Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Лекция о близости и границе контакта (И. Погодин). Большой Азовский Интенсив-2008



Лекция будет о близости. Близость или присутствие как то место, где совершается психотерапия. Тема большая. О ней можно говорить много и долго.

Какое значение имеет близость для психотерапии?

Что такое близость?

В бытовом понимании это некоторое ощущение того, что в моей жизни есть кто-то, кто меня всегда ждет, надеется, верит, человек, на которого я могу опереться, в ком я могу раствориться. Это человек, который дает мне безопасность.

Что касается Гештальт - подхода, то он в понятие близости внес еще одну вещь - это понятие границы контакта.

Оказывается, что бизость - это то место, где мы встречаемся. Это также то место, где мы отличаемся. В этом месте мы оказываемся наиболее чувствительны к человеку напротив. Как это выглядит? В какой-то момент вы начинаете замечать человека напротив - его глаза, выражение лица, его дыхание, его жесты и начинаете как-то переживать. У вас возникают какие-то впечатления. Внутри поднимаются радость или страх, или злость, или стыд (стыд, пожалуй, одно из самых сильных чувств, которые сопровождают близость). И в этот момент близости вы так же оказываетесь очень чувствительны к себе, к тому, что с вами происходит. все ваши зоны комфорта и дискомфорта, которые были незаметны до этого, становятся очевидными. И в этот момент оба участника процесса - это такая обычная сторона, побочный эффект что ли близости - становятся очень чувствительными и ранимыми. Потому что до того, как вы просто сидели в группе и смотрели друг на друга, медленно позевывая, двигаясь, никакой опасности не было, но в тот момент, когда вы оказались рядом с другим человеком и отчетливо видите его глаза, он смотрит на вас - возникает некоторый риск. Ну, какой риск? Например, риск быть отвергнутым. Или риск быть смущенным, неуклюжим в этом контакте, и это все другие заметят, и, конечно же, в контакте всегда присутствует больше риск столкнуться со своим неизведанным: со своей болью, страданиями, которые раньше не находили своего выражения. Если раньше могли спрятаться за свой страх, стыд, ужас, то сейчас сталкиваемся с переживаниями, которые неприятны, болезненны, травматичны.

 

Зачем важно говорить о близости, присутствии в терапии?

 

Я выделю несколько основных моментов:

Похоже, вот то, в каком состоянии мы сейчас с вами находимся, то, что мы называем нашей личностью – это результат того, как строились наши близкие отношения, с важными для нас людьми. Чаще всего, сначала это наши родители, потом появляется более широкий спектр близких людей: бабушки, дедушки, воспитатели, учителя, друзья, подруги, преподаватели, гештальт -терапевты. И все то, что мы знаем о своих чувствах, о своих желаниях, потребностях, переживаниях, все то, что мы знаем о том, кто мы есть, какие мы умные, красивые, талантливые, убогие, ничтожные, злобные, агрессивные, бездарные, очаровательные, умные красивые и так далее и так далее… Все это результат того, как строились близкие отношения с людьми и то, как они строятся сейчас. Любой симптом, с точки зрения Гештальт терапии, можно рассматривать через призму нарушений контакта. Любой клинический симптом можно рассмотреть с позиции того, как мы искажаем контакт. В самом простом виде, например, то, что я слышал в разных группах, имеет место, вроде бы есть желание сказать о симпатии своей к человеку, а вместо этого появляется, например, сильный гнев или злоба. Ну знаете, как в первом классе мальчики ухаживали за девочками - дергали за косы, Ну и, понятное дело, вызывали ответную реакцию - пеналом по руке ударить. Вот так часто и мы себя ведем в таких ситуациях, когда достаточно много смущения, и таким неуклюжим образом пытаемся понравиться другому человеку. Тем не менее, так или иначе, все, что мы делаем в жизни, направлено на то, как установить контакт с окружающими нас людьми.

Еще один момент, почему в терапии важна близость и присутствие. Пожалуй, это единственное место, где происходят изменения. Вообще такая аксиома для Гештальт терапии, что любые изменения происходят здесь и сейчас на границе контакта. Если границы контакта нет – изменений никаких произойти не может. Другими словами, если вдруг вам кажется, что не встречаясь с другим человеком, вы уже все поняли про себя и жизнь ваша обязательно с понедельника изменится – скорее всего, вы себя обманываете. Так не случается, конечно, это редкость. Поэтому любые изменения в том, как вы живете, в ваших сложностях, проблемах, трудностях, происходят только здесь и сейчас, когда вы встречаетесь с другими людьми.

Здесь бы я хотел ввести еще одну важную вещь, мне кажется, она принципиальна для психотерапии не только для гештальт-терапии, но и психотерапии вообще. Это переживания.

Мы привыкли с первой ступени слышать вопрос, который почему-то студенты особенно первого-второго года почему-то хорошо запоминают – «Что ты сейчас чувствуешь?». Но поскольку подготовка гештальт-терапевтов на этом в течение первого и второго года заканчивается, этот вопрос остается как главным. Иногда клиент даже отвечает, что он чувствует, что с этим делать дальше не понятно.

-Что ты чувствуешь?

-злость

-Ага…

И тогда, правда, можно сказать:

-Побудь с этим!

 

Я бы хотел развести два важных, на мой взгляд, понятия - говорить о чувствах и переживать чувства.

 

Вот из таких примеров, который хочется привести. Он типичен на самом деле, даже собирательный образ клиента. человек сидит перед вами, плачет, говорит о сложных событиях своей жизни, иногда трагичных чувствах, травматичных для него. И вроде бы что-то такое происходит, он переживает. И тут вы обнаруживаете, что плачет он кому угодно, только не вам. Он просто плачет. И интересно, что если обратитесь в этот момент к нему и спросите «Что сейчас с тобой происходит? Ты сейчас один или нет?» Как правило, услышите ответ, что человек находится в одиночестве. Переживания в одиночестве. Так устроен человек, что, пожалуй, любые события, любые чувства можно пережить, но пережить только в контакте с кем-то. Это может быть, конечно, и образ человека, т.е. если я получил в детстве все необходимое, заботу, привязанность, нежность, опыт близости, если он у меня стабильный и устойчивый, то иногда, даже плача в одиночестве, я могу пережить это событие. Но тогда вы можете поймать себя на ощущении внутри, когда вы кричите внутри себя: «Мамочка!» или что-нибудь в этом роде - вы обязательно плачете кому-то. В этот момент особо чувствуется разница. Есть разница между «плакать просто» и «плакать кому-то».

 

Попробуйте обратить внимание на то, что будет происходить в следующие дни. Если есть радость – попробуйте рассказать кому-то - личному терапевту, на группе - кому-то в группе, если трудно, печально - попробуйте рассказать это лично другому человеку. Вы почувствуете разницу - говорить просто «Я злюсь» и говорить это другому человеку. И тогда вы увидите, что произойдет. Иногда когда мы просто говорим: «Я злюсь на тебя», не адресуя другому человеку, крича ему в затылок, или себе, или глядя в пол – то эта злость неисчерпаема, злиться можно годами, десятилетиями, можно обижаться на близких людей десятки лет. И ничего вроде бы не происходит. Можно процесс горя переживать много лет. Знаете, в классике горя, процесс утраты переживается примерно в течении года, и вроде бы человек все делает правильно – он плачет, переживает, он рассказывает об этих событиях, казалось бы рассказывает, но не рассказывает никому лично. И что-то происходит в этот момент, когда я рассказываю о себе, своих переживаниях лично. Тогда злость, которая адресована другому человеку, почему-то начинает превращаться в тепло, интерес, или какую-то сильную.. в заботу, признание.

 

У меня был один клиент, я люблю этот пример, он очень многому меня научил. В какой-то момент он в ярости, на каком-то этапе терапии по отношению ко мне. Я растерялся и даже не знал, что делать. Он мне тогда сказал такую фразу: «Я смотрел вчера передачу «В мире животных» и там показывали слонов, и слониха когда не получает любви от слона она впадает в ярость вплоть до того, что топчет слонят, а все потому что не хватает любви. Вот и мне не хватает любви» - сказал он.

 

Интересно, что в момент, когда начинает размещаться злость - глаза в глаза – вдруг в этот момент начинают появляться странные переживания, которые могут выглядеть удивительными для вас, с которыми раньше вы никогда не сталкивались. Тут ни с того, ни сего вы начинаете ощущать какие-то потребности, сильно относящиеся к этому человеку. Злость вообще часто реакция на какую-то остановленную потребность в отношениях людей. Или вдруг испытывать сильный стыд, и когда вы отчетливо начинаете видеть другого человека и, конечно же, себя – в этот момент начинает появляться что-то, похожее на удовольствие.

 

Или одна дробная ситуация, у терапевта, которая приходила за супервизией. Она работала в течение полугода с женщиной, которая на взгляд терапевта, была отвратительна. Это вызывало отвращение – это было единственное чувство, которое было в контакте с этим человеком. Клиентка была с дефектом лица, а терапевт была с какой-то особой ценностью внешней красоты. И вот контакт был фактически разрушен в пепелище, поскольку единственное чувство, которое было – это чувство отвращения. Мы потратили с Аллой Поверенновой, с которой давали супервизию, минут 20 до того момента, когда терапевт смогла обратиться со своими сильными чувствами. Она сказала о своем отвращении, которое так же вызывало дискомфорт, ужас свой собственный, она обратилась к своей клиентке. И в тот момент она испытала теплоту, нежность, которую до этого никогда не испытывала. Так устроена динамика переживаний. Когда мы начинаем обращаться с одним чувством, но в контакте начинают появляться все новые и новые, возможно, те чувства, с которыми мы никогда в жизни не сталкивались. Это конечно хороший исход, потому что в момент выражения злости может появиться сильный страх. Но это так же хорошо. Это значит, что какая-то динамика ваших собственных переживаний, остановленных очень давно, возможно, сейчас она нашла выход к выражению. Для этого собственно контакт в терапии нужен!

 

На этом я понимаю, что время лекции не безмерно, я перейду ко второй части, потому что она важна не менее.

 

Вторая часть связана с тем, а как мы вообще обходимся с близостью в реальной жизни.

Такие есть чудесные способы, может, вы обнаружите некоторые из тех, которые вам особенно близки – избежать близости и никогда не сталкиваться с другими людьми. Может быть, это будут некоторые инструкции для вас, а может, вы обнаружите какие-то способы, которые использовали вы, и рискнете от них отказаться.

Первый способ не встречаться с другими людьми – это буквально не встречаться, прячась. Например, в тот момент, когда вы ловите себя на сильном страхе быть отвергнутым или «выбираете» не встречаться с другими людьми, потому что это может быть чревато болью. Может быть, у вас есть для этого основания. Каждый из нас сталкивался с сильной болью отвержения и, полагаю, не раз. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Кому-то не повезло, и опыта близости было меньше, чем у другого человека. Тогда некоторый страх быть отвергнутым останавливает нас быть в контакте с другими людьми, и тогда требуется изрядная доля мужества, чтобы рискнуть. На мой взгляд, такое пребывание в таком «аутичном» одиночестве предполагает риск сделать шаг вперед, риск быть отвергнутым. Или, например, если переживать в преддверии контакта такой сильный стыд, тогда очень часто возникают фантазии и опасения, что вас разоблачат. Что другие увидят, какой вы неуклюжий, неловкий, неполноценный, в общем – ничтожный. И конечно, тогда тоже требуется риск, чтобы сделать это шаг вперед, сказать: «Мне хочется к тебе приблизиться, мне очень стыдно, мне очень страшно». Причем важно не делать это нервно и рывками. Это я уже перехожу ко второму способу

 

Второй способ – если сближаться, то делать это сразу. Как знаете, в холодную воду нужно прыгнуть сразу. В близости это не катит. Потому что стремительное сближение может быть так же удивительным способом избежать близких отношений. И не быть в контакте. И тогда, вдруг этот человек становится (обычный эффект такого способа) – человек, с которым вы сближаетесь, обладает такой – гиперценностью. И тогда оставить его нельзя, потому что он единственный человек, кто знает, что вы хороший. Это единственный на этой земле человек, который уверен в том, что вы чего-то достойны, знает о ваших каких-то плюсах, положительных сторонах. Вообще, знает, что вы существуете. Так, в пределе. И поэтому за него нужно держаться всеми клешнями изо всех сил, потому что если он вас бросит – ваша жизнь не имеет смысла. Так строятся созависимые отношения. Самый легкий способ стать созависимым – это стремительно сблизится. Одним из эффективных способов в нашей культуре 20-21 столетия является сексуальная близость. Называется сексуальная близость, но чаще всего речь идет о сближении до переживания. Вдруг понравился какой-то человек, должен броситься, но тогда близость путают со страстью, броситься в объятья, раствориться. Но беда случается потом на следующее утро, вы чувствуете что-то в груди не так, что-то внутри не то. Что-то похоже на чувство вины, стыда, некоторого отвращения, как реакция на чрезмерность. И тогда мы вынуждены или сбежать или остановится. Сбежать - это один из частых способов – от этого стыда, отвращения, что произошло. И тогда не хочется смотреть в глаза друг другу.

 

Если говорить о групповой терапии, тоже часто встречается пример. Вот люди обнаруживают друг друга (в индивидуальной терапии тоже может быть). Вот впервые люди ловят себя на желании приблизится. И вот они подходят друг к другу, и в этот момент, когда они начинают приближаться друг к другу, обычное дело – то смущение, которое было выражено не сильно – превращается в безумный стыд. Тревога, которая была на большом расстоянии, сейчас, когда два человека близко находятся, начинает приобретать очертание страха и даже ужаса. И в этот момент люди смотрят друг на друга, а дальше делают очень быстрое действие – обнимаются! Они обнимаются друг с дружкой, они не видят друг друга, один смотрит туда, один туда, и на некоторое время они могут дышать спокойно. Им кажется, что это пик переживаний. На самом деле, это хороший способ слинять. Проверьте, а проверить очень просто – вы отходите и снова смотрите друг на друга. И вы сталкиваетесь, как правило, все с тем же сильным стыдом, с тем же сильным страхом, и ничего не происходит. Поэтому, в некотором смысле, мне кажется, терапия близости, терапия очень малых шагов. Вот так, сделать шаг вперед и посмотреть, что происходит. То ли, чего я хотел или нет. Может, я этот шаг делаю от тревоги. А может, я делаю этот шаг, потому что с утра Игорь Погодин в лекции сказал, что это хорошо. Что близость важна, и что… Нет, не обязательно, вы можете продвигаться в своем темпе. Вообще можете делать маленькие шажки, по 5 сантиметров, по 1-му сантиметру… Самое главное наблюдать, что же с вами будет происходит потом? Какие это вызовет у вас впечатления. Пожалуй, одна из самых важных вещей, о которых я хотел сказать - это впечатление. Отвлекусь немного, есть одна такая красивая фраза «Дайте миру произвести впечатление на вас!». Собственно, в этой фразе сосредоточены все идеи творческого приспособления. Мы живем с вами, проходя мимо сотен впечатлений – прикосновения другого, взгляд, какая-то фраза, птички поют… Я заметил что-то в себе. Уже давно неудобно, не знаю, сидеть, лежать, стоять. Солнце светит в глаза, но я мужественно остаюсь. Тенька нет, а так бы я спрятался

 

И вот это впечатление – это реакция на события окружающего мира. Вам кто-то говорит, не знаю, «Ты мне дорог» или «Ты мне отвратителен». И это вызывает какие-то реакции – это и есть путь к близости. И тогда, ловя себя на таких впечатлениях, вы делаете шаг вперед. Или не делаете шаг вперед. Я думаю, что это все равно шаг вперед Вы говорите: «Мне больно, когда ты мне говоришь об этом». Вы уже делаете шаг вперед. Может быть, другой человек никогда не знал, что его шутки, его фразы могут ранить другого. Вот одна из основных вещей, которые я вскользь упомяну – это большая хрупкость и ранимость, с которой мы сталкиваемся, когда находимся в близости. И терапевт и клиент. Оба. Не может быть так, чтобы один человек находился в контакте, а другой - нет, правда же? Потому что контакт предполагает как-то две стороны. И в этом смысле, два человека рискуют. Терапевт рискует не в меньшей степени, один участник группы рискует не меньше, чем другой. Просто одному в силу истории его жизни хватает больше смелости, которой у другого нет. И в этот момент важно быть чувствительным к себе и не промахнуться. И даже если у вас возникает небольшое, маленькое переживание, сообщите о нем другому человеку – это и будет путь к изменению. Потому что в этот момент вдруг мне другой человек дает обратную связь о том, что я, например, был неосторожен, мне это может быть удивительно. Я никогда этого не замечал. И тогда я становлюсь более уважительным к другому человеку. А то, что мы делаем обычно в первые дни в контакте, связано с установлением некоторых границ и правил.

 

Пожалуй, это имеет отношение к границам каждого человека. Границы групповые и правила, наверное, не были бы нужны, если бы все могли спокойно регулировать сами собственные границы. Ну, когда кто-то наступает на мозоль наш, мы можем сказать «Ты наступил на мозоль. Отойди, негодяй». Слово «негодяй» можно опустить, «Мне больно» - заменить. Это, кстати хорошая идея. Потому что слово «негодяй» - человеку не очень понятно как обращаться с этим. Потому что «я негодяй» - что ж, теперь стыдится, убегать, просить прощения, а так я понимаю, что я наступил на чью-то ногу, ему больно. Тогда мне понятно, что с этим делать – я убираю ногу. Так или иначе, в этот момент происходит регулирование отношений. Иногда в начале групповой или индивидуальной терапии мы вводим правила, которые помогают участникам заботится о собственных границах. Поэтому хорошо бы, чтобы за эти дни вы начали понимать, а где, собственно, находится ваша граница. Где? – близко, далеко, и насколько вы чувствительны к ним. Близость всегда предполагает чувствительность к границам.

 

Следующая, пожалуй, важная вещь – способы избегания близости... Иногда в силу нашей жизненной истории у нас есть какой-то типичный способ установления близких отношений, к которому мы привыкли. А другие способы нам просто не известны. И так, например, мы в близость можем входить с одним и тем же чувством, например, со страхом. И когда у нас нет выбора, например, когда я смотрю на другого человека, и у меня ничего другого, кроме страха нет – у меня выбора нет. Потому что мне нужно только бежать или замереть ил драться. Вот три реакции, которые в этой ситуации могут возникнуть. Возможно, когда вы хотели близости с важными для вас людьми – кто-то вас обидел, оттолкнул. И в этот момент у вас возникает боль, с которой достаточно сложно обращаться, и сверху возникает, чтобы не испытывать этой боли, страх отвержения. И тогда каждый новый контакт в свои 20-30-40 лет, находясь на интенсиве, вы сталкиваетесь с тем же чувством, а именно, сильным страхом. Или, например, это может быть какое-то другое чувство, это может быть какая-то другая потребность к которой вы привыкли. Ну, например, вы привыкли, что важная для вас потребность в признании. И каждое место, в котором вы появляетесь, вам важно так организовать пространство, чтобы вам было достаточно много внимания от других людей, и другого способа у вас нет. Вот и в какой-то момент может оказаться забавно, что признание вы получаете, раз от раза, постоянно, а что-то сытости не наступает. И каждый раз вы снова и снова хотите этого признания. Помните, как в сказке, написанной А.С.Пушкиным, о Царевне и семи богатырях, как царица страдала, смотрела все в зеркальце: «Свет мой, зеркальце скажи, да всю правду доложи, я ль на свете всех милее, всех румянее и белее?» И зеркальце ей отвечало: «Ты на свете всех милее, всех румянее и белее…» и царицу попускало, на некоторое время. Но проходило какое-то время, и снова царица должна была открывать сундучок и смотреть в это зеркало. А все происходит от того, что…

 

Может потребность в признании, действительно, оказывается важной, и тогда хорошо бы слова другого человека о том, например, «ты красивая, умная» удалось воспринять в этом самом контакте. Кстати говоря, ассимиляция нового опыта – это тоже функция границы контакта. Вне границы контакта ассимиляция невозможна. Так знаете, вам другой человек говорит «Ты красива», а вы «Спасибо» - и смотрите в другую сторону - «спасибо, не надо». Или: «Ты оказался важным для меня человеком» - «Угу», говорите вы и отворачиваетесь. Т.е. в этот момент, тот опыт, с которым вы никогда не сталкивались, может оказаться неожиданным или вызвать очень много тревоги. Но только в этот момент его можно ассимилировать, иначе вы превратитесь в лошадь Барона Мюнхгаузена. Как помните, когда ей оторвало задницу, она пила воду, пила, пила…ей все хуже и хуже… Барон посмотрел на задницу – вся вода вытекала. Так и мы порой, превращаемся в бездонную бочку. Лучший способ справится с такой жадностью и голодом – это хотя бы раз в жизни услышать, что вам сказали. Остановитесь. Не спешите. Вам говорят – «Ты красива», а вы остановились и послушали – как вам это? И вы столкнетесь с переживаниями, с которыми раньше никогда не сталкивались. Интересная вещь – то попробуйте. «Ты красива, умна, талантливая, очаровательная..» и т.д., и т. д.

 

Ну, не всегда так говорят, иногда говорят «Ты отвратительная, ты чудовище, ты меня обидела мне больно…». Это тоже контакт. И в этот момент у вас тоже возникают какие-то переживания, с которыми вы впервые можете как-то обратиться. Только тогда, когда у вас возникнет ответная реакция, можно рассчитывать, что этот опыт станет вашим, что этот опыт будет ассимилирован в Self. И тогда ваш голод потихоньку будет проходить. Потихонечку. В противном случае – жадность будет беспредельна. Поэтому побудьте внимательны к тем реакциям, которые за эти дни будут вам давать другие участники группы, какие отклики у вас будут возникать

 

Второй причиной ненасыщаемости может оказаться, что вы вообще не того хотели. Когда хотите любви, а все время кричите: «Признание мне, признание, признание…» То оказывается, что признание вам-то дают, но только любви от этого не получается. И может, так случилось, я думаю, что, опять же в 20-21 столетии тоже типично, что единственный способ получить любовь в семье заключается в том, чтобы как-то хорошо вести себя, приносить хорошие оценки или быть первым. Вот приходит мальчик, девочка со школы и говорит «А у меня пятерка!» - родители «О, молодец!». А приходит другой говорит: «У меня четверка». Ну родители просто отворачиваются и уходят. Ну, может, ругают, конечно. А могут, тяжело вздохнув, со скорбью на лице сказать: «Ну, ничего…». Ребенок понимает, что в этот момент родители любить его не могут. И тогда, конечно же, единственным способом получить эту любовь, такой суррогатный способ – является признание. Будьте внимательны – может, быть, вы путаете свои потребности? Терапевты вам обязательно помогут. Может оказаться, что все время желаете получить одного, а хотите другого. Попробуйте экспериментировать с этим, может быть, у вас есть какие-то потребности, о которых вы никогда не знали. И вдруг вы обнаружите их у себя? - к ним будьте особенно внимательны.

 

О чем еще следует сказать? Это вещи относящиеся к терапии. Как мы с присутствием обращаемся в терапии?

 

Вот интересно, часто приходится сталкиваться с таким интересным разделением терапевта, как у Маяковского «Человек» и «Пароход», так, соответственно, и в терапии – ты сейчас человек или терапевт? Знаете, терапевт – это такая функция. Такой аппаратик. Кидаешь туда монетку, а оттуда что-то тебе выскакивает – совет, какая-то индульгенция на лучшую жизнь или какие-то особые терапевтические флюиды, которые сразу кусок жизни меняют. А человек – это что–то такое, с чем сталкиваться на какое-то время… лучше сталкиваться не надо. По крайней мере, 45 минут эти нужно пережить, я буду терапевтом, а потом могу быть человеком. На мой взгляд, это такое искусственное расщепление. В любую секунду времени, работая терапевтом, я остаюсь тем же человеком, которым меня знают близкие люди. У меня есть свои переживания, которые, кстати, могут значительно отличаться от переживаний клиента. И они могут даже не соответствовать ожиданиям клиента. Ну, например, когда человек рассказывая какую-то историю, вдруг ожидает от меня какой-то особой реакции, специальной.

 

Например, что я начну заботиться о нем, говорить приятные слова. А у меня на его историю возникает раздражение, а вдруг страх, а может быть сильный стыд, а часто может возникать сильная боль. Вдруг клиент рассказывает о каких-то историях, которые достаточно трагичны. Но рассказывает каким-то ровным тоном. И в этот момент я ощущаю щемящую боль в груди. Клиент, может, забыл уже об этой боли, а я ее переживаю. И тогда очень важно сообщить об этом. Тогда в контакте появляется что-то такое, что может нас объединять, иногда только боль или какие-то переживания терапевта могут оказаться запускающими процесс переживания клиента. Иногда это вызывает какие-то более сильные реакции, непонимания какого-то. Мне кажется, что Зигмунд Фрейд сделал, конечно, хорошую вещь, но часть терапевтического процесса он усложнил, введя категорию переноса. Очень часто, даже гештальт-терапевты, которые не апеллируют идеей переноса, но, тем не менее, за нее очень легко спрятаться.

 

Например, детско-родительский перенос. Вы вдруг начинаете замечать в терапевте кого-то, похожего на вашу мать или отца, сами при этом чувствуете как ребенок. Вот и говорите: «Я веду себя как ребенок». Хрень полная! Не ведете вы себя как ребенок. Вы ведете себя так, как ведете. Легко спрятаться за идею ребенка. Она может быть очень хорошо поддержана чувством беспомощности – «Ну, я же ребенок» Каждую секунду вашу, если вы чувствуете какую-то беспомощность, какой-то страх. Желание что бы о вас позаботились – вы чувствуете это. И это не значит, что вы ребенок. Вы остаетесь при этом зрелой женщиной, зрелым мужчиной, в этот же момент! Вы не ребенок. В этот же момент вы обладаете всеми теми же ресурсами, которыми обладаете в жизни и вне терапии. А за перенос очень легко спрятаться. И тогда может оказаться так, что ваши реакции находятся в рамках только вот этого переноса. И тогда терапевт умеет, например, только заботится, а клиент только плакаться. Вот так они живут всю счастливую жизни в терапии, соответственно. Это хороший способ стать созависимым! Когда мы попадаем в пазы – такая неудовлетворенная потребность одного, так же как не удовлетворенная потребность другого могут встретиться. И тогда мы все время оказываемся в таком клинче безысходности, потому что экспериментов здесь никаких быть не может. И тогда важно обращать внимание, не ставить на себе клеймо возраста, например, а понимать, что в этот момент у вас есть очень разные реакции. Что в момент, когда у вас есть страх, у вас есть так же другие чувства.

 

Есть один способ, который мне помогает, и, может, это будет некоторый такой способ, который вам понравится. Когда я нахожусь в контакте с другим человеком, у меня есть способ хорошо отдифференцировать – в клинче я таком нахожусь переносном или я свободен. Я задаю себе вопрос, есть ли у меня сейчас к человеку напротив три реакции – маленькие, сильные – все равно. Главное три, не одна. Если есть три – я свободен, я могу выбирать, если одна – я становлюсь заложником этого переживания. Это часто случается, когда мы оказываемся в слепых чувствах. Знаете так, и говорят – слепая ярость, глухая обида. Я ничего не вижу и не слышу. Так вот остановитесь, если у вас есть одно сильное чувство по отношению к человеку напротив, задайте себе вопрос – есть ли у меня еще две разных реакции. И вы удивитесь, вдруг вы обнаружите какую-то маленькую реакцию – есть, например, злость и какая-то маленькая реакция обиды, например, или еще меньше реакция - нежность какая-то. В этот момент у вас появляется выбор. И вы понимаете, что злость, которую вы лелеяли, превращается в обиду. У вас на глазах она начинает вырастать, а это предполагает уже большую нужду. И тогда вы говорите: «Ах ты сволочь, ты никогда не давал мне…» А дальше – любви, нежности, признания… И вы уже находитесь в точке, где вы можете развиваться, где у вас появляются ресурсы, где вы можете опираться на свои собственные ноги.

 

Ну вот. Может какие-то вопросы, понятно все?

 

Реплика из зала: Навсегда.

 

А… Точно. Одна из важных вещей и это хорошее место, что бы закончить лекцию.

 

Когда наступает близость, и эта близость приносит удовольствие, хотелось бы что бы это было навсегда! Особенно это ярко выглядит, когда соответственно два молодожена приходят в ЗАГС, потом некоторые в церковь и клянутся быть друг другу верными до конца жизни и умереть в один день. Мало того, что скукотища ужасная, так еще и мало реалистично. И в этот момент мне хотелось бы сказать о важных вещах – что проконтролировать близость в отношениях невозможно! Принципиально невозможно. Поскольку близость всегда предполагает свободу. Если вы не свободны в отношениях с человеком – это что угодно, только не близость. Отношения, в которых не возможно предательство – не может быть близости. Такое сильное словечко! Оно очень насыщено в культуре – предательство! На мой взгляд, близость, где предательство необходимо по своей сути, оно должно быть легализовано. Потому что если вы сразу ставите задачку не предавать, вы становитесь заложником человека напротив. Заложником своих переживаний. Самое обидное, что в тот момент, когда у вас возникают такие чувства, вы должны их тут же отрезать.

 

Например, молодая девушка, говоря о том, что вышла замуж, или мужчина, который женился вдруг идут по улице или приезжают на интенсив – тоже такое место ужасное. Приезжают на интенсив и замечают, что, оказывается, есть еще много прекрасных женщин, мужчин, которые вызывают сексуальное возбуждение. Вот ужас появляется! И тогда это необходимо быстро отрезать! И тогда оказываешься в очень сложной ситуации. Не то, что хорошо или плохо, а сложность заключается в том, что часть своей жизни вы должны ампутировать. И в этот момент, конечно же, ваш взгляд в сторону – есть предательство.

 

Но на предательстве основана вся наша жизнь. Если б мы не предали, соответственно, Линеевскую идею мира и не приняли Коперниканскую, мы до сих пор бы думали, что солнце крутится вокруг нас. Так, тематическому тренеру приходится каждые три дня предавать свою группу. И вы совершенно вправе реагировать на это, как на предательство, потому что предательством это и я является! Потому что первые три дня работал с супервизорами, ушел работать к терапевтам. И супервизоры имеют право злиться на меня, имеют права на обиду. Один имеет право на предательство, другой на обиду. И очень важно иметь возможность о ней говорить! «Ты бросил меня, мне тебя не хватает!» И в этот момент здесь снова появляется ресурс, что бы я обнаружила в себе, что я что-то не получила от этого человека. Может, это одна из самых важных вещей, которые используют после терапии. Когда человек уходит из терапии, вдруг начинает чего-то не хватать. Жил-жил рядом, а ушел - чего-то стало не хватать. Терапии заключается в том, что бы обнаружить – чего не хватает и с этим обратиться.

 

Хочется закончить лекцию такой песней в сторону предательства и еще одного такого важного феномена, как отвращение. Отвращение как реакция на чрезмерность. Если вам кажется, что той интенсивности близости, с которой вы будете сталкиваться, слишком много, можете сказать – «Много». Отвращение – это реакция на чрезмерность. Неспособность к отвращению – ведет к отравлению. Не нужно травиться! Будьте внимательны. Может быть, вы уже давно наелись, а вас все кормят и кормят. Даже маленький ребенок, у него нет отвращения, но когда молочка под горлышко – он не отрыгивает, а взрослые иногда не могут – все едят, едят, а им все хуже и хуже. Поэтому будьте внимательны, если что-то оказалось чрезмерным, отметьте это место. Скажите об этом.

 

Спасибо за внимание!


 

Лекция о близости и зависимости, любви и одиночестве и о возможностях обращения с чувствами в терапии (Е. Калитеевская, Е. Кулишова). Карпатский Интенсив-2008

Елена Калитеевская.… что иногда хочется так романтически мысля, зафиксировать абсолютную ценность, абсолютно прекрасную точку близости и сказать «остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Но все, что мы проживаем, является процессом построения этого переживания. Именно процессом. Не просто актом – ах, мгновение! А переживание – это длительный процесс построения переживания. И всегда этот процесс построения переживания происходит не в одиночку, а вместе с кем-то, кто также проживает свой опыт. И даже если мы пользуемся одними и теми же понятиями, говорим те же самые слова, то в двух космических пространствах двух разных людей эти слова звучат по-разному и организуют совершенно разный опыт. И феноменология близости и различных травм близости всегда опыт Я-Ты отношений. И это опыт не только прекрасных переживаний как мы близки, а это опыт безнадежности и печали, поскольку Ты другого человека бесконечно и непостижимо. Я и Ты – это не структуры, это процессы, которые постоянно меняются.

Мы утверждаем, что гештальт-подход - это философия реализма, а реализм всегда находит опору в феноменологии. Есть только то, что есть, ничего другого нет. Происходит то, что происходит. Но порой очень трудно престать рассказывать себе сказки. И когда я говорю про то, что опыт близости есть опыт человеческих отношений, я говорю про то, что это опыт не только контакта, но и опыт отхода. Если мы не отходим друг от друга, не расстаемся, то у нас не возникает пространства, чтобы соскучиться и пожелать о близости. То есть, нет пространства, где могло бы сформироваться желание встречи. И у всех у нас есть некоторое знание про отношения. Я с этим постоянно встречаюсь в работе с клиентами. Люди говорят – я знаю, кого я люблю. Но получается так, что мы знаем, что мы любим кого-то, а в этот момент любим кого-то другого или стремимся к чему-то другому. То есть, наши ценности вмешиваются в опыт и начинают регулировать процесс близости. Ты должен меня любить. Но я не могу любить, если у меня нет права не любить. Я не могу оставаться, если у меня нет права уйти. И если у меня нет права уйти - у меня нет выбора, нет пространства, нет возможности сформировать желание встретиться и быть близкой с кем-то.

Но невозможно говорить о близости, игнорируя феномен зависимости. Это два совершенно различных переживания, абсолютно различный опыт. И люди очень часто путают эти два процесса – близость и зависимость. Принимают зависимость за близость. И тогда у двух разных людей получается так. Один человек как-то выстраивает свои границы так, чтобы ему было как-то удобно переживать близость другого человека, а для другого человека это страшно далеко, и он испытывает боль. Он начинает приближаться к тому первому человеку, для которого такие границы возможны – достаточно широкие, достаточно свободные, а тот человек начинает чувствовать давление и говорит – ну зачем ты давишь на меня, тот говорит – нет, я просто люблю тебя. Не надо на меня давить, не надо меня контролировать. И так происходит практически всегда и во всех отношениях. Нет двух абсолютно одинаковых людей, все мы организуем его по-разному. И поэтому я определяю близость не как акт одномоментный, а как постоянный процесс поиска оптимальной дистанции между двумя людьми. В отличие от зависимости, которая жестко фиксирует мою безопасность в зависимости от отношения ко мне другого человека. Вот этот другой человек ко мне хорошо относится - мне хорошо, безопасно, я чувствую себя любимой. Как только он отошел от меня – я чувствую себя брошенной, мне небезопасно, мир рухнул. Это зависимость. А близость – это когда у Я и Ты сохранены границы, и мы ищем постоянно ищем, никогда не находим эту оптимальную точку, только в краткие моменты переживая близость, но постоянно чувствуя, какая же дистанция оптимальная сейчас может быть между нами. И мне хочется предпринять попытку описать близость в ее полноте.

Близость переживается как слияние, как утрата контроля и как позитивное переживание жизненной наполненности ввиду присутствия другого человека, это с одной стороны. Но другая стороны близости утверждает то, что невозможно пережить близость, не имея опыта позитивного одиночества. И я несколько слов хочу сказать о разных типах одиночества. Потому что когда мы говорим про одиночество, мы не всегда имеем ввиду одно и то же.

Есть одиночество как уединение. Это позитивное одиночество. Это поддержка своей уникальности, это пауза для себя, которая дает доступ к внутреннему миру. И каждый из нас нуждается иногда в уединении. И не хочется, чтобы его нарушали, и только сам внутри себя знает, сколько ему нужно. Это свободное одиночество, одиночество без боли.

Есть другой тип одиночества. Это брошенность. Переживание того, что меня бросили. Которое возникает всегда при нарушении свободы в отношениях. Это всегда сигнал о зависимости. Я без тебя не могу, я без тебя погибну. Мир рухнул без тебя. Весь мир – это ты.

И можно сказать о третьем типе одиночества – об изоляции. Когда возникает отчаяние от бессилия проконтролировать этот процесс близости, замкнутость всех человеческих отношений внутри себя самого, утверждение о том, что могу обойтись и без отношений. Такая нарциссическая составляющая одиночества – обойдусь и без вас. В изоляции человек оказывается совсем один. И вот эти отношения человеческие, которые, по сути, и являются материалом, из которого мы все построены, оказываются замкнуты внутри одного человека. И хуже всего то, что в этом невозможно признаться. Когда человек оказывается в изоляции, в его душе наступает ад. Говорят, что нет ничего хуже, чем ад в душе нарцисса. Потому что можно пережить все, что угодно в отношениях, когда сохранен контакт. Но когда человек оказывается один, в его душе наступают такие переживания, когда он, по сути дела, начинает съедать самого себя. И все психотерапевты мира говорят о том, что с такой аутоагрессивностью работать сложнее всего, особенно на границе контакта. Потому что мир другого человека просто закрыт. И он говорит – я не нуждаюсь в тебе, я обойдусь, я справлюсь сам. Мы все умеем справляться. Но иногда мы нуждаемся в других людях, и хорошо бы понимать, что выбор уединяться, чувствовать себя справляющимся со всем или стремиться к привязанности, ощущая тоску – это все разные переживания, и для каждого из них нужно находить в отношениях какую-то оптимальную точку для того, чтобы их проявлять, эти чувства. Все это очень сложно. И когда два человека говорят об одиночестве, стоит уточнить – ты нуждаешься в уединении, ты переживаешь, что тебя бросили или ты чувствуешь себя изолированным, совсем одиноким?

И говоря об одиночестве, мне бы хотелось сказать про три разных аккорда любви. То есть, есть три разных аккорда одиночества и три аккорда любви. Они описаны в литературе, и я сейчас коротко скажу о них.

Один аккорд любви – это любовь-восхищение. Второй аккорд любви – это любовь-жалость, жаление. И третий аккорд любви – это нежность.

С восхищением встречаться приятно, но восхищение связано с изоляцией. Я всегда привожу пример, что молодой человек может восхищаться девушкой, которая выходит на балкон, болеющая девушка. Он смотрит, как ее черты лица утончаются, он с восхищением смотрит, как душа ее начинает просвечивать сквозь кожу. Но чтобы принести ей продуктов из магазина – ему как-то в голову не приходит такая мысль. Просто там пожалеть, погладить. Вот – какая прекрасная девушка, как красиво она умирает. Как я ее люблю.

Про любовь-жалость достаточно много написано у религиозных философов, в частности, у Бердяева. И хочется восстановить любовь-жалость как жаление, в раннехристианском смысле этого слова. Как возможность быть вместе, сочувствовать, сопереживать, соприкасаться. Испытывать такое переживание, когда прикосновение другого человека оказывается жизненно необходимым. Когда хочется, чтобы погладили, спросили – а как тебе живется? И есть ли на свете кто-то, кому не наплевать, а что у тебя на душе? А как тебе? Что ты сейчас хочешь, чтобы я сделал для тебя? То есть, это такое совместное, событие. Любовь-жаление, когда я понимаю, что другому человеку может быть плохо, и мне хочется проявить свое желание побыть рядом с ним.

Любовь-нежность – это более отстраненное переживание, которое говорит «я вижу тебя, я замечаю тебя, но я вижу твою хрупкость, и я не буду так сильно приближаться для того, чтобы не разрушить тебя» Потому что я замечаю тебя, но я испытываю к тебе нежность. Я тебя не разрушу, будь спокоен.

Очень трудно иногда выбрать правильный аккорд любви точно также, как и верно определить верный аккорд потребности в одиночестве. И мы все путаемся в этих понятиях и ищем друг друга в этом бесконечном пространстве, встречаемся, расходимся, снова ищем, падаем, встаем, и никто не может помочь на этой сложной дороге.

Есть еще такой феномен, такая пара для понимания близости – это верность-предательство. Когда мы говорим о близости в таком романтическом контексте, то хочется зафиксировать одну единственную ценность. А что делать, если мы реальные люди, и у нас очень много правд. И очень много разных ценностей, часто находящихся в не очень хорошем согласии друг с другом. У мамы, например, может быть двое или трое детей, семья и работа, какие-то интересы. Это еще не самые страшные примеры. У мужчины - жена и мама. Вы этот список можете продолжить. И то ценно, и другое ценно. И гештальт-подход – это философия «и, и», а не философия «или, или». И то есть, и то есть, и это правда, и это правда, и это тоже правда. Как в старой еврейской притче, когда приходил человек к раввину, жаловался, что вот у меня сосед то-то и то-то делает. Он говорит – да, ты прав. Приходит сосед, тоже жалуется на предыдущего соседа. Раввин говорит – да-да, ты тоже прав. А жена раввина подходит к нему и говорит – дорогой, да что же такое, они же ссорятся, а ты каждому из них говоришь, что он прав. Он посмотрел на нее, погладил ее по голове и сказал: «И ты права».

Наша человеческая целостность образуется нашей способностью выдерживать вот эту внутреннюю дезинтегрированность, расщепленность, разрозненность разных ценностей. Способность как-то выдерживать напряжение того, что мы все время находимся в разных жизненных контекстах. И быть очень чувствительными к тому, а в какой точке жизни, в какой ситуации мы находимся прямо сейчас. И тогда нам приходится предавать тех, кого мы любим ради того, чтобы быть с теми и в тех отношениях, которые для нас ценны сейчас. И мы пребываем в этих отношениях сейчас для того, чтобы предать их через какое-то время и снова вернуться к каким-то ценностям, которые не переставали для нас все это время быть важными. Потому что есть не только фигура, есть фон, жизненный контекст. И мы всегда, уезжая из дома, оставляем каких-то людей, которые остаются там. Но когда мы уезжаем сюда, они не перестают быть для нас важными. Просто здесь образуются какие-то другие контексты, другие ситуации, другие отношения. Мы скоро предадим эти отношения для того, чтобы вернуться домой. И это нормально, в этом и есть человеческая жизнь.

Ролло Мэй писал, что человеческая свобода локализована в паузе между стимулом и реакцией. И в зависимости от того, как мы проживаем эту паузу – и есть мы. Есть качество нашей человеческой жизни, есть качество нашего человеческого существования. И поскольку мы всегда работаем с клиентами про восстановление свободы в отношениях. То вот эта свобода – это способность выдерживать эту паузу, паузу для себя. Не рваться, не метаться, не фиксировать какие-то ценности на все времена, не быть рабом морали, веры. А быть чувствительным к тому, что происходит со мной сейчас в моей жизни, понимая, что без предательства не обойтись. Само предательство Иуды создало у нас такой феномен как христианство. Не было бы этого предательства – не было бы этой религии. И я уже сказала, что если у меня нет права не любить, я не могу любить то, что я люблю и того, кого я люблю. Я не могу оставаться, если у меня нет права уйти, если у меня нет выбора.

И когда мы организуем свой опыт, у него всегда есть какая-то цена. Если мы проживаем зависимость, в ней всегда много злости, напряжения, вины, невыносимости, но зато возникает иллюзия защищенности.

А в близости очень много риска, одиночества, ужаса, предательства и стыда. То есть, такие чувства, которые совершенно не хочется называть близостью. То есть, такая изнанка наших чувств, оборотная сторона. Помните, была такая газета «Правда»? Некоторые помнят, у нас ее еще вывешивали на столбах, у нас была единственная правда на всех, она называлась газета «Правда». И знаем про пионерскую правду Павлика Морозова, когда правда оказалась важнее отношений, когда предать ради правды оказалось важнее, чем сохранить отношения. И в этом смысле, я всегда говорю, что правда содержится не в фактах, а в мотивации. И если два человека, которые любят друг друга, встречаются вместе, и один спрашивает – ну вот скажи честно, ты же мне изменял? А он смотрит и говорит – нет, дорогая, это не правда. Не важно, правда это или нет, с точки зрения фактов. Правда в том, что на данный момент разговора этот человек хочет сохранить отношения именно с этой женщиной, именно ее внутренний мир, покой и уважение к ней для него являются ценностью. Правда в мотивации, а не в фактологии. И поэтому когда мы какие-то вещи говорим, что вот это правда, это говорит не о фактах. А о том, что на данный момент вектор нашего существования направлен к этому человеку или от него. И больше ни о чем. Потому что правд очень много.

Буквально несколько слов про близость и зависимость хочется сказать. Что все это происходит как исследование границ такого феномена под названием «человеческая ситуация». И регуляторные механизмы вот этой человеческой ситуации разные.

Есть такой регуляторный механизм как страх, который заставляет человека не быть, а просто сливаться с какой-то группой. Возникает какая-то иллюзия защищенности через слияние, но страх – это плохой регуляторный механизм, потому что он низводит нас на уровень животных. Когда мы попадаем в общество людей, референтность которых признаем и очень сильно ценим принадлежность к какой-то группе

Это регуляторным механизмом может стать вина и мораль. Вина всегда опирается на мораль, это некоторое коллективное творчество, всегда содержащее некоторые правила. И тогда, если есть вина, то есть какая-то правота. А правота всегда не у меня, а у кого-то другого. И тогда я на него возлагаю всю ответственность. И тогда тот, кто прав, сначала наслаждается своей властью, а потом вдруг понимает, что тот, кто виноват, с таким дурацким лицом типа «дурака простите, виноват я», слинял из отношений, а тому, кто прав, приходится всю ответственность тянуть на себе. И тоже возникает не очень хорошее переживание. И чувство вины уменьшает доверие человека к самому себе и отгоняет от самого себя. То есть, вина фиксирует пограничное расщепление. Люди делятся при этом на хороших и плохих, правых и виноватых, авторитетных и совершенно беспомощных. И это все не очень логично и не очень конгруэтино для того, чтобы это называть близостью. При этом зависимый человек склонен к давлению, имеет массу жестких ожиданий к тому, чтобы агент, на которого возложено ответственность, был постоянным в своих характеристиках и проявлениях. И иногда тот, на кого эта ответственность возлагается, начинает жалеть, что он не бутылка. Просто потому, что зависимость всегда формируется по одним и тем же законам. И в этом смысле от бутылки сформировать зависимость гораздо проще, потому что она постоянна в своих проявлениях, а человек неудобен. Сегодня он одно чувствует, завтра он будет чувствовать другое, иногда противоречивые какие-то переживания у него. А вот я от него в зависимости. Как неудобно. Гораздо проще от какого-нибудь химического агента. Так формируется химическая зависимость. На основании потребности в психологической зависимости, которую невозможно удовлетворить. Потому что агент, на которого возлагается ответственность обеспечивать мою безопасность и комфортность, никогда не бывает постоянным в своих проявлениях. И если человек обязан любить – это уже зависимость. А зависимые люди очень обидчивы, они, говорят – ты обязан меня любить. И обида, вина – это все феномены зависимости. Это то, когда мы пытаемся фиксировать другого, жестко на него давить, боремся за власть в отношениях. А если на власть в отношениях потрачено очень много сил, то на близость уже не остается никакой энергии. Вся она потрачена на власть. Можно добиться того, что хочешь от другого человека, только это будет победа на кладбище. Вечный памятник вечной любви над плитой отношений, над могилой отношений. Отношений нет, но зато все в порядке. Победил. Наверное, я буду постепенно завершать эту лекцию, говоря о том, повторяя, что близость невозможно фиксировать, близость – это процесс, который невозможно проконтролировать, сделать должным, подчинить морали. Близость регулируется внутренней этикой, стыдом, который регулирует нашу аутентичность, наше равенство себе. И поэтому мы устанавливаем каждый со своей позиции, всегда рискуя ошибиться. И на помощь позвать некого. Близость случается или нет. Или она может быть возможна, но не сегодня и стоит подождать. И если человек падает, в какой-то неудачной попытке пережить эту близость, то он набивает себе шишку и набивает шрам, и это путь к уважению к самому себе. Он встает и продолжает идти дальше. И выбирается своей колеей. То есть невозможно договориться про отношения. Близость – это всегда процесс. И когда я перечислила сегодня очень много чувств, на которые мы натыкаемся, пытаясь понять, как же нам выжить в этом бесконечном мире человеческих отношений, то всегда – и в терапии, и в жизни встает вопрос – а как же обращаться со всеми чувствами, что же делать со всем этим опытом как опытом переживания.

Елена Кулишова. Сейчас привыкну к микрофону. Во второй части лекции мне бы хотелось обратиться к тому, как обращаться с чувствами. По группам мне кажется, иногда возникает несколько искаженное представление о том, что же делать с теми чувствами, которые мы с вами в разные моменты бытия осознаем. И часто решается несколько первичный, простой вопрос – выражать чувства в отношениях или не выражать. Мне кажется, этот вопрос несколько вторичен. Потому что, скорее, при осознавании чувств важно понимать, о чем это чувство нам в данный момент сигнализирует. Мне кажется, эмоциональная регуляция, регуляция с помощью чувств является более точной. Чувства невозможно проконтролировать, чувства невозможно вызвать каким-либо волевым усилием. Невозможно полюбить, невозможно вызвать у себя влюбленность к нужному человеку. Невозможно прекратить тревожиться и бояться в незнакомой ситуации, в которой еще не простроена ориентировка. Поэтому если бы было возможно восстановить у клиента или нам с вами восстановить регуляторную функцию чувств, наша ориентировка в окружении, наша ориентировка в себе была бы более точной. Поэтому, наверное, основная задача в терапии – это восстанавливать регуляторную функцию чувств. И мне бы хотелось остановиться сейчас на отдельных чувствах более подробно.

Вот Лена начала говорить о стыде. Стыд – это чувство, связанное с нарушением границ. Стыд может возникать в те моменты, когда я перестаю соответствовать себе. Совершаю какие-либо поступки, какие-либо действия, которые не совсем соответствуют мне. Когда я нарушаю свою аутентичность. И если возможно каким-то образом понять этот сигнал, сигнал стыда – он позволяет возвращаться к себе и соответствовать себе в большей части. Стыд также возникает при нарушении границы другого. Психологи поставили очень забавный эксперимент. Попытались отследить, у кого возникает чувство стыда больше – у человека, которого застали писающим за деревом или у того, кто это увидел. У того, кто это увидел, чувство стыда больше. То есть, если вдруг вы случайно нарушаете границы другого, вы сталкиваетесь с какой-то неловкостью. Ну не знаю – вы в радостном настроении забегаете в комнату, начинаете рассказывать веселые анекдоты и вдруг замечаете, что человек на самом деле плачет, и вы не сориентировались в ситуации, повели себя немножко некогруэнтно по отношению к ситуации, и вам стыдно. И осознание этого стыда может позволить вам чуть-чуть изменить свое поведение. И чуть лучше адаптироваться к той ситуации, к тому полю, которое окружает вас.

Довольно часто мы с вами можем встречаться с нарушением регуляторной функции стыда, когда наш с вами клиент испытывает токсический стыд. Когда любое появление в окружении он переживает через стыд. Когда он переживает Я как дефектное, ущербное, недостойное. При токсическом стыде мы, скорее всего, имеем дело с очень завышенными требованиями к себе. Когда образ идеального Я настолько оторван от реальности, ты все равно никак не будешь соответствовать тому, каким бы ты хотел, чтобы ты был. Поэтому когда мы сталкиваемся с токсическим стыдом у человека, который не ценит себя, у самого униженного человека, обязательно в оборотке есть высокомерие и чрезмерные требования к себе. И при работе в терапии с токсическим стыдом наша с вами основная задача как терапевтов – работать вот с этим чрезмерным требованием к себе, с этим чрезмерным требованием идеальности, постепенно восстанавливая регуляторную функцию стыда. И конечно же, как только мы начинаем овладевать какими-либо новыми навыками или новым способом поведения, как только мы чуть-чуть выходим за границы своего Я, приобретая что-то, что очень кстати нам, все равно эти приобретения, эти способы поведения немножко окрашены стыдом. И важно понимать, что этот стыд, который может свидетельствовать о том, что, может быть. Стоит границы Я в этом месте немножко раздвинуть. Есть культуры, которые регулируются стыдом. Когда я испытываю стыд, я остаюсь наедине с собой и решаю вопрос о том, кто я, и соответствует ли то, как я живу, мне. Есть культуры, это наша европейская культура, которые регулируются виной. Если так сложилось, то хорошо бы, чтобы у нашей с вами вины, у вины наших с вами клиентов, была мера. Вина – это чувство, которое свидетельствует о том, что в отношениях границы другого были нарушены, интересы другого были нарушены. В принципе, предполагается, что репарация, возмещение ущерба должно снижать вину или вообще сводить ее на нет. Поссорились вы со своей соседкой по комнате, принесли извинение, сделали чай – все, вопрос закрыт. Мы можем сталкиваться с иррациональной виной. Когда регуляторная функция вины оказывается нарушенной и наш с вами клиент испытывает иррациональную вину. С чем это может быть связано. Это может быть связано с тем, что требования другого являются чрезмерными. Вы знаете, при нарушении симбиотических отношений, если мама одинока и пытается удержать ребенка и ребенок каким-то образом вырывается из симбиотичеких отношений, то, скорее всего, он платит потом виной. Живет свою жизнь, и вроде бы, никто ему на это право не давал, потому что мама-то его родила, и он теперь должен с ней остаться до конца ее жизни и скрашивать ее одиночество. При таких чрезмерных требованиях, это отношения зависимости, любая забота о себе, любое право на какую-то эгоистичную в хорошем смысле свободу в этих отношениях для наших клиентов оказывается окрашено виной. И мы с вами сталкиваемся с этим на терапии.

Отвращение – это следующее чувство, о котором мы можем поговорить. Отвращение – это маркер того, что то, что происходит, чрезмерно. Можно испытывать отвращение и от нежности, когда вы ее переели, и от поддержки, когда ее оказалось чуть больше, чем вам нужно. Задача, если вы вдруг наталкиваетесь на это чувство – отстраниться, увеличить дистанцию в контакте и прекратить этот контакт.

Зависть – тоже вполне хорошее чувство. Иногда мы сталкиваемся с тем, что не совсем понятно для нашего клиента его собственное желание, его собственные потребности. И через зависть можно каким-то образом понять, что же на самом деле вызывает у него азарт, что же на самом деле ему нужно.

Страх. На примере страха я покажу то, как важно клиенту контейнировать чувства. Страх – эволюционно закрепленное чувство для того, чтобы притормаживать нашу активность в ситуации малой определенности, в которой мы еще не окончательно сориентированы. Поэтому основная задача, если вы натыкаетесь на чувство страха – это проводить ориентировку. Чем лучше вы ее проведете, тем меньше страха, меньше тревоги в этой ситуации неопределенности вы будете испытывать. Единственно что – что мы можем иногда натыкаться на то, что наш с вами клиент в ситуации опасности испытывает страх, который может охватывать всю его психическую жизнь. Когда страх не контейнируется. Не переживается в каком-то ограниченном объеме, а охватывает человека, и он не способен в этот момент не ориентироваться, не способен когнитивно регулировать себя. И поэтому этот стиль поведения в ситуации опасности исследует виктимология. Люди, которые довольно часто попадают в неприятные ситуации. Если человек полностью охвачен таким страхом, он в ситуации опасности замирает. Ну вот представьте, вы замираете перед несущимся на вас грузовиком. Это мало адаптивно. Либо начинает хаотически метаться. Это такое инстинктивное реагирование на ситуацию опасности. Хаотически метаться, что тоже является мало адаптивным в этой ситуации. Поэтому наша с вами задача – если вы замечаете, что клиент стыдится испытывать страх, каким-то образом плохо относится к этому чувству, ваша задача – восстанавливать его регуляторную функцию.

Ну, конечно, же, агрессия. Хотя агрессия является только одним из чувств. Почему иногда так зацикленными оказываемся мы, попадая в терапевтические сообщества, и первое, с чем сталкиваются наши родственники – это с тем, как мы учимся обращаться со своей агрессивностью. Бедные они, бедные, конечно. Агрессия – это маркер того, что то, что происходит, не совсем удовлетворяет нашим основным потребностям. Вообще, агрессия возникает при любой ассертивной стимуляции. Слишком низкая температура воздуха, голод, отсутствие денег, какая-либо еще неудовлетворенность повышают агрессивный фон. Как будто бы организм выбрасывает энергию для того, чтобы мы изменили ситуацию под наши потребности. Поэтому если вам скучно на группах, если вам скучно на личной терапии, если вы злитесь на что-либо происходящее в контакте, сказать просто «мне скучно, я злюсь» - мало. Важно понять, какая потребность сейчас не находит удовлетворения и попытаться простроить этот мир так, чтобы это было возможно. Или понять, что ваша потребность является чрезмерной к этому полю. Нет смысла говорить «я злюсь на тебя» любимому человеку, чья поддержка вам нужна сейчас, который вас не поддерживает. Есть смысл просто понять, что ваше раздражение связано с тем, чтобы вас погладили по голове и попросить об этом. Поэтому то, что хочу сказать, способ обращения с чувствами – это довольно сложная работа, которую нам приходится делать. А не - выражать и сдерживать. А как использовать те чувства, которые мы замечаем, для того, чтобы чуть лучше устраиваться в этом мире.

Разочарование – это очень интересное чувство. Когда я разочаровываюсь, я понимаю, что во-первых, я очень плохо сориентировалась и ожидала чуть больше, чем этот человек или это пространство может дать. Что я была чуть наивна в этот момент и очень романтична. И поэтому у людей, которые не готовы делать работу по ориентировке в другом человеке, может часто возникать разочарование как плата за такую невинность и нежелание замечать происходящее.

Обида. На примере зависимости – если я считаю, что другой человек мне должен, и он не совсем выполняет тот непроговоренный договор о любви, который есть в наших отношениях, то, конечно же, у меня возникает обида и праведный гнев. А у него должна возникать вина. То есть, вина и обида – это чувства, которые маркируют слияние в отношениях. Я считаю, что было бы неплохо ужинать вместе нашей веселой компанией именно в 6 часов, а они вдруг не пришли. Это мое какое-то странное предположение. И понятно, что обида связана с тем, что у меня есть вот это странное предположение о том, что другие люди должны.

Ревность. Это очень наболевшее, видимо. Это мужчины так, огорченно.

Елена Калитеевская. Это жадность. Ревность – это зависть и жадность. Поэтому тот, кто ревнует, очень завидует тому, кого он ревнует, что он более свободен в реализации своих интересов. И это инстинктивное собственничество. Нежелание делиться.

Елена Кулишова. Вы знаете, ревность по-разному проявляется. Я знаю, что ревность – это интересное чувство. Иногда можно ревновать своего мужчину к тем женщинам, которые совершенно не в его вкусе. А которые в моем вкусе. Иногда ревность – это сбой потребности. Имеется ввиду не сексуальная потребность, а потребность в дружбе, потребность в нежности. Или если я ревную к женщине, которая нравится мне, а не которая нравится моему мужчине, может, это потребность открыть в себе ту же женственность, которая есть в ней. Поэтому да, в ревности есть элемент зависти. И проекции. Как маркер того, что нужно мне. Вот такой женщиной мне нужно было бы быть. Понятно вроде бы. Жадность, на мой взгляд, это неспособность усваивать. Неспособность усваивать опыт. На каком-то интенсиве мы были очень удивлены птицей баклан. Ее очень боятся люди, которые разводят рыбу, потому что она съедает какое-то немереное количество рыбы в день и тут же это все выкакивает. Жадность, по мне, это неспособность ассимилировать полученное, полученное извне. Неспособность перерабатывать и усваивать. И нечувствительность к отвращению. Когда уже вроде бы достаточно, а человек просит еще и еще.

Поэтому терапия, когда она восстанавливает регуляторную функцию чувств, делает нас более живыми, мы становимся способны испытывать всю гамму эмоций, которые сейчас были обозначены. Это не делает нас намного счастливее. Это делает нас живее. И свободнее. То есть, насколько мы способны испытывать радость, настолько же мы становимся способны испытывать боль, грусть, печаль, отвращение, ревность. Поэтому иногда клиенты печалятся про то, что терапия сделала их жизнь сложнее. Что до терапии им жилось немножко проще.

Елена Калитеевская. Я хотела бы всего два слова сказать после всего этого замечательного набора чувств еще немножко про агрессию. Дело в том, что если мы запрещаем себе выражать агрессию в силу моральных причин, верований, правил, воспитания и так далее, то мы, с одной стороны останавливаем свои потребности, о чем Лена сейчас сказала очень хорошо, совершенно не связанные с агрессией. Любые потребности в близости, в достижении чего-то. Просто останавливаем какие-то потребности. И агрессия – это огромный резервуар энергии, который оказывается замкнут внутри нас. Любые самые хорошие чувства, если они перегнивают, превращаются в испорченные консервы. И тогда все даже хорошее, остановленное внутри, переживается как злость. Я хочу сказать о двух неприятных ситуациях сдерживания агрессии. Когда, например, в хорошем обществе принято сдерживать агрессию, и тогда единственные два способа выражения агрессии в этом сообществе, которые остаются - это говорить о своей боли, чтобы получать признание. И боль оказывается единственным способом выразить какую-то свою агрессию. Или болеть. Поэтому, пожалуйста, будьте чувствительны к себе, чтобы не болеть. Для того, чтобы душа не болела, ни тело. Удачного вам дня!


 

Лекция о возбуждении и чувствах (Даниил Хломов). Большой Черноморский Интенсив-2005.

Давайте продолжим дальше. Вроде бы, закончил я вчера на том моменте, что времени все равно нет. Ну – это не только времени нет. Вообще, много чего нет. И поэтому, наверное, тот текст, который я буду рассказывать, будет пессимистичный, да еще впридачу время от времени дождик сверху будет капать. В общем, так себе сегодня, не очень веселая лекция получается. Ну ладно.

По поводу еще комментариев к этой же невеселой лекции – это следующее. Многие люди воображают, что они занимаются какой-то нужной работой. Но то, что касается психотерапии – это работа точно ненужная. И это очень хорошо. Потому что в нашем мире те люди, которые занимаются чем-то нужным, как правило, например, в столовой готовят, ворота открывают-закрывают, строят что-то, замки чинят здесь – они, как правило, живут плохо. А живут хорошо те, кто занимаются ненужной работой – песенку какую-нибудь сбацают, книжку напишут, фильм какой-нибудь на миллиарды долларов снимут про то, как что-то грохнулось. Или еще что-нибудь в том же духе. В общем, делают массу ненужной активности. Это как-то вознаграждается. Это очень интересный, перевернутый мир получается. И поэтому не дай бог заниматься чем-то нужным – прижмут к ногтю и заставят это делать для всех. Потому что как только воду отключат или электричество – сразу найдут того, кто за это отвечает. А если что-то с психотерапией произойдет – и искать особенно не будут сразу. Со временем, может, и будут. Но тоже без особой такой нужды. Поэтому психотерапевтическая деятельность относится однозначно к области искусств. И это не только у нас отмечено, отмечено в какой-то дурацкой декларации по поводу психотерапии, которую где-то кто-то когда-то принял. И соответственно этой Женевской декларации психотерапи относится к разряду свободных профессий творческого свойства. А если она относится к разряду свободных профессий творческого свойства, то точно не относится к области медицины. Что очень важно понять. И поэтому все то, что касается игры в больничку, игры в доктора, которая для многих людей очень любима – оставьте ее тем, кто этой деятельностью занимается. Есть действительно реально доктора – и они лечат. А то, что касается нас, под словами «лечим» - мы можем использовать эти слова приблизительно также, как механик, который лечит машину. Ну так, в кавычках. С некоторым тоном издевательства. Ну конечно, вылечим. Потому что вообще то, что касается медицинского взгляда на жизнь, медицинской модели работы – она, конечно, очень ложная, очень искаженная. В частности, исходит из этого самого понятия здоровья, над которым мы уже устали смеяться, которое во Всемирной Организации Здравоохранения записано как состояние полного морального, материального, психологического и социального благополучия. Вот-вот. Ну найдите здорового человека. Уж если у него финансово благополучно все, то морально точно не благополучно. И наоборот. Поэтому то, что касается здоровья – это некоторый миф. И в этом смысле, то, что надо делать – это как-то приспособить человека к тому букету болезней, с которым он существует и с которым в могилу и уйдет. Стал бы я обращаться к врачу, который так думает? Да не стал бы я. Мне очень важно, чтобы врач хотел меня вылечить, чтобы у него были оптимистические взгляды и так далее. Поэтому мне нужна ложная и немножко дураковатая картина мира у медицинского работника, чтобы я ему мог доверять. Просто такова реальность.

Но мы-то относимся не к медицинским работникам. Слава богу, и к другим не относимся, типа работники ножа и топора. Наша деятельность – она, во-первых, не нужная, во-вторых, редко приводящая к каким-то изменениям, но позволяющая людям свои изменения сваливать на то, что это не они, а это результат работы с психотерапевтом. Потом – деятельность, в которой есть несколько добродетелей, которые в обычной жизни к таковым не относятся. Ну, скажем, одной из важных психотерапевтических добродетелей является трусость. Потому что вот уж смелость тут ни к чему совершенно. Потому что со смелостью можно действительно глупостей всяких понаделать. А лучше, прежде, чем куда-то двигаться, десять раз подумать – и потом никуда не двигаться. Вообще, когда мы работаем, есть старое психоаналитическое правило, к которому стоит возвращаться и которое я обычно говорю тем, с кем работаю в качестве клиентов. Что, пожалуйста, в течение того времени, когда мы работаем, вы ничего в своей жизни не меняйте, ради бога. Не разводитесь, не женитесь, не переходите на более оплачиваемую работу, не уходите с работы вообще. Ничего не меняйте. Вот все как-то идет, и пусть оно все так и идет. И слава богу. А мы будем разбираться, чего это оно так идет. Может, оно идет единственно возможным и самым лучшим способом, который только есть в этом мире. Потому что это вы про себя воображаете, что у вас есть какие-то перспективы, что есть какие-то таланты, что вы что-то стоящее потом сбацаете, и это кому-то понравится. А, может, в реальности ничего этого нет. И вообще, то, что у вас есть – это максимум ваших возможностей в данный момент и не дай бог вам шевельнуться там. Свалитесь с той позиции, которую заняли, да и все. Очень может быть, что никаких способностей, ничего перспективного у вас вообще-то и нет. Ну это ладно.

Вообще, конечно, наш мир очень сильно ориентирован на достижение, он весь из себя нарциссический. И очень часто, например, родители, что часто приходится видеть. Родители ребенка, у которого имеется совершенно четкое снижение интеллектуального развития. Если бы они его не долбали, что он должен все делать, то он мог бы жить и быть счастлив в этом всем. Потому что этот интеллект в наше время тоже не особенно кому нужен. Во всяком случае, богатым он никого не делал – это точно. То есть, продвижение в этой области – в области власти, в области богатства, оно происходит по другим основаниям, не относящимся к интеллектуальным характеристикам ни в коем случае, и интеллект только мешает этому. Еще больше мешает этому какая-то душевная чувствительность. Потому что в свое время, в 80-е годы, 83-й что ли, мы разрабатывали программу по реабилитации больных шизофренией. Такую, чтобы она была максимально подходящая для этого контингента. Но тогда я работал в области поведенческой терапии, а к поведенческой терапии относится когнитивная, хотя когнититвисты всячески делают вид – а мы нет, не поведенческие, - да нет, поведенческие. Все нормально, это поведенческая терапия, и все. Мы работали с тем, чтобы улучшить адаптацию человека к социальной среде. Ребята, которые наиболее подходят для этой цели – ну понятное дело, ну да, шизофрения есть, ну а у кого нету. Ну боже мой, дело житейское. А кроме того, у них есть одна особенность – это дефицит какого-то эмоционального отклика, эмпатических реакций, а с другой стороны, большой плюс – это хорошо развитое формально-логическая область. То есть, вообще то, что касается интеллектуальных действий – они очень хороши. Ну вот если их обучить, что делать и каким образом надо продвигаться, то дальше они как раз очень хорошо продвигаются. Из первой группы, в которой мы с командой решили очень сильно их адаптировать социально – основная масса полезла по социальной лестнице совершенно немеряно. Потом трое были депутатами. Тут еще помогает такая характеристика человека, как стенический дефект. То есть, когда у нас есть последующее эмоциональное, интеллектуальное снижение, уплощение личностных характеристик – это все только помогает социальному росту. Но при этом сохраняется еще очень много энергии. То есть, вот стенический дефект – это просто великолепно. Если у человека такое есть – он просто Жириновский. У него есть активность, есть цель, он продвигается вперед, когда начинает говорить – его не остановишь. Как поющего Кобзона остановить. То есть, это очень положительные, очень хорошие для социального продвижения вещи. И в этом смысле, то, что касается областей, связанных с болезнью и здоровьем, это очень-очень шаткие области. Потому что давно известны парадоксы, которыми определяется норма. Вот эта сказка про то, что в стране слепых слепой король – не король, а патология. И тогда его нужно скорее слепым сделать, чтоб как все был. И в этом смысле то, что касается разных реакций, болезненных реакций – они вполне заразительны. Например, какая заразительная вещь была паранойя в свое время. Она была не просто заразительно, она была при этом еще и запрещенная как медицинский диагноз. Ну и нормально. Никто от этого не пострадал. Просто в один прекрасный день одному знатному психиатру пришла в голову идея всерьез продиагностировать главу государства, который его пригласил с тем, чтобы посоветоваться по поводу того, что временами плохо себя чувствует. Ну вот он всерьез и продиагностировал. А потом неожиданно умер на следующий день. Ну бывает такое, если что-то неправильно делаешь с главой государства. И после этого из отечественной классификации болезней диагноз «паранойя» был выброшен. И нормально – никто от этого не пострадал абсолютно, никаких проблем с этим не было. А мог бы быть еще один диагноз выброшен. А могли бы быть и все выброшены, как в гитлеровской Германии. Ну как – психические больные, это кто? Те, кто портит наш генофонд. Значит, надо их уничтожать. Ну и ладно – и уничтожили. Но результаты-то как раз плохие. Американцы тоже хотели так сделать в свое время, но перед тем, как делать, они поручили сенатское расследование, исследование на эту тему и провели обследование тех детей, у которых двое родителей больны шизофренией. И выяснили – что да, действительно, 33% из них – шизофреники, находятся в клиниках, просто не вопрос. 33% - вполне нормально адаптированные, обычные люди, безо всяких выдающихся вещей. А 33% составляют национальную интеллектуальную элиту, и элиту в области искусства. Опаньки. Вот возьмем так, вырежем шизофреников, и что дальше делать? Откуда эту элиту брать? Поэтому притормозили всю эту историю. Потому что кажется внешне радужным, то, что представляется нам каким-то идеалом – на деле человек начинает двигаться, достигает чего-то, и оказывается, что это отнюдь не идеал, а совсем наоборот, бесконечная задница, в которой он оказался в результате долгих-долгих поисков. Наконец добившись, наконец получив какое-то место, наконец куда-то продвинувшись. Но в общем, это тоже тепленькое местечко, там можно как-то устроиться. И лучше всего там устраиваться тем людям, которые относятся к пограничным сосункам. Ну ладно, это я уже в другую область въеду. Не буду пока говорить по поводу пищевой классификации людей, это книга Фрица Перлза «Эго, голод и агрессия», вторая часть, описание классификации характеров в зависимости от того, фиксации на каком времени развития пищевой потребности произошла у данного человека. В отношении ядерных понятий гештальт-терапии, ядерных в том смысле, что они относятся к ядру, к какому-то мировоззрению, посредством которого можно глядеть на окружающий мир и как-то более или менее сохранять свою стабильность. Потому что это как раз ужасно сложно – сохранять свою стабильность. Это то, что касается второй книжки, основное название которой было «Возбуждение и рост человеческой личности». Если мы зацепимся только хотя бы за одно название вот этой книжки, то еще одна важная идея, которая относится к области гештальт-подхода – это про то, что рост человеческой личности… а мы в нашей жизни осуждены на развитие. Просто потому, что это такая страна, как в "Алисе" описана, где стоять на месте невозможно. Если хочешь оставаться на месте, то нужно куда-то бежать. Вот это приблизительно то, что касается нашей жизни. И мы, к сожалению, совершенно не можем остаться на месте. Потому что меняется или что-то вокруг или мы сами. Все вокруг очень неустойчиво, изменчиво. И в этом смысле, то, что касается источника нашего изменения – это вот это самое возбуждение. Вчера я уже отчасти говорил по поводу того, что такое человек в этой картине мира. Это получается симбиоз того, что относится к психике, того, что относится к личности как феномену поля. И в этом смысле, - это феномен, который относится к другой реальности, не к физической реальности, а к реальности поля, которая во многом социальна. И с другой стороны, то, что у нас есть- это какой-то биологический субстрат, которым этот феномен поля пытается как-то овладеть. Если удается овладеть – нормально. То есть, если удается управлять этим хозяйством – случилось счастье. И для биологического хозяйства, и для феномена поля под названием Данила Хломов. А если не удается это все совместить по-человечески – вот тут и начинаются всякие сложности. Психосоматические разные вещи. Потому что то, что касается энергии, которая есть у этой обезьяны – ее существенно больше, чем то, как мы можем употребить. Потому что если мы посмотрим на этих самых наших предков, но такое время на месте они не сидят, а двигаются, лазят, и в дождь пришлось бы под кустом скрываться, и так далее. В общем, количество энергии, которые вырабатывает организм, существенно больше, чем то, которое в реальности мы физически употребляем. Соответственно, если у нас есть это возбуждение, то дальше мы оказываемся перед выбором, а что же с этим делать. И каким образом с этим возбуждением справляться. Вот мы и справляемся с ним. И если говорить в этой логике, то нам не нужны те цели, которые мы достигаем, нам нужно куда-то употребить вот это возбуждение, чтобы оно не принесло нам вреда. Потому что если мы его совсем останавливаем, оставляем внутри организма, то оно постепенно начинает что-то расшатывать. Просто потому, что внутри его оставлять нельзя. Ну конечно можно перевести его в дикое возбуждение, но зачем бы это понадобилось. И в этом смысле, когда у нас появляется возбуждение, то оно как-то останавливается. И мы его останавливаем в разных местах. У каждого есть свои, наиболее любимые зоны остановки этого самого возбуждения. Например, такая зона остановки как тревога. Тревога – это остановленное возбуждение. То есть, на самом деле, меня что-то беспокоит, но я стараюсь на эту тему особенно не задумываться и пытаюсь внутри себя это не заметить. Но только чувствую себя беспокойно, тревожно. Что-то у меня руки-ноги двигаются или наоборот, задеревенели. Или еще что-нибудь такое же. Или у меня нарушается определенным образом физиологическая зависимость работы разных органов или еще что-то такое же возникает. То, что касается тревоги – это в больших количествах неприятное состояние. Некоторое количество тревоги необходимо для того, чтобы быть достаточно ориентированным в окружающих. А вот то, что касается избытка тревоги – с этим часто бывает трудно разбираться. И люди, которые удерживаются в этом плане – как раз и остаются тревожными личностями. В некоторых случаях люди обучаются не замечать то, что у них много тревоги. Причем, настолько много, что она почти доходит до уровня ужаса. Вот я уже упоминал больных шизофренией – там именно такая картинка. То есть, когда физически, по всем физическим реакциям – человек находится в состоянии ужаса. Если мы обратимся к дремучим классикам, к тому же Кречмеру, про строение тела и характера – то у больных шизофренией два типа строения тела. Один тип – это астенический – когда от этого напряжения мышцы постоянно истощаются. Либо атлетический, потому что постоянное напряжение производит тот же самый эффект, как тренировки Шварценеггера. И другая группа этих пациентов выглядит просто очень круто. Потому что мышцы напряжены все время. Такой бесплатный культуризм.

Но потом все-таки возбуждение у нас как-то движется дальше. И дальше у него есть очень много остановок на всем пути. А путь какой? Этот путь называется цикл контакта. То есть, от начала возникновения возбуждения до его реализации и выхода из этой реализации. То есть, для того, чтобы что-то получить, что-то сделать. И вот на этом пути мы можем останавливать возбуждение в разных-разных точках. И остановленное возбуждение может останавливаться, например, на уровне страха. И тогда любимой эмоцией человека является страх, а он сам является, скорее, фобической личностью, которая склонна бояться одного, другого, третьего. Да чего угодно. Темноты, змей, шакалов, грозы, соседей, болезней, и так далее. Просто это самая любимая остановка этого поезда, на которой он обычно и выходит. Выходит и находится там. И проводит там основную массу времени. Ну, в общем, основную массу жизни. Может сесть в поезд и поехать дальше - попадет на какую-то другую станцию.

Другая станция, которая для многих людей оказывается очень удобной – это станция стыда. Вот тоже любимая избегаемая эмоция. Потому что стыд – это тоже самое, тоже самое остановленное возбуждение. То есть, движется у нас куда-то возбуждение, а мы его останавливаем, а его достаточно много, и вот нам неловко, стыдно и так далее. Такой безобидный пример – это приезд в какую-то другую страну, языка которой не знаешь и хочешь что-то купить-спросить, и есть возбуждение к тому, чтобы это сделать, и одновременно ты его и останавливаешь, начинаешь как-то беспокоиться по дороге, чтобы спрашивать продавца о чем-то или еще куда-то двигаться.

Или остановленное возбуждение в форме разных вариантов агрессии. Как говорил один из моих учителей, а кроме гештальта, я еще в других программах обучался, потому что было интересно посмотреть, а что было другого. Вот Гай Пети – психосинтетик из Новой Зеландии, доктор, который лет 30 работал как врач, а потом обнаружил, что это занятие вполне бесперспективное, работать как семейный врач, потому что по его наблюдениям, основная масса тех соматических болезней, с которыми он имел дело, были связаны с тем, что человек не мог разрядить агрессивность, не мог кого-то за что-то простить и дальше реализовывал это наказание или в адрес другого, или в адрес себя, и так далее. И он эту идею развивал. Так вот как он говорил – адреналин не бывает плохой или хороший, о нем не написано, для чего он. То есть, та энергия, которая используется в крайней агрессии – это та же самая энергия, которая используется и в других проявлениях. Например, в состоянии любви. Ничем не отличается. И в этом смысле, из любви в ненависть переключиться – да запросто, из любви в ненависть – просто на щелчок. То есть, это просто наша придурь, что мы так воспринимаем другого человека таким образом или другим. Ну, например, часть людей предпочитает агрессию открыто не переживать, а переживать скуку. Скука – это тоже самое, это очень хороший ресурс. Почему-то люди считают скуку плохим переживанием и стараются избегать, и причем культурно плохим, вроде это такое заявление другому человеку вполне агрессивное о том, что то, что он делает, меня злит. Но другое дело, что про злость говорить открыто трудно, а проще говорить про скуку. Или можно переживать злость как растерянность. Часть людей предпочитают таким способом. Ой, да я ничего не понимаю. Тоже хороший способ избежать. То есть, вариантов переживания агрессии довольно много, и это очень интересная вещь, тем более, что действительно, с точки зрения гештальт-подхода, обращаясь к вчерашней лекции, я уже говорил, что гештальт-подход аморален. То есть, агрессия – это не плохо. Это не что-то, от чего нужно избавляться. И агрессивный человек – это не плохой человек. С точки зрения гештальт-подхода, это потенциально очень полезный человек. То есть, как раз тот человек, у которого есть энергия. Только вся штука, чтобы ее употребить куда-то по делу. Потому что если мы обращаемся опять-таки к книге «Эго, голод и агрессия», то вообще мы находим 4 типа агрессии. Ну, чтобы вам не забивать голову, давайте сведем их до 2 типов. Иначе там сильно путаться придется.

Один тип этой агрессии – это аннигиляционный. То есть, тот, который предназначен для разрушения, и все. А второй тип – это тип биологический. Аннигиляционная агрессия направлена на то, чтобы что-то уничтожить. И метафорически ее можно сравнить с разъедающей жидкостью у жука, например у лесного клопа, который ее выделяет. Который отпугивает, уничтожает, разъедает. Дело не в том, что клоп плохой. А жидкость у него выделяется по двум причинам – либо от страха, либо от того, что ее много скопилось. Потому что если ее скапливается очень много, то она начинает его же самого разъедать. А зачем бы это понадобилось. Поэтому если вы находитесь в какой-то пугающей ситуации, у вас включается выделение этой самой аннигиляционной агрессии. А единственное назначение этой аннигиляционной агрессии – что-то разрушить. Если у вас работа связана с тем, что вы постоянно испытываете страх, например, обеспечиваете перевозки на самолете, работаете в качестве стюардессы, или пилота, или штурмана. Вообще-то, по уму мы знаем, что этот транспорт безопаснее, чем автомобиль. Но вот эта обезьяна про такое не знает. И когда почва из-под ног уходит, то естественная реакция – страх. И понятное, что в течение всего полета мы, в том числе и пассажиры, испытываем эту самую ситуацию, когда у нас избыток аннигиляционной агрессии. Или, скажем, еще один случай, когда образуется избыток аннигиляционной агрессии. Вот долго-долго собирался, потом иду плановую операцию делать. Наркоз, все нормально, я все знаю. Я-то знаю. Но обезьяне разницы особой нет. И реакцииобезьяны на то, что ее режут – вполне ужасненькие. И поэтому потом, когда выходишь из этого состояния, то, во-первых, трудно с благодарностью. То есть, теоретически-то знаешь, что человек тебе помог, но вообще поблагодарить очень сложно. И еще масса всяких вещей нарушается. Нельзя нормально что-то читать, нельзя нормально общаться. В течение некоторого времени идет хвост. Потому что тот страх, который был, все равно выделяется и что-то разрушает, все равно что-то будет разрушено. Тоже самое относится к людям, которые попали в какие-то критические ситуации. Например, в заложники. Всех освободили, и все воображают, что они такие счастливые. И еще одна идиотская идея – всем их любить и возить по всяким курортам, вот вы наши. Ну это просто анекдот какой-то. То есть, если бы я хотел этих людей мучить, то мучил бы именно таким способом. На это им остается только одно с их стороны – это реализовывать эту агрессию в форме капризов, что это не подходит, это не подходит, пугаться тех, кто им наносит добро и причиняет ласку и так далее. То есть, абсолютный идиотизм. И тоже еще психологи, как затычки, которые должны ходить и говорить – как все хорошо, как все прекрасно. Очень интересное представление о психологах, просто злость берет.

Если вы эту аннигиляционную агрессию никуда не дели, стараетесь быть полезными. Или у вас нет другого выхода, вы находитесь, например, в своей семье, где, конечно, никому не хочется вреда причинять. Ну, вы можете ее сдерживать, но тогда эта кислота разъест вас. То есть, разъест какие-то физиологические связи в организме. Просто потому, что единственная задача – разрушать. Что разрушать? Да все, что угодно. Разрушать какие-то нормальные физиологические цепочки в организме, разрушать отношения с окружающими людьми, разрушать восприятие. Например, невозможно сосредоточиться, даже новости до конца посмотреть. разрушать понимание того текста, который вы прочитаете. Разрушать в тяжелых случаях просто сознание. То есть, от избытка аннигиляционной агрессии люди действительно теряют сознание. Потому что оно точно так же распадается на кусочки, разрушается. Поэтому то, что касается аннигиляционной агрессии – это очень важно отслеживать. То есть, это зоны страха, и особенно, если человек не замечает их. И в этом смысле, моя обязанность как психотерапевта – это как-то затормозить человека в том случае, если он хочет кинуться вперед, совершенно не заметив своего страха. Это бывает достаточно часто. Вот пришел человек на прием и прямо сразу хочет решить что-то немедленно, как можно быстрее. Но вообще ему надо выяснить, кто я такой. Мне надо выяснить, кто он такой. И мне это вполне небезопасно. И когда человек говорит – вот я вам доверяю и готов рассказать все, то я в ответ на это испытываю страх, потому что я не все готов от него услышать. А лучше все-таки, чтобы он поосторожнее. А наш мир все время подгоняет, что скорее, скорее, что нужно продвигаться, главное – это результат. И в этом смысле, результат – это такая морковка. Ну какой результат. Результат один. Или закопают, или сожгут. Два варианта. А какой еще результат? Все остальное – это промежуточные результаты. То есть, в какой-то момент что-то получил – ну и что. Характерный пример – это пример с известными депрессиями после защиты диссертации. Ну вот, человек столько времени потратил, положил, сделал – и что? А ничего. И все. В течение какого-то времени сделал, получил – ну молодец, поздравили – привет. Ничего не изменилось ни снаружи, ни внутри. Ничего не прибавилось, не убавилось. Ладно, кандидатские – полбеды. Докторские – еще хуже. Там уже точно годичная депрессия обеспечена. То есть что произошло – да ничего. Висела морковка перед носом у осла, решили его порадовать и дали ему съесть морковь. Нет морковки. И весь тот вид, вся та перспектива, которая радовала много-много лет, исчезла. Ничего радостного.

Дальше то, что касается дальнейшей остановки переживания. Это очень важный момент. Это момент связанный еще с одной ядерной идеей гештальт-подхода, а именно, идея о творческом приспособлении. То есть, о том, что я меняюсь, и меняется окружающее. А тем не менее, очень много важного находится в этом окружающем, в этой реальности. И для того, чтобы мне это оттуда получить, нужно приспосабливаться. И как раз отсюда этот самый термин «творческое приспособление». У кого-то эти запасы творческого приспособления побольше, у кого-то поменьше. Но в любом случае, то, что называется неврозом, изначально обозначалось как нарушение творческого приспособления. И тогда, чтобы как-то вернуться в хорошее состояние, надо восстановить возможности, восстановить способность человека к творческому приспособлению. А как ее восстановить? Ну вообще-то не за счет того, что предлагать свои замечательные идеи. Потому что вообще это мои идеи. И они точно могут не подойти для другого человека в его конкретной ситуации. Для того, чтобы советовать, нужно слишком долго исследовать всю эту ситуацию. И вполне возможно, что то решение, которое является для меня каким-то подходящим, оказывается для другого человека довольно сильно меняющим его жизнь или прекращающим его жизнь. Но вообще все равно всегда мы учимся на своих ошибках. Конечно, есть сказ о том, что хорошо бы учиться на чужих ошибках, но вообще всегда на каких-то своих. А тут еще есть одна особенность, что никогда не знаешь – это ошибка или не ошибка, то, что произошло. Просто если довольно долго работаешь с людьми, то у людей есть такая особенность, что они умирают разными способами. И клиенты тоже умирают. И когда с этим сталкиваешься, это очень болезненная ситуация для психотерапевта. Потому что в какой-то степени психотерапевт является каким-то воплощением родительских фигур такими, какими хотел бы их видеть клиент. И поэтому реакция тоже такая же – довольно сильная эмоциональная включенность в жизнь клиента.

И такая история, которая объединяет много тем, которая произошла с одной моей клиенткой довольно много лет назад, уж лет 12 назад, наверное. Мы с ней работали довольно долгое время. Она пришла в таком состоянии, когда жизненная ситуация оказывалась для нее очень неприятной и тяжелой. То состояние больше всего могло быть диагностировано как депрессивное развитие личности, депрессивный характер. И в этом смысле, опять-таки, депрессия – это не что-то там, откуда-то прилетело. Депрессия – это давление. А кто кого подавляет? Я сам себя подавляю. И в этом смысле, у депрессивного человека потенциально очень много энергии как раз. Огромное количество. Потому что действительно, если вы сталкиваетесь с депрессией именно этого типа, невротическим или депрессивным развитием личности, то человек сам себя подавляет. А представляете, какая это работа – 24 часа в сутки без выходных и без всяких подарков. Без отпусков, без всего. С этой гипотезой мы и начали как-то работать с тем, чтобы понемножку распутать. Но, вообще говоря, опять-таки, сноска. Одной из особенностей работы с людьми, которые себя как-то подавляют, является следующее. Вроде мы ожидаем, что перестанет человек себя подавлять – и все будет прекрасно. Ну вот другой вариант – это работа, которая была в клинике с депрессивными пациентками. Вроде такая вся принцесса, такая нежная и молчит все больше и сидит, потупив глаза. Но потом начинаем работать, и она превращается в такую злобную суку, что все окружающие в течение следующего года говорят – а зачем мы стали это делать. Вообще, куда двигали. Было такое прелестное существо с отличными манерами, а тут просто мерзость какая-то. Но потом и этот период проходит, и как-то все нормализуется. В отношении той женщины, с которой мы работали не в клинике, а в условиях индивидуальной терапии – ей уже 35 лет было, по-моему. Она, наконец, бросила ту работу, которая ей денег не давала, перешла на другую, которая стала финансово выгодна, перестала себя в этом подавлять, она, наконец, доделала, защитила диссертацию. Она предъявила результаты своих исследований, она филолог была, и результаты получили отклик большой. Стала ездить по всяким международным мероприятиям. Ну и один раз буквально на второй год после защиты поехала на какой-то международное мероприятие, и такси по дороге в Шереметьево въехало в столб, и она погибла. Оно вроде бы и ничего. А с другой стороны, сидела бы она такая печальная придавленная в своем НИИ за 50 долларов, и никогда бы она в то такси не села. Никаких перспектив бы не было. Поэтому часто и делаем что-то хорошее, а к чему приведет это хорошее – порой очень нужно думать. А с другой стороны, это жизнь. И кто знает, как это может организоваться. Является ли это хорошим или плохим? Не знаю. Знаю только то, что касается агрессии и то, что касается энергии – к этому нужно быть довольно внимательным. И не осуждать сразу по-бытовому агрессивность человека, которую я вижу, а пытаться осторожнее с этим обращаться. Больше заметить. То есть, если кто-то ругает меня за то, что я много всяких «ме», «бе» на лекции говорю или еще что-то такое, то вообще за этим стоит следующее – это некоторый его позитивный настрой по отношению ко мне, который выражается в идеализации меня, представляя, что моя речь будет прекрасной и без этих самых «ме», «бе», без запинок всяких. И поэтому за агрессией стоит на самом деле какая-то вера позитивная. Это очень часто то, что касается внешнего восприятия агрессивного – за этим лежит что-то другое.

Дальше. То, что меня просили сказать на тренерском сборе, потому что это оказывается такая часть, которая оказывается совершенно невыяснена. Это про чувства. Давайте несколько формулировок, которые к чувствам имеют важное отношение. Во-первых, чувство - это остановленное действие. То есть, иначе говоря, скажем, переживание злости – это драка, агрессия. Но вообще говоря, мы учимся останавливаться и не реализовывать сразу агрессивный импульс, а чувствовать его как злость по отношению к кому-то. И в этом смысле, чувства эволюционно более полезны для творческого приспособления, чем немедленное выражение. И поэтому как раз в работе психотерапевта очень полезно находить те чувства, которые есть. Потому что это зачатки какого-то цивилизованного обращения с реакциями. То есть с тем, чтобы наша жизнь не была каким-то немедленным отреагированием. Возник какой-то стимул, а мы сразу на него реагируем. А с тем, чтобы у нас было некоторое время, некоторый зазор для того, чтобы построить поведение более разумно. Итак, чувство – это остановленное действие.

Дальше. То, что касается выводов. Первый вывод. Если человек действует, то спрашивать его о чувствах бессмысленно. Ну, например, если кто-то занимается любовью, а мы его спрашиваем, любишь ты меня или нет… в лучшем случае, можно получить автоматический ответ. Но то, что он чувством не будет наполнен – это точно. Потому что что тут любить – заниматься надо. То же самое про злость. Если человек борется, но нет злости, то она вот и реализуется. Какая тут злость. Злость – это мы его останавливаем и на самом деле говорим, что ты прекрати любовью заниматься или ты прекрати драться, и так далее. То есть, в общем, прекрати что-то делать. И поэтому если я как психотерапевт спрашиваю человека, который реально кого-то ругает по поводу его чувств – а что спрашивать, и так видно, вот он реализует. Другое дело, если я обнаруживаю какое-то напряжение. Вот из напряжения может вырасти чувство, потому что вот это физическое напряжение – это действительно способ остановить какое-то действие, и тогда оно и превращается в переживании е какого-то чувства.

Дальше. По поводу эмоций, чувств, состояний. У нас есть аутистические чувства, эмоции, аффекты, как их назвать лучше, даже не знаю. Они относятся к младенческому состоянию, и там подразумевается, что другого человека просто нет. Например, таким чувством является чувство ужаса. Вообще, если человек испытывает ужас, то рядом никого нет. И поэтому если я проявляюсь как психотерапевт в этот момент в отношении клиента в тот момент, когда он рассказывает про свой ужас, то я выдергиваю его из этого чувства. Потому что оно аутистическое и ни к кому не направлено. Также, как чувство удовлетворения. Также, как чувство радости. Вот сначала его нужно испытать, а уж потом – делиться. Радость младенца – понятно от чего, от того, что я избавился от чего-то ненужного. Прокакался, описался младенец – вот и хорошо. И поэтому радость достигается путем избавления от чего-то. Держал-держал на душе какой-то груз, никому не рассказывал, рассказал – вот и радость, облегчение. Если я, наоборот, что-то поглощаю, то от этого бывает удовлетворение. И очень часто люди путают действия. Например, стараются получить радость от покупки. Невозможно. А покупкой можно только удовлетвориться. Радость можно получить от потраченных денег. Деньги выкинул – тут радость. И наоборот, затратив какие-то деньги, невозможно удовлетвориться, что-то нужно получить. Для удовлетворения это должно быть получение какое-то. И тем не менее, все эти чувства – это аутистические переживания. И тогда как терапевт я в этом смысле отдыхаю. Просто слежу за тем, как эти чувства протекают у человека, и как он пытается приспособиться к окружающей действительности.

То, что касается следующего спектра чувств – это чувства, связанные с приближением и удалением, очень важные. Это те чувства, которые во многом определяют нашу дистанцию. Из области социальной психологии – действительно было установлено, что дистанция определяется двумя страхами, страх приближения и страх удаления. И в идеале мы находимся друг от друга на такой дистанции, когда нам дальше приближаться уже страшновато, а расходиться тоже жалко. Вот на такой дистанции мы и находимся друг от друга. Но в некоторых случаях мы пытаемся, исходя из того, что другому человеку удобно более близкая дистанция или удобна более далекая, начинаем терпеть постоянное некоторое давление. Либо связанное со страхом чрезмерной близости, либо связанное со страхом того, что я могу быть отброшен, я оказываюсь слишком далеко. Ну что ж, бывает, что мы так и организуем, бывает, что мы так и устраиваем нашу жизнь.

Потом то, что касается чувств уже следующего уровня – это чувства, которые подразумевают уже некоторую игру. Потому что в диадных чувствах есть два человека – то есть, я и другой. А вот в следующих, то есть в триадных – это уже некоторая игра. То есть, там подразумевается, что есть еще кто-то третий. Или чувство вины. Возможно, что этот третий – это моя осуждающая позиция. Но все равно есть триада. И вот в отношении стыда. Когда есть я, есть какое-то мое действие, которое является новым или очень сильно нарушающим, рискованным для творческого приспособления. Например, шел по дороге где-то в парке – надо бы пописать. Туалета не видно. Значит, что делать. Отхожу в сторону. Как это реально была такая ситуация. Город Керчь. В какой-то ближайший туалет очередь очень большая, и надо куда-то деваться. Отходишь в темный переулок и вдруг видишь – впереди люди идут. Большое напряжение, что это они идут. А потом эти люди подходят к стеночке и начинают на нее писать. Ну тут облегчение. То есть это еще один пункт про то, как стыд лечится близостью. То есть, если у других есть такие же сложности, проблемы, если другим так же непросто приспособиться к этой жизни, то это давление стыда как-то уменьшается. И тогда мы становимся не противниками, а просто людьми, которые пытаются справиться с чем-то, что очень сложно. А справиться нам точно приходиться. Нам приходиться справляться, например, с такой мрачной вещью, как то, как проживать, иметь отношения постоянные с другим человеком. Потому что окружающее развивается, я развиваюсь, и другой человек развивается. И масса каких-то ситуаций очень сложных и постыдных. И в этом смысле, совершенно неудивительно, когда человек живет один – это настолько естественно, просто, и вот тут уж никаких проблем. А вот удивительно, когда люди вместе удерживаются, несмотря ни на что, да еще долгое время. Вот это вот удивительное событие. Надо же как бывает. Совершенно неудивительно рассориться, расстаться, совершенно неудивительно, что там дети выросли и разъехались. Или наоборот, остались и мучаются. А вот так, чтобы как-то остаться в отношениях и при этом не очень мучиться – ужасно сложная задача. И в процессе решения этой задачи мы постоянно сталкиваемся то со злостью, то со стыдом, то с виной. В общем, со всякими этими триадными чувствами. И очень важно понять, что они – не только наши чувства, а вообще всех. Что до сих пор какого-то удовлетворительного решения, как людям жить вместе, например… ну еще ладно, мужчинам с мужчинами и женщинам с женщинами – это еще как-то понятно. А как, например, мужчине с женщиной жить и наоборот – это мрак. Как это лучше организовывать. Очень сложное занятие, к которому приходится приспосабливаться с одной стороны и с другой все время. И в этом смысле, если кому удается – это отлично.

И, пожалуй, то, что касается чувств. Вообще говоря, то, что относится к классификации чувств – это очень мрачное занятие. И даже самые ведущие специалисты в этой области. Ну, например, книжка такая есть у Изарда «Психология эмоций». Если кто-то обучался, наверное, на эту книжку попадали в свое время. Но там в списке, в конце, много чувств, которые мы знаем как чувства – они туда не вошли. Несмотря на то, что составлял специалист, всю жизнь положил на то, чтобы заниматься. Я уж не помню всего списка, но такого чувства, как чувство благодарности, у него там нет. Как-то вот не обнаружили. А на самом деле есть, и очень важное, и существенное. Поэтому никакого исчерпывающего объяснения, никакой научной такой основы, которая помогла бы в этом разобраться, нет. Есть некоторая систематика, и она позволяет немного лучше себя понять. Да и все. А решить этот вопрос точно не удается. А вот исследовать себя в том, какие чувства есть – это очень важно. Потому что очень часто мы одно чувство принимаем а другое, путаемся. Они у нас уже изменились, а я пытаюсь удерживаться в предыдущем. То есть, потому что про себя я решил, что я такой. Ну, например, считаю себя мстительным каким-нибудь, злобным или еще что-то и пытаюсь удержать эти чувства. А они меняются. Потому что чувства - это тоже процесс. Это не то, что памятник. А вот я этого человека ненавижу. Встречаюсь – да нет, ни черта не ненавижу. И даже и не не люблю. Что удивительно. Казалось бы, можно было бы пройти. А уже другое. Уже я изменился, уже этот человек изменился. Например, от нашей организации, изначально Московского Гештальт Института отщеплялись другие организации. Потом, естественно, был период взаимных обид, напряжений. Потом встречаемся – да нет. Нет этих ни обид, ни напряжения. Мало того, из массы других людей эти люди-то как раз друг друга понимают лучше. Потому что – да, были вместе. Потом рассорились. А потом опять встретились. И в этом смысле, это такая, вполне человеческая, реальная перспектива. То есть, не бывает такого, что фашисты гады, и Германию надо стереть с лица земли. Мало того, именно сейчас в европейской ситуации именно немцы лучше других понимают, что тут такое произошло и какие чувства бывают. И в свое время у нас здесь программа была, по которой мы приглашали сюда группы немцев, занимающихся гештальт-подготовкой, и у нас были люди. И вот одной из тем было действительно обсуждение к войне, к тому, что произошло, что было. И немцы точно лучше понимали, чем американцы оказавшиеся, еще кто-то. Потому что враги-враги, а в результате этого оказываются ближе. Правда вот не знаю, я тут вспоминаю, что Лена Петрова противопоставляла в этом смысле все время Питер и Москву. Что в Питере, если драка, то после этого нужно ссориться навсегда. А в Москве наиболее типичный способ отношений – это встретились, подрались, а потом и подружились, понятное дело. То есть, через какой-то конфликт. То, что касается работы в группах – часто это так и бывает. И сейчас первые три дня – это стадия подготовки. Потом, может сегодня, может на следующей трехдневке, но какие-то драки будут возникать. А у кого-то они уже возникают. А потом через них как-то и выясняется, что за отношения происходят между людьми в группе, между терапевтом и клиентом, и так далее. Ну что делать. В этом смысле, московский способ – он такой, пореалистичнее будет, наверное. Спасибо за внимание!


 

Лекция о диффузии идентичности и эдипальном комплексе (Даниил Хломов). Большой Азовский Интенсив-2007.

После вчерашнего вечернего обсуждения та тематика лекции, которая должна быть сегодня, оказалась какой-то очень замороченной, но попробуем вместе все это как-то свести. Может быть, сложится что-то удобоваримое. Потому что там было несколько вещей, на которые стоило бы обратить внимание.

Одна из них – это то, что касается вот этой самой противоположности - диффузии идентичности и интеграции, идентичности. Вообще, развитие человека, да и не только развитие, а все существование происходит в соответствии с некоторым расщеплением, разделением, отделением каких-то частей и потом последующей интеграцией. Ну, например, если я собираюсь здесь прочитать лекцию и думаю об этом у себя в номере, я думаю об этом как-то одним способом. Когда я взял микрофон, смотрю на вас, то это совершенно другие ощущения, потому что как я фантазирую себе – у меня нет зрительных стимулов, у меня нет слуховых стимулов таких. Я не слышу, как вы шевелитесь, и так далее. Теперь вместо моих фантазий есть какие-то реальные стимулы. То есть, есть реальная ситуация. И тогда наступает вот это самое расщепление. Потому что в фантазии было одно, а в реальности стало другое. Тоже самое возникает в чем угодно. Даже если я собрался с утра кофе выпить со сливками. Сделал кофе. Опять-таки в моих фантазиях вкус сначала один, а потом, когда задействованы периферические рецепторы, то вкус точно другой. Потому что там включается еще много чего. То есть, включается состояние организма, включается масса дополнительных всяких факторов. И вот этот другой вкус, он никогда не соответствует тому, который я себе нафантазировал. Поэтому любой контакт начинается с расщепления. И в этом смысле расщепление является некоторой такой основной функцией. Расщепление и последующая интеграция, потому что потом я как-то привыкаю к тому, что это такой вкус кофе, и он мне может нравится, когда я синтегрировался. При этом происходит некоторая интеграция. То есть, у меня есть ощущение, что я пью кофе. Хотел его выпить – вот я его пью, и что-то осуществляется. Если сливки в этом кофе взяли да и свернулись, то после того, как я проверяю на вкус, что-то мне там не нравится, и я могу каким-то образом постараться изменить ситуацию. То есть, дальше мне уже нравится или не нравится. Но сначала всегда возникает некоторый дискомфорт, связанный с расщеплением.

Точно также происходит в отношении контактов с другим человеком. То есть, на расстоянии мы можем чего-то себе нафантазировать там о том, какой этот другой человек прекрасный и как у нас с ним все получится. Ну, например, если это люди, находящиеся в каких-то хоть сколько-нибудь длительных отношениях. Ну, например, клиент и терапевт. Или, например, человек, с которым хочется подружиться. Или, например, кто-то еще, по поводу кого у нас могут быть довольно большие воспоминания и фантазии. А воспоминания – это те же самые фантазии. Потому что когда мы вспоминаем, мы просто по следам, которые у нас остаются, пытаемся восстановить что-то. Восстановить картинку. И поэтому в этой картинке всегда есть некоторая ложь. То есть, всегда есть некоторая иллюзия. Ну я не знаю, вы возвращались в какие-то старые места, в которых не были много-много лет? Вот возвращаешься, и в фантазиях нарисовано, что гора там огромная, что это что-то теплое, что это вот прекрасное. Возвращаешься – да нет, гора не такая огромная, и тут как-то не очень теплое. В общем, и не очень холодно, нормально как-то. То есть, воспоминания являются некоторым продуктом, аналогичным фантазиям. И в этом смысле, если мы встречаемся с человеком, с которым у нас большой путь, мы вместе там лет 20 прожили, 30, то все равно, когда мы реально встречаемся с этим человеком, то это еще сложнее, потому что он тоже другой. Потому что в наших фантазиях мы что-то приукрасили, что-то изменили, что-то наоборот ухудшили. В любом случае, нам нужно преодолевать некоторое расщепление.

Расщепление очень обижает. Потому что, конечно, хотелось бы, чтобы фантазии так и осуществлялись, как они себе прикинуты, нафантазированы. А что делать с людьми, с которыми у нас самый длительный такой опыт отношений, например с родительскими фигурами? С ними практически всегда получается что-то не то. Вроде даже в хороших очень отношениях нафантазировали, как прекрасно встретиться. Ну, в общем, через полчаса уже как-то напряг возник. Довольно обычная такая картинка. Про превращение каких-то прекрасных изначально отношений в отношения довольно сложные. Ну и как тогда быть? Люди, которые долгое время друг с другом, они знают, что надо отодвинуться на какое-то время, потом опять как-то повторить попытку. Потому что то, что касается отношений между людьми, очень важная вещь, которая позволяет регулировать – это дистанция. Дистанция нужна в отношении со всеми. Потому что если нет дистанции, то меня тогда съели. А это не очень приятное впечатление. Или я кого-то съел. Тоже, в общем, не особенно к чему.

Поэтому то, что касается дистанции – это важная вещь. И то, что дистанция эта оказывается непостоянна, она то ближе становится, то дальше. Потом ближе опять, потом опять дальше. Это в любом случае некоторый танец. И в этом танце мы как-то удерживаемся. И для того, чтобы удерживаться в этом танце, еще он должен проделываться с определенной скоростью вот этих приближений-отдалений, которые удобны для меня с тем, чтобы синтегрироваться. Чтобы почувствовать себя в том месте, где я нахожусь. Для того, чтобы мне синтегрироваться здесь, почувствовать, где я нахожусь, мне нужно объединить и зрительные, слуховые, и тактильные всякие переживания, обонятельные. И таким образом я могу себя как-то заметить, понять, синтегрироваться вот в этом месте. У некоторых людей этот процесс проходит быстро. У некоторых – медленно. И в этом смысле, если оказываются связаны человек, который быстро интегрируется и человек, который медленно интегрируется, то тогда кому-то из них не повезло. Потому что тому, кто помедленнее – ему нужно побольше времени обязательно. А быстрый уже убежал вперед. Ну опять-таки, эта способность - не то, чтобы она постоянна. Она зависит от времени суток, она зависит от нашего физического состояния. И в этом смысле, если состояние физическое, например, ослабленное – больше времени нужно для того, чтобы опять себя обнаружить. Ну а потом снова разъединиться на отдельные части. Поэтому вот этот процесс интеграции, какая-то способность человека оставаться целостным, ну и оставаться, в частности, именно таким, единственным. Тем, кто только один такой.

И с этим связана еще одна потребность очень интересная – это потребность в единственности. Потому что, в принципе, это некоторая физическая реальность. Я только один у себя есть. То есть, только одним телом я владею, одной ситуацией жизненной, одной жизнью. Это просто некоторая такая физическая реальность. То есть, чтобы эта физическая реальность стала менее болезненной в переживаниях, нужно ее как-то спроецировать. Нужно, чтобы кто-то снаружи поддерживал вот эту мою единственность. Ну и как же тогда быть? Ну, находятся такие люди, для которых я оказываюсь единственным. Конечно, в этом смысле родители хороши, правда там осложняется ситуация братьями и сестрами, но все равно среди них как-то являюсь единственным. Затем такую функцию могут начать нести жены, мужья. Чтобы точно был единственным. А то – как же так? Кто-то же снаружи должен поддерживать вот эту мою единственность. Потом дети. Ну у детей вот тоже – единственный. И если эта единственность вызывает очень агрессивные чувства. Ну например, когда, скажем… Ну один из таких воспитательных приемов, которые бывают у родителей, мам, пап по отношению к детям. Что вот –посмотри, какой вот Вася, Петя, какая Оля вот хорошая. Это вызывает много сдержанной ярости. Сдержанной или несдержанной у ребенка. Потому что это тем самым посягает на его единственность. Как бы мы не говорили о том, что мы цивилизованные люди, и ревность – чувство плохое, и убивать никого никто не будет, если что и так далее. Но тем не менее, когда выясняется какой-то вопрос для своего партнера, партнерши – я не являюсь единственным, то все равно вот те же самые дремучие яростные чувства, они как-то охватывают. В любом случае. Тоже самое оказывается в том случае, если, например, эти чувства возникают у родителя. То есть, когда ребенок обнаруживает кого-то более хорошего, чем родитель. Более хорошую маму, какого-то учителя, которого больше любят, как кажется. Тоже возникают довольно яростные чувства, с которыми довольно трудно справиться. В общем, то, что касается вот это потребности в единственности – это одна из таких очень-очень древних потребностей. Интересно, как вы ее себе обеспечиваете, как вы ее удовлетворяете. Если это древняя потребность, значит она у человека есть постоянно, она связана с интеграцией, с тем, насколько я могу себя собрать, синтегрировать. И тогда получается, что как-то я ее удовлетворяю. Как удовлетворяю? Ну например, когда я нахожусь один и забочусь как-то о себе. Когда я занимаюсь каким-то выражением себя. Ну каким? Любым творчеством. Это тоже какая-то поддержка своей единственности. Ну, например, то, что касается нашей специальности – это когда я прихожу к терапевту. Потому что терапевт занят только мной. Как правило, у него если кто-то потом и приходит, то он сидит отдельно. А тут это мой терапевт, и это мои с ним отношения. Мало того, по условиям этой работы, эти отношения являются конфиденциальными, то есть скрытыми от других. То есть, уж точно единственными. И когда потом в эти отношения приходит кто-то еще, например, супервизор – что-то нарушается. Потом тоже удается более или менее принять третьего. Но в любом случае, это некоторые такие достаточно важные отношения, которые подтверждают в числе прочего мою уникальность.

А зачем бы это понадобилось? А чтобы не подтверждать свою уникальность там, где не надо. Чтобы вот эти чувства ярости не охватывали, например, где-то в том, что касается разных отношений с людьми на работе. То есть, почему, например, начальник ко мне не так внимателен, как внимателен к какому-то коллеге. И дальше охватывают те же самые яростные чувства. И дальше эти яростные чувства, они могут как-то повредить карьерному росту, нормальной стабильной жизни. Или в том, что где-то в каких-то местах тоже ко мне отнеслись, но не как к какому-то индивидуальному человеку, отдельному, особому, а так – один из, номер такой-то. Ну обидно. А всегда, когда возникают какие-то сильные чувства, их же нужно чего-то употреблять, если за ними не следить, они что-нибудь разрушат, нарушат. Тем более, что – сколько тысячелетий прошло с тем, чтобы люди выработали достаточное количество альтернатив примитивной агрессии. То есть, агрессии отрицания, уничтожения, убийства. Вообще, это определенный этап в развитии человека. То есть, тот, который обозначается приблизительно как кризис трехлетнего возраста. То есть, это когда ребенок сильно говорит «нет». По поводу всего, что ему предлагают, первая реакция бывает реакция отрицания. И реакция агрессии тоже только однозначная – это уничтожить, разбить, порвать предмет. Или так же проделать, если бы была возможность, с другим человеком. И кто же оказывается тогда вокруг, в прицеле? В прицеле оказываются, прежде всего, те, кто воспитывают, те, кто поддерживает. Родители или люди, их заменяющие, еще прочие близкие люди вокруг оказываются под прицелом этой самой агрессии. Но это очень хорошо. Потому что если они не принимают всерьез, а скорее всего, они не принимают всерьез эту агрессию, то дальше есть возможность с ней каким-то более или менее цивилизованным образом справиться.

А потом – ведь эта агрессия бывает направлена несколько позже, а бывает очень раннее развитие того явления, которое было одним из важных открытий, относящихся к психоанализу, а именно тому, что называлось эдиповым комплексом Ну, собственно, и сейчас это называется эдипов комплекс, только что для себя я понимаю его, видимо, немного по-другому. То есть, я понимаю его в первую очередь как создание каких-то альтернатив желанию убийства. Потому что вот это самое желание убийства другого, когда что-то не так, когда что-то меняется, это вот есть некоторое такое архаическое желание. В этом нет ничего страшного. Потому что речь не идет о настоящем убийстве. И когда мы говорим о желаниях, то очень важно не путать желание с действием. И очень важно обеспечить свободу мысли, потому что если мы будем пытаться контролировать мысль и сделать свое мышление чистым от всяких вещей, то тем самым вот эти саамы агрессивные, разрушительные импульсы мы просто загоняем в область неосознаваемого. Ну и они каким-то образом там развиваются. То есть, я вот хороший человек, никогда так думать не буду, типа «Чтоб ты сдох». Да ничего, нормально. Хороший человек, а иногда так и думаю. И по разным причинам. Только другое дело, что одно дело думаешь, а другое дело – производишь какие-то действия.

И вот история как раз, рассказанная в этом мифе о царе Эдипе – очень-очень интересная история. Во-первых, эта история связана с другой историей, связанной с христианской религией. И в этом смысле легенда, история об Иисусе Христе – это такой антиэдип. Почему это антиэдип? В первом случае, в легенде о царе Эдипе – там царь Эдип убивает отца. И это нарушает порядок вещей. Это нарушает какой-то порядок вещей в мире. То есть, приводит к какому-то такому всеобщему несчастью, то есть, он себя ослепляет. В общем, что-то разрушается. В истории Иисуса Христа обратная картина – отец убивает сына. И от этого всем становится хорошо. То есть, в этом смысле, история как раз вот такая, антиэдиповая – это история Иисуса Христа. Почему я еще об этом говорю – потому что это история о царе Эдипе до Рождества Христова, уж не помню, сколько сотен лет. Ну, в общем, довольно много. По крайней мере, по-моему, не позже 6-го века до нашей эры, что-то в этом роде. А история Иисуса Христа – это наша эра. И в этом смысле, возвращение вот этой вот отцовской власти такой, является определенной степени задачей, и была расценена как одна из задач психоаналитической работы. То есть, восстановление вот этого вот естественного порядка вещей.

Почему лучше, чтобы отец убивал сына, а не наоборот? Просто потому, что отец постарше, и его механизмы сопротивления неструктурированной агрессии должны быть более развиты. То есть в среднем, в целом статистически, отец должен предохранять себя от убийства других людей более эффективными способами, чем сын. Поэтому в целом для человеческого общества второй миф – он благоприятнее. Но тем не менее, чтобы получить то, что есть у того, кто старше, направив на него ту агрессию, которая связана с переживанием лишения. Ну, если у меня чего-то нету, а у того, кто старше, есть. Ну например, мне как ребенку, хочется с мамой побыть, а папа говорит – все, иди спать. Тут, конечно, возникает некоторый такой приступ ярости. А чего это, это моя мама. Тут выясняется, что в этом вопросе я у нее совершенно не единственный, а вообще-то она еще женщина, кроме того, что мама, и женщина, имеющая своего мужчину. Вот такой вот конфликт получается. Ну и конфликт достаточно непростой. И в целом эта эдипальная проблематика, эдипов комплекс в течение очень многих лет, в течение всего прошлого века являлся одним из важных оснований для исследования. Ну понятное дело, что люди, для которых их сексуальные импульсы являются тоже не очень понятными, они по этому поводу возмущались – это что же, я что ли свою маму хочу и так далее. Ну, в общем, это достаточно примитивное понимание всей этой тенденции. Потому что в целом то, что касается роли в большом смысле отцовской фигуры – это некоторый порядок. Некоторый порядок, система, какая-то структура вещей.

И в этом смысле, если у человека есть сложности вот с этой самой эдипальной проблематикой, то есть, иначе говоря, это желание убийства просачивается через разные запреты, то оно просачивается не в ту сторону, чтобы убивать именно конкретно отца, а в том, чтобы убивать разные проявления этого отца. Ну а какие проявления? Например, такое проявление как структуру времени. То есть, определенный порядок событий. То есть, например, в том случае, если люди систематически опаздывают, то это является определенным показателем того, что для них эта эдипальная проблематика не разрешена еще пока достаточно хорошо. Если люди склонны бунтовать, устраивать революции, броться со структурой. Значит, эта самая эдипальная проблематика была куда-то вытеснена и выражется в виде разнообразных бунтов против структуры. Если человек, например, подрывает каким-то образом, имея достаточные способности, подрывает тем не менее свою карьеру, свои достижения, вообще структуру своего бизнеса подрывает – вот это как раз типичный пример проявления эдипальной проблематики. То есть, когда вот это желание убийства, желание агрессии было просто достаточно грубо подавлено, и человек не очень разобрался с той энергетикой, которая за этим стоит. И тогда мы имеем довольно большую активность, но часто весьма непродуктивную. В том числе, в формах непродуктивной активности один из вариантов, который может быть – это тот вариант, при котором человек разрушает какую-то свою идентичность. То есть, не дает себе возможности собраться. Это тоже может быть одним из проявлений этой самой проблематики. То есть проблематики, связанной с крайними проявлениями агрессии.

Что важно понять. Что в любом случае, вся агрессия в гештальт-подходе – это просто энергия.

То, чего мы пытаемся избежать в рассуждениях. На самом деле мы пытаемся в рассуждениях, по крайней мере, что я замечал, что мне важно в гештальт-терапии – стараемся в рассуждениях быть максимально научными. А если мы максимально научны, то тогда то, что относится к морали – это вообще остается за кадром. То есть, это не научная вещь. То есть, когда человек рассчитывает какие-то категории ядерного взрыва, то это не против людей, и не за людей. Это просто некоторое явление. Тоже самое и в нашей работе. Если я включаю категории «плохо-хорошо» в свою работу на очень раннем этапе. Ну то есть, например, я считаю, что самое важное, чтобы у человека сохранилась семья. Или самое важное, чтобы он сам самовыражался как-то. Или еще что-то считаю самым важным. Ну и очень хорошо. Я так считаю, и важно понимать, что это просто мое мнение. И все. И по возможности это самое мнение не очень транслировать. Или транслировать, но просто обозначая как свое мнение. Потому что вовсе не значит, что всем людям, которые будут поступать, как я, станет хорошо. То есть, вполне возможно, что люди предназначены для какой-то другой жизни. То есть, в каком смысле предназначены? У них уже сформировано основание быть кем-то отличным от меня. Отличным от других терапевтов. Ну вообще, собой. Поэтому очень важно сохранять вот этот научный взгляд в психотерапии.

Дальше то, что важно. Важно диалектически относиться. То есть, объединять полярности. Ну, скажем, в отношении агрессии. Одной полярностью является разрушение, убийство и так далее, вот эта тема. А другой полярностью является привязанность, любовь и так далее. Что легче? А вот еще вопрос. Может, иной раз убийство было бы полегче, там защититься можно как-то. То есть, то, что касается вопроса о полярности, вопроса о диалектическом мышлении, это еще одна особенность психотерапевтов. И в этом смысле, если человек приходит ко мне и рассказывает о том, что после нашей встречи у него все прекрасно, а тут еще наладилось, а тут еще что-то, то чем больше он говорит о хорошем, тем больше я беспокоюсь. Потому что о плохом-то он не говорит. И я подозреваю, что там в плохом может накопиться какая-то взрывоопасная масса. Если он говорит только о плохом, то это в чем-то спокойнее, но тоже не очень понятно, чего он может на высоте позитивного отношения совершить. То есть, в общем, то, что касается диалектического мышления, то есть вопроса о полярностях – это вопрос очень-очень непростой. Ну, например, если человек говорит о том, что очень хочет сохранить семью, то понятно второе желание какое. Это желание развестись, желание жить одному. Это очень хорошее, вполне легальное желание. В том случае, если оно не контролируется, то оно в какой-нибудь момент может неожиданно выскочить. А лучше наверное как-то рассматривать оба вопроса и обычно, когда приходят люди по поводу каких-то консультаций в отношениях взаимных, то вообще про семейный процесс я говорю, что это процесс бракоразводный. То есть, что-то вы вкладываете в то, чтобы быть вместе, оставаться вместе, а что-то вкладываете в то, чтобы развестись. И делать так, чтобы совсем не вкладывать в то, чтобы развестись, а вот только в то, чтобы оставаться в браке – нельзя. Вкладывать в то, чтобы развестись, даже если вы реально развелись – тоже нельзя. Потому что все равно немного остаются отношения. Ну в какой форме? Ну, например, в форме избегания. Это же те же самые отношения. Иной раз еще более тесные, чем когда люди вместе находились. То есть, вместе находились – как-то были безразличны. А как стали избегать друг друга – так тщательно избегают, ну просто любовь какая-то. Лишь бы не встретиться. То есть, это важная вещь – видеть оба полюса. Об обоих полюсах человек сразу говорить не может, потому что для того, чтобы говорить об обоих полюсах, ему нужно оставаться расщепленным. А оставаться расщепленным очень тревожно и в общем не гигиенично. Поэтому чаще люди говорят с точки зрения какого-то одного полюса. Ну а задачка психотерапевта – как-то удерживаться в таком негигиеничном состоянии, замечая, отмечая оба этих полюса.

В общем, неплохая, конечно, тема, но весьма нагрузочная. Для чего нагрузочная? Для организма и для психики. И поэтому то, что касается первых психоаналитиков – известная история о том, что многие из них закончили жизнь самоубийством или в психиатрической клинике. Гораздо больший процент, чем так вот, по популяции. Потому что действительно, учитывать разные категории – это непростая задачка. Слава богу, хоть клиенты от нее избавлены. И в этом смысле, свое расщепление они могут как-то повесить на терапевта. А сами чувствуют себя более собранными, более целостными. Но в то же время возникает вот это самое эдипальное желание, то есть, желание получить что-то, что есть у терапевта. А что это такое – никто толком описать не может. Но, в общем, есть такое желание получить. Какую-то высшую мудрость, что-то такое, что за этим всем скрывается. Да, в общем, за этим не так много, что скрывается. Обращаясь к метафорам мифа о царе Эдипе – можно убить отца и получить мать как женщину. Ну только есть много женщин и помоложе и посимпатичнее. И выигрыш оказывается таким… Хотя в чем-то хорошим, потому что воспоминания прекрасные, но только выигрыш такой, с которым потом не очень понятно, что делать. И тоже самое относится к терапевтической работе. Ходили к терапевту, потом тоже захотели стать терапевтом. Вот какое прекрасное занятие – быть терапевтом. Посмотрели же, как человек живет. Хороший же такой, умный человек вообще. Потом обучались. Ну а потом обучились на свою голову. Ну и что получили? Ну и радует ли вас это, вот эта деятельность? Да в общем…Что до меня, то могу сказать, что она не хуже других. Но можно и любой другой заниматься. Но, в общем, и терапия тоже. Ну так, без фанатизма, в общем. Нормальная вполне деятельность.

Дальше, то, что касается этой же самой тематики. Потому что были еще вопросы, которые надо к ней же каким-то образом приплести. А каким образом – уж я даже и не знаю. Ну, например, это вопрос о единстве человека в течение всей жизни. То есть, иначе говоря, что и ощущения мальчика, и ощущения мужчины, и ощущения отца, и ощущения старика, они всегда присутствуют в каждом человеке. И в этом смысле, когда мы говорим о том, что такой вот регресс или еще что-то – ну а что, в этом нет ничего такого совсем патологического. Потому что проявляется просто то, что в человеке есть. И единственный вопрос – почему не проявляется что-то другое. Мы часто путаем эти ощущение. Например, путается у нас ощущения, связанные с отцовско-материнскими переживаниями, отец-мама-ребенок, и переживаниями сексуальными, переживаниями, связанными с отношениями мужчина-женщина. Вообще, очень трудно, они не совместимы. То есть, если мы находимся вот в этой фазе мама-папа-ребенок, то, конечно, то, что касается отношений мужчина-женщина в этот момент – ну… В общем, супружеский долг, конечно, есть, на худой конец. Ну во всяком случае, всем известно, что мама и папа сексом не занимаются, потому что со мной занимались - и хватит. По данным опроса людей, Ну вопрос простой был - как вы находите сексуальную жизнь ваших родителей, удовлетворительной, хорошей, неудовлетврительной, удовлетворительной для отца, удовлетворительной для матери? Большинство людей обозначило сексуальную жизнь родителей как неудовлетворительную. Интересно, с какой бы это стати 70% людей считает сексуальную жизнь родителей неудовлетворительной? Я думаю, что как раз по этой же самой эдипальной причине. Потому что так считать спокойнее. Но вполне возможно, что и правда там были сложности. Потому что опять-таки, большое количество отметили, что сексуальная жизнь отца была хорошей, а матери – нет. Тех, кто отметил, что сексуальная жизнь у матери была хорошей, у отца – нет, меньше значительно. То есть, этот вопрос тоже оказывается непростым. То есть, во всяком случае, если большинство людей считают, что сексуальная жизнь родителей неудовлетворительна, то, кроме всего прочего, это является некоторым оправданием на тот случай, если она у меня самого какая-то такая неудовлетворительная. Типа и ладно, так тоже жить можно. В общем, вполне.

То, что касается эдипальной проблематики, она еще затрагивает вопрос мужского и женского. И я уже сказал о проявлениях, функции отца во внешнем мире – как структура, как порядок вещей, как правила какие-то и так далее. Но есть другая часть, которая относится к функциям матери. Функция матери – это как раз наполнение вот этого порядка, наполнение системы окружающего мира чувствами, содержанием, переживанием и так далее. И подобные переживания для мужчин и для женщин – они различны. То есть, переживания мужчин касаются чаще отрицания структуры, революционных действий и так далее. А для женщин такая проблематика… Ну была попытка найти другой миф, это миф Электры, потому что у женщин это развивается как-то по-другому. Но, в общем, проще тоже говорить про эдипальную проблематику. То она осущетсвляется несколько иным способом. Она развивается в сторону отрицания своей чувствительности. Отрицания своей чувственности. Опять-таки, конкуренции не нужно боятся, она всегда есть, конкуренция – это просто сравнение. Так же, как не обязательно друг друга убивать, то не обязательно убивать друг друга и в случае конкуренции. И это действительно очень важная вещь. Потому что это, скорее, привычка. То есть, в этом смысле, я замечал, что для людей, которые достаточно долго были в спорте, вот этот вопрос является гораздо более проработанным, про конкуренцию. Потому что у них есть опыт проигрышей. И потому что после проигрышей они как-то нормально жили. И потом и выигрыши были. А потом опять проигрыши. И ничего страшного. То есть, вот этот опыт, как справиться с проигрышами – он очень важен. Но самый первый выигрыш или проигрыш, базовый – это проигрыш или выигрыш в эдипальной ситуации. То есть, когда девочка конкурирует с мамой, а мальчик конкурирует с папой. В принципе, в подростковом возрасте это проявляется двумя большими битвами. Одна битва – это битва, связанная с инструментальной конкуренцией. То есть, когда ребенок хочет быть инструментально таким же ловким, как… Ну, девочка хочет быть такой же, как мама, ловкой. И так далее. Это тот период, когда девочки осваивают женские ремесла активно, осваивают косметику. То есть, ранний подростковый возраст. А потом следующее – это юношеский возраст, это возраст идеологической конкуренции. То есть, когда задачкой является доказать, что у папы мозги – отстой и в общем, конечно, жизнь он прожил не так, как надо. И что мама тоже все упустила в этой жизни. Это юношеский период. Но опять-таки сноска. Если плохо проходит вот этот период инструментальной конкуренции по каким-то причинам. Ну, чаще всего по наследству – потому что плохо прошел у родителя. И поэтому он инструментально конкурировать не хочет, а этого подростка гонит. Это коррелирует со склонностью к алкоголизму. А если нарушается следующий период, то есть, период идеологической конкуренции, это коррелирует со склонностью к наркомании. Поэтому выгоднее всегда было в советские времена работать с алкоголиками. Поскольку если психиатр работал с алкоголиками, то у него все было налажено, унитаз починен, ничего не подтекает, машина налажена, смазана, квартира вся в порядке. Потому что они инструментально гораздо более ловкие. А те, кто с наркоманами работал – деньги отдает, а толку от них никакого. Вот ля-ля, что-то поговорить – это пожалуйста, а что-то руками сделать – это совсем никуда. Беда просто.

Так что то, что касается вопроса о конкуренции – это достаточно важно. Ну и вопрос о конкуренции – это вся жизнь. А что у меня происходит у меня… Я же знаю, например, своего отца с определенного возраста и могу себя в этом возрасте сравнивать. То есть, отец уже умер, а конкуренция-то продолжается. И это очень хорошо, в этой конкуренции как раз и живет противник, которого уже нету. И этот противник, который одновременно и союзник. То есть, вот в чем сложность вот этой вот логики. И сравнивая себя таким образом – ну да, действительно, мы и конкурируем. И когда мы сравниваем, то естественно сравниваем с родителем своего пола. И если как-то выигрываем конкуренцию, то это нас поддерживает, вдохновляет. А если проигрываем, то как-то печально на душе становится, что-то я отстаю как-то. Возникает такая депрессия с эдипальным основанием. То есть, с тем, что я проиграл.

И, пожалуй, еще один момент, это последний. Относящийся к каким-то древним мудростям насчет проигрышей и выигрышей. Среди каких-то древних высказываний китайских даосских, там есть следующее. Что тот, кто пытается стать самым сильным, неизбежно встретит более сильного, и будет уничтожен. То есть, есть два пути. Один путь – это путь силы. И в этом смысле, если вот этой эдипальной конкуренции я иду по пути силы, то значит рано или поздно найдется кто-то, кто меня подчинит. И у которого я буду точно в таком подчиненном положении. А есть другой путь – это путь слабости. Тот кто идет по пути силы, тот конкурирует со слабыми, тот выигрывает у более слабых, чем он. А тот, кто идет по пути слабости, тот конкурирует с более сильными. То есть, он круче. Вот такая вот эдипальная заморочка, как оказалось, в древних текстах тоже. То есть, каким образом оказаться и еще круче. А с другой стороны, это естественное желание оказаться круче, обогнать кого-то, в чем-то быть более успешным. И благодаря этому, и удается как-то двигаться. Ну а то, что касается проигрышей – лучше действительно как-то по-спортивному относиться. Поогорчаться, но ничего, нормально. Можно и дальше как-то двигаться. И в этом смысле, и родители, которые боятся конкуренции, они так же обрезают, обрубают нормальное эдипальное развитие. А как ты смеешь мне перечить и так далее. То есть, когда тоже самое убийство, но в другую сторону направлено.

Поэтому я думаю, что очень важно, с одной стороны, жить в этой конкурентной системе. То есть, с одной стороны, как-то продвигаться, с другой стороны – не закладывать в это продвижение чрезмерных аффектов. То есть, связанными как раз с этими архаическими идеями гибели, убийства. Что все пропадет от того, что я проиграю. Да ничего, нормально. Все будет двигаться, так или иначе. Ну, в чем-то был проигрыш, но, может быть, в чем-то еще и выигрыш случится. Как говорится, у каждого человека в случае неудач есть друзья, которые плохо живут. Им всегда можно позвонить. И послушав рассказ об их печальной жизни, опять как-то вдохновиться и вперед двигаться.


 

Лекция о единичном и всеобщем в гештальт-терапии (Даниил Хломов). Одесский Интенсив-2005.

Лекция будет довольно мрачная, причем по поводу, в общем, вполне про гештальт-терапию, но в разрезе довольно идиотских философских категорий единичного и всеобщего. Потому что и категории эти идиотские. Помню, еще в институте когда учился, думаю, ну такие примитивные категории, все понятно. Понятно-то понятно, но когда к этому обратишься так эмоционально, то обнаруживаешь некоторые довольно интересные вещи. Ну особенно это заметно в стране победившего равенства, действительно, в Америке, о чем была речь. Когда человек какой-то живет как счастливая семья, стрижет газончик, в каком-нибудь доме под номером 3875, и тоже самое делают в предыдущем домике, и тоже самое - во всех остальных и количество этих домиков и счастливых семей несчетное совершенно. И все они абсолютно одинаковые, единственное – отличаются по полу детей. Но их можно обменять – одного ребенка в одну семью, другого – в другую. И, в общем, ничего не изменится. И при этом каждый считает себя счастливым, единственным, и так далее. Очень интересная иллюзия. Потому что какой, к черту единственный? Ну такой же как все – те же самые проблемы, вопросы. Их же все можно свести к какому-то определенному стандарту – и все. Кто отклонился от стандарта, того нужно отправить к психотерапевту, чтобы он как-то выяснил, что это за отклонение идиотское, и тоже обратно стал как все. У нас это выражается, в гештальт-подходе, такой категорией, как «я» и «мы». Вот когда люди говорят «мы», то подразумевается, что вот это вот «мы». Я – единичка из очень большого числа. Ну вот, например, каждый здесь сидящий – один человек на этой лекции. В общем, ну какая разница, вот этот человек слушает или вот тот. Вроде бы, никакой такой существенной разницы и нет. И особенно, если все нормально, то есть, действительно, нет никаких существенных отклонений, то вообще – все должны быть одинаковы. То есть, пришел вот какой-то там определенный возраст, надо там замуж, еще какой-то возраст – ребенка, еще какой-то возраст семейный – ну, пора конфликты в семье, разводиться пора. Кто-то развелся, кто-то нет – маленькая разница. Ну, в общем, все об этом в какой-то момент думали. Потому перестали думать, плюнули, уж все равно. Ну а потом, в конце концов, можно получить и такое же нормальное стандартное место на кладбище под номером таким-то. Собственно, и все. А, да, у вас есть еще такая индивидуальная вещь, как имена. Ну, не такая уж она и индивидуальная. Тоже, я думаю, что здесь, скажем, имена довольно сильно повторяются. А иной раз и фамилии тоже повторяются. Помню, как с одним человеком мы говорили на тему того, что это твоя Лена Петрова, а это моя Лена Петрова. Вроде вот одинаковая Лена Петрова по именам и фамилиям, а при этом – совершенно разные люди. Но ничего, все все равно повторяется. Дальше в этой же области. Вполне циничное определение мужественности и женственности. То есть, самое циничное определение мужественности и женственности. Это следующее: что мужественный человек – это человек, который может вступить в сексуальный контакт с любой женщиной. А некоторым просто не хватает мужественности. А женственность, соответственно, это способность тоже предоставить сексуальный контакт любому мужчине. Вот такое вот циничное определение. В общем, ужасно, конечно. То , что касается категории всеобщности. Дальше. Ну, как из этой категории всеобщности вырваться? Ну, например, как-то улучшить свое материальное состояние. Ну отлично. Это действительно та самая нормальная американская идея 50-х годов. Даже в 30-х она, собственно, в свое время вытащила людей из кризиса. А именно – с тем, чтобы иметь две машины в гараже и две курицы в холодильнике, ну это же у каждого. И в этом смысле, можно конечно развивать свое финансовой благополучие. Но только миллионеров считают миллионами уже. Потому что, в общем, ну небольшая проблема – можно и улучшить. И в результате всех этих вещей, в общем, индивидуального-то у вас очень-очень мало. А всеобщего, получается, просто вагон. Ну и в частности, всеобщей получается такая категория, как любая медицинская, психиатрическая. Понятие здоровья и понятие нормы. Потому что здоровье – это абсолютный стандарт, одно и тоже. Собственно, болезни – тоже стандарт, но более локальный. Вот этот болен также, как три миллиона, такой-то болезнью, а этот – такой-то. Но тоже все равно, это всеобщее, даже в болезни уникальности никак не найдешь. Особенно, если так дома там уникальный, уникальный, я не знаю, там какая-то кишечная инфекция, кстати, там, например. А привезли в больницу – ну, таких там несколько палат там. Боже мой. И у всех одно и тоже. Что же еще может быть такое, совсем уникальное. Внешность? Да ну тоже, в общем, можно загримировать довольно сильно одного человека под другого, там, поменять… Тоже, в общем… или всех привести к какому-то более-менее среднему. Ну, некоторое время назад был выработан абсолютно правильный, на одном из интенсивов, очень мне понравилось… Абсолютно правильный, очень добрый и совершенно никого не устраивающий комплимент в отношении женщины. А именно: ты красивая и умная, как все молодые женщины. Абсолютно никого не устраивает. И, тем не менее, является, в общем-то… а , «как большинство молодых женщин».- и является, в общем, правдой. Что, в общем-то является довольно… Ну, как это сказать. Производит неприятное действие в душе, осознание таких вещей. Что же тогда делать в отношении того, чтобы оставаться как-то уникальным и не растворяться среди всех. Ну, раствориться-то можно. Мы знаем такие примеры, когда, скажем, можно… Ну, особенно это бывает со всякими инволюционными, старческими нарушениями, когда человек забыл историю, свое имя. Но как вести себя он знает – здоровается, разговаривает. Ну, вот один из стольких-то стариков. Такая шутка произошла с одним соседом, академиком по биологии. Вот в какой-то момент он забыл, кто он такой и где-то бомжевал, его там ловили, потом он там простудился, а потом уже все-таки по каким-то данным выяснили, что вообще-то он должен быть в академической больнице, что известный человек, автор многих трудов и так далее. Только уж было поздно. Ну, умер от воспаления легких – да и все. В этом смысле, то, что касается вот этой единичности и всеобщности - в общем-то, единичность помогает как-то выжить что ли. Потому что тут позволяет заботиться о себе. Позволяет определить себя как совокупность всяких этих вещей, вместе взятых. И чего-то стандартного, и каких-то неудач, и еще чего-то. Но, в любом случае, только тогда имеет смысл слово границы. Потому что если мы не рассматриваем себя как такую единичность, уникальность, то тогда и границы смысла особого не имеют. Ну какая разница? Ну у меня взяли какой-то объект, ну я взял у какого-то другого этот объект. И так далее. То есть, вполне возможно, достижение такого, вполне коммунистического рая. Ну, какая разница, что за человек. И в этом смысле, то, что касается потребности, которая есть у человека, связанная с соблюдением границ, поддержанием себя и так далее – это потребность, которую действительно можно обозначить, ну действительно, эта потребность поскольку обеспечивается самыми разным способами – как потребность в единственности. То есть, такой способ оставаться быть единственным. А как быть единственным. Ну быть единственным – это как-то помнить свою историю, которая точно отличается от других. А для того, чтобы ее помнить, полезно ее как-то рассказывать. А для того, чтобы и ты знал, что ты единственный, полезно, чтобы и кто-то другой узнал, что ты единственный. И тогда, соответственно, если для кого-то ты оказываешься единственным – то все в порядке. Но многим с детства как-то везет, то есть, есть там родители и один ребенок. Вот, такой единственный. Но потом родители, чаще всего чего-то заморачиваются, вовремя не предохраняются, заводят зачем-то младшего, следующего. А потом, в общем, не подумав иной раз о последствиях, иной раз и третьего заводят. А потом и так далее и так деле. В общем, некоторая, ну совсем…разнузданные такие люди. Заводят еще больше. И тогда, получается – каким способом вот эту свою единственность соблюсти? Ну – как-то устанавливать отношения. Устанавливать отношения, выяснять границы. Ну уже тогда не только с одним человеком – а еще с остальными. С остальными, такими же как я, но я в чем-то, черт побери, другой. Не такой, как они. И вот этот постоянный вопрос – в чем я такой же, а чем другой – это очень важный вопрос, с которым мы постоянно сталкиваемся в терапевтической работе. Что это такое, с чем мы сталкиваемся в терапевтической работе? Это нарушение какое-то или это действительно проявление его индивидуальности. Я не знаю, насколько у нас много психиатров здесь, но то, что касается противоречий между психиатрией и антипсихиатрией. Но ведь это же тот самый вопрос, который задавал Лэйнг, а именно, то, что мы считаем сумасшествием – это просто проявление индивидуальности данного человека. И тогда вовсе не нужно стараться эту индивидуальность убрать, а просто приспособить, чтобы он действительно, как тут сказали, не очень мешал окружающим. Ну пускай он чудит, да, по-своему. Пускай он своим образом существует, но в специально отведенных для этого местах. Ну, например, в коммуне. Потому что дальше следующее действие, которое было организовано Лэйнгом – это существование коммун психически больных. Со стороны это выглядело очень странно. То есть, группа совсем сумасшедших людей помогает не сдерживаться, а тоже уж совеем свихнуться И стать в этом смысле одним из них, из сумасшедших. И тоже, получается, потерять обретенную там с большими трудами, свою индивидуальность. Мы как-то все время выпрыгиваем из вот этой всеобщности в индивидуальность – а потом обратно. И, соответственно, начинает кто-то заниматься гештальт-терапией, он один такой. Ну или какая-то небольшая группа. Вот, они все единичны. А потом становится все больше, больше. А вот здесь уже сколько народу, да, набирается? А предыдущий там, смоленский интенсив оказался 230 человек. А еще там… Все растет, увеличивается, и вот уже получается, что скоро кругом будут одни вот, как это…гады-гештальтисты. И вроде тогда это уже совершенно не уникальное что-то. А что тогда уникальное? Не знаю. Временами одно, временами другое. Но то оказывается уникальным, единичным, а то оказывается всеобщим. И в этом смысле, постоянная попытка оставаться собой, но, в то же время – оказываться связанным с другими. Та попытка, которая очень хорошо была охарактеризована у Курта Воннегута – оставьте меня в покое, но не бросайте меня одного. То есть, такая просьба от большинства людей. Но она так, невысказанная. Но в общем, это именно то, что большинство и хочет. Чтобы, с одной стороны, меня оставили в покое, а с другой – чтобы рядом все-таки кто-то был. И вот этот баланс, баланс между единичным и всеобщим, уникальностью и еще чем-то – очень важен. Мы же идем как раз, например, к врачу с тем, чтобы нам поставили диагноз какой-то. А диагноз какой? Чтобы, соответственно, такой же, как еще у кого-то. У одного, у другого, у третьего. То есть, чтобы в чем-то стать таким же, всеобщим. И тогда какие-то таблетки покушать с тем, чтобы произвести лечение и устранить вот это самое явление, которое все равно оказалось таким всеобщим. И вот в группе тоже. То, что вы вот будете более подробно рассказывать о себе, о каких-то сложностях, которые есть – в результате этого отчасти будет единичным, характеризующим вас, а отчасти – точно отзовется в группе. Потому что в группе какие-то похожие истории есть, были или будут в у части людей. И в этом смысле то, с чем мы работаем, с одной стороны, совершенно не уникально. И в этом смысле, вот приходит, например, человек с семейным кризисом. Вот там, столько-то лет… Все мы знаем, да и сам человек все про этот кризис может спокойно прочитать. Только толку-то, что чего-то прочитаешь, чего-то узнаешь, от того что отнесешься к чему-то всеобщему? А как мне-то, конкретному человеку в данной ситуации следует пробираться. Где мой-то путь, среди всего этого? Ну, а путь может быть разный. Как опять говорили в пессимистическом каком-то циничном фильме: кто-то, может быть, создан для счастья, а кто-то для несчастья и бесконечных темных ночей. И это, быть может, и есть ваш путь, и приведет он вас в могилу, печальную и одинокую, и так далее. То есть, все может быть по-разному. Но важно, что это тогда ваш путь. А если вы пойдете не своим путем, ну, опять-таки, цитируя пару писателей, Стругацких - сказали мне, что эта дорога приведет меня к океану смерти, и я с полпути повернул обратно, и с той поры тянутся передо мной глухие пустые окольные тропы. Так что, кто знает – может, свой-то путь, он оказывается и лучше. Чем даже хороший чей-то, но чужой. Ну вот, одна из таких историй, которая тоже, с одной стороны единичная, а с другой стороны – всеобщая. Это история одной из клиенток, которая со мной работает. Она замужем, 16 лет, и в общем, подруги ей завидуют, потому что муж очень хороший, ее любит, если что-то нужно, он всегда приедет, поможет, выручит. В общем, совершенно стабильны й, не гуляет, не пьет. В общем, ну идеальный муж, ребенка очень любит, у них дочка 14 лет. Все отлично. И у нее к нему хорошее отношение. Только вот приближаться – отвратительно. Отвратительно приближаться, отвратительно заниматься сексом. Ну уж если надо – то ладно, как-нибудь там претерпеть можно. Лет 16. Пустяки какие. А так все славно. Только вот эта вот маленькая такая, маааленькая неприятность. Откуда эта неприятность образовалась? Ну, у нее была большая любовь там, потом этот мужчина ее бросил, как она говорит, это всегда тоже большой вопрос кто кого бросил. Ну неважно. Во всяком случае, этот мужчина ее бросил, и она тогда, поскольку ей страшно было оставаться одной, довольно быстро и хорошо, поскольку она вполне умная женщина, вышла замуж. Ну, вот и вышла. Все прекрасно. Только, похоже, не ее дорога. А уже – куда деваться? Значит, такая дорога. И в этом смысле, есть еще одна интересная загадка такая Загадка, не связанная с любовью, потому что как кто-то говорит , это химия между людьми случилась, вот они друг друга обнаружили, зафиксировали как-то. Очень интересна обратная картинка. А именно, такая же химия на неприязни. Ну, не нравится этот человек - хоть ты тресни. Вот очень странная такая, очень индивидуальная вещь. И вот как раз - в разрезе единичного и всеобщего. Как раз единичная. То есть, определяющая человека, вот эти неприязненные отношения, которые ни с того ни с сего возникают – это прямо как любовь. Очень определяет данного человека, что а вот этот ему не нравится. Вот ничего не сделаешь. Ну вот не нравится – и все тут. Никакими как бы душевными средствами, никакой добротой, разговорами – ничего тут особенно не исправишь. Только дистанция. На некоторой дистанции – все в порядке. Вот, как говорится, человек не нравится, ну вот как можно жить – пускай живет. Приближаться не надо. Вообще вот это «пускай живет» очень интересное тоже явление, потому что многие люди, они остаются еще в детском убеждении, что стоит прийти к тому, чтобы в жизни все люди друг друга любили, чтобы у всех были хорошие отношения. Да ничего подобного. Очень важны плохие отношения. Важно, чтобы они были стабильными. Чтобы люди с плохими отношениями не предпринимали друг против друга каких-то военных действий. Ну вот просто живут, и неприязненно друг к другу относятся. Это нормально. В свое время мне очень понравилась оппозиция американской идее, которая существует в Англии. То есть, когда первый раз приехал в Англию, я жил у знакомых, которые жили в польском районе. И там так окрестные люди говорят, да вот это вот поляки. Ну кто-то там к ним относятся с неприязнью, кто-то… ну, по-разному. Ну вот, я выясняю – когда этот район образовался, когда эти люди приехали. 600 лет назад. Все дело в том, что за 600 лет поляком быть не перестанешь. За 600, за 1000, за 10 000. Это полностью противоречит американской идее плавильного котла, куда всех слили – и потом ты уже американец, неважно черненький ты или у тебя глазки раскосые. Или еще чего. Американец – да и все. Поэтому вот эта идея всеобщности, она действительно как-то связана – ну отчасти, вот с этим самым глобализмом. И антиглобализм – эта такая противоречащая идея, идея вот этой самой индивидуальности. Идея о том, чтобы каждый мог быть отдельным. И пусть люди относятся друг к другу да, не самыс лучшим образом. Ну, и ничего страшного. Когда достаточна дистанция, то это меня абсолютно никак не трогает. Потому что все, о чем беспокоятся люди, очень часто совершая какие-то резко агрессивные действия, ну, например, убийства, по сути, человек говорит только одно – убирайся из моей жизни, чтобы я тебя больше никогда не видел. Ну вообще это можно было бы, если это можно было выполнить как реальное требование, то тогда, может быть, можно было бы избежать подобных вещей. Точно также, как избежать какого-то бескорыстного насилия. Ну бескорыстное – это как, невыгодное, то есть какие-то убийства, причинение телесных повреждений, которое часто бывает. Ну, много всяких бескорыстных преступлений. Хулиганство там же. С корыстными, конечно, сложнее. Потому что это когда чего-то хочется у человека отобрать, чего у него есть. Вот тут как раз тоже возникает такое стремление к тому, чтобы нарушить границу, пробраться и чего-то утащить. Очень распространенная идея – и очень хорошая идея. Во всяком случае, я ее у себя точно обнаружил, когда работал с хорошими терапевтами, ну ездил там и приглашал, в основном, разных старых терапевтов. Потому что посидишь, посмотришь – может, удастся чего-то такое спереть у человека, чего он, собственно, делает. Это хорошая идея. Потому что при этом у того, у кого я таким образом чего-то утащил, не убудет. То есть, он уже так и так работает. Только он понемножку становится не единичным, а каким-то всеобщим. То есть, тоже уже, например, Харм Сименс, который к нам приезжал, понемногу растаскивается по разным людям. Некоторые его подходы, выражения. Жан-Мари Робин так растаскивается, растащили уже. Ну, он как-то собирается, развивается дальше, но растаскивают понемногу. А помните, как растащили такого психотерапевта, как Карла Роджерса? Его же легко, вот так взяли и растащили на части. А он, к сожалению, уже был пожилой, больше ничего единичного, особенного, выработать не смог. Ну , хороший человек был. Потому что то, что он делал и то, что другие люди растащили, оказалось очень полезным. Вот и здесь тренерская команда – вполне ожидает, что здесь их понемножку растащат на кусочки. Ну, ничего страшного. Потеряют они свою единичность. Уже не помню, как эта база называлась. 97-й год, по-моему. Например, на тот интенсив 2 человека приехали на машинах. А именно – я и Саша. А на этот, я смотрю, прям стоят рядами. Автопарк. И уже машины стоят с московскими номерами, подмосковными. То есть, уже люди стали как-то ездить на такие дистанции постепенно. Дальше, какие-то еще приметы такие же, которые появляются и как-то кочуют от одного человека к другому. Да это нормально. А мы для чего смотрим те же фильмы часто с тем актером, который понравился? Вот понравился актер – и оттуда раз, какой-то жесть – и сперли. И дальше этим жестом чего-нибудь такое делаешь. Что-то я давно фильмы, кстати, не смотрел. Хотел жест какой-нибудь вспомнить – и не вспомнил. Беда. Ну ладно. Ну и дальше то, что касается работы терапевта и клиента – это очень важная работа в отношении как раз единичного и всеобщего. Потому что общество представляет собой многочисленные потоки, реки, которые нас захватывают и куда-то текут. Что пора вот это делать. А, нет – пора вот это делать. И мы как-то, оказываясь захваченными как-то в этом потоке катимся. Ну, несмотря на то, что – а вообще, нужно это нам или не нужно? Или наоборот, начинает противоречить потоку. Из-за того, чтобы сохранить вот эту единичность. То есть, с тем, чтобы поддержать эту потребность в единственности. И тогда, то, что касается потребности в единственности – это часть работы психотерапевта. То есть, потому что мои отношения с психотерапевтом вполне уникальные. Именно поэтому психотерапевт, чаще всего, кстати, безо всякого напоминания – бывает один. В какую-то единицу времени. Потом иногда меняется. Но чаще всего, психотерапевт один. И в этом смысле, существует такая моногамность психотерапевтов. Потому что тут как птички люди. Прямо вот моногамные. А терапевт-то, у него есть еще некоторое количество клиентов, это правда. Но в этом смысле, у психотерапевта тоже количество клиентов конечное. Это не бесконечно, не огромное множество. И в этом смысле, каждый из нас как клиент может быть одним из «детей» у этого психотерапевта. И там есть тоже более старшие, более младшие. Но тем не менее, наши отношения, мои отношения с клиентом – они уникальные. И в этом одно из очень важных правил что ли гештальт-терапии. А именно то, что прежде всего, единичное. И именно поэтому всякие работы разнообразны и в общем, очень полезны, потому что они развивают мышление, что если у нас, например, язвенная болезнь, то это соответствует людям, у которых такой-то такой-такой-то характер и такие-то такие-то особенности – с точки зрения гештальт-терапии, смысла не имеет. Имеет смысл только то, что это какое-то интеллектуальное упражнение данного автора. Да и все. Когда ко мне приходит человек, то я учитываю эти интеллектуальные упражнения данного автора, потому что они вполне полезны. Но другое дело – то, что делать с этим человеком и как эту уникальную единичность распутывать, вот это каждый раз отдельная задача. Не бывает двух одинаковых клиентов, с которыми можно справиться. И даже внешне, общие обстоятельства одни и те же, а на самом деле, это все связано в какой-то свой единичный уникальный узел. И поэтому приходится подходить и разбирать ну как какая-то штучная работа. Именно поэтому данная деятельность не является, в общем, какой-то поточной работой, а является, по сути, видом искусства. Потому что одна из важнейших категорий искусства – это то, что делается, делается как единичное. Да, потом по этой форме, по этому подобию могут быть организованы еще какие-то серии, категории объектов и так далее. Но все равно, это каждый раз что-то единичное. И поэтому, соответственно, что важно учесть, что есть какие-то ваши границы, которые абсолютно непереходимы. Нет никаких таких инструментов, чтобы одному человеку включиться в психический мир, в душу проникнуть другого. Потому что на самом деле это граница постоянная, стабильная. Мы можем создать иллюзию. Мы можем создать эту иллюзию у другого человека. Но на самом деле вот эта уникальность и единственность и, в то же время, замкнутость… Ну, замкнутость можно по-другому назвать – целостность – и тогда все будет хорошо. Это просто в определенной степени просто наши характеристики. И тогда с этими характеристиками важнейшее условие, скажем, в своих границах, в границах другого человека – это как-то подвергать те суждения, которые я выношу постоянному сомнению. Ну насколько это правда так, насколько это твой путь, насколько ты делаешь это ужасно. Или наоборот, прекрасно. Просто ну ты это делаешь – и все. И в этом смысле, ну очень сложная вещь. Потому что, с одной стороны, гештальт-терапевтов очень часто упрекают в цинизме, и именно поэтому я и начал с каких-то циничных замечаний по поводу мужественности и женственности. А с другой стороны, эта самая циничность – это оборотная сторона романтизма. То есть, какого-то убеждения, что на самом деле, как это ни удивительно, но человек может свою жизнь находить. Находить вот эту вот тропинку, по которой он пробирается между тем, чтобы завалиться в невроз и в психоз. Ну, об это дальше можно будет рассказать. И по этой тропинке о идет, сваливаясь периодически то туда, то туда. То какие-то реакции психотические дает, то невротические. Вот, это и есть здоровье. Но как-то находит, что самое удивительное, и как-то сохраняет в большинстве случаев вот эту самую идентичность. Ну, как-то опирается, то на себя, но на чьи-то отношения. Выбирает то, что ему нужно. И вот это как раз удивительное, то, что связано с некоторым романтизмом в этой истории. Пожалуй, надо заканчивать. Спасибо.


 

Лекция о завершении (Даниил Хломов). Большой Черноморский Интенсив-2005.

Это очень большая тема, которая будет сегодня в индивидуальных сессиях, в группах. То есть, то, что касается завершения. Потому что идея завершения отношений, завершения жизни, завершения каких-то дел – очень большая идея. И точно очень тесно связана с гештальт-подходом, поскольку одно из направлений в гештальт-подходе, которое долгое время было, основано на эффекте Зейгарник, который был описан в 20-е годы Блюмой Вольфовной Зейгарник. Понятное дело, что она тогда никак не была Вольфовной, потому что это отчество уже здесь к ней прибавили. И работала как раз у Курта Левина. Я просто сейчас коротко напомню, в чем этот эффект. Эффект заключается в том, что незавершенные действия сохраняют некоторый энергетический потенциал. И они постоянно стремятся к его завершению и как-то его в то же время не получают. И поэтому незавершенные действия отягощают наши психические процессы тем, что постоянно повторяются в голове, и это постоянное повторение приводит к постоянному повторению таких ситуаций в жизни человека. Просто и линейный вывод из этого следующий – для того, чтобы как-то облегчить это переживание, уменьшить этот вес, убрать тяжесть лишнюю, довольно полезно что-то завершить. Потому что когда завершается, то тут-то и есть некоторое завершение. Что вот, все завершено, закончилось. Поэтому для меня, да и для многих для вас, я думаю, сегодняшний день – это в каком-то смысле день избавления. Избавления от чего-то, конечно, вполне хорошего. Но в то же время, избавиться от которого никогда не помешает. От хорошего тоже избавиться нужно, и иной раз это бывает очень сложно, как раз избавиться от хорошего. И поэтому то, что касается нашей сегодняшней работы – это просто попытка как-то завершить. Завершить группы, завершить какие-то неразрешенные ситуации, завершить, определить какие-то напряжения, которые оставались, может быть, нескрытыми, но оставались неясными в группах или в себе. Или в течение этих трех трехдневок осталось что-то, что зацепило вас. Если вы с этим уедете, не вернув тому, кто зацепил, не вернув в эту ситуацию, то у вас как раз останется такая неразрешенная ситуация, которая будет постоянно вас возвращать к этому вопросу. И опять-таки, хорошо ли это про незавершенные ситуации или плохо? А я не знаю, потому что я думаю, что с другой стороны, это, похоже, единственный механизм, который поддерживает любопытство, возвращение к тому, чтобы что-то доделать, некоторый импульс к тому, чтобы двигаться дальше. Потому что есть что-то незавершенное, незаконченное, что-то неоткрытое, неясное в этом мире, что-то неясное в себе, что-то неясное, вызывающее любопытство в отношении с другими, в диалоге, в местности, в том, что что-то не произошло. Ну вот, например, эта местность, известно, что тут бывают смерчи. А вот, никто же не видел смерча большого. И вроде оно и опасно, а интересно было бы посмотреть. Вот бы увидели, тогда в эту местность можно больше и не возвращаться.

Не знаю, как можно в этой лекции завершить те темы, которые были подняты и, вообще, завершить то, что касается гештальт-подхода. Там какая-то такая штука есть для меня, в отношении гештальт-подхода, что ядро-то есть, а из этого ядра как бы выходят лучи в разные стороны. И они никогда не завершаются. Ну точно также, как стали бы мы следовать за солнечным лучом, например, ну вот и проследовали бы, скорее всего, куда-то в бесконечность. Потому что есть, с одной стороны, конечность чего-то, которая точно возникает на фоне некоторой бесконечности. То есть, то, что у нас завершается этот интенсив, предполагает, что вы как-то будете жить дальше. Потому что, если вы по какой-то причине не будете жить дальше, то и интенсив не завершится. И дальше это тоже все может уйти в бесконечность. И в этом смысле, то, что касается отношений клиент-терапевт, и отношений в реальной терапевтической практике… ну, стандартный вопрос – а когда завершаются терапевтические отношения? Когда заканчивается некоторая договоренность. В первую очередь. И если вы договаривались на какое-то количество встреч, то они вот и заканчиваются. Это ваш контракт, который конечный. И в конце этого контракта остаются те напряжения, которые остались неразрешенными. Могут ли быть все напряжения, которые были вынесены в отношения клиент-терапевт, завершены? Думаю, что нет. Думаю, что относительное завершения большинства важных, напряженных вопросов. Но то, что касается конца такой работы, конца сотрудничества. До той поры, пока я оказываюсь интересен, полезен клиенту, ко мне можно вновь обратиться. В этом смысле, то, что контракт у нас закончен, это не означает, что мы больше не можем работать. И помню, что вначале меня удивило, когда один из приехавших к нам ведущих групп сказал, что он 30 лет работал с Изидором Фроммом. То есть, Изидор Фромм был его терапевтом. Потому что часть людей подумала – ну раз 30 лет, он совсем на всю голову больной, это же сколько времени понадобилось, чтобы как-то привести его в порядок. Но речь не об этом. Речь не о том, чтобы совсем вылечить. Проще всего – любые болезни лечатся пулей в голову. Очень хороший способ. После этого достигается полное счастье и здоровье. А то, что кается остального – то это все временные улучшения, которые как-то помогают справиться. Но, слава богу, в конце все-таки есть выход, удовлетворение неизбежно. Удовлетворение, которое затрагивает как раз самые потребности. Если нет потребностей – так они и удовлетворены. То есть, удовлетворение неизбежно, конечно. Поэтому один из соблазнов, которые могут быть в отношении завершения работы здесь, на интенсиве. В соответствии с контрактом вы являетесь клиентами, терапевтами и супервизорами в течение вот этого времени интенсива. Сегодня в 7 часов ваш контракт заканчивается в реальности. Точно так же, как мы являемся тренерами здесь, на интенсиве, тоже это заканчивается. И бывают разные варианты соблазнов. Один вариант соблазна, например, в последний день все успеть. Из-за этого возникает некая такая гонка, что вот и это не обсудили, и того не было, и про это не успели поговорить. И еще не успели затронуть радость от расставания и тяжесть расставания, и какая-то агрессия была, до конца не выясненная, может, к этому вернуться, и так далее. То есть, может начаться какая-то лихорадка, зуд. Ну ничего страшного, это просто то, что тоже является одним из способов что-то закончить, некоторая такая агония. Может быть ситуация, что вы вроде бы все разрешили, но новые как же начинать вещи? Уже все, надо заканчивать отношения. Это точно так же, как едем мы в аэропорт, например, а рейс откладывается. А я сказал человеку «до свидания», а вроде начинать какой-то еще разговор уже поздно, продолжать что-то - уже «до свидания» сказал. Какая-то такая дурацкая ситуация, которая периодически возникает. Когда вроде бы уже попрощался, а тут еще рядом находишься. Тоже некоторая такая спешка. Или такая ловушка, связанная с тем, например, что я считаю, чтобы что-то успеть сделать, мне нужно большое время. Ну что ж я буду поднимать такую тему важную, которая у меня возникла, сейчас времени-то нет. Значит все, поздно уже поднимать. Не знаю. То, что я в течение этой работы выяснил для себя в отношении того, что поздно или не поздно. Вообще, для того, чтобы произошло какое-то изменение, чтобы возникло что-то новое, не нужно времени. С одной стороны, оно нужно, а с другой стороны, никогда не знаешь, какое время нужно. Потому что то переключение, которое есть…. Вот видел человек одну фигуру, которая как-то описывает его жизнь, а потом она раз – и стала другой фигурой. Для этого не нужно много времени, это может произойти действительно буквально в любой момент. Поэтому, действительно, имеет смысл до последней минуты в сессии работать, это точно. И даже, если ничего не происходит, вот эти последние минуты могут оказаться очень важными, С другой стороны, совершенно бессмысленно продлевать. Потому что продлевать, ожидая, что что-то завершится – нам не хватило 5 минут, 10 минут – ничего подобного. Если что-то не произошло сейчас, в отведенное время, это не произойдет и еще за 10 минут, если вы будете оттягивать как-то завершение. Не произойдет в полчаса, и так далее, и так далее. То есть, в этом смысле, вы можете быть, скорее, только свидетелем. Помните название книги Перлза «Гештальт-подход и свидетель терапии»? То есть, речь идет о том, что вы просто некоторый свидетель того, что происходит с другим человеком. И как свидетель вы ему можете помочь. Помочь как: отделив его галлюцинации, его фантазии по поводу окружающего от того, что на самом деле есть, что вы на самом деле наблюдаете, то, что связано с предыдущими вещами, который говорил человек. И вот именно это свидетельствование как раз помогает достичь основной цели гештальт-терапии, и эта цель практически та же самая, что и цель психоаналитической терапии. То есть, осознавание. Единственное, что осознавание не обязательно вербальное, то есть, проговаривание совершенно ненужно, а осознавание как некоторая новая структура, как изменившееся видение. Когда, находясь внутри, мы видели этот объект одним способом, а потом, проехав немножко, увидели всю долину целиком, например. То есть, изменение точки зрения, изменение уровня, с которого я наблюдаю процесс. Например, если у меня есть достаточно сильный механизм, который связан с тем, что мою безопасность обеспечивает присутствие какой-то родительской фигуры, то я буду склонен дальше проецировать, по сути, потребность в безопасности в том, чтобы везде находить старших, управляющих. Если я не нахожу реального человека, то я нахожу Бога, и так далее. Потому что мне это нужно для того, чтобы чувствовать себя в безопасности. И тогда получается, что с этого момента, как только я нахожу родительскую фигуру, что происходит в моей точке зрения? Она уходит на уровень того ребенка, который смотрит снизу вверх. Если я смотрю снизу вверх, некоторые вещи я не могу заметить. Я, например, не могу заметить те вещи, которые связаны с отношениями между родительскими фигурами. Если вы обратитесь к своему опыту, какое-то время назад я расспрашивал людей, потому что мне самому было интересно на эту тему, в отношении проекции как раз. Я спрашивал, была ли хорошей сексуальная жизнь родителей. Большинство людей говорят, что нет – сексуальной жизни родителей или не было, или она была плохой. Почему, по какой причине… Часть, правда, говорит, что у отца хорошая, а у матери плохая. Но тем не менее, это такое детское убеждение, которое осталось с той поры. Точно так же, как убеждение в каком-то своем превосходстве, которое в чем-то естественное превосходство, потому что когда я моложе, то у меня есть больше возможностей и на момент социального отделения, сепарации, у меня довольно большие потенциалы. И поэтому я путаю потенциалы и реальность. И поэтому потом, когда обращаюсь, сравнивая свою жизнь с жизнью родителей, то тоже, если я смотрю под каким-то другим углом, углом равных отношений, приятельских, то я тоже чего-то не вижу. И только спустя некоторое время, когда этот угол зрения несколько меняется, то обнаруживаю, в чем на самом деле есть какое-то превосходство, что мне удалось развить, а в чем я даже проиграл в сравнении с той ситуацией. И я могу сказать про какие-то свои чувства, которые бывали связаны периодически с таким важным переживанием, которое почти токсическое. Это такое почти токсическое чувство зависти к тому, что были же 60-е годы, со всеми этими романтическими устремлениями, с какими-то возможностями, с возможностями на относительно чистой поверхности сознания, людей, возможностей, там, где появлялось что-то всерьез новое. Потому что то, что касается нашего времени, появление чего-то нового очень сложно. Это такое же новое, как какой-то новый товар в гипермаркете, когда товаров уже полно, и они все конкурируют за наше восприятие. И уж и то, и другое, и третье. И скажем, совершенно одно было в те же 60-е годы – это горные лыжи. Это вообще круто, это экзотика, это сколько-то человек. Я уж не говорю про всякие другие виды развлечений. Про то, что был открыт людьми для себя туризм какой-то. И можно было приехать в какое-то место, где людей из дальнего города еще и не видели никогда. И так далее. И всего этого уже нет. Все это осталось уже где-то далеко позади. И вот то, что касается нашей работы, то тоже были вначале какие-то надежды, были какие-то опасения, были какие-то неприязненные отношения, потому что правда то, что относится к психологии, очень сильно отличается от физической реальности. В чем-то очень похоже, а чем-то очень сильно отличается. И часто, когда психотерапевт работает, то возникает такое ощущение, что удается пройти сквозь стенку. Ну например, знаем мы, что энергетика одна и та же и у агрессии, и у любви. И этом смысле, обращается человек с переживанием ненависти. Соответственно, поддерживаем это переживание ненависти до того уровня, когда человек не перестает контролировать это переживание, и дальше просто переключаем на другие рельсы. И возникает такое маленькое чудо, от которого группа или терапевт, который впервые такой пируэт проделал… ощущение такое, как мертвую петлю сделал летчик – приблизительно такая картинка. Потому что раз – и вся энергия, которая только что была на тему «убить» становится любовью. И вроде и человек тот же самый, и сам с удивлением – господи, да как же это произошло. Или еще какие-то такие же пируэты, связанные с изменением чувств. То есть, что-то, чем человек был наполнен, и что являлось препятствием к его следующему продвижению, то, что казалось вообще непреодолимой преградой, в один момент исчезает. И остается даже некоторое недоумение. Только что был непреодолимый барьер, по которому нельзя было дальше двигаться, нельзя было что-то сделать, нельзя было разрешить треугольник, который возник, а потом – оп, и нет этого барьера. Просто нет. Это такая особенность, которой в материальном мире все-таки не бывает. То есть так, чтобы раз – и дерево исчезло. Ну нет. Все-таки его там можно спилить, выкорчевать и вообще долго-долго работать. А здесь это бывает, потому что это и есть мир духа. И вот когда мы смотрим сказки, фильмы, то там очень много примеров из мира духов. Что можно здесь исчезнуть, а там оказаться, и так далее, то есть какие-то другие законы, по которым существует вот этот вот внутренний мир. И есть, конечно, большое противоречие, связанное с тем, что с одной стороны, этот мир конечен, а с другой стороны, оказывается бесконечным. Если сравнивать модель работы, модель контакта, то, наверное, проще всего эту модель обозначить по аналогии с компьютерным миром. То есть, с одной стороны, у нас есть железо, то есть, есть этот биологический субстрат. И с ним много чего может случиться. Так же, как в компьютере. Может перестать грузиться система, может разрушиться электрическое питание или еще что-то. Это все то, что касается данной структуры. С другой стороны, могут быть противоречия в программах, которые заклинивают и на которых этот компьютер зависает довольно надолго. И тогда он нуждается в том, чтобы его перезапустить, потому что, когда завис под воздействием разных противоположных программ… Например, когда программа, связанная с тем, чтобы получать удовольствие, сталкивается с другой программой, которая является такой нарциссический, бережет от обесценивания с программой под названием гордость. То есть, вроде дальше можно удовольствие получать, а вот не позволяет. Например, какие-то сексуальные вещи или производственные или еще что-то, много чего. Просто на сексуальных, я почему про них говорю – потому что это самое безобидное. Когда я работал в таких, замкнутых условиях, то там легче было разговаривать на эту тему, чем на какие-то вещи опасные. Ну еще один пример – самые сексуализированные группы, в смысле разговоров – это группы в Белоруссии. Потому что то, что касается вопросов про Лукашенко, про то, что правильно, что неправильно, о том, что какого-то арестовали или кто-то исчез – вот это опасно. А секс – да боже мой. Это уж вполне. Вот я как раз к сексуальным примерам и обращаюсь. Ну а может еще и потому, что здесь еще есть какая-то большая энергетика, слава богу, которая помогает найти интерес, когда многие другие интересы уже особенно не действуют. И в этом смысле, то, что касается завершения отношений и той фазы, которая связана с теперешним периодом, она очень важная. Есть очень хорошая фраза по поводу окончания сексуальных отношений... нет, их много, но они все какие-то неприличные. Ну вот самая приличная – это «прошла любовь, и сиськи набок». Все-таки любой контакт – это аналогия сексуального контакта в какой-то мере. И поэтому та энергия по тому закону, о котором я говорил перед этим, может стать энергией агрессии, ненависти. Потому что на самом деле, это точно та же энергия, которая не реализовалась, обид, напряжений. Но все равно внутри этих отношений остается что-то, что поддерживает. И пока это остается, то у нас эти отношения и есть. И какая-то агрессия, которая существует между людьми после развода, например, это очень важный механизм, который оберегает их от того, чтобы опять восстановить отношения. Потому что есть привычка быть вместе, и для того, чтобы от этого отделаться, постоянно нужно отделываться. То есть, это не то, что одномоментно – раз, и закончилось. И в этом смысле, то, что касается тех же сексуальных отношений – хороший секс редко запоминается. Это, с одной стороны, позитивно, а с другой стороны, как-то очень жалко. А запоминаются какие-то обломы. Собственно, для чего люди придумывают всякие экзотические формы – чтобы оставалось какое-то последующее напряжение. Как-то продлить ощущение. Потому что прошло как-то, все, что есть, разряжено – ну и до свидания. Все в порядке, все прекрасно. Поэтому то, что касается терапевтической работы – это та работа, которая может быть возобновлена, но в том случае, если она завершена достаточно чисто, то человек в течение какого-то времени к ней не возвращается. С другой стороны, если она завершилась нормально – то это и есть основание для того, чтобы данный заказчик пришел к терапевту еще раз. Точно также, как заказчик, который может прийти к частному детективу, который один раз хорошо провел работу, значит и другой раз проведет. И в этом смысле, то, что касается третьей части компьютерного мира, о котором я начал рассказывать, когда у нас есть железо, есть программное обеспечение, которое когда-то заложено. А откуда берется это программное обеспечение? С разных информационных носителей. В первую очередь, оно возникает в непосредственном контакте с другим таким же сооружением. И через это сооружение, мама-ребенок первично или через следующие отношения, осуществляется еще одна интересная вещь, а именно – выход в какую-то мировую паутину. В какой-то Интернет. В котором есть идеи, имена, события. И это интересная вещь такая – мировая паутина, поле, в котором мы находимся. Потому что в этом поле могут блуждать определенные идеи. И дальше эти идеи осуществляются в каком-то месте, в другом месте возникает эхо по поводу этих идей, возникают следующие идеи. И в этом смысле, все люди, которые были когда-то подсоединены к этому полю – они что-то генерировали или являлись проводниками чего-то. И в этом смысле, их определенные образы, идеи, они там и остались в этом поле, они и передаются. Причем, передаются оптимальные образы, образы, которые лучше всего объясняют, структурируют, представляют что-то. И постепенно какие-то безумные гипотезы по поводу того, например, каким образом вещества между собой взаимодействуют, которые были расписаны в алхимическом спектре работы, вообще, в алхимии были расписаны – они становятся в какой-то момент, буквально одномоментно, очень быстро – химией. То есть, сделана таблица элементов, как-то по-другому структурировано то, что есть, и с этого момента, что интересно, наука-то закрыта. Потому что больше нечего исследовать. То есть, основная идея в этой науке уже есть. Возможно, что там дальше будет еще что-то. Но пока, именно на данный период, это именно такая система. И тоже самое в нашей работе с клиентом. Клиент входит в работу с каким-то представлением о себе, о своих возможностях, переживаниях, окружающим, он проскакивает одни чувства и останавливается на других. У него есть какие-то чувства, которые являются любимыми (избегаемыми). Например, скажем, чувство стыда. С одной стороны, это то чувство, которое постоянно испытывает данный человек и вообще мы это можем даже обнаружить на привычном выражении лица. Потому что привычное выражение лица более всего склонно к тому, чтобы застыдиться в следующий момент. Но, с другой стороны, всячески избегает этого переживания. Или, скажем, чувство отвращения, которое так же зафиксировано. И в то же время, с одной стороны, есть, а с другой стороны, оно может переживаться либо все время, либо вообще не переживаться и оказываться вытесненным. И когда человек обнаруживает, что вообще-то у него есть это чувство, которое ему довольно трудно представить и довольно трудно прожить… Ну почему – ну, например, работа с чувством отвращения – это вообще одна из интереснейших работ, которая описана в гештальт-подходе. Потому что, вообще говоря, отвращение обязательно связано с насилием, если нет какого-то насилия, то нет и отвращения. Поэтому, скажем, если корова находит кусок мяса в траве, то она его просто не видит, потому что никто ее не заставляет есть мясо. А вот ребенка заставляют есть манную кашу. И поэтому, подходя к столовой, которая была в Хосте. Вот шел в столовую, и там такая картина – открывается дверь, вылетает ребенок, и тошнит так на все окружающее. Я иду дальше – еще один ребенок с разгона, тошнит. Такая реклама столовой, очень хорошая была. Все-таки дети склонны слушаться родителей, а родители каким образом могли достигнуть такого эффекта? Я думаю, всем известным вам способом. Ну надо же поесть, это же полезно, ну ты посмотри на себя, весь день будешь голодным. Еще масса всяких резонов. И потом запихнуть все это, а потом вот такой эффект. Поэтому то, что касается чувства отвращения, которое иной раз оказывается подавленным – оно связано с тем, что человека учили, например, быть постоянно вежливым и поэтому не выражать какое-то свое недовольство другим людям, потому что это никуда не годится. Точно не выражать свое недовольство старшим. Кто-то этот запрет преодолевает, но он остается внутри. И тогда, в процессе преодоления, старших можно только убить. Потому что до того момента, чтобы убить, просто сказать, что мне это не годится - невозможно. То есть, сказать, что это не годится, можно только с таким видом, что человек может описаться просто от страха, когда ему так скажут. А нормального регулирования так и нет.

Дальше. То, что касается других чувств. И их очень много, они очень сложные. Опять-таки, чувства – это такая ступенька в развитии процесса возбуждения. Например, чувство стыда. Здесь же я сказал о том, что эти чувства бывают нормальные и токсические в гештальт-подходе. Потому что очень часто мы замечаем какие-то чувства только когда они нас беспокоят. Но это естественно. Буквально, когда они являются токсическими. Например, то же чувство вины. Какой ужас, чувство вины, от него надо избавляться. Ни в коем случае не надо избавляться от чувства вины полностью. Потому что вообще-то чувство вины – это полезное очень чувство. Это то чувство, которым, например, связаны семьи. И вообще, уровень вины в семье – это какая-то нормальная температура. Просто нормальная температура – это 36.6, как мы знаем. А вот если она повышается, то тут правда нужно что-то делать. Но при этом бороться за то, чтобы этого никогда не было – это тоже самое, что бороться, например, за то, чтобы не было стыда. Да что же это такое? Если у нас не будет стыда, то у нас не будет никакой остановки возбуждения. В общем, это сумасшествие такое. Или смерть. Говорят же, что мертвые сраму не имут. Вот как раз об этом же. Важно, чтобы этот самый стыд работал, как автопилот у самолета. То есть, который как-то обозначает, что я как-то уклоняюсь с курса. Например, когда я говорю что-то не очень ясное для себя, рассказывая лекцию, то у меня, конечно, возникает некоторое чувство стыда. Но в том случае, если оно возникает токсическое, например, то после этого моя деятельность прерывается. И вот тут действительно – выхожу, например, на сцену, начинаю говорить, потом заметил, что я какое-то ударение не так поставил или какое-то выражение не то допустил, или еще что-то. И тут накатывает токсическое переживание стыда, и процесс, деятельность останавливается. Вся штука только в том, чтобы уровень выраженности не доходил до токсического. Или, скажем, такое чувство бывает – ну ужасное, вот если такое есть, то как же мы с этим можем жить – это чувство унижения. Ну как же такой я могучий, иду в какое-нибудь министерство, а меня останавливает охранник и говорит – а у вас нет пропуска, куда идете? Или вот здесь на пляж пошел, такой могучий. А тут говорят – нет, все, запретил нам директор пускать вас на пляж. Если у меня очень много на эту тему возбуждения, то я могу попасть в ситуацию гнева. Потому что это унизительно, какой-то охранник, говорит мне, такому великому человеку, что нельзя идти купаться на пляж и так далее – это означает, что я как-то неравнодушен к унижению. Это означает, что для меня унижение до сих пор оказывается некоторой темой, которая осталась неразрешенной с детского периода. Потому что нормально унижение, это когда ребенок, скажем, пытается поиграть с газовой плитой, а его хлопают по рукам или ставят в угол, говорят - а ну уйди из этой комнаты, унизительно так. Унижение – это просто нормальный процесс, когда я как-то этак возвысился совершенно, а кто-то мне объясняет, что все это возвышение очень относительное. Что в одних отношениях – да, действительно, я могу быть велик и могуч, а в других – совершенно никто. В этом смысле, то, что касается вопроса о чувствительности к унижению – это как правило результат каких-то индивидуальных событий, которые сделал человека чувствительным к ситуации некоторой остановки идей по поводу своего роста, величия, могущества. Достаточно часто это связано с определенной нарциссической проблематикой. Поскольку мы все нарциссы, потому что цивилизация наша именно нарциссична. То есть, что мы читаем, что нам сообщают газеты – нам говорят о том, кто оказался первым, у кого какие достижения, кто продвинулся вперед. То есть вся эта система, все поле построены по нарциссической модели. Когда бегут 400 бегунов, из них заметен только первый. А, скажем, 5-й, 7-й, хотя они обогнали очень многих людей…если бы бежало не 400, а 395, то как раз он бы и был первым. Ну, что про это можно сказать. Действительно, противоречие между этими полевыми установками, которые транслируются и с медленным изменением… с одной стороны, медленным, а с другой – в общем, достаточно быстрым. Потому что уже сейчас различаются фильмы эры до сотовых телефонов и после того, как есть сотовые телефоны. Весь мир структурирован по-одному, а тут – раз, и по-другому. Когда я моментально могу выйти на связь с другим человеком и что-то ему транслировать. Когда я могу найти информацию об одном, другом, третьем человеке. Это совершенно другая система, и система, которая, на мой взгляд, как раз дублирует систему вот этой человеческой связи о том, каким образом идеи кочуют из головы в голову. Каким образом, например, была развита идея, связанная с коммунизмом. И многие, здесь присутствующие, участвовали в строительстве, многие должны были жить при коммунизме. Опять-таки, в те же 60-е годы все это было обозначено. Извините, с 80-го года должен был быть коммунизм. Но он, похоже, вообще-то и случился. Но тем не менее, так не называется. И сейчас уже это неприлично. Точно также, как в один прекрасный момент после 17-го-18-го года идея бога и идея православия стали не очень подходящими. Потому что действительно материально церковь ничего не могла сделать в этой ситуации. Кроме того, что просто обеспечить свое материальное превосходство, просто стараться жить хорошо. В то время как реально все процессы в стране как-то разладились, и часто были трудности с едой, были трудности с организацией жизни, и так далее. И для того, чтобы это как-то по-другому структурировать, и пришлось это все переструктурировать, как писал в свое время один из важных писателей, почему Ленин и команда такие смелые. Ведь они же, по сути, бездельники, которым и работать было сложно, и так далее. Да потому что они оказались прижаты к стенке. Потому что либо чего-то делай, либо тебя убьют. В этой ситуации все начинают как-то суетиться. Как могут. Слава богу, у нас таких ужасов уже нет, и никогда не будет. Слава богу, теперь все благополучно, спокойно. И та система отношений, которая есть, действительно подразумевает какое-то переструктурирование. Вот тоже еще одно явление, которое почти проходит. Опять-таки, тоже явление, относящееся очень сильно к периоду развития средств массовой информации, значение которых сейчас уменьшилось. Потому что когда у меня есть телефон, я сам себе средство массовой информации. Хочу – позвонил, да и спросил у знакомых, что там, где там происходит. Мне не надо слушать «Голос Америки» или что-то еще, чтобы получить правдивые сведения. Во-первых, они меня и не очень беспокоят здесь, о том, что происходит в каком-то месте, где нет моих знакомых в данный момент. Ну, что-то никто в Лондоне не был. Да, говорят, были какие-то проблемы в Лондоне, но вроде прошли. То есть, меняется какая-то позиция, меняется универсальность что ли. Потому что раньше была такая идея, которую вы найдете в тех же фантастических книгах, что где-то в каком-то месте сделать суперкомпьютер, который такой супер-супер умный. И чтобы он все просчитывал. А мы тут все со своими маленькими соображалками к нему будем подключаться временами и что-то такое получать. Вот эта идея сейчас абсолютно несостоятельна, она просто ник чему. Потому что – ну есть, кончено, отдельные научные задачи, которые связаны со строительством гигантских площадок, но для большинства задач, которые являются важными для жизни, вся эта супер ни к чему совершенно. То есть, все, что нужно, есть у каждого. И поэтому эти попытки найти общий центр, мировой разум, та же идея Бога – они постепенно становятся все менее и менее важными. Потому что – ну а зачем. У меня есть все это, я действительно являюсь частичкой этой системы, которая поддерживается. Я так же могу что-то породить, какие-то идеи передать. И тогда, в тот момент, когда у нас возникает какой-то контакт с клиентом, то на самом деле, это эпизод, связанный с передачей чего-то и трансцендированием. Передачу не сведений об этом человеке, но каких-то важных образов, идей, того, что происходит, того, что мы думали, что это так, а на самом деле – что-то другое. То есть, произошел контакт, и какое-то представление, какое-то впечатление осталось. Например, по поводу такого контакта, не очень давнего и тех впечатлений, которые остались. 31 марта у нас умерла одна из тренеров, которая жила, работала, вообще очень много всего сделала в Перми для пермского сообщества. У нее был рак желудка, довольно быстро возникший, неожиданно для нее самой, да и для всех. И в начале марта я подъезжал к ней и разговаривал с ней. И от нее получил одну интересную идею такую. По поводу какой-то ураганной космической скорости изменений. То есть, когда я не успеваю приспосабливаться к тому, что происходит. Изменения, которые происходят внутри, происходят настолько быстро, что это похоже на управление машины на такой скорости, на которой водить нельзя, когда нет тормозов. Вот это вот интересное очень переживание, относящееся к экстремальному восприятию себя, когда изменения приходят изнутри. И в этом смысле, то, что я сейчас говорю – это как раз эпизод трансцендирования, передачи, когда самого человека нет. А что-то, что этот человек заметил, я могу передать дальше. Как некое переживание. Я не знаю, что оно будет значить, что оно поможет узнать или нет, но, тем не менее, произошла некоторая передача. И в этом смысле, произошла передача некоторых частичек вот этого сознания. Потому что сознание это действительно со-знание. То есть, некое совместное знание. Тем, чем мы можем поделиться. И поэтому мое индивидуальное сознание – это то, чем я могу как-то поделиться. И этот процесс поделиться и получить от других вот эти вот определенные матрицы, которые позволяют воспринять окружающее – это и есть основной результат подключения, и вот это и есть та некоторая бесконечность. Потому что тот рассказ, который я сейчас рассказал – я не знаю, как он в вас аукнется, к чему приведет, куда вы пойдете дальше в своих рассуждениях. И мы могли бы попытаться проследить за этим, как за какой-то молекулой из этих листьев, которая приходит из одного в другое, в третье, в четвертое, и тем самым, своим переходом как-то объединяет весь мир. Так и вот эта идея, которая откуда-то пришла, дальше продолжена, и она объединяет. И в этом смысле, то, что касается нашей работы – с одной стороны, она конечна, а с другой стороны – и вправду бесконечна. И в этом смысле, есть некоторая дополнительная функция психотерапии. Я как психотерапевт, являюсь таким терминалом, к которому могут подключаться люди для того, чтобы что-то передать. Я конечно могу воображать, что я меняю мир, что-то генерирую, делаю что-то важное, но на самом деле, я просто передаю молекулы. Просто передаю что-то, что пришло, и что объединяется в голове, что создает какие-то новые структуры. И то, что есть на интенсиве, с одной стороны, точно конечно, сегодня заканчивается, а с другой стороны, точно будет иметь какие-то последствия. И здесь я бы хотел напомнить несколько вещей, относящихся к безопасности. Я не знаю, насколько вы замечаете, вроде никаких таких воздействий особых на интенсиве нет – то на море сходил, то поговорил с кем-то. Но тем не менее, есть определенно общее поле, и есть большая частота подключений к идеям других людей, к чувствам, и так далее. И в этом смысле, это очень большая нагрузка. Поэтому после этой нагрузке не удивляйтесь состоянию некоторой измененки. Для тех людей, у которых нет коммуникативной перегрузки, для них это может быть особенно тяжелым, сложным состоянием. Если люди все равно работают с людьми – педагоги, врачи, то тогда представление о том, что бывает при коммуникативной перегрузке, у каждого имеется. И ведите себя так, как ведете при коммуникативной перегрузке. А именно – берите некоторую паузу прежде, чем вступать в контакт или отказываться от контакта. Поскольку вы окажетесь с людьми, которые были в другой ситуации. И вполне возможно, что оказываетесь с людьми, которые работают в ситуации коммуникативного дефицита, то есть, когда человек работает один, работает с цифрами, с данными, с процессами и так далее. Ему, конечно, хочется поговорить. И то, что я знаю про себя – в вагонных разговорах я обычно не сообщаю, кто я. Дело не в том, что это не очень хорошо, а в том, что не хочу я говорить на эту тему. Мне проще изобразить из себя человека угрюмого. Потому что сколько раз, когда включался, то из этого ничего хорошего не возникало. На одну перегрузку еще одна перегрузка. Зачем мне нужно знать о сложностях их отношений, зачем мне это все? Дальше. Здесь наши отношения построены на том, что обман бесполезен. То есть, если я остаюсь в отношениях, то тогда нет смысла обманывать. Ну – как во всем мире. Если я беру в винном магазине, который у меня рядом с домом у определенного продавца определенную марку вина, то этот продавец кровно заинтересован в том, чтобы продавать мне хорошее. У нас до сих пор какие-то разводилы, которые что-то подсунут – и бежать. Поэтому знайте про себя, что у вас сейчас будет снижена устойчивость против разводки. Потому что то, что я знаю, достаточно часто… ну может, конечно, это и в обычной жизни бывает, но знаю я ряд людей, которые легко и сильно включаются в эту систему и у которых с большой частотой крадут кошельки в метро, в поездах, еще где-то. Поэтому будьте внимательны к своим вещам, к тем, кто оказывается рядом. Помните о том, что есть люди, которые являются нормальным сообществом – это те, у кого есть психотерапевты, те, кто занимается психотерапией и есть претеррористическая личность, то есть, почти террористы. Это все те, кто не ходит к психотерапевту. Поэтому если вы встречаетесь с таким человеком, то он опасен, по определению. И старайтесь вести себя с ним очень-очень осторожно. Потому что неизвестно, что от такого человека можно ожидать. Поэтому будьте внимательны, осторожны, и постконтакт пройдите спокойно. Ничего особенно в жизни не меняя, ни с кем особенно не связываясь и на риски никакие особенно не ходите никакие, дайте себе паузу перед тем, как что-то еще делать. Спасибо за внимание!


 


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-04-20; Просмотров: 362; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.278 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь