Предсмертное видение и мирная кончина православного христианина

(РАССКАЗ ДИАКОНА ИОАННА СВИРИДОВА)

В г. Карачеве Орловской губернии жил боголюбивый гражданин Петр Иванович Подсалихин. В течение пяти­десятидвухлетней своей жизни он часто страдал от болез­ней, в последние же два года постигла его болезнь самая тяжкая. И вот 21 октября 1849 года, после сильных, му­чительных пароксизмов, в час пополудни, он, наконец, об­мер. Следы жизни едва были заметны по самому легкому биению некоторых жил.

В таком положении находился он четыре часа. Потом, вдруг всплеснув руками, обмерший окинул жадным взо­ром окружавшую одр его толпу родных и двукратно про­изнес: «Где Знамение Божией Матери? Где Знамение Бо­жией Матери?». Жена его, Евдокия Михайловна, осенив больного крестным знамением, сказала: «Петр Иванович, что с тобою?».

Помолчав несколько, пробудившийся от неестествен­ного сна, отвечал: «Ах, друзья мои! Послушайте, что я расскажу вам»; и, перекрестившись, начал говорить: «Я еще жив; слава Тебе, Господи, что я еще жив после то­го, как мне казалось, что я совершенно умер. Мне пред­ставилось, что грешное мое тело уже положено было в гроб и перенесено в нашу Преображенскую церковь, где совершена была Божественная Литургия и отпето по мне погребение. Потом из церкви понесли меня на Дум­ную горку (так в городе Карачеве от глубокой древности называется общественное градское кладбище). Когда стали подходить к могиле, покойные отец мой, мать и все те дети, которых я прежде похоронил, вышли ко мне навстречу.

Дети обратились ко мне с таким приветствием: «Па­пенька! Папенька! Мы здесь давно вас ждем!». Когда же мой гроб хотели опустить в могилу, вдруг явился какой-то монах и сказал предстоящим: «Остановитесь!». Но­сильщики остановились, и в это время мне представил­ся прекрасный рай. Тот монах, подойдя к райскому дере­ву, отвернул в нем кран, налил стакан горькой воды и дал мне выпить его. Выпивши стакан этой воды, я почув­ствовал ужаснейшую горечь. Тут страдания мои дошли до крайней степени. Во время этих страданий тот же мо­нах подошел к другому райскому дереву, тоже отвернул кран, налил стакан сладкого меда и дал мне выпить его. Выпив этот стакан меда, я почувствовал невыразимую сладость. После сего прежний монах сказал предсто­ящим: «Оставьте его! Он должен умереть через десять дней, — в первое число ноября, на праздник Космы и Дамиана, в четыре часа пополудни». Только что монах окончил свою речь, я увидел над собою икону Знамения Божией Матери с распростертыми надо мною руками. Пораженный столь, дивным явлением, я бросился поце­ловать образ и вдруг ожил».

Рассказ больного поразил очень многих; все с нетер­пением желали узнать, оправдается ли сновидение боль­ного относительно его смерти. На другой день после ви­дения, больной приобщен был Св. Тайн, и совершено над ним Св. Таинство Елеосвящения. Через пять дней, во второй раз был он удостоен причастия Св. Тайн. Под самый день его кончины, 31 октября, родные, не спросив больного, опять пригласили было священника для той же требы, но больной умолял отложить это до утра; так и сделали. После ранней Литургии, 1 ноября, он в са­мый день своей кончины в третий раз был удостоен при­чащения Св. Тайн, причем прочитана была ему и отход­ная молитва. По отбытии священника больной благосло­вил детей, а во время прощания с родными предсказал многим на будущее время удачи и неудачи в жизни, — и, между прочим, просил их внимательнее следить за его кончиной, и свою просьбу выразил в таких словах: «Ко­гда наступит урочная минута моей кончины, я буду гово­рить вам так: простите меня, грешного, и помилуйте! а вы отвечайте: Господь Бог тебя простит и помилует, и при этом как можно внимательнее всматривайтесь в дви­жение моего тела и выражение лица. Если я сам строй­но и спокойно выпрямлюсь, сложу руки, сомкну глаза, и на лице моем выразится веселие и радость, то знайте, что Ангелы Божий будут брать мою душу; а если скор­чусь и умру безобразно, злые духи возьмут ее». Это на­ставление больного тем более усилило старание предсто­ящих точнее следить за его кончиной. Наконец, роковая минута его смерти действительно настала: 1 ноября, в четыре часа пополудни, раб Божий Петр, по предсказан­ному за десять дней в видении, произнес последние сло­ва: «Простите меня, грешного, и помилуйте!», стройно выпрямил тело, сложил руки и, закрыв глаза, с ясною улыбкою отошел к Господу...

В течение десяти дней после видения, больной, явным образом, пил горькую чашу земных страданий, а под са­мый конец жизни выпил стакан сладкого меда, — что доказывает мирная его кончина.

Дай Бог всякому православному христианину вкусить столь блаженную и мирную кончину!

Что все, написанное здесь о предсмертном видении нашего прихожанина Петра Ивановича Подсалихина, мною в последние дни перед его кончиной три раза исповеданного и Св. Тайн при­общенного, верно и без всякого преувеличения, то подтверждаю. Местный карачевский градской Преображенской церкви священ­ник Николай Капитанников. («Странник», 1866).

Гость загробного мира

(ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ УМЕРШЕГО ИНОКА)

Святой апостол Христов Павел, назидая современных ему солунских христиан, писал некогда им, чтобы они не предавались безмерной печали о своих умерших (1 Сол. 4, 13), что настанет неизбежный момент, когда воскресшие мертвые и оставшиеся еще в живых соеди­нятся для встречи Господа. Разлучение одних с другими лишь временное, духовная связь не прерывается. Исто­рия Церкви Божией и сказания священной и седой древ­ности представляют нам много случаев, подтверждаю­щих эту истину. Но и наше время, несмотря на его край­ний скептицизм, не лишено такого, что может быть по­нято только при ярком свете христианской веры, и толь­ко ею одною может быть объяснено. Приведу один слу­чай, глубоко запечатлевшийся в моей душе, рельефно подтверждающий близость и общение мертвых с жи­выми.

«В восьмидесятых годах прошлого века жил я в числе братии Троице-Сергиевой лавры. Одновременно со мною здесь же подвизался и простой, смиренный и неграмот­ный монах Смарагд, из крестьян Рязанской губернии, проходивший послушание при свечном ящике Троицкого собора. Всегда молчаливый и сосредоточенный, как бы ушедший в себя, он не был близок со всеми; но постоян­ным его доверием пользовался инок лавры отец Г., по просьбе Смарагда писавший ему иногда письма к его родному брату, крестьянину, посильно помогать которо­му материально Смарагд считал своей обязанностью. Всегда неизменно аккуратный и ревностный в исполне­нии возложенных на него послушаний, Смарагд несколь­ко дней подряд не показывался в церкви и, когда я осве­домился о причине, мне сказали, что Смарагд, вслед­ствие быстротечной жесточайшей простуды, мирно пре­дал дух свой Господеви, напутствованный всеми спаси­тельными Таинствами Св. Церкви. Смерть в среде монашествующих не вызывает глубокой и безутешной горе­сти о почившем и если бывает причиной чего — то это молитвы об умершем и глубоких размышлений о неиз­бежности смертного часа. Так было и здесь. При весьма скромной обстановке похоронили тело Смарагда на лаврском братском кладбище при Боголюбской Киновии и понемногу стали забывать о нем.

Прошло уже более сорока дней от его кончины. Од­нажды, в холодный зимний вечер, после вечернего бого­служения, мы сидели вдвоем с о. Г. в его теплой и уют­ной келье, разбирая только что полученные им журналы и беседуя по поводу помещенных в них статей. Разговор наш был чисто литературного свойства и обыденных яв­лений не касался. Мирно пробеседовав со своим просве­щенным другом до одиннадцати часов вечера, я, пожелав ему покойной ночи, удалился в свою келью. Наутро встречаю о. Г. Поздоровавшись, он говорит мне:

— А я вчера ночью едва не побежал было к тебе, и только один Бог укрепил меня в решимости остаться у себя в келье.

— Что за причина? — спрашиваю.

— Видишь ли, — продолжал о. Г., — как и тебе пре­красно известно, вчера о покойном Смарагде ни у тебя, ни у меня не было даже и мысли. Когда ты ушел, я, не
имея охоты ко сну, тем не менее прилег отдохнуть на по­стель в своей спальне, оставив в зале на столе горящую лампу. Мысли, одна разнообразнее другой, вереницей проносились в голове моей. Вдруг я инстинктивно почув­ствовал, что в комнате есть .кто-то посторонний. Взгля­нул, — и в дверях залы вижу стоящим в мантии и кло­буке покойного Смарагда. Он молчал, молчал и я, не чувствуя в то же время ни страха, ни смущения. Молча­ние первым нарушил Смарагд.

— А я к тебе, о. Г., — сказал он.

— Вижу, — отвечаю, — но ведь ты же, о. Смарагд, умер и каким образом здесь, со мною?

— Умер-то я умер, но телом, — отвечает — а ду­шою, по милости Божией, жив.

— Как ты себя чувствуешь там?

— По неизреченному человеколюбию и милосердию Божию — хорошо.Потрудись, о. Г., написать брату о моей кончине, пусть помолится с домашними о душе моей.

— С готовностью исполнил бы твое желание, о. Сма­рагд; но адреса не помню и письмо с адресом давно за­терял.

— Письмо это лежит в твоем письменном столе, в нижнем ящике, под бумагами.

— Видел ли ты кого-либо из святых Божиих на небе?

— Был я у святителя Димитрия Ростовского и лолучил его благословение.

— А видел ли ты Бога?

— Видел и поклонился Ему.

— Заклинаю тебя: скажи, что есть Бог?

Но, очевидно, вопрос мой был настолько высок и, по­жалуй, дерзок, что явившийся мне загробный гость мой или не мог, или не хотел ответить на него. Положив па­лец на уста, он безмолвствовал. И мгновенно лицо его стало исчезать; через секунду на меня глядел голый ос­тов; еще через секунду предо мною были только клобук и мантия, свившаяся в клубок, а затем безследно исчез­нувшая. Только теперь, когда все видение окончилось, только теперь я почувствовал страх и непреодолимый ужас. Был момент, когда я готов был, как говорил тебе и ранее, бежать в твою келью, но, устыдившись своего малодушия и осенив себя крестным знамением — остал­ся в келье. Желая проверить справедливость указания Смарагда относительно нужного письма, я заглянул в указанный ящик и действительно: оно преспокойно ле­жало под бумагами, давно мною забытое».

Конечно, много было, есть и, веруем, будет таких или подобных ему явлений, ясно удостоверяющих нас в той непреложной истине, что смерть для людей благочестивых, ходящих в делании заповедей Божиих, есть не бо­лее, как успение — сон, после которого следует сладкое пробуждение и внитие в сопричастие благих, яже уго­това Бог любящим Его.

Заключим наш скромный рассказ глубоко знамена­тельными словами свт. Иоанна Златоуста: никтоже да убоится смерти, свободы бо нас Спасова смерть (А. Воскресенский, «Кормчий», 1911, № 16).

Замечательное видение

В июне 1892 года я приехал из города Баку в Тифлис к своей замужней дочери. Вскоре по приезде она, меж­ду прочим, сказала мне, что проживающая неподалеку от них тринадцатилетняя дочь вдовы мещанки Е. Б-ой, Анна, имела видение во время болезни: видела своего умершего отца, братьев и сестер. Я сначала на этот рас­сказ не обратил внимания, но когда услыхал о том же от родственников отроковицы Анны, с которыми я был зна­ком, то попросил их пригласить Анну в свой дом; там она лично рассказала мне, в присутствии родных, свое видение, тогда же с ее слов мною записанное.

«В 1892 году на третий день Святой Пасхи я заболе­ла дифтеритом и была отправлена в городскую больни­цу. На другой день, когда я, тяжело больная, лежала в постели и стала забываться, как бы засыпая, вдруг в это время я увидела своего отца, который умер более шести месяцев тому назад. Он подошел ко мне, взял за руку, велел встать и повел меня. Очень скоро очутились мы на кладбище. Отец повел меня к своей могиле, где он был похоронен.

— Вот это твоя могила, — сказал мне отец, указывая
место около своей могилы.

— Я не хочу, папа, умирать, — сказала я.

— Почему?

— Я еще молодая, хочу жить.

— Ну, живи. Я возьму дедушку твоего, если на то бу­дет воля Господня. Скоро дедушку возьмешь? — спросила я.

— Я тогда тебе скажу.

— А скоро ли? — опять спросила я.

— Нет, не скоро.

— Как же, папа, ты теперь со мной говоришь, — спросила я,— ведь ты давно умер?

— Умерло мое тело; оно — спит, а душа живая.

— У всех ли так бывает?

— У всех. Хорошо ты делаешь, Анюта, что помнишь и исполняешь мое приказание и зажигаешь лампаду
пред святыми иконами. А вот о могиле моей никто из вас не позаботился; хотя бы ячменю на ней посеяли.

— Я скажу маме и мы посеем.

После сего отец взял меня за руку, и мы с ним по­шли. Дорога была каменистая; потом вскоре началась тропинка, покрытая красным блестящим песком. Мы по­шли по этой тропинке. Она привела нас к большим, вы­соким воротам; на них было много икон; а по сторонам ворот стояли два монаха и держали в руках иконы. Я вошла вместе с отцом в отворенные ворота. Тут, при входе, встретили нас очень много детей; в числе их я увидала знакомых и своих братьев и сестер, умерших в разное время: Алексея, шести лет; Евгению, семи лет; Феодосию, пяти лет; Марию, четырех лет; Петра, трех лет; годовалую Антонину и Лидию, шести месяцев. Все они со мною поцеловались. Одеты они были не одинако­во, а так кого в чем похоронили; но на всех были крес­тики, снаружи, а на головах венчики, какие на умерших надевают в церквах; за поясками у всех были платочки с изображениями ангельских ликов и с надписями; но что написано — я не знаю и не читала. Дети хотели бы­ло вести меня, но папа взял меня за руку и сам повел. Мы пришли к церкви, очень большой, белой, с сияющим куполом. В притворе было много икон: с правой стороны стоял монах в облачении и читал; там же на столе были крест, святая вода, свечи с изображениями Спасителя и Божией Матери и венчики. Я спросила: для чего здесь венчики?

— Они даются тем, кого похоронят без венчиков, — отвечал отец.

Среди церкви стоял монах и читал, но я не помню что; я рассматривала церковь. Иконостас весь блестел и в нем было много икон, царские врата были растворены; над ними — белый голубь. С правой стороны была ико­на Спасителя, а с левой — Божией Матери; обе иконы большие, в белых блестящих ризах, усеянных золотыми крестиками и звездочками.. На обоих клиросах стояло много Ангелов в белых одеяниях, все в один рост и все они пели: «Христос воскресе!». Я узнала Ангелов пото­му, что они были с крыльями, как изображаются на ико­нах. Кроме Ангелов и монахов никого в церкви не было. Отец выпустил мою руку, которую все время держал.в своей руке, и я стала молиться пред иконой Божией Ма­тери. Помолившись, я хотела подойти и поцеловать ико­ну, но кто-то невидимо удержал меня и я не могла по­дойти к иконе. После сего отец взял меня за руку и мы вышли из церкви. Тут я увидела очень сильный свет, не похожий на солнечный. В это время отец велел мне по­клониться. Я поклонилась. Потом велел встать — -я вста­ла и спросила:

— Что такое было, что мне велели поклониться?

— Тебя Господь благословил, — отвечал отец.

Тут нас опять встретили дети, и мы все пошли далее. Деревьев было много, как будто лес. Шли мы по широ­кой тропинке, покрытой зеленью, как ковром и еще чем-то блестящим. Вскоре мы пришли к тому месту, где де­ти постоянно находятся. Тут на большом столе я опять увидала свечи с бантами из лент и изображениями свя­тых. Дети срывали с деревьев много разных плодов и да­вали мне, но я отказывалась, не брала; они были как будто недовольны моим отказом и клали плоды в корзин­ки. Я стала спрашивать детей:

— Что вы здесь делаете?

— Богу молимся, в церковь ходим, поем, и звоним на
колокольне.

— За кого вы молитесь? — спросила я.

— За тех, кто за нас молится.

— Чем вы здесь питаетесь?

— Молитвами, когда нас поминают.

— Какими молитвами?

— Какие бывают на проскомидии.

— А когда вас не поминают, тогда чем питаетесь?

— Когда ты придешь к нам, тогда все узнаешь.

Тут все дети стали просить меня, чтобы я осталась у них:

— Ты будешь нянчить своих маленьких сестер. — Но я не желала оставаться. Отец сказал мне:

— Пойдем.

Я стала прощаться с детьми, брала их за руки, а они меня целовали.

Когда мы пошли, я стала расспрашивать папу:

— Спите ли вы здесь?

— На что нам сон? — сказал он. — Спит наше тело, а душа не спит.

— Разве ночей здесь не бывает?

— У нас как теперь светло, так и всегда. Свет неза­ходимый.

— А холодно бывает?

— Здесь нет ни холода, ни жары.

Я стала смотреть вверх, думала увидеть небо, облака, но ничего не видела, кроме сильного света и больших де­ревьев, стоявших вокруг и поднимавшихся на значитель­ную высоту; а сверху видела летающих Ангелов, трубив­ших в трубы.

Отсюда пошли дальше. Вижу беседки, сплетенные из растений: в них были монахи и священники. Далее, за беседками, под деревьями, сидел кто-то в кресле, с коро­ной на голове.

Я спросила папу: «Кто это сидит?». Он сказал: «Госу­дарь». Имени Государя я не знаю и не спрашивала; толь­ко вдали видела еще много таких же.

Пошли еще дальше. Вышли на тропинку, где не было ни лесу, ни земли, и дорога была не такая хорошая, как прежде. Чем дальше шли, свет постепенно все умень­шался и мы подошли к каким-то подвалам; кругом было сыро, холодно, смрад. Тут я увидала много людей; неко­торые из них сидели за какими-то перегородками и все плакали. У многих женщин, склонивших головы, вся одежда была мокрая от слез. Я узнала некоторых знако­мых и свою крестную мать, умершую два года тому на­зад. Она сидела и, увидав меня, бросилась было ко мне, но кто-то невидимо удержал ее и не допустил ко мне. Она опять села и заплакала.

Я спросила:

— О чем вы плачете?

— О том, что обо мне никто не молится.

— Хорошо ли вам здесь?

— Нет, — отвечала она.

Я хотела еще ее спросить, но папа повел меня даль­ше; шли мы как будто под гору, все вниз. Свету там по­чти не было; народу было очень много, одни сидели, дру­гие стояли. Вдруг я увидала впереди огонь, выходивший откуда-то снизу, и сильно испугалась. Отец сказал мне:

— Ничего не бойся. — Я спросила его:

— Что это за люди?

— Грешники, — отвечал он.

Я опять стала смотреть в ту сторону, где был огонь, и увидала что-то похожее на бревна; на них висели цепи, а людей не видно было, только одни головы. Слышны были крики, стоны, оханье.

Отсюда мы пошли назад. Подошли к воротам, около которых стояло какое-то большое чудовище, похожее на корову; оно сильно зарычало; я испугалась и — вдруг очнулась... Лежала я в постели, около меня никого не было».

 По словам родственников отроковицы Анны, С. В. и Е. П. Т-х, рассказ этот, в первый раз услышанный ими от своей племянницы, произвел на всех потрясающее впе­чатление; да и сама Анна, под свежим влиянием своего видения, была в сильном волнении и со слезами переда­вала свой рассказ, в действительности которого никто не сомневался по следующему обстоятельству. Когда отро­ковица Анна находилась в больнице, умерли две дво­юродные ее сестры: Евгения и Мария, заболевшие тоже дифтеритом и находившиеся в доме своих родителей. О смерти их Анне не говорили, и она о том не могла уз­нать ни от кого другого, кроме посещавших ее родных. Между тем, в рассказе своем она упоминает о Евгении и Марии, находившихся в числе встретивших ее детей, и, кроме того, она подробно описала, в чем они были одеты при погребении, т.е. как она видела их в загроб­ном мире.

Что Всемогущий Бог скрывает от мудрых и разумных мира сего, то открывает младенцам и чистым сердцем. Приведенный рассказ, как и множество подобных ему, лишь утверждает в непреложности Божественного от­кровения о действительном бытии загробной жизни и учении Св. Церкви о необходимости и силе Ее молитв за умерших, в чем, к сожалению, сомневаются и что даже вовсе отрицают многие из современных лжемудрецов, зараженных духом неверия. К этим людям вполне мож­но применить слова праведного Авраама, сказанные им Евангельскому богачу: аще кто от мертвых воскрес­нет, они не имут веры (Лк. 16, 31) (2 января, 1894, П. Русков).

Цель жизни

В Евангелии, именно в речах Господа Иисуса, произне­сенных Им пред народом, или в тесном кругу ближайших учеников, а также в Его молитвенных воззваниях к Богу Отцу, мы находим много высказываний, относящихся к вопросу о конечной цели человеческой жизни. Взятые в совокупности, они дают совершенно полный и ясный от­вет на заданный вопрос. К числу таких высказываний принадлежат, между прочим, следующие: В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам... приду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я (Ин. 14, 2-3). Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня. Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего. И отныне знаете Его и ви­дели Его... Видевший Меня видел Отца (Ин. 14, 6. 7. 9). Отче1 которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною... И Я открыл им имя Твое и от­крою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них (Ин. 17, 24. 26).

Блаженны чистые сердцем., ибо они Бога узрят. Блажены вы, когда будут поносить вас и гнать и вся­чески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и ве­селитесь, ибо велика ваша награда на небесах (Мф. 5, 8. 11-12). Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания ми­ра (Мф. 25, 34). В ряду с этими изречениями Господа могут быть поставлены, как повторяющие и раскрываю­щие их, такие, например, изречения из писаний апосто­лов: Наше же жительство — на небесах (Флп. 3, 20). Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2, 9). Возлюбленные! мы теперь дети Бо­жий; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть (1 Ин. 3, 2). Ищите гор­него, где Христос сидит одесную Бога... жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге (Кол. 3, 2-3).

Из приведенных цитат видно, что в учении о конеч­ной цели человеческой жизни Евангелие, повторяемое и раскрываемое в писаниях апостолов, ставит на первый план вечную жизнь. По евангельскому учению, жизнь человеческая не закончится полностью здесь, на земле; могила и гроб для нее не границы. Земная жизнь есть лишь первая стадия жизни вообще; она вечно продол­жится и за пределами гроба, причем сознание, личность каждого отдельного человека останутся неприкосновен­ными. И вот там-то, за гробом, а не здесь, на земле, ко­нечная цель человеческой жизни, и там-то она вполне будет достигнута.

В чем же эта цель? В преискреннем, теснейшем об­щении и единении с живым и личным Богом, Существом безконечно премудрым и благим, Богом истины и любви.

Но не слишком ли отвлеченно, не слишком ли высо­ко это учение? Оно едва по силам философскому уму... А может ли неразвитый интеллектуально человек соеди­нить с евангельским учением о конечной цели жизни ка­кое-либо определенное и живое представление и, таким образом, найти в нем успокоение и отраду? По видимо­му в этом позволительно усомниться. Да, учение еван­гельское о цели жизни, действительно, возвышенно, но в то же время и просто, и если философский ум затруд­няется уяснить и воспринять его, то его правда непо­средственно удовлетворяет самой простой и смиренной душе и с радостью приемлется ею. Дело в том, что уче­ние, о котором у нас речь, отвечает самым коренным запросам и потребностям человеческого духа, и потому . он может найти в нем полное удовлетворение, а вместе с тем отраду и покой.

⇐ Предыдущая14151617181920212223Следующая ⇒

Поделиться: