КРУГ” ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ

 

Основные положения теории общества

 

В предыдущих главах был выдвинут тезис о фундаментальном “порочном круге” человеческого бытия. Суть его сводится к фактическому отсутствию развития осознанности у людей в течение достаточно длительного исторического периода. Парадоксально, но во многом именно это наблюдение воспрепятствовало в своё время принятию идей эволюционизма: люди и всё живое сотворено “всемогущим Богом”, а потому никто кроме него не может ничего в мире изменить,

 

никто не может развиваться без прямого вмешательства Бога или без посредничества и санкций представляющих его религиозных институтов. В действительности же ситуация противоположная:

 

лишь в мире людей, имеющих цивилизацию и религию, возможен такой низкий уровень эволюции, что статистически его можно просто не заметить, либо даже попытаться оспорить. В настоящей главе этот тезис получит развитие. Именно, в первом её разделе даётся представление о теории общества, которую можно применить к любым его отдельным организациям, а в последующих разъясняются аспекты специфики современной западной цивилизации, рассматриваемой в качестве неизбежного финала, к которому де-факто пришло всё человечество в целом. Резонно назвать современную западную цивилизацию цивилизацией кризиса, но поскольку, как будет показано, этот кризис запрограммирован далеко в прошлом, в ней его черты лишь проявляются наиболее выражено

 

– как вместе с тем и наиболее явными становятся средства его преодоления.

 

Ранее незыблемая основа теории общества – причём не только человеческого – уже была заложена в виде постулата о взаимной необусловленности внутренней и внешней организации субъектов. То есть в то время как уровень организации между членами общества и между составляющими тела каждого из них подчинёнными им существами в ходе эволюции повышается, обе эти системы – общество и личность – развиваются без определяющего влияния одной из них на другую. Иными словами, не существует влияния субъекта на организованность окружающего его общества (даже если это явный общественный лидер), равно как нет и влияния общества на осознанность конкретного человека, либо – в ещё одной формулировке – нет определяющего влияния

 

сознания на бытие или бытия на сознание.

Объективно общество и личность не могут оказывать определяющего влияния друг на  друга в плане увеличения организованности первого или повышения уровня осознанности второй. Только субъективно личность может испытывать чувство власти по отношению к тем  или иным социальным группам, родственное иллюзорному чувству свободной воли,  основанному, в свою очередь, на чувстве собственной важности.

 

Приступая к более конкретному рассмотрению всех общественных отношений, следует заметить, что таковыми уместно считать только отношения, основанные на мотивах социального бессознательного, либо на разумной согласованности. Таким образом, действие, когда, например, некто причиняет вред другому человеку, следует считать общественным лишь в случае, если оно обусловлено злостью на него, халатностью или умственной ошибкой, но не когда этот вред наносится полностью случайно, как если бы он был причинён силами не людей, а природы вообще. С другой стороны, отношения между людьми, основанные на воле, то есть в широком смысле отношения между членами магической когорты, являются отношениями более высокоорганизованного сообщества, чем обычные, и в его рамках причинение вреда должно трактоваться только с позиций достижения конечной цели воинов – абсолютной свободы.

 

В самом начале зададимся достаточно простым вопросом: что движет человеком, когда тотхочет что-либо изменить в устройстве общества? Ясно, что само понятие общества – это только абстракция, обозначающая совокупность конкретных окружающих данного человека людей и

 

126

организованных ими социальных институтов. Поэтому поставленному вопросу предшествует другой: в чём вообще цель человеческого общества? Если рассматривать человеческое общество как один из видов симбиоза, то, как и цель любого симбиоза, в обеспечении выживания и развития отдельных его членов. Иначе, в оказании взаимопомощи, без которой отдельный человек в принципе не сможет обойтись. Следовательно, стремление изменить общественное устройство фактически является стремлением изменить форму взаимопомощи, оказываемой людьми друг другу – сделать эту форму более справедливой.

 

Но при этом естественно, что каждый человек понимает справедливость по-своему или, говоря буквально, желает справедливости лишь по отношению к себе, то есть желает большего участия других людей в решении лишь своих проблем. Отсюда новый вопрос: как и в какой степени разныелюди добиваются большей справедливости? Безусловно, каждый желает большей справедливости, но далеко не каждый преуспевает в её достижении. Основная масса людей настолько вовлечена в конкретные предопределённые системы труда и производства, что заставить их бороться за справедливость могут лишь серьёзные кризисы этих систем, как раз приводящие к массовым выступлениям и акциям протеста. Индивидуальные же выступления являются сравнительной редкостью, и хотя любой человек в той или иной мере способен противостоять системе, на кардинальные меры по преобразованию глубоких уровней общественной организации решаются только очень немногие.

 

Однако пусть некто успешно реализовал себя в качестве общественного или политического деятеля, решил собственные проблемы и добился для себя справедливости и приемлемого уровня жизни. Казалось бы, и это следует хотя бы из теории Абрахама Маслоу, наилучший путь для такого человека – это путь развития воли и десоциализация, но очевидно, что подобного не происходит практически никогда, и однажды добившись успеха, человек уже больше не может остановиться: теперь он думает принести обществу ещё большую пользу, а фактически стремится удовлетворить свой всё возрастающий эгоцентризм. Не имея достаточно актуальных личных проблем, успешный политик превращается в идеолога или даже философа, ориентирующегося теперь на более масштабные общественные преобразования – которые, с другой стороны, являются теперь и более оторванными от реальности. Идеологи обычно ограничивают свою деятельность написанием книг или публичными выступлениями на тему “как должно быть”, при этом совершенно не утруждая себя реальными делами или даже разработкой практических методов реализации своих идей. Нередко же они доходят до почти очевидного абсурда, больше желая отстоять свои взгляды перед лицом критиков и конкурентов, чем сохранить их адекватность. Но если всё-таки определённая идеология отражает чаяния достаточно большого числа людей и предпринимаются реальные попытки её воплощения в жизнь, обычно таковые – как показывает история – проваливаются, либо приводят к появлению существенных нежелательных и непрогнозируемых эффектов. В этой связи следует отметить некорректность распространённого утверждения, что хорошие идеи часто ведут к своей противоположности, если реализуются недостойными людьми. Напротив, в согласии с принципом фальсификации Поппера, идея всегда соответствует своей реализации, и она в той же степени хороша, в какой реализуема.

 

Известнейшим примером неудачно реализованной идеологии может послужить марксизм, применённый Лениным в условиях российской действительности начала XX века. Однако учитывая, что Маркс, говоря о социалистической революции, не имел ввиду Россию, где фактически отсутствовал развитый капитализм и рабочий класс, которому она была бы необходима, а Энгельс после его смерти признавал идею быстрой революции ошибочной даже в условиях капиталистической Европы, следует признать, что фактически Ленин воплощал свой собственный радикальный замысел, свою личную идеологию (“марксизм-ленинизм”), а не марксизм в чистом виде. И, таким образом, он сочетал в себе как достаточно сильного идеолога, так и продуктивного политика, что и привело его в конечном итоге к относительному – насколько это было возможно – успеху, выраженному в становлении сверхдержавы, длительное время просуществовавшей на основе заложенных им общественно-политических принципов.

 

Всё сказанное сводится к следующему постулату:

Каждый человек желает сделать общество более справедливым по отношению к себе. При  этом успешные политики и идеологи часто рассматривают собственные представления о

 

127

справедливости в качестве единственно верных или объективных, что обычно обусловлено  общественной поддержкой первых и уверенностью в силе своего ума вторых.

Оторванный от реальности разум, однако, вполне может ошибаться, а что касается общественной поддержки, то действительно – общие проблемы способны объединять, когда люди сострадают друг другу, и, работая на собственное благо, политик вместе с тем работает на благо других. Но, в сущности, сострадание возникает лишь тогда, когда, как об этом уже говорилось, один человек ставит себя на место другого, когда возможность оказаться на месте другого актуальна.

 

Поэтому мотив жалости к другому, помощи и справедливости по отношению к нему всегда основывается только на мотиве удовлетворения собственных жалоб, то есть на мотиве помощи и справедливости в конечном итоге по отношению лишь к самому себе.

 

Резюмируя можно сказать, что разные люди сталкиваются с различными формами негативного влияния – как со стороны самого общества, так и природы вообще. И именно в зависимости от конкретной формы такого влияния у них возникают представления об идеальном обществе, которое должно это влияние минимизировать. В результате, негативное влияние действительно минимизируется, но общественная модель, обеспечивающая минимизацию, остаётся неподконтрольной ни одному из вовлечённых в этот процесс минимизации участников, равно как она никогда не соответствует их идеальным представлениям. Трезво видеть и оценивать любую подобную модель возможно лишь осуществив полную десоциализацию, и только это даст единственно верное понимание, что улучшить имеющееся общественное устройство, каким бы несправедливым по отношению к своим отдельным членом оно ни было, невозможно в принципе.

 

Можно лишь улучшить самого себя.

Каждый человек стремится изменить всё человеческое общество или даже весь мир  вообще (глобально), опираясь на несправедливость, которая с его точки зрения причиняется ему со стороны общества и мира его окружающего (локально). Это вполне естественное и  имеющее ясный смысл желание, но увлекаясь его осуществлением и распространяя свои  представления о справедливости во всё более глобальном масштабе, политики часто получают  самую неожиданную ответную реакцию извне, разрушающую любые их планы.

 

Истинность этого утверждения демонстрируют попытки реализации двух наиболее ярких массовых идеологий XX века – уже упомянутого коммунизма, а также фашизма, – каждая из которых затронула огромное количество людей во всём мире, и каждая из которых, в конце концов, обанкротилась. Однако сами эти эпизоды, как и всё в мире вообще, имели для человечества определённый и необходимый смысл, и некорректно судить о них в сослагательном наклонении, как это нередко делается. Например, бессмысленно говорить, что происходило бы в тридцатых годах XX века, если бы к власти в СССР пришёл не Иосиф Сталин, а какой-нибудь другой более “мягкий” политик. В том и дело, что никого другого способного удержать власть просто не было, а Сталин проявил ярко выраженные тоталитарные наклонности отнюдь не ввиду какого-то природного человеконенавистничества, а руководствуясь всем предшествующим жизненным опытом. Сама жизнь сформировала такого человека и дала ему власть, как бы негативно к нему сейчас не относились, и сколько бы людей не пострадало во время его правления. Каким бы плохим он ни был, но не нашлось никого лучше, кто смог бы составить ему конкуренцию, либо кто смог бы его остановить. Понимая это, конечно, неверно будет заявлять, что Сталин не совершал ошибок, или что лучших путей для развития Советского Союза, чем выбранные им, не было – однако ошибки совершает каждый человек, а чем масштабнее его историческая роль, тем более масштабными и фатальными они могут быть. Не ошибается же, как известно, только тот, кто ничего не делает. Впрочем, более высокая истина состоит в том, что предпочтительнее вообще не-делать, чем делать

 

глупости.

 

Аналогична ситуация и с Адольфом Гитлером – он появился отнюдь не из пустоты, и если уж стало международное еврейство основным фактором, вызывавшим у этого человека раздражение, то нет никаких иных причин, кроме эмоциональных, чтобы обвинять его в массовом истреблении этой нации, ведь у него тоже были для этого достаточно веские с его точки зрения основания. Если же, как это утверждают некоторые историки, Гитлер использовал зреющие в обществе антисемитские настроения, при этом, не имея к евреям существенной личной неприязни, тем хуже для воспитавшего такого человека государства, а равно для допустившего нацистский режим мирового сообщества

 

128

(включая Советский Союз, относившийся к режиму Гитлера лояльно), в конечном итоге пострадавшего от Гитлера не более чем в должной мере. С другой стороны, не вызывает никаких сомнений, что родившись в спокойное время и в благополучной семье, окружённый понимающими и любящими людьми Гитлер и не подумал бы объявлять войну соседним государствам, даже если бы встал во главе Германии. А возможно и этого бы не случилось, однако человечество получило бы ещё одного талантливого художника или архитектора, кем он и хотел стать изначально. Не стоит забывать также, что, как и в случае со Сталиным, народ всецело поддержал политику Гитлера – а это те же люди, которые его потом яростно осуждали и ненавидели, как будто он действовал в одиночку (хотя позже народ Германии действительно принёс покаяние, чего до сих пор не скажешь о народе России). Как бы там ни было, ещё раз отметим неприемлемость сослагательного наклонения в отношении истории, о чём Владимир Ленин высказывался в такой форме: «Вам не по душе это варварство? Не прогневайтесь – отвечает вам история: чем богата, тем и рада. Это только выводы из

 

всего, что предшествовало». Впрочем, есть один момент: это верно лишь до тех пор, пока не является оправданием тем бесчинствам, которые творят, называя это историей, некоторые тираны.

 

Наконец, сделанные замечания позволяют однозначно ответить на принципиальный для социальной философии вопрос о роли личности в истории и, в частности, о роли таких личностей, как вышеупомянутые:

К насколько бы колоссальным социальным преобразованиям и потрясениям не  приводила деятельность отдельных личностей, кардинально изменить вектор исторического  развития не способен никто.

 

Детальнее проследить влияние личности на общество, и затем встречное влияние общества на личность возможно последовательно расширяя контекст рассмотрения. Начнём с малого: каковароль, например, Гитлера в истории людей, приближенных к нему? Бесспорно, она колоссальна и даже всеобъемлюща: руководители и члены СС оказались втянутыми в политические и военные события, и позже многие из них погибли или были осуждены, а Ева Браун покончила с собой. Теперь расширим контекст: какова роль Гитлера в истории Германии? Также колоссальна, но уже не в такой степени. По крайней мере, хотя Германия и находилась долгое время в разделённом состоянии, в конце концов она была воссоединена; кроме того, подавляющее большинство немецкого народа выжило, и сейчас Германия развитое европейское государство, не уступающее многим другим. Ещё меньшее влияние Гитлер оказал на всё человечество в целом, однако здесь уместно задать вопрос уже другого рода (с оговоркой о сослагательном наклонении): что, если бы Советской Союз проиграл воВторой Мировой войне (а такое вполне могло бы быть, окажись Гитлер чуть более расчётливым)? Можно строить разные предположения о дальнейшем ходе истории человечества, но даже при самом плохом прогнозе – например, если бы Гитлер хотя бы отчасти осуществил свои планы о мировом господстве, – несомненно, в очень скором времени идеология фашизма потерпела бы крах и фашистские режимы были бы разрушены изнутри, как в своё время был разрушен изнутри коммунистический режим в Советском Союзе. Есть, правда, один нюанс: что, если бы в рукахГитлера раньше других оказалась атомная бомба и он бы применил её? Вполне вероятно, при подобном раскладе история человечества изменилась бы действительно фатально, и может быть даже оно бы оказалось на грани уничтожения или полностью погибло бы в условиях “ядерной зимы”, как и почти всё живое на Земле. Но важно ли это, если смотреть во вселенском масштабе? Нет, ведь Земля

 

– лишь одна из планет Вселенной, а гибель жизни на ней стала бы лишь эпизодом планетарного естественного отбора – бесконечно малым эпизодом бесконечности. Каждый миг во Вселенной гибнут и появляются бесчисленные множества планет, и нет сомнений, что на каких -то из них есть жизнь, а значит есть свои Гитлеры и Сталины, есть атомное и ядерное оружие, есть войны и революции. А кроме того, есть хаотичное влияние внешних катаклизмов, которые не посчитаются даже с самым лучшим общественным устройством и с самой яркой исторической личностью.

 

Теперь проследим связь выдвинутых выше тезисов с идеями основных направлений современной социальной философии. Прежде всего, к таковым следует отнести социальный атомизм или сингуляризм, затем противостоящий ему универсализм (термины русского религиозного философа Семёна Франка) или методологический коллективизм, который, в свою очередь, противостоит методологическому индивидуализму (термины Карла Поппера). Первое из указанных направлений – социальный атомизм – утверждает, что общество представляет собой не более чем совокупность индивидов, сознательно устанавливающих правила совместной жизни, и цель этих

 

129

правил – способствовать лучшему выживанию и развитию каждого из них. Главным образом социальный атомизм представлен теорией общественного договора, развивавшейся ещё в XVIII в. Жаном-Жаком Руссо. В настоящее время большинство философов не разделяют её позиции, хотя отдельные тезисы признаются. Основной контраргумент связан с тем, что общество имеет независимую от отдельных индивидов субстанциональную природу, что подтверждается и вышеприведённой теорией. Один из наиболее ярких примеров, демонстрирующих субстанциональность общества, приводит Семён Франк: самоорганизация общества, утверждает он, есть процесс того же порядка, что и самоорганизация языка, и поскольку невозможно “договорившись организовать язык”, постольку невозможно договорившись организовать и общество в целом. Другой взгляд на общество – методологический индивидуализм – является на сегодняшний день доминирующим в социальной философии, и сводится, с одной стороны, к признанию его субстанциональной самоорганизующийся природы, а с другой – к отрицанию некоего надындивидуального или “коллективного субъекта”, о котором говорят, в свою очередь, универсалисты.

 

Фактически, в свете предложенных идей, универсализм есть способ оправдать любого рода спекулятивные прогнозы, что общество будет развиваться “только так, а не иначе”, и в этом смысле любой крупный идеолог является универсалистом. К известным универсалистам XX в. можно отнести, например, последователя Огюста Конта французского философа и социолога Эмиля Дюркгейма, полагавшего “социальную реальность” не сводимой к биопсихической природе отдельных индивидов и даже превосходящей её по значению. Также прямые тенденции универсализма можно найти в работах русского религиозного философа Николая Бердяева, называвшего нацию “мистическим организмом”. Для Бердяева, однако, прилагательное “мистический” нередко эквивалентно прилагательному “метафорический”, а, c другой стороны, что, вообще говоря, недопустимо, прилагательному “метафизический”. Примерно то же самое можно сказать и о многих других философах-универсалистах, рассуждающих в принципиально непозитивистском мистическом ключе. Вот как критикует подобные рассуждения Франк:

 

«…если мы не хотим впасть в какую- то туманную мистику или мифологию в понимании общества, то можно ли вообще видеть в нем что-либо иное, кроме именно совокупности отдельных людей, живущих совместной жизнью и состоящих во взаимодействии между собой? Все разговоры об обществе как целом, например об " общественной воле", о " душе народа", суть пустые и туманные фразы, в лучшем случае имеющие какой-то лишь фигуральный, метафорический смысл. Никаких иных " душ" или " сознаний ", кроме индивидуальных, в опыте нам не дано, и наука не может не считаться с этим; общественная жизнь есть в конечном счёте не что иное, как совокупность действий, вытекающих из мысли и воли; но действовать, хотеть и мыслить могут только отдельные люди».¹

 

А следующим высказыванием Франк отрицает и социальный атомизм:

 

«Очевидно, что если из беспорядочного, нерегулированного скрещения индивидуальных элементов получается нечто общее, какое-то единство, какой-то порядок, то это возможно лишь при условии, что через посредство индивидуальных элементов действуют и обнаруживают своё влияние некие общие силы».²

 

Для Франка как для религиозного философа эти “общие силы” обнаруживают влияние “Божьей воли”, что в данном случае равноценно влиянию намерения у Толтеков.

 

Наконец, всю вышеприведённую теорию можно интерпретировать исходя из понятийного аппарата нагуализма: именно, применив такие предложенные Хуаном Матусом новаторские категории как ссыкун, блевун и пердун. К ссыкунам относится подавляющее большинство членов социума, характеризующихся фактической неспособностью к его значимому преобразованию. Ссыкуны, как правило, не способны к публичной критике общепринятых для их окружения норм, хотя в душе они полагают эти нормы глубоко несправедливыми, а себя рассматривают в качестве незаслуженных их жертв. Единственный санкционированный выход недовольства ссыкунов может происходить только в отношении “внешних врагов”: для тоталитарных режимов таковыми обычно являются представители чуждой идеологии, для демократических – представители оппозиционных движений и партий. К блевунам относятся активные члены общества, то есть в широком смысле

¹ С.Л.Франк. Духовные основы общества.

² Ibid.

 

130

политики и идеологи, обычно пребывающие в уверенности, что смысл их жизни состоит в служении ссыкунам, поскольку с одобрением ссыкунов связаны основные их достижения. В то же время в случае неудачи блевун может стать объектом резкой и часто необоснованной критики со стороны ссыкунов, что, в свою очередь, нередко приводит к презрению ссыкунов блевунами. К третьей очень немногочисленной категории пердунов, очевидно, принадлежат Нагуали – наиболее продуктивные политики и организаторы, идеология которых нацелена не просто на большую справедливость, но также всегда содержит элемент стремления к свободе; и поэтому хотя пердуны могут проявлять выраженные тоталитарные наклонности, обычно они поощряют и значимые творческие достижения. Ссыкуны зачастую относятся к пердунам с любовью – в отличие от блевунов, обычно считающих их своими наиболее заклятыми врагами и конкурентами. Поэтому публично блевуны могут всячески хвалить и превозносить пердунов, тогда как в тайне стремятся очернить их или предать – особенно когда тем более всего нужна внешняя поддержка. С другой стороны, пердуны на основании своих выдающихся способностей обычно развивают колоссальное чувство собственной важности, под влиянием которого совершают самые безумные и жестокие поступки. Такие как “культурная революция” Мао Цзэдуна, массовые репрессии Сталина, развязанная Гитлером мировая война. По существу, пердуны – настоящие “злые гении” и “чёрные маги” современного человечества. И для таких людей, для Нагуалей, самое сложное испытание, которого они, как правило, не выдерживают, это, безусловно, предоставить других самим себе.

 

Также, говоря по существу, на Нагуалях вообще лежит ответственность, ни много ни мало, как за развитие общества, поскольку сущность Нагуаля – вести за собой, и значит – идти впереди. Поэтому когда останавливается Нагуаль, когда он окончательно проигрывает на своём пути знания, также останавливаются и все за ним. Они, конечно, могут ещё очень долго куда -то идти, но на самом деле ни к чему кроме саморазрушения такой путь больше вести не может. Вот почему во всех тоталитарных режимах с таким неистовством искореняется даже намёк на инициативу. Если уж сам “великий лидер” не проявляет её больше – никто другой тем более не должен.

 

 

Природа и механизм социального бессознательного

 

Прежде чем переходить к рассуждениям непосредственно о характере кризиса современного общества имеет смысл остановиться на более детальном рассмотрении механизма функционирования социального бессознательного, поскольку именно он служит помимо умственной согласованности основой любых общественных взаимоотношений. В общих чертах теория социального бессознательного или теория эмоций уже была обозначена в Приложении, в этом же разделе все её тезисы будут сведены и окончательно систематизированы. Известно, что в нагуализме двумя основными причинами эмоциональных проявлений человека считаются чувство собственной важности и чувство жалости к себе. Задача систематизации, таким образом, состоит, прежде всего, в нахождении соотношения между ними и в определении их роли в общественной жизни.

 

Чувство собственной важности ранее рассматривалось как чувство сопричастности – к некоторой общественно значимой ценности и к выражающим её группам или движениям. Фактически важность в собственных глазах человеку и придаёт осознание того обстоятельства, что он не одинок, что за его плечами находятся уже имеющиеся и признанные достижения. Поэтому даже самый слабохарактерный или презираемый человек преображается и обретает уверенность, когда речь заходит о какой-то проблеме, в разрешении которой может помочь только он и никто другой. В такое время окружающие оставляют своё обычное отношение и покорно следуют его указаниям, а в случае если они приводят к успеху, он приобретает большее уважение и готовность прислушаться к нему и в других ситуациях.

Чувство собственной важности человека – это чувство уверенности в себе, когда  окружающие люди отдают должное каким-либо значимым для них его заслугам и  способностям.

 

При этом чувство собственной важности – это также способность подчинять себе других людей, когда они находятся в замешательстве и не знают что делать в угрожающих обстоятельствах: тот, кто чувствует себя наиболее готовым к ним, как раз и получает временное право руководителя.

 

131

Именно в этом состоит ядро механизма социального бессознательного: каждый его член привносит в общее дело какую-то свою лепту и, получая в ответ благодарность, чувствует себя значимым.

 

Отсюда вполне ясен и смысл чувства жалости к себе как пары чувства собственной важности. Чувство жалости к себе – это выражение человеком готовности быть ведомым другим, когда он оказывается не в состоянии помочь себе самостоятельно. Хотя, казалось бы, жалея себя, человек совершает некое действие, касающееся только его самого, в действительности жалость к себе – всегда завуалированная или бессознательная просьба о помощи, о сострадании. По этой причине жалеть себя в одиночестве бессмысленно, и даже вроде бы делая именно так, каждый человек всегда бессознательно стремится к тому, чтобы на него обратили внимание и поддержали или успокоили его. Связано это с тем, что открытые просьбы о помощи обычно являются крайней мерой, поскольку представляют угрозу для общественного статуса просящего, ведь чувство жалости к себе и есть противоположность чувства собственной важности. Поэтому, с другой стороны, нередко они бывают выражены в форме оправданий, поиска виноватых или даже встречных обвинений. Не желая “терять лицо” и расставаться с привычным образом себя как уверенного и успешного человека можно перепробовать много средств, но если все они исчерпаны, тот же человек способен внезапно разрыдаться, что будет свидетельствовать о признании им своего окончательного поражения. И в той же мере бессознательно, в которой подчиняет чувство собственной важности, подчиняется чувство жалости к себе, то есть также как приказной тон заставляет исполнять, жалобный тон заставляет успокаивать и брать под опеку.

Чувство жалости к себе – это всегда скрытая просьба о помощи, признание проблем и  неудач, с которыми без внешнего участия человек справиться не в состоянии. Чувство жалости  к себе есть противоположность чувства собственной важности, переориентирующее человека  из источника указаний в их исполнителя, из осуществляющего контроль и опеку в объект  опеки и контроля.

 

Отдельно следует остановиться на характере любого рода эмоций как на приводящем к особого рода мобилизации внутренних резервов организма концентрате комплекса связанного с ними опыта. Например, когда человек вспоминает или слышит о чём-то ранее сильно напугавшем его, то есть когда в его воображении встают имеющие негативный окрас картины, он ведёт себя так, словно эти картины реальны и присутствуют прямо здесь и сейчас. Окружающие тоже инстинктивно воспримут этот испуг как реальную угрозу, и проведут между ним и вызвавшим его событием или словесным описанием ассоциацию, а, кроме того, вероятно, предложат необходимые контрмеры. При этом, вообще говоря, любой негативный или позитивный опыт изначально передаётся другим людям посредством только лишь умственных описаний, но бессознательное работает так, что эмоции связаны с описаниями напрямую, и даже одно какое-то слово может вызвать бурю эмоций. Только глубоко рассудочный человек, как уже говорилось раньше, способен сознательно отделять описания от эмоций, но это происходит потому, что фактически он отделяет их от реального опыта, который они выражают. В этой связи принципиально некорректно судить о передаваемой людьми информации только формально, без учёта эмоциональной нагрузки, поскольку таковая зачастую имеет определяющее значение.

 

Любой эмоциональный разговор или спор, таким образом, следует рассматривать не только как способ передачи формальных знаний, но во многом как способ передачи степени важности этих знаний или настроения по отношению к ним. Эмоции являются своего рода объединяющим фактором – за или против чего-либо или кого-либо, причём, что особо важно, с разными людьми эмоции по отношению к одному и тому же предмету могут кардинально меняться. Например,

 

редкий школьник способен возражать учителям открыто или тем более высказывать свою неприязнь (вследствие, как называл этот феномен Фрейд, внутренней самоцензуры), хотя между собой школьники делают это повсеместно. Вылиться же подобное обсуждение может в срыв занятия, который, будучи коллективным актом протеста, не подлежит адекватному наказанию, и потому представляет собой наиболее приемлемую форму давления на вероятную несправедливость учителя. Аналогичные по сути массовые акции протеста используются и служащими против руководства, которое обладая возможностью применить санкции к одному из них, не в состоянии сделать то же по отношению ко всем. Отсюда понятно, что чувство собственной важности одного из членов организованного сообщества будет тем сильнее, чем больше этих членов. Если же форма

 

 

132

организации наиболее простая – толпа, то эффект от его проявлений, в свою очередь, будет наиболее разрушительным.

Можно представлять эмоциональную энергию как своего рода бессознательную силу,  перераспределяющуюся наряду с умственными описаниями между членами общества на благо  цели максимально эффективной взаимопомощи (именно для её устранения используется  очищающее дыхание перепросмотра). Эмоциональный заряд, преодолевая некое пороговое  значение, проявляется либо в виде чувства собственной важности, либо в виде чувства жалости  к себе.

 

Так, кто-то, столкнувшись с несправедливостью по отношению к себе, надолго запомнит это и отомстит обидчику, тщательно подготовившись, тогда как другой сразу же начнёт гневаться или взывать к состраданию. Нередка ситуация и уже рассмотренной истерической реакции, когда выраженное в виде крика чувство собственной важности проявляется в буквальном смысле сквозь слёзы, то есть сквозь находящееся на заднем плане чувство жалости к себе. В подобном случае психика как бы пребывает в затруднении, не зная какое из двух чувств предпочесть.

 

Изложенная теория находит наиболее прямое отражение в индивидуальной психологии немецкого психолога Альфреда Адлера, длительное время бывшего учеником и соратником Фрейда, но позже отмежевавшегося от его основных идей. Центральное понятие индивидуальной психологии

 

– комплекс неполноценности, возникающий у людей ввиду их систематической беспомощности и неспособности самостоятельно решать какие-либо проблемы ( в качестве основы комплекса неполноценности может быть рассмотрен, вообще говоря, любой комплекс бессознательного). В особенности механизм возникновения комплекса неполноценности необходим в детстве, когда неполноценность является, по Адлеру, “органической”. Взрослея человек стремиться компенсировать её, самоутвердиться в обществе за счёт придающих ему значение специально развитых качеств. Однако существуют и такие виды неполноценности, которые компенсировать невозможно – это, например, маленький рост или другие органические недостатки и дефекты – в том числе вымышленные, – делающие их обладателя объектом возможных насмешек. В подобном случае речь идёт о “сверхкомпенсации”, то есть о развитии способностей, заставляющих уважительно относиться к их обладателю не смотря ни на что. Иной способ достижения сверхкомпенсации – имитация необходимых качеств, подмена их чем-то близким, но только внешним и не касающимся основы неполноценности. Если же в компенсации или сверхкомпенсации человек терпит неудачу – хотя бы временную, – следствием становится “уход в болезнь”, то есть психика насильственно снимает с него излишне высокую социальную ответственность, как бы регрессируя его посредством болезни к более несамостоятельному и нуждающемуся в участии других состоянию. Вообще говоря, уход в болезнь – это естественное следствие невроза, когда человек испытывает слишком большое и порой противоположное эмоциональное давление разных социальных сил, в том числе имевшее место далеко в прошлом: болезнь всегда даёт человеку безоговорочное оправдание. В этом смысле уход в болезнь также можно рассматривать в качестве невротического способа самоутвердиться. Таково, например, “мазохистическое” стремление мужчины, добивающегося ответной любви путём самоуничижения и лести, с тем, чтобы явно переоцененная и тронутая им особа уступила и, в конечном счёте, всё-таки дала одержать над собой верх.

Вообще говоря, в современном мире огромное большинство болезней, а вместе с тем  вызывающих их вредных привычек имеют в качестве основы именно невротическое  состояние. Начиная от ожирения, болезней всех внутренних органов, аллергии, и заканчивая  болезнями сердечно-сосудистой системы.

 

Важной отличительной чертой психологии Адлера, выраженной в её характеризации как “индивидуальной”, является такой подход к личности, при котором все отдельные психические проявления – и сознательные, и бессознательные – рассматриваются в целостности, исходя из собственно формирующих личность компенсаторных тенденций. Сознание (или разум), отсюда, есть лишь надстройка над бессознательным, подразумевающая возможность ошибаться, обманываться (как бы “вытесняя” истину в бессознательное), но, тем не менее, в плане выживания всегда действующая наиболее прагматично и эффективно. Это утверждение, помимо всего прочего,

вскрывает предпосылки метафорического мышления, когда заведомо запутывая и себя, и

 

133

окружающих, человек всё же достигает бессознательно поставленных целей, прежде всего касающихся придания себе большей значимости в их глазах. Стоит заметить, что принципиально сходных позиций – хотя и опираясь на различные философские платформы – придерживались также Юнг и Сартр, а Витгенштейн обозначил то же в своей концепции языковых игр.

 

В конечном итоге очевидно, что речь в теории Адлера идёт о компенсации вызванного неполноценностью чувства жалости к себе чувством собственной важности. Об этом же говорил и Хуан Матус:

 

«Дон Хуан описал чувство собственной важности как силу, порождаемую человеческим образом самого себя. Он повторял, что это именно та сила, которая удерживает точку сборки в ее нынешнем положении. По этой причине главной задачей на пути воина является уничтожение чувства собственной важности. Всё, что делают маги, направлено на достижение этой цели.

 

Он объяснил, что маги разоблачили чувство собственной важности и установили, что оно есть жалость к себе, маскирующаяся под нечто иное.

– Это звучит неправдоподобно, но это на самом деле так, – сказал он. – Жалость к себе – это реальный враг и источник человеческого страдания. Без некоторого количества жалости к себе человек был бы не в состоянии быть таким важным для себя, каков он есть. Но когда включается чувство собственной важности, оно начинает набирать свою собственную силу, и именно эта, на первый взгляд, независимая природа чувства собственной важности придаёт ему мнимую ценность.

 

Это его объяснение, которое было бы непонятным для меня при обычных условиях, показалось мне вполне убедительным. Но поскольку мне всё ещё была присуща некоторая двойственность, оно показалось немного упрощённым. Казалось, дон Хуан преследует в своих мыслях и словах определённую цель. И этой целью был я в моем обычном состоянии осознанности.

 

Продолжая свои объяснения, дон Хуан сказал, что маги абсолютно уверены в том, что, сдвигая точку сборки с её обычного положения, мы достигаем состояния, которое можно назвать только безжалостностью. Благодаря своим практическим действиям маги знают, что как только их точка сборки сдвигается, – разрушается их чувство собственной важности. Лишившись привычного положения точки сборки, их образ себя больше не поддерживается. А без сильного сосредоточения на образе самих себя они теряют чувство жалости к себе, а с ним и чувство собственной важности. Таким образом, маги правы, говоря, что чувство собственной важности – это просто скрытая жалость к себе ».¹

Чувство собственной важности является прямым следствием чувства жалости к себе,  стремлением компенсировать вызывающую его неполноценность. И тем более демонстрирует  человек чувство собственной важности перед другими, чем более он жалеет себя, чем более  нуждается в их участии и помощи.

 

Согласно Адлеру, стремление к компенсации или сверхкомпенсации комплекса неполноценности является основным движущим стимулом всех человеческих поступков или возникающих в связи с ним неврозов. Именно здесь он разошёлся с Фрейдом, рассматривавшим в качестве такого стимула потенциально сублимируемую сексуальность, а в качестве основного невроза – невроз её подавления. Действительно, на почве отклонений в развитии сексуальности или её подавления возможно появление серьёзных психических проблем, однако компенсация комплекса неполноценности представляет собой намного более фундаментальный и определяющий фактор человеческих отношений, почему столь много внимания ему уделили и Толтеки. Сексуальный аспект, в этом смысле, лишь следствие такой компенсации, а сексуальные перверсии лишь следствия компенсаторных.

 

Практически все действия людей связаны с вопросом об их успешности в глазах окружающих, и, таким образом, практически все люди демонстрируют элементы невротизации, как её понимал Адлер, хотя он всё же стремился провести черту между невротичным и нормальным поведением. Последнее отождествлялось им с “чувством общности”, способности к кооперации, когда человек чётко осознаёт своё истинное общественное значение и имеет заслуженное признание, то есть фактически, когда компенсация его неполноценности успешно завершена. Однако при таком подходе

¹ К.Кастанеда. Сила безмолвия.

 

134

упускается, что вовлечённость в общественные процессы всё ещё предполагает возможность невротизации, “ухода в болезнь”, ведь компенсация не является необратимым процессом и на любой стадии сохраняет бессознательную природу. Единственное, что помимо бессознательного влияния и даже помимо успокаивающего влияния разума, когда эмоциональный заряд задержан, определяет действия людей – это воля как необусловленное социумом желание творческой самореализации.

 

На независимую от влияния общества сущность воли первым из психоаналитиков указал Отто Ранк, а вслед за ним схожие идеи развивали немецкий психолог неофрейдист Карен Хорни и уже упоминавшийся ранее Абрахам Маслоу, считавшие необходимость сверхкомпенсации только следствием неблагоприятных социальных обстоятельств, когда человек должен отдавать преимущество не тем склонностям, которые заложила в него природа, а тем, развитие которых требуется для выживания. Негативной стороной подобного компромисса становится неуважение или даже презрение, возникающее у человека по отношению к самому себе. То есть даже будучи очень успешным, но зная о своих потенциальных нереализованных способностях, он чувствует дополнительную жалость к себе – экзистенциальную вину, магическую печаль, – а желая полностью заглушить её, стремится ещё сильнее окунуться в обыденные дела и добиться ещё большего общественного признания. Абрахам Маслоу писал об этом так:

 

«Когда базисная [прирождённая] сущность личности отрицается или подавляется, человек заболевает, иногда явно, иногда скрыто... Эта внутренняя сущность хрупка и чувствительна, она легко уступает стереотипу и культурному давлению... Даже будучи отрицаема, она втайне продолжает жить, непрестанно требуя актуализации... Каждое отступничество [от собственной сущности], каждое преступление против своей природы фиксируется в нашем бессознательном и заставляет нас презирать себя».¹

 

Фактически можно говорить о двух принципиально отличающихся видах неполноценности: перед самом собой и перед обществом, и также, в свою очередь, о двух разных видах ответственности, вины, совести, лени, уверенности в себе и пр.

 

«Уверенность в себе воина и самоуверенность обычного человека – это разные вещи. Обычный человек ищет признания в глазах окружающих, называя это уверенностью в себе. Воин ищет безупречности в собственных глазах и называет это смирением. Обычный человек цепляется за окружающих, а воин рассчитывает только на себя. Похоже, что ты гоняешься за радугой вместо того, чтобы стремиться к смирению воина. Разница между этими понятиями огромна. Самоуверенность означает, что ты знаешь что-то наверняка; смирение воина – это безупречность в поступках и чувствах».²

 

Не трудно уяснить, что путь развития в качестве только сверхкомпенсации является заведомо тупиковым, поскольку сосредоточение на одной или малом числе способностей всегда приводит к деградации остальных, а в конечном итоге к нарушению работы организма в целом. Наиболее часто подобные исходы наблюдаются у профессиональных спортсменов, остающихся больными и ни на что не годными ещё в достаточно молодом возрасте; наоборот, учёные зачастую вообще не обращают внимание на развитие физического тела, как бы отчуждаются от него. В этом смысле понятно, что лучший вариант развития – это не компенсаторное, а комплексное гармоничное развитие, охватывающее все потенциальные способности человека. Компенсаторное развитие необходимо лишь до определённого этапа, после которого общественное мнение должно перестать иметь значение или сохранять его уже в гораздо меньшей степени.

 

В нагуализме уход механизма компенсации – фундаментального механизма социального бессознательного – связывается с потерей человеческой формы, и фактически каждый человек теряет её в большей или меньшей степени серией этапов. Сразу с момента рождения механизм социального бессознательного функционирует на полную мощность, обеспечивая базовую социализацию прежде всего внутри семьи. Но по мере развития разума он естественным образом утрачивает актуальность, фактически становясь животным атавизмом. Ребёнок может испытывать при этом вызванные осознанием растущей независимости от родителей депрессию и страх, однако все дети проходят через это относительно безболезненно. Другая стадия потери человеческой формы может быть связана с совершением некоторых поступков, которые родители не одобряют, но которые в то же время дети не могут не совершать ввиду своей чрезмерной активности и интереса. Здесь переживания могут быть уже гораздо более сильными, и именно на этом этапе осуществляется наиболее

¹ А.Маслоу. На подступах к психологии бытия. Цитируется по: И.Ялом. Экзистенциальная психотерапия. ² К.Кастанеда. Сказки о силе.

 

135

выраженная общественная адаптация, именно в это время ребёнок узнаёт как ему можно себя вести, а как нет, как можно думать, а как нет. Основной же период, когда вероятность частичной потери человеческой формы максимальна – подростковый возраст. Вот почему именно в подростковом возрасте наблюдается самое высокое количество самоубийств: вплотную столкнувшись с безжалостностью взрослой жизни и, возможно, испытав какие -то трудности на почве романтических отношений, привыкший к состоянию детской безмятежности подросток может предпочесть смерть их преодолению.

По мере взросления и развития всех заложенных природой способностей механизм  компенсации поэтапно разрушается (этапы могут быть выражены в большей или меньшей  степени), а освобождающуюся нишу эмоциональных реакций заполняет разум, берущий их под  свой контроль.

 

Тем не менее, подростковый возраст лишь в крайне редких случаях обеспечивает достаточный для автоматической десоциализации уход человеческой формы, тогда как её почти полное сохранение, наоборот, встречается повсеместно. Между тем человек, сохранивший человеческую форму почти нетронутой, вплоть до глубокой старости может проявлять в негативном смысле детские инфантильные черты. Вся его жизнь в подобном случае посвящается постоянному отстаиванию своих мелочных убеждений – заведомо ложных, ведь бессознательное и разум по определению антагонистичная пара. Однако даже и наиболее харизматичные люди временами испытывают уколы жалости к себе, и затем, как следствие, маскирующего её чувства собственной колоссальной важности.

 

Главный эффект потери человеческой формы – естественная десоциализация, которая внешне, особенно в первое время, может проявляться в виде усилившейся агрессивности по отношению к окружающим. В этом случае неожиданные и пугающие враждебные реакции обусловлены не жалостью к себе или собственной важностью, а лишь являются самым простым способом разрыва сложившихся ранее и нежелательных теперь социальных связей, и для окружающих такой разрыв может быть довольно болезненным, обнажающим ранее скрывавшиеся нелицеприятные факты. Он даже может быть подобен ощущению смерти – как утраты душевного тепла, близких и в широком смысле родственных отношений (наподобие того, когда послушные и “мягкие” дети вдруг по непонятной причине начинают дерзить и грубить взрослым). Потеря человеческой формы, в сущности, и есть потеря “души” – вместо которой воин приобретает в союзники отстранённый холодный ум, безжалостную трезвость. Характерная черта бесформенного воина, отсюда, это его абсолютная честность – как перед самим собой, так и перед другими: честность, которая способна даже привести к смерти. Фактически воин реализует на практике нравственный закон Иммануила Канта, его категорический императив, призывающий рассматривать людей лишь в качестве цели, а не средства, и всегда действовать так, чтобы общее и личное блага совпадали. Ясно, что подобное истинно нравственное поведение, а кроме того полностью осознанное и не являющееся насилием над собой, возможно только в случае максимальной опоры на разум. И только в этом случае помощь другому не будет ни одолжением, ни потаканием ему.

 

 

Общество потребления и лже-гуманизм

 

Хотя Адлер придерживался точки зрения, что комплекс неполноценности удел только психически ненормальных, в действительности приходится констатировать, что норма в современном обществе – это, наоборот, его наличие. Точнее, наличие определяющего значения общественного признания, его явный приоритет перед признанием человека в собственных глазах. Эрих Фромм связывал такое положение дел с рыночным или потребительским характером капиталистического общества, основной проблемой которого он видел – вслед за делавшим на этом особый акцент ещё ранним Марксом – проблему “отчуждения” людей от их природной сущности. Отчуждение – это затруднённость проявления творческого начала или самоактуализации, как об этом говорил Маслоу, но зато жизненно необходимое придание своим способностям товарного вида и собственно ориентация не на творчество, а на производство и потребление вещей. Причём в конечном итоге в качестве вещи рассматривается сам человек в целом. Именно отсюда проистекает изначально негативное отношение Маркса к частной собственности – главному свидетельству

 

136

отчуждения – и сознательная установка на борьбу с ней. Также в терминологии Фромма отчуждение

– акцентирование модуса обладания и нивелирование модуса бытия. Вот как писал об этом он сам:

 

«Не только экономические, но и личные отношения между людьми приобрели тот же характер отчуждения; вместо человеческих отношений они стали напоминать отношения вещей. Но, может быть, ни в чем этот дух отчуждения не проявился так сильно и разрушительно, как в отношении индивида к самому себе. Человек продаёт не только товары, он продаёт самого себя и ощущает себя товаром. Рабочий продаёт свою физическую энергию; предприниматель, врач, наёмный служащий продают свою " личность". Они должны иметь эту " личность", если хотят продать свои товары или услуги; эта личность должна быть привлекательной, а, кроме того, её обладатель должен соответствовать целому ряду других требований: например, он должен быть энергичен, инициативен и т.д. и т.д. – в соответствии с ситуацией. И – как со всяким другим товаром

 

– рынок решает, сколько стоят те или иные человеческие качества, и даже определяет само их существование. Если качества, которые может предложить человек, не пользуются спросом, то у него нет вообще никаких качеств; точно так же товар, который нельзя продать, ничего не стоит, хотя и обладает потребительной стоимостью. Таким образом, уверенность в себе, " чувство собственного достоинства" превращаются лишь в отражение того, что думают о человеке другие. У него нет никакой уверенности в собственной ценности, не зависящей от его популярности и рыночного успеха. Если на него есть спрос, то он считает себя " кем-то"; если же он непопулярен, он и в собственных глазах попросту никто. Эта зависимость самоуважения от успеха предлагаемой " личности" объясняет, почему для современного человека популярность стала настолько важной. От неё зависит не только успех в практических делах, но и способность человека сохранить самоуважение; без неё человек скатывается в пропасть неполноценности».¹

 

Очевидно, в этой цитате содержится конкретизация уже сформулированной ранее в более общем теоретическом виде проблемы, и эта конкретизация весьма уместна, поскольку позволяет осознать её с особой остротой, осознать, что в современном мире страсть к потреблению не просто противостоит творческому началу людей, но намного превышает его; современное капиталистическое общество не просто общество с избытком потребления, но общество в массовом порядке озабоченное им – “общество массового потребления”.

 

Единственная возможность преодоления тотального отчуждения, по Фромму, – это осознание людьми необходимости перестройки своего мировоззрения (“социального характера”), необходимости социальных реформ (но не революций), с последующим созданием демократического гражданского общества и пробуждением таких качеств как любовь к ближнему вместо эгоизма и активная заинтересованность в общем деле вместо пассивного выполнения задач, поставленных свыше. В русле этих взглядов Фромм абсолютно точно позиционирует себя как гуманиста (даже “радикального гуманиста”), и будучи таковым формулирует центральную гуманистическую идею, которая нередко остаётся за пределами серьёзного рассмотрения философов и политиков, де-факто мыслящих и действующих исключительно в её рамках, и причём полагающих её самоочевидной. Формально эта идея такова: «При установке на бытие счастье состоит в любви, заботе о других,

 

самопожертвовании»². Иными словами, настоящая творческая деятельность – это всегда деятельность, направленная на благо других. Однако, ясно, что ключевое противоречие при подобной формулировке упускается, поскольку смешиваются, либо сочетаются понятия любви и сострадания (в значении жалости), а как говорил устами Заратустры Ницше: «Горе всем любящим, у которых нет

 

более высокой вершины, чем сострадание их! »³.

 

В частности, по этому поводу имеет смысл сослаться на Николая Бердяева, указавшего посредством религиозной риторики, что есть и творчество, идущее вразрез с общественным благом:

 

«Не всякое творчество хорошо. Может быть злое творчество. Творить можно не только во имя Божие, но и во имя дьявола. Но именно потому нельзя уступать творчества дьяволу, антихристу. Антихрист с большей энергией обнаруживает своё лжетворчество. И если не будет христианского творчества и христианского строительства жизни, христианского строительства общества, то антихристианское и антихристово творчество

 

 

¹ Э.Фромм. Бегство от свободы.

² Э.Фромм. Иметь или быть.

³ Ф.В.Ницше. Так говорил Заратустра.

 

137

и строительство будет захватывать всё большие и большие районы, будет торжествовать во всех сферах жизни».¹

Здесь уместно сформулировать два особо важных вопроса: во-первых, почему настолькопопулярна среди философов идея гуманизма как сострадания, и почему практически все они не видят альтернативы? Во-вторых, чем отличается“творчество злое”от“творчества доброго”? В поиске ответа можно придти к выводу, что трудность кроется в неспособности преодолеть идущую ещё из христианской религии догматичность. Однако на деле всё сложнее: так, даже атеистически настроенный Шопенгауэр полагал, что сострадание или, вообще говоря, самопожертвование – единственный смысл жизни, причём истоком этого вывода было видение мира принципиально трагическим, враждебным для человека, если тот одинок. Аналогичной точки зрения придерживались и атеистический экзистенциалист Сартр, и создатель категорического императива Кант, немало времени посвятивший опровержению доказательств существования бога, но всё же признавший целесообразность его существования “в моральном отношении”. В действительности, что и было показано ранее, сострадание и самопожертвование – это нередко лишь следствия эгоцентризма. И, соответственно, чем более человек призывает к состраданию, тем более он эгоцентричен. В этом состояла истинная трагедия всех философов прошлого: в подмене любви состраданием, за которым на самом деле скрывалось чувство собственной значимости. Чем “ ближе к Богу” оказывался человек, тем острее он ощущал свою неспособность полного слияния с ним. И эгоцентризм, чувство собственного почти – но лишь почти – божественного величия, становилось для него единственно возможным утешением. Причём, если раньше это чувство основывалось на уникальности выстраиваемых философами метафизических систем, сейчас, наоборот, всё больше на постмодернистском разрушении любой уникальности, на тотальном критицизме – по сути, однако, столь же неплодотворном.

 

Тем не менее, не является тайной, что в христианской религии альтернативой самопожертвованию является аскеза – добровольное уединение с целью познания бога. И вновь эта альтернатива полностью фиктивна, поскольку само-пожертвование не есть жертва собственными интересами для других, но жертва собственным эго, собственной личностью. Наоборот, такой жертвующий своим эго подвижник должен пойти против воли своего окружения, должен почти в буквальном смысле стать безумцем, каковым в своё время казался книжникам и фарисеям Иисус Христос, и каковыми на Руси были юродивые, в принципе отвергавшие любой социальный порядок. Многие из них, согласно преданиям, обладали сверхъестественными способностями и, в частности, даром пророчества – то есть фактически юродивые и были на Руси магами и видящими. И ещё с той поры русская христианская культура унаследовала весомую долю нигилизма, а особенно это видно у предвосхитивших западный экзистенциализм Гоголя, Толстого и Достоевского, а также у русских философов народнической, славянофильской и социалистической направленности XIX начала XX вв., противопоставлявших культуру и цивилизацию (прежде всего, европейскую или западную цивилизацию). Один из них – Николай Бердяев – только в свободном творчестве видел истинное христианское спасение.

 

А вот что говорила о монахах и религии Ла Горда:

 

«– Смысл в том, что нам нужно наше острие, вся наша сила, чтобы войти в другой мир, – сказала она, – Я была религиозной женщиной и обычно повторяла слова, смысла которых не понимала. Я хотела, чтобы моя душа вошла в Царствие Небесное. Я до сих пор хочу этого, несмотря на то, что нахожусь на другом пути. Мир Нагуаля и есть Царствие Небесное.

 

Из принципиальных соображений я восстал против религиозного аспекта ее утверждений. Дон Хуан приучил меня никогда не рассуждать на эту тему. Она очень спокойно объяснила, что не видит никакой разницы в образе жизни между нами и истинными монахами и священниками. Она указала, что настоящие монахи не только являются как правило полными, но они ещё и никогда не ослабляют себя сексуальными отношениями.

– Нагуаль сказал, что в этом и заключается причина, почему они никогда не будут искоренены, кто бы ни пытался искоренить их, – сказала она. – Те, кто стоит за этим – всегда пустые. Они не обладают мужеством истинных монахов и священников. Мне нравилось, что Нагуаль говорил это. Я всегда буду восхищаться монахами и священниками. Мы похожи. Мы отказались от мира, но мы находимся в гуще него.

¹ Н.Бердяев. Спасение и творчество: два понимания христианства.

 

138

Священники и монахи сделались бы великими летающими магами, если бы кто-нибудь сказал им, что они могут делать это».¹

Безусловно, некоторые священники и монахи знают о своих выдающихся способностях и используют их, хотя в наше время, как, впрочем, и в любое другое, таковые встречаются весьма редко.

 

Что же касается отличия “творчества доброго” от “творчества злого” или от “антихристова творчества”, примером подобного для Бердяева была современная ему деятельность большевиков в России, расцененная им как антигуманная. Социализм назывался им “бесовской религией”, “святыня” которой – пролетариат, “грех” – частная собственность, “рай” – коммунизм. По сути же их деятельность – преступление против русского народа, и Бердяев не мог оставаться к нему равнодушным. Позже, однако, он несколько смягчил свою позицию, найдя предпосылки успеха социалистического строя в геополитических условиях России и связанных с ними чертах русского национального характера (он даже говорил об особом “русском коммунизме” или “христианском коммунизме”). Но в любом случае, разве имели сами большевики представление о преступности, либо тщетности своих устремлений? Или, может быть, они осознанно желали навредить своей стране? Конечно, нет, как и Гитлер, и все прочие значительные исторические личности, Ленин действовал исходя из самых благих на его взгляд, самых гуманных побуждений – он пожертвовал собой ради дела революции. И здесь впору вспомнить изречение, что “благими намерениями вымощена дорога в ад ”, то есть не может оценивать сам человек истинный он гуманист или нет, и куда ведут его благие намерения – в “ад” или в “рай ”. Точнее говоря, только те благие намерения ведут в рай, благо от которых нужно самому ему, те – которые он делает только для себя и полностью осознанно. Более того:

Абсолютно любая идеологическая деятельность в современном мире, насколько бы  гуманной она не казалась, ведёт к гуманитарной катастрофе мирового масштаба и возможной  гибели всей человеческой цивилизации, причём этот исход можно приблизить или отдалить, но  его нельзя избежать.

 

Вся оставшаяся часть книги и будет посвящена доказательству этого утверждения, которое на первый взгляд может показаться очень спорным или даже, что не является редкостью в наше время, тенденциозным. В частности, на этом этапе рассуждений остаётся невыясненной природа подобной катастрофы и её предпосылки, хотя идея предстоящей катастрофы в той или иной форме уже поднималась, начиная с Ницше, многими философами. Так, например, достаточно трезвую оценку ситуации произвёл Фромм, хотя он, как и в своё время Маркс, слишком поторопился со сроками. С другой стороны, Маркс говорил лишь о переходе общества в другую формацию – хотя и посредством революции, – но он не являлся приверженцем идей катастрофизма, возникших уже после него.

 

Развивая эту тему, стоит заметить, что вообще существуют две антагонистические философские модели развития общества: прогрессизм и релятивизм. Прогрессизм утверждает единство исторического процесса и целеполагающую преемственность цивилизационных форм, обусловленную стремлением всего человечества в целом к развитию или прогрессу. Релятивизм, наоборот, говорит о пространственно-временной локальности каждой цивилизации и, вообще говоря, об отсутствии связи цивилизаций и культур между собой. С вышеприведённых позиций, очевидно, именно прогрессизм, а не релятивизм является адекватным взглядом на общество, однако также нужно понимать, что и релятивизм имеет свой особый смысл, обусловленный противостоянием тенденции профанирования идей прогрессизма на базе избирательного идеологически мотивированного их применения. Так, среди философов наиболее осознанно и ярко соблазну подобного профанирования поддался Гегель (за что и получил немало критики в свой адрес), совершенно необоснованно отождествивший развитие Мирового духа с развитием западной цивилизации (идеал общества Гегель видел в “конституционной монархии”), а всё, что шло вразрез именно с подобной трактовкой развития – например, восточную цивилизацию – де-факто посчитавший несущественным. Где-то Гегель конечно прав, ведь, как показывает история, глобализация ориентирует человечество именно на западные ценности, но можно ли однозначноутверждать, что именно такой путь и именно такое развитие последовательно приведёт к свободе?

 

¹ К.Кастанеда. Второе кольцо силы.

 

139

Резонно отождествить прогноз предстоящей социальной катастрофы с христианским Апокалипсисом как с исторически первым подобным прогнозом, имевшим место в истории западной цивилизации. Апокалипсис (греч. apokalypsis – откровение) – пророчество апостола Иоанна Богослова о “конце света”, изложенное в Новом Завете. Согласно этому пророчеству, в результате борьбы Христа и антихриста и последующих победы Христа и “страшного суда” на Земле воцарится “тысячелетнее Царство Божье”. Естественно, всё это лишь метафоры, но сейчас раскрыть их сущность легче, чем когда бы то ни было раньше, тем более что по большому счёту она уже раскрыта самим временем. Среди обычно называющихся причин предстоящей катастрофы в качестве ключевых можно выделить рост численности населения, загрязнение окружающей среды, оскудение сельскохозяйственных земель и другие подобные, возникающие вследствие противостояния человеческой цивилизации и природы. Сможет ли человечество вовремя остановиться или, бытьможет, все проблемы будут преодолены в ходе дальнейшего научно-технического прогресса? Ответ последует несколько позже, а пока следующий парадоксальный – в свете идей Фромма – тезис:

Общество потребления, функционирование которого и вызывает все существующие глобальные проблемы, оправдывается сейчас, главным образом, именно с гуманистических, а не деле, с лже-гуманистических позиций, то есть декларируется, что оно служит человеку лишь  во благо.

 

Прежде всего, не должно вызывать сомнений, что именно общество потребления является причиной глобальных проблем цивилизации, поскольку именно оно стимулирует развитие производства, в ходе которого эти проблемы и возникают.

 

Как именно гуманизм оправдывает общество потребления? Со временем всё больше людей понимают порочность его достижений, однако абсолютное большинство принимает их с радостью. Первое из таких достижений, являющееся неотъемлемой частью современного западного общества, – это либерализм. В чём проблема либерализма? Отвечая на этот вопрос, прежде всего необходимо чётко разграничить два таких понятия как либерализм и либерализация. Либерализация общества – явление, безусловно, позитивное, выражающее вектор эволюции всего человечества, и заключающееся в реализации принципа свободы как осознанной необходимости в рамках социума, когда более тоталитарные общества саморазрушаются изнутри, не в силах представлять всё многообразие строящихся человеческих отношений. Либерализм в то же время – не более чем идеология либерализации ( как и любой “изм”), и в отличие от первой само существование такого явления может приводить только к отрицательным в целом последствиям, выраженным именно в лже-гуманизме. Так, защитники и представители либерализма высказывают простую и, казалось бы, правильную мысль: либерализм декларирует свободу действий любого человека, если тот не мешает другим. Но свобода хороша для отдельной личности – для которой она является ещё и необходимостью. А что произойдёт, если дать свободу всем–не станет ли она тогда синонимомвседозволенности и порока? Либералы возражают так: в начале формирования либерального общества – возможно, но либерализм – это единственный путь развития людей и общественного прогресса вообще; в результате же такого развития его члены сами преодолеют свои пороки и осознают истинную цену свободы и её необходимость – общество станет гражданским. Однако этот тезис, при всей своей глубочайшей истинности, опровергается реальной жизнью, и ей же утверждается обратный: большинство людей в современном мире не хотят быть свободными, не хотят нести за себя ответственность, а главное – не могут этого делать, что бы на этот счёт не думали разного рода идеологи и философы-утописты. В качестве примера можно привести США – колыбель и флагман либерализма, который сейчас вырождается там, по сути, в терпимость ко всем, кто не может постоять за себя самостоятельно, как раз и называемую высшим гуманизмом, то есть фактически либерализм превращается “либеральный социализм”, или даже просто в социализм под маркой либеральности. Это своего рода решение проблемы комплекса неполноценности: неполноценных больше нет, а если кто-то неполноценен – его будет содержать богатое государство, и оно же защитит его от нападок “полноценных”, тем самым реализовав его право на жизнь и свободу. Хотя какой будет эта жизнь и эта свобода? И каким будет это государство? Реально – состоящим совсем не из свободных и ответственных людей, и реально – совсем не из независимых от власти (что было бы идеалом гражданского общества) и, в частности, от поддерживаемого ей производства.

 

 

140

Всё это потому, что свобода не может быть правом – её нельзя получить или выдать,

подобно вещи. Свобода – всегда только результат тяжелейшей борьбы, её можно лишь  завоевать.

 

Чем более либерально общество, тем, безусловно, более просвещённой и широкой является его элита – самые яркие его представители. Можно даже пойти дальше и заключить, что в таком обществе больше вероятность появления воина – истинного носителя духа свободы. Но сам воин ни к какой элите, и ни к какому обществу принадлежать не может – он должен намного опережать текущий уровень общественного развития, и, кроме того, для него большая либеральность общества вообще не должна иметь значения. Наоборот, лишь жёсткий тоталитарный уклад жизненной среды, полный обличённых властью мелких тиранов, способен закалить воина наиболее эффективно, как это происходило и с воинами прошлого, для которых современный либерализм с его псевдогуманностью уж точно был бы непозволительной роскошью.

 

Второе основное достижение гуманизма – демократия, которая сама по себе есть механизм реализации фундаментального принципа общества потребления “спрос рождает предложение”, относящегося в этом случае к спросу на законы. В чём проблема демократии? Идея кажется не менее гуманной, чем идея либерализма: только тогда люди будут свободны, когда сами они или посредством выбранных представителей будут управлять государством. Но действительно ли демократическая форма правления автоматически приводит к большему общественному прогрессу? Нет, потому что большинство людей – избирателей – не в состоянии охватить и понять все реальные проблемы государства в целом: они видят лишь свои проблемы и выберут всегда того кандидата, который пообещает их скорейшее решение. Следовательно, те немногие, кто смотрит вглубь проблем, и кто чувствует их ещё в зародыше, никогда не смогут выбрать своих представителей во власть и никогда не попадут туда сами. А окажутся там лишь “компромиссные” устраивающие всех фигуры, которые в лучшем случае не будут мешать естественному развитию общества, но никогда не будут и существенно помогать. Очевидно, это вовсе не лучшие представители общества, но зачастую конъюнктурщики и безответственные популисты, которые просто сами не понимают, на что они идут, и которые подчас совершенно не способны к самостоятельному принятию действительно серьёзных стратегических решений.

 

С подобных позиций демократию критиковали ещё Сократ и Платон, а из относительно современных её критиков – французский учёный и социальный психолог Густав Лебон, писавший в

своём основном труде конца XIX в. «Психология народов и масс» следующее:

 

«Некогда, ещё не так давно, действие правительств, влияние нескольких писателей и весьма небольшого количества органов печати были истинными регуляторами мнений толпы. В настоящее время писатели потеряли всякое влияние, журналы же служат лишь отражением мнений толпы. Что касается государственных людей, то вместо того чтобы направлять мнение толпы, они стараются за ним следовать. Они боятся этого мнения, и эта боязнь, иногда доходящая даже до степени ужаса, лишает их устойчивости в поступках.

 

Таким образом, мнение толпы стремится всё более и более к тому, чтобы сделаться высшим регулятором политики… Характерным симптомом для наших дней является также согласие пап, королей и императоров давать интервью и, излагая свои мысли относительно данного предмета, отдавать их на суд толпы. Некогда говорили, что политика не должна быть делом чувства, но можно ли это сказать теперь, когда политика всё более и более руководствуется импульсами непостоянной толпы, не признающей разума и подчиняющейся только чувству? »¹

 

Конечно, всё это справедливая критика, но это совсем не значит, что человечеству следует вернуться к каким-либо авторитарным, монархическим или даже тоталитарным формам правления (хотя многие люди ошибочно ищут выход именно оглядываясь на примеры из прошлого). Демократический строй всё-таки имеет неоспоримое преимущество – это наиболее бескровный или “безреволюционный” строй, не допускающий застоя, так характерного для всех прочих. Однако, именно эта гибкость и главный минус – способ власти уйти от ответственности в ходе перевыборов (обычное дело для демократии, когда всеми обожаемый новый президент становится в конце срока

 

 

¹ Г.Лебон. Психология народов и масс.

 

141

также всеми ненавидим). Хотя вообще отсутствие всяких выборов ответственности, очевидно, также не добавляет. В любом случае нужно понимать главное:

Демократия – это лишь инструмент, успех в применении которого зависит только от  зрелости и готовности к нему общества.

 

Так, во многих странах демократия и до сих пор целиком декоративна, а в других явно приводит к негативным последствиям, только расшатывая ситуацию и окончательно подрывая доверие к власти. В подобных случаях зачастую негативные эффекты “ чистой демократии” пытаются нейтрализовать, по существу же под маской демократии с этой целью внедряется авторитаризм – а на основании всего сказанного можно сделать вывод, что нередко это более естественный, чем демократия, способ управления (в случае недостаточно развитого гражданского общества). Даже более того, можно утверждать, что эффективная демократия вообще всегда является скрытым авторитаризмом, ведь победа того или иного кандидата основывается на его способности убедить народ в своей достойности, а средства убеждения ничем не регламентируются (советское общество, как известно, было “самым демократичным”, и Гитлер тоже пришёл к власти полностью законным демократическим путём). Так, например, одна крайность их применения состоит в запугивании народа (в том числе “внешним врагом”, или просто возможностью прихода к власти оппозиции), другая – в “великодушном” предоставлении возможности отдать свой голос, что само по себе является косвенным элементом пропаганды (“голосуй – или проиграешь! ”). В любом случае, насколько бы демократическим не было государство, основная власть всё равно сосредотачивается в руках одного или нескольких человек, и общество добровольно соглашается с этим. Кроме того, сам способ демократических выборов – простым большинством, что повсеместно применяется, – отнюдь не очевиден, и под кажущейся простотой фактически скрывает целую науку манипуляции общественным мнением.

 

Государство, следовательно, тем “демократичнее”, чем большую видимость создадут стремящиеся к власти силы, что именно они представляют интересы всех его граждан.

Таким образом, нынешние реальные демократические государства лишь отчасти представляют интересы именно народа. Другая не меньшая часть – это всегда интересы самой  власти – в том числе элит противостоящих партий и поддерживающих их бизнес-элит.

 

Причём интерес власти здесь очевиден: это и есть стремление собственно к власти и богатству, ни ради кого бы то ни было, а только в качестве самоцели, какими бы, напротив, “великими” и “гуманными” не казались цели декларируемые. С другой стороны, как уже было замечено, практически нет возможности появления у власти действительно достойного и сильного лидера, который мог бы для достижения каких-то неочевидных стратегических целей реально пойти на общественно непопулярные меры. Если тебя избирает “простое большинство” – это действительно невозможно, и это, безусловно, наиболее явный минус демократии. Впрочем, в условиях авторитаризма неограниченный и никому неподотчётный правитель – ещё большее зло, потому что далеко не факт, что выбранные им пути решения наиболее глубоких проблем окажутся верными и действительно приведут к “ светлому будущему”. Пример – государство СССР, где основную проблему – потребительский характер общества – пытались решить с наибольшим упорством и с самым активным использованием пропаганды, но не смогли, а лишь перешли в противоположную крайность подавления всякой индивидуальности; то есть борьба с частной собственностью подавила также и любое проявление частной инициативы. Причём сейчас распространено мнение, что эта попытка была не более чем “неудачным экспериментом”, к тому же приведшим ко множеству неоправданных жертв. Хотя западный капитализм реализует, на деле, то же самое подавление – но не через прямую агрессию, а посредством экономической зависимости и вытекающего из неё самоотчуждения, с чем марксистская идеология как раз и пыталась изначально бороться.

 

Единственный видимый выход из, казалось бы, безвыходной ситуации противостояния

социалистической и капиталистической, или авторитарной и либеральной моделей общества состоит вообще в устранении любых единых органов власти и переходу власти ко множеству общественных организаций. Это и будет означать формирование истинно гражданского общества и развитие реальной демократии как власти народа, когда граждане действительно смогут влиять на

 

142

собственную жизнь, являясь прямыми членами большого числа внепартийных гражданских объединений (притом сформированных далеко не только по географическому принципу ). Понятно, что именно такое общественное устройство, где центральные органы власти несут не более чем координирующую функцию, гораздо предпочтительнее, чем то, где единственная возможность повлиять на собственную жизнь – это возможность раз в несколько лет придти на избирательный участок. Вообще, людям грядущего общества необходимо преодолеть в своём сознании идею, что для того, чтобы существенно повлиять на общество, нужно непременно находиться на самой вершине власти.

Напротив, только тогда общество будет максимально гибким и эффективным, когда  любой человек на своём месте сможет оказывать влияние, сравнимое с влиянием самых  первых его лиц.

 

Причём важно отметить, что сам прогноз такого общественного устройства, это именно логически обоснованный прогноз, вероятный при благоприятном стечении обстоятельств, а не руководство к действию, которое может повлечь за собой создание каких-то новых идеологизированных движений.

Вообще, понятно, что переход к новым общественным формациям не может быть  осуществлён сознательно какой-либо одной доминирующей политической группой. Только  общество в целом может найти мужество проявить волю к подобным фундаментальным  изменениям, реально несущим всем его членам большее развитие и свободу.

 

Если же общество не найдёт в себе такого мужества, если словосочетание “либеральная демократия” так и останется красивыми словами, чем оно сейчас практически и является, мы рано или поздно изберём таких демократических и либеральных, а главное гуманных правителей, по сравнению с которыми померкнут и Сталин, и Гитлер. И самые тревожные опасения и апокалиптические сценарии станут единственно данной необратимой реальностью, в которой уже некого будет винить.

 

Наконец, здесь возникает совершенно законный вопрос, мимо которого уже никак нельзя пройти: что же мешает обществу уверенно продвигаться к большему прогрессу, заставляя егопостоянно погрязать в явно деструктивной внутренней борьбе? И что в действительности искажает и извращает даже самые благие и, казалось бы, здравые идеи, которые только порождает человечество?

 

 

Научно-технический прогресс как регресс человека

 

Прежде чем перейти к окончательному ответу – “ответу ответов” – необходимо сказать ещё об одном достижении человечества, без которого общество потребления не смогло бы приобрести своего нынешнего размаха – о научно-техническом прогрессе.

Развитие общества потребления, а также сопутствующих ему демократии и либерализма  в их сегодняшней форме всецело основывается на научно-техническом прогрессе.

 

Таким образом, неважно кто и как оценивает их положительные или отрицательные стороны, кто оправдывает их право на существование, а кто отвергает. Общество потребления – это свершившийся факт, неизбежность которого, как и его конечный результат, были предопределены века назад, и только сравнительно недавно на него обратили внимание философы – но и то с весомой долей субъективизма. Так, Маркс видел основную проблему современного ему индустриального общества не собственно в его индустриальном характере, а в обусловленных им производственно-экономических отношениях, угнетавших и отчуждавших рабочий класс. Стоит лишь изменить этот характер – сконцентрировать собственность на средства производства в руках государства, и эта проблема будет решена. Но почему вообще происходит научно-технический прогресс, чем он былобусловлен изначально? Согласно Марксу, как об этом уже говорилось, объективными предпосылками: человечество нуждается в удовлетворении определённых потребностей, чему

 

143

служит им же осуществляемое развитие технологий, которые, в свою очередь, определяют государственный строй – формацию – и появление новых потребностей. В результате, с развитием форм производства развивается и человек, а на этом основании делается вывод, что производственно-экономическое бытие определяет его сознание.

 

Очевидно, и об этом тоже уже говорилось, такие рассуждения сильно идеализируют реальную картину: в частности, не учитывается роль и механизм функционирования других классов, кроме рабочего – особенно бюрократии, которая, по идее, должна представлять его во властных структурах (бюрократия фактически класс элиты, по своей сути убивающий все благие идеи социализма, подобно тому, как бизнес-элиты убивают благие идеи капитализма). Но главное, они не отвечают на поставленный выше ключевой вопрос о сущности научно-технического прогресса, хотя Маркс фактически и не задавался им, а лишь пытался оправдать уже де-факто свершившееся. Также и многие другие философы до сих пор принимают научно-технические достижения без особой рефлексии, полностью связывая успешное будущее человечества только с ними. И всё-таки, так линужно человеку для выживания или духовного счастья развивать технологии и тем самым вступать в конфликт и с природой, и с самим собой, скорее вредя и природе, и себе, чем принося пользу и находя гармонию? Отчасти причины подобного положения дел вскрываются Хуаном Матусом в следующих объяснениях, отсылающих к далёкому прошлому человечества, когда у людей ещё только возникло индивидуальное эго, озаботившееся накоплением практических знаний:

 

«Затем [дон Хуан] заговорил о древнем человеке. Он сказал, что древний человек самым непосредственным и наилучшим образом знал, что делать и как делать, что-либо. Но, выполняя все действия так хорошо, он начал развивать эгоизм, из -за чего у него возникла уверенность в том, что он может предвидеть и заранее намечать действия, которые он привык выполнять. Вот так появилось представление об индивидуальном “я”, которое начало диктовать человеку характер и диапазон его действий. По мере того, как ощущение индивидуального “я” усиливалось, человек постепенно утрачивал естественную связь с безмолвным знанием. Современный человек, пожиная плоды этого процесса, в конечном счёте обнаруживает, что безвозвратно утратил связь с источником всего сущего и что ему под силу лишь насильственные и циничные действия, порождённые отчаянием и ведущие к саморазрушению. Дон Хуан утверждал, что причиной человеческого цинизма и отчаяния является та небольшая частица безмолвного знания, которая у него ещё осталась, и, во-первых, даёт человеку возможность интуитивно почувствовать свою связь с источником всего сущего, во-вторых, понимание того, что без этой связи у него нет надежды на покой, удовлетворение, завершённость.

 

Мне показалось, что в словах дона Хуана есть противоречие. Я напомнил, как однажды он говорил мне, что битва является естественным состоянием для воина и что покой для него противоестественен.

 

– Правильно, – согласился он. – Но битва для воина не означает совершение поступков, которыми движет индивидуальная или коллективная глупость, или бессмысленное насилие. Битва для воина – это тотальная борьба против индивидуального “я”, которое лишает человека его силы.

 

Затем дон Хуан сказал, что настало время продолжить беседы о безжалостности – самой главной предпосылке магии. Он сообщил об открытии магами того, что любой сдвиг точки сборки означает отход от чрезмерной озабоченности своей индивидуальностью, которая является отличительным признаком современного человека. Ещё он сказал, что, как полагают маги, именно позиция точки сборки является причиной убийственной эгоистичности современного человека, совершенно поглощённого своим образом себя.

 

Потеряв надежду когда-нибудь вернуться к источнику всего, человек искал утешение в своей личности. Занимаясь этим, он преуспел в закреплении своей точки сборки в строго определённом положении, увековечив тем самым свой образ себя. Итак, с уверенностью можно сказать, что любое перемещение точки сборки из её привычного положения в той или иной степени приводит человека к избавлению от саморефлексии и сопутствующего ей чувства собственной важности. < …>

 

– Находясь в положении саморефлексии, – продолжал дон Хуан, – точка сборки собирает мир ложного сострадания, который на поверку оказывается миром жестокости и эгоцентризма. В этом мире единственно реальными чувствами оказываются лишь те, которые каждому из нас удобно испытывать в данный момент.

 

144

Для магов безжалостность – это не жестокость. Безжалостность – это противоположность жалости к самому себе и чувству собственной важности. Безжалостность – это трезвость ¹».²

 

Западные философы во многом поняли решающее значение потери естественной связи с безмолвным знанием. В частности, Гуссерль говорил об этом как об отрыве науки от “жизненного мира”, Юнг – как о разрыве с “корнями бессознательного”, что является причиной “универсального человеческого невроза”, Фромм – как об утрате “единства с природой”, ставшего причиной “экзистенциальных дихотомий” – неразрешимых противоречий человеческого существования. Постмодернисты, в свою очередь, говорят об этом в рамках противопоставления “Означающего” (любого рода текста или дискурса) и “Означаемого” – именно, об использовании первого в качестве инструмента власти, на ценности сформированные которой оно насильственно ориентирует в качестве единственно возможных. Далее продолжение объяснений:

 

«Когда я попросил [дона Хуана] рассказать о безмолвном знании более подробно, он тут же ответил, что безмолвное знание является генеральным положением точки сборки, и что много веков назад такое положение было нормальным для человека, но по причинам, не поддающимся выяснению, точка сборки человека сместилась из этого положения и перешла в новое, называемое “разум”.

 

Дон Хуан отметил, что не всякое человеческое существо является представителем этой новой позиции. Точка сборки большинства из нас не находится в точности на месте локализации разума, но в непосредственной близости от него. То же самое можно сказать и о месте безмолвного знания: точка сборки не всякого человеческого существа находилась в этом положении.

 

Ещё он добавил, что “место без жалости” – ещё одно из положений точки сборки, является непосредственным предшественником безмолвного знания, а положение точки сборки, называемое “местом озабоченности³” – предшественником разума. < …>

 

Старый Нагуаль [Элиас] продолжал объяснять, что человечество в целом находится в первой точке, точке разума, но что не у каждого человеческого существа точка сборки находится точно в положении разума. Те, кто пребывают точно в этом месте, являются истинными лидерами человечества, хотя во все времена многие из этих гениев развития разума оставались человечеству неизвестными.

 

Нагуаль сказал, что было другое время, когда человечество находилось на третьей точке, которая тогда, конечно, ещё была первой точкой. Но потом человечество перешло в место разума.

 

Когда безмолвное знание было первой точкой, преобладало такое же положение вещей. Точка сборки не каждого человеческого существа была непосредственно в этой позиции. Вот почему истинные лидеры человечества всегда были теми редчайшими человеческими существами, чьим точкам сборки случалось находиться в точном положении либо разума, либо безмолвного знания. Остальное человечество, сказал дону Хуану старый Нагуаль, было только публикой, аудиторией. В наши дни они являются поклонниками разума. В прошлом они были поклонниками безмолвного знания. Они были теми, кто восхищался и слагал оды героям в любом из положений.

 

Нагуаль настаивал, что человечество провело большую часть своей истории в положении безмолвного знания и что этим объясняется наше великое и страстное желание достичь его вновь. < …>

 

Нагуаль Элиас заверил дона Хуана, что только те человеческие существа, которые являются образцами разума, могут легко сдвигать свою точку сборки и быть образцами безмолвного знания. Он сказал, что только те, кто пребывает точно в одном из этих положений, могут ясно видеть другое положение, и что именно таким и был путь, приведший к эпохе разума. Положение разума было ясно видно из положения безмолвного знания.

 

Старый Нагуаль сказал дону Хуану, что односторонний мост от безмолвного знания к разуму называется “озабоченностью”. Это озабоченность, которую истинные люди безмолвного знания ощущали относительно источника всего, что они знали. А второй односторонний мост, от разума к безмолвному знанию, называется “чистым пониманием”. Это понимание, которое говорит человеку разума, что разум – лишь один-единственный островок в бесконечном архипелаге.

 

¹ Англ. sobriety – трезвость, собранность, уравновешенность и пр. ² К.Кастанеда. Сила безмолвия.

 

³ Англ. concern – беспокойство, тревога, важность, забота и пр.

 

145

Нагуаль добавил, что человеческое существо, в распоряжении которого находятся оба эти моста, является магом, имеющим прямой контакт с духом, жизненной силой, которая делает возможными оба положения».¹

 

Таким образом, способность формально мыслить является дополняющей к способности чистого прямого осознавания – в совокупности же это и делает возможным онтологическое мышление. Однако недостаточно развитый разум предполагает наличие эгоистичности, мелочной озабоченности собой, направляющей человека по заведомо ложному кружному пути. Почему человечество избрало именно этот путь в приведённых цитатах не сообщается – об этом Кастанеда говорит позже. Пока же можно констатировать, что именно торжество разума без духа и сделало научно-технический прогресс столь всеобъемлющим и безальтернативным.

Научно-технический прогресс и тотальный характер его влияния на жизнь современного человечества является следствием радикального и насильственного по отношению к человеческой природе разрыва связи с безмолвным знанием . Его место заняла теперь озабоченность лишь знаниями формальными, практическими, реально ничего не дающими человеку, кроме возможности культивировать и удовлетворять за их счёт собственные  тщеславные амбиции.

 

 

Конечно, научно-технический прогресс – это не прихоть, и до определённой степени использовать разум резонно – чтобы обеспечить выживание и условия для дальнейшего развития. Ведь даже насекомые и животные применяют иногда свои “технологии”, которые, впрочем, полностью гармоничны в отношении окружающей среды. Но человек пошёл намного дальше, и теперь более чем справедлива крылатая фраза, что “лень двигатель прогресса”, причём “лень” здесь и есть синоним “озабоченности”, ведь чем, как ни озабоченностью собой является боязнь лишний раз пошевелиться, которая и является ленью? И что как ни озабоченность собой гордость человека за технические достижения, которые выполняют за него даже самые примитивные дела? Справедлива и другая фраза, столь же очевидная, но обычно упускаемая – “прогресс потворствует человеческой лени”: то есть, ленясь, человек развивает технологии, но чем больше технологий он получает, тем ленивее становится, попадая, тем самым, в замкнутый – “порочный” – круг фундаментального характера.

 

При этом, что особенно интересно, возможным прогресс становится отнюдь не благодаря тем, кто пользуется его плодами – большинство людей неспособны сами совершать научные открытия и изобретать, они являются лишь “поклонниками разума”. Изобретательством заняты единицы – это как раз те, кому повезло иметь сильную связь с намерением от природы. Однако им, как и всем прочим, нужно обеспечивать себя и, самое главное, также нужно удовлетворять свой эгоцентризм – настолько же больший, чем у среднего человека, насколько превосходят они среднего человека в своём таланте. Вот почему современные учёные, не думая о последствиях, но думая лишь о себе,

 

продают свои знания менее способным, чем они сами, как раз и закладывая этим истинную основу общества потребления.

 

«Я понял, насколько прав был дон Хуан, когда он однажды заявил, что все практические исследования, которыми занимаются учёные, ведут к созданию всё более и более сложных машин. Это не те исследования, которые изменяют ход жизни человека изнутри. Они никак не связаны с тем, чтобы человек мог достичь просторов Вселенной самостоятельно. Созданные или только создаваемые ошеломительные аппараты имели культурологическое значение. Даже их создатели не наслаждались ими непосредственно. Единственной наградой для них были деньги».²

Современное общество фактически стремится к реализации известного принципа коммунизма

– “от каждого по способностям – каждому по потребностям”. Но характерно, что чем больше и чем более массово удовлетворяются эти потребности в техническом обеспечении, тем меньшими становятся способности и тем более неполноценными делаются люди.

 

Последний тезис наиболее ярко демонстрируется на следующем примере. С развитием технологий развивается и медицина, становящаяся всё эффективнее и вылечивающая даже очень тяжёлые заболевания. Люди знают об этом, но это вроде бы благоприятное обстоятельство на деле

¹ К.Кастанеда. Сила безмолвия.

² К.Кастанеда. Активная сторона бесконечности.

 

146

оказывает им “медвежью услугу”, ведь оно притупляет их ответственность за себя. Теперь что бы ни случилось, какие бы вредные привычки человек не имел, насколько бы неправильный образ жизни не вёл, как бы не рисковал своим здоровьем – всё поможет исправить медицина. Но если бы медицина действительно позволяла вернуть утраченное здоровье полностью – однако в действительности чем дальше, тем больше становится “практически здоровых людей”, которые уже навечно привязаны к лекарствам, к плановым операциям и обследованиям, которые уже непосредственно внутри своего тела имеют технические устройства. Может ли такой человек насамом деле эффективно действовать, может ли он заниматься творчеством и достигать самоактуализации? И хочет ли он вообще жить или просто боится умереть? Последний вопрос наиболее важен, ведь ценность жизни человека объявлена лже-гуманистами высшей ценностью, и это касается жизни любого человека, даже самого больного и самого неполноценного. Отсюда и запрет на эвтаназию, хотя в действительности страх смерти для обычного современного человека – это противоположность союзнических отношений с ней воина, которые тем крепче, чем сильнее его связь с духом. Для обычного человека страх смерти – это следствие его эгоцентризма, боязнь, что с его смертью исчезнет мир. Хотя какой это мир? – его собственный мир, он для мира. Отсюда же и такие популярные воззрения о прошлых жизнях и о бессмертии души – на деле, о бессмертии эго во всей его “уникальной и неповторимой идентичности”. Нигде в живой природе нет такого лелеяния самих себя и одновременно такой безграничной страсти к наживе, как у людей. Нигде также нет такого оберегания себя и, с другой стороны, такого бессмысленного противопоставления себя природе.

 

Чем закончится оно, к чему в итоге приведёт научно-технический прогресс? Уже достаточно долгое время фантасты предрекают, что человек попадёт в рабство созданных им же машин, но гротескная форма, с которой эта мысль подаётся, зачастую не позволяет увидеть её истинный смысл. А смысл этот на самом деле практически буквален:

С совершением индустриальной революции человечество попало в сильную зависимость  от техники, и в дальнейшем эта зависимость будет только усугубляться.

 

Казалось бы, зачем драматизировать, ведь можно посмотреть и иначе: это природа посредством техники находится в руках человека, а не наоборот; а грядущее “постиндустриальное общество” – общество интеллектуалов, где всю грязную работу выполняют роботы, а рабочего класса нет как такового – вообще “рай на земле”. Конечно, существуют определённые проблемы – например, экологические, – но они осознаются людьми и с развитием новых более высоких технологий будут им преодолены. Подобная точка зрения, однако, слишком идеалистична. В действительности развитие новых изощрённых технологий, наоборот, приведёт к появлению более серьёзных и глубоких проблем, поскольку оно есть не что иное, как насилие над природой – как планеты, так и самого человека.

Проблемы, порождённые техническим прогрессом, нельзя преодолеть им же. С другой  стороны, чем более технологически развито общество, тем более оно уязвимо.

 

Научно-технический прогресс сейчас стремителен как никогда, он охватывает всё новые и новые области жизни людей и земной экосистемы в целом, и в скором времени его влияние может достичь ещё гораздо большего размаха, чем сейчас. В то же время люди становятся всё более зависимыми от техники – в массовом порядке. Но нет ничего совершенного, и чем более высокие технологии используются, тем более слабым звеном они становятся, тем более они подвержены сбоям и тем менее управляемы человеком. Одновременно с этим, оказываясь – подчас с самого детства – в тепличных условиях “земного технологического рая” (“Земного Града Прогресса”, как его называл Фромм), люди расслабляются, привыкают к мысли о защищённости и обеспеченности, и вместе с тем деградируют физически.

 

Нетрудно заметить, что временами уже происходят локальные техногенные и гуманитарные катастрофы (причины которых варьируются от природных катаклизмов, до террористических актов), но поскольку пока они относительно небольшие, никто не думает всерьёз о необходимости каких-либо кардинальных изменений (например, если в городе на некоторый период времени отключили свет, даже если это приведёт к серьёзным последствиям кажется смешным отменять из-за

 

147

этого всю электротехнику вообще). Старания учёных и технологов направляются на предотвращение подобных проблем в будущем, техника делается всё совершеннее и изощрённее, но катастрофический итог, о котором говорилось выше, очевиден и предрешён:

Невозможно развивать технологии бесконечно, и в итоге их развития рано или поздно и в том или ином виде произойдёт мировая техногенная катастрофа, которая окажет на всю жизнь на планете и, в частности, на человечество самое разрушительное действие.

 

Прежде всего отрезвляющее действие, после которого у выживших людей – а не должно вызывать сомнений, что колоссальные жертвы во всех смыслах этого слова неизбежны – уже не будет иного выбора, кроме как осознать главную причину своих проблем и, наконец, покончить с ней.

 

«Переместить фиксацию планеты (изменить модальность времени – В.В.) – единственный выход из драматического состояния рабства, до которого мы были доведены. Русло нашей цивилизации не имеет выхода, потому что мы изолированы в отдалённой точке космоса. Если мы не научимся путешествовать по проспектам осознанности, мы придём в такое состояние расстройства и отчаяния, что человечество закончит самоуничтожением. Наш текущий выбор – путь воина или исчезновение».¹

 

Конечно, нужно трезво относиться к подобным прогнозам, и при всей их угрожающей перспективе думать о более реальных проблемах, во множестве присутствующих и в настоящем времени. Ведь несмотря на всю свою стремительность, пройдут века, пока прогресс науки и техники полностью исчерпает себя, когда все самые безумные фантазии человека найдут воплощение в технике, и когда итоговое сражение человечества действительно станет насущной проблемой каждого человека – пока же лишь очень немногие способны осознать истинное положение вещей. Их функция – начать подготовку плацдарма для сражения, причём начать в данном случае следует только с самого себя.

 

Кроме того, как уже говорилось, вообще любые технологии не являются “абсолютным злом”, могут существовать и технологии, не вредящие природе, не вступающие с ней в смертельное противостояние. И переход на такие технологии действительно может стать альтернативным путём для человеческого развития – путём мира и гармонии, а не бесконечного насилия, которое люди распространяют друг на друга и вообще на всё вокруг себя. Пока же, конечно, определяющий фактор в техническом прогрессе – это именно война, а не мир.

 

Наконец, на этом этапе рассуждений появляется возможность наделить христианские метафоры смыслом. Итак, “Бог ” – это природа, с которой человек потерял гармонию, или безмолвное знание, с которым он потерял связь. Основной “грех” человека – гордыня, которую он проявляет, ставя себя выше всего живого – выше “Бога” или природы. “Борьба добра и зла” или “борьба Христа и антихриста” – это борьба живой природы и бездушной техники, стремления познавать и стремления потреблять, стремления развивать осознанность и стремления “запечатлевать свой образ”. “Страшный суд” – предстоящая мировая техногенная катастрофа, в ходе которой человечество радикально обновится и очистится, и итогом которой станет “тысячелетнее Царствие Божье”. Хуан Матус, говоря о связи с безмолвным знанием, также ссылался на христианство:

 

«Дон Хуан утверждал, что нашим огромным общим недостатком является то, что мы, проживая жизнь, совершенно игнорируем эту связь. Наши житейские дела, наши нескончаемые интересы, надежды, заботы, разочарования и страхи берут верх, и в потоке обыденной жизни мы и не подозреваем, что связаны с чем-то ещё.

 

Дон Хуан выразил своё убеждение в том, что христианские идеи об изгнании из райского сада представляются ему аллегорией утраты нашего безмолвного знания, нашего знания намерения. Следовательно, магия – это возвращение к началу, возвращение в рай».²

 

Может сложиться впечатление, что существует как бы два христианства, причём противоположно ориентированных. Одно христианство – общеизвестное и поддерживаемое церковью – говорит о необходимости сострадания, поощряет и оправдывает нищих и больных, призывает к покорности, служит своего рода идеологией; второе – напротив, говорит об уходе из обыденного мира суеты и о посвящении себя познанию. В действительности, конечно, христианство

¹ А.Торрес. Послание Карлоса Кастанеды.

² К.Кастанеда. Сила безмолвия.

 

148

одно – это учение Иисуса Христа, каким оно было передано им самим около двух тысяч лет назад. То же христианство, о котором известно сейчас – чрезвычайно сильное искажение этого исходного учения, что не удивительно, учитывая сколько прошло времени и сколько схоластов потрудились над его интерпретацией в угоду отнюдь не Богу (в особенности со времени становления Римской католической церкви). Складывается парадоксальная ситуация, когда почти каждый современный человек знает – или думает, что знает – чему учил Христос, – но чему же действительно он учил, еслипереданные им знания столь просты? И что реально изменилось со становлением христианства в качестве доминирующего религиозного учения западного мира? Был ли Христос “наивным поэтом или философом”, который только лишь очередной раз попытался донести до людей и так всем известные “общечеловеческие” истины, возможно сделав это ярче других (так, например, представляет его в своей книге «Жизнь Иисуса» французский историк и философ XIX века Эрнест Ренан)? Или может он действительно был спустившимся на Землю единственным сыном Бога, даровавшим людям спасение после бренной жизни?

 

Оригинальный и, судя по всему, достаточно объективный взгляд на христианство как на эзотерическое учение предлагает русский мистик первой половины XX в. Пётр Успенский в своей книге «Новая модель вселенной». Его анализ искажений, внесённых в христианство временем, весьма объёмен, поэтому целесообразно остановиться только на некоторых наиболее важных из них. Например, Успенский указывает, что “Царство Небесное” – это отнюдь не что-то ожидающее людей после смерти; Царство Небесное, хотя и далеко не всеми, но достижимо при жизни, и об этом говорил ученикам сам Христос: «Он сказал: вам дано знать тайны Царства Божия, а прочим в притчах, так что они видя не видят и слыша не разумеют» (Лука 8: 10). Или другая цитата, явно выражающая эзотеричность христианства: «Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Матф. 7: 13-14). Второй пример касается взгляда, что Христос стал своего рода жертвой Богу во искупление грехов человечества: это тоже неверно и является интерпретацией, объясняющей смысл распятия на базе ветхозаветного культа искупительной жертвы. Третий пример связан со знаменитой фразой Христа «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Матф. 5: 3). Здесь “духовная нищета” не означает бездуховности, либо слабоумия в современном понимании этих слов. В действительности духовно нищий человек тот, кто ни к чему не привязан, кто не делает никаких знаний и вещей своей собственностью, не извлекает из них прибыли; тот, чей дух, в буквальном смысле, чист или нищ – а потому свободен. Вот как пишет об этом Успенский:

 

«Христос учил не для смерти, а для жизни; однако его учение никогда не охватывало и не могло охватывать всю жизнь в целом. В его словах, особенно в притчах, постоянно появляется множество людей, которые пребывают вне его учения: цари, богачи, воры, священники, левиты, слуги богачей, купцы, книжники, фарисеи... Эта огромная бессмысленная жизнь, с которой его учение не имело никакого родства, была в его глазах маммоной, а маммоне одновременно с Богом служить нельзя.

Христос никогда не был непрактичным “поэтом” или “философом”. Его учение предназначено не для всех; но оно практично во всех деталях – и практично прежде всего потому, что предназначено не для всех. Многие люди неспособны получить из его учения ничего, кроме совершенно ложных идей, и Христу нечего им сказать».¹

 

Кем же всё -таки был Христос, если согласиться с Успенским? Как ни удивительно, но возможный вывод только один: Христос был Нагуалем. И, конечно, он прожил жизнь не для того, чтобы превратиться в закостеневшего идола, “единственного любимого сына бога”. Напротив, он явил миру ярчайший пример духовного подвижничества, и пригласил каждого последовать за собой. “Царствие Небесное” или “рай” – это второе, а затем и третье внимание – абсолютная свобода, к

 

которой он и вёл своих учеников. Более того:

Правильно понятое христианство – то же, что и правильно понятый нагуализм.  Истинный Толтек то же, что и истинный христианин – человек, обладающий несгибаемым  намерением достичь полной окончательной свободы.

 

¹ П.Д.Успенский. Новая модель вселенной.

 

149

Богочеловеческая сущность Христа, отсюда, есть сущность нагуаля или духа, его персонифицированное воплощение. В исламской традиции о таких людях более корректно говорят как о пророках.

 

Понятно, что отождествление христианства и нагуализма не должно быть прямым и буквальным – оно имеет множество нюансов, как, например, то, что Иисус Христос шёл путём знания вне магической когорты (хотя он и имел учеников), и также сильное преуменьшение в Евангелии роли женщин, обусловленное влиянием на раннее христианство патриархального иудаизма. Но в любом случае у них общее ядро, притом тождественное ядру любого традиционного религиозного учения.

 

 

“Ответ ответов”

 

В цепи всех приведённых рассуждений недостаёт лишь одного единственного звена, суть которого можно уяснить, задав заключительный вопрос – “вопрос вопросов”, как его называл Хуан Матус: почему же всё-таки человечество потеряло связь с безмолвным знанием, что стало для него“дьяволом-искусителем” – причиной “грехопадения” – и послужило нарушением естественного процесса его эволюции? И что не даёт даже самым лучшим его представителям эту связь

 

восстановить? Почти в самом конце своей последней книги «Активная сторона бесконечности» Карлос Кастанеда открывает тайну, которая на первый взгляд может показаться более чем неправдоподобной, хотя во всех предыдущих книгах он и не давал повода для недоверия. “Дьяволами-искусителями” он называет особых неорганических существ, полностью неощутимых для нашего обыденного сознания и питающихся нашей энергией – так называемых “летунов”.

 

«– [Маги древней Мексики] обнаружили, что у нас есть компаньон по жизни, – сказал [дон Хуан], чеканя слова. – У нас есть хищник, вышедший из глубин космоса и захвативший власть над нашими жизнями. Люди – его пленники. Этот хищник – наш господин и хозяин. Он сделал нас покорными и беспомощными. Если мы бунтуем, он подавляет наш бунт. Если мы пытаемся действовать независимо, он приказывает нам не делать этого. <...>

 

– Ты благодаря лишь собственным усилиям достиг того, что шаманы древней Мексики называли " вопросом вопросов", – сказал он. – Я окольными путями подводил тебя к тому, что нечто держит нас в плену. Разумеется, мы пленники! Для магов древней Мексики это было энергетическим фактом.

 

– Почему же этот хищник " захватил власть", как ты об этом говоришь, дон Хуан? – спросил я. – Этому должно быть логическое объяснение.

– Этому есть объяснение, – ответил дон Хуан, – и самое простое. Они взяли верх, потому что мы для них пища, и они безжалостно подавляют нас, поддерживая своё существование. Ну, вроде того, как мы разводим цыплят в курятнике, они разводят людей

 

в " человечниках". Таким образом, они всегда имеют пищу».¹

 

Летуны являются намного более древними сущностями, чем люди, и чем вообще всё живое на Земле, и, будучи таковыми, они имеют несоизмеримые с человеческими знания и возможности. Вместе с тем, проявление их возможностей по отношению к людям является чем-то предельно непостижимым: так, они дали нам свой собственный разум и социальное бессознательное, чем обеспечили само существование человеческой цивилизации. Как сообщается Карлосом Кастанедой в книге Армандо Торреса, без них мы бы до сих пор жили в пещерах или строили гнёзда, и именно они буквально подсказали учёным множество технических изобретений. Однако разум летунов – в

 

конечном счёте не безвозмездный дар, а средство, с помощью которого они могут контролировать нас. В действительности вся человеческая глупость – не наша собственная глупость, она силой и хитростью навязывается нам извне, ведь практически все вербальные мысли, возникающие в сознании в ходе внутреннего диалога, на самом деле не принадлежат нам. Не понимая этого, люди теряют почти весь свой огромный потенциал к развитию, и тогда как творческое стремление должно быть определяющим для наших жизней, как является определяющим высшее качество осознанности для жизней всех здоровых существ, в действительности у нас его очень мало – подчас настолько, что некоторые люди просто не имеют его совсем.

 

¹ К.Кастанеда. Активная сторона бесконечности.

 

150

Коконы людей представляются видящим покрытыми особой сверкающей оболочкой – энергией, которую человек выделяет при любых своих действиях, и которую в дальнейшем он может аккумулировать обратно. Именно эта оболочка является пищей летунов, а когда люди достигают зрелости, обычно от неё остаётся только узкая каёмка – от земли до пальцев ног. Вот почему безудержная жизненная энергия детей практически полностью иссякает во взрослом “трезвомыслящем” человеке.

 

«Затем [дон Хуан] сделал наиболее обескураживающее заявление из всех сделанных им до сих пор. Он сказал, что эта узкая каёмка осознанности является эпицентром саморефлексии, от которой человек совершенно неизлечим. Играя на нашей саморефлексии, являющейся единственным доступным нам видом осознанности, хищники провоцируют вспышки осознанности, после чего пожирают уже их, безжалостно и жадно. Они подбрасывают нам бессмысленные проблемы, стимулирующие эти вспышки осознанности, и таким образом оставляют нас в живых, чтобы иметь возможность питаться энергетическими вспышками наших мнимых неурядиц. < …>

 

– Маги древней Мексики, – говорил он, – видели хищника. Они называли его летуном, потому что он носится в воздухе. Это не просто забавное зрелище. Это большая тень, мечущаяся в воздухе непроницаемо чёрная тень. Затем она плашмя опускается на землю. Маги древней Мексики сели в лужу насчёт того, откуда она взялась на Земле. Они полагали, что человек должен быть целостным существом, обладать глубокой проницательностью, творить чудеса осознанности, что сегодня звучит всего лишь как красивая легенда. Но всё это, по-видимому, ушло, и мы имеем теперь человека трезвомыслящего».¹

 

Вспышки энергии, свойственные обычному озабоченному собой человеку, выделяются при неконтролируемых эмоциональных реакциях. В «Послании Карлоса Кастанеды» уточняется, что летуны бывают разных типов и питаются энергией, соответствующей разным видам чувств ( причём не только человеческих чувств). Так, некоторые более всего предпочитают чувства жалости к себе: восторга, преклонения и сострадания, свойственные, например, большим собраниям, вроде религиозных. Другие – чувства собственной важности: пафоса, раздражения, ненависти и гнева, в больших количествах выделяющиеся во время массовых бунтов. При достаточно высоком уровне энергии летунов можно заметить в виде мечущихся картинок или теней, и многие дети видят их, однако стремятся как можно скорее забыть об этих своих пугающих видениях, что и происходит по мере социализации и сопутствующего ей энергетического истощения (эти видения, в действительности, являются главной причиной детской боязни темноты, причём испытываемый страх в этом случае сродни страху смерти, который с тех пор всегда остаётся на задворках сознания человека, даже если и всплывает крайне редко).

 

В то же время, поскольку наш разум фактически является чужеродным разумом летунов, основное мотивирующее его работу качество – это их собственный постоянный страх быть разоблачёнными и потерять источник пропитания. Именно это качество создало предпосылки к возникновению общества потребления (в простейшем проявлении – потребления пищи), но вместе с тем, по иронии судьбы, дало человечеству шанс спастись.

Все человеческие ценности и все институты общественной организации неотвратимо  приближаются к грани естественного самоуничтожения, которое может потянуть за собой и  уничтожение самого человечества.

 

«– Я говорю, что то, что выступает против нас, – не простой хищник. Он весьма ловок и изощрён. Он методично делает нас никчёмными. Человек, которому предназначено быть магическим существом, уже не является таковым. Теперь он простой кусок мяса. Заурядный, косный и глупый, он не мечтает больше ни о чем, кроме куска мяса».²

 

О том же Хуан Матус говорил и раньше:

 

– Меня бросает в дрожь при одной только мысли об отрешении от всего, что я знаю, – сказал я.

– Ты, должно быть, шутишь! Тебя должно бросать в дрожь не от этой мысли, а оттого, что впереди у тебя нет ничего, кроме рутинного повторения одних и тех же действий в

¹ Ibid.

² Ibid.

 

151

течение всей жизни. Представь человека, который из года в год выращивает зерно, и так до тех пор, пока силы не покидают его, и он не падает, подобно старому облезлому псу. Все его мысли и чувства, всё, что в нем есть самого лучшего, принесено в жертву одному

 

– добыче еды, производству пропитания. Бессмысленная жертва, пустая трата времени – жить, чтобы питаться, и питаться ради жизни, и снова жить, чтобы питаться, и так – до самой смерти. Развлечения, придуманные людьми, как бы они при этом ни изощрялись, – всего лишь жалкие потуги забыться, не выходя за пределы порочного круга – питаться, чтобы жить, и жить, чтобы питаться… Как по

мне, то не может быть страшнее потери!

 

Мы – люди, и наша судьба, наше предназначение – учиться ради открытия все новых и новых непостижимых миров ».¹

 

Летуны всегда “ голодны”, как об этом говорил Хуан Матус, и при этом они не могут сами производить энергию, но могут только красть её у других существ. Фактически это означает, что летуны не могут или не хотят эволюционировать, то есть, в буквальном смысле, они полностью оторваны от намерения бесконечности и лишь паразитируют на нём. Отсюда понятно, почему христианский миф противопоставляет этих существ богу – потому что для них существует только их личное намерение, но сами они не желают быть ни чьим намерением. И под их влиянием многие люди придерживаются, по сути, той же философии, думая, что они являются единственными богами в собственной реальности, и что они ни перед кем и ни за что не несут отчёта.

 

Но можно ли бороться с летунами и полностью избавиться от их влияния? Да, в конечном счёте именно для этого предназначены, казалось бы, такие естественные, но “отчего-то” вызывающие огромные затруднения толтекские практики. Прежде всего психогигиеническая практика перепросмотра, во время которой пища буквально “выхватывается у них изо рта”.

 

«– Всё, что остаётся людям, – это дисциплина, – продолжал он. – Лишь дисциплина способна отпугнуть его. Но под дисциплиной я не подразумеваю суровый распорядок дня. Я не имею в виду, что нужно ежедневно вставать в полшестого и до посинения обливаться холодной водой. Маги понимают под дисциплиной способность спокойно противостоять неблагоприятным обстоятельствам, не входящим в наши расчёты.

 

Для них дисциплина – это искусство, искусство неуклонно противостоять бесконечности, не потому, что ты силен и несгибаем, а потому, что исполнен благоговения.

– И каким же образом дисциплина магов может отпугнуть его? - спросил я.

– Маги говорят, что дисциплина делает сверкающую оболочку осознанности

невкусной для летуна, – сказал дон Хуан, внимательно всматриваясь в моё лицо, как будто стараясь разглядеть в нем какие-либо признаки недоверия. – В результате хищники оказываются сбиты с толку. Несъедобность сверкающей оболочки осознанности, как мне кажется, оказывается выше их понимания. После этого им не остаётся ничего, как только оставить своё гнусное занятие.

 

– Когда же хищники на какое-то время перестают поедать нашу сверкающую оболочку осознанности, – продолжал он, – она начинает расти. Говоря упрощённо, маги отпугивают хищников на время, достаточное для того, чтобы их сверкающая оболочка осознанности выросла выше уровня пальцев ног. Когда это происходит, она возвращается к своему естественному размеру. Маги древней Мексики говорили, что сверкающая оболочка осознанности подобна дереву. Если её не подрезать, она вырастает до своих естественных размеров. Когда же осознанность поднимается выше пальцев ног, все чудеса восприятия становятся чем-то само собой разумеющимся.

 

– Величайшим трюком этих древних магов, – продолжал дон Хуан, – было обременение разума летуна дисциплиной. Они обнаружили, что если нагрузить его

внутренним безмолвием, то чужеродное устройство улетучивается, благодаря чему тот, кто практикует это, полностью убеждается в инородности разума, которая, разумеется, возвращается, но уже не такая сильная, после чего устранение разума летуна становится привычным делом. Так происходит до тех пор, пока однажды он не улетучивается навсегда. О, это поистине печальный день! С этого дня тебе приходится полагаться лишь на свои приборы, стрелки которых оказываются практически на нуле. Никто не подскажет тебе, что делать. Чужеродного разума, диктующего столь привычные тебе глупости, больше нет.

– Мой учитель, нагуаль Хулиан, предупреждал всех своих учеников, – продолжал дон Хуан, – что это самый тяжёлый день в жизни мага, ведь тогда наш реальный разум, вся совокупность нашего опыта, тяготевшая над нами всю жизнь, становится робкой,

¹ К.Кастанеда. Отдельная реальность.

 

152

неверной и зыбкой. Мне кажется, настоящее сражение начинается для мага именно в этот момент. Всё, что было прежде, было лишь подготовкой. < …>

– Разум летуна улетучивается навсегда, – сказал он, – когда магу удаётся подчинить себе вибрирующую силу, удерживающую нас в виде конгломерата энергетических полей. Если маг достаточно долго будет сдерживать это давление, разум летуна будет побеждён. И это как раз то, что ты собираешься сделать – обуздать энергию, удерживающую тебя как целое».¹

 

“ Разум летуна” или “чужеродное устройство”, как об этом говорит Хуан Матус, не является чем-то тривиальным, но, с другой стороны, его работа не является и непостижимой. Чтобы в самом общем виде уяснить, как оно функционирует, нужно, прежде всего, понять, что сам по себе разум – устройство абстрактное: то есть он не может быть в буквальном смысле “чужеродным”. Различными могут быть только цели, которые перед ним ставятся, и в данном случае именно цели, которые ставит перед разумом летун, и цели, в достижении которых заинтересован сам человек, – сильно расходятся. Если цели летуна – сделать человека пищей, цели человека, которые ставятся лишь его собственной волей, – войти в гармонию с миром, накопить достаточно энергии и овладеть намерением. Иными словами, если использовать терминологию теории метасистемного перехода, “чужеродное устройство”, внедрённое летуном, и собственная воля человека – это два высших управляющих устройства, конкурирующих на одном уровне управления.

 

Причём для первого жизненно важно не давать разуму человека развиваться. Для летуна необходимо, чтобы человек лишь слепо подчинялся его командам, не сопротивляясь им и не пытаясь осмыслить. В то время как на самом деле смысл их всегда прозрачен: привести к конфликту. По возможности не к такому конфликту, который привёл бы к смерти, но который обеспечил бы продолжительную жизнь в состоянии предельного энергетического истощения (и, наоборот, если человек сопротивляется – попытаться подтолкнуть его к самоубийству, при котором выделится вся оставшаяся энергии). Обычно люди соответствуют этим критериям, и сдаются в полное распоряжение летунов довольно рано – тех же, кто пытаются бороться, пока они это делают, Толтеки называют воинами:

Воин – это тот, кто сопротивляется командам летуна, пытается осмыслить их, удерживая  собственный разум под полным контролем и развивая его.

 

Конечно, всегда можно проиграть, просто выбрав бездумно подчиняться летуну. Конечно, это тоже вариант жизни, хотя и с изменившимися целями, подобными целям цыплят в курятнике.

 

Проигравший летуну человек отличается тем, что ставит перед собой всё менее и менее значительные задачи, хотя раньше он мог бы помыслить и достичь гораздо большего. Так, самые грандиозные цели ставят дети – начиная от того, кем быть в жизни, и заканчивая вообще чем-то невозможным с позиции “здравого смысла ”. Летун, однако, старается пресечь на корню реализацию любых творческих планов, и даже если они действительно принадлежат человеку, а не были навязаны собственно “чужеродным устройством”, множество его “полезных” советов по максимуму снижают эффективность любых действий, при этом также вводя своего “подопечного” в как можно более плотные отношения с другими людьми. Но что интересно, на самом деле такие отношения совсем не являются необходимыми: например, взрослому человеку для достижения своих целей совсем не обязательно быть в курсе всех новостей жизни страны или надолго вступать в трудовые коллективы, а ребёнку не обязательно для этого изучать все предыдущие научные и культурные достижения человечества в школе. Здоровому и полному сил человеку – совсем не обязательно проявлять себя в общественной жизни, больному и ослабленному – не обязательно навсегда закреплять за собой этот статус, обращаясь к врачам. Что действительно нужно человеку – это энергия , а не помощь других людей и не их одобрение, и тогда только собственными силами он сможет достичь чего угодно, превзойдя в своих достижениях всех своих предков. Это касается любого человека – даже самого никчёмного и бесталанного, как о нём могли бы судить в социуме;

 

единственное условие – никогда не прекращать борьбу.

 

С другой стороны, когда человек выбирает во всём слушаться разум летуна, он думает, что снимает с себя ответственность, потому что все решения за него теперь принимает летун. Однако это иллюзия, потому что в конечном итоге ответственность приходится нести не за решения, а именно за

¹ К.Кастанеда. Активная сторона бесконечности.

 

153

действия – а их человек совершает уже полностью сам. И только когда эти действия заведут в абсолютно беспросветное положение, когда жизнь станет настоящим адом, человек способен пробудиться, и воспользоваться уже собственным безмолвным знанием, а не чуждыми советами.

 

Из описания летунов может сложиться неверное впечатление о них, как о некой коварной силе, направленной против человечества. Но в действительности, как и всё во Вселенной, летуны не являются чем-то плохим или хорошим, добрым или злым – они лишь пользуются доступными ресурсами, как это делает схожим с ними образом и сам человек. С другой стороны, летуны очень абстрактны – подобно тому, как абстрактен культивируемый ими разум. Разум, однако, обладает существенным недостатком – во всё, к чему он прикасается, автоматически вносится разделение, противоречие , начинающееся с простейшей возможности отвечать на любой вопрос “да” или “нет”, что известно сейчас как “двоичная логика”. Будь то разобщённость отдельных индивидуумов, пестующих за счёт своей отдельности колоссальное эго, противостояние групп людей, либо даже неуверенность в собственных постоянно меняющихся решениях одного человека. Летуны всего лишь предельно обостряют эту порождаемую разумом ситуацию тотального конфликта в своих интересах.

 

Но тогда как разум разделяет, воля, удерживающая его под собственным жёстким контролем,

напротив, объединяет.

Не может быть никакого разногласия между людьми, если их поступки основываются на воле, если ими движет намерение. Поэтому в отличие от разумных решений, которые никогда  не исполняются в точности так, как планируется, лишённые эгоистической подоплёки  намерения всегда осуществляются, и к тому же ведут к полной гармонии с миром и всеми его  существами – то есть они ведут к абсолютному счастью.

 

Мир разума, по сути, является миром абсолютной лжи (или, что то же самое, “относительной правды”), в нём нет ничего реального и все обещания пусты. Главная проблема людей в неспособности отличить ложь от истины, захватывающая их в постоянной погоне за иллюзией. Люди хотят от мира очень малого, но даже этого не могут получить, потому что в действительности они хотят невозможного. Нужно только научиться хотеть реальных вещей, и при этом не стесняться ставить самые высокие цели, которые только можно представить, и тогда Вселенная исполнит всё.

 

Конечно, у большинства людей сама идея летунов, как неких невидимых “демонов-искусителей”, которые к тому же ещё и поработили наш разум, в лучшем случае может вызвать усмешку, но такая же реакция связана и вообще со всеми сведениями о магических феноменах. Максимум, с чем может согласиться средний человек – это с принципиальной возможностью магии, но и то, подразумевая, что для него она недостижима, как будто она касается какого-то другого мифического мира, других особых живущих в нём людей. Как бы там ни было, будущее должно развенчать эту иллюзию, для чего, конечно, потребуются колоссальные усилия. Каждый вставший на путь воина человек окажется раздираем внутренними противоречиями, сомнениями – исходно вовсе не в наличии или отсутствии летунов, но, прежде всего, в собственных силах. Однако единственная причина любых сомнений заключается именно в них, в чужеродности разума, который мы считаем безгрешным и работающим только на нас, но который в действительности заставляет нас видеть лишь негативные стороны жизни и постоянно подчиняться, якобы для борьбы с ними, бессмысленным нормам и правилам.

 

«– Видишь ли, у разума летуна нет соперников, – продолжал дон Хуан. – Когда он утверждает что-либо, то соглашается с собственным утверждением и заставляет тебя поверить, что ты сделал что-то не так. Разум летуна скажет, что всё, что говорит тебе Хуан Матус, – полная чепуха, затем тот же разум согласится со своим собственным утверждением: “Да, конечно, это чепуха”, – скажешь ты. Вот так они нас и побеждают».¹

 

На самом деле у разума летуна есть единственный соперник – это собственная воля человека.

 

«Воля – это то, что заставляет тебя побеждать, когда твой разум говорит тебе, что ты повержен».²

 

 

¹ Ibid.

² К.Кастанеда. Отдельная реальность.

 

154

Так или иначе, насколько бы невероятной, нелепой, пугающей или даже параноидальной не казалась мысль о пожирающих нас летунах – чем ещё объяснить ту трагедию духа, которую на протяжении всей своей истории переживает человечество?

Всюду, среди всех существ и на всех уровнях осознанности мы находим подчас весьма  гротескные формы симбиотического взаимодействия, являющиеся лишь следствием естественной борьбы за энергию. Человек не исключение из этого правила, а чем больше его  беспочвенная уверенность в обратном, тем скорее он будет повержен.

 

И всё-таки человек не так слаб, как кажется. Он действительно способен раскрыть в себе невероятные магические возможности и, изначально являясь лишь затерянной где-то в океане бесконечности крохотной песчинкой, научиться путешествовать в самые отдалённые фантастические миры. Он способен трезво отнестись к летунам как к реальным тиранам, битву с которыми нам ещё предстоит выиграть – либо же проиграть окончательно.

 

«– Летуны – необходимая часть Вселенной, – продолжал [дон Хуан]. – И их нужно принимать за то, чем они действительно являются, – за внушающих ужас монстров. Но на самом деле они являются средством, с помощью которого Вселенная экзаменует нас.

 

– Мы – энергетический зонд, созданный Вселенной, – сказал он таким тоном, как если бы говорил нечто давно мне известное. – И поэтому мы владеем энергией, данной нам для того, чтобы Вселенная могла осознавать самую себя. Летуны – это безжалостный вызов. Их нельзя принимать ни за что другое. Если мы преуспеем в этом, Вселенная позволит нам продолжать».¹

 

¹ К.Кастанеда. Активная сторона бесконечности.

 

155

 

 

Приложение. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И

ПРАКТИКИ НАГУАЛИЗМА

 

В этом приложении осуществляется первичная систематизация нагуализма, но прежде чем переходить непосредственно к ней стоит сделать несколько замечаний относительно характера книг Карлоса Кастанеды, где им была предпринята попытка изложить основные моменты этого учения. Прежде всего необходимо понимать, что нагуализм не имеет смыла только как теория и, наоборот, он неотделим от практики – именно поэтому Кастанеда описывает, главным образом, происходившие с ним события, а уже в этом событийном контексте ведутся диалоги между ним и Хуаном Матусом. Только тогда Кастанеда становится не просто свидетелем и учеником, а учёным-антропологом – кем он в обычной жизни и является – и пытается объяснить эти события, построить на их основе теорию, которую, к тому же, он хочет уложить в привычные ему когнитивные рамки. В то же время для самого Хуана Матуса желание Кастанеды всё рационализировать скорее мешающий обучению фактор, и в идеале, конечно, ему было бы удобнее получать как можно меньше вопросов. Но смирившись с подобным положением дел, он старается давать исчерпывающие пояснения, хотя и делает это в очень специфичной манере. Так, слушая Хуана Матуса необходимо исходить из основной предпосылки, что тот далеко не всегда стремится выражать свои знания наиболее строгим образом, порой его слова бывают очень туманными и метафоричными, иногда с неясными полунамёками, иногда даже противоречивыми; многое повторяется им неоднократно, но почти каждый раз иначе, чем раньше. То и дело Кастанеда вынужден переспрашивать и уточнять, однако даже при его огромном упорстве и настойчивости точное понимание у него самого возникает отнюдь не всегда, хотя виноват в этом, очевидно, не Хуан Матус, а шаблонность мышления и стереотипность поведения самого Кастанеды. Такое положение дел и явилось причиной, ввиду которой его книги не являются собственно результирующей систематизацией нагуализма – что на первый взгляд было бы вполне логичным (точнее говоря, в конце первой книги он действительно проводит такую систематизацию, но в дальнейшем оставляет подобные попытки). С другой стороны, сами приводимые им диалоги – уже практика, и стиль их ведения со стороны Хуана Матуса нередко имеет большую смысловую нагрузку, чем содержательная или формальная часть.

 

Любая систематизация (и в том числе предлагаемая в этом приложении), таким образом, есть существенное обеднение и выхолащивание нагуализма. И хотя без той или иной её формы в любом случае не обойтись, поскольку как-то понимать это учение всё же нужно, знакомство только с теоретическими формальными тезисами в любом случае не сможет заменить непосредственные наставления Хуана Матуса. Поэтому, хотя в принципе предложенную систематизацию и можно было бы полностью разотождествить с исходными текстами Кастанеды, был избран компромиссный путь: раскрытие всех понятий или практик основывается на наиболее ёмких цитатах из его книг (главным образом, это отрывки разъяснений Хуана Матуса), к которым, в свою очередь, даются необходимые связывающие и обобщающие их комментарии. Комментарии иного рода прослеживают связь нагуализма с западными философией и наукой – в случае, если это можно сделать без каких-либо сложных предварительных рассуждений. А в наиболее глубокой степени эта связь демонстрируется в основном тексте книги непосредственно в рамках теории метанауки. Приложение полностью отделено от основного её текста, поскольку нагуализм достаточно сложен сам по себе, а равно достаточно сложна сама по себе и теория метанауки, хотя сложность последней носит во многом стилистический характер. Тогда как стиль изложения нагуализма исходит из шаманской традиции – он всегда лёгкий, лаконичный и вместе с тем очень ёмкий, стиль основного текста книги вынужденно из академической западной, которой часто присущи неоправданная скрупулёзность и тяжеловесность, а с другой стороны, туманность и поверхностность. Суть теории, впрочем, у них полностью общая, и, таким образом, приложение играет роль подготовительного промежуточного звена между ними.

 

156

Для предложенной систематизации характерен ещё ряд аспектов. Во-первых, весь процесс обучения Кастанеды отражается лишь порядком рассмотрения ключевых понятий и практик. Приблизительно он соответствует тому порядку, в котором знакомился с ними он сам, и потому наиболее простые понятия и практики предшествуют наиболее сложным (хотя стоит заметить, что все они очень сильно взаимосвязаны). Во-вторых, о конечных целях нагуализма, как, например, о видении или сталкинге, говорится достаточно подробно, но к ним ведут множество специализированных приёмов, каждый из которых в отдельности осветить затруднительно. Так, например, почти ничего не сказано о практике пристального созерцания или о комплексе практик для настройки сновидения (кроме самого простого метода поиска рук во сне); бессмысленным представляется затрагивать и практики, актуальные только на поздних этапах обучения. Единственный метод, описание которого приводится очень подробно – перепросмотр: его уникальность связана с тем, что так или иначе он охватывает все толтекские практики вообще, поскольку серьёзное занятие перепросмотром автоматически ведёт к накоплению личной силы и вся жизнедеятельность практикующего с необходимостью направляется ей в нужное русло. Перепросмотр – это фактически ключевая практика Толтеков, ведущая, в конечном итоге, как к сталкингу, так и к сновидению. В-третьих, исключаются из рассмотрения и достаточно большое число косвенных понятий, не влияющих на понимание всего учения в целом и не важных на начальных этапах знакомства с ним. Это такие понятия как союзник, место силы, стена тумана, толчок Земли и т.п. В то же время некоторые из не вошедших в приложение понятий рассматриваются в основном тексте книги. Таким образом, в целом роль приводимой систематизации состоит в закладывании основ для понимания нагуализма в той мере, в которой для этого необходима достаточно строгая теория, а, с другой стороны, в которой это имеет смысл для практики.

 

Прежде чем переходить к разбору конкретных понятий стоит вкратце проследить контекст их возникновения в рамках книг Кастанеды. Всего издано двенадцать книг: первая «Учение дона Хуана» вышла в 1968 году, последняя «Магические пассы» в 1998.

 

Книга 1. «Учение дона Хуана: путь знания индейцев яки » (1968). В первой книге описываются главным образом опыты применения психотропных растений, проведённые Кастанедой под руководством Хуана Матуса. Ими использовались такие растения, как пейот (Lophophora williamsi), дурман обыкновенный (Datura inoxia) и один из видов грибов Psylocebe. Без специальных шаманских знаний, однако, эффект от них не может выйти за рамки обычных галлюцинаций, поскольку движущей силой здесь является союзник – хотя изначально и отождествлённый Хуаном Матусом с самими этими растениями, но в действительности, как оказалось во второй книге, являвшийся самостоятельной контролируемой им сущностью. В ходе этих опытов Кастанеда испытывает ощущение “устранения тела”, и, оказавшись “без тела”, – в состоянии необычной реальности – он “летает”, “превращается” в ворону, а также перемещается в заранее выбранное место и время в прошлом и наблюдает происходившие там события. Также Хуан Матус знакомит его с концепциями пути знания и пути сердца.

 

Книга 2. «Отдельная реальность: дальнейшие беседы с доном Хуаном » (1971). Во второй книге Кастанеда описывает серию новых вводящих его в состояние необычной реальности экспериментов. Параллельно он узнаёт от Хуана Матуса о контролируемой глупости, о видении как альтернативе магии и о воле, а также получает первичные представления о пути воина, смерти как советчице, не-делании и внутреннем диалоге. Общая направленность экспериментов становится теперь более ясной: Кастанеда учится видеть, и в ходе обучения воспринимает комара как огромное вызывающее ужас чудовище, а воду – как сверкающий зелёный туман, состоящий из мельчайших пузырьков. В то же время он постепенно подготавливается к самостоятельному контакту с

 

союзником.

 

В результате всех экспериментов его мировоззрение подвергается радикальной и потому весьма трудной для него перестройке, став, в конце концов, гораздо более гибким, чем до начала обучения. Как он позже признается, в ходе написания первых двух книг он относился к ним лишь как к посвящённой исследованию альтернативной системы познания научной работе. Сам он, при этом, дистанцировался от этой системы и даже от собственного полученного в её рамках уникального опыта. Однако намерение Хуана Матуса оказалось сильнее привычных щитов Кастанеды, и в конченом итоге ему пришлось сдаться и согласиться, что всё происшедшее с ним по крайней мере могло быть полностью реальным, нужно лишь определиться что считать реальностью.

 

157

Книга 3. «Путешествие в Икстлан » (1972). В третьей книге Кастанеда приходит к выводу, что применение психотропных растений является совсем не единственным путём для вхождения в магический мир Хуана Матуса, и последний использовал их лишь ввиду его крайней нечувствительности. До выхода этой книги считалось, что, в сущности, учение Хуана Матуса сводится лишь к пропаганде расширяющих сознание наркотиков, теперь же становится понятно, что возможно обойтись и без них; более того, позже Кастанеда высказывался против их применения, поскольку они негативно влияют на организм и, что наиболее важно, дают ученику заведомо порочную установку для практики. В таком свете Кастанеда раскрывает многие новые практики, которые Хуан Матус объяснял ему буквально с начала ученичества, но которым тогда он не придал большого значения, хотя в действительности они были основополагающими. Все эти практики ориентированы на полное изменение привычного уклада жизни и подчинение её принципам пути воина, что является необходимым условием для сознательной остановки мира ( или внутреннего диалога) и для видения. В предыдущей книге он уже кратко останавливался на них, однако здесь они раскрываются намного более подробно и, кроме того, сразу же описываются ситуации, где они так или иначе им применяются. Прежде всего речь идёт о практиках стирания личной истории, отказа от

 

чувств собственной важности и жалости к себе, разрушении распорядков и др. О роли принятия ответственности за свои поступки подробно говорится в основном тексте книги. Также Хуан Матус даёт предварительные наставления о силе, не-делании, сталкинге ¹ и сновидении, и обучает практике созерцания (позже называемой практикой пристального созерцания). Кастанеда посещает место силы, где сновидит необычный магический мир. И, наконец, в 1971 году Хуан Матус и его компаньон индеец племени масатеков Хенаро Флорес (“дон Хенаро”) разрушают описание мира Кастанеды, и тот сначала оказывается в мире магов, где, как ему кажется, “разговаривает” с койотом, а затем небольшой промежуток времени он видит.

 

Книга 4. «Сказки о силе » (1974). Четвёртая книга посвящена описанию заключительного периода обучения, после которого Хуан Матус и Хенаро Флорес ушли из нашего мира, спрыгнув вместе с Кастанедой и ещё одним своим учеником в пропасть с утёса. Перед этим они продолжают учить Кастанеду видению, о котором теперь говорится в рамках новой концепции тоналя и нагуаля. Основные их усилия направляются на то, чтобы соединить его тональ с нагуалем или привести его к

 

целостности самого себя, открыть его пузырь восприятия. Ещё одним феноменом, с которым знакомится Кастанеда, является дубль или тело сновидения (позже называемое энергетическим телом ). А незадолго до конца обучения Хуан Матус даёт ему “магическое объяснение ”, раскрывая смысл всех предпринятых им в процессе обучения шагов. Необходимость “магического объяснения” связана с тем, что многие его действия, как учителя, содержали уловки, требовавшиеся для того, чтобы заинтересовать Кастанеду и побудить его к практике помимо его собственного прямого желания. Например, в самом начале обучения его привело к Хуану Матусу стремление больше узнать о психотропных растениях, но тогда он даже близко не представлял, каким окажется конечный результат их употребления.

 

Книга 5. «Второе кольцо силы » (1977). Пятая книга принципиально отличается от всех предыдущих, поскольку описывает период, когда Кастанеда фактически закончил своё ученичество. Спустя два года после прыжка в пропасть он возвращается в Мексику, чтобы лучше осмыслить происшедшее там, и немедленно оказывается захвачен серией драматических и смертельно опасных для него событий, случившихся после его знакомства с другими учениками Хуана Матуса и Хенаро Флореса. Позже Кастанеда понимает, что все эти события было заранее спланированы ими и направлялись не против его жизни, а лишь против его рациональности. И в конечном счёте он узнаёт, что является Нагуалем – лидером новой магической партии ( другое название, применяемое в поздних книгах – магическая когорта), каким ранее был сам Хуан Матус, и сталкивается с рядом трудностей, пытаясь руководить ей. Теперь вся ответственность ложится только на него и лишь один из членов когорты – Мария Елена по прозвищу Ла Горда (с исп. “la Gorda” – “Толстуха”) – способна оказать ему реальную поддержку. В частности, Ла Горда проясняет некоторые моменты нагуализма, о которых Хуан Матус не рассказывал ему достаточно подробно, либо которые он не мог вспомнить. Например, она даёт дополнительные сведения о практике пристального созерцания, и о сталкинге и сновидении как искусствах. Кроме того, она знакомит его с рядом новых понятий – человеческая

 

¹ Транскрипция англ. stalking – охота, выслеживание. В “Путешествии в Икстлан” “София” переводит это слово, как “охота”, а в следующих книгах, когда оно используется в более широком смысле, как “выслеживание” и буквально “сталкинг”. В настоящей книге эти два варианта перевода употребляются в качестве равнозначных.

 

158

форма, человеческий шаблон ¹ и острие духа. А также уточняет понятия тоналя и нагуаля –

 

последний теперь соотносится со вторым вниманием.

 

Книга 6. «Дар Орла » (1981). В шестой книге Кастанеда продолжает ставшее к этому времени автобиографическим повествование и параллельно пытается лучше систематизировать открывающиеся ему новые знания. От других членов когорты он узнаёт о древних магах и об их склонности фиксировать своё второе внимание на различных предметах – предметах силы: некоторые из таковых дошли до наших дней и при неосторожном обращении могут быть очень опасными. Наряду с этим формируется общее представление о вниманиях: о первом – обыденном, втором – характеризующимся повышенным уровнем осознанности², и третьем внимании – невыразимом состоянии, достижение которого является конечной целью жизни Толтеков. Кастанеда пытается продолжать руководство когортой, но узнаёт из сновидения, что он не является Нагуалем именно для неё и лишь временно был связан с её членами, чтобы помочь им в разрешении некоторых личных трудностей.

 

После фактического распада когорты он остаётся с Ла Гордой и, потеряв человеческую форму, занимается с ней совместным сновидением, теория которого теперь уточняется ими, а практика существенно совершенствуется. Кастанеда открывает для себя удивительный факт: выясняется, что ещё до своего ухода Хуан Матус неоднократно переводил его в состояние повышенной осознанности, где происходило множество событий, о которых в своём обычном состоянии он и не подозревал. Такова природа второго внимания: полученный в нём опыт крайне трудно вспоминается из состояния обыденной осознанности, но всякое обучение оно делает в высшей степени плодотворным. Только теперь в сновидении Кастанеда вновь открывает весь этот опыт – опыт “другого я” или “левой стороны”, – происходивший с ним настолько быстро или “интенсивно”, в настолько краткие промежутки обычного времени, что факт непрерывности собственной жизни и не мог подлежать для него сомнению.

 

В сновидении Кастанеда вспоминает открытое ему Хуаном Матусом правило Нагуаля, ёмко описывающее вообще всю деятельность членов магических когорт, а также свои встречи с воинами когорты Хуана Матуса – сновидящими и сталкерами. Вспоминает рассказы Хуана Матуса о его бенефакторе Хулиане Осорио, Нагуале предшествовавшей когорты, и о проблемах, с которыми все они сталкивались, воплощая правило в жизнь. Главной такой проблемой для Хуана Матуса оказалось фактическое нарушение обычно применяемого правила в случае с Кастанедой, поскольку тот был трёхзубчатым Нагуалем, о чём Хуан Матус сначала не знал, и что впоследствии коренным образом

 

изменило задачу Кастанеды. В «Даре Орла» она не раскрывается и говорится лишь, что рано или поздно Кастанеда должен вспомнить её самостоятельно. Как становится известно в дальнейшем, эта задача – раскрытие и распространение идей нагуализма, о чём в своих интервью рассказывал он и члены его когорты, и на что наиболее определённо указывается в книге Армандо Торреса «Послание

 

Карлоса Кастанеды. Встречи с Нагуалем».

 

«Дар Орла» также содержит воспоминания Кастанеды о его обучении тонкостям сновидения у женщины-сновидящей Зулейки, под руководством которой он посещал далёкие миры, и о встречах с женщиной-сталкером Флориндой, рассказавшей ему о сталкинге и перепросмотре. Наконец, Кастанеда вспоминает часть происходившего перед прыжком в пропасть, когда Хуан Матус и другие члены его когорты ушли в третье внимание, и раскрывает смысл этого прыжка в отношении самого себя.

 

Книга 7. «Огонь изнутри » (1984). В седьмой книге Кастанеда рассказывает о том, как во

втором внимании Хуан Матус обучал его искусству осознанности. И, как обычно, наряду с передаваемыми ему теоретическими сведениями, она содержит непосредственный опыт, в ходе которого он самостоятельно мог убедиться в их истинности. Теперь Хуан Матус сообщает о древних видящих-Толтеках, выбравших изначально ложный тупиковый путь магического развития, и вместо того, чтобы сосредоточиться на достижении абсолютной свободы (третьего внимания), очарованных своим могуществом и использовавших его в корыстных целях – таких, как манипулирование людьми и существами, принадлежащими другим мирам. В конечном итоге это сделало их слабыми и очень уязвимыми, и привело к почти полному истреблению пришедшими с

¹ Англ. human mold. В “Огне изнутри” “София” даёт перевод человеческая матрица.

² В тексте своих книг Кастанеда употребляет английское слово “awareness”, обычно переводимое, как “осведомлённость”. Издательство “София” в первых десяти книгах переводит его, как “осознание”. Такой перевод возможен, но всё же более корректный перевод, как представляется автору, – “осознанность”.

 

159

других земель завоевателями. Новые видящие, являясь потомками выживших древних, переосмыслили их опыт и научились правильно использовать видение, разработав с этой целью концепцию пути воина. В частности, новые видящие сделали открытие, согласно которому способность эффективно противостоять самым неприятным, злобным и коварным людям этого мира

 

– мелким тиранам – априорно необходима для сохранения достаточной трезвости во втором внимании, – но не наоборот.

 

Кроме того, в седьмой книге Хуан Матус даёт концепцию эманаций Орла – из которых, согласно видению Толтеков, состоит всё во Вселенной, – и в терминах эманаций рассказывает о вниманиях, огне изнутри и о том, как выглядит для видящего человеческий разум, и каковы некоторые аспекты отношения к нему шаманов; наряду с этим даются понятия известного, неведомого и непостижимого. Кастанеда узнаёт, что помимо органических существ на Земле обитают и другие – неорганические, функционирующие на иных принципах, чем репродукция и метаболизм (ранее о некоторых из них Хуан Матус говорил как о союзниках – ввиду их способности приносить видящему определённую пользу). Обычно столкновения неорганических существ с людьми происходят очень редко, поскольку те принадлежат другому уровню нашего мира, но в ходе специального предпринятого Хуаном Матусом эксперимента Кастанеда становится свидетелем одного из них. Новые понятия, освещённые Хуаном Матусом в терминах эманаций – точка сборки, захватывающая их и собирающая на их основе мир, и человеческая полоса, эманации которой, будучи собранными, производят мир, привычный людям. Кастанеда узнаёт о различных вариантах движения точки сборки (и даже на практике знакомится со “сдвигом вниз”) и о трёх методах управления ей – сталкинге, сновидении и намерении (о сталкинге Хуан Матус рассказывает на примере Нагуаля Хулиана Осорио, чьё мастерство в этом искусстве было несравненным).

 

Наконец, Хуан Матус сообщает, что Земля сама является живым существом, и при достаточно высоком уровне личной силы видящий может воспользоваться толчком Земли, чтобы собрать один из доступных на ней миров, то есть либо оказаться там в сновидении, либо перейти туда целиком, проснувшись в позиции сновидения. Именно это, как теперь выясняется, и осуществил Кастанеда, прыгнув в пропасть, когда уходили Хуан Матус и воины его когорты. Хотя он находился, совершая этот прыжок, в первом внимании, угроза жизни мобилизовала все его внутренние силы, и он сдвинул точку сборки прежде, чем достиг дна. В свои последние встречи с Хуаном Матусом Кастанеда узнал о накатывающей силе, дающей и забирающей жизнь, и о том, что древние маги научились ей пользоваться и продлевать свои жизни почти бесконечно – подобно тому, как это делают неорганические существа. Ещё один опыт, описанный в седьмой книге, касается видения человеческой матрицы.

 

Книга 8. «Сила безмолвия » (1987). Восьмая книга посвящена искусствам сталкинга и владения намерением – двум основным способам управления точкой сборки (кроме сновидения), которым Хуаном Матус учил Карлоса Кастанеду в состоянии повышенной осознанности. Относящиеся к ним сведения существенно отличаются по форме изложения от учения для “правой стороны”, а также от приведённого в предыдущей книге искусства осознанности, и суть отличия состоит в том, что о них затруднительно говорить напрямую, ограничиваясь лишь теорией.

 

Последняя, безусловно, присутствует, однако большую часть «Силы безмолвия» составляют магические истории, рассказывающие о происходивших с воинами прошлых поколений линии Хуана Матуса событиях, главным действующим лицом которых был дух (особенно с Нагуалями – самим Хуаном Матусом и его предшественниками Хулианом Осорио и Элиасом Уллоа ). Подобные истории всегда однажды случаются с безупречным воином, причём строятся они всегда в согласии с одними и теми же принципами – иначе говоря, содержат одни и те же “абстрактные ядра” (всего насчитывается три серии по шесть магических историй, но Кастанеда приводит только первую такую серию). И хотя до того, как магические истории произойдут с ним непосредственно, нет никакой возможности донести до ученика сущность “абстрактных ядер”, иметь о них предварительное умственное представление всё же не помешает. Согласно Хуану Матусу, знакомство с тем, как дух проявлял себя в отношении магов прошлого, есть лучший способ самому подготовиться к грядущей встрече с ним. Например, “абстрактное ядро” первой магической истории заключается в том, что Нагуаль всегда находит преемника в предсмертном состоянии, и, чтобы спасти его, повышает его уровень осознанности. Что касается теории, то вся она описывает различные важные положения, которые может занимать точка сборки. Именно, речь идёт о месте без жалости, месте разума, месте озабоченности и так называемой третьей точке – месте безмолвного знания. В этом приложении

 

 

160

даётся представление только о месте безмолвного знания и месте без жалости, а пояснения на счёт остальных приводятся в более подходящем для этого месте основного текста книги.

 

Книга 9. «Искусство сновидения » (1993). Среди всех книг Карлоса Кастанеды особо выделяется девятая, уникальность которой определяется сразу несколькими сопряжёнными факторами.

 

Прежде всего, это наиболее популярная его книга, что обусловлено рядом причин. Во-первых, в ней помимо обычных порой достаточно туманных и сложных объяснений на первый план выдвигаются почти фантастические захватывающие путешествия в иные миры. Как утверждает Кастанеда – это миры, существующие в действительности и достижимые каждым в ходе выполнения определённых шагов по преодолению врат сновидения. Во-вторых, о цене подобных достижений, а точнее об особо акцентировавшихся в предыдущих книгах колоссальных трудностях пути воина, говорится сравнительно мало (хотя о смертельных угрозах сновидения всё же неоднократно упоминается), что может внушить дополнительную неоправданную уверенность, будто их сравнительно легко воплотить. И, в-третьих, в книге достаточно просто и сжато изложена вся ранее представленная теория нагуализма, поэтому читать её можно без подготовки, что также служит увеличивающим популярность фактором. В результате, при трезвом взгляде приходится

 

констатировать, что для человека неискушённого «Искусство сновидения» или не более чем хорошее фантастическое произведение, или, по меньшей мере, неоправданно облегчённое описание пути к почти недостижимым на практике, но поданным в порядке вещей феноменам. Такой взгляд подтверждается и ажиотажем, возникшим вокруг темы сновидений после её выхода, но реально вылившимся лишь в большое число профанирующих интерпретаций, в конечном счёте сводимых к тому, что магическое сновидение – не более чем так называемые “осознанное сновидение” или “ясное сновидение”, о которых уже писали ранее некоторые западные авторы (сам Кастанеда эту точку зрения вполне определённо отвергал).

 

Но зачем Кастанеда подал тему сновидения именно в подобной форме, кардинально отличающей «Искусство сновидения» от книг, вышедших раньше? Ответ, хотя и в завуалированном виде, даётся в книге им самим: «Искусство сновидения» была написана в благодарность Хуану Матусу. На первый взгляд заявление более чем странное, ведь в мире магов нет места благодарности, а, кроме того, что и кому эта благодарность может принести в подобной форме? Ситуация проясняется в ряде интервью, дававшихся Кастанедой и членами его когорты прессе, а позже в книге Армандо Торреса. Как уже говорилось, миссия Кастанеды как Нагуаля в силу его особой энергетической конфигурации заключалась не в том, чтобы продолжить линию Хуана Матуса, а в том, чтобы закрыть её и распространить его учение, тем самым заложив основу для новых линий. Именно это намерение и стало определяющим: чем более популярный вид примет книга, тем более широко это учение будет распространено, даже несмотря на неизбежное зло в виде профанаций. И здесь для каждого, кто нашёл в ней нечто большее, чем просто фантастическую повесть, или, говоря иначе, чьё энергетическое тело откликнулось на неё в достаточной степени, открывается две возможности. Первая – собственно начинать осваивать искусство сновидения, к чему, в согласии с учением Толтеков, можно приступать без всякой прочей подготовки. А вторая – и главная – серьёзно и последовательно изучать весь пласт нагуализма в теории и на практике, начиная с самых ранних книг, и безупречно следовать пути, намеченном и уже пройденном самим Карлосом Кастанедой. Тогда – и только тогда – искусство сновидения непременно станет реальным этапом этого пути.

 

Книга 10. «Активная сторона бесконечности » (1997). Десятая книга – наиболее “странная” книга Карлоса Кастанеды – это коллекция (или альбом) памятных событий, имевших в его жизни особый смысл. Когда -то Хуан Матус попросил его вспоминать все такие события (в ходе перепросмотра ), и вот теперь Кастанеда публикует на их основе книгу. Фактически это главные – можно сказать, экзистенциальные – эпизоды, самым серьёзным образом повлиявшие на его жизнь и, в сущности, сформировавшие его личность. Однако, как объясняет Хуан Матус, исходно такие события всегда носят внеличностный характер, поскольку любой человек оказывается втянутым в них против собственной воли, и не осознаёт их огромный подавляющий потенциал (напротив, события личного плана, которые в силу каких-либо чаще всего формальных причин человек склонен считать для себя важными, обычно большого экзистенциального значения не представляют). Вспоминая их и пересказывая Хуану Матусу, Кастанеда приходит к выводу, что он, как и все люди, в некотором смысле разделён на две части: одна – поверхностная, мелочная, живущая за счёт нелепых надуманных проблем, другая – глубокая, за которой скрывается истинная безмолвная сущность

 

161

человека, как правило, почти не осознающаяся. И после, когда он формулирует “вопрос вопросов” – “почему так? ” – Хуан Матус раскрывает самую обескураживающую и зловещую тайну о человечестве.

 

Книга 11. «Колесо времени » (1998). Одиннадцатая книга содержит избранные изречения из первых восьми, а также комментарии к ним Кастанеды, в которых он вспоминает и ещё раз переосмысливает свои чувства по отношению к этим книгам – “повернувшим” колесо времени его и множества его читателей. Изначально он планировал выделить из них основные мысли и концепции, однако в ходе работы, как он пишет, “осознал, что сами эти высказывания насыщены невероятной Силой”, и, будучи таковыми, лучше любых общих теоретических рассуждений выявляют и передают несгибаемое намерение шаманов Древней Мексики. Поэтому «Колесо времени» нельзя читать в надежде подменить чтение предыдущих книг, или используя его в качестве справочника. Единственное предназначение этой книги – укрепление у читающего её связи с намерением, дополнительная поддержка мотивации к реальной практике.

 

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться: