одной из своих публикаций: «Дело в том, что современная система борьбы с преступностью сложилась 200-300 лет назад и с тех пор мало изменилась. В XXI веке она объективно не способна эффективно работать. Необходима иная идеология и новая методология борьбы с преступностью»[503]. Ответом на современные глобальные криминальные вызовы и стала широкомасштабная модернизация государственного аппарата и гражданского общества с новой системой оценки эффективности деятельности и качества жизни граждан.

В структуре преступности особое место занимает система криминальных деяний в сфере торговли людьми. Это обусловливает необходимость теоретической проработки таких вопросов, как природа (сущность), доктринальный (социологический, экономический, географический, криминологический, уголовно-правовой, уголовно-процессуальный, криминалистический) анализ конститутивных и других наиболее значимых науки и практики признаков и параметров.

Ранее на доктринальном уровне не прорабатывались вопросы изучения природы сложного многопланового феномена в контексте двух новых взаимосвязанных ключевых конструктов - «преступность, связанная с торговлей людьми» и «политика противодействия преступности, связанной с торговлей людьми».

В этой связи нами проведен обзор авторефератов диссертаций (24 ед.), защищенных в России и Казахстане за последние 10 лет по изучаемой проблеме (Акимова А.Ю., Бекмагамбетов А.Б., Буряк М.Ю., Гетман И.Б., Горбань Е.Г., Громов С.В., Душко Д.А., Егорова Л.Ю., Жинкин А.А. и др.), 96 выпусков Бюллетеней Верховного Суда РК за период с 2009 года по 2016 г., в том числе ряд специальных обобщений и обзоров Комиссии по правам человека при Президенте РК, Верховного Суда РК, Генеральной прокуратуры РК на предмет практики применения уголовно-правовых норм о торговле людьми, изучены научные публикации.

Проблематика противодействия торговле людьми более 10 лет является предметом специальных исследований в России и Казахстане не только по уголовному праву и криминологии (18 из 24 диссертаций), но и по уголовному процессу и криминалистике (3 из 24), политологии (1 из 24), социологии (1 из 24) и даже географии (1 из 24). И это если не говорить об обширном массиве научных публикаций, учебно-практических пособий и монографий. Приведенные цифры достаточно информативны и показательны. Это подтверждается и обращением к трудам видных зарубежных исследователей.

Так, директор Центра изучения организованной преступности Dr. Louise I. Shelley в ряде публикаций делает акцент на взаимосвязи торговли людьми с транснациональной преступностью. Так, в одной из работ она пишет следующее: «Transnational crime will be a defining issue of the 21st century for policymakers - as defining as the Cold War was for the 20th century and colonialism was for the 19th. Terrorists and transnational crime groups will proliferate because these crime groups are major beneficiaries of globalization. They take advantage of increased travel, trade, rapid money movements, telecommunications and computer links, and are well positioned for growth»[504].   

Исследователи Donna M. Hughes и Siddharth Kara фокусируют внимание на торговле людьми с целью сексуальной эксплуатации. Так, Siddharth Kara в своей книге справедливо отмечает: «That slavery still exists may surprice some readers but the practice of violently coerced labor continues to thrive in every corner of the globe. There were 28.4 million slaves in the world at the end of 2006 and there will most likely be a greater number by the time you read this book»[505].

Donna M. Hughes проводит исторический экскурс о том, как зародилась торговля людьми в постсоветских странах и отмечает, что «In the Soviet Union, a shadow economy, often controlled by government officials, existed for decades to meet the needs of the people for goods and services. When the Soviet Union collapsed, the shadow economy networks expanded to become transnational criminal networks that increasingly operate beyond the reach of law enforcement in any one state, and more ominously, operate in cooperation with law enforcement and government officials in some states»[506]

В свою очередь как верно отмечено в Message from the Chief of Mission: «We live in an age of unprecedented human mobility. Migration is considered one of the defining global issues of the early twenty-first century, with more and more people on the move today than at any other point in history. In Central Asia, which has been a crossroads of goods and people from the days of the Silk Road, hundreds of thousands of people move daily across the international borders in search of employment and opportunity. Millions of Central Asians work abroad and remit funds to their families»[507].

Гилинский Я.И. рассматривает проблематику торговли людьми как одну из разновидностей социального насилия и подчеркивает, что «основной объект торговцев людьми - исключенные ( exluded ), лица, лишенные достатка, безработные, сироты, малообеспеченные и наименее защищенные слои населения»[508]. Кроме того, он среди разновидностей девиаций наряду с организованной преступностью, «преступлениями ненависти», терроризмом, коррупцией, наркотизмом, пьянством и алкоголизмом в обязательном и первостепенном порядке называет торговлю людьми[509].

Е.Б.Мизулиной отмечается: «Международным сообществом принято такое число международных актов, направленных на борьбу с торговлей людьми и рабством, которое само по себе уже нуждается в систематизации и обобщении на предмет уяснения их внутренней взаимосвязи, устранения противоречий, выявления пробелов и неопределенностей»[510].

И здесь прав Левченко О.П., в том, что: «Отсутствие должной проработки базовых теоретических положений и методической стороны вопроса, учета специфики криминальной деятельности в области торговли людьми вызывают серьезные недостатки в правоприменении и, соответственно, низкие количественные показатели по линии выявления и раскрытия подобного рода преступлений»[511]. Ведь по мнению отдельных специалистов степень латентности торговли людьми составляет более 90%[512].

Автор настоящей публикации с момента защиты кандидатской диссертации в 2005 году по сегодняшний день ведет разноплановую исследовательскую работу, в рамках которой издано две монографии (в Казахстане и Германии), издано свыше 20 научных статей в рецензируемых журналах Казахстана и России,  в т.ч. 1 в международной базе Scopus, в качестве председателя НПО выступал с докладом на обзорной конференции ОБСЕ (Казахстан, г.Астана, 27 ноября 2010 года), принимал участие в работе международного семинара по правам человека в Казахстане и Германии (Казахстан, г.Щучинск, 4-5 июля 2010 года), по линии госинформзаказа реализован социально-значимый проект по предупреждению торговли людьми среди молодежи, выражено экспертное мнение по вопросам имплементации международных норм и переданы в Администрацию Президента РК.

Сущность любого криминального явления имеет свое количественное и качественное измерение. И это отражено в официальных отчетно-аналитических материалах Комиссии по правам человека при Президенте РК, Генеральной прокуратуры РК[513], Верховного Суда РК[514], Международной организации по миграции в Казахстане, многочисленными публикациями в СМИ, контент-анализ которых осуществляется нами на постоянной основе. Ведь не случайно, специалисты подчеркивают, что «предпринятые усилия по информированию общественности о торговле людьми дают отдачу, и теперь об этой глобальной проблеме знают миллионы жителей планеты»[515].

Относительно объективного криминологического измерения, а значит и правильной определении природы и параметров феномена торговли людьми, в конечном счете торжества законности и справедливости, важным является совершенствование мер по преодолению или хотя бы минимизации такого фактора как латентность. В этой связи, актуальным является рекомендация, содержащаяся в   Needs Assessment Toolkit on the Criminal Justice Response to Human Trafficking: «The desk review has to be performed in a comprehensive way due to the complex nature of the phenomenon of trafficking in persons. It is believed that the incidence of trafficking in persons is underreported due to the clandestine nature of the crime»[516].

Таким образом, на первоначальном этапе результаты комплексного мультидисциплинарного исследования (квинтэссенцию) изучаемого явления, должны получить отражение в правотворческой, правоприменительной и правозащитной деятельности.    

Одновременно следует учитывать международные стандарты ООН и локальные особенности (политика, право, менталитет). В частности, на это указывается во введении Model Law against Trafficking in Persons, где записано: «The Model Law will both facilitate and help systematize provision of legislative assistance by UNODC as well as facilitate review and amendment of existing legislation and adoption of new legislation by States themselves. It is designed to be adaptable to the needs of each State, whatever its legal tradition and social, economic, cultural and geographical conditions»[517].

В целях соответствия стандартам ООН и в частности ее Конвенции против транснациональной организованной преступности сегодня мировым сообществом наработан бесценный опыт в сфере противодействия торговле людьми, который распространен во многих государствах. Главным «законодателем мод» в данном процессе является ООН, в котором, как представляется, учтены и продуктивные наработки исследователей транснациональной организованной преступности.

Отметим сразу, что мы последовательно обосновываем необходимость моделирования бинарной (двухуровневой) системы законодательного инструментария в сфере противодействия торговле людьми.

Криминализация деяний, связанных с торговлей людьми, как известно, осуществляется в рамках уголовно-правового регулирования путем фиксации в соответствующих нормах-запретах Уголовного кодекса. Все другие вопросы, а это весьма обширный пласт должны быть отражены в специальном базовом законе о противодействии торговле людьми. А что мы имеем сейчас? Во-первых – это нормы УК РК собственно о торговле людьми и деяниям, связанными с ним[518].

Во-вторых,  On action plan of the government of the Republic of Kazakhstan for 2012-2014 directed at combatting and preventing crimes related to trafficking in human beings Decree № 1347 of the government of the Republic of Kazakhstan dated 24 October 2012 With the aim, включающий 40 пунктов[519].

И, наконец, Normative Resolution of the Supreme Court of the Republic of Kazakhstan dated 29 December 2012 №7 «On application of legislation determining liability for trafficking in human beings»[520].

В УК Казахстана изначально существовали две нормы: ст.128 «Вербовка людей для эксплуатации»[521], ст.133 «Торговля несовершеннолетними», а формулировка «преступления (преступность), связанные (связанная) с торговлей людьми»  в  национальном уголовном законодательстве Казахстана, несмотря на схематичное обозначение в примечании к статье 128 УК РК 1997 года[522], была весьма востребованной в официальном обороте[523]. Справедливости ради заметим, что данная формулировка особо пользовалась успехом при проведении междисциплинарных исследований в сфере расследования преступлений, в частности, в диссертационных работах Варданяна А.А.[524], Колесова А.И.[525], Поляковой М.А.[526]

Несмотря на принятие  соответствующего нормативного постановления Верховного Суда РК, обобщение практики по делам о торговле людьми, все еще актуальным являются вопросы квалификации преступлений, связанных с торговлей людьми и разграничения их между собой.

Как на это было указано и в Note on the regulatory resolution of the Supreme court of Kazakhstan on the application of criminal legislation on human trafficking by courts. Там в частности было записано: «In par 15 of the Regulatory Resolution, it is stressed that human trafficking shall be distinguished from other crimes, e.g. Articles 113, 125, 126, 132-1, 133 and 270 of the Criminal Code. The way in which these provisions shall be distinguished should be made clearer in the Regulatory Resolution»[527].

Интересные и полезные положения содержатся в ряде документов ЮНОДК ООН, а именно в Combating traffiсking in Persons A Handbook for Parliamentarians; Needs Assessment Toolkit on the Criminal Justice Response to Human Trafficking United Nations Office on Drugs and Crime Vienna United Nations, New York, 2010; Model Law against Trafficking in Persons UNITED NATIONS OFFICE ON DRUGS AND CRIME UNITED NATIONS Vienna, 2009.

Актуальной является рекомендация ООН о том, что «Parliamentarians must have a firm understanding of the concept of trafficking in persons if they are to develop and implement effective national legislation to combat the phenomenon»[528].

Развитие законодательной политики противодействия торговле людьми на современном этапе должна быть двухуровневой, как дело обстоит с противодействием терроризму, экстремистской деятельности, наркотизму. Первый уровень включает в себя базовое законодательство (собственно законы о противодействии терроризму, экстремизму, наркотизму и т.д.), второй – уголовно-правовые нормы, предусматривающие признаки составов преступлений[529].

Актуальными в связи с этим являются слова Федотова Ю. о том, что «Human trafficking requires a forceful response founded on the assistance and protection for victims, rigorous enforcement by the criminal justice system, a sound migration policy and firm regulation of the labour markets. Overall, the international community has the tools to confront this crime. Although much has been achieved, gaps in knowledge remain. UNODC continues to need additional information about human trafficking. We need comprehensive data about offenders and victims in order to assist in the development of sound policies and appropriate criminal justice responses»[530]. Потому все острее ставится вопрос обеспечения должного уровня криминологической безопасности общества, в рамках которой актуализируется выработка оптимальной гарантии и защиты прав жертв торговли людьми. А потому прав Туляков В.А., который в числе проблемных вопросов требующих разработки указывает необходимость «выяснения места и роли института потерпевших от преступления в формировании уголовной и криминологической политики государства»[531].

Исходя из совокупности аргументов, в числе ближайших приоритетов должны стать разработка и скорейшее принятие комплексного закона о противодействии торговле людьми, роль которых сегодня выполняют подзаконные акты.      

Таким образом, торговля людьми - представляет собой сложный многогранный феномен, что диалектически обуславливает необходимость мультидисциплинарного интегрированного подхода теоретического осмысления его сущности и параметров. Актуализируется вопрос о единообразном подходе в части доктринального правопонимания, законодательной регламентации и судебного толкования понятий «торговля людьми» и «преступления, связанные с торговлей людьми» и их соотношений как части (составляющей ядро) и целого (конгломерата, родовым признаком, которого выступает целенаправленность на эксплуатацию человека). 

Прошло немногим более 10 лет с момента опубликования Волковым К.А. статьи «Противодействие торговле людьми как направление современной уголовной политики»[532], которая стала одной из первых и резонных теоретических попыток обратить внимание на то, что в условиях глобализации торговля людьми не узконациональная проблема, и она не потерпит локализованных мер (местного лечения), необходим кардинально новый комплексный широкоформатный подход. Рахманова А.Н., справедливо полагает, что «..в отечественной уголовно-правовой доктрине отсутствует целостное представление о том, какой должна быть в идеале система уголовно-правовой охраны личности»[533].  А потому резонно пишет Романов: «В первую очередь следует отметить необходимость самой серьезной модернизации содержательных аспектов современной уголовно-правовой доктрины» и это обусловлено «возрастающими общественными запросами и социальными ожиданиями в области контроля преступности и мер ее предупреждения»[534].

Сегодня с нарастающей интенсивностью резонно поднимается вопрос об эффективности действующей правовой системы, в том числе комплекса мер социально-правового контроля над преступностью (в различной интерпретации - «уголовная политика», «борьба с преступностью», «криминологический менеджмент», «политика (механизм) противодействия преступности»[535].

В уголовно-правовой доктрине существуют различные подходы в определении понятия уголовной политики вообще. Одни авторы раскрывают его как  «закрепленные в законе, соответствующие сущности социально-экономической формации и отношениям классов и слоев населения между собой и с государством и правительством направления охраны общественных отношений от преступных посягательств. В предельно кратком определении уголовная политика представляет собой стратегию борьбы с преступностью»[536].

В интерпретации Лесникова Г.Ю. уголовная политика Российской Федерации включает систему принципов, политических и политико-правовых предписаний, программ осуществляемых государством совместно с гражданским обществом, по борьбе с преступностью, ресоциализации преступников, обеспечению безопасности личности, общества и государства[537].

И.Я.Козаченко, Е.Б.Козаченко образно и точно подмечают: «Сегодня население планеты живет под тяжелейшим информационным прессом, возводящим на божественный Олимп декларативных мечтаний и низвергающим в бездну реальных сомнений одновременно вселенскую триаду: глобализацию, модернизацию и инновацию»[538].

Поэтому не случайна активизация международного сообщества в плане проведения серьезных общепланетарных форумов и обсуждения в их рамках проблем глобализации преступности и выработки адекватных мер противодействия. В связи с этим, особенно актуальны слова Комиссарова В.С., Степанова-Егиянца В.Г. о том, что «наступление эпохи глобализации является новым этапом и отправной точкой развития уголовного права и юриспруденции»[539], а также о том, что «эпоха глобализации требует обновления идей и методологии научных исследований. Теория уголовного права уже начала перемещаться с национального на мировой уровень»[540]. Потому что, как справедливо отмечают авторы, исследованиям, которые проводились прежде «не доставало глобального видения реальности, поскольку начальные и конечные цели вполне ограничены»[541].

В концепции развития уголовного законодательства Кашепов В.П. совершенно справедливо отмечает: «Очевидно, что для успешного противодействия преступности важно располагать научно обоснованной стратегией, указаниями на постоянно уточняемые приоритетные направления и средства противостояния криминальным угрозам и рискам на основе взвешенного научного анализа закономерностей и тенденций общественного развития»[542].

Жалинский А.Э. в контексте своего призыва к обновлению уголовного права одним из необходимых условий видит интенсификацию «уголовной политики как общесоциального процесса действительного уяснения потребностей и возможностей обновления уголовного закона, формирование его целей и средств»[543].

Иногамова-Хегай Л.В. задаваясь вопросом (видимо риторического свойства) а есть ли уголовная политика? Сама же на него отвечает: «Любые действия в сфере борьбы с преступностью в любых ветвях власти – законодательной, исполнительной, судебной – есть реализация уголовной политики и сейчас такие действия свидетельствуют об этой политике как «броуновском движении». И заключает: «Реальность такова, что продвижения практически нет, но много противоречий, смешения и разрушения»[544]. Схожая позиция содержится в суждении Кленовой Т.В.: «Государством в основном решаются не стратегические, а тактические задачи уголовной политики, с ориентиром на политическую целесообразность, соответственно, принимаются уголовные законы, не обеспеченные стратегиями или концепциями»[545].

А.И.Коробеев писал «…приходится констатировать, что единой, четко сформулированной, закрепленной в нормативном акте и принятой на соответствующем уровне концепции уголовной политики государства в России нет. Есть лишь отдельные идеи, некие векторы в развитии стратегии и тактики борьбы с преступностью, спонтанно возникающие директивы, которые исходят от властных структур и весьма противоречиво и непоследовательно реализуются в реальной действительности»[546].

И вот, наконец такая концепция была принята.  

Политика противодействия торговле людьми включает в себя множество взаимосвязанных компонентов: организационно-правового, тактического, стратегического и иного порядка.

Думается, политика противодействия торговле людьми характеризуется следующими признаками:

Это составная часть уголовной политики, соответственно часть государственной, внутренней, социальной политики;

 представляет собой комплекс взаимосвязанных межотраслевых и междисциплинарных мероприятий (подсистемы уголовно-правовая, уголовно-процессуальная, уголовно-исполнительная[547] и криминологическая политика[548]).

В плане теоретических оснований следует рассматривать данное направление как структурную часть общей концепции уголовной политики. Идеальной представляется ситуация аккумуляции лучших инновационных идей, программ, технологий максимального круга специалистов в сфере уголовно-правовой и смежных наук и придание такому своду прогрессивных концептуальных положений официального характера(легитимации) указом главы государства. В Казахстане такой прецедент создан, что положительно оценено российскими коллегами[549].

Правовые основы противодействия торговле людьми исходя из вышесказанного, а именно о том, что данное направление, прежде всего, часть уголовной политики и на нее распространяются все нормативно-правовые документы отраслей криминального цикла(УК, УПК, УИК).

Учитывая, что политика противодействия торговле людьми представляет собой отдельное и специфическое направление оно в содержательном отношении базируется на международно-правовых актах. Базовым международно-правовым актом в сфере противодействия торговле людьми является Конвенция ООН против транснациональной организованной преступности от 15 ноября 2000 года, включая, дополняющие его Протоколы против незаконного ввоза мигрантов по суше, морю и воздуху и о предупреждении и пресечении торговли людьми, особенно женщинами и детьми, и наказании за нее. 

Содержательные аспекты политики противодействия торговле людьми как комплекса мероприятий как раз и должны быть сконцентрированы в базовом законе.

Прежде хотелось бы акцентировать внимание на необходимости усиления теоретических изысканий в сфере формирования политики противодействия торговле людьми - одного из направлений государственной правовой политики.

Благо для этого есть соответствующий базис - Концепция правовой политики РК на период с 2010 до 2020 года, которая, по мнению авторитетных экспертов «стала фундаментальной научной основой дальнейшего совершенствования нормотворческой и правоприменительной деятельности государства. Особое внимание в ней уделено развитию уголовного права как одного из приоритетных направлений деятельности правоохранительных органов» [550]. В свою очередь в контексте нашей научной проблематики весьма интересен опыт принятия Концепции уголовно-правовой политики Российской Федерации[551]. В соответствии с данным юридико-доктринальным документов «уголовно-правовая политика» выступает одним из направлений реализации государственной стратегии обеспечения криминологической безопасности и базируется на признании фундаментальной взаимосвязи и взаимозависимости ее основных положений с социальной политикой государства, а также политикой в области профилактики преступности, защиты и поддержки потерпевших от преступлений, исполнения уголовных наказаний и иных мер уголовно-правового характера, социальной реабилитации и надзора за лицами, отбывшими уголовное наказание.

Автономное направление политики противодействия торговле людьми целесообразно отразить в специальном базовом законе, который, в числе аналогичных нормативных правовых актов о противодействии терроризму, экстремизму, коррупции является составной частью т.н. криминологического законодательства и «права противодействия преступности»[552].

Как подчеркивается в специальных работах, «являясь комплексным межотраслевым институтом, уголовная политика нуждается в постоянной коррекции всей совокупности используемых методов как в оценке состояния преступности, так и в адекватности мер противодействия ей. Причем определяющими являются закономерности существования социума, наличие системных связей в обществе, принципов возникновения обратных связей в закрытых и открытых системах, особенности социальной психологии, человеческих возможностей»[553].

Целесообразно на постоянной основе ввести практику составления и обнародования ежегодных докладов о состоянии политики противодействия торговле людьми. 

Необходимо выработать более совершенную модель межгосударственного, межведомственного сотрудничества в сфере противодействия торговле людьми, основанной на новой методике криминологического измерения, системе раннего распознавания, модернизированной уголовной, включая уголовно-правовой и криминологической политики[554]. В свою очередь следует согласиться с тем, что «Теория уголовно-правовой политики должна явиться объединяющей основой законодательной и правоприменительной деятельности, обеспечивая их единство, прежде всего, в вопросах правового регулирования»[555]. 

Все вышеизложенное нуждается в новом концептуальном подходе, построении более совершенных теоретических моделей такого взаимодействия. Все это в совокупности должно представлять самостоятельное направление уголовной политики - политику противодействия торговле людьми. И здесь важно понимать, прежде всего, необходимость концептуального обеспечения политики противодействия преступности, в целом, что соответственно входит в предмет уголовно-правового регулирования, потому как здесь осуществляется процесс обеспечения охраны общественных отношений, защиты прав, свобод и законных интересов в рамках стремления к установлению наиболее ожидаемого уровня безопасности, то есть состояния защищенности. Однако, эта не единственная, хотя и во многом, определяющая грань, так как в любом случае, важно не упускать из виду вышеназванное обстоятельство о межотраслевой и междисциплинарной природе изучаемых криминальных явлений.

В этой связи, актуальным представляется следующее.

Во-первых, необходима широкая пропаганда опыта доктринального изучения основных констант и парадигм проблематики торговли людьми как самостоятельного междисциплинарного направления социогуманитарных наук. В данной предметной сфере целесообразно в максимальной степени отразить богатую палитру научных дискуссий относительно определения сущности криминального феномена «торговля людьми» через призму глобализации преступности, феномена «теневой экономики» и исторических особенностей формирования соответствующей системы законодательных мер противодействия. Здесь же следовало бы рассмотреть и предоставить на суд широкой общественности основные концептуальные подходы к теоретическому моделированию понятия «торговли людьми» как базисного материала для правотворчества и правоприменения.

    Во-вторых, назрела необходимость качественно иного уровня криминологического измерения параметров торговли людьми и оценки эффективности системы превентивных мер в свете новаций модернизации правоохранительной системы. В данную область могли бы войти следующие аспекты:

- общая криминологическая характеристика торговли людьми с позиции действующих методологических подходов;

- латентность торговли людьми как фактор препятствующий определению ее реальных объемов и степени вредоносности обществу;

 - анализ основных рисков и эффективности комплекса мер по предотвращению торговли людьми и недопущению виктимизации наиболее уязвимых категорий населения. 

В третьих, важно еще раз обратиться к уголовно-правовому арсеналу мер противодействия торговле людьми, в том числе к современным трендам законодательной политики по криминализации деяний, связанных с торговлей людьми, карательному и превентивному потенциалу санкций уголовно-правовых норм, а также резервам модернизации уголовного законодательства об ответственности торговли людьми в контексте приближения к международным стандартам в сфере прав человека.

И наконец, в концентрированном виде следовало бы отразить инновационные аспекты совершенствования политики противодействия торговле людьми и их прикладное значение.

Попутно должны рассматриваться и разрешаться проблемные вопросы правоприменительной и правозащитной деятельности по делам, связанным с торговлей людьми как индикатора эффективности действующего законодательства. В свою очередь, это должно стать базисом и заделом для выработки концептуальных межотраслевых и междисциплинарных основ политики противодействия торговле людьми в современных условиях. В содержательном аспекте они могут быть раскрыты через такие элементы как понятие, предмет, субъектный состав и инструментарий политики противодействия торговле людьми. В прикладном отношении важно изначально обеспечить прогнозирование социально-значимого эффекта от теоретического моделирования и реализации политики противодействия торговле людьми.

Следует учесть мнение о том, что «издержками нашей правоохранительной системы является то, что практически отсутствует научное сопровождение правоохранительной деятельности. ...А самое главное отсутствует такое важное направление в борьбе с преступностью как прогнозирование»[556].

Как справедливо отмечает Ревин В.П. «... правоохранительные министерства и высшие судебные органы, в наибольшей степени воздействующие на преступность....обязаны не только докладывать политическому руководству об итогах года, как это традиционно принято, но они должны представлять оценки нормативно-правового обеспечения своей деятельности на среднесрочную и долгосрочную перспективу и мерах по повышению эффективности правоприменительной практике»[557].

При этом как верно указывал Корзун И.В. уголовное правопонимание нельзя воспринимать в отрыве от правопонимания других отраслей права. ...Оно неотделимо и от криминологического восприятия социально-правовой действительности. В этом смысле можно вести речь и об особой составляющей правопонимания вообще - криминологическом правопонимании. Именно в нем должны и могут органично сочетаться позитивистские и естественно-научные правовые воззрения.[558]

Надо отдать должное, что за короткое время после того как на Российском конгрессе уголовного права была озвучена идея о разработке Национальной концепции противодействия преступности на страницах профильного издания был опубликован собственно проект политико-правового документа представляющего собой «систему официально принятых в государстве положений, определяющих сущность, цель, направления, приоритеты и критерии эффективности нормотворческой и правоприменительной деятельности в области защиты личности, общества и государства от преступных посягательств средствами уголовного законодательства»[559].

Следует признать, вышеназванный прецедент создания такого универсального и востребованного политико-правового документа значительным и прогрессивным шагом вперед, заслуживающим изучения и использования и в Казахстане. Справедливости ради следует отметить, что, несмотря на отсутствие аналогичной концепции у нас в 2014 году были приняты новые УК, УПК, УИК, где содержатся достаточно прогрессивные нормы об ответственности за торговлю людьми, в 2013 году Верховным Судом принято соответствующее постановление[560].    

В современный период глобализации самых различных сфер жизнедеятельности естественным стало усиление интеграционных процессов в правовой политике, юридической науке законотворческом процессе и правоприменительной практике.

Так, актуальность важность и необходимость мультидисциплинарных научных исследований, многие годы подчеркивается Лунеевым В.В. Так, в одной из современных работ он совершенно справедливо замечает: «Высокая ценность истории и теории права связана с тем, насколько они объективно отражают жизненные реалии и разрабатывают важнейшие юридические проблемы прошлого, настоящего и прогнозируемого будущего…В действительности…уголовное право и криминология – единая наука о противодействии преступности» [561].

На аналогичных позициях зиждется целая теоретическая модель Д.А.Шестакова под названием «право противодействия преступности» в рамках научной школы «криминология закона». Релевантно этому оправданно утверждать о необходимости выделения таких конструктов как преступность, связанная с торговлей людьми[562], так как в этом случае сам собой разрешается проблемный аспект определения природы многоаспектных явлений и их более точного законодательного определения. Одновременно обоснованным является и обособление отдельного направления правовой политики – политики противодействия преступности, связанной с торговлей людьми.    

В данный момент происходит не только сближение, взаимодействие, но и взаимопроникновение правовых систем. Так, Кибальник А.Г. обоснованно акцентирует внимание на «определенное «размывание» границ между основными категориями и институтами уголовного права в государствах романо-германской и англосаксонской систем» и добавляет, что «при известной терминологической разнице, содержание ключевых понятий отражает во многом типичный подход к задачам уголовно-правовой охраны и регулирования»[563].

Действительно, сегодня в уголовном законодательстве и России и Казахстана присутствуют англосаксонские институты уголовный проступок. процессуальное (досудебное) соглашение, пробация, уголовно-правовой глоссарий. И как тут не вспомнить совместный труд американского и российского профессоров Дж.Флетчера и А.В.Наумова под названием «Основные концепции современного уголовного права» (М.:Юрист,1998), а также книгу Джекебаева У.С. «Основные принципы уголовного права Республики Казахстан: Сравнительный комментарий к книге Дж.Флетчера и А.В.Наумова «Основные концепции современного уголовного права» (Алматы: Жеты Жаргы,2001 г.).  

Парадигма в части формирования нового криминологического и уголовно-правового мышления в сфере противодействия современной преступности, к которой призывали выдающиеся ученые медленно, но верно, начинает приобретать реальные очертания. В фундаментальном отношении это можно связать с концептуальным обозначением такого важного комплексного теоретико-прикладного направления юридической мысли как уголовная политология, имеющая и криминологические и уголовно-правовые основы, а также информационные и интеллектуальные ресурсы[564].

Сегодня сделан кардинальный разворот в сторону повышения эффективности уголовной юстиции, ориентированной на повышение уровня доверия населения.

Уже ощутимы первые результаты по обеспечению криминологической безопасности личности, общества и государства посредством определения «цены преступности» в рамках претворения важнейших принципов неотвратимости ответственности и «нулевой терпимости» к уголовным (впрочем не только к таковым, но и любым малейшим) правонарушениям[565], который специалистами определяется как «требование дисциплины и порядка во всех общественных отношениях»[566].

В основе этого транспарентность судебной и правоохранительной системы с одной стороны и во взаимосвязи с этим общественный контроль с другой позволят наступлению новой парадигмы, в которой нет места виртуальной «бумажно-отчетной» преступности и где не является декларацией красивая формула о приоритете прав и свобод Человека.

Именно потому идеи и предложения ученых об объективизации показателей преступности посредством внедрения на первом этапе Единого реестра досудебного расследования[567], в ближайшей перспективе создание интернет-портала - «Карта уголовных правонарушений»[568]. В отношении последнего Президент РК отметил, что подобный механизм успешно применяется в ряде стран мира и это позволит общественности контролировать эффективность работы правоохранительных органов[569].

Отмечая позитивные тенденции и даже определенные успехи в реализации социально-значимых новаций, представляется небезынтересным анализ существующих пробелов и резервов дальнейшего совершенствования.

И они заключаются в следующем:

1) Гармонизации (согласования) межведомственных (по линии органов правовой статистики, прокуратуры, суда, внутренних дел, уполномоченных структур по правам человека, НПО, СМИ, исследовательского сообщества) аналитических материалов относительно характеристики преступности в целом и ее отдельных разновидностей в частности);

2) Унификации понятийно-категориального аппарата законодательных актов в сфере противодействия преступности, в т.ч. путем четкого определения их логико-структурного, функционально-смысловой нагрузки в особенности в отношении сложносоставных криминальных явлений (терроризм, экстремизм, бандитизм, наркотизм, торговля людьми и т.д.);

3) Дальнейшее изучение природы, назначения и соотношения базовых и уголовных законов в сфере противодействия преступности, коллизионных вопросов, обеспечения терминологического единообразия;

4) В свете стремления к повышению правовой культуры населения важным является овладение широкой общественностью навыками оперативного получения и анализа актуальных данных о состоянии и параметрах преступности посредством современных инфокоммуникационных средств.

Все вышеизложенное в своей совокупности достойно «оформления» в единую сложную юридическую доктрину политики противодействия преступности, связанной с торговлей людьми.

Бауманис Янис,

доктор юридических наук, научно-аналитический советник Департамента уголовных дел Верховного Суда Латвийской Республики, и.о. ассоциированного профессора

Рижского Университета имени Страдыня

 

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться: